Глава 2
Будильник, составленный из песочных часов, дырявой кастрюли и маленького заклинания, грохотал, словно отряд мамонтов в посудной лавке.
— Ага, уже встаю, — сказал Арс Топыряк, взмахами руки пытаясь заткнуть мерзопакостный прибор.
— Если опоздаем на контрольную, то у нас будут проблемы, — замогильным голосом сказал Шнор Орин. — Надо идти.
— Да, — неимоверным напряжением воли Арс заставил себя сесть.
Одной из хитрых и до сих пор не изученных особенностей студенческого организма является полное отсутствие в нем бодрости в утренние часы, когда необходимо посещать занятия. Зато кипящая энергия пробуждается в телах учащейся молодежи ближе к вечеру, когда учеба давно закончена, и излишек сил волей-неволей приходится употреблять на развлечения и проказы.
Шнор и Арс в этом ничем не отличались от прочих студентов. Только угроза в лице поцента Злоста Простудилиса, обещавшего на сегодня зверскую контрольную, могла заставить их проснуться в такую рань.
Поминутно зевая и едва не засыпая на ходу, приятели добрались до университета, благо до него было всего десять минут ходу. Тут их глаза, до сего момента безжалостно слипавшиеся, одновременно вытаращились.
— Ничего себе, — сказал Шнор.
У самых ворот Магического Университета расположилась небольшая палатка, вроде тех, что используют торговцы. Она была такого ярко-пурпурного цвета, что при взгляде на нее любой мог ощутить себя бешеным быком. Внутри виднелось толстое лицо. Поверх всего этого трепетал на ветру намалеванный ядовито-желтыми буквами плакат: «Работта для студентов! Скидки! Горантия!».
При чем тут скидки и гарантия, догадаться было сложно.
Драконьи головы, охраняющие ворота, косились на палатку неодобрительно, но поделать ничего не могли — стояла она за территорией МУ.
— Подходите, молодые люди, — сказало лицо с натужной благожелательностью, — записывайтесь! Заработаете кучу денег, не прилагая особенных усилий!
Винтус Болт торчал на вербовочном пункте с самого восхода, и пока дело у него шло ни шатко ни валко. За годы, прошедшие после окончания университета, волшебник напрочь забыл, что студенты очень редко приходят на учебу вовремя.
— А чего надо будет делать? — поинтересовался Арс.
— Работа очень разнообразная, зависит от имеющихся навыков и способностей, — с энтузиазмом, достойным расхваливающего товар торговца старьем, сказал Винтус Болт, — вот вы с какой кафедры?
Студенты стояли далеко, и разглядеть вышитый на их мантиях символ было сложно.
— Демонологии, — вздохнул Топыряк.
— Ну… э… ы… и для вас дело найдем! Демонов, конечно, заклинать не придется, но навыки практического колдовства, я думаю, у вас хорошие…
— Ничего не понял, — недоуменно проговорил Шнор Орин. — Что за работа? На кого?
— Если вам интересно, приходите сегодня в семь вечера в дом шесть по улице Дымных Холмов, — поспешно сказал Винтус Болт, чуя, что добыча готова сорваться с крючка. — Там узнаете подробности!
— Пойдешь? — спросил Шнор у Арса, когда они миновали драконьи головы.
— А то, — ответил Топыряк мрачно. — Даже если там заставят подметать пустыню или шнурки гладить. Деньги нужны. Если не найду подработку, то скоро жрать будет нечего…
Из недр здания донесся мощный тягучий гул — висящий У ректората колокол давал знать, что занятия начались. Арс и Шнор перешли на бег — поцент Злост Простудилис очень не любил, когда к нему опаздывали.
А во гневе он был страшнее всех демонов Нижнего мира.
Улица Дымных Холмов нашла себе место на левой окраине Ква-Ква. В городе имелись улицы куда более древние, длинные, широкие или прославленные, но улица Дымных Холмов всегда гордилась безупречной репутацией. Прямая, как полет стрелы, она тянулась с востока на запад между трехэтажными домиками с красными черепичными крышами.
Если бы дома умели ходить и разговаривать, то эти при встрече непременно снимали бы друг перед другом шляпы и осведомлялись о здоровье. Жаловались бы на воду в подвалах, дыры в стенах и обсуждали поведение соседей.
Дом номер шесть выбивался из общего ряда, словно дог в стае болонок. Вокруг мрачного строения, помеченного этой цифрой, оставалось пустое место, будто соседние здания шарахнулись от него, желая стоять подальше. Судя по заколоченным окнам, здесь не жили.
Арс постучал в дверь не без робости.
— Входите! — донесся изнутри голос, радушия в котором было меньше, чем в рыке разбуженного медведя.
В доме пахло чем-то сухим и сладким, словно в доме обитали призраки погибшего страшной смертью печенья.
— Вам прямо, — сказал скучающий на хлипкой табуретке поллитртриналох Цук Цурюк, посаженный у двери встречать визитеров, — там сейчас начнут…
Арс кивнул и зашагал по темному коридору. Доски под ногами скрипели, словно старые кости, а под полом что-то шуршало, точно из земли там выкапывались скелеты, срочно желающие устроиться на работу…
Дверь в конце коридора открылась с душераздирающим скрипом. Но вместо мрачного и плохо освещенного помещения, подходящего для темных дел, которым только и твориться в таком доме, за ней оказался похожий на учебную аудиторию зал.
И здесь, судя по всему, собралась добрая половина университета. В глазах рябило от мантий красных, черных, зеленых и синих, среди повернувшихся к Арсу лиц было немало знакомых. Из задних рядов ему помахал ручишей двоечник Рыггантропов.
— Закройте дверь, молодой человек и не стойте на пороге, — резкий голос донесся от расположившейся у стены кафедры. Стоящий за ней волшебник ростом поспорил бы с крепостной башней, а худобой — с последователями секты Об-Мани-Падла-Хам, которые съедают по рисовому зернышку в день. — Мы начинаем.
Кивая по дороге знакомым, Топыряк протиснулся к Рыггантропову. Рядом с двоечником, шевеля мохнатыми длинными ушами, устроился представитель расы йода Тили-Тили, больше известный под прозвищем Трали-Вали.
Арса он приветствовал бодрым шипением и радостной гримасой на коричневом, словно сгнившее яблоко, лице.
— И вы тут? — спросил Топыряк, осторожно усаживаясь на стул, который по древности мог, судя по всему, поспорить с самим городом.
— А то, — отозвался Рыггантропов рокочущим басом, — мы тут, типа, в натуре…
— Тихо! — волшебник за кафедрой постучал по ней костлявым кулаком. Звук получился такой, словно палкой лупили по дереву. — Мы начинаем. Позвольте представиться. Мое имя — Дубус Хром-Блестецкий, но те из вас, кто станет работать у нас, будет называть меня проще — босс…
— А что это значит? — спросил Рыггантропов таким гулким шепотом, что слышно его было, наверное, даже на улице.
Хром-Блестецкий не снизошел до ответа, лишь посмотрел так презрительно, что Рыггантропов сгорел бы от стыда, если бы знал, что это такое.
— Скоро выборы мэра, — сообщил волшебник, — и именно на этих выборах вам предстоит работать агитаторами.
В наступившей тишине стало слышно, как потрескивает что-то в голове у Рыггантропова.
— Вы будете делать, что я скажу, — продолжал Хром-Блестецкий, — выполнять мелкие магические работы, всякие поручения, и получать за это… бубль в день. Кто не согласен — может уходить.
Желающих не нашлось. Хром-Блестецкий пожалел, что предложил так много.
— Отлично, — кивнул он и зашуршал пергаментом, — тогда по одному подходите ко мне и записывайтесь…
В помещении тут же воцарилась суматоха, которая бывает, если в толпу бросить несколько золотых монет — все дружно ринулись в одном направлении, раздались взвизги, крики и треск держащихся на последнем издыхании ребер.
— По одному! По одному! — вопиял Хром-Блестецкий, тщетно пытаясь навести порядок. У него был бы шанс, имей он дело с сатирами, кентаврами или еще какой буйной расой.
Но не со студентами. Каждый стремился попасть в список первым, и для этого был готов топтать, пихать и давить конкурентов.
Лишь будущие демонологи да еще несколько особо умных или тормозных студиозусов остались сидеть.
— Ну что, типа, — сказал Рыггантропов, — запишемся, в натуре?
— Почему нет? Деньги неплохие!
Тили-Тили прошипел что-то одобрительное. Говорить он просто не умел, а если и умел, то тщательно это скрывал.
— Ладно, побудем этими, как их, — подвел итог дискуссии Рыггантропов, — аллигаторами…
Он встал и медленно, словно айсберг, двинулся к кафедре. Дорога перед Рыггантроповым, внешностью напоминающим смесь носорога с гориллой, освобождалась словно по волшебству. Должно быть, заслуженный двоечник знал какую-то магию, неподвластную другим.
В арьергарде однокашника следовали Арс и Тили-Тили.
— Фамилия? — прохрипел Хром-Блестецкий, когда перед ним возникло лицо (за неимением другого употребим это слово) Рыггантропова. Волшебника пихали и толкали со всех сторон, и левой рукой он крепко держался за кафедру, правой пытаясь водить пером по пергаменту.
На лице у него застыло настолько скорбное выражение, что ему позавидовал бы любой взыскующий славы мученик.
— Чья? — тупо моргая, спросил Рыггантропов.
— Имя?
— Чье?
— Чья Чье, ну и имечко. Специализация?
— Демонология! — подсказал из-за спины двоечника Арс, заподозривший, что без помощи со стороны Рыггантропов составит правильный ответ не скоро.
— Записан. Следующий. — Хром-Блестецкий на протяжении всего диалога так и не поднял головы.
Недоуменно моргающего Рыггантропова оттеснили в сторону.
— Имя?
— шшшш…
Тут уж Хром-Блестецкий глаза поднял. И едва не подпрыгнул от ужаса: на него, чуть приподнимаясь над кафедрой, блестящими большими глазами смотрела коричневая морщинистая голова, снабженная длинными мохнатыми ушами. Уши тревожно шевелились.
— Матерь демонов! Это еще что такое? — испуг вырвался истошным воплем.
— Это йода, его зовут Тили-Тили, специальность — демонология, — сообщил Арс, предупреждая вопросы.
— Сссс, — согласился Тили-Тили.
— А разговаривать он умеет? — стараясь не слишком сильно лязгать зубами, спросил Хром-Блестецкий.
— Ну… эээ… не очень.
— Такой нам не нужен! Агитатор должен быть разговорчивым!
— Зато он хорошо умеет вызывать демонов, — доверительно сообщил Арс, — и любит этим заниматься.
— Не пробуйте меня напугать! — волшебник гордо выпятил тощую грудь, по крайней мере пространство между шеей и животом. — Демоны куда менее страшны, чем ханы, князья и прочие, с кем мне приходилось иметь дело…
— Тогда отказ в работе можно воспринять как расовую дискриминацию! — не сдавался Арс. — И об этом возмутительном факте будет сообщено всем…
— Э, — Хром-Блестецкий побледнел так, что если бы не мантия, то тощий волшебник слился бы с беленой стеной, — какая дискриминация? Вот, Тили-Тили, уже записал…
Когда выбрались из толкучки, то йода вид имел довольный, словно только что сдал сессию, у Арса оказалась порвана на плече мантия (так основательно, словно ее ухватили зубами), а Рыггантропов выглядел несколько ошеломленным. Учитывая его невыразительную физиономию, это означало, что он потрясен до глубины души.
— Так я что теперь, Чья Чье, в натуре? — спросил он после пяти минут непрерывного сопения и почесывания затылка.
— Похоже на то, — кивнул Арс. — Придется откликаться на это.
— Те, кто записались, могут идти, — раздался из-за груды тел в разноцветных студенческих мантиях полузадушенный голос Хром-Блестецкого. — Завтра явка к десяти утра, начинаем работать…
За ночь дом номер шесть на улице Дымных Холмов не изменился. Разве что над дверью появилась вывеска с загадочной надписью: «Ссамый главный придвыборный штаб». А под ней — двое мордоворотов того типа, что способны разговаривать только односложными фразами: «ну», «чо?», «а?», «в глаз»…
На Топыряка мордовороты покосились без особой приязни, но ничего не сказали.
Великий поллитртриналох Цук Цурюк обнаружился на том же месте. Широкое рябое лицо его было настолько мрачным, что его можно было использовать вместо маски истязаемого демона.
Заключенный внутри поллитртриналоха ассенизатор Краск Пух всей душой рвался к милым сердцу выгребным ямам и коллекторам, жаждал полной грудью вдохнуть родных миазмов…
Но Винтус Болт и Хром-Блестецкий цепко держали его в своих колдовских ручонках. Чтобы Цук Цурюк не сошел с ума от безделья, его нагружали мелкими поручениями. С ними вполне справился бы и десятилетний мальчик, и, помимо прочего, Краск Пух страдал от унижения.
— Вот, возьми, — сказал он, протягивая Арсу нечто круглое.
— Что это? — поинтересовался Топыряк, поворачивая штуковину так, чтобы на нее упал свет.
— Значок, — лаконично ответил поллитртриналох.
На ладони был вырезанный из дерева кругляш, на котором чья-то шаловливая рука изобразила нечто похожее на свинью, в пасть которой вставили арбузную корку. Надпись внизу гласила: «С Мосиком Лужей — к светламу будуюсчему!»
Судя по всему, свинья символизировала мэра.
— И зачем это?
— Узнаешь.
Пожав плечами, Арс прикрепил значок на мантию. Спустя десять минут он сидел на том же стуле, что и вчера, и следил за Хром-Блестецким. Маг расхаживал перед собранными вместе агитаторами, напоминая цаплю, бродящую по болоту в поисках лягушек.
— Сегодня у вас первый рабочий день, — вещал он, — и я должен провести этот, как его… инструктаж! Начнем с того, что каждый из вас получил значок! Так вот, снимать этот значок во время работы — запрещается! Перемещать его под верхнюю одежду — запрещается! — фразами Хром-Блестецкого можно было рубить деревья.
Топыряк вздохнул. Эстетическая ценность значка была сомнительной.
— С сегодняшнего дня вы будете встречаться с большим количеством людей, — продолжал поучать тощий волшебник, — и для каждого из них вы должны быть символом счастья и благоденствия, которые принес в наш город мэр Мосик Лужа…
— А он что, и вправду принес? — спросил кто-то из агитаторов.
— Э… как бы да… — Хром-Блестецкий задумался. — По крайней мере в метафорическом смысле… Или принесет в будущем? В общем, неважно на самом деле, принес он их или нет, главное — чтобы каждый, кто видит и слышит вас, так думал! Понятно?
Негромкое мелодичное сопение, донесшееся до Арса, красноречиво заявило, что Рыггантропов слушает инструктаж с величайшим вниманием.
— Вы будете лицом самого мэра. И по вас станут судить о нем!
Арс покосился на Тили-Тили, который больше всего напоминал оживший кошмар алкоголика, и подумал, что если о Мосике Луже будут судить по такому агитатору, то шансов победить у него немного…
— Помните, что с помощью заклинаний я всегда буду знать, что делает каждый из вас! Так что не пробуйте увильнуть от работы! Лентяи и халтурщики будут строго наказываться!
Студенты грустно переглядывались. Похоже было, что работать придется всерьез. О том, чтобы обмануть опытного волшебника, специалиста по управленческой магии (большую часть которой составляют подсматривающие заклинания), нечего было и думать.
— Все поняли? Тогда сейчас я выдам вам задания. Сегодня предстоит вешать растяжки и расклеивать плакаты…
Арс толкнул плечом Рыггантропова. Двоечник всхрапнул, словно испуганный конь, открыл глаза.
— Что, перемена?
— Ага, она самая, — сказал Топыряк ядовито, — просыпайся, пойдем работать!
Самая лучшая гостиница Ква-Ква называлась «Три носка». По крайней мере, лучшей считал ее хозяин, бывший уличный борец Гранд Кобызяк. Правдолюбы, пытавшиеся поведать ему о шастающих по комнатам тараканах, щелястых стенах и мокром постельном белье, почему-то быстро умолкали и соглашались с тем, что были не правы…
Какую-то роль в этом играла привычка Гранда Кобызяка во время разговора потирать руки. Громадные, мозолистые лапищи, по твердости не уступаюшие гранитным плитам. Но с чем никто не спорил — «Три носка» была гостиницей безумно дорогой и поэтому ужасно престижной. Тут останавливались (описав потом пребывание в Ква-Ква в поэме «Пять дней пыток») эльфийские владыки Лоскута Высокий лес, прошлый китежский князь и множество других правителей, одно перечисление которых заняло бы несколько страниц.
Естественно, что всемирно известного поллитртриналоха Цук Цурюка поселили именно сюда. Винтус Болт и Хром-Блестецкий скрипели зубами над каждым бублем, который приходилось отдавать Гранду Кобызяку. но исправно платили.
Ведь поселись всемирно известный поллитртриналох на каком-нибудь вонючем постоялом дворе в Норах, это вызвало бы ненужные вопросы: так ли он всемирно известен? так ли он известен вообще? и поллитртриналох ли он в принципе?
Вечерами, после «работы» в «Ссамом главном придвыборном штабе», Краска Пуха привозили в «Три носка» в специально нанятой карете, так что сбежать не было никакой возможности.
Бывший ассенизатор сидел внутри поскрипывающей деревянной коробки на колесах, с отвращением вдыхал запах лаванды, исходящий от мягких сидений, и смотрел в окошко, за которым мелькали улицы родного города.
На противоположном сидении переговаривались Хром-Блестецкий и Винтус Болт. В речи их мелькали заумные магические термины: «мотивация», «базисные потребности», «инфляция политических ценностей» и «массовое сознание».
— Вот мы и приехали, — сказал Винтус Болт, когда карета остановилась, — не проспи завтра. Мы заедем за тобой в девять.
Краск Пух мрачно кивнул. Выбравшись из кареты, он оказался перед широкими, покрытыми ободранной позолотой дверями. Над дверями висела огромная вывеска: «Три наска». Ниже, для особо непонятливых, имелась приписка «Луччая гастиница в Ква-Ква».
Около дверей топтался маленький, но очень широкий гном в одежде, состоящей на первый взгляд из одних галунов, аксельбантов и бороды. В «Трех носках» он исполнял обязанности швейцара.
— О, масса Цурюк! — сказал гном, завидев постояльца, — проходите! Хей-хо! По непонятной прихоти хозяина он изображал чернокожего и безбородого выходца из Лоскута Пески, подделывал акцент (с тем же успехом, как крокодил мог прикинуться елкой) и вставлял в речь тамошние словечки. — Благодарю! — пробормотал гном, получив бубль. — Доброго вечера, масса Цурюк! «Ладно хоть не длина», — мрачно подумал Краск Пух, входя внутрь. — О, как мы рады вас видеть! — к постояльцу тут же подскочил слуга, в лице которого абсолютно все, от прыща на подбородке до прилизанных волосенок на макушке, излучало угодливость. — Что будете сегодня на ужин? Есть копченые павлины, соус фу-дрянь-блин, лососевые палочки, обжаренные в меду верблюжьи носы…
— А сосиски? — спросил Краск Пух. — Такие обычные, жирные, блестящие, в которых больше опилок, чем мяса?
— Э, — в глазах слуги мелькнула паника, — мы найдем… обязательно!
Он думал, что знает все о прихотях богатых клиентов, готов был к тому, что у него потребуют ванну из молока или жареные птичьи язычки, но с сосисками сталкивался впервые.
— Полейте их ядовитым кетчупом. Ну, знаете, есть такой, что делается из уксуса с добавлением красной краски.
— Хорошо, — кивнул слуга, судорожно соображая, где добыть такой кетчуп. — Все будет в лучшем виде. А вы пожалуйте в подъемник.
На верхний этаж клиентов возносили (другого слова не подберешь) через проходящую сквозь здание шахту, по которой вверх-вниз ползала висящая на прочных канатах большая корзина. В движение она приводилась некоторым количеством троллей.
Краск Пух не без опаски открыл дверцу в боку корзины и ступил внутрь. Прутья под ним гостеприимно затрещали.
— Поехали вверх, — крикнул вниз слуга, — третий этаж…
Послышалось шуршание, словно много очень маленьких камушков терлись друг об друга, а затем голос, который проще всего описать как «гранитный», проскрежетал:
— Навались, парни.
Зашуршало громче, на этот раз терлись крупные глыбы, составляющие не мозги, а то, что заменяет троллям мускулы. Завращались огромные вороты, пропущенные через многочисленные блоки веревки натянулись и заскрипели, корзина рывками поехала вверх.
Краск Пух предпочел бы банальный подъем по лестнице, но в данной ситуации выбора он был лишен. Занимающий один из лучших номеров гость не должен утруждать себя подобным образом.
Мимо проезжали стены, шуршание внизу стало тише. Проплыл и остался ниже второй этаж, потом появился третий.
— Стой, парни, — совсем слабо донесся гранитный голос, и корзина встала.
Зубы Краска Пуха звучно клацнули.
Номер его был ужасающе велик, состоял из гостиной, спальни, ванны и туалета, так что привыкший к тесному жилищу, в котором «комната» была понятием условным, ассенизатор всерьез опасался, что однажды заблудится и не сможет выйти.
Но что самое страшное — тут было чисто и хорошо пахло.
Краск Пух мечтал хотя бы о пятнышке грязи на ковре, о кучке мусора в одном из углов, о родном запахе отбросов. Но бдительная прислуга была все время начеку, горничная два раза в сутки осуществляла безжалостные набеги, с помощью тряпок, швабр и теплой воды уничтожая само воспоминание о нечистоте…
Краску Пуху приходилось терпеть.
Не успел он стащить надоевший балахон, как в дверь постучали. Судя по всему, доставили сосиски. Ассенизатор не удивился бы, что для скорости их изготовили из копченых павлинов. А на кетчуп пустили какой-нибудь редкий соус, продаваемый по каплям.
— Войдите, — буркнул Краск Пух, вновь входя в роль великого поллитртриналоха. Роль эта требовала надменно пучить глаза и выпячивать нижнюю челюсть, чем он и занялся.
Дверь открылась, в комнату въехала тележка на колесиках. На тележке стояли закрытые блестящими крышками блюда, а толкающий ее слуга почему-то оказался облачен в глухую черную мантию с капюшоном.
— Ваши сосиски, господин, — сказал он.
— Поставь на стол и можешь быть свободен.
Краск Пух отвернулся в полной уверенности, что слуга выполнит все, что ему прикажут. Работающие у Гранда Кобызяка люди были вышколены так, что исполняли желания клиента иногда быстрее, чем тот успевал их не то что высказать, а просто ощутить.
Поэтому великий поллитртриналох был немало удивлен, когда через пять минут повернулся к столу и обнаружил там слугу в мантии. Тот стоял, направив на постояльца какой-то раздвоенный пруток, а из-под капюшона доносилось тихое бормотание.
Краск Пух отшатнулся — сумасшедший? Но такого бы не взяли в слуги!
Но тут волосы на голове ассенизатора шевельнуло непонятно откуда взявшимся горячим ветром, а кончики прутка засветились малиновым пламенем. Бормотание сделалось громче.
Стало ясно — магия.
— Ах вы так, да? — вскричал Краск Пух, вложив в этот возглас всю накопившуюся за последние дни злость. Он был сыт по горло волшебниками, их грязными чародейскими делами, мерзким колдовским презрением ко всем вокруг…
Краск Пух шагнул вперед и от всей души врезал типу в черной мантии туда, где под капюшоном должна была быть челюсть. Судя по уверенному, твердому стуку, она находилась на месте
— Аргх, — удивленно сказал волшебник и брякнулся на задницу.
— Вон! — рявкнул поллитртриналох, мгновенно превратившийся в разгневанного ассенизатора, и замахнулся ногой…
Пинок пришелся в пустоту.
Волшебник, демонстрируя присущую его породе увертливость, ловко вскочил на ноги и одним движением выскочил в коридор. Когда пылающий праведным гневом Краск Пух выглянул за дверь, там было пусто…
Единственное, что его утешило, — сосиски оказались настоящими, из жира, хорошо перемешанного с мелкими опилками. Кетчуп был настолько ядовит, что им отравилась бы крыса.
Для Краска Пуха наступил такой редкий в последнее время момент радости.
Шнора Орина разбудил стук входной двери. Потом начали раздаваться звуки, которые обычно производит человек, пытающийся тихо пройти через темную комнату: приглушенные удары, стук падающей мебели, сдавленные проклятия…
— Да ладно, не дергайся, я уже не сплю, — сказал Шнор и в доказательство своих слов звучно зевнул.
Спящие никогда не зевают, хотя иногда разговаривают.
Зажглась свечка, вырвав из тьмы лицо, принадлежащее Арсу Топыряку, только бледное и какое-то исхудавшее. Черные волосы, вечно топорщащиеся непокорным ежиком, сейчас висели слипшимися прядями. Под правым глазом красовался свежий синяк, под левым — царапина.
— Что с тобой сделали? — потрясенно спросил Шнор. — Продали в рабство на пиратскую галеру, а ты оттуда сбежал? Или заставили таскать камни, рыть землю и месить глину?
— Хуже, — мрачным голосом ответил Топыряк, — я работаю на выборах.
— Чего?
— Ну, делаю всякие штуки для мэра Мосика Лужи, чтобы его выбрали еще раз…
— Ага, — Шнор сделал вид, что понял. — Это какие такие штуки?
— Сегодня мы начали с того, что вешали растяжки, — Арс заскрипел зубами, — это такие полосы ткани, на которых краской написана всякая дребедень. Их натягивают поперек улиц.
— Эээ… а как же ходить?
— Их вешают высоко, — объяснил Арс, — и для этого нужно лазить по водосточным трубам и забираться на чердаки.
Мантия Топыряка, по чистоте не отличающаяся от ква-квакской мостовой, то есть от грязи в чистом виде, красноречиво говорила, что не все восхождения завершились удачно.
— Потом мы организовывали встречу мэра с лохами… с избирателями. На Молоточной площади.
— Это где?
— Ближе к правой окраине, — Арс неопределенно махнул рукой. Рукав, державшийся на честном слове и последних нитках, при этом движении отвалился. — Недалеко от Дыр.
— Ооо!
— Мы ходили по домам, стучались в двери и, улыбаясь, — при этом слове на лице Арса появилась такая гримаса, что при ее виде любой, самый злобный демон тут же убрался бы в Нижний мир, — улыбаясь, говорили им: «Нижайше просим пожаловать на встречу с мэром Мосиком Лужей, который…»
И тут Топыряк замолчал.
— А что дальше? — подбодрил приятеля Орин.
— На этом месте нас обычно начинали бить, принимая за бродячих торговцев, — Арс поднял руку к лицу и потрогал синяк, — но иногда слушали всю эту ахинею… в смысле, агитацию до конца. Кое-кто даже явился на площадь.
— И что там было?
— Мэр на самом деле приехал и долго всем рассказывал, какой он хороший. Но после того как из толпы в него начали кидать гнилыми яблоками, встреча с избирателями почему-то закончилась…
— Мда, — сказал Шнор после пятиминутных размышлений. — Может быть, тебе бросить эту работу?
— Чтобы сегодняшние мучения пошли мантикоре под хвост? — Арс поднял рукав и принялся его разглядывать. — Заплатить обещали только в начале следующего месяца! Так что придется мучаться… работать дальше.
— И на что только не пойдет человек ради денег! — вздохнул Шнор и отвернулся к стене.
— И не только человек! — мрачно добавил Арс, стягивая с себя мантию. Та от грязи стала тяжелее раза в два и напоминала очень большую тряпку, которой мыли пол в дизентерийном бараке.
В кабинете мэра было светло почти как днем. Болтающийся под потолком магический шар горел ярко, чуть слышно потрескивая. В его глубине перемещались клубы сияющего дыма.
Но взгляд Краска Пуха приковывал другой источник света — пылающие холодной яростью глаза Мосика Лужи.
— Так, — голос мэра при всем этом звучал спокойно, — господа маги, и что, это и есть ваша хваленая поллитртриналохия?
И Мосик Лужа выразительно указал себе на лоб, где краснела большая шишка.
Краск Пух сидел ни жив ни мертв. В этот момент он впервые порадовался, что наряжен в мантию, под которой не видно, как от страха трясутся ноги. Хотелось встать и выпрыгнуть в окно.
— Э, — сказал Хром-Блестецкий, — небольшая накладка, неправильный расчет целевой группы, отсутствие консенсуса при наличии семантических противоречий…
— Хватит тут эти… матьтры читать! — рявкнул мэр. — Как врежу тебе в лоб яблоком, так сразу осознаешь, что такое эти ваши группы и противоречия!
— Не гневайтесь, господин мэр, — подал голос Винтус Болт. — Мы только начали работу. Чтобы привести в действие могучие силы поллитртриналохии, нужно несколько дней! Ведь так, мудрейший Цук Цурюк?
И маг яростно пихнул Краска Пуха коленом. Тот судорожно кивнул.
— Через двадцать дней каждая собака в этом городе будет испытывать счастье при одном вашем виде! — голос Винтуса Болта журчал мягко и успокаивающе, и с лица Мосика Лужи один за другим исчезали признаки гнева.
— Псов оставьте в покое, — буркнул мэр. — Собачья радость — она несколько… опасна для одежды. Я не собираюсь ходить весь в слюнях!
— Как скажете, господин мэр, — не стал возражать Хром-Блестецкий, — собак трогать не будем. Сосредоточимся на людях.
И звучала в голосе мага-управленца такая жуткая убежденность, что услышь его люди, на которых он вознамерился сосредоточиваться, они бы дружно собрали манатки и удирали, пока не уткнулись в горы, ограничивающие Лоскутный мир с любого края.
Сегодня блюдо перед Тощим Брыком было наполнено, для разнообразия, копчеными угрями. Рыбины мученически взирали на мир выпученными глазами, ожидая гибели в горе жирной плоти.
— Ну, что скажешь, Скрытный? — поинтересовался купец, отправляя одного из угрей в рот. — Что там с этим… как его… политринажером?
— Поллитртриналохом, мой господин, — кусок мрака по другую сторону стола шевельнулся, черная мантия, под которую отчаялся проникнуть даже свет, колыхнулась. — С ним не все ясно. То ли в нем магии меньше, чем в старом гвозде, то ли она настолько тонка, что я ее не чувствую…
После этих слов маг, прозванный Скрытным, поднял руку и осторожно пощупал челюсть. Синяк на ней болел, и, увы, не было никакой возможности узнать, оставлен он волшебником или обычным человеком.
— Вот как? — Тощий Брык усмехнулся, напоминая при этом улыбающийся торт из взбитых розовых сливок, — Тем не менее люди мэра развили бешеную активность, скоро половина городского мусора будет состоять из их агитационных материалов. Благодаря их заказам сильно выросли цены на краски и пергамент, а в стадах Троеречья наблюдается уменьшение поголовья…
— В этом нет ничего необычного. Стандартная управленческая магия, интенсивный предвыборный вариант.
— Вот! Это-то и пугает! — Тощий Брык вздохнул и запихнул в пасть сразу пучок угрей. Щеки его задвигались, наводя на мысли о двух порциях желе. — Что за страшная штука поллитртриналохия, если ее никто не видит! А она тем временем действует!
— Да, о да, — Скрытный рассмотрел высказанное предположение со всех сторон, повертел его так и эдак, и в любом случае оно ему не понравилось.
— Так вот я подумываю, что настало время объединиться!
— С кем?
— С остальными, — угри исчезали с блюда с такой скоростью, словно уплывали с него самостоятельно, — ведь если один из соперников использует нечестные приемы, то почему бы остальным не завалить его скопом? А потом уже разобраться между собой? По-честному…
— По-честному — это так, чтобы следующим мэром стали вы? — уточнил Скрытный.
— Само собой, — кивнул Тоший Брык. — Не этот же гордец Вейл Фукотан, у которого кроме родословного древа и фамильного меча, затупившегося еще тысячу лет назад, ничего нет? И не Крак Мясоруб, умеющий считать только до четырех, поскольку у коровы четыре ноги…
— Ясно.
— И я хочу, чтобы контакты с Вейлом и Краком наладил ты, — Тощий Брык задушевно улыбнулся. От этой улыбки, которую купец обычно приберегал для упорных должников, замерз бы до дна небольших размеров пруд. — Я знаю, что и на того и на другого работают волшебники, а уж между собой вы всегда договоритесь…
Скрытный откровенно скривился, понимая, что его гримасы не видно под капюшоном. Он презирал конкурентов, бесталанных выскочек, которые мнят себя магами, а сами не способны наколдовать приличное проклятье…
Но клиенту об этом презрении знать необязательно.
— Хорошо, — сказал Скрытный ровным голосом. — Я это сделаю.
— Вот и славно. Да… и еще один вопрос…
— А?
— Зачем ты носишь капюшон? Из зловещих принципов черной магии? Или боишься, что тебя опознают проклятые тобой люди?
— Я просто стесняюсь прыщей, — ответил Скрытный равнодушно.
Тощий Брык едва не подавился последним угрем.
В обычные дни «Ссамый главный придвыборный штаб» напоминал сумасшедший дом в ночь полнолуния. Сегодня для его описания потребовались бы сравнения, которых средний человеческий (не говоря о прочих расах, фантазия которых развита несколько хуже) ум выработать не в состоянии.
Все суетилось, бегало, вопило и клокотало.
Объяснялось это просто — агитаторам давали зарплату.
Из дверей дома номер шесть по улице Дымных Холмов тянулась длинная очередь, напичканная раздражением и ругательствами, словно колбаса — перцем и чесноком.
Благоразумные обитатели соседних домов, видя молодых людей в студенческих мантиях, старались держаться подальше. Дурная репутация учащихся МУ была известна всему городу, а актуальность пословицы «Хочешь неприятностей — разозли волшебника» не становится меньше, если волшебник выучился не до конца.
Быть превращенным в жабу наполовину не многим приятнее, чем полностью.
Над очередью клубилось звуковое облако, состоящее в основном из смешков и коротких, но предельно выразительных возгласов.
— Куда прешь? Тебя тут не стояло!
— Сам дурак!
— Он мне на ногу наступил!
— А в глаз?
Арсу повезло, он пришел одним из первых, чуть ли не с рассветом. Так что стоять ему пришлось недолго — всего два часа. За это время он успел выслушать неимоверное количество бородатых анекдотов и слегка проголодаться.
