— Не могу же я быть одинаковой, доблестные рыцари. Это скучно, уныло, и даже непрактично в житейском смысле. Вздумай я в таком виде идти сюда, сколько напрасных отломанных рук, носов и прочих нужных органов усеяли бы мой путь. Но быть убогою старушкой среди цвета рыцарства как-то и неприлично.

— Я восхищен, прекрасная панночка, — только и нашелся Фомин. Туун-Бо проглотил слюну.

— Просто приятно хоть раз в сто лет выглядеть, как хочется.

— Вам никак не дашь сто лет, досточтимая леди, — брякнул Туун-Бо. Пробелы, пробелы в воспитании. Нужно устранять, а как?

— В любом случае, милый кадет, вы мне льстите. Не бойтесь, — шепнула она рыцарю, — я знаю, чего хочу. Панночка — для вас, воспитанникам же вашей академии я кажусь дамой лет довольно грозных. Для них все, кому за тридцать, достойны лишь благоговейного поклонения, не больше. Будь я шестнадцатилетней…

— Представляю…

— Лучше не нужно.

Но Фомин все-таки попробовал. Счастье, что он не кадет, а солидный рыцарь, способный к самообладанию, проверенному в самых неожиданных ситуациях.

— В замкнутом коллективе присутствие женщины дестабилизирует команду, это факт. Но у нас здесь, надеюсь, открытое общество?

— Более чем, — пробурчал Фомин, стараясь не поддаваться чарам.

— В открытом обществе присутствие дамы, а особенно дамы прекрасной (Фомин согласно поклонился) весьма полезно. Включается конкурентный механизм, но конкуренция, в отличие от общества закрытого — корабля, например, — направлена не на устранение соперника, а на решение проблемы. По-моему, в Крепости Кор есть проблема?

— И что дальше? Мы организуем в вашу честь рыцарский турнир?

— Это — пример мышления закрытого общества. Нет. Вы даете мне возможность принять участие в расследовании происшедшего.

— Замечательное предложение, э-э-э — только…

— Нет ничего опаснее слова «только», доблестный рыцарь. Оно способно опреснить эликсир жизни и превратить философский камень в обыкновенный булыжник.

— И все же, любезная панночка, мне бы хотелось знать, каков ваш магический опыт? Не обижайтесь, но, если судить по вашим словам, вы знаете многое, в том числе и о делах Крепости Кор, но мы-то в отношении вас полные слепцы, профаны, невежды.

— Иными словами, я должна доказать, что умею ловить мышей и пускать искры из глаз?

— Ну, хотелось бы, конечно, посмотреть, но не обязательно. Само ваше присутствие здесь говорит больше, нежели целые фейерверки.

— Однако верительные грамоты не помешали бы?

— Да где ж их взять, грамоты?

— Ну, для хорошего человека… — она извлекла из таинственных глубин своей одежды пергамент. Хороший пергамент. Не мнется. Наверное, магический.

Он развернул свиток. На него глядело лицо мастера Бец-Ал-Ела.

— Здравствуйте, доблестный рыцарь Кор-Фо-Мин, — вдруг заговорил мастер. Мимика, артикуляция, сам звук были таковы, словно говорили они по видеокому. — Вообще-то ни один маг не должен поручиться за другого мага — это дело Лиги. Но панночка — моя воспитанница и, некоторым образом, родственница. Если вам этого достаточно, я рад.

— Мне достаточно, но…

— Доблестный рыцарь, это все-таки только пергамент, а не хрустальный шар, — вступила в разговор панночка. — Мастер Бец-Ал-Ел не может вложить слишком уж много своей личности в какой-то обработанный кусок кожи. Как знать, вдруг пергамент попадет в чужие руки.

— И что тогда?

— С этим пергаментом — ничего. В руках могучего мага он скажет то же, что и вам, доблестный рыцарь. У невежи не получится и того — так, ребячьи каракули.

— Хороши каракули — Фомин осмотрел бумагу. В общем, она ничего особенного не говорит. С Мастером Бец-Ал-Елем он пережил не лучшие дни в своей жизни, но сам мастер держал себя скорее дружелюбно, без него Фомин бы и не воротился из Замка Т’Вер, а стал его составною клеткой. Но действительно ли автор послания мастер Бец-Ал-Ел? Может, его сама панночка и изготовила. Стоит приглядеться к ней поближе.

— Будем считать, что ваши верительные грамоты приняты, любезная панночка, и вы признаны полномочным и чрезвычайным э-э… союзником.

— Буду честной — на сколько могу — и прошу считать, что мои интересы просто временно совпали с вашими.

— И на том спасибо.

— Мы так и проведем весь вечер в разговорах? К полуночи нам следует быть у входа.

— Какого входа?

— В Навь-Город. Вы ведь получили приглашение?

— Получил, — признался Фомин. — Такое, знаете ли, веское приглашение.

— Навь-Город не мелочится. Итак, вперед?

— Вы… Вы в этом наряде и пойдете? Он прекрасен для бала, но…

— Не тревожьтесь о женских нарядах, доблестный рыцарь. При случае моя одежда не пострадает и в Везувии.

Везувий, правда, остался лишь в легендах, но Фомин спорить не стал. Магия на то и магия, чтобы обращаться к снам, мифам и былинам.

— Тогда, любезная панночка, вы готовы отправиться в путь?

Ведьма впервые смутилась.

— Кот… Его можно пристроить в Крепости — чтобы не обижали, даже любили? Он очень чувствительная зверушка, мой котик…

— Если бы это было нашей главной трудностью… Вашего кота приютит доблестный рыцарь Ман-А-Ров. Он очень любит животных и скучает по ним. Знаете, здесь их почему-то так мало осталось. Браухли, шакалы, куры… Все как-то не то.

— Тогда я бы предпочла сделать это прямо сейчас. Кадет Туун-Бо, могу я попросить вас об услуге — проводить меня к доблестному рыцарю Ман-А-Рову? Вы, я вижу, уже полностью готовы к экспедиции, а доблестный рыцарь Кор-Фо-Мин, возможно, захочет отдать какие-нибудь важные распоряжения.

Распоряжения, как же! Кому? И какие? Чем кормить кота — так об этом панночка решила позаботиться сама. Просто она дала понять, что о себе следует позаботиться. Как? Написать духовную? Доблестный рыцарь Сам-ецкий предусмотрел — в случае кончины бездетного рыцаря (а они тогда были все бездетные) имущество остается Крепости Кор. Снарядиться получше? Он уже снаряжен. Пяток ультранитовых гранат в подсумке, две сабли ковки небесов. Невесомость и вакуум в металлургии дают порой невероятные результаты. Изготовление особо качественного холодного оружия на геостационарном поселении — кто бы мог подумать. И самовзводные девятизарядные револьверы калибра 12 мм, пули — тяжелого железа. Есть свои сторонники у серебра, есть — у тяжелого железа. Но он, Фомин, больше верит проверенным саблям. Пуля, она, известно, с характером, а большинство тварей живучи. Без башки, небось, особо не поживешь.

Правда, бывают исключения. Не все то, что на плечах, — голова.

Преодолев искушение надеть парадную броню (блестящую и видную едва не с Луны, в отличие от брони полевой, неброской, чудо химии межпотопья, первоначально предназначенной для целей, весьма далеких от рыцарства), он отдал распоряжение по Железному Залу Ку-Ану. Слуги в Крепости были из окрестных деревень. Детей под присмотром медикуса Норейки умирать стало куда меньше, вот и понадобилось пристраивать. А куда? Самые смышленые норовили ремесло освоить. Земля, она то ли уродит, то ли нет, а вот руки не подведут, ежели умные. На выучку просились в Крепость. Кто-то и остался — у кого умения было больше, чем отваги. На свой страх и риск промышлять не всякий может. А в Крепости — почет, уют, и к старости куском не обнесут — так надеялись. Молодая Крепость, не успели слуги состариться. Богаделен же при деревнях не разводили. Пусть дети стариков кормят.

Обернулась панночка быстро. Необычная женщина, что и говорить. Другая кота полдня передавать будет: и что любит пусенька, и чего не любит, и как его, родимого, заставить нужду справлять не в креслах хозяйских, а в корытце с песочком — и пойдет-поедет до бирюсовых морей. А тут прошло все по самому короткому сценарию. Ведьма, она и есть ведьма.

— Что ж, любезная панночка, если вы теперь готовы…

— Готова, доблестный рыцарь. Теперь-то я готова…

Фомин подозрительно посмотрел на Туун-Бо. Нет, парнишка, кажется, ни при чем. Просто не может панночка без поддразниваний.

— Время позднее, пора и торопиться.

Шли они к месту, на котором давеча нашли монетку. Если это — знак Навь-Города, очевидно, что и место встречи состоится там же. Крепостные ворота по позднему времени были закрыты, но стражник отсалютовал алебардой и вывел их секретным ходом номер два. Секретность хода заключалась в том, что выйти-то им было можно, а вот войти обратно — никак. Да и выйти, не зная секрета, можно было лишь однажды, а потом — прямиком в камеру любопытных. Секрет знали одни посвященные. Немало, конечно. Стражник знал, кадет Туун-Бо не знал, молод еще, а панночка — об этом не хотелось и думать.

Не хотелось думать о знании или о возрасте?

Ход был коротким. Они вышли из слободской пивной, из особой комнаты для благородных. Завсегдатаи не заметили ничего, в отличие от парочки юнцов, впервые, наверное, пришедших сюда потратить заработанные медяки.

Им объяснят.

Роща была не столь светла, оно и понятно — полночь скоро. Обыкновенно и темнота не отпугивала гуляющих, напротив, парочки к ночи так и кишели, но сегодня весть о гибели кадетов, о странной находке (поговаривали уже о трех мешках золота и огромном, с кулак, бриллианте среди горы костей) превратили ее в пустынь.

Кадет прихватил факел и все ждал приказания зажечь его. Но Фомин в темноте видел хорошо, все-таки марсианин, ведьма света тоже не просила, и пришлось Тууну-Бо идти последним, угадывая силуэт панночки. Фомина это уже не волновало. Шуточки кончились.

Началась роща.

Он хорошо помнил путь. Еще бы не помнить, всю местность вокруг Крепости знать должно было лучше, нежели собственные пальцы. Пальцы что, а вот ежели лазутчик прокрадется… Он был и лазутчиком, и стражем, и лишь когда начинались учения Академии, Фомин прекратил полевые тренировки. Нечего молодежь смущать.

К полянке они вышли за четверть склянки до полуночи. Тогда, когда и положено, не поздно, не рано. Как раз по этикету. Правда, насколько этикет Крепости был в почете у Навь-Города, оставалось только догадываться. Ничего, скоро проверим.

Панночка что-то прошипела сквозь зубы. Заклинание, или просто платье зацепилось за ветку?

На поляне очертился круг — локтей шесть в поперечнике. Он светился зеленоватым, едва видимым, но несомненным огоньком.

— Ваша работа, любезная панночка? — спросил Фомин ведьму.

— Это следы Хода. Свежие. Я только указала их.

Фомин с горечью вспомнил глыбь-зонд. Мучаешься, творишь, а здесь раз — и готово. Волшебство. Это как со стихами: во время полета проверяя запасной электронно-цифровой агрегат, задатчики пытались сделать альтернативную версию «Евгения Онегина». Времени хватало, и пытались изо всех сил — подключали исторические модули, комбинировали со стихосложением, добивались благозвучия райского, а все с гусиным пером Александра Сергеевича сравниться не смогли.

«Евгений, знай, дуэль — в забвеньи!

Не лучше ль нам, мой верный друг,

Коловращенью жизни вдруг

Придать иное направленье?» -

вспомнил он шедевры агрегата. И ведь действительно — совсем, совсем иное направление дано коловращенью жизни.

Круг разгорался ярче и ярче.

— Они приближаются, — прокомментировала панночка.

— Кто — они? — робко спросил Туун-Бо («При определенных условиях, особенно если велика опасность внезапного нападения, младшим дозволяется спрашивать старших, разумеется, в самых кратких и скромных выражениях», — полевой устав Академии).

— Навь, кадет. Это идет Навь.

Земля вспучилась, приподнимаясь, и — словно цветок распустился. Или раскрылся диафрагмальный шлюз марсианского поселения. Кому какое сравнение по душе.

Из хода вышли двое.

В народных преданиях жителей Навь-Города представляют либо иссохшими жилистыми полумертвецами (иногда и просто мертвецами), либо толстенькими карликами необычайно уродливого вида. Но перед ними были самые обыкновенные люди. Даже чистые — никаких следов почвы, глинозема или песка. Подчеркнуто чистые — в белых одеждах.

Однажды Фомин уже встречался с представителем Навь-Города. В окрестностях замка Т’Вер. С сегодняшними — уже троих увидел. Статистика — не статистика, а все ж…

— Мы рады, что доблестный рыцарь откликнулся на наше приглашение, — сказал один, тот что повыше. Мужчина, пожалуй. Покрой одежды таков, что оставляет большое поле для догадок.

Оба подземных пришельца зажгли холодные факелы. Теперь было видно совсем хорошо. Действительно, люди как люди.

— Как же не откликнуться, — ответил Фомин.

— Простите некоторую экстравагантность послания, но тому были причины. Мы не могли доверить сообщение бумаге.

— Крепость Кор не в обиде, — действительно, одно дело получить рисунок на бумажке, а другое — на многопудовом золотом диске. Совсем другое.

— Причины скоро будут вам ясны — если вы, доблестный рыцарь, и ваши спутники соблаговолите следовать за нами в переговорные покои.

— Если вы считаете это необходимым…

— Следуйте за мною, — продолжил тот, кто постарше. — Я буду открывать Ход.

Пришлось построиться гуськом. Первым шел Открывающий Ход — так решил именовать его Фомин; сам житель Навь-Города не представился то ли из конспиративных соображений, то ли считал себя личностью ничего не значащей. Впрочем, были еще десятки причин для подобного поведения.

За Открывающим Ход шел Фомин, вопреки предостережению панночки не поворачиваться к ней спиной. Панночка оказалась точно посередине маленького отряда. Туун-Бо занял для себя уже привычное место за ведьмой. Интересно, хватит у него духу убить ее, если панночка вдруг — ну, совершенно случайно — нападет на Фомина, или ведьма успела очаровать кадета совершенно?

И замыкал отряд Закрывающий Ход.

Ход шел вглубь сначала круто, потом стало легче. Перемещение напоминало движение пузырька воздуха в воде. Нет, скорее в трубочке с водою. Перед Открывающим Ход земля расступалась, а позади, насколько мог разглядеть Фомин, смыкалась снова. Никаких пояснений, увы, не давалось, но видно было, что открывать ходы — дело нелегкое. Фомин буквально чувствовал напряжение, исходящее от идущего впереди. Передвигаться под землей — невероятно, да? Но мотылькам, порхающим в воздухе, столь же невероятным должно казаться плавание рыбы — плотность и вязкость воды на много порядков выше воздушной. А ведь рыба-то плавает, и еще как плавает! Зазевается мотылек, она его и ам!

Он прислушался. От идущего впереди словно исходил некий ритм. Да не словно, а определенно исходил. Похож на «барыню», на четыре четверти. Перемещаться в ритме «барыни», надо же! То есть шли-то они обычно, даже неторопливо, но в голову Фомина все пробивалась плохоразличимая пока еще мелодийка. Насчет «барыни» он поспешил, музыка была сложнее, многомернее. Он попробовал ощутить ее полнее, отдаться, раствориться в ней — и почувствовал, что Открывающий Ход сбился с шага.

— Мне помогать не нужно, пожалуйста, — не оборачиваясь, сказал он Фомину.

Помогать? Верно, это навеянное Открывающим Ход чувство имеет отношение к перемещению под землей.

А шли они, действительно, в чистоте. Ни крошки, ни пылинки. Силовой пузырь или… или они используют четвертое физическое измерение.

Воздух же был мертв, таким был воздух в некоторых отсеках «Королева», куда не долетали флюиды оранжерейной зелени. Мертв, но для дыхания пригоден. Пока.

— Мы скоро дойдем до Постоянного Хода, — успокоил Открывающий Ход.

И точно, шестьсот шагов спустя, на четыре тысячи семьсот пятьдесят втором шаге (Фомин, разумеется, считал шаги, и, зная длину своего шага при заданном ритме ходьбы, мог оценить пройденный путь) они вышли в тоннель. Постоянный Ход, как назвал его ведущий.

Тоннель был великолепен. Почти в два человеческих роста высотою, он блестел и переливался в свете факелов холодного огня — своды его казались зеркальными. Да они и были зеркальными — он увидел себя. Искаженного, перевернутого, но себя. И своих спутников. Комната смеха, право.

И опять чистота неимоверная. Чего она стоит, Фомин представлял — в полете к Маленькому Муку ему как бортинженеру приходилось не раз и не десять налаживать капризничающие машины-уборщики, фильтраторы, рецикляторы. Будь у них хотя бы хухрики! Но нет, все руками, этими самыми руками.

Закрывающий Ход сделал свое дело, и теперь найти место, откуда они пришли, на глаз не представлялось возможным. На его глаз, поправился Фомин. Насчет Панночки он уверен не был. Глыбь-Зонд, возможно, тоже кое-что бы уловил, все-таки структура породы меняется, но глыбь-зонд далеко.

И к чему? Будут они знать, как сюда попали, и что?