Глава шестая: История о побеге.

Шеф слушал мой доклад, не перебивая. Я все ждал его зловещего «ну-ну», но, слава богу, не дождался. После того, как я закончил, они с Ларсоном обменялись многозначительными взглядами. Шеф вплотную подключил Ларсона к делу Института Антропоморфологии, поскольку расследование зашло не просто в тупик, а в тупик научный, откуда, по его мнению, без Ларсона нам не выбраться. Ларсон тоже меня не перебивал, но регулярно хмыкал и время от времени с безразличным видом посматривал в окно, как бы показывая, что, будь он на моем месте, раскусил бы и Абметова и Бланцетти-Шварца в два счета. Он давно уже лелеял мечту хотя бы на время вылезти из своей лаборатории и поработать, что называется, на свежем воздухе. Иначе говоря — побегать за преступниками самолично. До Ларсоновских хмыканий мне не было никакого дела, а о его неостроумном розыгрыше я больше не вспоминал.

Полученные от Стаса, первоначальные сведения о моделях рефлексирующего разума я представил так, будто впитал их с молоком матери и, как ни странно, Шеф с Ларсоном проглотили это на раз. Чего Шеф не проглотил, так это трехкрылую пирамидку.

— Почему ты выбрал именно ее? Тебе она что-то напомнила?

Я не знал как выкручиваться — ведь о крылатом треугольнике на груди у Номуры я до сих пор никому не сказал.

— Тот торговец сам сунул пирамидку мне в руки. Мы с Татьяной тогда обменялись несколькими репликами. Возможно, одна из них и натолкнула торговца на мысль, что трехкрылая пирамидка может нас заинтересовать.

— Какие реплики? Что именно вы сказали?

Тянуть с ответом не стоило, и я принялся импровизировать:

— Я уже рассказывал, что в во время своего первого посещения Института Антропоморфологии, я наткнулся на странное животное, которое они называли «бикадал трипода», то есть трехногий двухвост. С другой стороны, сувенирные лавки на Оркусе торгуют всевозможными подделками, причем, из-за недостатка воображения торговцы берут в качестве образца вполне земные артефакты, лишь слегка изменяя их, внося или, наоборот, убирая некоторые детали. И мы с Татьяной в шутку предположили, что нам непременно должны предложить что-нибудь трехногое или трехкрылое… Услышав нас, продавец сказал, что у него есть то, что нам надо, и показал трехкрылую пирамидку. Я вспомнил о «бикадале триподе» и купил ее.

Шефа мое объяснение устроило.

— Хорошо, с этим все понятно. Но ты утверждаешь, что Абметов пирамидку не узнал.

— Или очень хорошо это скрыл — мы с Татьяной ничего не заметили.

— Хм, с Татьяной…, то же мне, нашел кого с собой на задание брать! (Я не стал ему напоминать, что он сам разрешил взять Татьяну на Оркус). Глупость какая-то: тебя, гомоида Бланцетти-Шварца и убитого торговца связывает только это нелепая пирамидка.

— Не забудьте про Шлаффера, — напомнил я (о Йохане я в докладе не упоминал).

— Да, — согласился Шеф, — еще и Шлаффер. Он решил, что ты его шантажируешь, но чем? Гомоидами?

— Если бы не его связь с Абметовым, я решил бы что дело в чем-то другом. Во время встречи со Шлаффером в Институте Антропоморфологии, я не успел сказать ему о гномах — помешал Перк.

— Если Шлаффер был с Перком заодно, то он мог правильно истолковать твой намек — ты ведь к этому и стремился. С Абметовым Шлаффера могут связывать только гомоиды. Где сейчас Шлаффер?

Этого я не знал.

— Тогда, получается, что и Симонян в курсе дела — ведь именно он послал Шлаффера в командировку. Побеседовать с ним? — спросил я.

— Съезди к нему завтра, поговори, но так, чтобы ты от него получил информацию, а не он от тебя, — как обычно, принятое решение Шеф озвучил в виде весьма ценного совета, — Тут есть еще один непонятный момент. Как Абметов мог так быстро узнать, у кого из торговцев ты купил пирамидку? Выходит, он или его сообщник за тобой следили.

— Не исключено, — нехотя признал я, — за мною мог следить все тот же Шлаффер.

Шеф обратился к Ларсону:

— Ну а ты что скажешь?

— Что скажу… А скажу, что надо было с самого начала поставить меня в известность. Многих ошибок удалось бы избежать. В конце концов, я мог бы поехать на Оркус вместе с ним, — он кивнул в мою сторону. Не очень-то вежливо говорить о присутствующем коллеге «с ним». Он продолжал:

— Существование гомоидов как таковых я не считаю вполне доказанным…

Чем, интересно, отличается просто «существование» от «существования как такового». Не забыть бы потом у него спросить, размышлял я.

— … возможно твои так называемые гомоиды или гномы — это просто люди, но с измененным генетическим аппаратом. И те отклонения, о которых ты говорил, не более чем обыкновенные психические расстройства, вызванные изменением генома.

Я возразил:

— Но заметь, у гомоидов именно те психические расстройства, что предсказываются теорией.

— Не знаю, не знаю… С теорией я знаком пока только с твоих слов. А ты, в свою очередь, со слов Абметова. Так должен ли я ему верить?

Возражение Ларсона звучало на редкость здраво.

— Хорошо, пусть так… Но не думаю, что дело только в простом дефекте генома — как у больных синдромом Дауна, например. Изменения в психике — это лишь одно из следствий, побочный эффект, так сказать. Я не вижу смысла спорить сейчас о том, чем именно гомоиды отличаются от людей. Для выяснения наших с ними отличий, нам нужно поймать — живым или мертвым —хотя бы одного. Но гомоиды идут на все, лишь бы их тела не были обнаружены. Вспомните, как выкрали тело Джека Брауна. На тех вещах, что я вам передал, вы обнаружили какие-нибудь следы?

Пока Татьяна собирала вещи, я успел обыскать и номер Бланцетти, и номер Шварца. Ничего интересного я не нашел — в номерах были только те обычные предметы, которыми люди пользуются в дороге и еще немного одежды.

— Нет, не обнаружил. Все предметы, незадолго до того, как ты мне их передал, были обработаны дезополимерадом, так что все высшие кислоты разложились, — удрученно объяснил Ларсон.

— Вот видите! — воскликнул я, — Бланцетти нарочно это сделала, будто знала, что назад в отель ей уже не вернуться. Если бы она не была гомоидом, то зачем ей уничтожать свои следы таким способом?

Ларсон возразил:

— Ерунда. Ты сам сказал, что Бланцетти не собиралась совершать самоубийство. Следы уничтожил Абметов — больше некому.

О таком варианте я не подумал.

— Но как он так быстро успел, — недоумевал я, — у меня на каждый замок по полчаса ушло. Это при том, что я использовал специальный сканер!

— Выходит, твой Абметов еще и взломщик первоклассный, — поддержал Ларсона Шеф, — но в целом ты, Федор, прав — гомоиды за собой на редкость тщательно убирают. После Джека Брауна ведь тоже ничего стоящего не нашли. Но ты же общался с Бланцетти! Что она из себе представляла? Ну хоть что-то ты должен был заметить. Может гомоиды едят не так, ходят не так, спят, в конце концов, не так как люди?

— Как она спит, я не видел — случай не представился. Ест, как все нормальные люди. Ходит… Ее походка мне показалась немного неуклюжей, но это понятно — ведь она была мужчиной, вернее, у нее было тело мужчины.

— Не надо понимать меня так буквально, — прервал меня Шеф, — как она ходит, в конце концов, не так уж и важно. Я говорю о существенных отличиях, таких, например, как… не знаю… любые…, — он развел руками.

— Я думаю, внутренне строение тела у них вполне человеческое, за исключением мозга, разумеется. Про их мозг ничего сказать не могу, может, Франкенберг какие-то синапсы попереставлял — не знаю. Но, я почему-то верю в то, что гомоиды не мутанты и не биороботы, они…, в общем, они другие. По другой модели скроены. А модели эти всем давно известны, надо только их тщательно проанализировать.

— Конкретные предложения у тебя есть? — снова обратился Шеф к Ларсону.

— Разумеется, я все, как выразился Федор, проанализирую. Но нельзя исключать и то, что мы имеем дело с какой-то мистификацией. Непонятно только, зачем Франкенбергу нас мистифицировать. Если для того, чтобы привлечь к себе внимание, как к ученому, то почему тогда все окутано такой тайной? Наоборот, ему следовало бы раструбить на весь мир о своем открытии. Но он и его помощники, как и сами гомоиды, предпочитают унести свою тайну в могилу, нежели рассказать о ней кому бы то ни было.

Шеф сделал единственно правильный вывод:

— Нам необходимо найти четвертого гомоида, если он конечно существует. Или доказать, что его нет. Вдруг наш Джон Смит прав и гомоиды действительно представляют опасность для людей? Чтоб больше никаких проколов!

Я подумал, что, если Джон Смит прав, то все у нас идет по плану: из четырех созданных Франкенбергом гомоидов двоих-троих уже нет в живых и, таким образом, человечество — в среднем на пять восьмых — вне опасности. Но вслух я произнес нечто иное:

— У меня нет сомнений, что мы разыщем четвертого гомоида. Но должны ли мы противодействовать, если кто-то — не важно кто — попытается его уничтожить, убить, одним словом?

— А почему кто-то должен его убить? — удивился Ларсон.

Спросить бы у Номуры, подумал я.

— Чтобы он не попал к нам в руки, — за меня ответил Шеф, — безусловно, мы должны препятствовать убийству гомоидов. Если потребуется — мы сами можем это сделать. Но, надеюсь, до такой крайности мы не дойдем. Итак, первое, что предстоит нам с вами сделать, это проследить цепочку Абметов — Шлаффер — Институт Антропоморфологии. В этом нам поможет господин Виттенгер, который некоторым уже знаком, — и Шеф покосился на меня.

— А он что, в курсе наших проблем?

Шеф поморщился — мой вопрос прозвучал и в самом деле глупо, и Шеф его проигнорировал. Он продолжил инструктаж:

— Ты, Хью, просмотри все публикации по всем темам, так или иначе касающимся моделей рефлексирующего разума, искусственного интеллекта и тому подобным вещам. Обратите внимание на авторов — вдруг среди них окажется Абметов, но под другим именем. И вот еще что, Хью, займи по возможности нейтральную позицию — мне не нужны доказательства, что гомоидов вообще не может быть в природе, скорее наоборот — любые доказательства их существования «как таковых».

Здорово он его поддел. Ларсон клятвенно пообещал засунуть свою научную гордость куда подальше и поверить в гомоидов, как в своих детей (которых у него трое).

После такой демонстрации служебного рвения, мне ничего не оставалось, как пообещать найти четвертого гомоида к завтрашнему утру. Шеф ответил, мол, незачем так торопиться и велел Ларсону доложить, что у него нового по Берху. Ларсон скосил глаза в мою сторону.

— Говори при нем, — приказал Шеф, правильно истолковав его взгляд.

— Хорошо. Я тут между делом раскопал кое-что интересное…

— Стоп, — прервал его Шеф, — давайте поступим по-другому. Предлагаю еще раз прослушать последнее сообщение Берха, чтобы ввести Федора в курс дела. Ты ведь не в курсе? — спросил он меня. Я замялся.

— Так, в общих чертах…

— Хм… в общих чертах… ладно, потом объяснишь, что ты подразумеваешь под «общими чертами», а пока послушаем Берха.

И он поставил то самое сообщение, что Берх передал в Отдел на четвертый день своего пребывания на Плероме.

— Ну так что ты там нашел? — спросил Шеф Ларсона, когда мы дослушали доклад Берха до конца.

— Поразительная вещь, доложу я вам, наблюдается… Я проанализировал запись системы контроля за жизнеобеспечением. По официальной версии, эта запись свидетельствует о том, что десятого июля, в 2:05, Сторм вышел со станции Плером-11 и направился к Улыбке Явао. Кроме всего прочего, система контроля записывает гомеостатические показатели астронавта, состояние метаболических процессов…

— Не тяни — выкладывай, — поторопил его Шеф.

— А я что делаю?.. Так вот, по расчетам компьютера возраст того человека, с кого писалась биометрия, находится между сорока и пятьюдесятью годами. И уж в любом случае, ему никак не могло быть всего двадцать четыре года — столько, сколько, по нашим данным, было Грегу Сторму.

Открытию Ларсона был обещан большой успех. Шеф так и выпрыгнул из кресла.

— Ты уверен?.. Ты абсолютно уверен в том, что запись вели не с Грега Сторма?

Ларсон потупился.

— Извините, но вопрос поставлен некорректно. Во-первых, мы не знаем какого возраста был Сторм. Мы знаем лишь то, что написано в его деле, и не более того. Во-вторых, если вы настаиваете на точных цифрах, то вероятность того, что биометрия делалась с человека, чей возраст не превышает двадцать пять лет, равна полутора процентам. Я ответил на ваш вопрос?

— Вполне, — Шеф снова занял свое место, — Берх прав — это чертовщина какая-то!

В докладе Берха чертовщина не упоминалась. Не читал ли Шеф его письма ко мне, там чертовщины — хоть отбавляй.

Ларсон резюмировал:

— Напрашивается вывод, точнее — два. Либо запись системы контроля велась не со Сторма, либо Сторм — не тот человек, чью биографию нам подсунули. Это, в свою очередь, объясняет, почему Яна до сих пор не может найти никаких данных на астронавта Грега Сторма, двадцати-четырех-без малого-лет отроду, урожденного планеты Земля.

— Логично, — согласился Шеф, — хотя с Земли ответ на наш запрос пока еще не пришел.

Я осторожно взял слово.

— Давайте, я сегодня же вылечу на Плером и на месте во всем разберусь.

Шефу мое предложение не понравилось.

— Ты будешь добираться до Плерома недели две — на ТКЛ3504 снова какие-то проблемы. Сейчас гораздо важнее понять, как Берху вести себя дальше и дать ему соответствующие указания.

— Но мы все равно опаздываем почти на неделю. Пока сообщение Берха дошло до нас, пока мы подготовим и отошлем ответ, и пока наш ответ дойдет до Берха, он черти что успеет наворотить.

— Хорошо, скажу по-другому: нам важно понять, что успеет сделает Берх за это время, будет ли он предпринимать какие-либо существенные шаги не дождавшись нашего ответа.

— Непременно будет, — отозвался Ларсон. Шеф кивнул:

— Вот и я этого боюсь.

— Давайте, по крайней мере, сообщим ему о расхождении в возрасте, — предложил я.

— Отпадает, — возразил Шеф, — вы слышали, что Берх сказал. Он собирается спровоцировать ответные действия со стороны Вэнджа и Зимина. Если мы скажем Берху о том, что запись велась не со Сторма или, что Сторм выдавал себя за другого, то он тут же выложит это перед астронавтами. И неизвестно, какова может быть их реакция.

На меня, откуда ни возьмись, снизошло озарение. Я сказал:

— Вам это покажется безумием, но что если Сторм — не человек…

Ларсон хмыкнул. Шеф спокойно потребовал:

— Поясни.

— Предположим, что Сторм не человек, а гомоид…

— А я все сижу и жду, когда же ты вспомнишь про своих любимых гомоидов! — воскликнул довольный Ларсон.

— Хью, твоя проницательность всем давно известна, незачем каждый раз напоминать нам о ней. Пусть он выскажется до конца, — поддержал меня Шеф.

Я выразительно посмотрел на Ларсона — мол, что, съел? Ларсон и ухом не повел. Я же продолжил:

— Систему контроля настраивали на людей. Гомоиды — не люди — это факт. Предположим, что система контроля отреагировала на Сторма таким сложным образом, что нам теперь кажется, будто Сторму не двадцать четыре года, а, скажем, сорок или того больше…

Ларсон снова меня перебил:

— Я понимаю, к чему ты клонишь. Ты думаешь, что раз ты обманулся с возрастом Бланцетти, то и система контроля могла аналогичным образом обмануться с возрастом Сторма.

— На этот раз твоя проницательность тебя подвела. Система контроля не обманулась — она не человек, она воспринимает все как есть. Мозг гомоида работает не так как человеческий. Тело гомоида, по крайней мере, с виду — вполне человеческое. Но тело человека развивалось вместе с его мозгом, они приспособлены друг к другу. А у гомоидов — нет. Эта разница или, лучше сказать, несоответствие компенсируется за счет потребления дополнительной энергии, то есть за счет более активного метаболизма. Следовательно, организм у гомоида стареет быстрее человеческого, хотя внешне это не всегда заметно. Прибавьте сюда психические перегрузки — дереализация, раздвоение — и вместо молодого человека вы получаете…

— …немолодого гомоида, — закончил за меня Ларсон.

— Рациональное зерно в твоих рассуждениях, бесспорно, есть, — растягивая слова, как бы размышляя по ходу дела, изрек Шеф, — но скажи на милость, с какой стати ты вообще вдруг вспомнил о гомоидах? Какое отношение имеют гомоиды к делу Сторма? Что-то мне подсказывает, что ты неспроста о них вспомнил. Уж не те ли это «общие черты», о которых ты сказал раньше, навели тебя на мысль об участии гомоидов в деле Сторма?

Удивление Шефа было понятно, ведь в официальном докладе Берх не рассказал о своей встрече с пожилым незнакомцем на ТКЛ3504. Я не думаю, что он скрыл встречу с Абметовым умышленно, скорее, он просто не придал ей значения. Мне пришлось восстановить этот пробел.

— Дааа, —протянул Шеф, — с дисциплиной у нас плоховато… — он имел в виду запрет на любой несанкционированный обмен служебной информацией между сотрудниками, — но об этом — в другой раз. Так ты считаешь, что тем собеседником был Абметов?

— Описание внешности Берх дал не слишком определенное, но сама манера… Да, я думаю, Берх встретил Абметова. Теперь ясно, почему мы сколько ни искали, не нашли ничего на Сторма — гомоиды следов не оставляют!

— Итак, на лицо связь: Плером — ТКЛ3504 — Абметов — гомоиды. Кстати, внешность Сторма тебе никого не напомила? Может тогда, у Франкенберга, ты видел его снимок среди прочих?

— Нет, думаю, я бы вспомнил. В кабинете Франкенберга снимка Сторма не было.

Шеф был немного разочарован — он ожидал другого ответа.

— Жаль… А ты, Хью, что думаешь?

— Сыщики у нас — вы, вам и прослеживать связи. Мое дело — научная или, как вы говорите, техническая сторона вопроса. Я не берусь утверждать вот так голословно, без предварительной подготовки (намек на меня, очевидно), но система контроля за жизнеобеспечением… черт, какое длинное название, пусть будет для краткости СКЖ, так вот… СКЖ снимает показания и с головного мозга в том числе. У меня нет под рукой гомоида, чтобы все проверить точно, но на мой взгляд, запись работы мозга вполне человеческая. Никаких видимых отклонений нет, но, в свете новой версии Ильинского, я постараюсь проверить все еще раз. В данный момент, меня вот что смущает… Смотрите, на Оркусе есть воронки, на Плероме — каньон Улыбка Явао, гомоид по имени Бланцетти-Шварц…

— Давайте называть его, как он сам себя назвал — Антрес, а то мы запутаемся, — прервав Ларсона, предложил Шеф.

— Хорошо, — согласился Ларсон, — итак, Блан… тьфу, Антрес свалился в Большую Воронку, Сторм — в каньон Улыбка Явао. Фед, ты только не обижайся, но не это ли совпадение натолкнуло тебя на мысль о том, что Сторм — гомоид. Ты, не отдавая себе отчета, сопоставил случай с Антресом и случай со Стормом. Отсюда и все твои выводы.

Я возразил:

— Во-первых, если бы я после каждой подобной реплики на тебя обижался, то ты бы сейчас здесь не сидел (я сам не понял, что хотел сказать, но прозвучало это весьма угрожающе), а во-вторых, те совпадения, что ты обнаружил можно трактовать и в мою пользу. Предположим, что Вэндж с Зиминым узнали в Сторме гомоида, то бишь, не человека, и тогда гомоид по имени Сторм поступил так же, как поступил бы любой гомоид на его месте — исчез, одним словом. Ведь у нас нет его тела, стало быть, его следует считать исчезнувшими, а не погибшими.

Шеф слушал нас со все нарастающим беспокойством — ему не нравилось, что мы перешли на личности.

— Можно мне сказать? — прорычал он так, что не позволить ему этого было бы чистым самоубийством. Мы посмотрели на Шефа с той предельной преданностью, на которую способны, как мне казалось раньше, только государственные чиновники.

— Ларсон, мы тут обсуждаем не Ильинского, а Сторма, посему держи свой психоанализ у себя в подсознании — там ему самое место. Гомоид Сторм — или нет, не зависит от того, что ты думаешь о своем коллеге. А ты, — сказал он мне, — запомни раз и на всегда: в моем кабинете будет сидеть тот, кому я прикажу, а тот, кому НЕ прикажу, будет сидеть совсем в другом месте…

— На Плероме, например… — вырвалось у меня против воли. Мне захотелось провалиться сквозь землю. Но Шеф, почему-то, не убил меня на месте, а, наоборот, согласно кивнул:

— Да, в том числе и там…— и, повысив голос, приказал: — Всё! Забыли на время о гомоидах, давайте решать, что делать с Берхом.

Я робко предложил:

— Давайте сперва попробуем понять, как могли развиваться события с того момента, как он отослал нам последнее сообщение. У Берха было две версии. По первой версии, Вэнд и Зимин умышленно убивают Сторма. Но сам Берх больше склонялся ко второй версии — версии инсценировки. Чтобы ее проверить, он проанализирует запись СКЖ так, как это сделал Хью. Берх, кстати, упомянул в конце своего доклада, что запись может быть подделана. И поэтому нам надо исходить из того, что Берх обнаружит или, уже обнаружил, нестыковку с возрастом Сторма. Если так, то он сообщит об этом астронавтам. И они…честно говоря, пока не знаю, что они предпримут в ответ…

— Ясно, — сказал Шеф, — теперь ты, Ларсон…

Биолог прокашлялся и глядя куда-то в сторону изрек:

— Рискуя навлечь на себя гнев моего молодого коллеги, я в очередной раз позволю себе с ним не согласиться, — последнее слово он произнес полушепотом.

— Валяй, — ответил я равнодушно, — не соглашайся.

Ларсон продолжил:

— Я знаю Берха уже много лет (намек на то, что я работаю в Отделе всего три года) и за то время, что мы работаем вместе, я успел его хорошо изучить… Мне запретили высказываться по поводу того, как строит свои умозаключения…. — тут он осторожно поднял глаза на меня.

— Про Берха можно, — Шеф понял, что именно пытается сказать Ларсон, — давай покороче.

— Так вот. На основе моих многолетних наблюдений, я прихожу к выводу, что Берх начнет с проверки первой версии — той, что, по его мнению, менее вероятна…

— Что ты подразумеваешь под многолетними наблюдениями? — перебил Ларсона Шеф.

— А то, что Берх по натуре человек очень осторожный. Даже, я бы сказал, нерешительный…

— Тоже мне — новость, — буркнул я.

Шеф попробовал ответить за Ларсона сам:

— Ты хочешь сказать, что Берх попытается обвинить астронавтов в убийстве. Те испугаются, поскольку обвинение в убийстве — вещь не шуточная, и сами выложат ему всю правду. Но Вэндж и Зимин на слабонервных не похожи. И потом, причем здесь нерешительность Берха?

— Сейчас объясню. Во-первых, когда я говорил, что Берх изберет первый вариант, я имел в виду вовсе не те рассуждения, что вы только что привели… Во-вторых, вы знаете, что все сотрудники Отдела, время от времени обязаны проходить психологические тесты. В том, как Берх отвечал на вопросы теста, я заметил одну закономерность. Нет, лучше я объясню на примере. Можно я возьму для примера Феда, — он спросил у Шефа, а не у меня, — здесь нет ничего личного, все сугубо в интересах дела.

Шеф благосклонно позволил. Окрыленный Ларсон повернулся ко мне. Его тон совершенно изменился — оседлав своего любимого конька, Ларсон почувствовал прилив вдохновения.

— Представь, — говорит он, — что у тебя есть альтернатива, иначе говоря, выбор из двух возможностей. Для пущей наглядности, возьмем пример из жизни. Ты разгадываешь кроссворд. Нужно найти слово из пяти букв и это слово является ответом на вопрос «Кто убил Сторма?». Какие у тебя варианты?

— Ты имеешь в виду «Вэндж» и «Зимин»? — догадался я.

— Вот именно! — обрадовался Ларсон, — в обоих именах пять букв, следовательно, по числу букв, подходят оба слова. Но верный ответ — только один. При этом, может случиться так, что оба варианта — и «Вэндж» и «Зимин» неверны. Тогда ты вообще не будешь знать, как поступить. Но к счастью, вероятность того, что ни Вэндж, ни Зимин Сторма не убивали, очень мала.

— Вот с этим я не согласен, — возразил я. Ларсон поморщился:

— Ты не понял — мой пример — условный. Лучше, слушай дальше. Ответ «Вэндж», на твой взгляд, более вероятен и внутренне ты к нему склоняешься. Причины тому могут быть самые разные. Ну, скажем, не по душе тебе Вэндж и все тут! Ответ «Зимин» тебе кажется существенно менее удачным, чем «Вэндж». Вписав в кроссворд какое-то одно из этих имен, ты должен проверить остальные слова из кроссворда. Если все сойдется, то слово найдено верно, если нет — то придется слово стереть и вписать вместо него другое. Ошибиться один раз для тебя не критично. Итак, какое слово ты выберешь?

— Думаю, что «Вэндж», раз уж я к нему склоняюсь.

— Отлично! А вот Берх, при тех же условиях, выберет сначала слово"Зимин".

— Странно… А объяснение этому имеется?

— Конечно. Начнем сначала. Пусть существует один шанс из десяти что оба слова — «Вэндж» и «Зимин» — не подходят. Далее, пусть два шанса из десяти, за то, что выбор «Зимин» верен и, соответственно, семь из десяти, что верным будет выбор «Вэндж». Запомнил?

— Запомнил.

— Хорошо. Ты сказал, что сначала попробуешь слово «Вэндж». При этом, если ты окажешься не прав, у тебя остается выбор «Зимин» или вообще никакого. И шансы распределятся, как два к одному. Согласись, ситуация возникает достаточно неопределенная.

— Два к одному? Почему же, играть можно…

— Это не игра. В том смысле, что ситуация с Вэнджем и Зиминым уникальна. У тебя больше не будет возможности сыграть еще раз в такой же кроссворд, а потом еще раз и так далее…

Дабы не затягивать объяснение, я согласился:

— Хорошо, твоя взяла, два к одному — это не очень приятно.

— Вот-вот, и я о том же. Но как ведет себя Берх? Сначала он выбирает слово «Зимин». Если угадал — отлично, а если нет, то в запасе есть еще вариант «Вэндж», который, теперь уже семь к одному, что верен. Надеюсь, ты не станешь спорить, что семь к одному — это лучше, чем два к одному. Если слово «Зимин» неверно, то можно смело ставить на Вэнджа — вот в чем суть. От состояния неопределенности Берха отделяет два шага, а тебя — один. Берх как бы оттягивает, откладывает на потом неудобную для себя ситуацию…

— Иными словами, сила воли у него никудышная, — вынес я Берху приговор.

— Можно и так… но я этого не говорил, — поспешил откреститься Ларсон.

— Хорошо, но в реальном расследовании, с коим мы и Берх имеем дело, даже один раз ошибиться очень нежелательно.

— Привычка есть привычка. Берх поступит так, как обычно поступает — и ничего тут не попишешь, — вздохнул Ларсон.

— Стой, что за бред ты несешь! — вдруг опомнившись, всполошился я, — тебе Берх что, гомоид что ли? С чего это он должен по формулам действовать?

— Не должен, но будет! — завопил в ответ Ларсон.

— Все, на сегодня хватит, — остановил нас Шеф и посмотрел на часы, — мы уже три часа совещаемся, но так ни к чему и не пришли. Поэтому мое решение будет таким… Яна, пошли сообщение Берху, — сказал Шеф в экран, — передай ему следующее: немедленно после получения данного сообщения покинуть Плером и ждать дальнейших указаний на терминале ТКЛ3504. О прибытии на терминал немедленно нас информировать. Это все… Вас это тоже касается, — сказал он нам с Ларсоном. Он хотел сказать, что совещание закончено.

В целом, с его решением я был согласен. Если Шефа не подвели часы, и мы действительно совещались три часа подряд, то они пролетели как три минуты. Два раза Яна приносила нам по чашке кофе. Ей очень хотелось остаться и послушать, о чем мы так долго болтаем, но замечая, как при ее появлении мы сразу замолкаем или начинаем говорить о вещах абсолютно ничего незначащих, ей становилось ясно, что содержание беседы для ее ушей не предназначено. Я заметил, что в шефский кабинет она входила с неизменной улыбкой, а выходила… ну разве что с пустыми грязными стаканами, и мне было немного обидно за нее. Впрочем, я ни разу не видел, чтобы женщина несла пустые грязные стаканы с улыбкой. Вот мужчины — другое дело. При некоторых обстоятельствах, — когда, например, мыть стаканы лень, а душа — горит, можно и из грязных…