Глава 4
Уровни «пять — десять»
Время — ориентировочно. Точному определению не подлежит.
… Еще десять шагов и я ложусь. Сил нет никаких. Всего десять.
Пустая и потому ненужная фляга отлетела в сторону и ее тут же засыпало песком.
Я посмотрел на солнце.
Огромное, раскаленное блюдце. Ни лучика пощады. Даже не сдвинется с места. Словно приклеенное, вот уже седьмые сутки висит над головой.
Я облизал, вернее попытался облизать потрескавшиеся губы, ничего не получилось. Со скрипом повернул шею и бросил долгий взгляд назад.
Где — то там остались остальные. Как говорил старина Гриффит — ни могилы, ни цветов по выходным. Прав оказался сержант. И прав Глава Академии. Это игра со смертью.
Как хочется пить. Как хочется пить. Как жутко хочется…
Не думать! Забыть о воде. Думать только о том, что где — то впереди, за многочисленными барханами песка дожидается спасательный транспорт. И ждать он будет еще два дня. Потом улетит.
А у меня нет никакой уверенности, что я двигаюсь точно на него. У меня вообще нет никакой уверенности в правильности того, что я делаю… Не думал, что Забросы такая жуткая штука…
… Первый Заброс я помню очень хорошо.
Нас, сводную группу из пяти человек выкинули в прекрасном, солнечном лесу, на какой — то периферийной планете.
Пение роскошных, ярких птиц в раскидистых кронах деревьев. Небо без единого облачка. Температура — сорок делений по шкале Крауза. Масса грибообразных образований и огромных зеленых ягод. Мягкая, густая трава. Не жизнь, а вечная благодать.
После года жуткого затворничества и унылого однообразия, мы, скинув одежду, голышом носились по лесу, прыгали как дети. Кувыркались до икоты в раскиданных повсюду горячих источниках. Спали там, где настигала усталость. И так целый месяц.
Иногда я даже думал, что Академия издевается над нами, устроив проверку на выживание в таком райском месте. Но Академия ничто не делает зря. Это я усвоил давно, и ждал неприятностей каждую минуту. Но проходил день за днем, ничего не менялось. Местное солнце все так же отдавало нам свое тепло. Трава оставалась такой же нежной, а вода теплой, словно парное молоко. (Я не понимаю, откуда взялось это определение — парное молоко. Я даже не имею ни малейшего представления, что это вообще означает.) Никто не отравился, никто не утонул.
Если добавить ко всему, что через неделю самые дотошные из нас установили — если сорванным ягодам дать сутки перебродить в местной воде — получается приличной крепости напиток, то становиться ясно, скучать времени просто не было.
Когда нас снимали с планеты, мы едва могли ворочать языками. Ругались по чем зря, настаивая на продолжении праздника жизни.
Но нас быстренько запихали в гипноконтейнеры и начисто стерли память о пребывания на винной земле. Не вина техников, что мои мозги слишком окаменели от долгой жизни под землей и по неизвестным причинам отказались подчиняться.
Но так хорошо было только в первый раз…
… Песок метнулся навстречу, и тело, безвольное тело, рухнуло вниз. Вот так бы лежать всю жизнь и мечтать о воде. Но нельзя…. Надо двигаться. Надо…
Первым сломался рекрут со смешной фамилией Рабинович. Ни отпаивание личными запасами воды, ни пинки не смогли заставить его подняться с раскаленного песка. Появилась проблема. Или тащить его на себе, неизвестно сколько времени, неизвестно куда. Или… Может быть наше решение было неправильным. Кто нас осудит? Свидетелей нет. Уже нет. Рабинович остался там, где упал. Никогда не забуду его глаза, когда мы, забрав его флягу и разделив на четверых жидкость, уходили в глубь пустыни.
С узкоглазым Чан Ши было проще. Когда он свихнулся и стал бросаться на остальных, его просто убили. Руками. И за это никто не осудит нас. Потому что нет свидетелей. Уже нет. Ши, окровавленного, со сломанной шеей бросили без всякого сожаления. Четыре дня в пустыне уничтожают всякую человечность.
… Солнце… Ненавижу солнце… Кожа слазила с меня уже четыре раза. Какой, к Великому Светилу, загар. На голое мясо загар не пристает. Теперь это известно мне лично…
… Вот уже ровно сутки, если они существуют на этой раскаленной планете, я упрямо двигаюсь вперед в гордом одиночестве. Где то там, за горами песка остались чернокожий Джим — Оторви — Ухо и славный, никогда не унывающий Урзул. Как они молили меня дать хоть один глоток, хоть одну каплю воды. Но разве мог я признаться, что последний глоток, оставшийся в фляге, я оставил на самый последний шаг. Кто меня осудит? Кто? Жизнь, или смерть…
…Второй Заброс оказался чуть веселее первого. Прямо в самый центр Большого Ледника. Это название планеты, состоящей из одного громадного куска льда.
Признаться честно, нас не обидели вниманием. Каждому из пяти предоставили максимум одежды, оборудования, пищи. Мы, словно большие мохнатые животные неторопливо, сознавая собственную всесильность, двинулись к точке встречи. Офицер, давший нам последние напутствия уверял, что она находиться в трех днях пути. Слово Академии. Но Академии верить нельзя. Даже когда все слишком хорошо.
Одежда развалилась через два часа. Просто взяла, рассыпалась по гнилым ниточкам и унеслась вслед за пронизывающим ветром. А вместе с ней и все, что было изготовлено из ткани. Спальные мешки, заплечные рюкзаки, веревки крепления.
Потом наступила очередь пищи. Сплошной муляж. Набитые песком консервы, рассыпающийся пенопластовой крошкой хлеб. Остался только шоколад, но такой твердый, что даже я не смог отколупать от плитки не крошки.
Тогда я впервые почувствовал, что такое отчаяние. Безнадега. Сбивающий с ног, ледяной ветер. Снег, нагло просовывающийся во все мыслимые и немыслимые щели. Голодный блеск глаз.
В тот Заброс я впервые узнал вкус человеческого мяса. И научился сооружать грубые накидки из человеческой кожи.
Конечно, офицер соврал. Три дня растянулись в бесконечную неделю. Или месяц. Я не могу с уверенностью утверждать. Знаю только, что когда я, завернутый в задубевшую кожу своих товарищей, с нестирающимися следами крови на губах ввалился в тепло и уют спасательной станции, первое что я сделал, перегрыз горло тому офицеру.
И я снова не виноват, что мои мозги оказались такими памятливыми…
… Северный Ледник… Зато там было полно льда. А лед — вода.
Даже не знаю, что хуже.
Нога предательски вильнула в сторону, задела за соседку, и я в очередной раз растянулся на песке, всем телом чувствуя, как песчинки пустыни втискиваются в обоженное мясо. Странно, что боль уже не воспринимается. Но лежать нельзя. Встань, Ночной Охотник! Встань, будь другом. Еще неизвестно, что впереди? На восьмом уровне, наверно, тоже не больно сладко.
Тело послушалось, собрало в один маленький кулачок остатки силы и, приподняв разваливающуюся массу, толкануло ее вперед. Вот и ладненько. Вот и замечательно. Сделаем так. Сто шагов — остановка. Сто шагов — остановка.
Да кто способен в моем положении сделать эти дурацкие сто шагов. Здесь вам не площадь и не плац. Пустыня…
… Потом наступила очередь диких джунглей. Планета на окраине галактики. Климат нормальный, слегка влажноватый, ничего особенного.
Вот где я отыгрался.
Пока сотоварищи по Забросу носились по джунглям, спасаясь от диких животных, буквально наводнивших планету, я быстренько отыскал глубокую канаву и забрался туда. Зачем? Странный вопрос для Ночного Охотника.
Через сутки я имел в своем распоряжении самую безопасную, самую уютную и просторную нору на всей Поверхности. Слишком глубоко зарываться в местную Твердь я не стал. Во первых можно напороться на опасные формы местных подземных зубчиков, а во вторых требовался постоянный контроль за Поверхностью.
Днем я отдыхал, а ночами выходил на охоту. Незначительная местная особенность в виде хищников, ведших преимущественно ночной образ жизни, не смутила меня. Требовалось всего то расставить на своей территории чувствительные метки, угробить парочку гривастых существ и все. Больше я никого из порыкивающих и повизгивающих близко не видел.
Потом я отыскал обглоданные кости, снес их в свою пещеру. Так на всякий случай. Ровно четыре комплекта. Знаю, что невеселая история. И знаю, что следовало позаботиться об остальных. Но кто меня осудит? Это игра со смертью. Не более.
Зато я отдохнул по полной программе.
Пилоты спустившегося с корабля ботика, увидев сделанные мной продовольственные запасы и прогулявшись по моим Дорогам, однозначно заявили, что подобное видят впервые в жизни.
Я не стал ничего говорить. Потому, что я давно озлобился. Как можно бросать людей, живых людей в джунгли, даже не предоставив им малейшего шанса на выживание?
Академия, ты не права.
… Мимо медленно проплыл остов старого колодца. Я уже не обращал на них внимания. Одно из двух. Если вокруг нет ни одного деревца, значит колодец пуст. А если вокруг него заросли пальм и кактусов — пустынный призрак. Первое время я сломя голову бросался вперед, надеясь обмочить бренное тело в живительной влаге, но убедившись, что колодцы лишь иллюзия, вообще перестал обращать на них внимания…
… Чем же еще порадовала меня жизнь? Всего и не упомнишь. Академия с завидным постоянством отправляла меня в Забросы. Иногда было легко. Иногда не очень. Это только потом, распластавшись на койке в своей комнатушке, я понимал — это интересно. И это нужно. Прежде всего мне.
… А на кой черт мне сдалась эта дурацкая пустыня?
Вскарабкавшись на вершину бархана, я вгляделся в пылающую мерцающим зноем даль. Ни одного цветного бугорочка. Ни деревца, ни кустика. Кругом только песок, песок и ничего кроме песка. Скучно. И грустно. И некому руку подать, в минуту душевной разлуки. Блин.
Вздохнув обожженными легкими и вспомнив, что одним стоянием на месте ничего не достичь, я брякнулся с размаху на попу и съехал по крутому склону. Вот так целый день. Корчишься часа два, карабкаешься, сознание теряешь. А спуск длиться всего одну минуту. Где справедливость?
Её, родной, вообще в природе, похоже, не существует.
Подниматься не хотелось. Если бы я точно знал, что означает слово отчаяние, то охарактеризовал свое нынешнее состояние именно им.
Откуда — то сверху послышался шорох осыпающегося песка.
Как бы мне этого не хотелось, но пришлось вскочить на ноги и метнуться в сторону. Но не успел.
Сверху навалилась визжащая масса, которая кусалась, царапалась, брыкалась и делала все, чтобы я ее постепенно возненавидел.
Излишне себе напоминать, что любое животное в пустыне так же ценно, как, например огонь при пожаре. Это, загибаем пальцы, влага, пища и развлечение. Но дабы этим богатством воспользоваться нужно всего ничего. Напрячь обессиленное тело, сбросить хищника со спины и задушить его руками.
Легко сказать. Чудовище, которое я нарисовал в своем горячем воображении как один ненасытный желудок, оказалось настолько прилипчивым, что мне пришлось изрядно повозиться, прежде чем задуманное удалось провести в жизнь.
Зверь, сваленный в кучу поднятой возней пыли, взвизгнул и, изловчившись, впился клыками в мою лодыжку.
Я заорал. Как можно сильнее, наивно полагая, что данный вид обороны сыграет свою роль. Ничего подобного.
Сильнейший удар копытом на секунду лишил меня сознания. Только на секунду. Потому, что я понял, если не перестану придуряться, меня через минуту можно будет употреблять как с солью, так и без.
Я сделал то, что должен был сделать.
Выбросил вперед руку и вцепился железными пальцами в тело дико рычащего зверя. Это особая хватка Ночного Охотника. Две, три секунды, и от противника отрывается приличный кусок мяса. Боль заставляет жертву забыть о нападении, и тогда совершается последнее действие. А именно само умерщвление.
Пальцы словно бурава стали входить в плоть и зверюга закричала. Но почему — то человеческим голосом:
— Больно…
Наверно ослышался. От усталости.
— Да больно же! Отпусти меня, переросток!
Я подумал о том, что в ближайшее время вряд ли утолю жажду.
Отплевываясь от набившегося в рот песка, ругаясь такими словами, что даже сержант Гриффит заткнул бы уши от стыда, из облака мелкой пыли показалась разгневанная рожица Янины.
— Болван, ты чуть не оторвал мне…
Я скромно покраснел. Я! Держался за это?! Провалиться мне на месте.
— А ты что, хотела меня расцеловать?
Девчонка молчала, баюкая раненую грудь. И правильно делает, что молчит. Только что на меня совершено нападение с целью лишения жизни. Уверен на все сто процентов. Об этом говорит весь потрепанный вид Янины.
Ну и видок! Камуфляжные штаны, от которых остались только ошметки. Выше пояса вообще ничего нет. По такой жаре, да при таком многочисленном обществе нет смысла париться в туалетах. Отросшие за время обучения в Академии волосы замотаны, закручены, спутаны до такой степени, что смотреть страшно. Но все равно, должен признаться, Янина выглядела даже сейчас просто великолепно.
— И давно у тебя признаки бешенства? — молчит. Значит недавно.
Я присел чуть в стороне. Сейчас на девчонке нельзя доверять. Жажда кого угодно доведет до неуравновешенного психического состояния. А с другой стороны, что мешает мне воспользоваться данной ситуацией и слопать эту аппетитную девочку. Все равно, двоим нам не выдержать. Кто — то должен предложить себя в жертву. Лично я не собираюсь.
Янина зыркнула глазами, поймала мой кровожадный взгляд и оскалила прелестные клыки, которые еще так недавно казались мне нормальными зубами:
— Попробуй только подойти ко мне! Я… Я тебя…
Ну вот. Ей даже нечего мне сказать.
— Ты же сама хотела меня только что убить? Ты проиграла и теперь моя очередь. Разве это не справедливо?
— Ублюдок! — наверно это в мой адрес. Я осмотрелся кругом и понял, что это действительно так, — Свинья, негодяй, диффузор!
Вот. Опять это странное слово. За последние пару месяцев я пролистал все словари, но не нашел ничего похожего.
— Это почему это я диффузор? — возмущение никогда не должно быть наигранным. Иначе зачем вообще возмущаться?
— Потому, болван — замечательно. Коротко и ясно. Но так же непонятно.
— Послушай…
— Не лезь ко мне, — Янина, быстро работая ногами, отползла на пару шагов.
— Я и не лезу. Пока. Но перед тем, как… воспользоваться твоим телом, должен признаться. Я никогда не встречал самку прекрасней, чем ты. Мне очень жаль, что все так получилось, но в пустыне…, — выделившийся желудочный сок позволил облизать губы, — … В пустыне выживает сильнейший. Я буду плакать, нет, рыдать, обгладывая твои аппетитные пальчики. Прости меня.
Я поднялся и пошатываясь пошел за Яниной, которая, проявляя не дюжие способности, пятилась от меня задом.
— Будь благоразумна, девочка. Уже ничего нельзя изменить.
Янина с трудом поднялась на ноги и, покачиваясь из стороны в сторону, бросилась бежать. Проклиная топкий песок. Проклиная Академию. И проклиная меня.
Естественно, я бросился следом.
Негодяйка не зря разбавляла отжимания бегом. В этом у нее имелось преимущество. Но я из рода Ночных Охотников и умею долго преследовать удирающую добычу. Существует одно старое правило. Побеждает догоняющий. Надо лишь упереться взглядом в спину жертвы и, считай, она у тебя в кармане. Вопрос только в том, кто первый не выдержит под палящими лучами солнца?
Наш бег ничем не напоминал бег в истинном его значении. Тряска двух высохших мешков, болтающихся при каждом порыве ветра. Падающих, встающих, грязно ругающихся. Во общем неприятный диалог двух страшных негодяев. Скорость на уровне крейсерской. Двадцать шагов в час.
Каждый раз, когда казалось, что волосы Янины вот — вот окажутся у меня в руках, девчонка делала невероятный рывок, и я хватал только воздух. Но она боялась. Я чувствовал это. Запах страха стелился за ней легким облаком, обволакивал меня, заставляя напрягать последние силы.
Какая безумная была гонка! (В этом месте я несколько раз цокаю языком. Именно так показывали свое восхищение жители древнего государства Эскимосии. А может я и ошибаюсь.)
Какая долгая была гонка!
Пока она не скрылась за выступом бархана.
Я вскарабкался за ней. Ну наконец — то. Спина Янины находилась в двух шагах. И она не двигалась.
Словно древесный тигр я бросился на настигнутую добычу, опрокинул вниз лицом и страстно впился зубами в ее шею.
— Вода! Там вода!
Как же, поверил. В этой дурацкой пустыне нет ни воды, ни зверей, которые давно подохли от жажды, ни деревьев, которые засохли под горячим солнцем. Ничего, кроме меня и лежащей передо мной пищи.
Я почувствовал, как вязкая капля крови растекается по языку. Жизнь. Это прекрасно.
Тело Янины затрепетало, и она из последних сил выдохнула:
— Честно… Там вода…
Когда человек находиться на пороге смерти, у неге должны быть совершенно другие мысли. О человеческом боге, например.
Это меня и насторожило. Даже озадачило. Поэтому я принюхался, удивился и посмотрел на воду. На самую обыкновенную, сверкающую на солнце воду.
Где — то в книгах я читал о великолепных оазисах. Пробивающийся через толщу песка фонтан воды. Пальмы вокруг. Ананасы там разные. Бананы с кокосами. Райские птицы. Пятницы. Другим словом — рай.
Именно к такому раю я бежал, обливаясь слезами и благодаря Великое Светило за проявленную ко мне заботу.
Какое это восторженное чувство плюхнуться в прохладную воду неглубокого озера, напиться свежей воды и свалиться под тень широких листьев.
Минут десять я лежал, наслаждаясь жизнью. Потом вспомнил о Янине. Пора позаботиться и о сестрах меньших.
Девчонка возлежала, раскинув руки, словно подраненная птица.
— Так что там ты говорила о диффузоре? — я затряс головой, раскидывая во все стороны брызги влаги.
Некоторые из них упали на лицо Янины.
— Ненавижу, — наверно мне показалось. Не в ее положении ссориться со мной. Я подумал и ответил:
— А я тебя уважаю…
Ее лицо неожиданно разгладилось, и на какой то момент мне померещилась Росси. Тот же самый взгляд…
— Я тебя тоже… мой, — и потеряла сознание.
Мне могут мерещиться пустые колодцы. Я могу терять память. Но слух у меня отличный. Или это страшное совпадение, или просто наваждение. В прошлый раз она вольно или невольно обмолвилась о Ночном Охотнике. И сейчас. Она в точности повторяет последние слова Росси. И я точно знаю, что этого не должно быть.
Подхватив Янину под мышки, я попер девушку к озеру.
Тяжелая, зараза! Хоть и маленькая. Или я ослабел. Так. Замечательно. А теперь в озеро ее. С головой. Секунд на двадцать. А лучше на все шестьдесят. Чтоб как следует пропиталась. Ишь как задергалась. Вот так. Пей, голубушка. Пей. Утолив жажду, ты, надеюсь, перестанешь бросаться на меня? Может и поговоришь по человечески.
Первое, что она произнесла, оторвавшись от воды были слова:
— Отвернись.
— Чего? — не понял я.
— Отвернись, говорю. Переросток.
Вы только посмотрите на эту женщину. Я гнался за ней два часа. Тащил на себе до воды. Спас, если не брать во внимание некоторых нюансов, жизнь. А она? Что происходит? Где благодарность?
Но отвернулся. Да Великое Светило с ней! Что мне еще надо? Вода под боком. Прохладная тень. Попозже можно за фруктами слазить. Живи и радуйся.
Я незаметно скосил глаза на Янину. Чем она там занимается!? Листьями грудь прикрывает? Странный способ время провождения. Я, конечно, могу сказать, что без лопухов она выглядела более симпатично, но не стоит. Не поймет. Загордится.
Я вздохнул о своем, сходил напился воды, посшибал палками плоды с деревьев и, устроившись поближе к озеру, закатил званый ужин.
— Слышь, девочка! Дуй сюда. Фрукты кушать.
Да что вы! С незнакомым мужчиной? Гордые мы.
Ровно три минуты.
Ровно столько потребовалось девчонке, чтобы осознать тяжесть совершаемой ошибки и соизволить принять предложение. И ровно в десять раз больше времени я с умилением наблюдал, как она поглощает дары пустыни. Когда зверь сыт, он не опасен. Думаю, что это также относиться и к человеческому племени.
— Ты тут про Ночного Охотника заикнулась? Красивые слова. С чего бы, а? — вот так, между прочим, незаметно.
— А черт его знает, Счастливчик, — Янина старательно обтерла пальцы о листья, сытно икнула и уставилась на меня. Хорошим, добрым взглядом. От которого снова стало не по себе. Старые воспоминания, Великое Светило их побери.
— Так не бывает, — гнул я свою линию.
Молчит.
— Должны существовать какие — то объяснения.
Смотрит.
— Слова на ветер просто так не бросают.
Ресницами пушистыми машет.
— Ты хотел съесть меня, Ночной Охотник? Сделай это сейчас. И как сиганет на меня сверху.
А быть прижатым к земле красивой девушкой не такое уж плохое дело. Особенно, когда она тебя целует.
— Я тебя… — я попытался освободить губы, но ничего не получилось.
— Я тебя тоже… уважаю… самец мой.
В этом месте Ночной Охотник сломался…
В себя я пришел уже в планетолете. Замотанный бинтами, обклеенный датчиками, с многочисленными трубками во рту, носу и в других частях тела. Молоденький лейтенант медицинской службы тщетно тыкал иголкой в руку, пытаясь попасть в вену.
— Брось это занятие, друг. Я в норме. А где та…?
Лейтенант вернул на место отнятую руку и не глядя всадил иголку по самый кончик…
Через неизвестно сколько часов я проснулся свеженьким, словно малосольный огурчик. Во рту вкус песка, в желудке тяжесть песка, и из меня всего сыпется песок. Я валялся в своей комнате. На своей кровати. И смотрел на свой потолок.
— Могу я войти?
Я перевел взгляд на дверной монитор. Единственный кто мог ко мне наведаться — Глава Академии.
— Без проблем, — и единственный, кто из посторонних мог открыть эту дверь без специального кода, который в Академии знал только он и менял каждые пять дней. Кажется, в целях безопасности Коалиции.
— Как дела? — спросил старик, присаживаясь рядом и бросая мне на грудь здоровенное яблоко. Как это мило с его стороны. Злой гений Академии.
— А что дела? — наверно не нужно сознаваться, что я помню все Забросы до мелочей?
— Не выделывайся. Наверно тебе стоит знать, что по моему личному приказу тебя не подвергали принудительному стиранию памяти.
Что хорошего после этого я мог сказать о Главе?
— Почему?
— Я и сам иногда задаю себе этот вопрос. Будем считать, что это старческая прихоть.
— Кто — то еще?
— Нет. Только ты.
— Опасные опыты с рабом, стоящим миллионы брюликов.
— Ты не раб. И если ты не сломался после первого раза, не сломаешься и в дальнейшем.
Я оторвал взгляд от потолка и перевел его на старика. Действительно, старик. Утомленный опытом, знаниями и жизнью.
— Что дальше?
— Все по программе, мой мальчик. Никаких отклонений. Все строго по плану подготовки.
— Чтобы стать Легионером?
Старик помолчал, решая для себя нечто.
— Легионеры миф. Одно название. Думаю, что могу сказать это тебе. Не существует никаких Легионеров.
— Но…
— Их даже не тридцать, как говорили вам. За девяносто три года Академию закончили всего двенадцать человек. В настоящее время в живых всего трое. Один пропал при выполнении задания три года назад. Мы потеряли его в потоках пространства и времени. Но еще надеемся. Второй заканчивает свои дни в сумасшедшем доме. Мозг превратился в ничего не соображающую кашу. Третий — перед тобой. Немощный и ни на что не способный.
— Вы?
— Не похож? А это и ни к чему. Так вот. Ты можешь задать вопрос, почему Коалиция тратит такие огромные деньги на проект, который дает такой малый выходной продукт? Отвечу. Потому, что мы, единственные во вселенной, кто способен сделать то, что никому другому не под силу. А именно. Выжить в любых условиях и при любых обстоятельствах. Любых. Можешь закрыть рот. Я закончил. Что? Удивил тебя старик?
Пришлось согласиться.
— Но зачем вся эта шумиха по поводу Легионеров?
— А это уже побочный продукт. Думаешь, что Академия сплошной могильник? Это не так. Большинство рекрутов с пятого по восьмой уровень сходят с дистанции. Но не все умирают. Оставшиеся в живых подвергаются принудительной обработке памяти и выполняют другие важные поручения. Не такие глобальные, не слишком ответственные. Да, они специалисты высокого класса. Да, они весьма подготовленные солдаты. Но до нашего уровня им не дотянуть. И если кому нравиться, почему бы не называть их Легионерами? А мы, прошедшие все пятнадцать Уровней, именуем себя иначе — Ночными Охотниками.
Я ожидал чего — то подобного. Нутром чуял. Кишками и печенкой. Спинным хребтом и селезенкой. И все равно не сумел скрыть шок.
— Знаешь, почему я все это рассказываю? — взгляд старика аккуратно развернул, а потом свернул мою душу, — Там на ярмарке рабов я увидел человека отличающегося от остальных людей так же, как простой Легионер отличается от Охотника. И не жалею, что выложил за тебя десять миллионов.
— И часы, — я улыбнулся, окончательно овладев своими эмоциями, — Кстати, а где Янина.
— Янина?
— Ну да. Со мной в пустыне была Янина. Девушка. Я и она… Мы в одной группе с самого первого дня… И… Во общем мы здорово помогли друг другу.
Глава Академии тяжело поднялся с кровати, подошел к двери.
— Запомни то, что я сейчас тебе скажу, сынок. За все девяносто два года в стенах Академии никогда и ни при каких обстоятельствах не обучалась ни одна женщина. Это не только запрещается внутренними законами Академии, но и физически невозможно. Специальные программы выявляют любые физические отклонения от заданных параметров и всячески избавляются от их носителей.
— Но там, в пустыне, у колодца, я и она…
— Тебя нашли в условленном месте, в условленный час. Ты был чуть живой. Рядом давно засохший колодец. Ты лежал, обнимая бревно, которое, судя по следам, волок на себе более десяти километров. Желудок полностью наполнен песком. Не представляю, как ты остался жив. Не представляю. А сейчас, извини. Мне пора заняться делами Академии. Скоро мы еще встретимся.
— Подождите, Сэр!
— Да?
— Сколько нас осталось?
Дверь захлопнулась, сработала система закрытия, и только тогда Глава Академии ответил через внешнюю связь:
— Вот уже восемь месяцев, как Академия работает только на тебя. Ты остался один, Счастливчик.
Две тысячи четыреста какой — то год по единому галактическому времени. Хотя это мало кого интересует.
А, кажется, прошла целая вечность.
Дней двадцать назад меня пригласил к себе Глава Академии. Поговорили о том, о сем. Преимущественно о жизни. А потом старик, видя, что с головой у меня в последнее время не все в порядке, предложил воспользоваться его личным изобретением по восстановлению душевного равновесия.
— Тебе, Счастливчик, в настоящее время нужно слегка отвлечься, — сказал он.
Я был не против.
И меня зашвырнули в эту помойную яму.
…Сплюнув заплывшую в рот дрянь, я перевернулся на спину, раскинул по сторонам руки, прикрыл глаза.
Метод старика по восстановлению дисбаланса не отличался особой новизной.
Возьмите емкость. Достаточно глубокую, недостаточно просторную. Наполните ее под самый потолок субстанцией, напоминающей помесь прошлогодних помоев и отрыжкой акулы — людоедки. Для придания последних штрихов полейте это дерьмо изрядным количеством жидкого раствора мышьяка и посыпьте тонким — тонким слоем дуста.
Теперь можно взять человека с расстроенной психикой и поместить его в емкость для лечения расшатанных нервов.
Валяться на спине без дела интересного мало, и я решил слегка размяться. Места для плавания в посуде недостаточно, но для подводного плавания, хоть залейся.
Набрав полные легкие воздуха, (это не воздух, а сплошной перегной), я погрузился в густую, липкую массу. Два раза вниз, два раза наверх. Достаточно для того, чтобы в очередной раз понять, не так плохо жить на свете.
— Эй вы там, наверху! — я задрал голову и прокричал неизвестно кому, — Вы думаете, что сумеете сломить Счастливчика? Ни в жизнь!
Наверняка, сидят перед своими мониторами, пьют кофе с полей благословенной Кассандры, заедают мягкими, горячими булочками и издеваются.
Но ничего, меня так просто не прошибешь.
Я открыл пошире пасть, зажал нос и заглотнул порядочную порцию густой ерунды, в которой копошился.
Ни вкуса, ни питательности. Но ничего другого под руками, а вернее, под зубами нет. А кушать хочется.
Проглоченный комок пожелал вернуться обратно, но я пропихнул его на место заученным движением желудка.
Старик хотел, чтобы я отвлекся от ненужных мыслей? У него это получилось. В башке остались только нужные. Но как раз те, в которых имелось много вопросов. Отвечать на них никто не собирался.
Обслуживающий Академию персонал никакой информацией не владел, да и видел я его день в году. А что касается старика? Мда. Старик, крепкий орешек. Как он меня отбрил? С бревном? У пересохшего несколько тысячелетий колодца. Он то сам понимает, что говорит?
Янина. Янина. Янина. Я ж ее целый год пас. За каждым движением, каждым взглядом присматривал. А мне теперь говорят, была ли девочка? За дурака принимают. Со психикой не в порядке.
— Козлы старые!
Это у меня от одиночества. Бывает такое. Пусть слушают, что о них народ думает.
Раскурочить бы стенки вашего бассейна, выбраться, да намылить всем рожи. Так ведь нельзя. Учебный предмет. Это у них так называется издевательство над свободным человеком. Ничего лучшего не придумали.
Вообще — то мне в Академии даже нравится. Жизнь, полная романтики и приключений. Захотел, на юг, в пустыньку махнул. Надоела жара, на Ледники или к динозаврам в гости. Без огня и оружия.
Кстати о динозаврах! Это месяца три назад было. Обычный, стандартный Заброс. На захудалую гигантскую планетку. Кроме здоровенных динозавров — одни маленькие динозавры.
Первые три дня тяжело. Потом приноровился. Травку одну интересную нашел. Если ее как следует обработать и принять во внутрь, то у человека возникает лишь головная боль, а у динозавров неудержимый понос.
Я там парочке млекопитающих скормил две порции. Ради научного интереса. Кто ж знал, что эта ерунда, имеется в виду понос, у них по воздуху бациллами передается. Во общем, когда за мной приехали, на всей планете ни одного живого динозавра. Трупы, трупы, трупы. И масса жидкого удобрения. По колено.
Почти такого же, как тот, в котором я в данный момент плаваю. Только запах поинтересней. И сколько мне еще заниматься отдыхом в грязевых ваннах — неизвестно?
Вообще — то я о Академии. О все той же жизни.
Между Забросами Академия старательно пичкает меня всем, чем можно. Начиная от обширных медицинских знаний, в которых я и сейчас то ни черта не понимаю, до знания звездных карт известных областей вселенной, в которых хоть понимаю, но ни черта не смыслю. И так во всем. Всего понемногу.
Старик успокаивает, говорит, чтоб не расстраивался. Еще каких — то пятьдесят — сто сеансов и в мозгах все станет о, кей.
«О, кей», это у него поговорка такая. Означает, что происходящие в данный момент времени события полностью отвечают духу времени и потребности. Я всегда догадывался, что у старика с головой не всегда в порядке.
Кстати о Ночных Охотниках. Я тут сопоставил все известные мне факты. И о, якобы, несуществующей Янине. О Ночных Охотниках, о том, что в Академии кочурюсь только я один. Разное смешал. И пришел к выводу. Что: или надо мной жестоко издеваются, или, что самое невероятное, самое необычное и необъяснимое — все лишь сочетание случайных фактов, невероятных, необычных и необъяснимых.
Объяснил называется. Но я тоже ни черта не понимаю.
Старик вот говорит, чтобы ничего в голову не брал.
— Для тебя сейчас главное, — говорит, — Учиться, учиться и еще раз учиться.
Хорошо говорит. Правильно и мудро. Но это все для сердца и тела. А о душе кто позаботиться?
А вот еще одна интересная мысль о человеческой душе. Из того, что я узнал в последнее время, явствует, что, якобы, после смерти от человеческого тела отделяется некая субстанция, называемая душой, которая улетает по светлому коридору в мир, более счастливый, нежели тот, в котором жила до этого. Интересно? Спорно? Но обнадеживает. У Ночных Охотников существовала подобная версия. Только вместо отлета в какие — то непонятные небеса наши души уползали под землю. В Старые Горы.
А это что такое?
Масса, наполнявшая бассейн для лечения нервов пошла на убыль. И довольно скоро. Минут через десять она исчезла совсем, оголив пол, в котором распахнулся круглый люк, и в нем показалась голова служащего. Старательно замотанного в общевойсковой защитный комплект повышенной изоляции. Искаженный противогазом голос сообщил:
— Прошу прощения, что прервал отдых, но вас срочно требует к себе Глава Академии.
— Да ничего, ничего, — милостиво покивал я, стряхивая с тела прилипшие куски благоухающей гадости.
Срочно требует? Разбежался. Старик подождет. В первую очередь ванна. Горячая ванна с чистой водой и полное прочищение желудка. Рвотное, клизмы — все сгодится. А потом дюжины три мягких, горячих булочек с кофе, собранным с благословенных полей Кассандры. А то у меня от этой дерьмовой пищи застой в кишечнике. И только так.
Глава Академии, он же старик, он же непосредственный бывший рабовладелец, он же Охотник, восседал на неизменном диване и вдумчиво пялился в лист бумаги.
Я осторожно перегнулся через спинку и ненавязчиво заглянул в мелко истыканный буквами текст с грифом «Особо секретно. Для личного пользования.»
— Любопытство, ни есть отличительная черта настоящих Ночных Охотников, — загнул старик умное слово, но лист не убрал, — Присаживайся. Как успехи?
Вот за что я его люблю. Сначала запихивает в выгребную яму, потом спрашивает, хорошо ли вам там было?
— Меня оторвали от лечения только для того, чтобы поинтересоваться динамикой прогресса развития моих физических успехов?
Старик хотел что — то сказать, не нашелся, сухо плюнул.
— Ладно, умник. Дело есть.
А вот это что — то новенькое. У него, у старого Главы Академии, ко мне, воспитаннику десятого уровня есть дело?
Поверил? А зря. Знаю его дела. Сейчас наговорит всякой гадости, а потом через час меня, голого и без оружия выкинут на планетку, где властвуют кровожадные каннибалы. Это старик умеет. И это называется пройти полный курс обучения.
— Вот, читай, — он швырнул мне на колени листок, — Читать то умеешь?
Шутки у старика древние. До сих пор помню, как с неделю ломило в висках после втискивания в мозги полного собрания галактических языков. Не считая различных местных наречий и диалектов. Хоть убей Великое Светило, не знаю, а зачем мне это?
Что же пишет пресса? Да и не пресса, а Верховный Совет Коалиции. И не пишет, а строго, настрого приказывает.
— … Они хотят, чтобы я сократил программу, насколько это возможно, — пояснил старик. Хотя я прочитал это уже сам, — Совет думает, что здесь целая рота готовых Охотников. Скорее, скорее. А не понимают, что в нашем деле…
— Короче, сэр! Вы мне даете первое задание.
Глава посмотрел на меня так, словно увидел перед собой живого неордельтальца.
— Почему ты так думаешь?
А я не думаю, я знаю.
— Вы же не ослушаетесь приказа Коалиции? Нет. Значит программу, действительно, можно сократить. Но ответьте мне, сэр, что еще есть такого, чего я не знаю, не умею, не смогу преодолеть. Нет, послушайте меня, сэр. Мне надоело забавляться вашими Забросами. Просто надоело. Это первое. Все, что содержала гипнобиблиотека Академии я давно перекачал в себя. В археологическом отделе тоже не существует ни одной страницы, которую я не мог бы рассказать наизусть. Все основные предметы пройдены. Я владею любым оружием не хуже, чем… м — м—м… Ночной Охотник, сэр. Я дерусь, как лев. У меня, в конце концов, руки чешутся. Давайте приниматься за дело.
— Хорошо, — что — то он слишком быстро согласился. Я то думал, что старик начнет выделываться, — Пусть будет так, как ты сказал.
Глава Академии моментально преобразился. Из домашнего, уставшего дедушки, в Ночного Охотника, со взором горящим и не проходящими болями в позвоночнике.
— Мы прокрутили на Большом Компьютере все последующие Уровни, загрузив предварительно твои данные. Знаешь, что ответил Большой?
Я не знал.
— Он сгорел ко всем чертям.
Но догадывался.
— О чем это говорит? Можешь не отвечать. Это говорит о том, что дальнейшее твое обучение в стенах моего заведения для тебя нежелательно. Мы начинаем повторяться. А посему…
Старик замолчал. Слишком театрально, чтобы я мог подумать, что сейчас он произнесет новую историческую фразу. Что — то типа — " Сгною всех заживо, мерзавцы!"
Это полгода назад случилось. Когда меня, без его, Главы Академии, ведома попытались засадить в плотное электромагнитное поле с огромным смещением заряда в какую — то сторону. По мысли экспериментаторов мое тело должно было бы вынести всю эту жуть. Смерти моей хотели. А что на поверку? Когда вовремя извещенный старик, страшно запыхавшийся, вбежал в лабораторный корпус, там вовсю бушевал пожар.
Сгорело все. Даже мусорные приемники. А мне хоть бы что. Отделался только опаленными ушами. Старик тогда сильно кричал. На всех. А меня все спрашивал: — «Ну почему?»
Я бы мог ему рассказать, что случайно задел ногой центральный кабель, но зачем расстраивать старого человека.
— … А посему, — продолжил Глава Академии, — Мы поступим следующим образом. Для того чтобы соблюсти все формальности, ради спокойствия и приличия, Академия решила протестировать тебя самым необычным способом. Помолчи и не встревай, когда говорит старший и по возрасту и по званию. Вот так то лучше. Тестирование проводиться в два этапа. Первый — теоретический экзамен. Небольшой вопросник, на который ты должен ответить. Это позволит выявить те слабые места в обучении, на которые мы еще не обратили внимание. Если таковые имеются.
Второй еще легче. Сущее удовольствие. Практические занятия на местности. А если поточнее, в обществе.
— Я готов, — вскочив с места и вытянувшись по струнке, гаркнул я.
Старик недовольно поморщился.
— Ты брось тут передо мной выделываться. Никто не спрашивает, готов ты или нет. Это дело чести Академии. И твоей тоже. У нас все закручено. Сейчас собирай вещички, переходи на пятнадцатый Уровень. Распоряжения уже отданы. Через полчаса встречаемся в центральном зале.
— Я бы хотел слегка отдохнуть, — скромно потупясь в пол, я застенчиво высказал свою просьбу.
Старик недовольно прищурил глаза и стал похож на маленького, злобного карлика:
— А чем ты занимался последние недели?
Пятнадцатый Уровень. Недосягаемая мечта всех сумасшедших. Но я добрался и до него. Почти два года. С ума сойти.
Позади четырнадцать, впереди один. А старик говорит, что мне пора выметаться из Академии. Получается, что недоучкой.
Швырнув небольшой бумажный пакет с личными вещами на роскошную кровать, на которой можно было спать только на одном боку, и если не обращать внимания на торчащие гвозди, я примостился на краешек ажурного сооружения, называемого кроватью. От получаса данного мне Главой Академии оставалось еще десять минут и я решил потратить их неблагодарно и непродуктивно. А именно, вздремнуть.
Кровать жалобно застонала, прогнулась до пола и развалилась. Другой мебели предназначенной для отдыха не нашлось, так что я воспользовался подручными средствами. Полом и собственными руками.
Пять секунд на то, чтобы вырубиться полностью. Без мыслей, без снов, расслабляя тело до той грани, когда каждая клетка отделяется от другой и отдыхает от будничных проблем. Отдыхает… Отдыхает… Чтобы через девять с половиной минуты собраться в единое целое, открыть глаза и удивиться — как долго я спал.
— Счастливчик!? Ты опаздываешь!
Огрызок от бывшей кровати полетел в сторону селектора.
Разве они, те которые за стенами, поймут нежную душу Чата Счастливчика. Все работа, работа. Надо же и отдохнуть. Нет, не понимают.
Металлический голос настойчиво повторил, что через пятнадцать секунд меня желают видеть в центральном зале.
Туго соображая, зажимая на ходу последнею застежку куртки, я бросился по коридорам в направлении предполагаемого зала. Только природная сообразительность и врожденная ориентация на местности позволила добраться к месту до того, как старик ударил кулаком по столу.
— Чат Счастливчик прибыл для прохождения экзамена.
Глава Академии осторожно разжал кулак и медленно опустил ладонь на блестящую поверхность стола.
Мама родная! А народищу то собралось! И все важные персоны. В бабочках, в очках, с золотыми перстнями и умными харями.
— Уважаемые члены Верховного Совета Коалиции! — вот даже как! — Разрешите представить нашего воспитанника. Чат Счастливчик.
Старик восседал во главе стола и неторопливо зачитывал мои личные сведения, пока несколько пар внимательных глаз старательно изучали скромного представителя племени Ночных Охотников.
Не был. Не привлекался. Не имеет. Там то, там то. Такой то, такой то. И прочая разная муть, выслушав которую некоторые люди считают, что смогут запросто определить и душу и характер и тело. Чушь все это.
— Итак, Счастливчик, начнем.
Следующие восемь часов не отличались особым разнообразием. То с одного, то с другого конца стола, за которым восседали представители Совета Коалиции, сыпались вопросы. Самые разные. По существу и без него. Со смыслом и без. Умные и не очень. А иной раз и абсолютно тупые.
И на все я должен был ответить. Самое нудное занятие в моей жизни. Лучше десять Забросов, чем один такой экзамен.
Но старички из Совета думали иначе.
«А как вы охарактеризуете нынешнее финансовое и политическое состояние Коалиции? А что такое индефирентность нестабильного потока? А как вы рассматриваете проблему сексуальных меньшинств на планете такой — то? А назовите пятьдесят восемь определяющих субстанций вихревого потока времени? А что появилось вперед яйца?»
Скажу честно, я не имел ни малейшего понятия по многим вопросам. Но слова старика относительно знаний полностью оправдались. Как только звучал вопрос, в голове происходили непонятные перемещения и ответ моментально всплывал в усталых мозгах. Мне даже самому стало интересно. Например, мог ли я когда — то подумать, что основой развития цивилизации на отдаленной от центра Коалиции планеты со странным названием Гру — Гру является, смешно сказать, ежедневный сбор выпавших с головы волос и переработка его в ценнейшее лекарство. И это не единичный случай.
Через восемь часов мучений меня, наконец, оставили в покое.
Несколько служащих, соблаговолили проводить меня в комнату, где я полностью отдался своему любимому занятию. Сну, без сновидений. Признаться, словесный допрос вымотал меня как никогда.
А еще через несколько часов я сидел перед Главой Академии и выслушивал итоги экзаменов.
— Неплохо, мой мальчик. Все просто замечательно. Все от тебя в восторге. И ты всем очень понравился.
Еще бы я не понравился. Выложился полностью. От и до. Никогда еще так много не говорил.
— Теперь последняя ступень и я могу с гордостью констатировать, что твое присутствие в Академии было не напрасным.
— Сэр! Вы имеете в виду практические занятия? — вставил я умное слово.
— Да, мой мальчик. Если все пройдет удачно, а иначе и быть не может, то ты приобщишься к нашему племени Ночных Охотников.
— Я готов, сэр! — к вашему, так к вашему. Я не возражаю, — Что там у нас? Нашествие внеземных сил, или может плохие люди замышляют недоброе против нашей Родины?
По мгновенно скуксившемуся лицу старика, я понял, что ни нашествия инопланетян, ни заговоров в ближайшем будущем не предвидеться. Ну да и ладно. Дельце помельче тоже неплохо.
— Со второй частью экзамена, а ровно как и с последним учебным заданием, сложились некоторые накладки, — старик нервно потирал руки, и я подумал, что он не тот человек, способный так волноваться по мелочам, — Совет слегка переиграл сроки. Тебе предстоит недолгая, всего месяцев на двенадцать, командировка на одну из центральных планет Земного типа.
Один из высокопоставленных чиновников Коалиции в настоящее время набирает новый штат сотрудников. Прекрасная возможность влиться незаметно в коллектив. Нет. Он ничего не замышляет. Нет. И убирать его тоже не следует. В твою задачу, Счастливчик, входит следующее.
Глава Академии выдвинул ящик стола, достал тоненькую папку с бумагами и протянул мне.
— Вот, познакомься. Это твой, если можно сказать, будущий хозяин. Шеф Внутренней разведки Коалиции. Лицо, если не первое, то во всяком случае далеко не последнее в верхних эшелонах Коалиции. Нет, он не в курсе. Зачем. Тогда нарушится чистота экзамена. Чем меньше людей знают кто ты, тем лучше.
Мы снабдим тебя всеми соответствующими бумагами. Обеспечим легенду на случай проверки. Предоставим корабль, не слишком современный, чтобы не бросался в глаза.
Цель проста. Поступить на службу. Общаться с людьми. Все как обычно. Улыбаться на глупые шутки. Рассказывать сослуживцам пошлые анекдоты. Волочится за горничными.
— Сорить направо — налево брюликами из кассы Академии… — вставил я и довольно улыбнулся, чем вызвал бурное негодование старика.
— И без всяких глупостей. Положение в Коалиции слишком серьезно, чтобы относиться ко всему так легкомысленно. Ты даже не представляешь, какие на сегодняшний день возникают серьезные проблемы. Тебе нужно за эти шесть месяцев разобраться в политической, общественной, если удастся, в чем я уже не сомневаюсь, сексуальной жизни, обжиться, пообщаться с людьми. А там уже будем решать, на что ты сгодишься. Вопросы?
У меня имелся только один вопрос.
— Когда начинаем, сэр?
Небольшая заминка со стороны старика не предвещала ничего хорошего. И я как всегда оказался прав.
— Как только наши специалисты изменят твою внешность.
— Что? — иной раз мне кажется, что старик слишком много шутит, — Мы не договаривались, что мне придется менять внешность.
— Ничего страшного. Небольшая пластическая операция в целях конспирации.
— Но зачем? — действительно, а зачем?
— А, затем, — бросил, как отрезал Глава Академии, — Вот полюбуйся.
Новая, весьма объемная пачка бумаги полетела через стол и шлепнулась прямо мне на колени.
Обыкновенные газеты. Со старыми, добрыми черными шрифтами. Я осторожно развернул верхнюю. И что же увидел? Свою улыбающуюся физиономию. А вот еще одна. И еще. И заголовки. Крупными, жирными буквами. «Единственный выпускник Академии!» «Легионеры не умирают!» И все прочее такое.
— Но откуда? — серьезный вопрос. Как могли мои фотографии попасть почти во все печатные издания Коалиции.
— Это пресса, мой мальчик. Такова их работа. Вокруг Академии постоянно ушиваются толпы газетчиков в надежде сенсации. Почти каждый перспективный воспитанник берется на заметку. А вдруг это очередной Легионер? Как? Это отдельный мир, со своими правилами, законами и финансами. Даже Академия ничего не может поделать с этим безобразием. Вот например, как тебе нравиться вот это?
Старик отправил в полет толстый журнал, и я еле успел его перехватить.
На обложке, о боже, я — крупным планом. В чем мать родила. Стою, словно бог на фоне моря. Прекрасно помню этот заброс. Крошечный островок в океане слаборазбавленной кислоты. На островке, я утверждаю, не имелось не то что ни единой живой души, даже травинки. Голый, плоский блин песка. Но фотография?
— Теперь понимаешь, о чем я? Едва твоя рожа появиться за пределами Академии, по всей Коалиции разнесется слух о появлении нового Легионера. А нам это надо?
Нам это не надо, молча согласился я со стариком. Первое правило Ночного Охотника — ты существуешь только для себя. Остальной мир, каким бы хорошим он не представлялся, не должен даже догадываться о твоем существовании.
— Надеюсь пластическая операция не коснется изменения пола?
Еще долго вслед мне в коридорах одиннадцатого Уровня звучал веселый смех Главы Академии. Весельчак, его родственников!
