Глава 10
Минута молчания, казалось, растянулась на час с лишним. Наконец у Трошина прорезался голос.
– Что значит хозяева?
В ответ Лигов лишь пожал плечами, как будто бы речь шла о вещах вполне обыденных и, можно сказать, банальных. Да и тон его соответствовал – как будто отец объясняет ребенку, почему солнышко всходит и заходит.
– Ваша планета была предметом Спора в… по вашему счету в 1887 году. Спор был выигран далатианами, одной из рас, присоединившихся к Ассамблее относительно недавно. Были поданы… э-э, если мне не изменяет память, четыре заявки. Применительно к планете, имеющей разумную жизнь, – удивительно мало. Предметом Спора были исключительные права на… простите, я постараюсь пользоваться вашей терминологией, в общем, на негласную эксплуатацию планеты с получением определенного дохода. Я точно не знаю, когда истекает срок действия полученных прав. Обычно такие лицензии выдаются на короткое время. От ста до двухсот ваших лет. Примерно за 10 стандартных… это чуть более 15 ваших суток до окончания срока действия прав Жюри объявляет прием заявок на новый срок. Впрочем, это всем известные истины.
– И чем же занимаются эти… далатиане на Земле? – спросил Борис, недобро прищурившись. На скулах его заиграли желваки.
– Ах, перестаньте изображать возмущение, – отмахнулся Дан. – Можно подумать, есть принципиальная разница в том, кто на самом деле стоит у руля ваших государств. Я не знаю, чем именно занимаются далатиане, знаю только одно – они не нарушают те законы, за исполнением которых я обязан следить. И потом, может быть, благодаря им вы сейчас имеете то, что имеете. Уровень развития… еще лет сто – двести, и вы, возможно, получите право вступить в Ассамблею.
– А что они имеют с этого?
Лигов отвел глаза. Было совершенно очевидно, что говорить ему не хочется.
– Не знаю…
Внезапно в кармане у Петра запищал мобильник. Он поднес трубку к уху… выслушал короткую фразу, нахмурился.
– Борис, тут есть телевизор?
– Есть, конечно.
– Мне сказали его включить. – В голосе Петра звучали нотки растерянности. – И еще сказали выключить мобилу. Навсегда.
– Ладно… давай посмотрим.
Старенький, видавший виды «Фунай» оказался в соседнем помещении, служившем хозяину спальней. По всей видимости, он был большим любителем смотреть телевизор лежа. На комнатной антенне телевизор работал неважно, но и сквозь рябь пробивалось достаточно информации.
«Милиция просит помочь… – вещала с экрана молоденькая дикторша, поминутно поправляя очки. Голос ее дрожал от волнения – то ли искреннего, то ли профессионально-наигранного. – Разыскивается группа особо опасных преступников. К сегодняшнему дню на их счету более тридцати жизней. Сейчас вы видите на экране их фотографии…»
Почему-то Саша совсем не удивился, увидев на экране свой портрет. Не какой-нибудь там уродский фоторобот, а вполне приличную фотографию. Он даже знал, откуда она – со средней полки шкафа, где лежали пачками снимки, которые все никак не доходили руки разложить по альбомам. Его фотографировала Леночка – редчайший случай, когда ее «творение» оказалось очень даже приличным.
«Трошин, Александр Игоревич. Разыскивается за многочисленные убийства, в том числе иностранцев и женщин. Вооружен. Приметы…»
Фотография на экране сменилась.
«Угрюмов, Михаил Алексеевич, бывший сотрудник МВД, обвиняется в убийствах, вооруженных нападениях, в том числе с целью захвата автотранспорта…»
Следующий кадр.
«Данилов, Петр Григорьевич, руководитель детективного агентства „Видок“. Разыскивается за убийство…»
Один кадр сменял другой. Здесь были они все – кроме, разумеется, Лигова. Был даже Игорь-длинный, следы которого все никак не отыскивались. Была даже Ниночка, которой инкриминировались какие-то совершенно дикие деяния, типа распространения наркотиков. А девушка говорила и говорила дрожащим голосом, перечисляя все новые и новые злодеяния, совершенные группой, которую сейчас разыскивали все сотрудники милиции Москвы, спешно поднятые по тревоге.
Убийство, террористический акт, с применением взрывчатых и отравляющих веществ, снова убийство… Два дня назад перечисленные лица совершили поджог школы №… в дыму погибло трое детей. Вчера ими же убиты трое сотрудников ГИБДД, пытавшихся проверить у подозреваемых документы. Четвертый спасся чудом и в настоящее время находится в больнице с тяжелыми ранениями. Попытка угона боевого вертолета с военной базы… шестеро погибших солдат срочной службы, два офицера… поврежденный вертолет брошен… Заживо сожженный в собственной квартире подельник – некий Игорь Басов – видимо, он попытался возражать против приказов Трошина, главаря банды. Убийство депутата Филимонова, расстрелянного из автомата прямо посреди улицы. От пуль погибли также трое прохожих, в том числе беременная женщина, семь человек доставлены в Склиф… Взрыв автомобиля, начиненного тротилом, у отделения милиции №… двое милиционеров погибли, также пострадало свыше десятка находившихся неподалеку граждан, в нескольких домах выбиты все окна…
– Интересно, что еще на нас повесят? – флегматично поинтересовался Борис, ковыряя в зубе деревянной зубочисткой. – Ишь, как круто взялись.
На экране появился массивный насупившийся человек в милицейской форме. Он восседал за огромным столом, заваленным бумагами. Поминутно трезвонившие телефоны заставляли его, буркнув извинения, прерывать интервью, но каждый раз, бросив в трубку пару коротких, красиво и мужественно звучащих фраз, он снова возвращался к беседе с невидимым журналистом.
«– Угрюмов сразу показался мне скользким… у нас имелась информация о взяточничестве, о злоупотреблении служебным положением. Однако мы не успели подобрать доказательственную базу… в этом, безусловно, наше упущение. Работа велась в плановом порядке, но все же недостаточно оперативно. И каждый из нас готов понести за это наказание. Однако сейчас делается все, чтобы задержать преступника…
– Имеется информация, что вместе с Угрюмовым в составе банды Трошина находится и еще один ваш сотрудник, это так?
– Мне горько признавать это. – Бурый скорчил мину, которая должна была олицетворять собой вселенскую скорбь, но больше была похожа на гримасу зубной боли. – Но это действительно так. Капитан Геннадий Одинцов должен был быть арестован по делу о продаже оружия чеченским боевикам…»
Бурый еще несколько минут талдычил, насколько опасны вооруженные бандиты, и что будут приняты все меры, чтобы задержать… привлечь… воздать… ну и так далее. Попутно прозрачно намекал на какие-то давние истории, оглашать которые не имеет права в интересах следствия, однако и там прослеживается почерк мятежного старлея и его дружка-капитана. Речь его была довольно невнятной, не раз перемежаемой матом, якобы демонстрирующим всю глубину чувств полковника, и содержала такое количество неувязок и нестыковок, что у Михаила весь этот фарс вызвал лишь улыбку.
Борис совершенно спокойно переключил телевизор на другой канал – там шли те же новости, поданные другими журналистами, но сохранившие общую направленность. В Москве официально введен план «Перехват», все сотрудники милиции переведены на усиленный вариант несения службы, на улицы вышли дополнительные патрули. Граждан всемерно призывали ни в коем случае не оказывать вооруженным преступникам сопротивления, правда, при этом делался прозрачный намек на то, что свидетелей озверевший Трошин и компания все равно, как правило, не оставляют.
– Это произошло прямо у меня на глазах, – плакала прямо в камеру пожилая женщина, в которой Саша с удивлением узнал соседку Стаса по лестничной площадке. – Я услышала шаги на лестнице и думала, что пришла Таня, это моя внучка… Я выглянула в глазок, и увидела… – Она зарыдала в голос, очень натурально.
Из ее сбивчивого, перемежаемого всхлипами и соплями рассказа следовало, что дверь Трошину, коего Анна Семеновна, безусловно, сразу узнала, поскольку он посещал ее соседа Стасика довольно часто, открыл как раз сам Стасик, а потом на лестничную площадку вышла и Наташенька, жена его. Они о чем-то несколько минут спорили, она слов почти не расслышала, но там было что-то про пластит и про ментов… а потом Трошин вдруг выстрелил в Стасика, и Стасик упал… А Наташенька завизжала, он ее ударил, а когда она упала, то выстрелил в нее, лежащую, два раза. А потом пришли еще двое – она их не знает, но по фотографиям опознала – и куда-то Стасика и Наташу унесли…
На этой душещипательной ноте старушка разрыдалась, окончательно утратив способность связно говорить.
– Интересно, – глубокомысленно заметил Борис. – Тут у них немного того… концы с концами не сходятся. Стаса убили уже, почитай, больше недели тому как… а по их рассказу, получается, что вчера вечером. Насколько я знаю, Сашка в это время был в полной отключке. Забавно, забавно…
– Это что ж, мы за сутки столько натворили? – усмехнулся Трошин. – Школу взорвали, райотдел, Стаса замочили… что там еще?
– Более чем достаточно, – фыркнул Михаил. – Сейчас Бурый, во-первых, повесил на нас несколько безнадежных висяков и, во-вторых, поет явно с чужого голоса. Ему приказали дать определенные показания, он их и дает со всем возможным рвением.
– Думаю, он не один такой, – помрачнев, заметил Петр. – Судя по тому, как поставлена травля, в дело включилась чуть не вся московская милиция. Глядишь, еще и войска введут, я ведь и не удивлюсь. Факты, конечно, подтасованы, и это видно даже невооруженным глазом, но приказы исходят сверху, а когда приказы однозначны, задумываться как-то не с руки. И поэтому нас будут ловить, долго и упорно.
– Знаете, – чуть хрипло пробормотала Лика, – а ведь репортажи столь убедительны, что и впрямь начинаешь думать, что именно Саша убил Стаса с женой…
«Уважаемые телезрители. Только что нам доставили видеопленку, снятую в момент убийства депутата Филимонова. Разумеется, мы не можем раскрыть личность оператора, поскольку этому человеку грозит серьезная опасность, как и любому, вставшему на пути озверевших подонков. Мы, в студии, еще не знаем, что на этой пленке… Итак, запись».
Кадры, сделанные явно весьма посредственной камерой, показывали улицу, проезжающие машины… затем в поле зрения попал большой «линкольн», украшенный белыми лентами и роскошной куклой, в облаке белых рюшечек… Молодая пара у автомобиля, жених и невеста… Вдруг слышатся резкие щелчки, затем короткий треск – камера резко поворачивается, наплыв… может, аппарат и посредственный, но держит его в руках явно профессионал. Отчетливо видно лицо человека, держащего у пояса автомат и в упор всаживающего пулю за пулей в невидимую мишень. О, а вот и мишень – человек лежит на асфальте, видно даже, как его светлый плащ испещрен дырками от пуль. Снова камера нацеливается на стрелка. Он небрежно перебрасывается парой слов со стоящим рядом напарником – Женька, узнав себя, возмущенно фыркнул, – и вдвоем они садятся в машину. Видно, что за рулем сидит еще кто-то, и эту лысину, пожалуй, узнают многие, близко знающие Петра. А тем временем камера снова возвращается к молодоженам. Жених стоит на коленях, а у него на руках лежит девушка в белом, и по воздушному шелку расползаются отвратительные темные пятна…
– Здорово сделано, – вздохнул Женька. – Интересно, чем мне помешал этот мужик. Я его и по телику-то видел всего несколько раз. Он, вообще говоря, полный мудак, но не настолько же, чтобы его мочить…
– Ребята, вам не кажется, что вы слишком спокойно подходите к ситуации? – осторожно поинтересовалась Лика. – Мне показалось, или на нас и в самом деле объявили полномасштабную охоту?
– Не показалось, – серьезно кивнул Михаил. – Я тебе даже больше скажу. Нас никто не собирается задерживать. Просто пристрелят… если смогут, конечно. На такой случай имеется негласное разрешение, типа лицензии на убийство. Никто, конечно, в этом не признается, но понимаешь, еще та, старая формулировка – «взять живым или мертвым» – подразумевает, что можно в общем-то и так и сяк. Ну и потом, после этих кадров… все полны праведного гнева.
– А что касается спокойствия, – вставил Саша, – то нервами делу не поможешь. Нам надо спокойно оценить обстановку, а потом решить, какую избрать стратегию и тактику поведения. Мишка прав, нас просто ухлопают как сопротивлявшихся задержанию. Даже если мы дружно поднимем лапки кверху.
Он вернулся к столу, задумчиво повертел в руках бутылку пива, потом со вздохом отставил ее в сторону.
– Мне кажется, что все это звенья одной цепи. Мы разделались с воином-саартом, и его наниматель пустил в действие другие рычаги…
– «Лыжники – догадался Штирлиц», – снисходительно ухмыльнулся Малой. – Тут и тупому ясно, что охота организована. Не смогли убрать нас втихую, теперь пытаются убрать шумно, только и всего.
– Не только, парень, не только. Пойми, раньше мы стреляли в клонов, которые в общем-то не только не люди, но и не живые в истинном смысле этого слова. Роботы. А теперь за нами пойдут люди. И они будут стрелять на поражение… а что будем делать мы? Отвечать?
Женька сник… Александр смотрел на него и понимал, что Малой, видимо, до сих пор все происходящее воспринимал исключительно как опасное приключение, а кадры с телевизора и вовсе не принимал всерьез, считая их, наверное, инсценировкой. И только сейчас до него дошло, что большая часть людей, в убийстве которых обвинили их отряд, и в самом деле погибли – от вполне настоящих пуль, от натуральных взрывов. И что теперь за ними идет охота – не киношная, когда тупые преследователи понятия не имеют, что сделает в следующий момент герой-преследуемый (зрителям из темного зала это становится ясно, разумеется, с первого же взгляда), а если и стреляют, то исключительно мимо. Ну, разве что оставят главному герою какой-нибудь эффектный шрам на щеке. И все они, преследователи, настолько омерзительны, что когда «добрый» герой расстреливает их одного за другим, на глаза у зрителей наворачиваются слезы умиления – так, мол, им, гадам, и надо.
Нет, сейчас этого не будет. А будет серьезная травля, облава, из которой не выскочить. Милиция это может – если очень захочет. А она сейчас хочет, прямо-таки страстно желает поймать их и распять… за эту девочку в белом, за парней, размазанных по стенке райотдела, за малышей, задохнувшихся в дыму. Саша был уверен, что все снятое – правда. И действительно горела школа, и на самом деле физрук, обгоревший до неузнаваемости, до последнего выносил детей… После такого менты озвереют, и правы будут.
– Как такое вообще возможно? – спросила Лика. – Ведь это ж… ну точно Сашка на экране, как живой. И Женька.
– Что тут странного? – пожал плечами Лигов. – Забыли, с кем дело имеете?
– А с кем?
Снова повторился эпизод с потерей дара речи, удивленно поднятыми бровями – Саша все собирался спросить Лигова, является ли его вполне человеческая мимика природной, или это всего лишь элемент декорации.
– Я же говорил, с далатианами…
– И?..
Дан вздохнул.
– Прям как дети… доверчивые, в розовых очках. Ничего не знаете, абсолютно. Далатиане – метаморфы. Особенность, присущая практически всем высшим организмам их родного мира, – продукт жестоких мутаций. Их мир – весьма неприятное местечко, когда-то они довели его почти до полной гибели, но как-то все же выжили. Сейчас никто не может точно сказать, являются ли их способности случайной доминирующей мутацией или имело место целенаправленное корректирование генома. Сами они хранят на этот счет молчание, а большинству остальных это просто не интересно. Они способны менять облик в очень широких пределах. Бессы, конечно, управляют своим телом в более широком диапазоне, но у них это касается только формы, а далатиане – непревзойденные мимики. Подражание – основа их натуры, хотя они могут и творить… в определенных пределах. Но чаще они просто предпочитают копировать реально существующих… персонажей. Я абсолютно уверен, что за всеми этими видеокадрами и свидетельскими показаниями стоят именно они. Просто никаких других объяснений этому нет.
– Штерн говорил, что его природный облик практически мало отличим от человеческого.
– Вы знаете, Александр, я даже не могу сказать, что он солгал. У далатианина нет природного облика. На Далате местным гражданином может оказаться что угодно – дерево, мелкое животное, куст у дороги… хотя обычно они и в самом деле предпочитают гуманоидную форму. Если по каким-то причинам вашему Штерну необходим определенный образ, он может поддерживать его сколь угодно долго. Кстати, среди миров Ассамблеи далатиане пользуются абсолютным первенством как… э-э… сексуальные партнеры.
– А почему? – задал глупый вопрос Женька.
– Неужели непонятно? Во-первых, потому что они, имея возможность принять любую форму, совершенно безразличны к внешнему виду партнера и, во-вторых, легко принимают тот облик, который более всего соответствует его идеалу. Вы, человек, представить себе этого не можете просто потому, что в вашей жизни такого не бывает. Невозможно сочетать в себе одни только идеальные черты, причем не абстрактно-идеальные, а соответствующие лично вашему вкусу. И это, поверьте, действует на любую дву– и более полую расу просто убийственно, словами этого не передать. Имел место случай, когда одна из рас, у которых сама возможность продолжения рода была напрямую завязана на половое влечение, пыталась запретить въезд далатиан на свои миры. Поскольку их жители в ста процентах случаев предпочитали метаморфов себе подобным.
– И как, получилось?
– Как сказать… после того, как их население уменьшилось более чем вчетверо, они пошли на насильственное выдворение далатиан с планеты, не останавливаясь и перед физическим уничтожением. Обвинения в геноциде им удалось избежать только потому, что целой расе попросту грозило вымирание.
– Знаете, Дан, – Александр откинулся в кресле, одновременно стараясь не облиться горячим кофе, – с тех пор, как вы появились на горизонте, на наши головы сыплются неприятности одна круче другой. По всему получается, что за всеми этими покушениями, за объявленной на нас охотой стоит либо наш любезный герр начальник, либо его родственнички. Ко всему прочему, они еще и метаморфы… Убить их хоть можно?
– Как быстро вы привыкаете смотреть на мир сквозь прорезь прицела, – недовольно поморщился Лигов. – Ну… можно. Тело не имеет жизненно важных органов, но даже сильные травмы вызывают нарушение внутренней структуры и могут повлечь летальный исход. Проблема в другом: вы никогда не будете знать, кто перед вами – далатианин или другое разумное существо. Человек, к примеру.
– Неужели нет способов диагностики?
– Ну почему же, есть. Стационарный биосканер, размером примерно метр на два. Есть и портативные, они поменьше, с небольшой чемодан. Более простая техника здесь практически неприменима – далатианин копирует не просто внешний облик, он копирует и внутреннюю структуру, только она, присутствуя, не несет функциональной нагрузки. Понимаете – всю структуру. Запах. Пот. Выделения сальных желез. Если надо – даже перхоть. Это если говорить о человеке. К примеру, сердце – оно будет биться, будет гнать кровь по сосудам, но с тем же успехом сможет попросту остановиться – самому далатианину это безразлично.
– Значит, выявить далатианина мы не сможем? – Малой выглядел совершенно потерянно. Его так, видимо, привлекала мысль поймать кого-нибудь из этих гадов и разобраться «по понятиям», что теперь, получив от Дана ушат холодной воды на голову, он просто сник.
Лигов отвернулся. Саша очень хорошо понимал этого многострадального аналитика Службы безопасности, который вынужден был нарушать собственные же правила, одно за другим. Помимо воли вмешавшись в разборки между саарт-клонами и людьми, он погружался в это дерьмо все глубже и глубже, постепенно отрезая себе дорогу назад. Наверное, в психологии Дана, который ни в коей мере не являлся представителем homo sapiens, было слишком много человеческого – то ли изначально, то ли это было внесено в его психику за долгие годы работы на Земле.
И теперь он метался, разрываясь между стремлением помочь людям, которые сражались плечом к плечу с ним, и формальными требованиями какого-нибудь внутреннего устава, или чем там в своей деятельности руководствуются работники Службы. Устав требовал невмешательства. Чувства толкали на иной путь.
Трошину не хотелось давить на Дана. Хотя аргументов у него было более чем достаточно – разве не саарты, нанятые метаморфами, убили его, Лигова, коллег? С другой стороны, вполне возможно, этот аргумент подействовал бы на человека, но не на представителя другой, пусть внешне и сходной, расы. В любом случае это решение Дан должен принять сам – только тогда оно будет окончательным, только тогда не придется вытягивать из него каждую каплю новой информации чуть ли не клещами.
А еще он подумал о том, что именно сейчас стоит выпить. За упокой. За упокой той жизни, которую все они вели много лет – теперь она скончалась. Навсегда, и не поможет уже никакая реанимация. Это только в фильмах, когда на главного героя охотится половина полиции страны, он умудряется доказать свою невиновность… В реальной жизни такого просто не бывает. К тому же вряд ли им вообще дадут возможность сказать хотя бы слово – просто сразу откроют стрельбу на поражение. Любой из преследователей, пожалуй, предпочтет потом разбираться со следователями, чем слушать посвященные ему лично траурные речи. После всех этих видеороликов вряд ли найдется хотя бы один-два человека, готовые поверить в то, что все обвинения сфабрикованы… да что там, Саша и сам бы не поверил в невиновность человека, увидев, как тот целится и нажимает на спуск.
Можно бежать – в глушь, в тайгу, в пустыню… пожалуй, не удастся даже уйти за кордон, обозленная потерями среди своих, милиция перекроет все пути так, что и комар не проскочит. А если и удастся, что толку? У таких преступлений нет срока давности, он и его Команда, в которую теперь вошли еще трое, если не считать Лигова, обречены до конца жизни быть дичью. Стоит ли жить, чтобы каждую секунду ожидать нападения. А если оно и впрямь произойдет? Станет ли он стрелять в простых мужиков в погонах, искренне верящих, что перед ними маньяк и убийца? А если нет… Сможет ли он, Александр Трошин, дать убить себя, как быка на бойне, безропотно, без сопротивления, с одной лишь тоской в глазах. А если сможет… тогда стоит ли жить в ожидании этого момента?
Он видел мрачные лица товарищей – похоже, у них в головах крутились сходные мысли. Саша поднялся с кресла, почувствовав вдруг, каким тяжелым стало тело, принес из холодильника бутылку водки, предусмотрительно оставленную там хозяином дачи, молча разлил по стаканам. Обвел тяжелым взглядом присутствующих, вдруг с некоторым удивлением отметив, что стаканов хватало на всех, в том числе и на Дана.
– Ну… за победу.
Он и сам не знал, что имел в виду, и одним махом вбросив в горло обжигающе холодную жидкость, подумал, что тост получился странным. Победа? Можно победить врага, когда он перед тобой. Даже когда врагов много, еще есть шансы. Но нельзя победить систему.
Дан, так же как и остальные, влил в себя водку, чуть сморщился. Может быть, на него оказало действие спиртное, может быть, он более не мог выносить той тягостной атмосферы, что пропитала, казалось, каждый кубический миллиметр в этой комнате… но он вдруг с силой припечатал стакан к столу и, не обращая внимания на треснувшее стекло, решительно заявил:
– Все далатиане, прибывшие на Землю легально, обязаны пройти контроль Службы безопасности. У нас есть их генетические слепки. Я смогу определить далатианина, если он окажется от меня на расстоянии хотя бы в пару сотен метров. Не обольщайтесь, оборудования для этого у меня нет. Оно было на основной базе в России, как и в других странах, где имелись представительства СПБ. Ни одна из баз не отвечает на вызовы, но склады могут оказаться целыми, во всяком случае, это не исключено.
– На базе наверняка засада, и туда придется пробиваться с боем, – спокойно заметил Борис. Он не обсуждал необходимость этого, он просто констатировал факт. Засада… что ж, надо быть к этому готовыми.
– Согласен с вами, – кивнул Лигов. – Но, думаю, людей там не будет, далатиане не рискнут привлекать внимание землян к технологиям Ассамблеи.
– Ну, други… – Саша легонько стукнул кулаками по столу. – Стало быть, воевать со всей страной мы не сможем и не будем. Остается решить, что мы реально можем сделать. Какие будут идеи? Я предлагаю так… штурмуем базу. Если все проходит успешно, пытаемся проникнуть в «Арену». Там тоже будет засада, или спецназ зря получает зарплату. И там будут люди…
– Вряд ли, – заметил Лигов. – Вряд ли там будут люди… но не думаю, чтобы вам от этого было легче.
– Пусть так. Главное в другом – если мы прорвемся в здание конторы, мы сможем уйти на пересадочную станцию. Если, конечно, транспортная система не заблокирована… что не исключено. Другого варианта я не вижу.
– Нужно найти Игоря и Нину. Их нельзя оставлять здесь.
Саша обвел взглядом друзей. Никто не спорил, никто не выдвигал альтернативных вариантов. Все понимали, что другого выхода просто нет. Либо смириться с поражением, а это совершенно неприемлемо для Команды, привыкшей побеждать, пусть сейчас от той Команды осталось менее половины, – либо бороться. Без шанса на победу, с одной лишь надеждой сохранить жизнь и свободу. Шансы? Шансы есть, пусть их и немного…
– Думаю, надо разделиться. – Борис почесал затылок. – Как мне кажется, нам не стоит действовать всей толпой. Петр, тебе, как я понимаю, известно, где сейчас Нина?
– Известно, – кивнул тот. – Вернее, было известно пару-тройку дней назад. Думаю, она в безопасности, хотя утверждать наверняка не могу. Мой парень прикрывает ее, насколько это возможно, но он… простите, до вашего уровня не дотягивает. Не расцените как комплимент.
– Почему ж? Именно так и расценим, – усмехнулся Женька. – Спасибо, дядя.
– Я к тому, что отстреливаться, в случае чего, парень не будет. Во-первых, не из чего, у него только шокер и газовик, во-вторых… он по натуре топтун, а не боец. Хотя… втрескался в вашу длинноногую секретаршу он по самую маковку, – тут Петр бросил короткий взгляд в сторону Михаила и многозначительно хмыкнул, – так что в случае чего я даже и не знаю, на что он готов будет пойти.
– У них надежная крыша? – поинтересовался Саша.
– Что сейчас можно считать надежной? – вопросом на вопрос ответил Петр. – Эти вот хоромы вычислят не позднее чем к завтрашнему вечеру. Я к тому, что отсюда надо линять, и побыстрее. А они… ну, хату вряд ли легко проследить, но есть же еще и добрые люди.
Последние слова он произнес с плохо скрытой издевкой. О да, по закону подлости всегда получается так, что именно тогда, когда жизненно необходима массовая глухота и слепота, обязательно найдется какая-нибудь зараза, желающая исполнить свой гражданский долг. Да и по большому счету, кого можно будет в этом обвинить – после всего услышанного с голубого экрана.
– Хорошо. – Трошин был и оставался капитаном Команды, хотя теперь и довольно разношерстной. Решения принимать ему, с этим никто не спорил. – Тогда делаем так. Петро, ты занимаешься Ниночкой и этим твоим парнем. Парень не в розыске, поэтому будет неплохо, если он будет с нами, человек, способный к свободному перемещению по городу, нам будет очень полезен. Но выбор за ним, объясни ему все детально, пусть сам решит, стоит ли ему лезть во все это дерьмо. И я тебя умоляю, не старайся представить все это как приключение. Михаил, Гена и Лика… ваша задача – найти Игоря Вечанова. Время – до завтрашнего вечера. Если не найдете – придется уходить без него. Долго мы уворачиваться от преследователей не сможем. Есть пяток адресов, где он может быть, и еще доберитесь до интернета, может быть, он вышел на связь. Если хоть раз включал телевизор – все поймет и затаится, но наводку оставит. Мы берем на себя базу СПБ.
– Вот новость! – возмутилась Лика. – А почему это вы? Самые крутые?
Михаил только скривился. Вообще говоря, эту фразу собирался сказать он, и девушка опередила его буквально на пару мгновений. И теперь получалось, что он, крутой опер, безропотно принял предложение остаться в арьергарде, а она – нежное создание, захотела влезть в самое пекло.
С тем, что на базе СПБ действительно ждет засада, Михаил был согласен. Слишком уж очевидным был этот ход, если, конечно, метаморфам известно, что сотрудник СПБ находится в контакте с мятежниками. Скорее всего известно, значит, надо рассчитывать на худший вариант. Вообще говоря, он свои возможности оценивал трезво. Может быть, если речь идет об уличной шпане, он, Михаил Угрюмов, еще и может себя показать, то когда на сцену выходят пришельцы… даже Женька, мелкий и на вид тощий, согнет его в бараний рог в считанные секунды. Да что там Женька, даже Лика…
– Во-первых, именно что крутые, – совершенно серьезно ответил Трошин. – Но не это главное. Если бы вы внимательно смотрели передачи, то увидели бы, что основной упор делался в наш адрес. Портреты Михаила, Петра, Гены и твой были даны просто как снимки, с незначительными приметами. Тебе вообще просто – сменить прическу, макияж и надеть очки, фиг тебя кто узнает. Парик, к примеру, нацепи… А вот нас с Женькой показали по полной программе, и люди это запомнили. Я о том, что вам придется довольно много передвигаться по городу, от адреса к адресу, и именно вам сделать это будет легче. И потом, должен же кто-то узнать Игоря в лицо? Да и он тебя узнает, думаю, и в парике.
– Ладно, молчу… – вздохнула девушка. – Ты прав, капитан. Не спорю. А вы втроем-то справитесь?
– Вчетвером, – жестко заявил Лигов.
Саша вдруг почувствовал, как на душе, несмотря на всю сложность их положения, становится легко. Дан сделал свой выбор и теперь пойдет с ними до конца. Может быть, он не такой уж хороший боец, но без его знаний весь план был бы обречен на провал.
– Спасибо, Дан, но все-таки втроем, – неизвестно, умел ли Лигов читать эмоции по глазам, но если бы умел, он бы понял всю степень признательности и дружеских чувств, которые оставались невысказанными. – Ты сейчас наш стратегический резерв. Ты пока не в розыске, тебя никто… ну, разве что кроме далатиан, не ищет. Поэтому соваться под пули тебе не стоит. Но нужно будет находиться рядом, я просто уверен, что если мы проникнем на вашу базу, в запасе у нас будут считанные минуты.
Лигов склонил голову в знак согласия.
– Теперь следующее. Забудьте о машинах, в том числе и о такси. На дорогах сейчас будут повальные проверки, и рисковать не стоит. Забудьте об автобусах, пассажирам скучно, и они разглядывают соседей, могут вас узнать. Лучше пользуйтесь метро, там редко люди глядят по сторонам – в переходах бегут, а в вагонах читают или дремлют…
– Прописные истины, – фыркнул Петр.
– Не спорю, считай, что просто напоминаю. Старайтесь не держаться кучкой, если что… мы не можем потерять всех троих сразу.
Фраза получилась мрачной, но иначе сказать было нельзя. Если задержат кого-то одного, это будет очень и очень плохо, но тогда двое других смогут, возможно, помочь. А вот если возьмут всю троицу – никто уже не успеет прийти на помощь.
– Хорошо, принимается, – кивнул Петр, и Саша понял, что в тройке поисковиков главным был бы уместен именно детектив, и очень жаль, что его задание никто, кроме него самого, выполнить не сможет, – тогда следующий вопрос. Маскировка. С Ликой все понятно, женщинам не привыкать менять внешность. Миша, тебе бы голову обрить…
– Не надо, – сказала вдруг Анжелика. – Не стоит…
– Почему? – недоуменно уставился на нее Петр.
– Жалко, – она беспомощно улыбнулась, – такие волосы… когда потом отрастут.
Сердце Михаила застучало вдруг с такой силой, что, казалось, решило выпрыгнуть из груди и устроить прямо на столе бешеный танец. От счастья. Лицо запылало, он чувствовал, как стремительно краснеет.
– А я с удовольствием облысею, – заявил вдруг Геннадий. – Откровенно признаться, давно собирался, да все никак духа не хватало.
– Дан, когда мы сюда добирались, я тут круглосуточный магазинчик видела, в нем всякую всячину продают, – затараторила Лика, стараясь не замечать красного, как после бани, лица Михаила. – Я тут тебе списочек накидаю, надо будет кое-что купить. Клянусь, никто нас не узнает.
* * *
Приготовления заняли не один час, и никому этой ночью поспать не удалось. Может быть, перед началом активных действий это было и не слишком правильно, но выбора не было. Зато результат того стоил.
Вполне вероятно, что Лика была отличной переводчицей. Очень может быть, что она по праву занимала место в Команде. Но после того, что она сотворила с мужчинами, все поняли – в ней умер поистине великий гример. Даже близкие родственники, наверное, не узнали бы членов собственной семьи.
Бритый наголо Геннадий был не просто не похож сам на себя – он и близко был не похож на сотрудника милиции. Добавить еще цепь в палец толщиной – и последние остатки интеллекта уйдут с его образа навсегда. В целом получился эдакий бычок – не настолько накачанный, как вошедшие в многочисленные анекдоты «шкафы», но что-то довольно близкое.
Михаил вроде бы изменился мало, но те штрихи, что наложила на него Лика, сделали парня почти неузнаваемым. Под глазом – небольшой синяк, вроде бы не очень свежий, на щеке, длинная царапина, неряшливо замазанная йодом. Создавалось ощущение, что царапина воспалена – блестящее применение черного и красного карандашей. Еще одна такая же ссадина – в уголке рта. Человек, взглянувший на это диво, запомнил бы чуть скособоченный, чтобы не будоражить ранку, рот и шрам – и вряд ли что-то еще.
Саша сменил масть – теперь он был мелированным, как зебра. Больше всего досталось Женьке. Хотя Малой отчаянно, до крика, возражал против предложенного Ликой варианта, в конце концов ему пришлось скрепя сердце признать, что идея прекрасна, несмотря на то, что так отвратительно. Он, как и Саша, сменил окраску, только несколько в ином смысле. В смысле – поголубел. Косметика на глазах была видимой – то есть не бросалась в глаза, но было ясно, что она присутствует. Правда, над манерами ему еще предстояло поработать. К тому же Женьке предстояло дополнять маскировку Трошина, изображая его «пару». Сейчас, когда геев в Москве стало просто немерено, появлением на улице в таком виде было сложно кого-нибудь удивить. Однако если отдельные невоспитанные граждане и пялились на «сладкую парочку», то видели перед собой лишь объект для осуждения (восхищения, презрения – дополнить по вкусу), не замечая лиц.
Борис стал лысым. Не бритым – а именно лысым, со здоровенной плешью, явно чем-то смазанной для получения характерного блеска, и остатками волос, ставших неожиданно седыми. Несколько волосинок были старательно уложены поверх лысины, как будто бы могли ее замаскировать. Несколько чуть заметных штрихов карандаша, вкупе с сединой, прибавили ему чуть ли не двадцать лет сразу, а найденная в прихожей палочка с резным набалдашником вполне завершала образ. Ни у кого не повернулся бы язык сказать, что этому старому, простите, пердуну, всего лишь тридцать семь.
Как оказалось, Петр вполне смог сам справиться с изменением собственной внешности. И для этого ему не понадобились ни краска, ни косметика – чуть прищуренные глаза, чуть оттопыренная губа, что-то (вата, наверное) засунутое за щеки, нечто более увесистое, помещенное в районе пояса, – и получился одутловатый, не в меру упитанный свин, болезненно страдающий от презрения ко всему миру.
Когда же Михаил увидел, что Лика сотворила с собой, он сначала чуть не прыснул со смеху, а потом просто расстроился. Изящная подтянутая девушка превратилась в дешевую шлюху, вульгарно накрашенную, немолодую, с давно немытыми волосами. Цветом волос пришлось пожертвовать – отчаянно яркая рыжая грива Анжелики могла привлечь лишнее внимание.
– Твои волосы! Эта краска… она смоется? – чуть ли не жалобно выдохнул он.
Лика подошла к нему, привстала на цыпочки, очень нежно, самыми кончиками кричаще ярких губ чмокнула его в кончик носа, стерла ладонью помаду и шепнула:
– В любой момент! Не волнуйся.
Но поволноваться Мише пришлось. Новый имидж Лики никак не предусматривал наличие обтягивающего бронекомбинезона. Если мужчинам было не слишком сложно натянуть поверх брони нормальную одежду, то у девушки такой возможности не было. Это было опасно, и Миша утешал себя только мыслью, что все время будет рядом и, если что, сможет защитить ее.
Только Лигов остался сам собой. Его лицо не мелькало на голубом экране, и опасаться случайного узнавания ему не приходилось.
Тьма за окнами стала уже не такой густой, а вскоре обещала превратиться в утренний сумрак. Все было уже сказано, все спланировано – во всяком случае, то, что можно было учесть и предусмотреть. Назначено время и место встречи – дом, что стоял напротив «Арены». Прибывшие первыми ищут подходящую квартиру, желательно без хозяев. Если не удастся и все хозяева будут на месте… в общем, решать проблемы следует по мере их возникновения. Оружие уложено в сумки – его оказалось маловато, да и боеприпасов было недостаточно. Автомат и две снайперские винтовки Трошин забрал с собой, еще две, подобранные в лесу, решили оставить – толку от них будет немного. Если удастся получить в свое распоряжение, хотя бы на десять минут, закрома СПБ, там можно будет разжиться чем-нибудь помощнее. Еще удалось, взломав замок железного ящика, укрытого в подвале дачи, разжиться неплохой двустволкой и двумя дюжинами патронов с картечью – Дан уверил, что против далатиан такое оружие окажется куда эффективнее снайперской винтовки.
Первым дом покинул Петр – его задачей было убедиться, что их еще не взяли под колпак, а в таких вопросах он имел больше всего опыта. Вокруг было тихо – не скучали у заборов люди, изображая из себя бомжей, не было в непосредственной близости к даче и легковушек с тонированными стеклами, фургонов с невинными (и, как правило, довольно неуместными в пригороде, в шесть утра) надписями – в общем, той разновидности транспорта, что с таким удовольствием используется разного рода спецслужбами. Видимо, этот адрес оперативники еще не успели вычислить – но Петр был абсолютно уверен, что это лишь вопрос времени. В любом случае возвращаться сюда не планировалось. Хотя так и оставшемуся неизвестным приятелю Борьки стоило посочувствовать – когда он снова объявится в этих стенах, его наверняка ждут долгие, и вряд ли дружеские, расспросы представителей компетентных органов.
Можно было без опаски выступать. Хотя, конечно, все они были напряжены до предела, до того уровня, когда начинаешь шарахаться от каждой тени, а протянутую для рукопожатия руку рефлекторно пытаешься встретить блоком и ответной атакой. Такое состояние было опасно само по себе, поскольку переводило тренированные тела в полуавтоматическое состояние, когда реакция определялась не трезвым расчетом, а одними рефлексами. Еще немного, и нервы могут не выдержать. Это профессиональные разведчики могут годами ходить по лезвию ножа, а у простого смертного в такие моменты частота пульса подскакивает вдвое и появляется труднопреодолимое желание втянуть голову в плечи и лихорадочно оглядываться по сторонам каждые пять секунд.
Транспорт бросили здесь же – еще один вопрос, на который, возможно, придется отвечать владельцу дачи. Но отгонять куда-то машины не было времени, да и по большому счету желания.
Утренняя электричка, грязная, забитая толпой еще толком не проснувшихся пассажиров, в эти часы ненавидящих весь свет и прежде всего друг друга, но еще слишком сонных, чтобы ненависть эту проявлять… Кто-то клевал носом, добирая недостающие минуты сна и заодно избавляя себя от необходимости уступать место старушкам, кто-то с отрешенным выражением лица дожевывал завтрак, а кто-то просто стоял, злясь, что ему не досталось сидячего места… за мутными, давно не мытыми окнами проносились знакомые пейзажи – какие-то недостроенные здания, увенчанные ржавеющими под снегом металлоконструкциями сменялись довольно опрятными домиками, станциями, у которых электричка не изволила останавливаться, и станциями, где это все же происходило. И тогда в вагон, и без того забитый донельзя, лезла очередная толпа хмурых людей…
Как ни странно, эта привычная картина вдруг полностью успокоила Сашу. Да, где-то по Москве носились машины с омоновцами, где-то у компьютеров корпели аналитики, выуживая из огромных банков данных те крохи информации, что позволили бы локализовать и задержать банду опасных преступников с ним, Александром Трошиным, во главе. Мерзли на перекрестках гаишники… те, кто посмелее и попорядочнее, вглядывались в проезжающие мимо машины в поисках лиц из ориентировок, другие же, привыкшие к вседозволенности и регулярному необременительному получению мзды, отчаянно желали, чтобы разыскиваемые бандиты сегодня не появились на их участке, поскольку от собственной неосторожности можно нарваться и на пулю. В десятках мест, в коих могли объявиться он и его товарищи, теперь паслись неприметные люди в неприметной одежде, а усиленные патрули прочесывали город, мечтая о медали за поимку особо опасных преступников, да еще желательно, чтобы не посмертно. Огромный, обманчиво кажущийся неповоротливым, аппарат сил охраны правопорядка пришел в движение, постепенно формируя мелкоячеистую сеть, просочиться сквозь которую будет нелегко.
Но это там, а здесь, где мерно стучали колеса, лениво переругивались толкающие друг друга пассажиры, было все по-прежнему. Спокойно… тихо…
И Саша наслаждался этими минутами, зная, что они скоро закончатся. Возможно – навсегда. Возможно, он последний раз едет в этом заплеванном вагоне, холодном, несмотря на толпу народа, неуклонно приближающем его к раскинутым силкам охотников.
Ему вдруг подумалось, что если даже им удастся осуществить задуманное, удастся унести ноги не просто из Москвы или даже России – с Земли… ему будет очень всего этого не хватать.
– Эй, ты… – Грубый окрик заставил Лику вздрогнуть. Она оглянулась – на нее в упор смотрело лицо, увенчанное серой фуражкой. – Сюда иди.
Она подошла. Ментов было трое, один, с небрежно висящим на груди автоматом, был придан явно на усиление. Ему было скучно, он что-то лениво жевал и, иногда вспоминая о бдительности, время от времени оглядывал проносящуюся мимо толпу пассажиров. Молодому парню все было глубоко по барабану, и особой опасности от него не исходило. Чего нельзя было сказать о двоих других. Они выглядели гораздо опаснее и не потому, что на вид отличались интеллектом, а потому, что в глазах, в выражении лица, даже в манере стоять и говорить отчетливо проскальзывало презрение к окружающим и… какая-то подлость. «Сыгранная парочка», – подумала Лика.
– Чего надо, командир? – Она смачно втянула в рот чупа-чупс, покрутила его там некоторое время, вынула и сладко лизнула. Потом провела языком по верхней губе… менты задышали чуть чаще.
– Старший лейтенант Чугин. Документы.
Разумеется, он не счел нужным сказать «пожалуйста». Да и то, что было произнесено, говорилось сквозь зубы, нехотя, с явной демонстрацией собственного превосходства, и ее, женщины, ничтожества.
– Слышь, начальник, я тебе что, обязана паспорт с собой таскать?
Паспорт у нее, конечно, был, но предъявить его было бы верхом глупости. Имена, фамилии – все это сейчас на слуху не только у милиции, но и, пожалуй, у всего города. А заодно и у половины страны. Она вдруг пожалела, что не оставила паспорт на даче или не отдала его Михаилу – сейчас эта привычная книжечка была единственной уликой, которая находилась при ней. Оружия в сумочке нет, только Мишкин шокер, их, слава богу, еще не запретили.
– Может, пройдем в отделение? До выяснения, – лениво процедил старший лейтенант. – Посидишь в обезьяннике часок-другой, в следующий раз будешь паспорт с собой таскать, шалава.
– Слышь, начальник… я… этта… спешу, типа. Может, уладим вопрос?
Денег в сумочке было достаточно, она с радостью сунула бы этому уроду все, но мент, видимо, рассчитывал совсем на другое решение проблемы.
– Ну… – протянул он, плотоядно ощупывая ее взглядом. – Может, и решим. Пойдем в комнату, там и поговорим.
Судя по тому, как вдруг встопорщились давно не стиранные серые брюки, содержание предстоящего разговора было вполне определенным. Лика мгновенно прикинула обстановку – кондейка, куда ее вел этот похотливый козел, находилась недалеко и была на виду – если она вырубит его сейчас, или даже там, внутри, – двое остальных слишком близко. Ей не хотелось поднимать шума, но, похоже, избежать этого не удастся. Вдруг Лике очень захотелось не просто вырубить эту свинью в мышиной форме, а… сделать из его яиц омлет, к примеру. Чтобы до гробовой доски его интересовали только нарисованные женщины. Это крамольное желание она в себе подавила, хотя и с явным трудом – очень уж напрашивался гад.
– Слышь, ка-амандир… чё на девку наезжаешь?
Хриплый, пропитой голос заставил старлея обернуться. Прямо перед ним, чуть пошатываясь, стоял, засунув руки в карманы, мрачного вида парень, явно долго и тщательно битый.
– Чё думаешь, в мышку покрасился, так все бабы твои?
– Слышь, парень, тебя кто трогает? – окрысилась Лика. – Шел бы ты… лесом.
Но было поздно. Сказанное в его адрес старлей счел оскорблением (да это, собственно, оно и было), мгновенно окрысился, перехватил поудобнее демократизатор и требовательно протянул руку.
– А ну, документы!
Что произошло дальше, он толком объяснить не мог. Вроде бы подпитой мужик что-то сделал, а в следующее мгновение Чугин уже летел, кувыркаясь по полированному мрамору, сбивая на своем пути зазевавшихся пассажиров. Чувствуя, как острая боль пронзает руку, он заверещал неожиданно тонким голосом, еще на лету, а потом впечатался в стенку, и этот удар вышиб из его легких остатки воздуха, вместе со способностью издавать какие-либо звуки.
Михаил тем временем уже бежал вперед, туда, где грохотал прибывающий на станцию поезд. Мало кто из пассажиров остановился, чтобы посмотреть на потасовку – все куда-то торопились, втискиваясь в переполненные вагоны и стараясь не остаться, случаем, на платформе. Впрочем, поезд подошел забитый под завязку, и было совершенно очевидно, что всем желающим в него не влезть.
Двое напарников вырубленного старлея пришли в движение. Михаил на бегу погрузил кулак в солнечное сплетение второго милиционера, все еще пытающегося непослушными пальцами расстегнуть кобуру… нацелился на третьего и последнего – и вдруг понял, что может не успеть. Кто его знает, этот идиот может с испугу и из автомата полоснуть.
Переживал Мишка зря – мимо молнией метнулась размытая от скорости фигура, на какое-то мгновение изящный женский сапог встретился с не очень тщательно выбритым подбородком – и вот уже владелец автомата напрочь утратил интерес ко всему окружающему, погрузившись в беспросветную тьму. На время.
– Быстрее, не отставай! – рыкнул Михаил, увлекая девушку за собой. Где-то неподалеку находился Генка, но искать его было не время – он сам вмешается, если дела будут очень уж плохи.
Лика, без труда поспевая за напарником, на бегу думала, что вмешался он зря. Конечно, порыв защитить ее должен был быть оценен высоко, это было трогательно и здорово, но не влезь он в это дело… хотя, кто его знает, как бы все повернулось. Все, что делается, делается к лучшему. Она рванулась к уже закрывающимся дверям вагона, но Михаил резко дернул ее назад, едва не вывернув сустав.
– Нет, сюда… за колонну…
Боевые навыки имеют огромное значение, и в этом вопросе Лика, пожалуй, дала бы Мишке сто очков вперед, но в ряде других вопросов многолетний оперский опыт был ценнее. Предположение Михаила оказалось совершенно верным – двое обозленных донельзя милиционеров, выскочив на платформу через десяток секунд (третий находился в глубоком нокауте), не могли и представить себе, что парочка хулиганов находится всего лишь в нескольких шагах от них.
Бросив вслед уходящему поезду несколько сочных фраз – несколько женщин смущенно отвернулись, а какая-то бабушка при первых же звуках демонстративно зажала уши малышу, по всей видимости, внуку, порядком помятые, все еще красные от боли и унижения менты стали что-то орать в рации…
Пока они приводили в чувство третьего, пока пытались докричаться до поста на соседней станции, Лика и Михаил тихо покинули подземку через второй эскалатор. Встретившись глазами с Геннадием, Мишка подмигнул ему и указал глазами в сторону вагона – езжай, мол. На такой случай у них было запланировано место и время встречи.
Спустя немногим более получаса на станции появились еще два пассажира. Девушка с волосами, собранными в конский хвост, весьма не идущей ей помадой густо-коричневого цвета и в новенькой на вид курточке, весьма паршивого качества, и средних лет мужчина в широкой кепке-аэродроме и ярком желтом пуховике.
Особых примет в виде шрамов, синяков или ссадин мужчина не имел.
Оба, с интервалом в несколько секунд, неторопливо продефилировали мимо озлобленных сотрудников милиции и, втиснувшись, хотя и с трудом, в вагон, благополучно уехали.
Петр набрал номер, по привычке стараясь делать это так, чтобы двое неприметных мужчин, которые шли за ним, как привязанные, уже минут пять, не смогли разглядеть цифр, долго вслушивался в гудки, мысленно загибая пальцы, и только после девятого бросил трубку на рычаг. Пробормотав «где же ты ходишь, зараза» – исключительно для того, кто пожелал бы это услышать, он набрал номер снова. Теперь выждал только пять гудков.
Хвост он подцепил примерно полчаса назад. То, что до сих пор позади него маячили все те же две фигуры, коих он срисовал еще на выходе из метро, могло говорить либо о том, что его ведут лишь в качестве одного из потенциальных подозреваемых, а на всех таких подозреваемых никаких оперативников не хватит, либо о том, что эта парочка – хреновые профессионалы. Нельзя сказать, что они вообще ни черта не умели – парочка довольно неплохо умела не попадаться на глаза, заметить и выделить их в толпе мог только тот, кто и сам на этом деле собаку съел. Но двое – это несерьезно, для организации сколько-нибудь эффективного сопровождения требовалось по крайней мере пять-шесть человек и хотя бы две машины. Лучше – больше.
Несмотря на восторженные охи и ахи товарищей, сам Петр не переоценивал возможностей своего изменения внешности. Опытного человека все это не обманет – и потому, что приемы довольно избитые, и потому, что профессионал просто умеет видеть чуть глубже обычных внешних эффектов. Он и не собирался строить весь расчет на внешности… но проблема была в том, что именно сейчас наступило оговоренное заранее время связи, и если его упустить, то уже минут через пять абонент просто не снимет трубку, несмотря ни на какие звонки.
Воспитанию своих сотрудников он уделял немало времени, и, может быть, поэтому все приемы отвлечения внимания срабатывали у него самого на автопилоте, почти независимо от сознания. Вот и сейчас он чисто автоматически бормотал себе под нос фразы, которые должны были убедить постороннего наблюдателя в том, что он каждый раз набирает разные номера – и при этом Петра не интересовало, слышат его или нет. Если эта парочка – мастера своего дела, тогда наверняка слышат. Он вытащил из кармана записную книжку и стал водить по потрепанным страничкам пальцем, делая вид, что разыскивает давно позабытые цифры. Он не оборачивался, но прямо спиной чувствовал повышенное внимание к своей персоне и весьма сожалел, что отложить звонок нельзя.
Петр набрал номер снова. В этот раз на том конце линии трубку сняли при первом же гудке.
– Это я, – бросил в трубку Петр. – Ты чё пропал?
– Пока все тихо, – ответил незримый собеседник. – Сидит дома, не выходит. В магазин бегаю сам. Признаков наблюдения не заметил. Шеф, ты телик-то смотрел?
– Ну.
– Шеф, я вас уважаю. Вы мне одно скажите, во всей этой лабуде хотя бы десять процентов правды есть?
– Да ты с дуба рухнул, братан, на хрен оно мне надо?
– Ага… я так и думал. Значит, какова теперь моя задача? Сидеть и не высовываться?
– Не… можа, это, на рыбалку? С утречка бы и рванули. Вдвоем… самое оно.
– Понял. Куда я вместе с Ни… охраняемой должен прибыть?
– Лады, а я пивка возьму… ну, помнишь, ты сказал, что там пиво классное?
– Отлично, понял. В двадцать один ноль-ноль устроит?
– Да базара нет, чувак. Ты только удочку не забудь.
– Ясно, повторяю задачу. Я вместе с охраняемой должен прибыть ровно в девять вечера к той пивной… там рядом проходной двор, без освещения. Мы будем там. Шеф, только оружия у меня нет, сами знаете. С моего газовика даже… сам не застрелишься. Может, смотаться на контору, прихватить чего получше?
– О, и моя дура целыми днями вяжет… глаза бы не видели…
– Понял, никаких контактов.
– Ну все, братан, у меня уже башли кончаются. Давай, до завтра.
Петр повесил трубку и шаркающей походкой направился к выходу из подземного перехода. Паренек молодец, условные сигналы не забыл, все понимает с полуслова и, если бог не распорядится иначе, вечером будет в нужное время и в нужном месте. Детектив вздохнул с облегчением – его задача выполнена, по крайней мере наполовину. А дальнейшее в руках исключительно его величества случая. Теперь можно спокойно уйти от хвоста… а можно и не уходить, пока побродить по городу, попить пивка… Пусть пареньки свою зарплату отрабатывают.
Подумав, Петр все же решил, что хвост надо обрубать – неизвестно, что там придет в голову этим двоим. Вдруг помощи попросят – если на него насядет целая бригада, то даже и с его опытом вряд ли удастся уйти легко. Правда, придется сразу же менять имидж, обнаружив, что их кинули, ребята тут же поднимут хай на весь эфир.
Самым простым вариантом был бы уход в метро. Сколько бы ни придумывали схем пресечения попыток объекта уйти от наблюдения в подземной части города, простая истина оставалась истиной и поныне. Двое для такой работы – слишком мало. Необходимо минимум трое, а лучше еще больше. Петр очень живо представил себе картину – он подходит к вагону. Тихари разделяются, один полезет в один вагон с ним, только в другие двери, второй зайдет в соседний. Следует занять место поближе к двери и задремать… через пару-тройку станций, дождавшись набившего оскомину «осторожно, двери закрываются», угадать момент и выскочить из поезда в последний миг. А мальчики пусть едут дальше или демаскируют себя, пытаясь экстренно открыть захлопнувшиеся двери. В обычной ситуации такой прием прошел бы без сучка без задоринки… но сейчас, когда вся ментура города стоит на ушах… выйдут же, гады, на милицейскую волну, а на каждой станции полно патрулей.
Придется пойти по другому… не очень законному и не очень доброму пути. Зато эффективному.
Тяжело опираясь на трость, Петр двинулся к проезжей части и вскинул руку, призывая остановиться любителей подзаработать. Как правило, таковых хватало. Почти сразу рядом притормозило такси… детектив еле заметно вздохнул – радиофицированная тачка его ни в коей мере не устраивала.
– Слышь, шеф, до Медведково довезешь?
– Триста. – Водила оценил внешность клиента и не был преисполнен оптимизма.
– Да ты чё, шеф? Не до хрена ли?
– Не хошь, как хошь… – Водитель равнодушно отвернулся.
Проводив взглядом «Волгу», Петр снова поднял руку. Через минуту-другую его ожидания увенчались успехом, у обочины тормознула белая иномарка… конечно, всегда оставался мизерный шанс, что этот шоферюга получает зарплату там же, где и те двое ребят, что все еще торчали неподалеку, но с этим риском приходилось мириться.
– Слышь, земляк, в Медведково бы мне…
– Базара нет, папаша, две сотенных положишь?
– Пойдет…
Петр с некоторым трудом втиснулся на заднее сиденье. Машина набрала скорость и помчалась по шоссе.
Владелец белой иномарки совсем не был похож на героя, и сейчас Петру требовалось именно это. Конечно, парня придется подставить, но, с другой стороны, любишь калымить, готовься и к побочным эффектам. Его рука нырнула за пазуху.
– Слышь, земеля… ты голову-то не поворачивай, в зеркальце посмотри.
Молодой, лет от силы двадцати пяти, парень, до сего момента спокойно крутивший баранку, почувствовал, как спина внезапно стала мокрой, а на лбу проступили крупные капли пота. Пожилой мужик, еще недавно глядевший на него просяще и жалобно, теперь показывал извлеченный из-за пазухи пистолет. Серьезный пистолет, наверняка настоящий. Парень видел газовые пукалки и знал, что они бывают самые разные, но страх, липкой волной ползущий по телу, подсказывал ему, что в этот раз за спиной сидит человек с самым что ни на есть боевым стволом.
– Значит, так, земляк, будешь хорошо себя вести, не обижу. Понял?
– Д-да… да, я… я все сделаю… только не стреляйте…
– Вот, держи, это бабки, что я тебе за проезд обещал, и еще сотка баксов, за беспокойство, значит. Сразу за мостом свернешь налево, через два квартала будет узкий переулок. Как заедешь в переулок, остановишься, сосчитаешь до трех, потом едешь дальше. Все понял? И смотри не шали.
– П-понял… все будет… сделано…
Конечно, парень перетрусил – это было заметно даже по ставшему вдруг рыскающим движению машины – у водилы дрожали и наверняка предательски потели руки.
– Парень, успокойся. Все будет нормалёк… не дергайся, и никто тебя не тронет.
Наконец впереди показался нужный проезд. Машина нырнула в него и, взвизгнув шинами по асфальту, встала. Петр мгновенно лег на сиденье, приоткрыл заднюю дверь и резко хлопнул ею. Почти сразу же машина сорвалась с места.
– Эй, потише… на тот свет нам пока рановато.
– В-вы… я д-думал, вы вы-ышли… – проблеял парень. Пока машина стояла, он не иначе сидел крепко зажмурившись и ожидая выстрела в затылок.
– Выйду, не переживай. Попозже. Теперь сделаем так…
Пока детектив объяснял водиле дорогу, машина наматывала петли по узким улочкам. До нужного места было недалеко – именно тот факт, что ехать до цели оставалось считанные минуты, лежал в основе плана Петра. Сейчас преследователи озабочены тем, чтобы обнаружить его на месте первой остановки, они почти уверены, что он покинул машину. Через пару-тройку минут тихари, возможно, поймут, что их провели…
– В общем, ты меня понял, да? Я выскочу, а ты едешь в Медведково, как и договаривались. Ровно через полчаса можешь быть свободен. Вздумаешь дурить… не надо дурить, земеля, твой номер у меня есть, ежели что… тебя и под землей найдут, понял?
– А если м-менты?..
– У тебя руль есть? Вот и рули. Полчаса, понял? Больше – можно, меньше – ни-ни. Если потом менты что спрашивать будут, говори что хочешь, меня это не колышит. Но полчаса ты мне обеспечь, ясно?
– Ясно…
Когда прибыли на место, машину парень остановил именно там, где было нужно. Потребовалось всего несколько мгновений, чтобы покинуть салон, и еще столько же, чтобы скрыться в проходном подъезде. Белая легковушка уже скрылась за углом, а из подъезда уже вышел подтянутый мужчина – куда только делся солидный пивной животик…
Неподалеку призывно сиял вывеской магазин, где торговали, помимо прочего, мужской одеждой. Петр двинулся туда – предстояло обновить гардероб. А потом добраться до назначенного места встречи и затаиться где-нибудь неподалеку. До темноты.
– Стоп… Ну-ка, погодите.
– В чем дело, Мишка?
– Сам не знаю. Какое-то нехорошее предчувствие. Очень уж все вокруг спокойно.
– А ты чего ждал? – пожал плечами Геннадий. – Милицейских сирен и пулеметных очередей? Обычный микрорайон, вторая половина дня. Здесь все таким и должно быть – тихим и безлюдным.
Это был уже четвертый адрес, который они проверяли. В двух квартирах им сказали, что Игорька не видели уж с месяц, а то и больше. Еще в одном какая-то молоденькая девица, при упоминании имени Игоря впала в бешенство, и водопадом слов, большая часть которых ни в коей мере не соответствовала ее довольно-таки приятственному облику, попросила «передать этому козлу, чтобы забыл ее телефон навсегда». Потом, впрочем, она разревелась и сказала, что если упомянутый «козел» захочет позвонить, то она дома почти постоянно.
Именно из нее удалось вытрясти четвертый адрес – тот, куда они прибыли сейчас. Якобы они, Яна и Игорь, бывали здесь разочек, когда было нужно место, чтобы уединиться от людских глаз. Оставалось надеяться, что Игорь, наслушавшись телепередач, лег на дно и боится показываться на улице. Тем более что список мест, где он мог бы находиться, был уже исчерпан. Если не считать, разумеется, его официальный адрес, по которому он жил вдвоем с матерью в роскошной четырехкомнатной квартире. Туда по-любому соваться не стоило бы. Или квартира под постоянным наблюдением, или кто-то чертовски паршиво делает свою работу.
Пока у них все шло довольно гладко. Не в плане результатов, конечно, а в плане самого процесса. Кроме того, еще утреннего, неприятного эпизода в метро, других эксцессов более не возникало.
Железная дверь, домофон… Лика нажала на кнопку нужной квартиры. Спустя несколько секунд из динамика послышался хриплый, дребезжащий голос, в котором тем не менее угадывались Игоревы интонации.
– Говорите, вас внимательно слушают.
– Игорь, это я.
Короткая пауза… пожалуй, она могла бы быть и менее короткой. Затем щелчок замка:
– Поднимайся, жду.
По лицу Лики пробежала мимолетная тень. Конечно, стоит сделать скидку и на нервное напряжение и на то, что домофон в общем-то совершенно не предназначен для дружеской беседы… и все-таки у нее почему-то осталось странное ощущение, что Игорь не узнал ее голоса. Положа руку на сердце, она должна была признать, что и сама его голос узнала с трудом, но все же…
Дом был высокий, двенадцатиэтажный, но лифт, как это часто бывает, был мертв, и только неровный листок, приклеенный скотчем к раздвижным дверям, вещал, что реанимация состоится не ранее следующей недели. Так что на седьмой этаж пришлось тащиться пешком.
Примерно на уровне пятого Генка вдруг остановился.
– Я дальше не пойду, – коротко сообщил он, присаживаясь в углу возле батареи.
– Чего это? – возмутилась было Лика, но Михаил, поймав глазами Генкин взгляд, вдруг коротко кивнул.
– Так надо, не спорь. Пошли.
Прежде чем девушка нажала кнопку дверного звонка, Михаил поймал ее ладонь и вдруг прижался к ней губами. Он и сам бы не мог сказать, в какой момент тонкие пальчики под его губами сменились чем-то восхитительно нежным, податливым и одуряюще пахнущим, кружащим голову и выбивающим из-под ног пол… с трудом прервав поцелуй, он сделал шаг назад. Лика смотрела на него расширенными от удивления глазами.
– Ты что? Как… как прощаешься…
– Ненадолго, – шепнул он. – В квартиру ты пойдешь одна. И вот, возьми… – Он сунул ей тяжелый пистолет. – Обойма полная, восемнадцать патронов. На виду, главное, не держи, но и из рук постарайся не выпускать. Обычного предохранителя тут нет, есть два автоматических, один – вот этот выступ, когда рука сжимает рукоять, он отключается. Второй – аналогичная конструкция на спусковом крючке.
– Ты чего-то боишься? – свистящим шепотом спросила девушка.
– Я теперь всего боюсь… особенно с тех пор, как тебя увидел.
Она чуть заметно покраснела.
– А ты?
– Генка сидит внизу, я пойду наверх. В случае чего, обеспечим прикрытие. Если засада здесь есть и если она организована по-умному, то самой этой квартирой дело не ограничится. Группы подстраховки наверняка разместились выше или ниже. И помни, у тебя максимум десять минут. Либо на то, чтобы вы вышли вдвоем, либо на то, чтобы позвать на помощь. Протянешь хоть пять секунд сверх нормы – буду считать, что ты влипла. И я тебя прошу – будь осторожна.
Когда Миша скрылся на следующей лестничной площадке, Лика нажала кнопку звонка. Замок щелкнул почти сразу, как будто бы Игорь стоял в прихожей… хотя, конечно, мог и стоять. Не так уж и сложно прикинуть, сколько времени требуется для подъема на седьмой этаж.
На нем был знакомый спортивный костюм, вытянувшийся на коленках, не раз штопанный и давно уже сменивший первозданный цвет на возрастную линялость. Костюм был правильный – Игорь не раз выслушивал дружеские насмешки в адрес этого наряда, которому оставался верен из каких-то ностальгических соображений.
Он окинул девушку взглядом и после секундной паузы произнес:
– Привет, Анжелика, ну у тебя и видок. На себя не похожа. Проходи.
Лика вошла в полутемную прихожую, чувствуя, как по спине вдруг пробежали холодные мурашки. Что-то было неправильно, но она никак не могла понять, что именно, и почему в душе растет ощущение страха.
– Ты как? – спросила она, чтобы развеять гнетущую тишину.
– Нормально, – хмыкнул он. – После того, что по телику передали, из дома выходить не стоит. Так и сижу здесь уже три дня подряд. Чаю хочешь?
Лика почувствовала, что ее словно окунули в ледяную воду. Казалось, даже волосы встали дыбом. Она не любила чай, не пила его никогда и ни при каких условиях – и Игорь это знал. Немногие знали почему, и он в том числе. Ей вдруг стало очень тоскливо, а рукоять пистолета, упрятанного в объемном кармане куртки, вдруг сделалась особенно тяжелой и липкой.
«Может, забыл? – подумала она в жалкой попытке обуздать испуг, в стремлении найти объяснение этому незначительному факту. – Мало ли что, стресс…»
– Давай, – вдруг неожиданно для себя самой сказала она. – Только глоток. Времени мало. Я раздеваться не буду.
Он кивнул и, не оглядываясь, двинулся на кухню. Она пошла за ним и, наблюдая, как он возится с заварником и кружками, как разливает в тонкий фарфор темно-коричневую жидкость, ёжилась и крепче стискивала пистолет в кармане.
– Как наши? – спросил он. – Тоже прячутся? Тебе сколько сахара?
– Две, – автоматически ответила она.
Он на мгновение замер… Лике показалось, что Игорь прислушивается к чему-то. Затем повернулся к ней.
– Слушай, а может, кофе? Ты же вроде чай недолюбливаешь.
Она вздрогнула, как от пощечины. Игорь не мог сказать такое… Кто знал о том, что ее, Ликина, бабушка умерла, держа в руках большую кружку с чаем. Она до сих пор не могла забыть эту жидкость, стекающую по пледу, укрывавшему бабушкины ноги… может, это было просто легким и не приносящим окружающим особого беспокойства психическим расстройством, может, со временем она преодолеет его. Если у нее будет это время. Игорь знал эту историю, как знали Сашка, Борис… Рука Лики, сжимающая пистолет, рванулась из кармана, и тут же чьи-то стальные пальцы стиснули запястье. Она чувствовала, как ей разжимают стиснутую ладонь, как отбирают пистолет – и ничего не могла сделать. Что-то похожее на толстый резиновый шланг обернулось вокруг шеи, грозя в любой момент пресечь дыхание. Руки заломили назад – ровно настолько, чтобы небольшая боль подала мозгу сигнал, что еще пара-тройка миллиметров… и станет очень, очень больно. Ее держали крепко, профессионально, практически не давая возможности пошевелиться.
«Игорь» смотрел на нее в упор и чуть заметно улыбался.
– На чем я прокололся? – спросил он. – Неужто на чае?
Она молчала.
– Говорить не хочешь? Ладно… Анжелика, я задам тебе несколько вопросов. От них будет зависеть твоя дальнейшая судьба. Вариантов у тебя, собственно, всего два. Либо останешься жить, с тяжелой формой амнезии, забудешь все, что произошло с тобой за последние годы. Либо умрешь… а пока будешь умирать, все равно расскажешь все.
– Если я все равно расскажу, зачем же меня убивать? – Она нашла в себе силы усмехнуться.
Он открыл кухонный шкаф и достал оттуда прозрачную банку. Лику передернуло от отвращения – в банке извивалась какая-то отвратительного вида тварь, похожая на огромную соплю грязно-зеленого цвета. Слизь непрерывно отращивала ложноножки, пытаясь пробраться сквозь стеклянные стенки, но это было ей не по силам. И все же в нескольких местах стекло утратило прозрачность, став матовым, как будто разъеденное сильной кислотой.
– Вот эта прелесть, – спокойно заметил «Игорь», – питается живой плотью. Но проблема в том, что процесс этот очень болезненный. Где-то минут через десять ты будешь совершенно счастлива признаться во всем, ты даже будешь умолять меня выслушать твою исповедь. С одним-единственным условием – чтобы я тебя потом убил.
– Господи, что ж вы за садисты такие. – Лика понимала, что стоящий перед нею «Игорь» ни в коем случае не является человеком. – Неужели в вашем арсенале нет ничего попроще? Ну там, сыворотки какой-нибудь, чтобы человек только правду говорил.
– Есть. – Он с готовностью, словно ожидая такого вопроса, кивнул. – Есть, конечно. Но у тебя очень закаленный организм, и сыворотка подействует не сразу. А время, как вы говорите, деньги. Ну что, будем отвечать?
– Спрашивай, – вздохнула она.
Мысленно девушка прикидывала, сможет ли вырваться из железной хватки того, кто стоял у нее за спиной. В любом, даже самом безнадежном варианте попробовать стоило, но необходимо сначала протянуть время. Миша дал ей десять минут… когда срок выйдет, он, как и обещал, вмешается.
– А можно сначала узнать… Игорь… настоящий Игорь, он… жив?
Игорь-поддельный равнодушно, но при этом совсем по-человечески пожал плечами.
– Если тебя это так интересует, то нет. Он сказал нам все, что мы хотели услышать… но только после того, как познакомился с этим, – кивок в сторону банки, где за стеклом бесновался клубок протоплазмы. – Так что… извини, его уже ничего спасти не могло. Да мы и не пытались.
– Ясно…
– Вопрос первый. Где остальные.
– Не знаю…
Щупальце стиснуло горло, лишая возможности дышать. Лика отчаянно рванулась, но с тем же успехом можно было бы попробовать разорвать стальной трос. Когда она уже теряла сознание и перед глазами пошли темные круги, удавка неожиданно ослабла.
– Неправильный ответ, – равнодушно заметил «Игорь». – Вас видели вместе, тебя, Круглова и Жданова. Где они?
– Я… я правда не знаю, – прохрипела, отчаянно пытаясь восстановить дыхание, девушка. – Мы разделились. Мы с Сашей пошли искать… Игоря, а остальные… они мне не сказали, говорили, так безопаснее будет. Саша внизу ждет… в машине… он сказал, если меня не будет через… десять минут, он уезжает.
– Допустим, – видимо, такой вариант «Игорь» не предусмотрел, хотя он и был довольно-таки предсказуемым и логически верным. Он стрельнул глазами куда-то через плечо девушки, что-то коротко пробормотал на языке, который она не понимала. Затем снова перевел тяжелый взгляд на Лику. – Тогда следующий вопрос…
Михаил в который уже раз взглянул на часы, пытаясь понять, почему же он так нервничает. Прошло всего лишь восемь минут, до конца срока осталось еще две. Внезапно этажом ниже открылась дверь. Он осторожно выглянул…
Из двери вышла Лика, за ней – высокий парень в кожаной куртке приятного бордового цвета. Парень захлопнул дверь и, взяв девушку под руку, двинулся вниз. Парня Миша знал, правда, только по фотографии. Это, безусловно, был Игорь Вечанов. Лика даже не оглянулась.
Стараясь ступать бесшумно, Михаил двинулся вниз. Происходящее ему не нравилось, Лика вела себя не так, как договаривались… и вообще, сердце грызло какое-то острое беспокойство. Внезапно он напрягся – дверь, которую захлопнул мужчина, осталась открытой – видимо, замок не защелкнулся. Очень медленно, изо всех сил стараясь не шуметь, он стал оттягивать дверь на себя…
А мгновением позже снизу, где Генка изображал бомжа, добравшегося до теплой батареи и устроившегося там на ночлег (изображал довольно бездарно, поскольку для истинного бомжа был слишком опрятен и слишком прилично одет), раздались выстрелы.
Далее Михаил действовал автоматически, даже не осознавая в полной мере смысл и цель. Тело двигалось само, предпринимая единственно правильные действия – дверь распахнулась настежь от сильного пинка, руки вскинули пистолет, грохнул первый выстрел. Мозг, если бы ему было дано на то время, пожалуй, активировал бы состояние «удивления» – открывшаяся его глазам картина была вполне достойна кисти художника. Правда, художника за такие картины следовало бы упрятать в сумасшедший дом.
Спиной к нему, загораживая дверь на кухню, стояла странная фигура – до пояса, даже до груди вполне человеческая, в обычном линялом спортивном костюме и комнатных тапочках. Но уже начиная от груди, торс превращался в клубок коротких толстых щупальцев, одно из которых захлестывало шею Лики, два других оплетали ее заломленные за спину руки, а еще одно держало пистолет. За ствол. Там, в глубине кухни, виднелась еще одна фигура… в таких же штанах, таких же тапочках, но со вполне человеческим торсом и головой.
Мозг еще только приступал к обработке полученной видеоинформации, а пистолет уже коротко гавкнул, посылая в цель первую пулю. За ней вторую, третью. Голова, в основном еще человеческая, покачивающаяся над венчиком щупалец, дернулась, приняв в себя свинцовый подарочек, щупальца на мгновение ослабли. Этого вполне хватило девушке, чтобы вывернуться из цепкой хватки и броситься на пол, одновременно вырывая из кармана аккуратный цилиндрик шокера (и воздавая себе мысленно хвалу за то, что предусмотрительно достала его из сумочки).
Восемнадцать патронов, ровно пополам – девять уродскому гибриду человека и осьминога, девять его напарнику. Свинец дырявил податливую плоть, оставляя рваные сквозные отверстия, отбрасывая мишени, как ударами чудовищного кулака. Вот один из монстров, тот, что более всего походил на человека, потерял равновесие и тяжело упал на пол. Его лицо, избитое пулями, еще жило – и более того, постепенно раны затягивались… увидеть такое можно было только в западных фильмах – здоровенная дыра в голове, смешавшая мозги, костяное крошево и свинец, постепенно зарастала. Было ясно, еще мгновение – и далатианин… если это был он, в чем сложно было сомневаться, – встанет на ноги, как ни в чем не бывало.
Лика ткнула клеммами шокера прямо в еще не затянувшуюся до конца рану. По глазам полоснула электрическая дуга. Тело, как будто подброшенное ударом, отлетело в угол и, скорчившись, замерло.
Вторая тварь, видимо, обратила внимание на новую опасность. Действительно ли такой электроразряд был для далатиан фатален, или имело место просто временное «отключение» – так или иначе, гибрид решил покинуть поле боя пусть и трусом, но живым трусом. Он рванулся к Михаилу – и тут же был встречен жестоким ударом ноги. Конечно, он мог трансформировать свое тело… но удар есть удар. Тяжелый Мишин ботинок воткнулся туда, где у нормального человека расположены… в общем, то, что так берегут мужчины. Боли далатианин наверняка не чувствовал, но сила удара швырнула его назад… прямо на оголенные клеммы шокера.
Протянув руку девушке, Миша помог ей подняться.
– Скорее…
Они выскочили на лестничную площадку. Генка расстрелял всю обойму своего пээма почти сразу же, в упор – и без видимых результатов. Теперь он, постепенно отступая вверх по лестнице, отбивался руками и ногами, и делал это весьма эффективно, Михаил даже не предполагал, что его непосредственный начальник умеет неплохо драться. Правда, отлетая и шмякаясь о стенку, оба «тела» тут же поднимались и снова шли в атаку. Техники у них не было никакой, зато была чудовищная живучесть и полное презрение к боли. Будь Геннадий один, было бы ясно, на чью победу ставить.
Лика, успевшая подобрать свою пушку, открыла огонь прямо с порога, безошибочно вогнав маслину промеж глаз своему двойнику. Та упала навзничь – то ли удар пули подействовал, то ли произошел переход количества в качество, и организму требовалась пауза на восстановление… Девушка швырнула Генке цилиндрик шокера.
– Лови!
Тот легко поймал и с разворота вдавил разрядник прямо в рот «Игорю-второму» (если «Игорем-первым» считать скрючившееся тело, оставленное на кухне)… А пока далатианин дергался и бился в конвульсиях, два пистолета – Ликин и перезаряженный Михаила – делали новые дыры во втором. А затем подхватили еще не пришедшее в себя тело псевдо-Анжелики и вышвырнули его в окно – падать ему предстояло долго, все ж таки шестой этаж…
Когда они спустились вниз, на месте упавшего тела была лишь неглубокая вмятина в асфальте, заполненная чем-то вроде непрозрачного желе. Никаких признаков жизни эта субстанция не подавала.
На всякий случай Генка все же ткнул шокером в этот холодец…
