8. ПРЕДАТЕЛЬ
Движение людей и автомобилей за угрюмыми коробками складов производило впечатление высадки инопланетян или, на худой конец, представителей цивилизованного мира, привезших для обмена дикарям зеркала и консервные банки. Значительная часть причала была оцеплена множеством солдат в пятнистых униформах с надписями «sondertruppen» на груди и в высоких ботинках на магнитных липучках. Их мощные фигуры, облаченные в толстые м-кевларовые штаны и куртки, снабженные охлаждающими системами, выглядели внушительно даже с большого расстояния. Не отвлекая друг друга разговорами, солдаты медленно оглядывали окрестности из-за темных очков под небольшими козырьками на касках. Ни один из них, казалось, в упор не замечает большую толпу зевак, наблюдавших за высадкой издалека. Толпа состояла из тех самых оборванцев, что встречали на пирсе каждый теплоход с Корсики, только теперь они не осмеливались подходить близко со своими канючливыми приставаниями. Сейчас они лишь жадно разглядывали солдат и поблескивающие в случайных лучах солнца автомобили, сжимали кулаки и бормотали невнятные бесполезные проклятия. Австрийцы дразнили их, напоминая, что где-то еще есть жизнь, а не жалкое существование шевелящихся трупов, состоящих из неосмысленных рефлексов и звериной борьбы за существование. Жизнь, где для большей части населения нет угрозы голодной смерти, где. полицейские поддерживают хотя бы минимальный порядок, где в домах тепло и сухо. Нищим, столпившимся в этом грязном порту, вдыхающим влажный, пахнущий гарью воздух, такой жизни не увидать никогда. И ничего другого, кроме смерти от пули, ножа, болезни, голода; ночлега в холодном, грязном и темном доме; отвратительных отбросов на ужин — другого они не ждали от будущего и не видели в прошлом, ведь все они были двадцати-тридцати лет от роду. Счастливая жизнь кончилась как раз во время их пеленочного детства. Те, кто помнил ее, уже умерли.
Так думал Оскар, глядевший на «церемонию встречи» издалека. Может быть, полудикие и полусумасшедшие генуэзцы просто злились оттого, что на австрийцах не заработать ни гроша. Какая, в конце концов, разница? Зато мысли других людей, подобно Оскару, наблюдавших десант с припортового холма, угадать было несложно. Эти четверо разительно отличались от толпы своих жалких сородичей — все носили белые, почти не грязные штаны и короткие куртки из очень толстой кожи, а на бритых головах — пилотки. Люди мафии, какой-то из местных группировок. Все четверо сразу отчаянно размахивали руками, пытаясь переплюнуть друг друга в этом занятии. Их спор касался оценки прибывших с точки зрения ограбления и убийств и закончился, когда из недр парома с надсадным рычанием выползли друг за другом легкий танк и два БТРа. Мафиози горестно всплеснули руками, по очереди сплюнули в пыль и покинули вершину холма. Оскар наблюдал все это от торца одного из портовых пакгаузов, второй конец которого находился внутри оцепления. Когда спектакль под названием «аборигены исполняют танец встречи» окончился, он пошел вдоль крошащейся серо-бурой стены. К его большому удивлению, около оцепления уже были гости. Старик в рваном свитере, намотанном на шею неимоверно грязном шарфе и с огромной гривой спутанных волос приплясывал около одного из австрийцев. Тот насмешливо рассматривал его из-под сдвинутых на лоб тепловизионных очков.
— Позовите вашего начальника! — тоненько взвизгивал старик и потрясал после каждой фразы маленькими кулачками. — Я хозяин порта. Вы должны заплатить мне за использование его территории!
В конце концов, солдату надоели вопли, и он, с видом умирающего от скуки человека, два раза выстрелил в старого сумасшедшего. Сухое тело отлетело прочь, сжалось в комок и застыло.
— Das ist meine Bezahlung, und der Todt ist deine Gewinn! (Это моя плата, а смерть — твоя прибыль (нем.)). — сказал он и усмехнулся собственной философской глубокомысленности. После этого солдат потерял к трупу всякий интерес и принялся разглядывать небо. Оскар поглядел на равнодушного убийцу. Его пронзающий плоть и стены взгляд вновь увидел темный комок внутри серого шара, образованного куполом каски. «Опять та же странность! Может, это разновидность опухоли мозга? Но ведь человек не смог бы жить в подобной ситуации! По крайней мере, он должен был бы сойти с ума от диких головных болей!»
Долго думать над этой проблемой ему было некогда. Да и есть ли повод думать о ней? Один раз случайность, два раза совпадение, вот если так будет продолжаться и дальше, тогда и обдумаем. Нужно только пореже закрывать глаз шторкой… Теперь и сейчас он должен действовать, решая другую проблему. Хотя связываться с этим опасным типом ему не хотелось. Вдруг, недолго думая, он и его тоже пристрелит? Оскар благоразумно отошел в сторону и приблизился к другому солдату, молодому безусому мальчишке.
— Gruß! — сказал он, стараясь как можно приветливее смотреть прямо в глаза парнишке, благо тот снял свои очки и оставил их болтаться на шее. Солдат открыл рот и отступил назад, направляя на пришельца свой «штейр».
— Was… wollen sie? (Чего вы хотите? (нем.)). — спросил он, пытаясь выглядеть уверенно и сурово, но глаза его старательно избегали встречаться взглядом с глазами Оскара, который ради разговора поднял на лоб свои очки. Очевидно, вид двух таких разных радужин — металлически-серой слева и живой карей справа — не внушал ему доверия.
— Bist nerves nicht! — попытался успокоить его Оскар самым своим дружелюбным тоном. (Не нервничай! (нем.)). И добавил: — Ich mochte mit seinen Fuhrer sprechen. (Я хочу поговорить с вашим начальником (нем)).
В это время слева к ним подошел тот самый солдат, что убил старика, и это заставило Оскара внутренне сжаться и почувствовать дрожь в коленях. Однако солдат не собирался убивать его, он просто рявкнул:
— Fort von hier! (Прочь отсюда! (нем.)).
Оскар поспешно попятился. Солдаты пошептались, бросая на него косые взгляды. О чем они говорили, можно было только догадываться, но Оскар надеялся, что его тяжелый кожаный плащ, высокие ботинки на толстой подошве и дорогие очки на лбу произведут хоть какое-то впечатление. Так оно и оказалось. Старший австриец остался наблюдать за «посетителем» холодными враждебными глазами, а младший убежал за пакгауз. Оскар стоял посреди грязной бетонной площадки на виду у десятка вооруженных до зубов неврастеников. Конечно, он понимал их состояние: вдали от родины, посреди полной опасностей страны и до конца этого путешествия еще ой как далеко. Однако, от понимания не легче. Тут из низких серых туч хлынул мелкий дождь. Оскар вспомнил дожди в своей деревне, оставшейся за тысячи километров от него. Там дожди приносили свежесть и облегчение, а этот только напитал воздух какой-то липкой сыростью.
Пелена дождя скрыла от взгляда и гавань, и паромы, и виадук с толпой зевак. Одна ошибка — и дождь смоет его с лица земли… С рычанием из дождя поползла колонна огромных монстров-тягачей, рожденных четверть века назад на фирме «MAN». Пятнадцать передков с таранными клиньями чудовищных капотов, блестящими решетками радиаторов, маскировочными фарами, а за ними — длинные полуприцепы с бронированными кунгами. Борта украшали по-немецки грубые надписи: «Zuriick! Man schieBen ohne Warming!» (Назад! Стреляют без предупреждения! (нем.)). Во главе автоколонны, как вожак в стаде, двигался легкий танк с длинным орудием, мортирами на башне и многочисленными противокумулятивными экранами. «Боже, как я хочу прокатиться до старушки Австрии в такой приятной компании!» — мысленно взмолился Оскар. Нужно было очень постараться.
Со стороны причала подъехал закрытый джип с пулеметной башней в крыше. С правого, торчащего в сторону порога, спрыгнул давешний молодой солдат, а из окна высунулся краснолицый полковник, который свирепо заорал:
— Nun? (Ну? (нем.)).
Молодой быстро указал на Оскара стволом винтовки и опасливо отошел в сторону. Как оказалось, не зря. Полковник выскочил из джипа и едва не набросился на парнишку с кулаками.
— Ты оторвал меня от разгрузки ради какого-то оборванца? Да ты сгниешь на гауптвахте, как только она окажется в моем распоряжении!!
Выглядело это все очень внушительно. Полковник был человеком высокого роста, с крупным подбородком и перебитым носом, коротко остриженными волосами, а костяшки на кулаках отливали багровым цветом. Оскар непроизвольно скривился, потому что иметь дело с безмозглым солдафоном ему хотелось в последнюю очередь. Однако одна ободряющая черта в разъяренном начальнике имелась: его череп был свободен от каких-либо посторонних вкраплений. Воодушевленный этим, Оскар подвинулся чуть ближе — до тех пор, пока второй солдат, постарше, не зыркнул на него полным ярости взглядом.
— Не ругайте его раньше времени, полковник, — сказал он достаточно громко, чтобы кричащий австриец мог услышать. — У меня к вам очень серьезный разговор, после которого вы, возможно, перемените свое мнение о поступке своего подчиненного.
Разъяренный вояка повернулся к новому собеседнику, и выражение на его лице говорило о том, что тон и стиль выражений он менять не собирается. Однако, открыв рот, он ненадолго застыл, не произнося ни слова. Он смотрел на тяжелый уродливый плащ местного пошива, мятую шляпу, сдвинутую на затылок, недельную щетину и на глаза, которые поразили его так же, как недавно молодого солдата. Кроме того, лицо Оскара нельзя было приравнять к лицам местных жителей — тупым, грязным, покрытым шрамами. Это было лицо уверенного человека, который знал, что делает. Взгляд разных глаз, спокойный и прямой, подавил в полковнике всю его агрессию.
— Что вам надо? — спросил он почти спокойно, только недовольно.
— Думаю, нам нужно переговорить с глазу на глаз. Полковник растерянно оглянулся, будто искал совета у своих солдат.
— Если вы боитесь, можете обыскать меня… Свяжите мне руки, наконец! Однако я хочу предупредить: разговор очень важный, причем для вас, а не для меня.
Обвинение в трусости вывело полковника из состояния нерешительности и выдавило подобие усмешки на его жестком лице:
— Ах, так! Ну что же, пойдем… те. Однако помните, что здесь территория Австрии, и я на ней полный хозяин. Очень жестокий хозяин.
— Я это понимаю. Пойдемте?
Они пешком пошли в сторону дальнего пакгауза. Джип поехал было следом, но полковник жестом велел ему отстать. У огромных ворот, раскрытых в сторону гавани, они встали лицом друг к другу. Полковник вставил в зажимы толстенного мундштука папиросу, распространявшую ароматные волны — прекрасный сардинский табак:
— Итак, у вас ровно столько времени, сколько потребуется вон тому парому, чтобы пришвартоваться. Вполне допускаю, что эти минуты будут последними в вашей жизни.
— Все в руках господних, — Оскар чуть улыбнулся. Полковник всем своим видом изобразил несогласие с последней фразой.
Стараясь выразить свое презрение, он задрал подбородок и выпустил первое облачко дыма прямо в лицо собеседнику. От давно забытого запаха сгоревшего табака у Оскара слегка закружилась голова. Он глубоко вдохнул, закрыв глаза.
— Как давно я не выкуривал папиросу!! — грустно сказал он. — К сожалению, в наше время слишком трудно доставать настоящий табак, поэтому мне пришлось бросить…
— Время, — напомнил полковник, немного смущенный уверенностью Оскара.
— Да, вы правы. Мы деловые люди и оставим околосветские беседы. Скажите, полковник, только держа себя в руках, как вы отнесетесь к тому, что я знаю о характере вашего груза?
— Что здесь скрывать? Это все равно, что пытаться скрыть факт самой нашей поездки. Вы этим хотели меня удивить?
«Он либо глуп, либо очень хорошо притворяется», — подумал Оскар.
— Я имею в виду настоящий груз. Золото.
Теперь полковник посерел, будто с очередной порцией дыма он вдохнул хлора. Папироса, забытая и задвинутая в край рта, сгорала, источая драгоценный аромат в мерзкий генуэзский воздух.
— Черт подери! — растерянно сказал полковник. — Кто вы такой? Человек Венцеля?
— Нет. Эта фамилия мне незнакома.
— Тогда я должен застрелить вас на месте.
— Но в таком случае вы никогда не узнаете того, что я хотел сказать вам, а это довольно важные сведения.
Полковник страшно нервничал, удивляя этим Оскара очень сильно. Неужели они хотели провести такой груз золота тайно и без шума? Что они, все разом отупели? Полковник, видно, смог совладать с собой. От недавней полной потери самоконтроля осталась только нервная дробь, которую он отстукивал пальцами по кобуре на поясе. Хотя, это он мог делать и специально — в тон своей предыдущей фразе.
— Хорошо, я выслушаю ваши «важные сведения».
— Знаете, я не ваш ангел-хранитель и за просто так ничего не скажу. Нам нужно заключить договор.
— Вы слишком наглы. Нет, ничего не выйдет. Я не дам вам ни грамма.
— Не надо торопиться. Золота я требовать не буду, хотя не могу назвать себя богачом. Я хочу доехать с вами до Австрии — это то, что я попрошу в обмен на мои сведения.
Глаза полковника сверкнули. И пальцы на кобуре успокоились. Теперь они не барабанили, а поглаживали.
— Или вы очень глупы, или очень хитры, — он некоторое время глядел прямо в глаза Оскара, который внутренне усмехнулся, подивившись, что они с полковником вызвали друг в друге одинаковые мысли. — Ведь это прекрасный ход для тех, кто хочет… хочет нам навредить. Свой человек внутри каравана!
— Здесь все очень просто решается. Я согласен на все — вяжите меня, обыщите с ног до головы, просветите рентгеном, примите любую угодную вам меру предосторожности! Подумайте хорошо, что лучше — внезапность или шпик, которого связали и стерегут?
— Не знаю. В наше время подвохи до того изощренные, что я не могу верить ничему. На мне лежит очень большая ответственность. Моя семья содержится в заложниках у правительства, чтобы я не мог поддаться соблазну и сбежать со всем золотом. Если я буду рисковать его сохранностью, то рисковать придется всем — десятками жизней солдат, моей честью, жизнью моей семьи, благосостоянием родины… Вы думаете, я на это способен?
— Вы говорите как честный человек, и это убеждает меня в правильности решения прийти к вам. Ведь было еще много способов… Однако о риске. Вы стали рисковать, как только отправились в свой поход, только до сих пор, пока все шло гладко, не осознавали этого так остро. Сейчас, действительно, переломный момент. Если я не скажу вам всего, что знаю, вы будете действовать вслепую. Я могу чуть осветить темноту.
— Хорошо, черт вас дери!! Но помните, что жизнь ваша висит на волоске!
— Она там давно. Однако, хотя мне кажется, будто вы довольно честный человек, насколько это вообще возможно в наше время, я не скажу вам ВСЕГО. Кое-что останется в запасе, как страховка, чтобы у вас не появлялось никаких соблазнов. Значит, по рукам?
— Да. Я возьму вас с собой со всеми мерами предосторожности, какие только придут мне в голову — точно так, как вы сказали. Теперь ваша очередь. Что вы имеете сказать?
Оскар медленно вынул из кармана кучку бумажек, с которыми не расставался.
— Вот эти две я подобрал на Корсике, когда одна дама пыталась отправить шифровку сюда, в Геную. Вы понимаете по-итальянски? Она передавала сведения местному резиденту, но из-за одного инцидента они до него не дошли, а попали ко мне. Знаете, от кого их получила она? От одного господина, говорившего с ней по-немецки с австрийским акцентом и одетого в новенький камуфляж.
— Не может быть! — воскликнул полковник. — Все мои люди надежны на сто процентов!! Вы начинаете эти подлые штучки!!
— Не стоит сразу кричать. Вы все-таки военный, а не истеричка. Насколько я знаю, австрийцы — народ педантичный. Вам не составит труда узнать, не отлучались ли куда на ночь и утро пятого июня кто-либо из ваших солдат. Он переспал с той женщиной и рассказал ей о ваших планах.
— Все это чепуха. Если исходить из ситуации, это должен был быть один из моих офицеров, потому что рядовые сами до конца были уверены, что мы поплывем на паромах вокруг Италии в Триест. Все офицеры оставались неотлучно при мне. Ваши обвинения ложны.
— Задумайтесь сами. Человек с головой может догадаться без слов о любой тайне, а вы, по вашим же собственным словам, доверяете своим солдатам и наверняка не очень следили за собой и офицерами. А тот, предатель… Я даже могу его описать, хотя лица не разглядел совершенно. Это очень невысокий человек, почти малыш, но с мощной мускулатурой. У него необычный смех — он будто бы временами захлебывается слюной, когда хохочет. Вам хватит этих вводных для поиска нужного человека?
Полковник стал мрачнее тучи, и Оскар вполне его понимал. Австриец повелительно взмахнул рукой. Из-за угла немедленно выскочили лейтенант и два сержанта. Полковник отошел к ним и негромко отдал несколько приказов, после чего вернулся к собеседнику.
— Мне кажется, я буду проклинать ваше появление на мои глаза еще долго-долго, если останусь в живых, — хмуро сказал он. — Во имя небес и преисподней, все шло так хорошо!
— Не стоит говорить обо мне, как о посланце дьявола. Подумайте, ведь дела шли плохо вне зависимости от того, сказал бы я вам об этом или нет. Лучше слушайте еще кое-что: когда я приехал в Геную, то отправился по адресу, нацарапанному на одной из тех бумажек, — к парню по имени Альдо. Мне кажется, я смог убедить его говорить со мной откровенно, и он признался, кто следит за вами. Это Миланская семья: ни много, ни мало.
— О! — выдохнул полковник, прижимая к побелевшему лицу большую ладонь. — Вы хотите меня доконать! Когда мне кажется, что ничего хуже быть не может, вы все-таки находите это невозможное. Но… Но это ведь невозможно! В Милане все подмазано. Они не должны нам мешать!!
— Значит, их планы изменились.
Полковник тяжело и протяжно вздохнул. Его длинное лицо обратилось к небесам, грязно-серым и уныло однообразным, словно он силился найти там поддержку.
— Вы действительно посланец дьявола. Встаньте за дверь пакгауза — вон Краус ведет похожего на ваше описание солдата.
Оскар быстро шагнул за огромную, криво висящую створку. Краус остался где-то за полем его зрения, а перед полковником появился невысокий солдат с ранцем, автоматом на плече и каской на поясе. Он сделал два строевых шага, стукнул каблуком о каблук, отдал честь и молодцевато отрапортовал:
— Рядовой Видмайер прибыл по вашему приказанию, господин полковник!!
Командир пронзил его хмурым взглядом, в котором он собрал всю свою злость, вызванную недавними известиями. Постояв молча больше минуты, в течение которой Видмайер тянулся в струнку, задирая голову вверх, чтобы честно смотреть в глаза командира, полковник спросил:
— Где вы были в ночь на пятое июня, рядовой?
— Осмелюсь доложить, в эту ночь я, рядовой Гумберт и ефрейтор Беранек отправились в самоволку по девочкам. За это получили от вас две недели гауптвахты с отбыванием наказания по прибытии на родину.
Тут за спиной Видмайера возник Краус:
— Ефрейтор Беранек и рядовой Гумберт были подобраны нашим патрулем в одном из кабаков Порто-Веккьо в 7.15 утра пятого июня. Рядовой Видмайер вернулся в расположение около десяти. Его подельники не помнят, когда он от них отделился и куда пошел. Я это отлично помню, господин полковник, потому что был в те сутки дежурным по подразделению. Он тогда особо пьяным не казался.
Полковник перевел свой тяжелый взгляд с рядового на Оскара:
— В какое время вы видели его в Аяччо?
— Незадолго до восьми, — ответил Оскар, выходя из своего убежища. — Я хотел бы передать тебе привет от Илоны, парнишка. К сожалению, она уже мертва.
Солдат посмотрел на Оскара большими, широко открытыми голубыми глазами. Казалось, в мире не было более простодушного и непонимающего взгляда, но в глубине его Оскар прочел какое-то затаенное выражение непонятных чувств, от которого ему стало не по себе. За этими наивными глазами, под неровным сводом черепа темнело овальное темное пятно — снова та же необъяснимо огромная опухоль в мозге.
— Не понимаю, о чем говорит этот гражданский! — сказал рядовой совершенно спокойным голосом, под стать своему взгляду. Слишком спокойным. Полковника это взбесило.
— Проклятая свинья!!! Ты нас продал за вонючую дырку!!! Сукин сын!! — Коротко размахнувшись, полковник дал солдату в зубы. Тот отшатнулся, но на ногах устоял. Изо рта у него полилась кровь, когда он шепеляво оправдывался:
— Я ни в чем не виноват, господин полковник. Он лжет. Я не виновен!
Последнюю фразу он повторял, когда подбежавшие солдаты, по знаку командира, отбирали у него оружие, сковывали руки наручниками и тащили прочь. Полковник нервно поглаживал костяшки пальцев, которые он разбил в кровь.
— Я не бью солдат, — словно оправдываясь, сказал он Оскару. — Но сегодня я уже на грани срыва. Черт подери, я должен немедленно расстрелять негодяя, но… Я не уверен до конца в том, что он негодяй. Я не могу заставить себя поверить вам полностью.
Полковник надолго замолк, глядя в землю. Его лицо, сильно раскрасневшееся, когда он бил солдата, постепенно приобретало обычный цвет. Оскар с Краусом стояли рядом и ждали. Наконец, подошел еще один офицер, капитан с пшеничного цвета усами, подкрученными, как у гусара, и вполголоса доложил, что последний паром начал разгрузку. Это известие вернуло полковника в наш мир.
— Краус, — тихо и устало, словно умирающий от ран, сказал он. — Возьмите этого человека и, обыскав его всеми доступными способами, поместите под надежную охрану в какой-нибудь грузовик.
— Его спеленать?
— Нет, не надо. Проверяйте его как можно чаще.
— Так точно. Будет исполнено.
