Книга: Сборник "Комитет по встрече"
Назад: Комитет по встрече
Дальше: Согласно условиям договора

Рильме гфурку

Эксанвилль…
Небо, по-вечернему темное даже в полдень; ветер, беспрепятственно расчесывающий буйные травы бескрайних степей; пологие холмы — воспоминание о некогда грандиозных горных хребтах; города, обратившиеся в руины и погребенные под слоем осадочных пород еще в те далекие времена, когда единственные звезды, интересовавшие волосатого и низколобого предка homo sapiens, были глазами хищников…
Эксанвилль. Это слово звучит, как название провинциального городка, но это планета. Единственная планета красного карлика, отстоящего почти на 600 парсеков от Солнца. Самая старая из обитаемых планет, известных землянам.
Фрэнк Хэндерган усмехнулся охватившим его поэтическим мыслям и, подхватив свой серебристый чемоданчик, зашагал от здания космопорта к стоянке робокаров. Ближайшая машина гостеприимно распахнула дверь, и, приняв пассажира, бесшумно покатила по прямому, как лазерный луч, шоссе к видневшимся на горизонте строениям Земной Миссии.
Фрэнк испытывал странное возбуждение от того, что впервые находится в по-настоящему чужом мире. До сих пор он лишь однажды покидал Солнечную систему, но две недели, проведенные на Нью Флориде, не произвели на него впечатления. Это был мир, переделанный в подобие Земли с той тщательностью, с какой человек всегда переделывает под себя окружающую среду. Разумных обитателей на Нью Флориде не было, и некому было заступиться за самобытность планеты. Здесь же, на Эксанвилле, все обстояло иначе. Различия начинались уже с названия, которое было туземным, хотя, в силу странного каприза вероятностей, и звучало несколько на американский лад. Впрочем, элианты менее всего походили на американцев.
Но пока это осознание чужого мира было для Хэндергана чисто рассудочным — за исключением красноватого солнца, непривычно высоко стоявшего в темном небе, ничто не указывало на 600 парсеков, оставшихся за кормой. Космопорт, робокары, дорога, Миссия — все это было создано землянами, с помощью земных машин, по земным проектам и технологиям. У элиантов не было звездного флота. Никогда, за все бесчисленные тысячелетия их истории.
Машина остановилась возле серого здания Административного Отдела. Фрэнк поднялся на второй этаж и вручил свою идентификационную карточку явно скучавшему чиновнику. Тот не спеша вставил ее в щель кардридера, взглянул на монитор, а затем — вопросительно — на Фрэнка.
— Фрэнк Т. Хэндерган, инженер по информационным системам. Личный код А8942Е. Контракт #82.
— Все правильно, мистер Хэндерган. Вы зачислены в Технический Отдел Земной Миссии на Эксанвилле. К работе приступаете с завтрашнего дня, — он вернул Фрэнку карточку, на верхней стороне которой уже красовалась желтая полоса Технического Отдела, а затем ткнул кнопку принтера. Тот выплюнул свежеотпечатанную брошюру. — Здесь план Миссии и прочая полезная информация. Ваша комната 44 в 9 корпусе. Желаю успешной работы.
— Благодарю. А могу я… прогуляться за пределами Миссии?
— У элиантов статус B, вы знаете, — усмешка чуть тронула губы чиновника. — И все же я не рекомендовал бы вам преждевременные контакты. Сначала вам следует здесь освоиться.
Три часа спустя уже отдохнувший с дороги Фрэнк вошел в закусочную. Конечно, еду можно было заказать прямо в комнату, но Хэндерган хотел пообщаться со своими новыми коллегами. Однако здесь его ждало разочарование: в этот послеобеденный час павильон был пуст. Подъехал робот-официант и принял у Фрэнка заказ. На Земле снова были в моде официанты-люди, но Миссия с ее ограниченным бюджетом не позволяла себе лишней роскоши.
Бесшумно открылась автоматическая дверь, и вошел еще один посетитель. Заметив Фрэнка, он направился к нему. Хэндерган заметил на его карточке белую полосу Отдела Науки.
— Кажется, я не встречал вас раньше? Эдвард Моррисон, экзоэтнолог.
— Я прибыл на сегодняшнем корабле. Фрэнк Хэндерган, инженер по инфосистемам, — Фрэнк опустил руку с бокалом, загораживавшую его карточку.
— Аа… — разочаровано протянул Моррисон. — Рад познакомиться, — он сделал движение, чтобы уйти.
Фрэнк удивился. Он, конечно, знал, что на Земле и главных колониях люди разных профессий почти не общаются друг с другом — неизбежная плата за узкую специализацию — но он не предполагал, что те же обычаи действуют здесь, где всех землян не больше сотни.
— Подождите! — воскликнул Фрэнк. — Я здесь новичок, и мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь ввел меня в курс дела.
— Разве вы не получили ваши инструкции?
— Получил. Но речь не о моей работе и не об общих правилах. Меня интересуют элианты.
— Вот как? — Моррисон опустился на стул, и робот тотчас покатил к нему на своих мягких колесах. — Что же, я рад это слышать. Честно говоря, меня чертовски раздражает снобизм ваших коллег-техников по отношению к этой расе. Дескать, раз они за сто тысяч лет не создали атомной бомбы, то с ними и говорить не о чем. Меж тем это удивительный народ, старейшая из известных цивилизаций…
— Сто тысяч лет, говорите вы? Неужели так много?
— Гораздо больше. Сто тысяч — это просто возраст самых древних предметов материальной культуры, которые нам доводилось держать в руках. И эти предметы говорят, что уже тогда цивилизация была весьма развитой. Точные же цифры назвать затруднительно… Может быть, двести, а может, и все триста тысяч лет.
— А что говорят по этому поводу сами элианты?
— Ничего не говорят. Дело в том, что у них фактически нет истории… в нашем понимании истории как науки.
— Как это?
— Вы, вероятно, знаете, что Эксанвилль — достаточно уникальная планета. Ее ось перпендикулярна к плоскости орбиты, и смена времен года отсутствует. Поэтому для эксанвилльцев не существует понятия «год». Лун также нет, нет даже других планет системы — словом, ничего такого, что можно было бы положить в основу измерения больших отрезков времени. День слишком короток для этого. Разумеется, у элиантов во все времена существовали летописи, но события в них датируются по принципу «в царствование короля Илькруаза, между первой и второй Пубенсиахскими войнами». А если учесть, что за все эти тысячелетия в разных концах Континента сменилось несчетное число правителей, а одни и те же события в разных странах и в разные времена именовали по-разному… Словом, даже получи мы доступ ко всем историческим документам, задача была бы не из легких. Конечно, на определенном этапе элиантские астрономы открыли-таки факт орбитального движения планеты, но это открытие осталось просто любопытным наблюдением, не имеющим практической ценности.
— Они могли бы пользоваться кратными единицами. Гектодень, килодень…
— Последние 60 тысяч лет они так и делают, но это остается чистой формальностью. Вы поймите, у них другая психология. Они не испытывают нужды в летоисчислении. На планетах, где существуют времена года, такая необходимость вытекает из сезонности сельского хозяйства, навигации, брачных или охотничьих периодов. У элиантов же нет ничего сезонного. Для них история — не бухгалтерская книга с ежегодным подведением балансов, а материал для произведений искусства. Так ли вам важно, в каком конкретно году произошла Троянская война?
— Ну, в какой-то мере важно. Чтобы не задаваться вопросом, почему в ней не применяли танки и авиацию.
— В «Илиаде» описано вмешательство богов, а это гораздо более фантастично, чем танки под стенами Трои. И тем не менее «Илиада» остается выдающимся произведением.
Фрэнк, разумеется, не читал «Илиады» и сомневался, чтобы Моррисон читал ее иначе чем в кратком изложении. Груз знаний, накопленных землянами, слишком велик, и краткой человеческой жизни едва хватает только на то, чтобы поддерживать профессиональную квалификацию.
— Любопытно, как элианты справляются с этим чудовищным объемом информации, скопившейся за десятки тысяч лет, — сказал он. — Другие старые цивилизации обычно доверяют все компьютерам, оставляя на долю живых существ либо самые общие, либо, напротив, предельно специализированные знания. Но ведь у элиантов нет компьютеров.
— У них много чего нет, — ответил Моррисон, — особенно теперь. Ныне они вообще практически обходятся без машин. Но некогда у них были высокие технологии, которых до сих пор нет у нас.
— Разве у них не биологическая цивилизация?
— Нет цивилизаций чисто биологических и чисто машинных. Есть лишь разные соотношения того и другого. Даже самая биоориентированная культура не сможет перестроить клетку на уровне ДНК без высокоточных приборов.
— У элиантов есть генная инженерия?
— Сейчас нет. Была ли она прежде — вопрос спорный, лично я убежден, что была. Не может быть, чтобы все их достижения по части совершенствования и изменения живых организмов были просто результатом многолетней селекции, как утверждают некоторые снобы и скептики, неспособные поверить, что кто-то оказался умнее их. Когда зурбицане или гглеа ставят их перед фактом своего превосходства, эти субъекты скрипя зубами признают очевидное. Но раз элианты утратили большую часть достижений прошлого — ату их! Обзовем их варварами и тугодумами, и дело с концом! А то, что элианты вообще никогда не болеют, что у них даже теперь, в эпоху упадка, не бывает врожденных аномалий, что флора и фауна служат им лучше всяких машин — это все мелочи, результат примитивной селекции — у них, видите ли, было для этого время! И подобное утверждают люди, называющие себя учеными! Но, так или иначе, пока их точка зрения не разгромлена окончательно, вместо термина «генная инженерия» пользуются нейтральным «Е-технологии».
— Почему Е?
— От слова «евгенические». Так вот, возвращаясь к вашему вопросу о компьютерах… У элиантов другой подход к информации. Они не накапливают ее такими темпами, как земляне и нам подобные. Эксанвилль вообще очень спокойное место. Ни сезонных изменений, ни приливов, поэтому жизнь здесь развивалась очень медленно. Эксанвилль ведь почти вдвое старше Земли, а разум, по геологическим масштабам, зародился здесь почти одновременно с нами — что такое для планеты лишний миллион лет? Тектонические процессы к тому времени давно угасли, рельеф сгладился, в экологии установилось полное равновесие. Поэтому у элиантов изначально было меньше оснований для агрессии, для жесткого противостояния окружающему миру, для гонки по принципу «выживает только первый». Нет, конечно, и их цивилизация знавала бурные периоды с войнами и мятежами, грозными империями и тоталитарными культами. Но для них это далекое прошлое, что-то вроде раннего детства с его озорством и капризами. Правда, мы о своем детстве стихов не слагаем, а они слагают.
— Значит, все эти кровавые побоища еще кажутся им привлекательными? Хотя бы с ностальгической точки зрения?
— Ну, надо сказать, за все эти тысячелетия у них образовалась достаточно своеобразная мораль. В их современном языке нет даже понятий «хорошо» и «плохо». «Элле» и «гфурку» следует переводить скорее как «изящно» и «неизящно». Собственно, с этой точки зрения они и оценивают все окружающее. Знаете, почему у них нет прямых контактов с зурбицанами?
— Разве нет?
— Нет. Когда зурбицане хотели основать здесь свое представительство, элианты заявили им буквально следующее: «Мы с уважением относимся к вашей высоко цивилизованной расе, но, к сожалению, не можем общаться с существами, чей внешний облик столь разительно контрастирует с нашими представлениями об изящном».
— М-да. Хорошо еще, что они хоть с нами согласны общаться.
— Ну, мы, как-никак, ближе всего к ним по внешнему виду… как и они к нам. Впрочем, они считают, что нашей внешности и манерам не достает утонченности.
— Значит, цивилизация эстетов. Ну а все-таки, чего они добились реально, кроме того, что приспособили под свои нужды несколько биологических видов? Даже если сейчас они в упадке, за такую чертову кучу тысячелетий они могли стать властелинами Вселенной. Нашей цивилизации всего около 6 тысяч лет, если считать от появления письменности, и то мы уже стали весьма реальной силой в изрядном секторе Галактики.
— Ну, во-первых, как я уже говорил, и жизнь, и разум развивались на Эксанвилле гораздо медленнее, чем на Земле. Но все равно у элиантов было достаточно времени, чтобы продвинуться дальше нас — и в ряде областей они этого добились. Но вы правы в том смысле, что какого-то ошеломляющего превосходства, как в случае с теми загадочными древними цивилизациями, которые исчезли неведомо куда, оставив лишь немногочисленные артефакты, природа и предназначение коих до сих пор не разгаданы — такого превосходства у элиантов не было. Но здесь следует опять-таки учесть разницу культур. Люди еще так недавно находятся в контакте с другими цивилизациями, что до сих пор не избавились от антропоморфизма. Взять, к примеру, межзвездные полеты. Когда мы еще только выходили в Космос, считалось чуть ли не аксиомой, что всякая цивилизация, способная к подобным полетам, непременно будет их проводить. И что же оказалось? В настоящее время нам известны 6 внеземных цивилизаций, уровень развития которых вполне позволяет строительство гиперпространственных звездолетов. Но две из них даже не стали вести исследования в этом направлении. Одна ограничилась доказательством теоретической возможности и на этом успокоилась. Еще одна построила корабль, испытала его в нескольких полетах к ближайшим звездам и также свернула программу — было это 6 тысяч лет назад. В результате лишь две цивилизации, кроме нашей, реально практикуют межзвездные полеты — а фактически и вовсе одна, ибо культура куэкуэйцев находится под сильным влиянием зурбицан.
— И это обстоятельство позволяет землянам делать неплохие деньги на межзвездных перевозках, — заметил Фрэнк.
— Да, и другие расы нам платят, рассчитав, что содержание собственного звездного флота обошлось бы дороже. И они правы. Мы летаем не потому, что нам это выгодно — до установления контакта с другими цивилизациями звездные экспедиции были абсолютно убыточными — а потому, что стремление к звездам, к новым мирам заложено в нашей психике. И, между прочим, многие расы считают эту нашу особенность комплексом, извращением. Так вот, возвращаясь к элиантам. С тех пор, как они в последний раз применяли Е-технологии, прошли многие тысячелетия, и если анализировать этот период с нашей точки зрения, то это классическая деградация. Утрата научных знаний, распад общества. Но за это же время элианты создали восхитительно совершенное искусство. Их музыка — это что-то невероятное. Их стихи поражают сложностью и в то же время изяществом, но не просите меня что-нибудь процитировать — это нельзя перевести на английский и вообще на земные языки. Это язык, созданный специально для поэзии и очень сильно отличающийся от современного бытового языка элиантов. Конечно, происхождение этих языков общее, но размежевание произошло так давно, что родство может быть выявлено только специальными лингвистическими исследованиями.
— И все же объективно упадок имеет место, вы сами недавно упоминали о нем.
— Да, — вынужден был согласится Моррисон. — Объективно раса элиантов угасает. Но этот процесс может продолжаться очень долго, возможно, они еще нас переживут, учитывая, как неторопливо все у них происходит. И создадут еще множество шедевров. Знаете, это вообще общая тенденция: умирающая раса или нация способна дать культуре больше, чем развивающаяся. Впрочем, это верно ведь и для личности, не так ли? В молодости человек озабочен достижением материальных благ, а под старость начинает задумываться, как говорится, о душе.
— А сколько, кстати, живут элианты? — спросил Фрэнк.
— Трудно сказать определенно — мы еще не настолько долго контактируем с ними, чтобы проследить путь отдельного индивидуума от рождения до смерти, — усмехнулся Моррисон. — Предположительно этот путь составляет 400–500 лет. По внешности взрослого элианта никогда нельзя сказать, сколько ему лет. Но, во всяком случае, они не бессмертны. Это совершенно точно.
— Странно, что даже они, с их Е-технологиями, за столь длительный срок так и не победили смерть.
— Не знаю, насколько это вообще возможно. Существует такая теория, что цивилизации, заметно опережающие нас по уровню развития, решили эту проблему, однако тщательно скрывают это от остальных. Причины понятны: просочись такая информация наружу, мы все потребуем, чтобы с нами поделились технологией бессмертия. Ясное дело, что отказ — а у них может быть множество оснований для отказа — повлечет за собой в лучшем случае разрыв отношений, а в худшем — войну, порожденную элементарной завистью. Но я не слишком верю в эту гипотезу. Вы ведь знаете, с какими проблемами столкнулись мы, земляне. Продлить жизнь до 120 лет оказалось сравнительно легко. После этого, до 140, каждый год давался с боем. А на 140 наступил стопор. Ресурсы организма оказались выработаны полностью, без остатка. И сколько бы мы не пересаживали органы, сколько бы не вводили искусственно ферменты и гормоны — мозг все равно превращается в кашу. (Кстати, элиант сейчас бы упрекнул меня за неизящный натурализм.) Так что, на этом фоне, достижения элиантов выглядят довольно впечатляюще. 400–500 лет для гуманоида — это срок.
— А откуда эта предположительность? Почему не спросить у них самих?
— Потому что элианты не говорят о смерти. Говорить о смерти — это гфурку, неизящно. Они даже не пользуются словом «умер» — они говорят «ушел от нас».
— Но ведь они должны различать праздное любопытство и научный интерес!
— Фрэнк, если человек, не знающий обычаев элиантов, говорит или делает гфурку, ему вежливо объяснят, что это гфурку. Если он настаивает, это означает, что он сам гфурку. И тогда его просто перестают замечать. А профессия его при этом не имеет никакого значения.
— Гм… похоже на табу у дикарей.
— У дикарей табу имеет религиозную природу, и нарушителей табу убивают. А элианты просто игнорируют тех, кто некрасиво ведет себя в обществе.
— И тем не менее, вы говорите, они описывают всякие древние кровопролития в своих балладах.
— Это другое дело. Недаром у них для поэзии существует отдельный язык. Впрочем, в их балладах тоже нет смакования насилия — скорее оно выступает как эмоциональный фон драмы.
— Кстати говоря, а проза у них есть?
— Новой нет. Они считают, что все, что можно сказать средствами прозы, уже сказано за все эти тысячелетия. Так что есть только древняя классика, по своему объему в несколько раз превосходящая всю литературу Земли. Парни из Торгового Отдела все уговаривают их купить у нас компьютеры и перенести эту информацию на них, а заодно и нам предоставить к ней доступ. Если уговорят, вам придется этим заниматься.
— Да, это был бы грандиозный проект, — подумал вслух Фрэнк. Перекодировать многие миллионы древних книг… потребуется куча техники, работающей одновременно.
— Но я не уверен, что до этого дойдет… во всяком случае, скоро, сказал Моррисон. — С элиантами чертовски трудно вести дела, которые касаются не отдельных личностей, а расы в целом.
— Ну да, у них ведь нет центрального правительства.
— У них нет никакого правительства. Никаких общественных структур, даже полиции. Собственно, современное общество элиантов — это даже не общество в нашем понимании, а аморфный конгломерат отдельных индивидуумов, семей и лантинов — это что-то вроде сообщества друзей… хотя и семьи, и лантины весьма неустойчивые образования, и отношения, связывающие их членов, куда более холодны и рассудочны, чем земные любовь и дружба. Сильные эмоции это гфурку, это ришмаэр — варварство. Биотехнологии давно избавили элиантов от необходимости массового производства — представьте себе ферму, где не надо заботиться ни об урожае, ни о скотине, ибо они заботятся о себе сами. Элианты живут в гармонии с собой и окружающим миром, поэтому общественные институты им просто не нужны.
— Однако у них есть средства коммуникации, хотя они и далеки от наших компьютеров.
— Да, весь континент опутан оптическими кабелями, проложенными в незапамятные времена. С их помощью элианты передают как аналоговую, так и цифровую информацию — соответствующие приборы тоже идут от древних веков. Но это только средства передачи, а не обработки информации. Элианты не создали компьютеры — или, во всяком случае, не сохранили памяти о них потому что их собственный мозг во многом справляется с теми функциями, которые у нас выполняют машины. Их интеллектуальный уровень примерно такой же, как у землян, но возможности мозга они используют гораздо полнее. Разумеется, это тоже результат Е-технологий.
— Однако по пути инов они так и пошли.
— А, ины… В самом деле, уникальный народ. Единственная известная нам раса, для которой телепатия — не исключение, а норма. Мир, где ложь невозможна в принципе. Столкнувшись с нами, они долго не могли понять, что это такое, а поняв, пришли в ужас. Утаивать и сознательно искажать информацию — это для них… мне просто трудно подобрать сравнение. Убийства себе подобных, каннибализм — все не то, все это мы можем себе представить. А для них ложь — это настолько дико, противоестественно… Ины единственная цивилизация, не знавшая войн и преступлений, ибо то и другое базируется на тайнах. И темпы развития инов воистину фантастические, ибо в решение всякой проблемы, в обсуждение всякой идеи включаются сразу тысячи умов, непосредственно взаимодействующих друг с другом. Мы в их возрасте еще жили в пещерах, а у них уже есть ядерная физика. Но существует и оборотная сторона. Слишком сильная интеграция размывает понятие личности. И хотя ины все же не клетки единого мозга, а самостоятельные индивидуумы, в отрыве от своей цивилизации ин оказывается неполноценным, почти калекой. Поэтому, в частности, у них никогда не будет космических полетов. И искусства у них тоже фактически нет — ведь в основе подлинного искусства лежат глубоко личные переживания. Хотя, с другой стороны, ины гораздо легче относятся к смерти, ибо реально, а не абстрактно, сознают себе частью неумирающего целого и знают, что их мысли и чувства переживут их, сохраняясь и развиваясь в сознании соплеменников. Однако ины таковы изначально, от природы. Они не создавали телепатию искусственно. И, насколько нам известно, ни одна из контактирующих с ними рас не захотела обращаться в телепатов, хотя это возможно. Ины прямо утверждают, что им известна природа телепатии и они могли бы поделиться с нами необходимыми сведениями — но лишь при условии, что мы тоже сделаем телепатию достоянием всех, а не избранных. Однако мир без тайн пугает нас так же, как тайны — их.
— И правильно, — заметил Фрэнк, — ни одна культура не выдержит подобной информационной революции.
— Так или иначе, элианты тоже не захотели развивать телепатию, хотя я почти уверен, что в свое время они могли это сделать.
— Копаться в чужих мозгах неизящно, — усмехнулся Фрэнк.
— Да, пожалуй… элиант предпочтет изящную ложь неизящной правде. Но обычно они не лгут. Предпочитают просто молчать о том, что им не нравится.
Моррисон допил свой коктейль и посмотрел на часы.
— Извините, мне пора. Рад был пообщаться. Если захотите еще поговорить об элиантах, вот мой личный код, — экзоэтнолог протянул руку, и часы двух землян, являвшиеся одновременно микрокомпьютерами и переговорными устройствами, соприкоснулись, транслируя друг другу коды вызова.
— Минуту, — окликнул Фрэнк уходящего ученого. — Мне хотелось бы поговорить не только об элиантах, но и… с ними самими. Это возможно?
— Чего же тут невозможного? — усмехнулся Моррисон. — У них статус B. Допускаются контакты без ограничений.
— Но я боюсь, что они просто… могут не захотеть со мной общаться. Без соответствующих рекомендаций.
— О, я вижу, вы кое-что поняли, — улыбнулся экзоэтнолог. — В отличие от ваших коллег-технарей. Хорошо, я познакомлю вас с одним из них пожалуй, его может заинтересовать общение с новым землянином. Но может и не заинтересовать, тут уж я ничего не могу поделать.
Три дня ушли у Фрэнка на ознакомление со своей новой работой и проведения давно запланированного усовершенствования системы инфокоммуникаций Миссии. Отныне любой абонент, будь то человек или компьютер, мог связаться с любым другим напрямую, не дожидаясь, пока его запрос пройдет через центральный сервер. Была как раз пятница, когда Фрэнк просмотрел последние результаты тестов и вызвал на связь Моррисона, рассчитывая договориться о планах на уик-энд.
— А, Хэндерган, — раздался знакомый голос в динамике, — я ждал вашего вызова.
— Зовите меня просто Фрэнк.
— В таком случае, можете называть меня Эдвард. (Фрэнк подумал, что снобизм элиантов распространился и на этнолога — другой на его месте предложил бы звать его просто Эд.) Если ваш энтузиазм все еще сохраняется, то завтра вечером мы можем наведаться к Эннальту Хаулиону.
— Во сколько?
— Это все равно. Это земляне привыкли рассчитывать свое время на неделю вперед, а для элиантов время не имеет значения.
— Разумеется, — сказал Хэндерган с легкой ноткой раздражения, — но мы-то с вами не элианты.
— А… ну конечно. Я, знаете ли, частично перенял их образ жизни. Просто позвоните мне, когда будете готовы.
На другой день инженер и этнолог встретились на транспортной площадке Миссии и взяли глайдер, заплатив, по земному обычаю, каждый за себя. С тихим гудением силовой установки машина поднялась в воздух и заскользила над степью, почти касаясь днищем высокой травы.
— Как, вы сказали, зовут вашего приятеля? Энальт Холливан?
— Хаулион, и постарайтесь не переиначивать имена элиантов на американский манер, а также не называть их «приятель», «дружище», «старина» и прочими словечками в этом роде. Его полное имя — Эннальт Аусенквир Иллироа Коэлиррэ Хаулион, гирт Йоллесиэнский.
— Похоже на дворянский титул.
— Да, гирт — это что-то среднее между графом и герцогом.
— Вот как? У столь древней расы сохранилась аристократия ранних веков? — Фрэнк был изрядно удивлен.
— Не в том смысле, как вы думаете. Это не дает каких-либо социальных льгот, да и по наследству не передается. Просто элианты считают, что дворянские титулы — это изящно и красиво, и присваивают сами себе те, которые им больше нравятся, беря их из легенд, исторических документов и собственного воображения.
— В таком случае удивительно, что у вашего знакомого только один титул, а не десяток.
— О, элианты во всем знают меру. Они не имеют ничего общего с варварами, увешивающими себя яркими побрякушками.
— Кстати, о варварах… Мы с вами все время говорим об элиантах, но ведь это не единственная разумная раса на планете.
— Да. Грумдруки, — Моррисон невольно нахмурился. — Надеюсь, вы не собираетесь говорить о них с элиантами?
— Да, я знаю, что это гфурку и все такое…
— Это рильме гфурку — крайне неизящно.
— Разумеется, разумеется. Но я хочу спросить о них не Хаулиона, а вас. Они ведь тоже входят в сферу интересов экзоэтнологии?
— Что я могу о них сказать? — пожал плечами Моррисон. — У них статус D — контакты крайне нежелательны. Это агрессивные варвары, без какой-либо развитой культуры, и, кажется, с весьма невысоким интеллектуальным уровнем. Ксенофобичны до крайности, враждебно настроены как к элиантам, так и к нам. Мы мало что знаем о них. Вообще-то, — добавил Моррисон, чуть помолчав, Эксанвилль и в этом отношении уникальное место. Нам известно несколько планет, на которых существует или существовало более одного разумного вида. Но всегда эти виды зарождались и развивались, будучи четко отделены друг от друга природными барьерами. Скажем, на разных континентах, или один на суше, другой в океане. Если бы не это обстоятельство, один из видов еще на этапе зарождения разума неминуемо подавил бы другой в ходе эволюционной конкуренции. И лишь технический прогресс позволял представителям одной расы проникнуть на территорию другой. И первой реакцией на такую встречу всегда была дикая, остервенелая взаимная враждебность. Проистекающая из ксенофобии, страха перед неизвестным и нежелания делить планету с кем-либо еще.
— Ну так и здесь то же самое, — нетерпеливо заметил Фрэнк. — И взаимная враждебность, и территориальное разделение. Элианты живут на Континенте, грумдруки — на Острове.
— Разделенных проливом шириной в милю, — усмехнулся Моррисон. — Есть, кстати, предположение, что этот пролив вырыт искусственно в давние времена именно с целью отделения элиантов от грумдруков. После того, как первые загнали последних на Остров. Сейчас считается доказанным фактом, что некогда обе расы жили на одной территории, это подтверждают и археологические находки. Потом, очевидно, взаимная враждебность привела к тотальной войне, в результате которой элианты, как более высокоразвитые, с легкостью одержали победу, однако, в силу все той же цивилизованности, не уничтожили грумдруков, а выселили их на Остров — тогда, возможно, бывший полуостровом. То есть разделение двух этих видов не было изначальным.
— Тогда напрашивается предположение, что оба вида происходят от общего предка, — сказал Фрэнк, поражаясь смелости своего дилетантского суждения.
— Это верно в отношении любых двух видов на планете, — усмехнулся Моррисон. — Все они имеют предками простейших. Конечно, у элиантов и грумдруков был общий предок, ибо те и другие — теплокровные гуманоиды. Но размежевание между ними произошло очень давно, очевидно, задолго до зарождения разума. Слишком уж они несхожи, чисто биологически. Это даже не две ветви приматов, как, скажем, гориллы и шимпанзе или субцивилизации мрру'гуа. Это разные отряды, как кошки и собаки, а может быть, и разные классы. Мы ведь до сих пор даже не знаем, являются ли грумдруки млекопитающими в классическом смысле, или они все же ближе к рептилиям.
— Неужели они настолько не изучены? — изумился Фрэнк. Ему, как специалисту по информационным системам, казалось дикостью провести на планете несколько лет и при этом не собрать даже базовой информации об одной из населяющих ее цивилизаций.
— Это не так просто, — поморщился Моррисон. — С одной стороны, грумдруки не животные, мы не можем ловить их в силки и волочь в лаборатории. С другой стороны, у них статус D.
— Который мы же им и присвоили, — напомнил Хэндерган. — Или не совсем мы?
— Да, элианты довольны, что мы не общаемся с отвратительными для них грумдруками, — признал Моррисон слегка раздраженным тоном. — Но не думаете же вы, что элианты, при всем моем к ним уважении, могут диктовать Земле ее научную и дипломатическую политику? В конце концов, грумдруки сами отвергают любые попытки контакта. И они действительно варвары с примитивной культурой, не способной ничего дать Земле ни в информационном, ни в материальном плане. Неужели, по-вашему, здесь возможны были колебания в выборе партнера?
«Ах, значит, выбор все-таки был, — подумал Фрэнк. — Значит, эти высоко цивилизованные элианты все же заявили: или мы, или они.» — Меж тем у самих элиантов всего-навсего статус B, — сказал он вслух. — Даже не A.
— Да, «дружественной и союзной цивилизацией» они не являются, согласился Моррисон. — Они вообще не могут быть друзьями и союзниками кому бы то ни было. Слишком холодны для первого, слишком благополучно-равнодушны для второго.
— Господа, мы прибываем к месту назначения, — сообщил компьютер глайдера. Прямо по курсу росли очертания поместья Хаулиона, расположенного посреди бескрайней степи — подобно большинству домов элиантов, давно отказавшихся от городов. Фрэнк с интересом разглядывал асимметричную архитектуру; казалось, в доме не было ни одного прямого угла, а округлые формы явно превалировали над плоскими. Все помещения располагались на разных уровнях, так что говорить об этажах в привычном смысле не приходилось. Окна сильно различались формой и размером, превращая одни помещения в открытые террасы, другие — в глухие бастионы. Колонн не было совсем, зато имелись лесенки и галереи, соединявшие далеко выступавшие комнаты. Несмотря на то, что вся постройка состояла из самостоятельных и разнородных элементов, она отнюдь не выглядела эклектичной: во всем чувствовался единый стиль и удивительная гармония. В целом дом казался легким и устремленным ввысь под некоторым углом, словно его уносил ветер.
Глайдер плавно опустился перед главным входом. Фрэнк достал из кармана горошину транслятора и вставил ее в ухо; то же самое на всякий случай сделал и Моррисон, хотя и считал, что знает язык элиантов. Трансляторы микрокомпьютеры для перевода устной речи — были незаменимым приспособлением для общения не только с инопланетянами, но и с землянами, говорящими на разных языках; в кармане каждого путешественника обычно лежала пригоршня таких горошин, как для личного пользования, так и для раздачи случайным собеседникам. Их раздавали на пассажирских линиях и за символическую цену продавали автоматы в космопортах.
— Есть ли еще какие-нибудь запретные темы в разговоре с элиантами? — спросил Фрэнк.
— Да нет, вы можете общаться с Эннальтом вполне свободно, просто помните об эстетике. В крайнем случае он отнесется снисходительно к вашему промаху, ибо знает, что вы не привыкли общаться с его народом. Ну и вы, в свою очередь, должны быть снисходительны к древней гордости элиантов, даже если она покажется вам слишком высокомерной. В конце концов, они действительно самая старая раса в известной нам части Галактики.
Они вышли из машины и направились к округлым дверям, украшенным сине-золотым орнаментом. Фрэнк задержался у входа и потрогал стену жемчужного оттенка.
— Из чего это сделано? — спросил он. — Явно не камень, не дерево и не металл.
— Это соэллис, дальний родственник земных кораллов, — пояснил Моррисон. — Так что термин «сделано» здесь не совсем подходит. Точнее будет сказать «выращено».
— Погодите, вы хотите сказать, что этот дом — ничто иное, как сухопутный коралловый риф? — изумился Хэндерган. — Сколько же лет ушло на его создание?
— Такого — около трех недель. Соэллис — один из продуктов Е-технологий. Он очень быстро растет по заданным для него направляющим, по окончании же «строительства» впадает в спячку. Однако, если часть структуры разрушается, прилегающие клетки соэллиса активизируются и активно растут, пока не восстановят первоначальную форму. Поэтому такой дом практически вечен. Этому, насколько мне известно, более десяти тысяч лет.
Земляне вошли внутрь.
Хозяин дома ждал их в полукруглом зале, выходившем на широкий балкон. Энальт Хаулион сидел в высоком кресле с плавными формами и без ножек; он не счел нужным встать при входе гостей, а лишь сделал приветственный жест рукой. Моррисон ответил тем же жестом, Фрэнк неловко кивнул, и вновь прибывшие уселись в предназначенных для них креслах (которые тут же изменили форму, подстраиваясь под фигуры и позы гостей).
Несмотря на то, что Хэндерган, конечно же, видел голограммы элмантов перед отправкой на Эксанвилль, он не мог отделаться от подсознательной ассоциации с героями псевдосредневековых легенд, популярных в XX и XXI столетии, а потому ожидал — хотя и понимал, что это глупо — увидеть этакого высокого и стройного эльфа со светлыми волосами до плеч, перехваченными серебряным обручем с самоцветом на лбу, в зеленом или красном плаще и даже с длинным и узким мечом на бедре. Элиант действительно был высоким и тонким, явно тоньше землян, а его длинное лицо украшали большие фиолетовые глаза, которые придавали бы ему странное сходство с красотками из земных мультфильмов, если бы не твердо очерченный подбородок и очень тонкие, почти бескровные губы. Поскольку в спектре солнца Эксанвилля, красного карлика, очень мало ультрафиолета, у элиантов начисто отсутствует защитная пигментация; при этом кожа их даже не розовая, как у незагорелого землянина, а совершенно белая, белая, как снег. В красноватом свете солнца это выглядит почти обычно для человеческого глаза, но здесь, в помещении, залитом исходящим от стен голубоватым свечением (Фрэнк догадался, что его производят какие-то микроорганизмы), смотрелось достаточно жутковато. Волосы, однако, были значительно темнее и средней длины; еще в незапамятные времена элианты с помощью Е-технологий истребили волосы на теле, а на голове ограничили их рост определенной длиной, чтобы никогда не испытывать необходимости в стрижке. Кажется, даже нынешние поколения эстетов находили эту меру весьма разумной, ограничивая заботу о волосах безупречной прической. Никаких обручей и вообще украшений, а также оружия, естественно, не было. Одет Хаулион был не в плащ и уж тем более не в тогу, а в двухцветный фиолетово-желтый комбинезон, облегающий, но не обтягивающий, то есть подчеркивающий общий абрис фигуры, но не конкретные детали, и обут в высокие глянцевито-блестящие сапоги, чьи голенища спереди заканчивались треугольниками, прикрывавшими колени, а сзади едва доходили до середины голени. В целом облик элианта одновременно походил и не походил на человеческий, будучи при этом в полном смысле элле — изящным и утонченным; Фрэнк поискал точное определение и понял, что перед ним образчик абсолютно асексуальной красоты.
— Полагаю, представляться нет нужды, ибо мне известно ваше имя, а вам — мое, — сказал Хаулион. Даже по этой короткой фразе Хэндерган понял, как красив и мелодичен язык элиантов; точас прозвучавший в ухе английский эквивалент показался грубым и неблагозвучным.
— Как мне следует называть вас? — продолжал хозяин. — Фрэнк, Хэндерган, мистер Хэндерган или сэр?
Фрэнк чувствовал, насколько неуместна какая-либо фамильярность с этим… с этим существом, чей личный возраст насчитывал, возможно, несколько столетий, не говоря уже о возрасте его цивилизации. Еще более неуместна, разумеется, была бы кичливость.
— А как вы называете Моррисона? — спросил он.
— Эдвард, а он меня, соответственно, Эннальт. Но с ним мы давние знакомые. Я вижу, вы в затруднении? Должно быть, Эдвард запугал вас нашей обидчивостью, — элиант иронически улыбнулся, Моррисон смущенно хмыкнул. — На самом деле все не так страшно, мы вовсе не выжившие из ума снобы, помешанные на этикете. Мы просто чтим красоту и изящество. Итак, если вы не возражаете, я буду звать вас «Хэндерган», ибо это красивое имя, хотя и немного варварское, — Хаулион опять улыбнулся. — Вы можете выбрать любое из моих имен, поскольку все они достаточно благозвучны, либо же звать меня «гирт», ибо среди всех присутствующих я один ношу этот титул.
— Да. Гирт. Пожалуй, это подойдет, — кивнул Фрэнк.
— Итак, с формальностями покончено. О чем вы хотели расспросить меня, Хэндерган?
Фрэнк был несколько озадачен таким прямым переходом к делу. Он ожидал, что сперва ему самому придется отвечать на обычные в таких случаях вопросы: как добрался, как ему нравится планета, долго ли он намерен здесь пробыть и тому подобное. Но, очевидно, элианта не прельщала светская болтовня. От неожиданности с языка Фрэнка едва не сорвался вопрос о грумдруках, он уже открыл было рот, и, смутившись, снова его закрыл. Он и не предполагал, что общение с представителем древней расы вызовет у него столько волнения. Хаулион, похоже, не замечал всего этого или же делал вид, что не замечает.
— Вы живете в этом доме один? — спросил наконец Фрэнк.
— Да, уже много килодней. Один, если не считать моих _животных_, транслятор произнес последнее слово более низким голосом, подчеркивая, что в английском языке нет адекватного понятия и перевод приблизителен. — Насколько мне известно, большинство элиантов большую часть времени живут именно так.
— И вы совсем не испытываете потребности в обществе?
— Общество, Хэндерган, есть не более чем неизбежное зло эпохи низких технологий, — наставительно изрек Хаулион. — Прогресс культуры есть прогресс индивидуализма. Гуманоидная цивилизация в своем развитии проходит три стадии. Первая из них — первобытная, период непосредственной зависимости. Уровень технологий настолько низок, что выживание человека напрямую зависит от личных отношений с окружающими его конкретными людьми. Отсюда высокий уровень эмоциональности и раздробленность расы на мелкие сплоченные группы, часто враждебные друг другу. Вторая стадия средневековая, ее в последний мегадень проходите вы. Период опосредованной зависимости, через социальные институты и массовую индустрию. Это время экспансии и глобальных задач; человек зависит не от конкретных людей, а от общества в целом, соответственно, роль личных отношений снижается, эмоции становятся контролируемыми, цивилизация интегрируется в единое целое, и роль отдельной личности уменьшается. На начальном этапе средневековья это сопровождается и уменьшением прав личности, но, по мере разрешения глобальных задач, эти права начинают увеличиваться, поскольку исчезает необходимость в жестком принуждении. Наконец наступает третья стадия, период реальной независимости. Технологии настолько высоки, что позволяют обеспечить каждого всем необходимым в индивидуальном порядке, без потребности в массовом производстве и каких-либо формах интеграции. Общество распадается, сперва на группы, связанные общностью интересов, потом — до отдельных индивидуумов. Права и свободы личности максимальны, стадные инстинкты полностью изжиты.
— Но прогресс невозможен без решения глобальных задач, требующих интеграции, — заметил Фрэнк.
— Все необходимые задачи решены на второй стадии.
— Но нельзя же останавливаться на достигнутом! Надо двигаться дальше!
— Зачем?
Фрэнк обалдело уставился на Хаулиона.
— Знаете, какова главная отличительная черта варварства? — продолжал элиант, и в тоне его инженеру послышалось легкое презрение. — Вовсе не низкий уровень знаний и даже не агрессивность. Отличительная черта варварства — ненасытность. Будь то ненасытность к самкам, материальным богатствам или знаниям.
Фрэнк с удивлением поглядел на Моррисона, чтобы понять, не шутит ли Хаулион. Но экзоэтнолог оставался серьезен.
— Насчет самок и материальных богатств я, конечно, соглашусь, — сказал Фрэнк, — но как можно валить в ту же кучу знания? Разве есть во Вселенной что-нибудь ценнее информации? Разве развитие науки не является высшим смыслом каждой цивилизации?
— Наука — всего лишь рабское изучение объективной реальности, — пожал плечами хозяин дома. — Игра, смысл которой состоит в выяснении ее правил. Скучное ремесло, необходимое лишь для того, чтобы сделать наше физическое существование достаточно сносным, чтобы мы могли о нем не задумываться. Как только эта цель достигнута, необходимость в науке отпадает. Знание ради знания, говорите вы. А вы уверены, что подобное любопытство пойдет вам на пользу? Я говорю не о вульгарном использовании научных открытий для создания средств разрушения, как вы, вероятно, подумали. Нет, дело гораздо серьезнее. Что, если, доверчиво блуждая в темных подземельях мироздания, вы обнаружите истины столь ужасные и отвратительные, что знание их обратит все ваше существование в бесконечный кошмар? Кошмар, от которого нельзя избавиться, ибо это будет последнее, окончательное знание, не оставляющее надежд на ошибочность гипотез и отыскание обходных путей!
— И ваша цивилизация… обнаружила такие знания? — спросил Хэндерган, чувствуя, как холодеет в животе.
— Нет, — ответил элиант, и огоньки в его глазах погасли. — Нам хватило ума вовремя остановиться.
— Но если не наука, то что же тогда остается цивилизации в качестве высшего смысла?
— Искусство, разумеется, — ответил Хаулион будничным тоном.
— Значит, по-вашему, искусство выше науки?
— И по-вашему тоже. Даже с позиций вашей профессии, наука — сбор информации, искусство — создание оной. Чем изучать единственный несовершенный мир, данный нам природой, не лучше ли создавать свои, совершенные?
— Вы считаете, что человек способен создать совершенный мир?
— Человек разумен, в отличие от природы. С другой стороны, у него меньше времени на эксперименты. Но ведь ему нет необходимости создавать целую вселенную. Один совершенный _сонет_, сложенный вами лично, стоит миллиона галактик, до которых вам нет никакого дела.
Фрэнк мысленно поежился при мысли, что цивилизация, уже многие тысячелетия исповедующая этот принцип, может без колебаний уничтожить тот самый миллион далеких галактик ради одного совершенного сонета. И, значит, очень хорошо, что элианты вовремя остановили прогресс технологий. Но что, если где-нибудь в недрах вселенной обитает раса еще более древняя и при этом не прекратившая наращивание технического могущества?
— Ну хорошо, — сказал он вслух. — Допустим, искусство — высшая ценность. Но все равно, как это совмещается с распадом общества? Положим, для художников не существует такой потребности в объединении усилий, как для ученых. Но все равно им необходимы потребители их продукции. Читатели, зрители и так далее.
— Вы так думаете? — иронически усмехнулся Хаулион. — Разумеется, вы еще далеки от подлинной цивилизованности, но даже самые варварские ваши мифы о величайшем художнике говорят иное. Я имею в виду бога любой из ваших монотеистических религий. Разве он нуждался в обществе равных себе, чтобы получать удовольствие от процесса творчества? Нет, он был совершенно одинок, как и подобает великому художнику. На роль независимого ценителя мог бы претендовать разве что дьявол, однако и сам он — творение бога, причем созданное отнюдь не в качестве ценителя, а в качестве критика, который должен указывать слабые места произведения, и одновременно как элемент того же самого произведения. В этом суть подлинного шедевра; поэма, состоящая из одних положительных героев и благородных поступков, представляет собой бездарную пошлость. У создателей ваших религиозных мифов был вкус и понимание натуры настоящего художника; однако их невежественные соплеменники не понимали, что религия преподносит мир как произведение искусства, и постоянно спрашивали, отчего же в нем так много черной краски — как будто картину можно написать одной белой.
Но тем не менее у нас есть общение друг с другом, в том числе и по части искусства. Просто для нас это не главное. В противном случае цивилизация просто не могла бы существовать. Даже в вашем мире, где художественная одаренность — достаточно редкое явление, человек уже не в состоянии за всю свою жизнь ознакомиться даже со всеми выдающимися произведениями, не говоря уже о средних. А в нашем мире, где творчеством занимается каждый, не говоря уже об огромных объемах древней классики, это тем более невозможно. Если человек посвятит все свое время изучению чужих произведений, он будет лишен удовольствия собственного творчества, а изучит все равно ничтожно малую часть. Но впадать в другую крайность и игнорировать искусство других тоже неразумно. Во всем должна быть гармония, умение достичь ее — это и есть признак цивилизованности.
— Но как вы определяете, с какими именно произведениями следует ознакомиться? — спросил Фрэнк. — Раз никто не в состоянии охватить картину в целом, то никто не может и рекомендовать такую-то вещь как шедевр.
— Разумеется. Но нам и не нужны подобные рекомендации. Видите ли, когда цивилизация достигает третьей стадии и перестает перестраивать внешнюю среду, у нее наконец-то появляется возможность заняться внутренним миром. У нас нет такого явления, как ваша графомания — в широком смысле, а не только в литературном. Конечно, разные элианты талантливы по-разному, но ни один из них не страдает недостатком вкуса и не предложит на всеобщее обозрение вещь откровенно неудачную. Поэтому, выбирая произведения произвольным образом, мы почти никогда не испытываем разочарования.
— И вас не огорчает, что вы не можете познакомиться с каждым шедевром?
— Каков ваш любимый напиток, Хэндерган?
— Лайо, — ответил удивленно Фрэнк.
— Разве вас огорчает, что вы не можете выпить весь лайо на свете? Да простится мне эта физиологическая аналогия… — «но как иначе говорить с варварами», угадал Фрэнк окончание мысли.
— Кстати, господа, не хотите ли отужинать? — предложил Хаулион.
— Хотим, — без лишних церемоний ответил Моррисон.
Хозяин дома слегка оттолкнулся от пола, и его кресло подкатилось к столу. Хаулион взял со стола хрустальный колокольчик и позвонил. Фрэнк с интересом уставился на дверь, ожидая, кто же явится на зов.
Минуту спустя в залу, бесшумно ступая, вошло необычное существо. Ростом, телосложением и осанкой оно походило на человека, голова же скорее напоминала кошачью. Оно уверенно и даже грациозно передвигалось на двух ногах, неся передними конечностями — это были пятипалые руки с длинными и тонкими пальцами — большой поднос с разнообразной снедью, по форме напоминавший палитру. Единственным облачением существа был гладкий серебристый мех, покрывавший все тело и голову; на шее блестел тонкий серебряный ошейник. Определить пол создания было затруднительно; Фрэнку пришла в голову мысль, что оно может быть и вовсе бесполым.
Существо быстро расставило кушанья и приборы; тут были какие-то овальные и лодкообразные тарелочки, горшочки и кувшинчики разных форм, нечто вроде подсвечников с торчащими из них оранжевыми трубочками, вилки с зубчиками, лежащими в разных плоскостях, щипчики и пинцеты и даже некое подобие шприцов. Со всем этим хозяйством создание управлялось привычно и уверенно, как вышколенный человекслуга, а вовсе не как дрессированное животное. Фрэнк, к тому времени уже тоже подкатившийся в своем кресле к столу, обратил внимание, что от существа ничем не пахнет. Он, разумеется, не думал, что от того, кому элиантом доверено накрывать на стол, будет вонять псиной, но все же не ожидал, что от животного может не быть вообще никакого запаха даже на расстоянии в несколько дюймов.
Зато ароматы еды приятно щекотали ноздри и возбуждали зверский аппетит. Последнее обстоятельство причинило Фрэнку определенные неудобства, ибо вместо того, чтобы наброситься на еду и разом покончить с ней, как это обычно делают вечно спешащие земляне, он должен был есть медленно и аккуратно, крохотными кусочками, как подобает заботящемуся об изяществе элианту. Блюд и напитков было около двух десятков, но каждое — в очень небольшом количестве; как истинные гурманы, элианты предпочитают не наесться чем-то одним, а отведать всего понемногу. В сложной науке элиантской трапезы Фрэнк сразу же доверился руководству Моррисона и благополучно избежал конфузов. Шприцами, к примеру, наносились капли соуса на белые треугольники явно мясного происхождения, а «подсвечники» с трубочками-пирожными были наполнены вареньем. Некоторые блюда были до того странными, что Фрэнк терялся в догадках относительно их природы; однако ни одно из них не показалось ему невкусным. Очевидно, что хотя кулинария, как предмет низменно-физиологический, и не считалась у элиантов формой искусства, но и в этой области они достигли немалых высот.
После ужина, прошедшего, по элиантским правилам, в полном молчании, разговор возобновился. Фрэнк упомянул о проекте перенесения культурного наследия элиантов на земные компьютеры.
— Меня это не _развлекает_, - отозвался Хаулион, и по тону транслятора Хэндерган понял, что перевод опять не точен. — Впрочем, возражений у меня тоже нет. Однако я ничего не могу сказать о позиции других; строго говоря, я вообще не знаю, у кого вам надо получать разрешение на доступ к хранилищам и архивам.
— Разумеется, у вас нет правительства… но ведь есть какие-то службы, занимающиеся этими архивами?
— Нет, никаких служб у нас нет.
— Но кто-то должен заботиться о сохранности фондов.
Какое-то мгновение хозяин дома смотрел непонимающе, пытаясь уразуметь, что такое «фонд», потом понял и покачал головой: — Все записи сделаны на кристаллах, которые могут храниться без повреждений в течение гигадней.
— Но как же… преднамеренные повреждения?
— Животные не могут проникнуть в хранилища.
— А… — Фрэнк подавил уже готовый сорваться вопрос, внезапно испугавшись, что одно лишь подозрение в способности элиантов к вандализму Хаулион воспримет как оскорбление. — А как вы сами проникаете туда?
— Никак, мы пользуемся устройствами дистанционной связи.
— В таком случае, мы тоже можем получить доступ к этим устройствам?
— Если найдете элиантов, которых это _развлечет_.
— А если мы сами подключимся к вашим оптическим каналам?
— Полагаю, такое поведение будет расценено как неизящное.
Фрэнк смущенно хмыкнул. — Разумеется, мы не намерены действовать без вашего разрешения. И все же мне странно… неужели моральное осуждение это единственная защита ваших прав? Как вы можете обходиться без полиции?
— В ней нет нужды, ибо у нас не бывает преступлений.
— Совсем?
— Совсем.
— Но… как такое возможно? В самом цивилизованном обществе всегда находятся…
— У вашей расы, Хэндерган, существует 3 источника преступлений: во-первых, неудовлетворенность своим социальным и материальным положением, во-вторых, секс и в-третьих, патологии мозга. Ничего этого у нас нет.
— А как же быть, скажем, с завистью, ненавистью и тому подобными личными мотивами?
— Все это раскладывается по трем вышеназванным составляющим.
— Но если, к примеру, какой-то элиант ведет себя неизящно…
— Никто не пытается его убить. С ним просто не общаются, вот и все.
— Но это может пробудить в нем злость, желание отомстить…
— То есть гнев? Но это же сильная эмоция. Можно быть неизящным по отношению к другим, но быть неизящным по отношению к себе — это полный абсурд. Да и потом, для гнева нет оснований. Вы по-прежнему мыслите социальными категориями и расцениваете бойкот как утрату общественного положения. Но у нас нет общества и нет общественного положения. Если вам не понравилась книга, разве вы отправитесь убивать ее автора? Нет, вы просто возьмете другую книгу. Такая возможность всегда есть. Всякий может найти тот круг общения и те произведения искусства, которые ему нравятся; если с кем-то не хочет общаться никто, значит, он и не нуждается в общении.
Фрэнк пожал плечами. Элиантская система представлялась ему слишком неустойчивой, способной рухнуть от руки первого же маньяка. Но, с другой стороны, эта система просуществовала множество тысячелетий, а маньяки так и не появились… Внезапная мысль ожгла сознание Фрэнка: но как же, в таком случае, элианты должны относиться к землянам, к варварам, представляющим потенциальную угрозу им и их культуре? Ведь у жителей Эксанвилля нет защиты от этой угрозы!
— Если нам для чего-то и могла бы потребоваться полиция, так это для защиты от ваших преступников, — словно прочитал его мысли элиант. — Однако вы заверили нас, что ваши службы безопасности гарантируют нас от подобных проблем. Поскольку землян на Континенте немного, а ваша цивилизация в целом заинтересована в контакте с нами, то у этих гарантий есть основания. Иначе мы бы не позволили вам открыть здесь Миссию.
Фрэнк обратил внимание, что Хаулион сказал «на Континенте», а не «на планете». Элиантам нет дела до деятельности землян за пределами их обитания. Преступления против грумдруков их не волнуют. Возможно, они даже одобрили бы их.
— Но теперь вам известно, что в космосе много различных цивилизаций, подал голос Моррисон, до сей поры в основном молча наблюдавший за беседой. — Что вы будете делать, если одна из них высадится здесь без вашего согласия?
— Разве галактическое сообщество не защитит нас? — иронически улыбнулся Хаулион. Чувствовалось, что он цитирует земных дипломатов.
— Галактическое сообщество слишком аморфно и не склонно встревать в конфликты, — Моррисон сделал неопределенный жест рукой. — Особенно когда речь не о геноциде, а всего лишь о незначительном нарушении интересов.
— Уж не хотите ли вы выяснить, любезный Эдвард, что будет, если у нас возникнет конфликт с в а м и? — Хаулион по-прежнему улыбался, но фиолетовые глаза слегка прищурились.
— Ну что вы, Эннальт, разве земляне давали повод…
— У нас есть что противопоставить неизящному поведению в масштабах планеты, — холодно заметил элиант. Конкретизировать он, по всей видимости, не собирался.
Повисла неловкая пауза.
— Я собираюсь поиграть на айоле, — сказал наконец Хаулион. — Желаете послушать?
Земляне энергично согласились. Хозяин дома предложил пройти в соседний зал, где лучше акустика. Там все трое вновь опустились в кресла; на этот раз кресло Хаулиона стояло на овальной площадке в стороне от центра зала, и места слушателей также, по-видимому, были выбраны не случайно. Айола оказалась духовым инструментом, похожим на три флейты разных размеров, соединенных изогнутой трубкой с мундштуком. Хаулион некоторое время держал инструмент на отлете, полуприкрыв глаза, затем медленно поднес его к губам.
Еще до того, как Фрэнк различил первый звук, он почувствовал странное нарастающее томление, так что, когда айола наконец зазвучала, у него вырвался вздох облегчения. Мелодия поначалу была удивительно чистой и нежной; три флейты то пели в унисон, то переговаривались друг с другом. С первых же тактов музыка захватила Фрэнка, обыкновенно почти не соприкасавшегося с этим видом искусства. Он словно плыл по прозрачной спокойной реке под бескрайним небом, чувствуя умиротворение и какую-то светлую грусть. Вдруг на воду набежала рябь, потянуло холодным ветром: одна из флейт подала диссонансную ноту тревоги. И вновь мелодия журчала и переливалась, как прежде, но чувство тревоги не оставляло. Все чаще и чаще то одна, то другая флейта делала пугающий намек, и Фрэнк ощущал, как растет в нем безотчетный страх надвигающейся неминуемой беды. Хотелось озираться по сторонам, чтобы, наконец, увидеть источник опасности и встретиться с ней лицом к лицу; но горизонт был чист, река все так же струилась по равнине, и это было невыносимее всего. И вот, когда страх достиг высшей точки, словно раскат грома пронесся над равниной. Заклубились черные тучи, засверкали молнии, речной поток вспенился. Перед мысленным взором Фрэнка, рассыпаясь лавой, с ревом и гиканьем неслись на кривоногих лошадях черные всадники, закутанные в шкуры, с окровавленными саблями и пылающими факелами. Черный дым затянул небо, на улицах объятого пожаром города кипела жестокая битва. Флейты перекрикивали друг друга. Теперь в их голосах звучали лязг оружия, стоны агонии и вопли отчаяния, остервенелые крики бойцов, проклятья и мольбы о пощаде. Затем на фоне всего этого где-то вдалеке возник тихий плач ребенка.
Звуки битвы стихали. Тучи расступились, и солнечный свет озарил двух последних израненных бойцов, все еще продолжавших смертельную схватку; каждого из них изображала одна флейта. И вот один из воинов со стоном бессильной ненависти повалился к ногам врага. Победитель запел торжествующую песнь, но внезапно она оборвалась на полуслове: умирающий из последних сил нанес ему удар мечом.
Плач приблизился. Одинокая фигурка брела по выжженной и залитой кровью земле — единственное живое существо среди этого торжества смерти и хаоса. Даже вороны не кружили над полем битвы; лишь ветер гнал над пепелищем серые клубы дыма. Третья флейта рыдала, а две другие тихо пели о тоске и безнадежности, о тщете всех надежд, об утраченном навсегда и о милосердной смерти, которая лишь одна кладет конец страданиям. Постепенно плач переходил во всхлипывания, затихал; ребенок остановился и опустился на колени, закрыв лицо руками и все ниже опуская голову, пока не застыл в этой позе. Ветер трепал его жалкие лохмотья. Плач стих, и следом за ним медленно растаяли в воздухе последние звуки мелодии.
Некоторое время Фрэнк сидел, не в силах пошевелиться; вдруг что-то теплое капнуло ему на руку, и это ощущение привело его в чувство. Подняв руку к лицу, Хэндерган с удивлением обнаружил, что оно мокро от слез. Он взглянул на Моррисона и обнаружил, что тот тоже вытирает левый глаз. Хаулион невозмутимо убирал инструмент в футляр, похожий на двустворчатую раковину.
— Вы, как всегда, великолепно играли, Эннальт, — сказал Моррисон.
— Да, — кивнул Фрэнк, — это было потрясающе.
— Рад, что доставил вам удовольствие, — ответил элиант. — Надеюсь на приятное общение и впредь.
Фрэнк понял, что сегодняшняя встреча окончена. В самом деле, Моррисон уже поднимался из своего кресла.
Через несколько минут глайдер уже нес землян по направлению к Миссии.
— Никогда бы не подумал, что музыка может производить такое впечатление, — произнес Хэндерган.
— В диапазоне айолы есть как ультра-, так и инфразвуковые частоты, воздействующие на психику, — спокойно пояснил Моррисон. — Заметили, он начал с ультразвукового вступления?
— Вот как? Ну что ж, все чудеса в нашем мире имеют простое и логичное объяснение.
— Это не отменяет того факта, что Хаулион — прекрасный музыкант. Вы или я не добились бы от айолы ничего, и даже профессиональному земному музыканту пришлось бы долго учиться, чтобы использовать все возможности инструмента. Впрочем, с элиантской точки зрения Хаулион играет хорошо, но не идеально. По крайней мере, так считает он сам. Я слышал исполнителей, которых он ставит выше себя, но боюсь, что землянин слишком туг на ухо, чтобы оценить разницу.
— На чем строится наш торговый обмен с Эксанвиллем?
— Мы импортируем продукты биотехнологий и продаем машины и услуги, связанные с применением машин. Подробнее узнайте в Торговом Отделе.
— А предметы искусства?
— Их свободная продажа на планетах Земной Лиги запрещена.
— Но почему?
Моррисон усмехнулся наивности инженера.
— Фрэнк, земные деятели искусств тоже хотят есть. Неужели вы думаете, что они выдержали бы конкуренцию с э т и м?
— Чертов протекционизм! Но тогда я не понимаю, какой смысл в этой затее с древней классикой.
— Смысл в том, чтобы заставить элиантов купить компьютеры, без которых они прекрасно обходятся. Ведь, собственно, наш бизнес здесь пока идет не слишком успешно. Элианты редко нуждаются в машинах. Разве что иногда им нужно починить что-нибудь сложное или громоздкое. Кроме того, некоторые из них приобретают наши транспортные средства. Но большинство, несмотря на нашу рекламу, по-прежнему предпочитает путешествовать с помощью леари. Это такие животные, развивают скорость до 140 миль в час. По всей видимости, продукт Е-технологий.
— Значит, вашим друзьям элиантам пытаются впарить компьютеры, а вы в этом участвуете?
— У меня свой шкурный интерес — охота добраться до их древних архивов, из которых пока мы получали доступ лишь к разрозненным кускам. Видите ли, компьютеры не столь уж бесполезны. Эти их записи на кристаллах действительно надежны, но, как я уже говорил, их коммуникационные устройства умеют только передавать информацию, а не обрабатывать. Когда информации многие терабайты, невозможно что-либо найти и систематизировать вручную. Элиантов это не смущает: с их точки зрения, вся древняя информация одинаково ценная, можно брать любой кусок и получать эстетическое удовольствие. Но у нас-то иной подход. А что касается друзей… вряд ли даже Хаулиона я могу назвать этим словом. Сомневаюсь, что землянин может добиться от элианта большего, чем благожелательный нейтралитет. У них и друг с другом-то прохладные отношения… а мы для них варвары. Нас просто терпят.
— М-да, сегодня Хаулион прямо намекнул на это… Он когда-нибудь прежде заговаривал о тайном оружии элиантов?
— Со мной — никогда. У меня такое чувство, что он специально заговорил об этом в вашем присутствии.
— Но почему?
— Тут можно только гадать… Полагаю, дело в вашей профессии. Вы специалист по информационным системам.
— Ну и что? — все еще не понимал Фрэнк.
— При известной доле фантазии так можно назвать и сотрудника разведки.
— Но это же чушь! Моя должность чисто техническая и не имеет отношения к спецслужбам!
— Если бы это было и не так, вы бы все равно об этом не сказали, верно? — усмехнулся Моррисон.
Фрэнк раздраженно пожал плечами:
— К тому же, у элиантов ведь нет разведки.
— Вы забываете, что Хаулион интересуется землянами, равно как и прошлым собственной расы, так что он знает, что такое спецслужбы. И решил через вас неофициально предупредить Землю, что элианты не бессильны и могут защитить свои интересы.
— И как по-вашему, это не блеф?
— Вы спрашиваете от имени разведки или технической службы?
— Да ну вас! — рассердился Хэндерган.
— Фрэнк, вы слишком бурно реагируете на шутки. На самом деле, я знаю об этом не больше вашего. Когда-то у них были и войны, и оружие. Не исключено, что где-то на Эксанвилле остались не только хранилища древней классики, но и древние арсеналы. Но мне представляется крайне сомнительным, чтобы в условиях отсутствия каких-либо социальных структур старинное оружие можно было эффективно применить. Тем паче что нынешние элианты никогда не имели дела с оружием и, главное, вообще считают физическое насилие неизящным.
— Будь это наоборот, они, вероятно, давно бы перебили друг друга.
— Наверняка, — неожиданно просто согласился Моррисон. — Но ведь и люди сделали бы это, если бы их мораль предписывала убийства.
— Мораль — не божественная данность, а кодифицированный здравый смысл данного общества. Разрушительная мораль противоречит здравому смыслу и не может существовать долго и устойчиво.
— В истории человечества общества с моралью разрушительного типа доминировали вплоть до XXI столетия. Кстати говоря, даже наличие морали, осуждавшей насилие, очень долго не мешало людям убивать и терроризировать друг друга в массовом масштабе. Но вы верно отметили, что мораль категория общественная. У элиантов нет общества и не может быть морали. У них есть только их представления об изящном.
— Между прочим, что за существо нам сегодня прислуживало?
— Это айри. Предки айри были приматами, вроде наших человекообразных обезьян. Элианты усовершенствовали их с помощью Е-технологий. По сути, айри — полный аналог наших роботов. Точно так же они делятся на несколько разных видов, специально предназначенных для разных работ. Их интеллектуальный уровень выше, чем у земных обезьян и дельфинов, но, разумеется, ниже, чем у человека.
— Вы уверены?
— Не хотите ли вы сказать, что ради перспектив торговли с элиантами мы закрываем глаза на практикуемое ими рабство? — возмутился Моррисон.
— Именно это я и хочу сказать. Эти существа не похожи на животных. Даже на умных животных.
— Потому что они не животные. Они биороботы. И не думайте, что Миссия не занималась этой проблемой, прежде чем дать элиантам статус B. Они позволили нам обследовать нескольких айри, и земные специалисты согласились, что тех нельзя признать разумными существами.
— Землянам могли специально подсунуть дефективных особей.
— Мои коллеги сами выбирали айри.
Фрэнк неопределенно хмыкнул.
— И что, эти айри всегда преданы хозяевам?
— Без сомнения. У них, как и самих элиантов, не бывает фатальных дефектов. Так что появление взбесившихся айри столь же невероятно, как и появление маньяков среди их хозяев.
— Наверное, раз элианты их не боятся. Ведь, насколько я понимаю, в каждом доме имеется несколько айри, а случись что, элианты других домов не смогут прийти на помощь хозяину.
— Так и есть. Впрочем, хозяев может быть и несколько — не всегда же элианты живут в одиночестве. Но принципиальной картины это не меняет.
— Кстати говоря, как они размножаются? Хаулион говорил, что у них нет секса, но я побоялся расспрашивать — вдруг это гфурку.
— Действительно гфурку, в особенности если речь идет о земном сексе. Хаулион один из немногих, кто может произносить этот термин, не показывая своего омерзения. Но у самих элиантов это происходит несколько иначе. У них существует спаривание, но оно служит только для продолжения рода; какая-либо физиологическая или психологическая потребность в нем отсутствует. Решение о зачатии принимается чисто рассудочно, и вероятность оплодотворения — 100 %. Совокупление длится несколько секунд, никакого удовольствия — как, впрочем, и дискомфорта — участники не испытывают. Выбор партнера не связан с личными отношениями. В любом случае, даже если партнерами становятся мужчина и женщина, временно живущие вместе — как я говорил, семьи здесь только временные — на период беременности женщина прекращает общение с другими элиантами, включая и отца ребенка. Беременность крайне неизящна, женщину в таком состоянии могут видеть только айри.
— Погодите, что, и роды принимают тоже айри?
— Я же говорю — элианты добились удивительных успехов по части собственной биологии. Как беременность, так и роды протекают легко и безболезненно. Квалифицированная медицинская помощь не требуется. Но все равно это гфурку, точнее, гфурку-саутэн — необходимое зло. Поэтому женщины, как вынужденные соприкасаться с неизящным, считаются… ну, не то чтобы существами второго сорта, но, в общем, не ровней мужчинам. Причем сами они с этим вполне согласны.
— М-да, воображаю, какого мнения эти утонченные элианты должны быть о людях. Я слышал, что многие расы космоса относятся с отвращением к чрезмерной сексуальной активности землян. Но они могли бы быть к нам более снисходительны. В конце концов, люди таковы от природы, и потом, мы осознали необходимость обуздать секс…
— Ну да, прошедший процедуру ликвидации либидо имеет дополнительный плюс при приеме на ответственную работу, — усмехнулся Моррисон. — И все равно ее проделывают лишь 60 %, да и из тех больше половины проходят обратную процедуру при уходе в отпуск. А что касается природы, Фрэнк, то элианты изначально ничем не отличались в этом плане от нас. Но, едва Е-технологии им позволили, они переделали свой организм, дабы избавиться от похоти раз и навсегда. Ученый, разработавший соответствующую методику, на протяжении тысячелетий почитался как один из величайших благодетелей, его имя Арвилан — поминается во многих старинных балладах.
Глайдер выруливал на посадочную площадку. После причудливой архитектуры элиантов прямоугольные параллелепипеды Земной Миссии показались Фрэнку редким уродством.
На следующий день, спустившись пообедать в столовую, Фрэнк обнаружил там своего начальника, толстяка по фамилии Мюллер, который, похоже, ждал его.
— А, Хэндерган! — рявкнул Мюллер на всю столовую, энергично хлопая пухлой ладонью по сиденью стула рядом с собой. — Идите сюда.
Фрэнку не хотелось говорить за обедом о работе, но делать было нечего. Было слишком маловероятно, чтобы вечно занятый Мюллер звал его для какой-то иной цели.
— Итак, вчера вы общались с местными? — спросил он, едва робот принял у Фрэнка заказ. Термин «местные» показался Хэндергану пренебрежительным, но он постарался не показывать своего раздражения.
— Я вижу, слухи распространяются быстро, — буркнул он.
— Мы живем в эпоху информационных технологий, Хэндерган, кому как ни вам это знать, — хохотнул Мюллер. — Ну и что вы о них думаете?
— Об элиантах?
— Ну не о грумдруках же!
— Что к ним можно относиться как угодно, только не пренебрежительно.
— Так, так, ну а еще?
— Послушайте, босс, чего вы от меня хотите? Если вам нужна информация об элиантах, обратитесь к отчетам Отдела Науки. Я вряд ли могу добавить что-то новое. К тому же я общался только с одним из них.
— С одним! Вам разве не известно, что немногие в нашей Миссии могут этим похвастаться? Даже в Дипломатическом и Научном Отделе не каждый может рассчитывать, что они станут с ним разговаривать, а из техников вы вообще первый за долгий срок. Когда земляне только прибыли сюда, у элиантов был большой интерес к людям. Но очень скоро они стали воротить нос.
— Вам знакомо понятие «гфурку»?
— Ну разумеется. Элиантские правила вежливости. Не говорить о том, о сем, о пятом, о десятом. Не икать, не сморкаться и все такое. Но, Хэндерган, не думаете же вы, что в Миссии работают одни идиоты. Понятно, когда мы обнаружили, насколько строгий у них этикет, то стали стараться соблюдать их правила. Но они все равно крайне неохотно идут на контакт.
Фрэнк усмехнулся. Ему была знакома самоуверенность землян, считавших себя покорителями Вселенной. Дух американских пионеров, вырвавшийся из прерий на галактические просторы и по пути претерпевший прагматические изменения в каменных джунглях мегаполисов. Сравнительно молодая цивилизация, подорвавшая монополию древней расы зурбицан на межзвездные перевозки. Римляне и варвары в одном лице. Фрэнк мог себе представить это «соблюдение правил», когда сквозь формальную корректность землянина за милю разит надменностью по отношению к угасающей расе, никогда не знавшей ни компьютеров, ни космических кораблей.
— Полагаю, за это время элианты успели достаточно изучить землян, чтобы больше не испытывать к ним особого интереса, — сказал он.
— К ним? Вы хотели сказать «к нам»?
Фрэнк пожал плечами. Не хватало ему еще речей о патриотизме.
— Вам известно о компьютерном проекте? — продолжал допытываться Мюллер.
— Да. Парни из Торгового Отдела хотят убить двух зайцев. Продать элиантам компьютеры и получить доступ к их древним архивам.
— Между нами говоря, в этом заинтересован не только Торговый Отдел… Как по-вашему, вы могли бы убедить того элианта, с которым общаетесь?
— Мы коснулись этой темы, но я не думаю, что его можно заинтересовать компьютерами. Собственно, у меня даже нет уверенности, что он захочет увидеться со мной еще раз, — сказал Фрэнк и понял, что это правда.
— И тем не менее, хорошо бы вам удалось его заинтересовать. Вы же понимаете, в условиях отсутствия центрального правительства приходится работать чуть ли не с каждым элиантом по отдельности.
— Кстати говоря, а с кем заключалось соглашение об организации Миссии? — заинтересовался Фрэнк. — Ведь у элиантов и тогда не было правительства?
— О, это было чертовски хлопотное время. Сначала, как я говорю, элианты прибывали к нашим кораблям толпами на этих своих леарах… вы видели этих зверей? Нет? Поразительные твари, могут состязаться в скорости с глайдером… на низкой подвеске, разумеется. Наши раздавали им ви-плейеры с фильмами о Земле… в смысле элиантам, а не леарам, — хохотнул Мюллер. — И все пытались выяснить, кто же из прибывающих представляет местные власти. Особенная путаница была из-за того, что у них у всех были титулы… как потом выяснилось, ничего не значащие. Потом, когда наши компьютеры разобрались наконец в их языке и мы поняли, что у них нет социальных структур… н-да, это было непросто. В конце концов переговоры стали вестись с представителями нескольких крупных лантинов, изъявивших такое желание. Причем остальные не то чтобы делегировали им какие-то полномочия, а сказали, что не возражают против ведения с нами переговоров, но при этом могут возражать против их результатов. Точнее, вообще не считают эти результаты чем-либо для себя значащим. И опять же, сказали так не все, а некоторые, пожелавшие хоть что-то высказать. Ну, короче, подробностей не знаю, я же не дипломат, — словно спохватился вдруг Мюллер. — Суть в том, что некоторые элианты выразили готовность сотрудничать с нами, а остальные не стали возражать, при условии, что мы не станем навязывать им свое общество и свои порядки. И вот мы сидим тут и боимся чихнуть, дабы не обидеть Их Элиантские Превосходительства. Свободного перемещения по планете нет, с кем из нас общаться, выбирают они. Мое мнение, Хэндерган — никакой это не статус B. Дипломаты, как всегда, выдают желаемое за действительное. Это типичнейший C, ограниченные контакты.
— И насколько игра стоит свеч при таком раскладе? — Фрэнк невольно улыбнулся, употребляя этот старинный оборот.
— Стоит, Хэндерган, очень даже стоит. Их биотехнологии — это нечто. Вы знаете, как они строят дома?
— Да, я слышал про соэллис.
— А айри? Самовоспроизводящиеся роботы, это же мечта! Правда, пока мы их еще не закупаем… Тут будет масса проблем, как со стороны кибернетических концернов, так и от всяких идиотов типа защитников животных… Ну да ладно. Короче, при взгляде на все это очень у многих текут слюнки («Одного такого оборота достаточно, чтобы вызвать отвращение элианта», — машинально подумал Фрэнк). Особенно теперь, когда элианты турнули зурбицан. Казалось бы, мы оказались в положении монопольных разработчиков золотой жилы… вот только до нее еще надо добраться. Жаль, конечно, что сами технологии элианты давно утратили. Они пользуются лишь их плодами…
Тут в мозгу Фрэнка словно что-то щелкнуло, и все встало на свои места. Главной целью компьютерного проекта являлась, разумеется, не старинная классика элиантского искусства, не утоление интереса историков и этнологов вроде Моррисона и даже не те продукты биотехнологий, которые Торговый Отдел расчитывал получить в обмен на компьютеры. Землянами двигала надежда раскопать с а м и биотехнологии, забытые много поколений назад, но, возможно, еще хранящиеся в древних архивах. Удача могла бы стать одним из самых грандиозных приобретений землян за все время межзвездных контактов. Конечно, в космосе хватало рас, превзошедших Землю по уровню развития в той или иной области, а то и во всех сразу. Но они ревниво оберегали свои технологические секреты. Элианты же, равнодушные ко всему кроме искусства, столь беспечны…
Фрэнк в упор посмотрел на Мюллера. Тот заговорщицки улыбнулся.
— Так что вы понимаете, Хэндерган, насколько мы заинтересованы в этом проекте.
Фрэнк медленно кивнул.
— Ну вот и отлично. Доедайте ваш обед, перерыв кончается, работа не ждет.
Вернувшись к своему терминалу, Фрэнк продолжал размышлять об открывшихся ему обстоятельствах. Очевидно, что ему, как инженеру по инфосистемам, предназначена не последняя роль в компьютерном проекте. И, зная прагматический подход Межпланетного Департамента, можно легко сделать вывод, что Фрэнк был отобран для этой роли еще на Земле. Сложная система тестов, которую проходит современный человек при всяком изменении должности и социального статуса, настолько закручена, что редкий кандидат может догадаться, что от него потребуется. Однако компьютеры уже знают это и знают процент вероятности успешного решения этим человеком каждой из предполагаемых задач. Понятное дело, что даже компьютеры не могут предвидеть заранее всех возможных ситуаций, но общее соответствие кандидата основным задачам они определяют очень неплохо. Интересно, подумал Фрэнк, какова роль в этом деле Моррисона? Действительно ли их знакомство было случайным, или Моррисон был связующим звеном между ним и элиантами? Моррисон не походил на человека, играющего роль. Если он и в самом деле не догадывается о подлинной цели Земной Миссии, то какова была бы его реакция на правду? Возмущение попыткой украсть у элиантов их секреты? Или радость по поводу возможности воскресить утерянные знания и применить их на пользу людям… да и самим элиантам, в конце концов? Вообще готовящуюся операцию вряд ли можно назвать кражей, раз обитатели Эксанвилля сами не подозревают о возможном содержимом своих архивов. Сама по себе идея заполучить утраченные технологии Фрэнка весьма вдохновляла. Хотя его профессия включала в том числе и защиту от несанкционированного доступа, сам он принадлежал к сторонникам свободы информации и возмущался барьерами, которые человеческая — да и не только человеческая — косность воздвигает на пути обмена знаниями. Но вот захотят ли земляне делиться с исконными хозяевами, когда — если — найдут то, что хотят? Фрэнк подумал, что все его нынешние сомнения наверняка тоже были предсказаны компьютером. А раз так и раз он выбран для этой работы, следовательно, принятое им решение будет в пользу проекта. Значит, и нечего ломать голову.
Фрэнк хмыкнул: в этом рассуждении было что-то от парадоксов из старинных рассказов о путешествиях во времени. Однако что же Моррисон? Должно быть, он не в курсе, иначе он или Мюллер дали бы Фрэнку это понять. Хэндерган неожиданно вспомнил предупреждение Хаулиона относительно средства борьбы с неизящным поведением землян. Уж не догадывается ли он? Нет, он сказал, что не возражает против проекта, но и не намерен в нем участвовать. У Фрэнка вдруг мелькнула мысль, что прямой путь мог оказаться самым коротким. Разве элианты не заинтересованы вновь обрести утраченные технологии? И разве в благодарность за помощь в этом они не поделились бы знаниями с землянами? Фрэнк мысленно усмехнулся. Политика не строится на понятиях типа благодарности. Поведение элиантов не так-то легко спрогнозировать на компьютерах, особенно учитывая, что они представляют собой не общество с централизованными институтами, а аморфный конгломерат индивидуалистов, у которых моральные и даже рациональные принципы заменены их собственными представлениями об изящности.
В этот же день Хэндерган вновь переговорил с Мюллером. Его интересовал один вопрос: намерены ли земляне постфактум предоставить элиантам найденную в их архивах информацию?
— О чем речь? — удивился Мюллер. — Ведь это мы собираемся поставить им компьютеры и перенести на них архивы. Следовательно, они в первую очередь получат облегченный доступ к своей информации.
Это звучало логично и, в общем, разрешало сомнения Фрэнка, если бы не гнездившаяся на периферии сознания мысль, что и этот вопрос был предвиден в его компьютерном досье и Мюллер понимал, что Фрэнк отказался бы участвовать в проекте на иных условиях. С другой стороны, кому как не Хэндергану было знать о широких возможностях подмены и искажения информации с помощью компьютеров. Техническая возможность обмануть элиантов существовала; более того, учитывая, что они никогда не покидают родную планету, они бы и впоследствии не обнаружили, что земляне пользуются их технологиями. «Впрочем, что толку сейчас гадать, — подумал Фрэнк. — В проект вовлечено много людей, в том числе и я; нечестная игра чревата для Земли оглаской и межпланетным скандалом. Правда, официально о цели проекта не объявляется, и, вероятно, не только мне; если технологии удастся найти, это будет подано как счастливая случайность. Но если та же „случайность“ окажется недоступной элиантам, это будет прямым признанием в преднамеренной подтасовке их варианта данных.» Он вспомнил слова Моррисона о разведке. Пожалуй, тот не так уж далек от истины… Интересно, кто такой Мюллер на самом деле.
На другой день у Фрэнка появилась интересная идея, и он сообщил Моррисону, что хотел бы снова повидать Хаулиона. Экзоэтнолог ответил, что элианты не любят, когда земляне слишком часто навязывают им свое общество.
— Но у меня есть мысль относительно компьютерного проекта. Мне кажется, Хаулиона она должна заинтересовать.
— Вот как? — Моррисон смотрел с монитора недоверчиво. — Вы же знаете, их вполне устраивает нынешняя система вытягивания информации наугад из общей кучи.
— Да, они считают все свое искусство приблизительно равнозначным. Но ведь это очень даже приблизительно, и такие тонкие эстеты и ценители, как элианты, не могут этого не чувствовать. Меж тем критерии отбора самого лучшего отсутствуют. Ни один критик не в состоянии охватить и проанализировать сколь-нибудь существенную часть их необъятного культурного наследия, а если бы таковой и нашелся, они все равно не согласились бы слепо довериться чужому вкусу, верно?
— Пожалуй. Ну и?
— Идеальным критиком мог бы стать компьютер.
— Хм! Я знаю, что на Земле предпринимались попытки приспособить компьютеры для анализа произведений искусства, но из этого же ничего не вышло. Машины хорошо справляются с отсевом произведений банальных и бездарных, в лучшем случае посредственных — равно как и с созданием таковых. Но у элиантов нет подобного барахла. Когда же речь заходит о шедеврах, компьютер бессилен.
— Верно, а знаете почему? Потому что для шедевров не существует объективных критериев, которые можно алгоритмизировать. Все слишком индивидуально. То, что один человек, со своим опытом, образованием, темпераментом и т. п. воспринимает как шедевр, у другого вызовет лишь фразу «в этом что-то есть», а третьему может и вовсе активно не понравиться. Так вот, элиантам и не нужны объективные критерии, они же доверяют в первую очередь собственному вкусу. Нужно просто чтобы компьютер изучил вкус своего владельца и давал оценки в соответствии с ним! А это уже вполне реально.
Идея показалась Моррисону интересной, и через два дня — ибо элианты, в отличие от землян, никогда никуда не спешили — он получил согласие Хаулиона на эксперимент. Правда, гирт Йоллесиэнский не верил в успех опыта и согласился лишь потому, что нашел его забавным, любопытным, поучительным, оригинальным — словом, тем, о чем элианты говорили «меня это развлечет». Четыре дня коллеги Фрэнка настраивали соответствующие программы, при деятельном участии Моррисона как консультанта по элианстскому искусству. Наконец Мюллер поздравил Фрэнка с успехом (что было явно преждевременно), выделил ему двух техников с аппаратурой и прозрачно намекнул, что неплохо бы уже при первом подключении к информационным каналам элиантов попытаться извлечь как можно больше сведений.
Хэндерган, техники и, разумеется, Моррисон забрались в глайдер.
— Подключиться в любом случае будет непросто, — заметил Фрэнк. Ведь, насколько я понимаю, Хаулион не специалист в их коммуникационных приборах.
— Полагаю, никто из них не специалист, — отозвался экзоэтнолог. Этим устройствам много тысяч лет.
— Но как же они могут работать все это время? Даже самые надежные машины…
— Все тот же принцип, который столь успешно используют элианты. Любые мертвые конструкции разрушаются, и лишь живая материя воспроизводит себя бесконечно.
— Что? — хотя эта мысль и напрашивалась, Фрэнк был поражен. — Вы хотите сказать, что их ком-устройства — живые существа? Да еще бессмертные?
— Нет, не существа. Не звери с глазами, зубами и вставленными кабелями и не мозги в стеклянной колбе, — усмехнулся Моррисон. — Скорее это можно уподобить сложноорганизованной колонии простейших, взаимодействующей с неорганической материей. Отдельные клетки погибают, но колония в целом живет и выполняет свои функции. Когда же в результате накопления генетических сбоев выходит из строя целый блок, из холодильника достают законсервированные клетки и выращивают новый, не забыв отделить часть вновь образованных клеток для консервации и хранения.
— Биокомпьютеры… — задумчиво произнес Фрэнк. — На Земле делались такие попытки. Но ничего не вышло. Получались экзотические конструкции, на много порядков уступающие электронике и фотонике по быстродействию, оперативной мощности и надежности. Студень, способный выполнить лишь элементарные арифметические действия, и то с ошибками. Этого хватило на материал для нескольких диссертаций… а потом все заглохло.
— Да нет же, это не компьютеры, — нетерпеливо возразил Моррисон. — Это что-то вроде видеофонов с цифро-аналоговым преобразованием. Есть, правда, еще приставки, позволяющие воспроизводить запахи.
— Значит, и у элиантов не получилось создать искусственный мозг.
— Скорее они просто не захотели, предпочитая совершенствовать естественный. Их собственные мозги и в особенности айри показывают, что они вполне владели, так сказать, мозговой инженерией, чтобы там не говорили эти идиоты — сторонники теории селекции… Думаю, они могли бы в свое время создать и ваш биокомпьютер, но вместо этого сделали достаточно примитивные ком-устройства. Почему? По всей видимости, им нужны были надежные вечные машины. Они могли создать сложный искусственный мозг, но не могли сделать его бессмертным.
При виде техников на лице Хаулиона мелькнула мгновенная тень недовольства, но он тут же стер ее и проводил гостей в один из залов своего дома, куда они поднялись почему-то через люк в полу. Зал имел форму идеальной полусферы, и точно в центре его на возвышении была установлена столь же правильная полусфера из зеленоватого пористого материала, диаметром около двух футов. Это и было коммуникационное устройство. Фрэнк и техники с интересом разглядывали биомашину. В корпусе было лишь одно тонкое отверстие, из которого выходило некое подобие провода. Провод был очень короткий и другим концом уходил в подковообразную панель, охватывавшую примерно четверть окружности полусферы. По панели в несколько рядов шли углубления с выгравированными внутри символами; Фрэнк понял, что это клавиатура. Иных проводов и периферийных устройств не было видно.
— Где же экран? — спросил Фрэнк.
— Вся внутренняя поверхность стен — это экран, — объяснил Хаулион. — За исключением звуковых мембран. Слуховые мембраны и генератор запахов находятся внутри устройства; воздух свободно проходит сквозь эти поры.
— А где световой кабель?
— Проходит через постамент, — элиант указал на возвышение, — и далее через специальный канал в стенах. Так же, как и корень.
Фрэнк не сразу понял, о каком корне речь. Оказывается, комустройства не нуждаются во внешнем подводе электричества, но получают все необходимое им из почвы и воздуха, как растения!
— А каким образом заменяют вышедшие из строя блоки? — продолжал он любопытствовать, не видя на корпусе никаких признаков, что его можно открыть.
— Не знаю, — пожал плечами Хаулион. — Это забота прислуги.
— Айри?! — вытаращил глаза Фрэнк. — Вы хотите сказать, что они занимаются ремонтом подобных устройств?
— Разумеется. Кому же еще этим заниматься? — элиант бросил косой взгляд на земных техников.
— Но разве айри не животные?
— А разве ваши ремонтные роботы — разумные существа?
— В таком случае… — пробормотал Фрэнк, — нам, очевидно, следует обсудить технические детали не с вами, а с…
— Айри не могут ничего обсуждать. Они лишь выполняют команды в пределах своего предназначения. Но вам и не нужны технические детали. Ведь ваши машины способны воспринимать аудиовизуальную информацию. Вы не будете разочарованы качеством изображения и звука.
— Но я полагал, что мы опробуем прямое подключение к вашей информационной сети через световой кабель…
— В этом нет необходимости, — отрезал элиант.
Фрэнк переглянулся с Моррисоном. Тот слегка усмехнулся.
После того, как техники установили аппаратуру и подключили автономный источник питания, Фрэнк еще раз объяснил Хаулиону условия эксперимента.
— Вы заказываете 10 произведений искусства одного жанра и потом сообщаете нашему компьютеру, насколько вам понравилось каждое из них. Для точности повторяете аналогичные действия 3–4 раза. Потом даете компьютеру команду формировать предварительные результаты и снова заказываете 10 произведений. На этот раз ничего не сообщаете компьютеру, а лишь записываете собственные оценки, а компьютер — свои, не сообщая их вам. Потом вызываете меня, и мы сравниваем результаты.
— Для начала следует выбрать какой-нибудь простой жанр, а не синтетический, — добавил Моррисон. Хэндерган понял, что эволюция искусства у элиантов породила множество смешанных и промежуточных форм, и удивился, что не подумал об этом раньше.
— О, я не настолько восторженного мнения о ваших компьютерах, чтобы сразу давать им задания максимальной сложности, — усмехнулся Хаулион. — И, честно говоря, я буду разочарован, если из вашей затеи вообще ничего не выйдет.
— Должно выйти, — оптимистично заверил Фрэнк. — На Земле мы уже давно используем компьютеры для реставрации старых произведений искусства. И они очень хорошо определяют, как должны выглядеть утраченные фрагменты. Хотя у нас всегда находились консерваторы, считавшие вмешательство машин в дела искусства недопустимым…
— Вот как? Значит, эти машины не так хорошо справляются со своими задачами, как вы говорите?
— Да нет же, просто эти люди считают применение машин в этой области… неизящным. Честно говоря, у меня было опасение, что и элианты…
— Но это же абсурд! Впрочем, я догадываюсь, откуда он берется. Ваша цивилизация основана на неорганических машинах. Отсюда идет противопоставление: машина — жизнь, машина — мозг, машина — искусство. У нас то, что можно назвать машинами — это формы жизни, и вопрос лишь в том, насколько они способны справиться с теми или иными задачами, а не в том, допустимо ли ставить перед ними такие задачи. Если некое действие является изящным для элианта, то нет разницы, совершает ли он его с помощью собственных рук или дополнительных приспособлений.
— И наоборот? — невинно поинтересовался Фрэнк.
— И наоборот, — ответил Хаулион с некоторым, как показалось Хэндергану, неудовольствием в голосе. — Разумеется, следует различать действия, совершаемые элиантом, и действия, совершаемые для элианта. — Он опустился в кресло перед ком-устройством и вложил пальцы в углубления клавиатуры. — Ваша машина готова?
Один из техников кивнул. Тонкие пальцы элианта пробежали по углублениям. В помещении стемнело, и лишь на клавиатуру падал с потолка рассеянный свет. «У этой клавиатуры нет кнопок и вообще подвижных механических частей, — подумал Фрэнк. — Интересно, на чем строится сенсорный механизм? Изменение емкости? Или… просто-напросто в каждое из этих углублений выходят нервные окончания?»
Земляне готовы были увидеть что-то необычное, но вместо этого на противоположной стене возникло нечто, что Фрэнк сперва принял за затейливый орнамент. Но потом, вглядевшись в образующие рисунок символы, он понял, что они слишком сложны и многообразны для ничего не значащего узора: перед ним было стихотворение на элиантском поэтическом языке. Удивительное дело, один лишь внешний облик стихотворения, очертания букв и слов, делали его совершенным произведением искусства. Фрэнк подумал, насколько полезным было участие в работе Моррисона: если бы программисты ориентировались на земные формы искусства, компьютер не догадался бы анализировать стихи с этой точки зрения.
Элиант коснулся еще каких-то кнопок, текст стал крупнее и изменил цвет. Фон приобрел багровый оттенок; от стихотворения веяло тревогой и отчаяньем. Хэндерган машинально отметил, что, несмотря на вогнутую поверхность стены-экрана, текст выглядит плоским, что требует достаточно сложного пересчета при выводе изображения.
Элиант бросил небрежный взгляд на экран земного компьютера; хотя он видел эту машину впервые, но, как и другие представители его расы, сразу усвоил данные ему пояснения.
— Все работает, не так ли? — спросил он. Техник подтвердил это. — В таком случае, господа, благодарю вас и не смею более задерживать.
Фрэнк не ожидал, что их выпроводят так быстро, но вынужден был подчиниться. Желание элианта уединиться, дабы насладиться искусством свято.
Меж тем Хэндерган, разумеется, не был единственной надеждой компьютерного проекта. Вернувшись в Миссию, он узнал о крупном успехе агентов Торгового Отдела — тем наконец-то удалось сбыть партию компьютеров одному из лантинов, однако вовсе не для того, чтобы получить доступ к элиантским архивам. Эти компьютеры были лишь наживкой: земляне разрекламировали их как средство для создания принципиально новых форм искусства. В самом деле, у элиантов не было ничего похожего на фильмы: дело не только в том, что им претил столь коллективистский вид искусства, но и в том, что экранизация литературных сюжетов была бы сочтена вульгарностью, насилием над воображением и свободным восприятием, принудительным навязыванием фиксированных образов. Но компьютерная анимация, позволявшая динамически манипулировать абстрациями, открывала новые горизонты, что давно уже было известно художникам Земли. Элианты, однако, со своим тысячелетним консерватизмом долгое время относились скептически к затеям земных варваров — и вот, наконец, лед треснул. Несколько десятков представителей древней расы заинтересовались идеей создания компьютерных клипов.
Мюллер был чертовски доволен этой новостью и, похоже, даже не придал значения неудаче Фрэнка с прямым подключением к эксанвилльской коммуникационной сети.
— У меня сложилось твердое впечатление, что Хаулион не хочет давать нам доступ к их архивам, — настойчиво повторил Фрэнк.
— Но он же говорил вам, что в принципе не возражает, разве нет?
— Элианты предпочтут изящную ложь неизящной правде, — вспомнил Хэндерган фразу Моррисона.
— Но ведь это только домыслы. Возможно, ваш эксперимент изменит его мнение. А если и нет, то на нем свет клином не сошелся, хотя этот ваш Хаулион и пользуется среди своих определенной известностью, — поведал Мюллер информацию, никак не входившую в компетенцию начальника Технического Отдела. — Так или иначе, если мода на клипы распространится, никуда элианты не денутся. Им понадобятся компьютеры, и им понадобятся средства связи между ними, дабы обмениваться своими шедеврами. А значит, они так или иначе дадут нам доступ в сеть…
— Это еще отнюдь не означает доступа к архивам, — усмехнулся Фрэнк. — Они могут создать новую сеть, пусть даже на тех же физических каналах.
— Ну, те же каналы — это уже кое-что, — Мюллер, похоже, совсем утратил бдительность и говорил о нелегальном доступе к элиантской информации открытым текстом.
— Однако до сих пор вам не удалось расшифровать элиантскую систему кодов.
Мюллер поднял на Фрэнка изумленный взгляд.
— Не будете же вы утверждать, что за несколько лет существования Миссии вы так и не докопались ни до одного оптического кабеля, — продолжал инженер.
— Вы способный молодой человек, — усмехнулся Мюллер.
— Поэтому я здесь, не так ли?
— Да, Хэндерган… Действительно, однажды мы раскопали кабель. Нашли его, проведя прямую между двумя древними элиансткими домами. Что любопытно — кабель шел перпендикулярно предполагавшемуся направлению, т. е. никак не мог соединять эти дома… Информация по кабелю передавалась редко, и мы действительно не смогли ее расшифровать. Несмотря на все наши компьютеры.
— Значит, ком-устройства занимаются не только цифроаналоговым преобразованием, но и сложной шифровкой? Хм…
— Вас это удивляет?
— Получается, что ком-устройства все же ближе к компьютерам, чем к ви-фонам.
— Скрэмблер еще не компьютер. Это чисто аппаратное кодирование… Сами элианты, насколько нам известно, и не задумываются о том, как передается их информация.
— Но зачем это вообще нужно? На планете десятки тысяч лет не было войн. Нет коммерции, конкуренции. От кого шифровать информацию?
— Друг от друга.
— Не похоже, чтобы элианты страдали нездоровым любопытством и стремились перехватить чужие переговоры. Да и, кроме того, они давно уже не помнят, как это делается технически. Если, конечно, Хаулион говорит правду.
— Но, должно быть, в те времена, когда они это еще помнили, подобные предосторожности имели смысл? По-моему, Хэндерган, вы забиваете себе голову ерундой. Просто системы шифровки очень древние и достались нынешним элиантам от менее спокойных времен.
— Возможно. А возможно, они введены совсем недавно. У меня нет никакой уверенности, что это, как вы говорите, чисто аппаратное кодирование. На клавиатуре ком-устройства полсотни символов. Более чем достаточно для программирования любой сложности, а не только для того, чтобы набрать номер или изменить параметры изображения.
— Вы полагаете, что они сознательно прячут свою информацию от нас? У вас есть какие-нибудь доказательства?
— Никаких. Просто предположение. Мы должны быть готовы к неожиданностям.
— Почему бы заодно не предположить, что элианты — просто биороботы, созданные, чтобы обмануть нас, а подлинные хозяева планеты — айри, собирающие информацию о нас и ждущие своего часа, чтобы напасть? скептически пожал плечами Мюллер. — Надо исходить из реальности, а не строить романтические гипотезы. Собственно, мы не можем даже утверждать, что вся местная связь идет по шифрованным каналам. Мы ведь подключались только к одному кабелю, и то на ограниченный срок, дабы элианты не заметили нашей возни.
— Романтическая это гипотеза или нет, а я ее высказал, и пусть на более высоких уровнях решают, что делать с ней дальше, — сухо резюмировал Фрэнк. Он начинал разделять раздражение Моррисона по поводу наглой самоуверенности землян вообще и техников в частности.
Следующий вечер ознаменовался необычным телеразговором. Когда прозвучал сигнал вызова, Фрэнк, нажимая клавишу «Прием», ожидал увидеть Мюллера, Моррисона или кого-нибудь из коллег по Техническому Отделу. Вместо этого на экране возникло белое лицо Хаулиона. Фрэнк знал, что элианты связываются с Миссией посредством видеофонов, которые в изобилии раздавались землянами на первой стадии контакта; однако он не ожидал, что гирт Йоллесиэнский напрямую позвонит ему.
— Приветствую, Хэндерган. Я полагаю, вам будет любопытно узнать результаты эксперимента.
— О, разумеется! Все уже готово?
— Да. Ваша машина ждет вашей команды.
— Подождите. Надо еще подключить Моррисона и…
— Я уже на линии, Фрэнк, — раздался голос экзоэтнолога. — Эннальт предупредил меня.
— В таком случае, я фиксирую наш сеанс как официальный… Готово! Теперь все происходящее протоколируется. У вас нет возражений, гирт?
— Никаких.
— Отлично. Итак, я передаю код, — Фрэнк нажал несколько клавиш, и установленный в доме Хаултона компьютер выплюнул распечатку на английском и элиантском. Одновременно этот текст возник на мониторе у Фрэнка.
— Теперь ваш рейтинг.
Элиант поднес к экрану свой перечень из десяти названий. Компьютер зафиксировал их.
— Сравниваем.
Оценки Хаулиона и компьютера полностью совпали по 6 позициям. Разногласия возникли только по поводу второго-третьего и седьмоговосьмого мест.
— Ну что ж, — подвел итог элиант, — результаты весьма впечатляющие. Правда, ошибка в самом начале списка, в определении второго места… но тут я и сам колебался, какое из стихотворений поставить на второе, а какое — на третье. Да, Хэндерган, ваша идея работает. Пожалуй, я приобрету ваш компьютер.
Глаза Фрэнка сияли торжеством.
— И предоставите нам доступ к архивам? — поторопился он закрепить успех.
— Быть может, Хэндерган, быть может, — охладил его пыл Хаулион. Вероятно, он собирался этим ограничиться, но потом все же снизошел до объяснений: — В последнее время благодаря вашим усилиям (Фрэнк понял, что речь идет об усилиях землян) у нас много разговоров об этой вашей идее с компьютерами и архивами. Мы даже больше стали общаться друг с другом, элиант усмехнулся. — Как вам уже известно, никто не может запретить элианту принять ваше предложение и дать вам доступ к хранилищам, равно как никто не может и заставить его это сделать. Но каждый может счесть такое действие изящным или неизящным, в той или иной степени. Очень многие вообще безразличны к этой идее, но ее сторонники и противники, если не договорятся, могут объявить друг друга гфурку, а это, как вы понимаете, нежелательно, хотя и не приведет ни к чему более страшному, чем взаимный бойкот ряда элиантов, которые, возможно, и так не перемолвились бы ни словом за всю жизнь. Так что я не могу вам пока сказать ничего определенного. Но я склонен поддержать вашу идею.
Новости распространяются быстро. В скором времени об успехах компьютерного проекта, хотя пока что и относительных, говорили по всей Миссии. Кажется, это не очень нравилось Мюллеру и тем, кто за ним стоял они предпочли бы, чтобы к проекту относились как к самой заурядной сделке, интересующей исключительно Торговый Отдел; но, тем не менее, тема эта каким-то образом привлекла всеобщее внимание, даже потеснив на время спортивные события, основной предмет разговора между людьми разных профессий. Конфиденциальный рапорт Дипломатического Отдела извещал о нарастании общественной активности среди элиантов; образовывались новые лантины и расширялись прежние, по косвенным признакам можно было судить, что Хаулион сказал правду — элианты действительно стали больше общаться между собой. Последний раз такое оживление наблюдалось, когда шли переговоры об открытии на планете Земной Миссии. Последовавшая затем попытка контакта со стороны зурбицан не вызвала подобных процессов — отвращение элиантов было слишком единодушным и не требовало обсуждений.
Хаулион все еще медлил с приобретением компьютера, но несколько элиантов уже сделали свои заказы. Ожидалось, что не сегодня-завтра земляне получат легальный доступ к первому из хранилищ. Работы у Фрэнка в эти дни было более чем достаточно, а вскоре должно было стать еще больше. И вот как-то раз под вечер, оторвавшись от монитора и помассировав усталые глаза, он решил немного прогуляться по степи. Выйдя из корпуса, Фрэнк почти в упор столкнулся с Моррисоном, который шел куда-то с озабоченным видом. Экзоэтнолог никак не реагировал на инженера, пока не налетел на него.
— Что с вами, Эдвард? Вы приобрели привычку ходить во сне? В последнее время, правда, столько дел, что скоро и у меня появится такая привычка.
— А, Фрэнк… Черт знает что такое творится… То есть я, конечно, не вас имею в виду. Видите ли… да нет, это полная чушь. У вас какой уровень допуска? — внезапно спросил Моррисон.
— Разумеется, A. Я занимаюсь всеми инфокоммуникациями Миссии, вы что, забыли?
— А, ну да, да… Конечно. Понимаете ли, поступила конфиденциальная информация… якобы информация чрезвычайной важности. Она действительно была бы чертовски важной, если бы была правдой. Но она не может быть правдой! Элианты на это не способны!
— Да о чем, в конце концов, речь? — воскликнул Фрэнк, теряя терпение.
— О том, что элианты будто бы собираются уничтожить грумдруков.
— Вот как? — Фрэнк, разумеется, был удивлен, но отнюдь не считал подобное невозможным, помня об отношениях между расами.
— Говорю вам, это совершенная чепуха! Разумеется, элианты терпеть не могут грумдруков. Одно упоминание о них — это рильме гфурку. И они были бы рады, если бы грумдруки исчезли. Но перебить их своими руками?
— А почему нет? Ведь у элиантов нет морали в нашем понимании. У них есть понятия «изящно» и «неизящно». Грумдруки неизящны, причем не только внешне, а со всех точек зрения. Так почему же…
— Фрэнк, вы когда-нибудь видели таракана?
— Нет. Ведь эти твари уничтожены сто лет назад.
— Не все, кое-где они сохранились. Но в целом да, человечество покончило с ними, мобилизовав для этого самые передовые достижения науки. Так окончилась война, длившаяся тысячелетиями. Причиной этой войны была не столько даже роль тараканов как разносчиков инфекции, сколько патологическое отвращение людей к этим насекомым. Кто-то даже сказал, что ненависть к таракану — один из фундаментальных человеческих инстинктов. Но именно поэтому нашлось бы весьма немного людей, готовых давить тараканов собственными пальцами. У элиантов же, с их культом изящного, все гораздо глубже. Они запрещают себе даже думать о грумдруках. Как они могут спланировать их уничтожение, если даже разговоры об этом под запретом? Кроме того, элианты вообще считают неизящным физическое насилие. Если бы это было не так, они покончили бы с грумдруками давным-давно, в менее спокойные времена. Но они даже и тогда ограничились тем, что вытеснили их на Остров. А теперь… когда у элиантов не осталось никаких общественных структур… когда забыты технологии… я не представляю себе, как подобное можно осуществить даже чисто технически.
— Ну хорошо. Но ведь информация о готовящемся побоище откудато исходит?
— Вот именно источник информации окончательно убеждает меня, что все это чепуха. Дело в том, что сведения получены от… грумдруков.
— От грумдруков? — изумился Фрэнк. — Я думал, у нас с ними нет никаких контактов.
— Ну, у них все-таки статус D, а не E. Попытки контакта предпринимались много раз. На Острове было оставлено много ви-фонов, в надежде, что кто-нибудь из его обитателей захочет с нами связаться. Считалось, что все эти ви-фоны грумдруки методично уничтожали. Но оказалось, что некоторые из них сохранились. И вот не далее как сегодня один из грумдруков передал сообщение о готовящемся акте геноцида.
— И что, он привел какие-то доказательства?
— Никаких. Сослался на сведения, будто бы полученные непосредственно от элиантов.
— Разве элианты общаются с грумдруками?
— Разумеется, не общаются. Если, конечно, не считать все наши сведения об элиантах грандиозной мистификацией.
— Тогда с какой стати этой чепухе вообще придается какое-то значение? Грумдруки ненавидят элиантов. Грумдруки ненавидят нас. Почему бы им не попытаться посеять между нами раздор? Причем именно таким примитивным способом. Наивный донос, которому ни один здравомыслящий человек не поверит. Так почему ж ему верят?
— Я — не верю. Но вообще… По-моему, весь шум из-за того, что это первая инициатива контакта, исходящая от грумдруков. Но есть еще одна странность. Это язык, на котором он к нам обратился. Собственно, мы не знаем толком грумдрукского языка. Известно лишь о его родстве с элиантским, что находится в полном соответствии с теорией о некогда совместном проживании двух рас. Но это весьма дальнее родство, сходство скорее грамматическое, чем фонетическое, притом язык грумдруков куда проще и беднее. Так вот, сегодняшний грумдрук обратился к нам на элиантском…
— Выходит, они еще помнят язык своих врагов.
— …на элиантском поэтическом языке!
— Этот язык появился позже изгнания грумдруков на Остров?
— Трудно сказать. И то, и другое произошло очень давно, а об особенностях элиантских летописей я вам уже рассказывал. Вот разве что обещанный доступ к архивам… Но дело не в этом. В отличие от бытового, закостеневшего много тысячелетий назад, поэтический элиантский язык эволюционировал. Не сильно, но все-таки. И можно с уверенностью сказать, что грумдрук говорил на его современной версии. Не вполне гладко, конечно, но тем не менее. А это означает, что контакты между элиантами и грумдруками все же существуют. И существуют элианты, настолько сочувствующие грумдрукам, чтобы учить их поэтическому языку. Нашего друга Хаулиона хватил бы удар при одной мысли о подобном кощунстве… А раз есть такие элианты, то они действительно могли передать грумдрукам информацию об угрозе для их расы.
— Выходит, дело серьезнее, чем кажется!
— Я все равно в это не верю. Элианты не способны на геноцид. Ни идейно, ни технически.
— Хм… А вы помните неприкрытую угрозу Хаулиона во время нашей с ним первой встречи? У меня все не выходят из головы его слова о средстве борьбы с неизящным в масштабах планеты. Идеально подходит в качестве оружия против грумдруков, вы не находите? И у меня мелькнула мысль, что это может быть за оружие. Точнее, мелькнула она давно, когда Хаулион сказал, что следует отличать сделанное элиантом от сделанного для элианта. Второе как бы и не подлежит строгой оценки с точки зрения изящества. И тогда это самое оружие не надо искать в древних хранилищах — оно у нас перед глазами.
— Айри!
— Именно. Единственное оружие, которое способно сделать что-то само, избавляя хозяина от прямой ответственности. Существа, чье предназначение в том и состоит, чтобы делать за элиантов грязную работу.
Моррисон хотел что-то ответить, но в этот момент в кармане у него запищал ви-фон. Экзоэтнолог вытащил прибор, буркнул в экран «Уже иду!» и поспешно распрощался с Фрэнком.
Хэндерган не оставил своего первоначального намерения и, миновав отмеченную сигнальными огнями границу Миссии, вышел в степь. Солнце уже спустилось к горизонту, и небо было почти совсем черным; казалось, что ночная степь залита светом мощного оранжевого прожектора. Фрэнк знал, что необычно темный цвет эксанвилльского неба обусловлен именно этим солнцем, в спектре которого превалирует красная, а не голубая составляющая; ведь именно коротковолновый голубой свет, наиболее рассеиваемый атмосферой, придает небу привычный землянам оттенок. Однако знание физики не спасало от подсознательной аналогии с мертвыми, лишенными атмосферы мирами, чьи трехмерные фото — напоминание о первом этапе освоения космоса, исследовании Солнечной системы — каждый землянин видел не раз. Фрэнк подумал, что особо впечатлительный человек, впервые попав под эксанвилльское небо, может почувствовать удушье.
Затем мысли инженера вернулись к тому, что он только что услышал. Фрэнк прикрыл глаза и представил себе грумдрука, вспомнив некогда виденную им голограмму. Действительно, две расы Эксанвилля представляли собой полную противоположность. Если элианты вызывали у Фрэнка ассоциацию с эльфами из старых легенд, то грумдруки идеально подходили на роль гоблинов. Низкорослые, сутулые, с узловатыми конечностями, покрытые серой морщинистой кожей. Голые черепа, грубые черты лица, безобразные как с элиантской, так и с земной точки зрения. Хэндерган задумался о природе изящного. Понятия красоты различны у разных народов, не говоря уже о разных биовидах, и все же некие общие закономерности есть. Так, почему землянину, ничего не знающему о языке эллиантов, слово «элле» кажется изящным, а «гфурку» — наоборот? Должно быть, подумал Фрэнк, все дело в легкости произнесения. Из всех гласных звук «э» требует наименьших усилий при произнесении, а звук «у» наибольших. Неблагозвучные слова — всего лишь слова с низким КПД. Очевидно, у рас, чья артикуляция принципиально отличается от гуманоидной, и представления о благозвучии иные. Но элианты и земляне похожи… и грумдруки тоже, если уж на то пошло, хотя они и дальше от тех и других. Психологи давно доказали, что наибольшую ксенофобию вызывают не абсолютно чуждые, а близкие виды. Человеку не придет в голову считать уродливым тигра или слона лишь потому, что они не похожи на него. Некоторым видам «повезло» меньше, но все же есть люди, признающие своеобразную красоту амфибий или насекомых, в особенности тех, которые не досаждали человеку, формируя негативное к себе отношение. А вот обезьяну красивой не назовет никто. Совершенно чуждое невозможно оценивать по собственным стандартам красоты, но незначительное отклонение от этих стандартов воспринимается как уродство. Элианты, правда, более зациклены на своих стандартах. Они отказались общаться с зурбицанами. Но все же упоминание зурбицан не считается у них верхом дурного тона. А вот грумдруки…
Впрочем, грумдруки — далеко не ангелы. Их злобность и ксенофобия хорошо известны. И как знать, кто был первым в этой вражде между двумя расами…
Элианты и грумдруки. Фрэнк повторил вслух это сочетание. Чтото оно ему напоминало. Какая-то отдаленная асоциация, причем не только по звучанию, но и по смыслу. Названия каких-нибудь животных? Вряд ли. Фрэнк ничего не смыслил в зоологии. Или что-то из земной истории? Какие-то враждебные политические партии, упомянутые в кратком школьном курсе? Сомнительно, в этом курсе упоминаются лишь наиболее фундаментальные события. Слово «элианты» похоже на «эллины», так назывался один из древних народов. И у них тоже были враги — варвары. Или это у римлян? Но разве эти варвары назывались грумдруками или как-то похоже? Хэндерган решил, что надо будет зайти в кабинет мненонистики. Ассоциация была важной, ее непременно следовало вспомнить. Фрэнк чувствовал, что это даст дополнительную информацию.
Оранжевый прожектор на западе окончательно догорел; в степи стало совсем темно и неуютно. Фрэнк повернулся и поспешно зашагал в сторону аккуратно чередующихся огней Земной Миссии.
В этот вечер его ожидал еще один сюрприз. Едва инженер вернулся к себе, с ним связался Хаулион.
— Я принял окончательное решение, Хэндерган. Я не буду устанавливать у себя ваш компьютер. Можете его забрать в любое время.
— Но почему? Мне казалось, он полностью справляется со своей задачей.
— Именно. Он прекрасно изучил мой вкус и становится все безупречнее. Я уверен, что если его подключить к архивам, он будет снабжать меня только самым лучшим, с моей точки зрения. Но в этомто и проблема. Нельзя питаться одними пирожными. Когда имеешь дело только с совершенством, оно перестает восприниматься как совершенство и становится обыденностью. Даже грамматически понятие «лучший» лишается смысла в отсутствии не-лучшего.
— Такова позиция всех элиантов? — огорченно спросил Фрэнк.
— Вы же знаете, Хэндерган, элианты не представляют собой единую общность с обязательной для всех позицией. Я говорю вам только о своем личном мнении; мне известны элианты, которые его не разделяют. Так что ваш компьютерный проект, по всей видимости, будет реализован. Хотя я не уверен, что земляне будут удовлетворены результатами.
Хаулион сделал прощальный жест и отключился, оставив Фрэнка размышлять над последней фразой. Она выглядела прямым намеком на истинную цель проекта и, соответственно, предупреждением. Однако могла означать и что угодно — к примеру, брюзжание по поводу отличительной черты варварства — ненасытности, столь распространенной среди землян. И все же однажды Хаулион уже высказывался в угрожающем тоне…
Утром следующего дня Фрэнк был извещен о долгожданном событии. Сразу два лантина и столько же элиантов-одиночек дали согласие на установку компьютеров и подключение их к архивам планеты. Отныне понятие свободного времени для Фрэнка переставало существовать. Хотя, казалось бы, эксанвилльские архивы спокойно существовали уже десятки тысяч лет и могли немного подождать еще, у руководства Миссии были свои резоны для спешки.
Даже чисто технически задача была не из легких. Элианты не знали системы кодировки сигналов — или делали вид, что не знают, как подозревали некоторые. Поэтому необходимо было обработать как минимум сотни запросов и приходящих на них ответов и поставить их в соответствие с сигналами, передаваемыми по оптическому кабелю, дабы определить алгоритм кодирования. Элианты добросовестно помогали землянам, направляя по их просьбе тот или иной запрос в хранилище, однако работа продвигалась медленно. А ведь после надо было еще переписать информацию из Хранилищ на земные компьютеры.
Фрэнк был слишком занят своей работой, чтобы обращать внимание на атмосферу в Миссии; поэтому он ничего не мог сказать с уверенностью, однако не похоже было, чтобы информация о возможном истреблении грумдруков как-то повлияла на обычный уклад жизни землян. Эта информация по-прежнему держалась в тайне, в том числе и от тех, кто имел к ней право доступа; Фрэнк ожидал, что его поставят в известность официально, но этого так и не произошло. Не было заметно и какого-либо усиления мер безопасности. Неужели согласие нескольких элиантов дать людям доступ к своим инфокоммуникациям настолько успокоило земную бдительность? К концу второй недели работ по дешифровке Хэндерган уже четко знал, что не все так просто. В ком-системах элиантов использовались разные коды, и алгоритмы были на редкость совершенными. А значит, доступ в эксанвилльские сети еще отнюдь не означал доступа ко всей имеющейся там информации…
Мюллер встретил Фрэнка в самом мрачном расположении духа. Должно быть, он уже получил отчеты криптоаналитиков и заранее готовил себя к худшему. Фрэнк не обманул его ожиданий.
— …Таким образом, — резюмировал он, — элиантские системы связи оказались устроены куда более сложно, чем считалось. Я не знаю, имеют ли нынешние элианты представление об этом; внешне все говорит о том, что они лишь пользуются наследием далеких предков, не разбираясь в его сути. Но, так или иначе, их согласие на подключение наших компьютеров мало изменило ситуацию. Мы по-прежнему можем получать лишь ту информацию, которую они сами сочтут нужным нам предоставить. Пока что это некоторые разделы древнего и современного искусства.
Мюллер с мрачным видом прохаживался по кабинету.
— Ваши коллеги оценили криптостойкость их систем как очень высокую… — произнес он. В разговорах с Хэндерганом Мюллер уже не пользовался эвфемизмами. — Как по-вашему, они этим ограничились, или же существуют дополнительные охранные меры? Может ли что-нибудь или кто-нибудь поднять шум, если с наших компьютеров слишком часто пойдут неправильные вызовы?
— Вы говорите о подборе кодов, — констатировал Фрэнк. — Разве криптоаналитики не объяснили вам, что это нереально за приемлемое время?
— Нереально подобрать конкретный код, но поскольку информации очень много, можно наткнуться на случайный. Так, как это делают элианты, усмехнулся Мюллер.
— Совсем не так, они выбирают случайный элемент из допустимого множества, а мы — из всех возможных множеств.
— Да знаю, знаю… Но вы не ответили на мой вопрос.
— А что я могу на него ответить? Нет никаких оснований полагать, что у них есть некие сигнализации на случай взлома. Но еще совсем недавно мы считали их ком-устройства простыми ви-фонами, потом считали, что все их коды одинаковы…
— Значит, по-вашему, не стоит и пытаться подобрать коды?
— По-моему, — убежденно заявил Фрэнк, — с элиантами надо играть честно. Мы должны предложить им помощь в поисках утраченных знаний.
— Хэндерган, неужели вы думаете, что мы не рассматривали такой вариант? Но вердикт Отдела Науки однозначен. Они не сомневаются, что элианты ответят отказом, а тогда уже ни о каком доступе к их архивам не может быть и речи. Мы не можем так рисковать.
— Но почему непременно отказ?
— Спросите у вашего друга Моррисона. Насколько я понимаю, суть в том, что для элиантов мы — варвары. И они не станут по своей воле передавать варварам высокие технологии, даже если при этом обретут их сами.
— Так Моррисон в курсе?!
— Вас это удивляет? Он наш ведущий специалист по элиантам, было бы странно, если бы мы не привлекли его к проекту.
— Я не знал.
— Теперь знаете.
— Так что же делать дальше?
— То же, что и раньше. Загружайте компьютеры теми данными, к которым у нас есть доступ, и обеспечивайте элиантам весь технический сервис. Если появится что-то новое, вас информируют.
Фрэнк вышел от Мюллера со сложным чувством. Сообщение о Моррисоне оставило неприятный осадок. Хэндерган почувствовал себя пешкой в чужой игре.
Вечером того же дня Фрэнк решил наконец выкроить полчаса и добраться до кабинета мнемонистики. В медицинском корпусе, как обычно, было пусто немногочисленный персонал Миссии нечасто нуждался в находящейся здесь аппаратуре. Фрэнк дошел до конца коридора и отворил дверь в кабинет. Там, разумеется, также никого не было — как и в большинстве областей медицины, обычно компьютер со всем справлялся самостоятельно, в особых же случаях со специалистом связывались по ви-фону.
— Чем я могу вам помочь? — поинтересовался компьютер.
— Мне нужно кое-что вспомнить по ассоциации.
— Сядьте, пожалуйста, в кресло и наденьте шлем.
Фрэнк проделал это, ощутив прохладное прикосновение электродов.
— Пожалуйста, максимально точно опишите вашу ассоциацию.
— Семантическая и фонетическая ассоциация со словосочетанием «элианты и грумдруки».
— У вас есть предположения о характере семантического сходства?
— Противопоставление. Враждебность. И что-то еще, но я не могу вспомнить, что именно.
— Вы можете определить область, в которой лежит ассоциация?
— Одно могу сказать — это что-то совершенно не связанное с моей профессиональной деятельностью инженера по инфосистемам. Что-то весьма отдаленное, иначе я бы вспомнил.
— Пожалуйста, закройте глаза и расслабьтесь.
Фрэнк чуть скривился, его раздражала эта гипертрофированная вежливость компьютеров общего пользования. Она говорила о закомплексованности землян, боящихся собственных машин и заставляющих их пресмыкаться перед своими хозяевами. «Все-таки не зря элианты считают нас дикарями и варварами», подумал Фрэнк. Тут же, однако, он вспомнил о чрезвычайной щепетильности элиантов в вопросах эстетики, которая тоже слишком походила на комплекс.
В следующий момент в сознании Фрэнка начал образовываться тот сумбур, который обычно предшествует засыпанию. Однако активность мозга не снижалась, а, напротив, возрастала. Перед закрытыми глазами Хэндергана все быстрее мелькали разрозненные образы, мысли превратились в поток обрывочных, часто бессмысленных фраз. Но в этом хаосе была определенная система, прибор не просто стимулировал различные участки памяти, но и учитывал обратную реакцию. Несколько раз промелькнули школьные воспоминания… краткий курс мировой литературы… вот оно! Искомые слова прозвучали отчетливо, словно кто-то рядом произнес их вслух: «Элои и морлоки».
— Вы удовлетворены результатами поиска? — спросил компьютер.
— Дда… вполне.
— Медицинский Отдел Миссии благодарит вас за пользование нашими услугами и желает вам крепкого здоровья.
«Да неужели? — усмехнулся Фрэнк. — Если есть на свете люди, категорически не заинтересованные в чужом здоровье, так это врачи.»
Хэндерган вышел на улицу. Элои и морлоки. Ему даже не понадобилось связываться с библиотекой, чтобы вспомнить сюжет первого романа о путешествии во времени. Разумеется, Фрэнк его не читал, краткий курс состоял из одних кратких изложений. Но этого было вполне достаточно, чтобы понять, почему ему так хотелось вспомнить эту ассоциацию.
— У меня к вам серьезный разговор, Эдвард.
— Слушаю, Фрэнк, — отозвался Моррисон с экрана монитора.
— Нет, я хочу встретиться с вами лично.
— Хорошо. Приходите в мой номер.
Фрэнк узнал у компьютера номер комнаты экзоэтнолога и только тут подумал, что это можно было просто спросить. Моррисон жил в соседнем корпусе.
— Итак, Фрэнк?
— Вы все знали об истинной цели компьютерного проекта! — заявил Хэндерган с порога.
— Вы тоже, не так ли? — спокойно отозвался Моррисон.
— Логично, — вынужден был согласиться Фрэнк. — Но мне казалось, что вы на стороне элиантов.
— А разве вы им враг?
— Нет, разумеется. Но я за здравый смысл и против того, чтобы бессмысленно хоронить сокровища науки.
— А кто вам сказал, что я против науки? Я, как-никак, ученый. Правда, совершенно в иной области. Я уже объяснил вам, что лично меня во всем этом интересует доступ к элиантской истории, и не более чем. Что же касается того, за чем охотится Мариньи и иже с ним…
— Как, и Мариньи тоже? Начальник Отдела Науки?
— О, так вы знаете обо всем от своего начальства? Гм… не удивлюсь, если окажется, что все руководители Отделов Миссии работают на одну и ту же контору… Так вот, я не верю, что эти загадочные технологии до сих пор существуют в каком-то архиве — существуют в таком виде, что наши биологи смогут в них разобраться. Но если чудо случится, я не вижу в этом ничего плохого. Элиантам Е-технологии принесли массу пользы, и мне ничего не известно о негативных побочных эффектах. Это не значит, что все так прекрасно и безоблачно… конечно, любые новые знания можно применить во зло… но это не значит, что не надо приобретать эти знания.
— Элианты рассудили иначе, — усмехнулся Фрэнк.
— Поэтому и не имеет смысла предлагать им помощь или просить ее у них. Я уважаю элиантов, и мне не нравится, что до их информации пытаются добраться без их ведома, но другого выхода просто нет.
— Сегодня утром я тоже так думал, но теперь картина не кажется мне такой простой. Я кое-что вспомнил, и это расставляет все на свои места. Я убежден, что некогда элианты и грумдруки были одной расой и одним народом.
Моррисон в изумлении уставился на Хэндергана.
— Нет, Фрэнк, это совершенно исключено. Они слишком сильно различаются, чисто физически.
— Вы же сами говорите, что мы почти не знаем биологии грумдруков.
— Даже то, что мы знаем…
Назад: Комитет по встрече
Дальше: Согласно условиям договора