Глава 4

Выпад – тонкий клинок со звоном отлетает от лезвия подставленного под удар меча, высекая сноп искр. Одновременно удар второго лезвия, длинного и смертоносного, принимает на себя кольчуга, звенья скрежещут под непомерной нагрузкой, лопаясь, – но тело уже реагирует и уходит в сторону, и острие клинка вырывается из уже почти поддавшейся стальной сети.

Пот заливает глаза. Психоматрица весьма достоверна – хотя кто мешал в общем-то лишить лицо образа, предназначенного для Арены, потовых желез. Наверное, так и надо сделать.

В следующий раз.

А пока – удар, парирование, нырок – и снова удар, снизу, в щель панциря. Интересно, а противник потеет? Наверное, нет – и даже не потому, что эти ракообразные игги, может быть, вообще не знают, что такое пот. Просто у них гораздо богаче опыт пребывания на Арене, и они наверняка учли все факторы, которые можно поправить, не нарушая Кодекса. Их матрицы предельно функциональны и почти лишены слабостей. И действуют чуть ли не на высшем уровне эффективности – чего людям остается только пожелать себе. Ничего, мы накопим опыт, мы достигнем идеала – если он вообще достижим.

А пока – выпад… блок… еще выпад…

Черт бы побрал этот Кодекс. Он разрешает тщедушному Женьке носить личину, к примеру, трехметрового тролля – но, скажем, болевой порог скрупулезно берется в точности равным человеческому. Да и не просто человеческому – его, Женькиному, персонально. И прочность нарисованных костей ни в коей мере не может превышать среднюю для хомо сапиенс… – и теперь вон, в трех шагах позади, пластом лежит Стас, его правая рука отрублена у самого плеча, а под неподвижным телом по зеленому песку расползается очень даже реалистичная лужа крови. В задницу бы им засунуть эту их реалистичность. Жаль только, не у всех членов Жюри есть эта самая задница.

Удар, сильный, безо всякого мудрствования – меч обрушивается на противника сверху, проклятый тонкий клинок, беспечно подставленный под стальную молнию, падающую с неба, не ломается – здесь, на Арене, оружие служит куда дольше, чем его хозяева. Но все же ему, клинку, не хватает массы, а длинной суставчатой руке – силы. Не зря же игги дерутся этими шампурами, на то, чтобы поднять тяжелый боевой топор, типа Борькиного, у них силенок не хватит. Да и надо ли оно им, мышцы мышцами, а Борька – вон он, скрючился на песочке, зажимая ладонью хлещущую из вспоротого брюха кровь. То есть это кажется, что он ладонью зажимает – ничего он уже не зажимает, его нейрококон уже отключен от психоматрицы, поэтому фигура на песке – так, просто картинка, элемент декорации. Хотя у нее до боли знакомые черты лица.

Интересно, титановый меч можно, а шлем из бронестекла – нельзя. Почему, собственно? Или кому-то из Жюри очень хочется видеть мертвое тело женщины с торчащей из глаза шпагой? Или это хочется видеть не членам Жюри – и в самом деле, они-то уж насмотрелись, наверное, на всю оставшуюся жизнь, а миллионам и миллионам зрителей, которым сейчас транслируют это действо. А также всем тем, кто захочет просмотреть запись. Им нужно шоу, и в этом большинство этих пернатых, шипастых, слизистых и других странных созданий мало отличается от людей. Хлеба и зрелищ. Будет вам зрелище, будет. Куда же без него?

Александр выдернул меч из расколотого черепа игга и бросил взгляд на поле боя. Силы были все еще равны, если считать по конечностям. Их осталось шестеро, иггов – трое.

Эмоции, эмоции… вот что мешает людям. Казалось бы, все прекрасно знают, что живым здесь ничего не грозит. Все понарошку, все не взаправду. Только вот Ташка бросается к упавшему мужу, попадая прямо под удар, – и в этот момент нет никого рядом, чтобы прикрыть стройную фигурку в легкой броне. Да, потом он, Александр, завалит эту панцирную сволочь, которая так легко умеет попадать шпагой в глаз. Только вот Ташки в их рядах больше нет, а Лика снова и снова лихорадочно натягивает рычагом стальную тетиву арбалета, пока Женька геройствует, стараясь не подпустить шестилапого к девушке. Саша даже слышит, как тот кричит иггу в лицо – ты, мол, пройдешь только через мой труп.

Игг согласен. И он проходит… но Лика успевает получить эту свою лишнюю секунду, успевает, и теперь может выстрелить в упор, с двух шагов – тяжелая металлическая стрела пробивает кажущийся несокрушимым панцирь, и противник валится назад, прямо на распростертое у него под ногами Женькино тело.

Штерн не посмеет лишить Женьку премии – Малой сегодня держался хорошо.

Пять-два. Еще мгновение назад счет казался именно таким, и вот он уже изменился. Не в пользу людей. Игг-капитан, командир вражеской Команды, стоит, ощетинясь шпагами, высматривая противника, а у его ног пластом лежал Лонг. Саша с ужасом ощутил, что его начинает переполнять бешенство – это было плохо, очень плохо, к противнику надо относиться как к сопернику в Споре, как к партнеру по Арене – а не как к злейшему врагу. Даже несмотря на то, что этот «партнер» только что выпустил кишки твоему другу, и стоит теперь, слегка покачиваясь, на двух мощных длинных ногах. Да и то сказать – Игорь в одиночку полез на главаря, практически не имея шансов на успех. Если Женька и был худшим фехтовальщиком в Команде – дам в расчет не берем, – то Игорь-длинный вполне претендовал на второе место. С конца.

Олег и Игорь-большой атаковали второго из уцелевших иггов. В принципе там итог был труднопредсказуем – жук лишился одной из «рук», а Биг дерется левой – в бою с человеком это был бы плюс, но иномирянам глубоко наплевать на понятия «левша» и «правша». Хитрое ли дело – владеть двумя руками. Вон, они четырьмя владеют и не задаются.

Трошин движется навстречу капитану Команды противника. Дыхание становится ровнее… зачем психоматрице дыхание? Чтобы кровь красиво пузырилась, вытекая из пробитого горла? Тяжелый двуручник угрожающе целил в панцирь жука. Тот оставался неподвижным, но видно было, что четыре тонких лезвия придут в движение в любую секунду, ставя заслон, почти непреодолимый для врага.

Нет, не врага – все-таки всего лишь соперника. Саша старался не испытывать к этому жутковатому созданию ненависти. Все делают работу – работу по защите интересов своей родины. Он, этот жук-переросток, защищает свою Родину если не от угрозы, то по крайней мере от некоторых экономических проблем. А что делаешь здесь ты, Александр Трошин? Ради кого и ради чего сейчас ты попытаешься пробить стальным лезвием этот хитиновый панцирь? За приличную, по нищим российским меркам, зарплату? За очередную тряпку, которую сможет купить твоя жена, чтобы пару раз надеть, а затем швырнуть в шкаф и забыть о ней навсегда? Может быть, те, кто не вышел в финал, отчаянно нуждались в тех астероидах, что крутятся по орбите вокруг звезды с ничего ему, Трошину, не говорящим номером.

Косой удар, направленный в плечо, – достигни он цели, и крошечная голова с огромными фасеточными глазами полетит в песок. Здесь он красный, этот песок. Саша не на своей территории. Но клинок не достигает цели – жук уворачивается, и лишь кончик лезвия скользит по прочному панцирю, оставляя глубокую царапину. А в следующую секунду – короткий и точный ответный удар, одна из презрительно называемых Сашей «шампурами» шпаг пробивает кольчугу, толстую подкольчужную куртку, мясо, а потом все перечисленное в обратной последовательности – и выставляет кровавое острие наружу. Саша отпрыгивает назад и совершенно явственно ощущает, как набухает от крови куртка, как левая нога становится тяжелей и теперь уже не так хорошо его слушается. Нейрококон фиксирует повреждения и вносит коррективы в управление матрицей. Сволочь.

У него оставалось не так уж много времени. Еще немного, и его отключат, посчитав, что объект «истек кровью». Нападать надо сейчас, уже не считаясь с последствиями. А бок горит огнем, боль пульсирует, рвет тело на части… черт бы подрал этот нейрококон, что сейчас транслирует импульсы боли беззащитному существу, лежащему в его объятиях.

Здоровенная полоса острой стали молотила игга с такой силой, что тот был вынужден уйти в глухую оборону. Казалось, это кошмарное существо – чьельовьек… – такое не выговоришь, и насосавшись синей одури до полной отключки, – полностью утратил инстинкт самосохранения, не реагируя на получаемые раны и стремясь только к одному – добраться до его, Ссунга, мяса. Одна из рук уже безжизненно повисла, не перерубленная – панцирь, хоть и более тонкий, чем на теле, выдержал, – но сломанная в суставе. Острая боль ломала тело, но она была просто легкой чесоткой по сравнению с тем, что он почувствует, если меч чьельовьека ударит в голову. Страшна плата за разум – с тех пор как его, Ссунга, предки обрели этот проклятый дар, боль стала бичом их народа. Нервные волокна отзывались спазмами даже на простой удар, не имеющий силы повредить панцирь – если же враг добирался до нежной плоти… игги редко умирали от кровопотери, и в их телах было не так много жизненно важных органов. Они умирали от боли.

Он достал этого великана уже по меньшей мере трижды – железная башня, продолжая свои жуткие атаки, оставляла за собой следы красного цвета – не иначе, как на основе железа – крови. Но непохоже было, чтобы этот боец хоть немного утратил пыл.

Он не испытывал ненависти к противнику. Ссунг дай Саар не первый цикл выходил на Арену. За свои заслуги перед Империей Игг он был удостоен высшей чести – стал единственным, кому было позволено не только участвовать в боях на Арене, но и заседать в Большом Жюри. Он редко терпел поражения, но даже те немногие противники, что смогли по воле случая или по праву умения победить его, многому научили Ссунга. Научили психологии боя, дали понять, что сильным эмоциям не место на Арене. Вот и сейчас его разум был спокоен, тщательно взвешивая и рассчитывая каждый шаг, каждый удар, но все эти точные расчеты пропадали втуне, разбиваясь о бесхитростную, но необычайно мощную атаку закованного в железо бойца.

Ссунг дай Саар отступал. Его глаза, умевшие замечать даже намеки на предстоящие движения противника, ловили нужный момент. Атака была просчитана и выверена до мельчайших подробностей, и она была неотвратима. Оставалось только ждать подходящего момента. Он представится, Ссунг был в этом уверен, ни одно белковое существо… да вообще ни одно существо, если не вести речь о не знающих усталости бессах, не способно так долго атаковать, не давая себе передышки. Надо только подождать. Хрустнула еще одна рука – в этот раз хитин не смог защитить своего хозяина, и отсеченная рука упала на алый песок. Следом полетели темно-синие брызги крови… впрочем, кровотечение тут же остановилось. Наследие предков, гибкие пластинки панциря сомкнулись, перекрывая путь драгоценной жидкости. Острая боль пронзила тело, примешиваясь к полученной ранее, вплотную подводя игга к той грани, после которой нейрококон оборвет связь живого тела с этой иллюзорной оболочкой. Игг стиснул жвала и сделал еще шаг назад. Ждать, ждать…

И вот он, так давно ожидаемый момент. Две оставшиеся руки выполнили великолепный, прекрасный в своем совершенстве пируэт, устремившись туда, где у чьельовьека должно находиться его единственное сердце. Игг немало времени уделял изучению анатомии потенциальных противников и, хотя и искренне сочувствовал бедолагам, вынужденным жить практически без резервирования жизненно важных органов, тем не менее подходил к использованию своих знаний с должной прагматичностью. Дарк должен был пронзить сердце противника, даровав Ссунгу дай Саару победу в этом поединке. Умение владеть дарком, длинным и тонким стальным клинком, история которого начиналась в глубокой древности, сделало Ссунга дай Саара капитаном. Не оно одно, конечно, но и оно тоже. Может быть, даже в первую очередь.

Чьельовьек не мог уклониться… но он сделал это. Немыслимо изогнув свое тело, куда более гибкое, чем можно было ожидать от этой железной башни, он ушел с фатальной траектории клинка, отделавшись всего лишь еще одной раной – тяжелой, наверняка болезненной. Но рана эта не шла ни в какое сравнение с тем, что почувствовал в этот же момент сам Ссунг. Огромное, тяжелое оружие обрушилось на панцирь игга, пробивая хитин, опрокидывая его на спину.

Весь покрытый кровью чьельовьек стоял над поверженным Ссунгом, явно намереваясь нанести завершающий удар. И почему-то Ссунгу казалось, что этот удар непременно обрушится именно на голову. Он приготовился умереть от самой страшной из всех видов боли.

В какой-то момент Александру показалось, что ничего не выражающие фасеточные глаза лежащего перед ним игга вдруг отразили какое-то странное чувство. Не мольба о пощаде… не страх и не бешенство. Что-то другое – тоска, ожидание чего-то столь ужасного, что невозможно представить человеку. Он знал, что павшего нужно добить – не потому, что того требовали правила Арены, просто он и сам был свидетелем того, как, казалось бы, уже поверженный противник наносил последний, решающий удар. Да и потом, условие победы – остаться в живых.

– Саша, еще один удар. Бей в голову, там самый слабый панцирь.

Почему-то кажущийся сейчас омерзительным, голос Штерна говорил правильные вещи. Очень в духе Арены. Но он не чувствовал в себе силы ударить лежачего, к тому же кажущегося таким беспомощным. Попытался было сделать над собой усилие… тщетно. Александр оглянулся. Их осталось двое, Биг был убит наповал, даже отсюда было видно, что у него пробит шлем, тело Лики едва выглядывает из-под недвижно лежащей на ней туши последнего игга. Мелькнула мысль, что ребята после Арены найдут подходящий повод позубоскалить на предмет неразборчивости девушки в связях. Олег был жив, но термин «цел» к нему был как-то неприменим – он, опустив голову, сидел рядом с этой живописной грудой тел, явно не имея сил встать. Его нога была изогнута под совершенно неправильным углом.

Александр снова обернулся к капитану Команды противника. Один удар, и Арена завершена. Его надо сделать, этот финальный удар, надо… но он не мог.

– Добей его! – почти кричал над ухом голос Штерна. – Добей!

Александр стоял, тяжело опираясь на меч. Он смотрел в густо-синие полусферы глаз противника и не видел в них враждебности, одно только понимание. А спустя несколько чудовищно долгих секунд эти красивые, отливающие перламутром глаза подернулись дымкой, и фигура на испещренном синими пятнами песке замерла. Игг отключился.

Вслед за этим раздался мягкий протяжный звук, знаменующий окончание Арены. А потом прямо в голове у него раздался голос, сухо и кратко подводящий итоги. Люди победили.

Пожалуй, столь плохого настроения за последние месяцы у него еще ни разу не было. И не только потому, что Штерн обвинил его в слюнтяйстве – у шефа по крайней мере хватило такта сделать это наедине. Правда, в выражениях он не стеснялся, демонстрируя довольно богатое владение русским языком. Было сказано многое – и то, что неженкам не место на Арене, и то, что эта слабость и соплежуйство – надо же, Штерн, у которого в принципе не может быть насморка (если не считать имитационного), использует такую специфическую терминологию – вполне могло оказаться причиной проигрыша, поскольку даже без двух рук игг, сумей он подняться, легко бы справился с лишенным подвижности Олегом.

Больше огорчало другое – среди друзей он тоже не нашел особой поддержки. Только Женька понимающе хмыкнул, когда капитан заявил, что пинать лежачих – не в его правилах. Да еще Лика отвела глаза, хотя и ничего не сказала в защиту. Остальные же изобразили в лучшем случае легкое неодобрение, а оба Игоря вообще заявили, что, если в следующий раз капитан попытается сунуть такую подлянку, они с удовольствием добьют раненого, а заодно с ним – и излишне «воспитанного» капитана.

Самое обидное, что в их словах звучала искренность.

«Может, победа кружит ребятам головы? – думал он, шагая домой. Хотелось побыть одному, а наиболее подходящее место для этого – ночные улицы, где даже толпа похожа на вакуум, где ты никому не нужен и никто не нужен тебе. – Но ведь нельзя же так? Или Арена действительно дерьмо… и правила ее – дерьмо. Может, неправ я? Ведь тогда, в том, самом первом виденном нами бою, игг, уже всеми списанный со счета, буквально одним движением принес команде победу. Тогда как же с правилом, что лежачих не бьют? Или это только наше, земное правило, а там, наверху, думают иначе?»

Он никак не мог прийти к какому-нибудь окончательному выводу. Почему обаятельная, жизнерадостная Наташа так нападала на него. Допустим, игги у нее на глазах убили мужа – но это, откровенно говоря, не первый раз, да и потом – спорт есть спорт. Даже если спорт этот – грязный. Почему Игорь-большой обрушил на голову Трошина поток слов, о которых наверняка завтра будет жалеть? Может, потому, что он дрался до последнего, а капитан в решающий момент малодушно отступил. Пусть это и не сказалось на результате… но все это видели.

Вдруг снова почудился взгляд в спину, и Саша остановился, будто налетев на каменную стену. Оглянулся. Шагах в десяти позади него, мелко перебирая ногами в стареньких, подшитых кусками войлока валенках и видавшем виды тулупчике, семенил какой-то старик. Скользнув по замершему, как столб, Александру равнодушным взглядом, старик, не меняя ритма, пошел дальше, чтобы через десяток шагов свернуть на другую сторону улицы.

Больше вокруг никого не было.

На всякий случай, особенно после памятного разговора с Михаилом, Александр еще раз огляделся. Пусто. И вновь неприятное ощущение буравящего спину взгляда исчезло, как будто его и не было. Однако идти пешком вдруг совершенно расхотелось. Саша готов был признаться самому себе, что становится параноиком, что мания преследования начинает одолевать… в другое время и в другом месте он бы посмеялся над этим, но сейчас было почему-то не смешно.

– Что-то я стал кустов бояться, – вслух сказал он. Слова неожиданно громко прозвучали в ночной тишине.

Из дворов, метрах в ста позади него, вывернула машина. Зеленый огонек под стеклом недвусмысленно свидетельствовал о назначении данного транспортного средства и о готовности его владельца к услугам. Саша махнул рукой, не особо надеясь, что таксист его заметит. Впрочем, профессионализм никуда не денешь – машина свернула в сторону Трошина и, взвизгнув тормозами и разбрасывая из-под колес мокрый снег, остановилась возле него. Водитель – упитанный детина с фантастически кривыми зубами – молча кивнул, принимая адрес, и спустя несколько секунд машина уже летела по ночным улицам, неуклонно приближая Сашу к дому.

Вечер был испорчен, и даже радость победы, которая ранее неизменно присутствовала в такие дни, вдруг куда-то делась. Леночка встретила мужа равнодушным «привет», даже ни на миг не отрываясь от телевизора. Что там шло такого интересного, он смотреть не стал. Просто ушел на кухню, налил себе чашку кофе и долго сидел, прихлебывая остывающий ароматный напиток и глядя в темное окно.

Прошло не менее часа, прежде чем Леночка наконец оторвалась от телевизора и, сладко потягиваясь, выползла к мужу на кухню.

– Как день прошел? – спросила она, зевая.

– Нормально.

– От тебя всегда только и слышно – нормально да нормально, – с легкой укоризной заметила она.

– Так если все нормально, что еще сказать! – рассмеялся он, притягивая ее к себе. Но Лена отстранилась, затем выдернула из пачки сигарету и нервно закурила.

Саша нахмурился – вид курящей жены его раздражал. И она это, безусловно, знала, сознательно нарушая давний договор – хочет, пожалуйста, но когда Саши нет дома. Договор был заключен на второй же день после свадьбы, и с полгода Леночка его придерживалась. Потом сообразила, что это – отличный способ выразить мужу свое неудовольствие. Так обиженная собака мстительно справит нужду в любимые тапочки хозяина. Вот она и выражала.

– В чем дело? – хмуро спросил он.

– Я хочу знать, – в ее голосе уже не было и намека на сонливость, – когда именно мы поедем в обещанный тобой отпуск. Я устала слышать твои вечные «скоро».

– Скоро, – вздохнул он.

– Дату.

– Ну, Леночка, пойми… я не могу сказать точно. Мы сегодня закончили большую работу, Штерн обещал… ну правда, обещал, что после ее окончания даст отпуск.

– Ты с ним говорил?

– Я… нет, сегодня не говорил. Его… не было.

– Что ж ты врешь, гад? – зло спросила Леночка, демонстративно выпуская струю дыма Саше в лицо. – Что ж ты мне все время врешь, а?

– Да я не вру! – деланно возмутился Александр, чувствуя, что вся нарочитость его возмущения ясна супруге прямо-таки кристально. – Он завтра в конторе с утра будет, вот и поговорю.

– Прямо с утра? – Это напоминало ультиматум. Да, в общем-то ультиматумом и являлось.

– Конечно, обещаю. Если он даст добро, то… с понедельника отпуск, во вторник можно вылетать…

– Куда?

Тут он понял, что сморозил глупость. Хотя загранпаспорта у них и были, оформить хорошую путевку за три дня – это несерьезно. А Леночка постепенно заводилась, по крупицам теряя привлекательность и превращаясь в базарную бабу. Именно эти превращения, случавшиеся в последнее время все чаще и чаще, и привели к утрате той нежности, которая так согревала их семейную жизнь в первые годы. Эта красивая, стройная женщина вдруг становилась отталкивающей, лицо искажала злобная гримаса, а тон ее плавно переходил от мягкого контральто в режущий уши фальцет.

– Куда? Ты о чем-то подумал? Ты хоть палец о палец ударил? Ты хоть что-то подготовил?

– Заткнись! – внезапно рявкнул он, чувствуя, что терпению пришел конец. Такое с ним было три, от силы четыре раза за всю историю их совместной жизни. Обычно он держал себя в руках, но иногда скандал доходил до такого уровня, что он чувствовал – еще мгновение, и он не удержится, ударит… и тогда он убегал из дома, чтобы, час-другой побродив по улицам, чуть остыть и вернуться домой в более или менее спокойном состоянии. И вот сейчас он опять был опасно близок к красной черте.

Хотя Лена, как большинство женщин, была практически начисто лишена инстинкта самосохранения – то есть совершенно не могла вовремя остановиться, тут даже ее проняло. Она отпрянула от Александра, и на ее очаровательных глазах заблестели слезы. Весь его гнев тут же куда-то испарился, он притянул ее, уже плачущую, к себе, посадил на колени и принялся гладить и утешать, тихо шепча, что просит прощения, что завтра, прямо после работы, они вместе отправятся в турфирму, где работает его, Сашин, бывший одноклассник. Одноклассник – парень хороший, подлянки не кинет, подберет отличный вариант. В общем, все будет в лучшем виде, и максимум через две недели они уже будут купаться в ласковом теплом море, загорать на солнышке и с сожалением (на жаре) вспоминать промозглую московскую погоду.

Постепенно она успокоилась и лишь тихо всхлипывала, прижавшись к его широкой груди, а он, лаская ее волосы, чуть отстраненно подумал, что все это, наверное, просто спектакль, и Ленка опять, в который уж раз, аккуратно сыграв на его нервах, добилась своего. За эти шесть лет она великолепно его изучила, совершенно точно знала, за какую ниточку нужно тянуть – и тянула, когда считала нужным. Но ему было плевать на это, поскольку в отпуск он все равно собирался, да и Штерн обещал. Саша дал себе клятвенное обещание непременно поговорить с шефом. Прямо с утра.

Бурый мрачно колотил пальцами по столу, бездарно пытаясь попасть в ритм. Толстые пальцы слушались плохо, в ритм попадать не желали, поэтому вместо аккуратной дроби получалось черт знает что. Это еще больше раздражало полковника, и без того находившегося не в лучшем расположении духа. Как обычно, впрочем.

Перед начальственным столом навытяжку стояли двое. Один – собственно сам оперуполномоченный отдела уголовного розыска, старший лейтенант Михаил Угрюмов, являвшийся причиной поганого настроения полковника, другой – начальник вышеуказанного старлея, капитан Одинцов.

Сесть он этим двоим не предложил, а сами они не рискнули – тем более видя, что полковник находится в состоянии легкого озверения. Так и стояли молча – после уставного «товарищ полковник, такой-то и такой-то по вашему приказанию прибыли» – и ели глазами начальство.

– Итак, Угрюмов, что ты мне хочешь сказать?

– Насчет чего, товарищ полковник?

– Ты мне дурочку тут не валяй! – рыкнул, брызжа слюной, Бурый. – Я тебе сказал этим делом не заниматься?

– Так точно, – вздохнул Мишка.

– Я тебе сказал, что уволю?

Михаил дипломатично промолчал.

Приказ начальника, прямой и не допускающий двоякого толкования, он, конечно, нарушил целиком и полностью. За последние несколько дней он развернул достаточно бурную деятельность, подключив к своему неофициальному расследованию чуть не с десяток людей – правда, никому не раскрывая карты до конца. Аналитики перетряхивали базы данных, информационный центр копался в своих картотеках, а оперативники напрягали агентуру – и все крупинки информации постепенно стекались к Михаилу. Конечно, долго это не могло продолжаться – рано или поздно Бурый пронюхал бы, что неугомонный опер продолжает копаться в этом деле. Вот и пронюхал.

– Значит, ты считаешь, что начальник тебе не указ. Стало быть, го-спо-дин… – он произнес это слово особо, как ему казалось, издевательским тоном, – опер соизволит на приказы плевать, так, мать твою? Ну-ну…

В устах Бурого это «ну-ну» звучало достаточно зловеще. Сейчас ожидалась расшифровка, и ничего хорошего Михаилу это не обещало.

– Значит, так… – Теперь полковник обращался к Одинцову. Тот принял стойку «еще смирнее». – Этого, – кивок в сторону Мишки, – в командировку.

– Куда, Семен Петрович? – осторожно спросил Одинцов.

– Да хоть в жопу! – взорвался Бурый. – В Воркуту. В Магадан. В самую глушь, обмениваться опытом. Лучше, если туда только на собаках ехать. Прямо сейчас. На месяц. И чтобы с завтрашнего дня я этого пи…са в отделе не видел, вам ясно?

Одинцов беспомощно взглянул на Мишку. Тот чуть призакрыл глаза – не спорь, мол. Капитан был нормальным мужиком, но спорить с начальством не любил, за что имел за плечами уже девять лет работы и ни одного выговора. Народ уже всерьез готовился скинуться на бутылку, как только Одинцов огребет свой первый «строгач». Но тот все как-то выкручивался, да так, что коллег зависть брала. Даже когда проверка из главка обнаружила утерю документа с грифом «секретно», получили по шапке все… кроме Одинцова. Не будучи особо подхалимом или трусом, капитан прекрасно умел не нарываться на неприятности. Его не особо любили, но и явной неприязни ни у кого он не вызывал. Вот и сейчас, уловив взгляд Михаила, он с некоторым облегчением кивнул.

– Все ясно, Семен Петрович.

– Выполняйте.

Офицеры вышли из кабинета Бурого. Отойдя на достаточное расстояние, Одинцов остановился и, чуть потупившись, развел руками.

– Мишка, ты… это…

– Да брось, Гена, я все прекрасно понимаю. Ну, съезжу куда-нибудь… жены, детей нет, так что я запросто.

Одинцов уселся на подоконник, щелчком выбил из пачки сигарету – красиво это у него получилось, ничего не скажешь, вылетела ровно до середины… не иначе, как он этот трюк годами оттачивал. Выпустив струю дыма, он сокрушенно покачал головой.

– Чего Бурому шлея под хвост попала? И потом, надо тебе это дело копать? Ну сказал шеф – не лезть, ну и не лез бы…

– Да я и сам понимаю, – помялся Мишка, не желая раскрывать все карты. Стучать Одинцов не кинется, но на прямой вопрос того же Бурого может и ответить. А чего не знаешь, о том не проболтаешься. – Фактов у меня почти что и нет. Так… чую, неладно что-то в Королевстве Датском.

– Ладно, Михаил, в Магадан я тебя, конечно, не отправлю… но, сам понимаешь, придется тебе на время исчезнуть.

– Понимаю… – внезапно у Михаила возникла сумасшедшая идея. Генка, конечно, приспособленец, но товарищей не сдает… по крайней мере явно. Да и вообще, если не учитывать его патологическое стремление ладить с руководством, так вполне нормальный парень. Возможно, он сможет кое в чем помочь. – Слушай, Генка, у тебя, я же точно знаю, у соседей кореш есть. В аналитике, так?

Одинцов некоторое время помолчал, затем почему-то оглянулся на дверь кабинета Бурого и сказал, вдруг понизив голос:

– Ну… допустим. И что?

– Ты можешь с ним поговорить насчет…

– Так, Мишка, – медленно протянул Одинцов, – ты хочешь, чтобы я отправился в ссылку вместе с тобой. А, учитывая настроение Бурого, возможно, что и прямо в народное хозяйство. Ха-арошая мысль!

Некоторое время он внимательно изучал Мишкино лицо, пока тот не почувствовал, что краснеет. Ну ладно он, все равно мысль об увольнении уже прочно засела в голове. Вот раскрутит это дело и двинет к Петьке, в напарники. А Одинцову-то зачем жизнь портить? В конце концов, может, и сам справится.

– Ладно, бес с тобой, – вдруг махнул рукой Гена. – Давай, что там тебе посмотреть надо… ничего не обещаю, но что смогу – сделаю. К твоему возвращению.

Бурый был, конечно, свиньей. Он не стеснялся брать взятки и очень обижался, если давали мало. Обида эта, как правило, обходилась виновным дорого – в прямом смысле, то есть увеличением тарифа. Полковник, не моргнув глазом, способен был подставить любого, если это было бы для него выгодным. Он не терпел свободомыслия у подчиненных, он был способен на любую подлость и с радостью лизал зад начальству – по поводу и без повода, просто так, для профилактики. Он был просто подонком… но он спас жизнь человеку. Отъезд Михаила послужил основанием для снятия наблюдения за ним и отмены приказа. Приказа на ликвидацию.

Аэропорт Шереметьево был переполнен – и главное, совершенно непонятно, почему именно. Вроде бы лето, традиционно жаркий месяц для всех видов транспорта, еще не наступило, более того, еще не наступала и весна – а людей здесь было раза в три больше, чем нужно.

Прежде чем Леночка успела высказать свое «фе» по поводу того, что они приехали сюда за час до начала регистрации, Саша очень удачно успел занять свободное место и усадить подругу жизни вместе с ее чемоданом. Сам же отправился на разведку.

Последние две недели оказались полностью забиты хлопотами, связанными с предстоящим отъездом. В конечном итоге Саша почувствовал тихую ненависть к туроператорам, Египту, чемоданам, экзотическим и не очень тряпкам, кремам «от» и «для» загара, ластам, солнечным очкам и прочему барахлу, которое совершенно необходимо было взять с собой. Сам он считал, что гораздо лучше купить все необходимое на месте, а ехать налегке. И так предстоит таскать в Хургаде чемодан с шубами, поскольку погода в Москве была явно не африканская.

Бывший однокашник Александра, что работал теперь в турфирме, встретил их с довольным выражением на лице. Зима… клиентов не так много, к тому же встреча со старым приятелем – в общем, он просто излучал счастье.

– В Европе сейчас холодно и противно, – уверенно заявил он, вываливая на столик груду рекламной макулатуры и попутно оценивая финансовые возможности клиентов. – Если, конечно, вам не хочется бродить под моросящим дождем по Парижу. Конечно, своя экзотика в этом есть… но, признаться, дождь в Париже ничем не отличается от дождя в Питере. Так что туда лучше, пожалуй, весной… Италия неплоха и сейчас, но все равно не сезон. Таиланд… Ребята, лично я вам Таиланд не рекомендую. Экзотика, конечно, но… Сашка, туда ездят мужики, чтобы оторваться с местными девками. Тебе это надо? Нет.

Приятель лихорадочно перебирал проспекты отелей, путеводители по странам и прочую макулатуру. Наконец, на свет божий выплыл глянцевый буклет.

– О, хочешь в Египет? Погода там сейчас – самое то, море теплое, но не такое горячее, как летом. Но главное, – он сделал многозначительную интригующую паузу, – главное, это дайвинг. Представляешь, коралловые рифы…

– Лично мне нужно поваляться на пляже. И море.

– Море там есть, – авторитетно заметил приятель. – Море там бесподобное. Прозрачное, красивое… и рыба плавает. Не то что в наших Сочах. Знаешь, есть анекдот: «Я привез с моря рыбку, а чтоб она чувствовала себя как дома, я каждый день писаю в аквариум». А там море – закачаешься. Ну и пирамиды, конечно, чудо света… как-никак. Как говорится, долой мир глазами Сенкевича.

Он распинался долго. В ход пошли и восторженные отзывы о гонках на джипах по пустыне, и посещение лагеря «самых настоящих» бедуинов, и невероятно дешевое золото в многочисленных местных лавочках… И конечно, дайвинг – одна из самых привлекательных возможностей отдыха на Красном море.

В конечном итоге он их все-таки уговорил, и вот теперь они сидели в Шереметьево, ожидая вылета. Пока что они были первыми. Накануне состоялась встреча группы, где Александр впервые увидел своих будущих попутчиков. Группа подобралась достаточно разношерстная – от цветущих и не обремененных избытком вкуса «мадам» до молодых парней и девчонок, рядом с которыми он, Саша, чувствовал себя чуть ли не пенсионером. В целом все старались держаться особняком – может, потому, что в группе не оказалось этакого рубахи-парня, моментально со всеми знакомящегося и громогласно провозглашающего себя неформальным лидером. Может, такие люди и вызывают определенное раздражение, но сплоченности группы они, безусловно, способствуют. Как бы там ни было, но «руссо туристо», особенно тем, кто не избалован частыми зарубежными турами, на чужбине лучше держаться вместе. Саша по себе знал, как поначалу легко теряешься в незнакомом окружении, где никто тебя не понимает… потом, конечно, привыкаешь и постепенно начинаешь чувствовать себя как рыба в воде. Но в первое время требуется поддержка со стороны своих. Пусть даже чисто моральная.

Один из туристов, немолодой плюгавенький мужчина – на вид ему было далеко за сорок, на какое-то мгновение показался Трошину знакомым. Он напряг память, пытаясь отождествить это лицо с кем-нибудь, кого приходилось хотя бы мельком видеть за последние годы, но внести ясность так и не смог. В конце концов встреча могла быть совершенно случайной – в метро, в автобусе… Мало ли таких лиц, которые, попадаясь на глаза, надолго запоминаются – и вот уже давно стерлись из памяти место и время, а отдельные черты увиденного лица все еще живут и время от времени о себе напоминают. В конце концов он перестал насиловать мозги и целиком отдался многословным рассуждением турлидера. Эта женщина, представившаяся как Марина Максимовна Лютина, немолодая и некрасивая, должна была сопровождать их в течение всего тура. Видимо, ей не раз уже приходилось возить туристов в Египет, поскольку на любые вопросы она отвечала легко и без запинки, да и тронутое морщинами лицо излучало доброжелательность, хотя и смешанную с маленькой капелькой скуки. «Ничто не вечно под луной, – говорили ее глаза. – И не вы первые, не вы последние».

– А там можно взять напрокат машину? – небрежно оттопырив палец с массивной золотой печаткой, поинтересовался вальяжного вида мужик, явно пытающийся поддерживать образ «нового русского». Учитывая, что ехать предстояло в довольно недорогой Египет, образ этот держался не слишком хорошо, представители упомянутой социальной прослойки предпочитают более экзотические поездки.

– Можно, – усмехнулась госпожа Лютина, – только вы на ней проедете до первого перекрестка. Или до второго.

– Что, такие плохие тачки? – «Перстень» скривил недовольную рожу.

– Да нет, машины нормальные. Просто в Египте отсутствуют правила дорожного движения. В принципе отсутствуют, – охотно пояснила она. – В любой ситуации проезжает тот, кто наглее. Или у кого гудок громче. Они, местные, привыкли к этому, да и все равно транспорт сильно побитый… а вас там просто сомнут.

Предстоящую поездку обсуждали еще долго. Лютина рассказала, что российские туристы, приезжая в Египет впервые, никак не могут привыкнуть к процессу торговли, когда начальная цена продавца может быть сбита в несколько раз, и в результате часто платят за покупки вдвое-втрое выше нормальной цены. И еще Саша с удивлением узнал, что в Египте не воруют, и крошечные сейфы, которые можно арендовать в любой приличной гостинице мира, там не слишком актуальны.

– Вы поймите, народ в Египте бедный, поэтому не стоит вводить их во искушение, разбрасывая пачки денег на каждом углу. Но никто не будет копаться в ваших вещах в поисках спрятанных долларов, слишком велик страх перед разоблачением. Знаете, по сравнению с их тюрьмами наши зоны могут показаться курортом.

Вечером, когда они с Леночкой укладывали последние вещи, коих неожиданно оказалось до неприличия много, к ним внезапно нагрянул Стас. Явно стараясь не замечать недовольного выражения на лице хозяйки – она имела на то полное право, поскольку заявиться в гости накануне отъезда, когда все мысли о том, как бы не забыть чего важного, было верхом неприличия – он с заговорщицким видом кивнул Трошину в сторону кухни.

– Сашка, есть разговор. Я пивка принес, посидим?

– Ленусик, мы ненадолго, лады? На полчасика.

Взгляд жены не предвещал Саше ничего хорошего, но с этим оставалось только смириться. Раз уж Стас вбил себе что-то в голову, теперь не отвяжется. И уже тот факт, что он притащился в гости, означал, что приятель намерен довести свою задумку до конца любыми средствами.

Когда они уединились и пиво переместилось из бутылок в бокалы, постепенно, небольшими дозами двигаясь дальше, по своему прямому назначению, Стас, чуть понизив голос, поинтересовался:

– Не услышит?

– Не должна… у нее там телик орет.

– Эт хорошо. В общем, Сашка, есть одно дело. Я знаю, ты с Борькой говорил, в общем… не его одного мучают сомнения.

– У тебя что-то конкретное?

– Нет, так… ощущения. В общем, береженого бог бережет. Я принес тебе одну штучку…

С этими словами он извлек из пакета… небольшую сумку с броской надписью «Sony». Открыв ее, извлек на свет божий видеокамеру. На вид видеокамера была простенькая, далеко не последней модели и уж всяко гораздо хуже той, которую Саша буквально полчаса назад уложил в багаж. По крайней мере раза в полтора массивнее.

– И что это такое? – удивленно спросил Трошин, вертя в руках камеру.

– Смотря для кого, – усмехнулся Стас. – Для твоей жены и для таможенников это именно то, чем выглядит. Видеокамера. Кстати, снимать она тоже может, и довольно неплохо.

– А на самом деле?

– А на самом деле это оружие. Лазер, наподобие того, что на наших боевых скафандрах установлен. Правда, заряд у него слабенький. Хватит только импульсов на восемь. Стрельба одиночными, вот здесь кнопочка, она переключает режим от видеокамеры на стрельбу и обратно. И еще, спуск содержит сканер отпечатка пальца, поэтому стрелять он будет только в твоей правой руке. Мы с Женькой сгенерили эту игрушку в лаборатории, когда Штерна не было. Да, вот еще пара запасных обойм – он сунул оторопевшему Саше нечто, чрезвычайно напоминающее батарейки типа «Крона».

– Стас, ты впал в паранойю… – задумчиво констатировал Александр.

– Запас карман не тянет, – хмыкнул тот, укладывая подарок обратно в сумку. – Вдруг пригодится?

– И вы что, не могли вмонтировать эту… хреновину во что-нибудь покомпактнее? В фотоаппарат, например. Или, по-твоему, я должен везде за собой таскать эту тяжесть?

Как любой мужчина, Александр к оружию относился с уважением, даже когда оружие это имеет такой вот необычный вид. Отказаться от «подарка» у него и мысли не возникло – кто же откажется. Хотя и считается, что для туристов Египет чуть ли не самая безопасная страна, но все же…

– В фотоаппарат не могли, хотя пробовали. Там какие-то сложности с габаритами, это тебе Женька сможет лучше объяснить. Это вообще его идея, как и исполнение. И потом, если бы мы даже впихнули всю начинку в фотоаппарат, снимать он бы уже не мог. А так получился вполне функциональный прибор.

Уже потом, когда Стас ушел, а Леночка получила более или менее приемлемое объяснение, почему с собой следует взять именно новую видеокамеру (из объяснений Саши, переполненных технической терминологией, она поняла только предлоги, но прониклась ощущением правоты мужа), Трошин в очередной раз задумался о том, что его подозрительность, похоже, заразна и постепенно расползается на всех членов Команды. Пожалуй, по приезде надо будет поговорить со Штерном и расставить все точки над «i». Хуже всего было то, что никаких конкретных вопросов к шефу у него не было, и о чем конкретно будет этот разговор, Саша совершенно не представлял. Оставалось только надеяться, что либо со временем все утрясется само собой, либо удастся привести мысли в порядок. Кстати, на пляже, под палящими лучами – самое место и время, чтобы полежать и спокойно все обдумать. По крайней мере никто не будет нудить на ухо – «чего ты разлегся, надо мусор вынести и в магазин сходить».

Время ожидания, казалось, тянулось бесконечно. Постепенно вокруг длинного Александра стали собираться другие туристы, которые запомнили не столько его лицо, сколько рост. Леночка тут же нашла себе занятие – принялась активно со всеми знакомиться, и под это дело Саше приходилось к месту кивать, глупо улыбаться и лихорадочно пытаться запомнить, кого и как зовут. Последнее – практически безуспешно, но тут он в полной мере мог надеяться на жену. Лена вполне могла забыть приготовить обед, обрекая мужа на очередную пачку порядком осточертевших пельменей, или могла не вспомнить о необходимости погладить рубашки, но имена, лица, даты, цены и другая точная информация отпечатывались в ее мозгу намертво и навечно.

– Здравствуйте, – раздался за спиной тихий, вежливый до приторности голос. Саша обернулся. Перед ним стоял тот самый мужик, чье лицо вызвало у него тогда, на встрече группы, неясные ассоциации.

– Мы же вместе летим, не так ли? – то ли спросил, то ли констатировал факт низенький, на удивление легко одетый «турист».

Дождавшись Сашиного утвердительного ответа, он представился:

– Я Лигов. Дан… – Он сделал паузу, будто бы оценивая возраст собеседника, затем все же добавил: – Просто по имени, если вас это устроит. Все-таки нам предстоит две недели часто видеться.

– Александр, – коротко и несколько сухо отрекомендовался Трошин.

Этот Дан ему определенно не нравился. Саша не смог бы толком объяснить, что именно вызвало у него такую… нет, даже не негативную реакцию, скорее, просто легкую, на грани подсознания, неприязнь. Впрочем, тот не счел нужным заметить равнодушие и сухость в голосе собеседника, расцвел улыбкой.

– Очень, очень приятно. Мне ведь можно будет называть вас Сашей, не так ли? Возраст, знаете ли, дает свои привилегии. А скажите, Саша, вы когда-нибудь были за рубежом?

– Приходилось.

«Интересно, он сам поймет, что разговор пора завязывать, или ему надо об этом сказать прямым текстом?» – подумал Трошин, но на лице собеседника была написана столь искренняя доброжелательность, что он не удержался и улыбнулся в ответ.

– Это здорово, Саша, правда здорово. Я никогда не выезжал за границу. Вы не обидитесь, если я постараюсь держаться поближе к вам? Все-таки вы опытный путешественник.

– Да какой там опыт, – коротко хохотнул Александр. – Пара поездок и в общем-то все. Тем более что в Египет я еду первый раз.

Тут он немного покривил душой. За те шесть лет, что он работал на Штерна, они с Леночкой выезжали на отдых не так уж и редко, бывало, что и по два раза в году. Другое дело, что далеко не все эти поездки были связаны с выездом из страны, но кое-какой опыт зарубежных туров у Саши, безусловно, был.

– По сравнению со мной вы турист со стажем, – взмахнул руками Дан. – К тому же, наверное, и язык хоть немного знаете, да? А я ведь в английском… говорят, они там на английском говорят, ну, кроме своего родного? В общем, я и двух слов связать не смогу. Это просто ужасно, – он закатил глаза, чтобы передать всю глубину ужаса ситуации, – это же ни в одном магазине ничего не купить, не так ли? Откуда я могу знать, что он мне там бормочет? Ой, нас, кажется, зовут на регистрацию!

Проталкиваясь сквозь толпу, Саша испытывал двойственное чувство. С одной стороны, ему смертельно не хотелось ввязаться в какой-нибудь скандал, с другой – ему казалось, что каждый человек в аэропорту задался целью толкнуть его или, в крайнем случае, сказать вдогонку что-нибудь нелицеприятное. В глубине души он понимал, что определенная доля правоты в действиях этих хамов имелась – двухметровый Трошин, навьюченный семейным багажом, прокладывал себе путь через толпу подобно атомному ледоколу, крушащему льды. Но вот наконец основные скопления народа остались позади, и перед ним была теперь только очередь к стойке регистрации. Лигов, строго исполняя свое обязательство не отставать от «бывалого», пристроился сзади. Шли минуты. Очередь не двигалась. Дама за стойкой, не обращая ни малейшего внимания на столпившийся и переминающийся с ноги на ногу народ, что-то увлеченно писала. Леночка, которой терпение было вообще несвойственно, уже косилась в сторону второй, соседней очереди – там дело шло, пусть и не слишком скоро.

– Может, туда перейдем? – наконец не выдержала она.

– Помнишь законы Мэрфи? Соседняя очередь всегда идет быстрее. Не обращай внимания, без нас все равно не улетят.

Слова словами, а минут через десять терпение иссякло уже и у самого Александра. С раздражением бросив сумку на пол, он подошел к стойке.

– Девушка, мы долго ждать будем?

Она подняла глаза. «Девушке» было лет под сорок, и это притом, что женщины стараются выглядеть моложе. На лице ее, между грубыми слоями косметики, читалось искреннее возмущение от того, что кто-то посмел открыть рот без ее разрешения. Голос женщины ничуть не уступал выражению лица, то есть был тоже довольно-таки мерзким.

– Чего вы здесь стоите? Вы вообще у другой стойки регистрируетесь.

От такой наглости у Саши перехватило дыхание, а пальцы непроизвольно сжались в кулаки. В такие моменты он всегда живо понимал, почему в России не разрешено свободное ношение оружия. Будь у людей это право, таких тётенек отстреливали бы пачками. И суд бы оправдал, мол, состояние аффекта.

– А вы полчаса назад сказать это не могли?

– Я не обязана кому-то что-то растолковывать, – взвилась она. Голос грозил через мгновение-другое перейти в крик, и Трошин чувствовал, что ей этого очень хочется. – Вон, на табло написано.

«Конечно, она дура и сука, – подумал про себя Трошин, медленно остывая. – И с нее бы не убыло, если бы она сказала раньше. Но на табло действительно написано».

– Каждый будет тут ходить и указывать, как мне работать…

Не желая предоставлять склочнице возможность и дальше развивать благодатную тему, Саша молча вернулся к Леночке, подхватил сумку и двинулся к другой стойке. Оставалось надеяться, что других инцидентов не будет.

В тот же день, ближе к вечеру, распаковывая сумку в номере отеля, Саша вдруг испустил сочное ругательство, заставившее Леночку чуть не подпрыгнуть от неожиданности.

– Что случилось?

Он молча протянул ей свой сотовый. На телефоне виднелась солидная вмятина, и работать он, разумеется, отказывался наотрез.

– Где ты его так? – Леночка тут же успокоилась. Ну, раздавили телефон, и черт с ним. Во всяком случае, теперь этот противный Штерн не сможет позвонить и оторвать их с мужем от полноценного отдыха. Воистину, если бы не этот случай, телефон следовало бы сломать самой. Или ненароком «забыть» его дома.

– Не знаю, – сокрушенно покачал головой Александр. – Может, в аэропорту. А может, эти мальчишки, что носильщиками подрабатывают. Да теперь-то какая разница.

– Никакой, – согласилась с ним жена. – И вообще, пойдем на пляж, сейчас уже не так жарко. А еще говорят, если купаться ночью, видно, как вода светится.

– Пойдем. – Саша взял полотенце.

Выходя из номера, он тихо понадеялся, что за ними никто не увяжется – прежде всего мысли эти касались прилипчивого Дана, – и они смогут спокойно разместиться под зонтиком вдвоем. Тем более что на Леночку Дан произвел самое благоприятное впечатление, поскольку сыпал комплиментами, пару раз порывался поцеловать ручку и к тому же, как оказалось, знал невероятное количество анекдотов, каковые из него сыпались как из прохудившегося мешка. В результате Леночка с удовольствием поддерживала с Лиговым беседу, а Саша почему-то злился и все больше замыкался в себе. Поэтому он просто мечтал по дороге не встретить Дана.

Некоторым мечтам просто не суждено осуществляться.

Мужчина шел по ночной улице, полной грудью вдыхая свежий ночной воздух. Снегопад, долгожданный и желанный, недавно закончился, и последние снежинки еще лениво кружились в воздухе, становясь видимыми, только попав под яркий свет редких здесь фонарей, и плавно падали на слегка прикрытый белой пеленой асфальт. Гарь, смог – все, чем так богат был воздух еще несколько часов назад, почти полностью исчезли, сметенные рухнувшим с небес потоком мягкого и пушистого снега. Жаль только, что все закончилось так быстро.

И все же он наслаждался жизнью – город стал чище, по крайней мере на первый взгляд. Завтра утром снег уже не будет столь ослепительно белым, а к вечеру он и вовсе примет типичную для большого города серую, местами почти переходящую в черную окраску. Но это будет потом, а сейчас деревья, каждая веточка которых была обтянута белыми перчатками, и казалось, что попал в какую-то сказку. Мужчина шел не спеша, любуясь заснеженной улицей и не обращая особого внимания на то, что тротуар уже сейчас стал довольно скользким, что на улице горит ладно если один из пяти фонарей…

И что скрип снега под его ногами почти заглушает шаги другого человека. Идущего позади.

Впрочем, даже если бы он и услышал эти шаги, вряд ли это послужило бы причиной испорченного настроения – и даже тени беспокойства скорее всего у мужчины не возникло бы. Он не боялся никого и ничего. И не потому, что был глуп – говорят, только дураки ничего не боятся, нет, он просто весьма точно умел оценить свои шансы. И эта оценка, ничуть не преувеличенная, позволяла ему утверждать с полной уверенностью – здесь, на этой ночной улице, в этом городе, таком знакомом и предсказуемом, ему бояться нечего. Вряд ли какой-нибудь искатель приключений, вознамерившийся исследовать содержимое карманов дорогой кожаной куртки, сумел бы после такой попытки уйти восвояси на своих ногах.

Стоило бы отметить, что таковых «искателей» за последние годы было уже трое. Один из них, после короткого разговора с владельцем кожаной куртки, мудро решил убраться восвояси. Кто знает, что подвигло молодого парня, нервно крутящего в руке хлипкую даже на вид «бабочку», на столь взрослый и разумный поступок. Может быть, он просто внял какому-то внутреннему голосу, который посоветовал ему делать ноги, пока есть что делать. А может, он просто увидел в глазах человека, к которому подвалил ночью на темной улице, нечто такое, что стало ясно – это не его клиент. В общем-то причины не так уж и важны. Важно другое – он остался цел и еще долго после той ночи не решался выйти на улицу, опасаясь встретиться с этим странным прохожим еще раз.

Двое других оказались менее понятливыми, а может, просто более пьяными. Алкоголь заглушает глас разума, если у этих молокососов, считавших ошибочно, что любая проблема решается кастетом и велосипедной цепью, вообще был разум. Алкоголь затмевает сознание, иначе они наверняка осознали бы, что одинокий прохожий, спокойно шагающий в «их» районе, плевать хотел и на их накачанные в расположенном недалеко подвальчике мышцы, и вышеупомянутые железки, так круто выставленные напоказ.

В общем, этим двоим не повезло. В тот день у мужчины было не слишком благодушное настроение, и он, в другое время ограничившись, возможно, парой увесистых подзатыльников, не сумел удержать себя в руках. Сорвался. Великовозрастные оболтусы просто оказались не в том месте и не в то время. Конечно, отобрать сумочку у какой-нибудь беззащитной женщины было бы куда проще, но выглядело бы это слишком «дешево». Не подвиг, откуда ни посмотри. А мальчиков тянуло на подвиги. Как оказалось, зря. Уже вечером следующего дня, после того как их обоих перевели из реанимации в палату для просто тяжелых, они, с трудом шевеля закованными в гипс челюстями, пытались вспомнить, что же произошло там, на темной улице. Тем более что настырный дядька из милиции очень просил вспомнить, не обращая внимания на ворчание врача, утверждавшего, что беседовать с этими обломками можно не раньше, чем через неделю. Они не вспомнили почти ничего… хотя и не скрывали, что обратились к прохожему отнюдь не с просьбой дать закурить. Оба понимали, что в данной ситуации милиция никакого обвинения им не предъявит. В памяти осталась только темная фигура, невинная просьба – что-то связанное с содержимым карманов, – а потом только темнота.

Мужчина подумал, что взять такси в такой вечер было бы просто преступлением. Это был прямо-таки созданный для прогулки вечер. Идти было еще довольно далеко, и он свернул с плохо освещенной улицы в переулок, где было еще темнее – только окна, где еще не погасили свет, позволяли видеть дорогу. Не то чтобы этим он сильно сокращал путь, но зато так путь пройдет через небольшой парк, а в парке том сейчас, наверное, на диво хорошо.

Природа наделила его неплохой статью, длительные физические упражнения довели до совершенства реакцию, силу и точность движений. Но его слух как был, так и остался слухом обычного, в меру здорового человека. Он не услышал, как темная фигура, до того момента аккуратно выдерживавшая дистанцию, внезапно оказалась совсем близко.

Он услышал совсем другой звук. Звук удара бойка о капсюль. А потом он больше ничего уже не слышал.