ГЛАВА 8
Ипполита. 16 мая. 18:00–20:33 СГВ
Дональд Моррис
Не знаю, как ему это удалось, но Голдин разместился раньше меня. А ведь я только вошел в любезно освобожденный Чивилисом блок и бросил свою сумку на койку. Но выйдя в холл, я застал там своего Холмса, внимающего объяснениям Челли. Пока я осматривался, Грег отпустил Челли и связался с Сержем — электронным мозгом Станции.
Не желая ему мешать, я продолжил осмотр Купола.
Вдоль внешних стен по окружности располагались восемь жилых блоков, ионный душ, медицинский отсек, экспресс-лаборатория, шлюз со складом баллонов и космокостюмов и еще какие-то помещения, назначения которых я пока не знал. Центральную часть Купола занимал холл — он же спортзал. Сейчас по нему без устали сновали три биокибера и три человека. Четвертый — Голдин — сидел за пультом управления Станцией, а пятый — я — предавался пагубному пороку созерцания. Правда, у меня были смягчающие обстоятельства…
Наконец Голдин подозвал меня к себе:
— Дон, будьте так добры… э-э… расскажите, пожалуйста, как бы вы приступили к расследованию этого случая?
— Вы хотите знать, как бы я начал следствие? — Я улыбнулся его наивности. Соглашаться на такое ответственное поручение, не имея понятия об элементарных вещах… — Сначала надо опросить всех. Проведя допрос свидетелей, вы можете установить расхождение в показаниях и определить для себя круг подозреваемых. А дальше уже проще…
— Спасибо, Дон, я с удовольствием воспользуюсь вашими советами, — не дал мне договорить бросившийся за проходившим мимо Челли Голдин. — Лино, не могли бы вы уделить мне еще несколько минут? И вы, доктор, тоже.
Челли и Сайто присели на диван рядом с нами.
— Расскажите, пожалуйста, немного о вчерашнем дне, — попросил Голдин и включил свой диктофон.
— В общем-то, и рассказывать было не о чем, если б не вечер. Мы уже неделю из-за плохой погоды и постоянных толчков не могли взять с Рудника ридолит. Поэтому, когда вчера представился случай, Уве, Натали, доктор и Чивилис вылетели на рудник. Там и профилактика кое-какая требовалась, поэтому вместо Штрайха должен был бы лететь Кушнир, но Уве попросил его поменяться.
— Почему? — поинтересовался я.
— Видите ли… Штрайх не является… не являлся служащим компании, и наладка роботов на Руднике строго говоря не входит в его обязанности, это дело Кушнира. Но Натали собиралась делать какие-то наблюдения, а Уве никогда не отпускал ее одну.
— Они были мужем и женой? — спросил я.
— Нет еще, но собирались пожениться по возвращении на Землю, — вступил в разговор доктор.
— Так вот, — продолжал Челли. — Они смогли вылететь только после обеда, но уже через полчаса попали в полосу циклона или чего-то еще такого же, упали, разбили катер и вынуждены были возвращаться на «Мышонке» — это наш первый планетоход. Впрочем, лучше пусть расскажет доктор, он сам принимал участие в этом походе.
Доктор Сайто как-то странно взглянул на своего начальника и подтвердил:
— Да-да, принимал… Но ничего особенного не было… Ничего…
— Но вы же где-то почти пять часов плутали, — уточнил Челли. — Вот и расскажите где.
— Искали дорогу… — Доктор явно не был расположен к беседам. — Потом начались эти толчки… В общем, когда мы добрались до Базы, в баллонах оставалось на 30–35 минут кислорода…
— Да, толчки начались около восьми вечера, — подтвердил Челли. — Мы тут тоже не скучали… Катавасия длилась часа три… Такого здесь никогда не было: одно за другим. Посмотрите по записям Сержа, словами просто не описать… Поэтому я попросил Уве отправить нуль-грамму, как только будет прохождение. Помнится, даже сказал ему: возможно, это последнее дежурство на Ипполите. А утром Уве вышел на Пункт Связи, не проверив баллоны. И попал под обвал.
— Когда это было? — уточнил я.
Вместо ответа Челли включил запись бортжурнала, и мы услышали спокойный хрипловатый голос Штрайха:
— Пять — ноль две. Выхожу из Купола.
— А в пять двадцать шесть был сильный толчок, — закончил Челли.
— Как вы считаете, — спросил Голдин, — зачем он пошел на Пункт Связи?
— Я и сам об этом все время думаю, — помолчав, ответил Челли. — Я уже говорил, что просил его связаться с Землей… Утром без чего-то восемь было нуль-прохождение, но ПС почему-то не сработал на передачу, а через минут примерно десять стал работать на прием. Может, и ночью было то же самое?
— А Серж не регистрирует время появления и пропадания нуль-прохождения? — Голдин явно оживился и перестал сыпать бесконечными «пожалуйста».
— Нет, зачем… Нам эта информация до сих пор не требовалась. Здесь нет никакой закономерности, это еще Свенссон доказал.
— Время выхода Штрайха вы по дубль-записям Сержа проверяли?
Этот вопрос, по-моему, был совершенно бессмысленным. И Челли, видимо, думал так же. Он скривился, будто разжевал лимон, но ответил довольно спокойно:
— Не счел нужным, достаточно бортжурнала. На нем время, тот же Серж проставляет.
— Спасибо, — кивнул невозмутимый Голдин. Он так и не понял, что подставил свою репутацию Наблюдателя СГБ. — А теперь расскажите, пожалуйста, что вы делали ночью и утром. А вас, Дональд, я попрошу выяснить то же самое у уважаемого доктора, чтобы нам сэкономить время. Мы пойдем в мой блок.
«Он не хочет, чтобы доктор и Челли слышали друг друга, — подумал я. — Хоть здесь он не допускает ошибки».
— Может, и нам зайти в ваш, — предложил Сайто и встал. Но я сразу понял, что этого допускать нельзя: через стену будет все слышно, а зайти и включить звукоизоляцию — слишком демонстративно. Поэтому я взял его за рукав и мягко, но настойчиво усадил обратно в кресло:
— Останемся лучше здесь. Я еще не распаковал свои вещи.
Японец слегка улыбнулся, и я сообразил, что сморозил глупость: какое там распаковывание, если завтра отлет.
Надо было взять себя в руки. Если Сайто так стремится в мой блок, значит, ему есть что скрывать. В таком случае с ним следовало держать ухо востро. Я мысленно сосчитал до десяти и повторил вопрос:
— Расскажите, пожалуйста, как вы провели ночь и утро.
Доктор немного помолчал, закрыв глаза, и ответил, что ночь провел в своем блоке, никуда не выходил, ничего не слышал, а утром выяснилось, что Штрайха на Станции нет.
Челли послал Чивилиса, а затем Кушнира и его самого на поиски системотехника. Нашел его Чивилис, когда вдруг заработал его СК-маяк — «спасательный комплекс», куда входит и радиостанция-маяк на космокостюме, излучающая в очень широком диапазоне радиоволн, и прожектор, работающий в столь же широком диапазоне световых волн. По-видимому, внезапно началось прохождение, и Чивилис довольно быстро отыскал тело Штрайха. Тот лежал всего в ста восьмидесяти метрах от Пункта Связи, но сам Чивилис освободить его не сумел. Сайто, подъехавший вместе с Кушниром через несколько минут, увидел, как Чивилис безуспешно пытался в одиночку вытащить тело, более чем наполовину заваленное камнями. Собственно, наверху была лишь голова и часть груди.
Ясно, что первоначально Штрайх был зажат в другой позе, однако сумел частично освободиться.
Больше из доктора ничего не удалось выжать. Но и этого было более чем достаточно. Для очистки совести я еще запросил у Сержа сейсмосводку с 5 до 6 утра и сразу же получил ответ: серия толчков силой около 6 баллов, время начала: 5:26.
Потом я проверил патологоанатомическое заключение доктора Сайто, сделанное тоже при помощи Сержа. Все было чисто. Штрайх действительно погиб от нехватки воздуха, а каких-либо повреждений, указывающих на другие возможные причины смерти, на теле не имелось. Тело было кремировано не позднее чем через три часа после окончания вскрытия. Внеземной Карантинный Регистр, параграф 7.12.4… Печальная участь большинства звездолетчиков…
Словом, все правильно, комар носа не подточит.
Поскольку изменить что-либо в объективных записях Сержа — дело чрезвычайно трудоемкое, я пришел к выводу, что перед нами чистой воды несчастный случай. Человек спешил, не сменил баллоны, попал под обвал, да и еще видимость почти нулевая… Прохождения радиоволн не было, СК-маяк не помог, человек задохнулся… Очень печальная история без примеси неясностей или криминала.
Сделав такой вывод, я дождался Голдина, который слишком уж долго секретничал с итальянцем (тот вышел красный от злости), коротко пересказал ему свой разговор с доктором и объяснил, что в данной ситуации я нужнее в Ангаре.
Голдин кивнул и сказал, что скоро тоже подойдет туда, чтобы опросить Феррана и Кушнира. Наш доморощенный Пуаро мне этого не доверял, как видно. Я хотел обидеться, но он уже приставал к Чивилису с какими-то очень важными вопросами, и я махнул рукой, повернулся и ушел в Ангар.
У Левы, Жака и двух киберов работа кипела. Лева объяснил, что они хотят сделать основной объем работы до полуночи, немного поспать, пока киберы не доведут ремонт до конца, а в шесть утра встать, прогонять двигатели катера на нескольких режимах и стартовать, когда Челли сочтет нужным.
Я согласился с тем, что это разумный план. Жак вручил мне тест-анализатор повреждений внутренней проводки, а Лева хлопнул по плечу:
— Дерзайте, юноша, если жить хочется!
По ходу дела я опросил Леву и Жака. Ничего нового я не услышал. Они сказали примерно то же, что и доктор. Ночью-де спали, ничего не слышали, ничего не помнят. Утром проснулись, когда Штрайха уже не было на Станции. Лева поехал с доктором на «Мышонке» на поиски Штрайха, как только стало известно, что тот ушел со Станции, не сменив баллоны. Нашел тело Чивилис, когда появилось прохождение, по «спасательному комплексу», а Лева с доктором приехали уже через пять — семь минут. Это было около девяти утра, по бортжурналу можно узнать точнее.
После этого я спросил, что за человек был Штрайх. Были ли у него на Ипполите враги? Какой у него был характер?
Тут Лева немного замялся, а Жак, подумав, сказал, что характером Уве обладал нелегким. Штрайх был очень самолюбив, он постоянно и довольно едко подтрунивал над окружающими, но терпеть не мог, когда задевали его или Натали. Причем не имело значения, действительно метили в него или это ему лишь казалось. Он мог затеять с кем-нибудь стычку из-за совершенной ерунды. Но надо сказать, что в раздраженном состоянии он находился не слишком долго, затем забывал свои обиды и снова становился самим собой — веселым, компанейским парнем. А врагов у него не было, жизнь на Станции приучает людей терпимо относиться друг к другу. И если двое не могут ужиться, они испытывают постоянное давление со стороны остальных и в конце концов выясняют отношения.
Однако я уцепился за слово «стычка», произнесенное Жаком, и вытянул из них, что дня три тому назад Чивилис рассказал какой-то допотопный анекдот, который Штрайх почему-то принял — совершенно безосновательно по мнению обоих — на свой счет, да еще посчитал оскорбленной Натали. И с тех пор они с Чивилисом почти не разговаривали. В общем, Уве был довольно вспыльчив и не очень отходчив, заключил Ферран, но ведь у каждого из нас есть свои недостатки…
Через некоторое время в Ангаре появился Голдин. Минут 20 он покрутился возле катера, потом ушел куда-то в глубину помещения и вернулся оттуда рысью, с горящими глазами.
Потом он влез на катер, походил по рубке, постоянно натыкаясь на кого-либо из нас, и принялся, размахивая руками, донимать Леву и Жака.
Сначала он выяснял, как прошел вчерашний день, причем требовал побольше подробностей и постоянно интересовался, не упустили ли они что-нибудь важное. Его мнимую стеснительность как рукой сняло. Это был какой-то новый Голдин. Я уже был не рад, что посоветовал ему искать разногласия в показаниях: уж больно ретиво он взялся за дело. От вчерашнего дня он перешел к ночи и утру. Он суетился, постоянно говорил под руку, отвлекал. И при этом все же время от времени вспоминал о своей стеснительности, что придавало дополнительный комический оттенок происходящему. Хотя Леве, которому он невзначай запорол плоды получасовой работы, подозреваю, было не до смеха.
В общем, Голдину удалось крепко надоесть всем и даже мне самому, так что я хотел уже потихоньку от Феррана и Кушнира цыкнуть на него, но вдруг Ангар вздрогнул от подземного удара, раздался ужасный скрежет металла, и Лева, оттолкнув нас, выкатился из катера и бросился к пульту управления Ангаром. Пока мы вылезали из катера, он накрыл Ангар силовым полем и связался с Куполом…