РУСЛАН, второй курс
Возле ножки стола собралась неплохая коллекция пустых емкостей: шампанское с серебряной оберткой, похожей на рваный презерватив, три бутылки из-под «Сангрии» (девчонки уговорили), сувенирный «Токай» — на вид не хуже той богемской вазы, что кокнул Вадик еще в начале вечера; строгих форм «Наполеон», какая-то болгарская наливка с мокрой веткой внутри и четыре граненые поллитры, выстроившиеся одна за другой, как солдаты. Пятый, видимо, убитый, лежал на боку.
Кстати, можно вынести их во двор, расставить в ряд и устроить тир. Главный приз — Маринкин поцелуй. А что, неплохая идея. Я поискал глазами Маринку: судя по тому, с какой страстью она повисла на Омельчуке, которого на трезвую голову в упор не переваривает, вряд ли завтра ей удастся вспомнить, кому достался главный приз.
Впрочем, на столе еще оставалось немало стеклотары разной степени опустошения. И как раз сейчас Тимку Кревного пробило на тост:
— Пр-р-рошу внимания, дамы и господа! — На ногах он держался не очень, но рюмку наполнил со сноровкой бывалого аптекаря. — У кого чего есть, поднимите, у кого чего нет — налейте! Ибо сегодня один из наших, не побоюсь этого слова, товарищей… — Тут Тимка захихикал и вернулся к тосту минуты через две, причем уже с грузинским акцентом: — Так выпьем же за этот дом, и чтоб жэнщины всэгда любили его хозяина. За тэбя, Цыба, дарагой!
С ним выпил один Вадик. Впрочем, Вадик пил все время, независимо от наличия-отсутствия тоста. Остальные же давно расползлись по интересам. Черненко, Санин и Багалий терзали компьютер, гоняя на разных скоростях чью-то новую игрушку, Маринка тискалась с Омельчуком, Тонька — с Ростиком, Милевская и Ногина — друг с дружкой. Артур похрапывал поперек дивана. А Веры нигде не было видно, и я, хоть убей, не мог припомнить, куда и в какой момент она исчезла. И мне это очень не нравилось.
Вообще было очевидно, что день рождения уже себя исчерпал. Если б дело происходило на городской квартире, отец еще с полчаса назад начал бы аккуратно выставлять народ за дверь. Но, черт возьми, я отвоевал себе право на дачу до самого утра! И имел неосторожность объявить это во всеуслышание.
Хотя, пожалуй, стоило шепнуть Вере на ушко. Ей одной.
— Угадай, кто? — Мне со спины закрыли глаза поверх очков. — Угадай, Цыбу-у-уля…
Я вздохнул:
— Лизка?
— Угадал!
И она с визгом бросилась мне на колени, перекинув при этом на юбку мой недопитый бокал. Мокрое пятно получилось на самом интересном месте, от чего эта дура почему-то пришла в еще больший восторг. Я опять огляделся в поисках Веры; сквозь залапанные стекла все было как в тумане. Снял протереть. Лизка автоматически очутилась в кольце моих рук и склонила голову мне на плечо, дыша в шею перегаром вперемешку с дезодорантом и неразборчивым нежным шепотом.
Без очков, я давно заметил, мир смотрится гораздо благопристойнее. Свинарник на столе вполне можно принять за натюрморт кисти голландцев, Омельчука с Маринкой — за романтических влюбленных, перепившийся Артур напоминал павшего воина, а трое перед монитором — вообще группу научных сотрудников во время мозгового штурма. Хотя я сильно сомневался насчет теперешнего состояния их мозгов.
— До этого места дохожу — и все, кранты, — плаксиво пожаловался Черненко. — Пупырчатый меня мочит. Всегда.
— Попробуй с огнеметом, — посоветовал Багалий.
— Я все, блин, перепробовал.
— От-тойдите, — по-хозяйски распорядился Санин. — Ты ж сохранился.. ик.. после огненного озера?.. о'кей. Ну, я так и думал. Не тянет. Слабоватая машина! У тебя, Черный, тоже ведь третий «пентиум»?.. а тут бы как минимум… ик… четверка…
Честное слово, если б не Лизка на коленях, я пошел бы разбираться. Этот недомерок весь вечер выводил меня из себя, даже пока его не развезло до безобразия. Вообще-то я не собирался его приглашать: наша компания сложилась еще на первом курсе, и не помню, чтоб мы принимали в нее всяких выскочек. Да полгода назад он в институт ходил в куртке из кожи молодого дерматина!.. А теперь куда там. Понятно, вкалывает на отца, получает приличные бабки — но при чем тут я, мой компьютер и МОЙ день рождения?! Но отец дал добро на пользование дачей только после того, как я согласился позвать Санина. И на фига это ему, спрашивается? Я хочу сказать — отцу?
— …туземцы. Надели мне на шею веночек из белых цветов до пупа, прям как в кино. Правда, запашок, я тебе скажу! Кому-то, может, и нравится… А ты где отдыхал на каникулах? А, Цыбуля?!
Лизкин голосок становился все громче, противнее и требовательнее. Плюс ко всему она довольно чувствительно укусила меня за ухо, а затем идиотски захихикала. Я брыкнулся, пытаясь сбросить ее с колен; фиг вам, дуреха держалась цепко, а весу в ней не меньше семидесяти кило.
— А я катался на лыжах в Альпах! — неожиданно басом высказался Омельчук. — Это кайф. А жариться на солнце ненавижу!!!
Маринка взвизгнула и страстно впилась ему в губы.
— Понты, — сообщила Милевская, продолжая ласкать Ногину. — Он просто плавать не умеет.
— Я?!!!..
Омельчук встал, стряхнув с себя Маринку с такой легкостью, что я искренне позавидовал. Попутно задел бутылку красного; она покатилась по столу, роняя кровавые кляксы, и с грохотом свалилась на пол. Все (кроме спящего Артура и Ростика с Тонькой, пару часов как намертво замкнутых друг на друге) резко повернули головы. Образовалась тишина, в которой очень отчетливо щелкнул выключенный компьютер.
Андрей Багалий шагнул вперед и ненавязчиво занял позицию за спиной Омельчука — в гневе, как известно, злобного и отвратного, особенно по пьянке. Кревный попытался поднять тост, но никто и не подумал его слушать. Милевская и Ногина издевательски похохатывали. Вадик допил из горла «Хеннесси» и задумчиво взвесил в руке бутылку. А на мне, как назло, каторжной гирей висела Лизка, т.е. я пребывал в полном ауте. Ну вот, только мордобоя тут не хватало.
Обстановку разрядила Маринка:
— Цыба, а у тебя ведь озеро на территории! Пошли купаться.
Трудно было придумать что-то более дурацкое — в первом часу ночи. Но сработало. Я ощутил это в тот же момент: Лизка подорвалась с восторженным воплем и сразу же, чтоб не успел опомниться, вцепилась мне в запястье и чуть не сдернула со стула. За спиной Омельчука переглянулись Багалий и Санин; в восторг от идеи они не пришли, но в общем и целом одобрили. Черненко присоединился. Вадик поставил коньячную емкость на стол. Ногина что-то шепнула на ухо Милевской, и обе, поднимаясь, зашлись в беззвучном хохоте.
— А у меня купа-а-альника нет, — многосмысленно сообщила мне в ухо Лизка.
— Переживу, — сказал я. — Ну что, идем? Только, чур, держимся все вместе, а то дальше частные владения Базаева, у него там по ночам гуляют четыре питбуля.
— Чхать, — провозгласил Омельчук.
И мы нестройной толпой поперлись к выходу. Как ни странно, даже Артур проснулся и присоединился к коллективу, причем на ногах он держался вполне уверенно. Только Тонька с Ростиком так и остались на диване по ту сторону стола, сползая все ниже; когда я обернулся, на видимой части Тоньки имелся один ярко-красный бюстгальтер.
А Веры не было. Нигде.
— Девочки, вода теплая — не могу! — вопила в темноте Лизка, и с того берега ей отвечали базаевские питбули. — Ну иди, Цыбулечка, ну чего ты упираешься?!
Вероятно, она думала, что тащит в воду меня, но, к счастью, это было не так. Не знаю, кому там повезло попасться в ее цепкие пальчики. С шумом и визгом плескались барышни, с середины озера что-то орал несомненно водоплавающий Омельчук. Хоть бы не перетопились, что ли. Отец не поймет. А впрочем, по фиг.
Я встал с травы и отправился искать Веру. В том, что она сбежала из-за стола, ничего удивительного не было: Вера в принципе не такая, как все, поэтому со всеми ей очень быстро становится скучно. Вера очень романтичная, и выйти побродить в темноте у озера вполне в ее стиле. У нас тут частные владения, охрана, забор под сигнализацией, так что ничего с ней не случится, разве что забредет на базаевскую территорию, но Вера не такая идиотка. Наверняка сидит в беседке и смотрит на луну.
Посмотрим вместе.
От этой перспективы я очень повеселел и чуть ли не начал напевать в голос, когда, подходя к беседке, разглядел внутри темную фигуру. И оказался бы последним лохом. Потому что, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, это был Андрей Багалий.
— Чего не плаваешь? — Я надеялся, что по голосу он не отследит моих истинных чувств.
— Смеешься? — Багалий и впрямь смотрел на луну, скрестив руки на парапете. — Мне столько не выпить.
Я прислонился к деревянному столбу, прикидывая, куда еще она могла пойти. А может, все-таки была здесь, а Багалий ее спугнул? Как бы поаккуратнее расспросить?..
— Теплый в этом году сентябрь, — заговорил Андрей. — Прямо как летом. Надо будет организовать общаговских на шашлыки.
Что меня в нем удивляло, так это способность — и желание — тусоваться со всеми подряд. Андрюха с самого начала органично вписался в нашу компанию: так и радовался бы, блин!.. Нет, ему зачем-то надо было еще и корешиться со всякими социальными отбросами, принятыми в МИИСУРО только благодаря комбинаторной психике, т.е. на статистическую массу для эксперимента. Непонятка. Лично я давно для себя решил, что я не сто долларов, чтобы всем нравиться. А Багалий, похоже, стремился именно к этому.
— На фига?
— А любопытно. Хочу разобраться, что представляет собой новый набор, первокурсники. — Он описал в воздухе рукой неопределенную восьмерку. — Они ведь совсем не то, что были мы… и даже вы год назад. Они пошли на это сознательно. А ведь гарантий, если разобраться, никаких. И отношение в обществе… гм… так себе.
Я пожал плечами:
— Расслабься. Отец говорил, там две трети отказных.
— Как это?
— Элементарно. Пишут заявление… чаще, конечно, предки пишут. Типа что отказываются от комбинаторики.
— Боятся… — задумчиво проговорил Андрей.
— Имеют право. А диплом «Миссури» и без того крут. И потом, как они рассуждают: все шито-крыто-конфиденциально, а потом, в процессе, можно будет и сменить ориентацию. Когда проект даст первые результаты, когда общество дорастет и т.д., и т.п. В любом случае нам-то что? Со следующего года все равно свертываем и переходим на контрактную систему. А сейчас нам бы только восполнить недостачу за счет…
И я прикусил язык — не сказать, чтоб вовремя, но все-таки. Нельзя мне пить. Кто-то от водки начинает бушевать, как Омельчук, кто-то вырубается, как Артур, в ком-то, не будем показывать пальцем, бесятся гормоны, а я с виду будто ничего, но зато в упор перестаю отличать темы для светских бесед от секретной (ладно, пусть очень конфиденциальной) информации. Еще, блин, и кайф ловлю: типа нет в «Миссури» никого осведомленнее и круче Цыбы. НАМ!.. вот идиотизм. Да отец меня убьет. И будет, черт возьми, прав.
Багалий слушал как-то чересчур внимательно. Он был заметно разочарован, когда я осекся. Но ненадолго.
— …за счет процента пошре… прогре… по-грешности.
Неизвестно откуда взявшийся Санин ввалился в беседку, бесформенным кулем рухнул на лавочку и по-собачьи встряхнулся. Текло с него в три ручья: успел искупаться, притом в одежде. А еще говорят, что от этого трезвеют.
— Процент погрешности? — заинтересовался Андрей. — А что, там большой процент?
Санин с готовностью позволил взять себя на понт:
— А ты думал?! Старый Цыбельман ва-а-аще офигел, когда мы нейронки перешерстили. Это ж сколько народу зря комбинари… комбатори… тьфу ты, черт. В общем, ты понял. Только оно… того… между нами. — Он воровато огляделся по сторонам.
И увидел меня:
— Ой.
Следующие минуты две он бессвязно, но очень пламенно клялся в вечной любви и уважении к своему шефу, т.е. моему отцу. Какового назвал «старым Цыбельманом» (он повторил это словосочетание раза три-четыре, и не без удовольствия) исключительно по ошибке, а сам ничего подобного, разумеется, и в мыслях не имел. Короче, все сводилось к горячей мольбе не заложить его, бедного программиста, перед благодетелем-работодателем. Я поморщился:
— Пить надо меньше.
— А кем ты там вообще, Влад? — подал голос Багалий. — Я имею в виду, чем занимаешься?
Санин захихикал. И снова начал отвечать раньше, чем я, тормоз, успел его остановить:
— По-всякому. Недавно сообразил прогу для лохов… типа кто хочет за бабки ком-би… ну ты понял. Слушай, Цыба, а сколько твой батя с этих… как их… центров стрижет? — Он зашелся в совершенно идиотском хохоте.
— Не твое дело. Заткнись.
Вышло не очень уверенно. По правде говоря, я уже сомневался, хочу ли его заткнуть. Этот наклюкавшийся задохлик, похоже, был способен навыдавать куда больше секретов отцовской фирмы, чем я сам при всем желании. Черт возьми, если б не Багалий…
— А рекомбинаторика? Влад?! Или ту программу тоже…
— Андрюха. — Я шагнул вперед, разделив их, как судья в боксерском поединке. — Кончай трепаться. Ты Веру случайно не видел?
— Не видел. Влад, скажи…
— Верку? — раздумчиво переспросил Санин. — Так она же смылась давно. Домой. Еще светло было…
И я выругался прямо в его пьяную морду. Длинно и непечатно.
— Все сюда. Живо!
Я был настроен решительно. В конце концов, какого хрена? Почему я должен терпеть у себя эту непотребную ораву, отвечать за них, следить, чтоб никто не утонул и не попался соседским псам, а утром смотреть на опухшие с перепоя морды да еще и наливать на опохмелку?!. Все, день рождения кончился. Уже почти два часа как. С меня хватит!..
Они медленно сползались к фонарю над крыльцом, в своем большинстве мокрые и синегубые, местами протрезвевшие, местами наоборот и с поголовно офигевшими физиономиями.
— Короче. Пора по домам. Сейчас погрузимся в машину, и в город. Собирайте плавки, помады и прочие запчасти. Ну, вперед!
Немая сцена получилась еще та. В дверной проем высунулись на интригующую тишину Ростик и Тонька. Вот кто провел время не без пользы — уважаю, но хорошенького понемножку. Трезвый и злой Омельчук громко матюгнулся. Лизка, похожая на малость пощипанного павлина, несмело шагнула вперед:
— Ты шутишь, Цыбуля, да?
— Какая еще машина? — поддержала ее Маринка. — Мы же по-любому все не поместимся.
— Большая, — успокоил я. — Поместимся.
«Шутишь»! Давно я не был так серьезен. И напрасно, между прочим, не был. Вот уж не думал, что выставлять из дому гостей настолько кайфово. Теперь понимаю, почему отец никогда не отказывает себе в этом удовольствии. Кстати, если они надеются на ночную развозку по домам, то напрасно: высажу всю толпу в центре, на Площади, и пускай ловят такси.
Отправился выводить из гаража отцовский дачный «лендровер». В мой собственный «мерс» (Маринка хоть и пьяная в дым, а права) вся толпа уж точно никак не влезет. Ключ зажигания почему-то никак не вставлялся в скважину, хотя растопыренные пальцы на вытянутой руке вроде бы не дрожали, потом я долго вспоминал, как на этой машине работают передачи, поэтому под крыльцо подрулил где-то через четверть часа, не раньше. И, как оказалось, правильно сделал. Пауза всем пошла на пользу.
— Ого! Вот это тачка! — восхищенно выдал Артур.
— Блеск, — подтвердил Вадик.
— Твоя? — поинтересовался Омельчук.
Они уже и не думали возмущаться. Действительно, что прикольнее: ночная поездка на крутом внедорожнике — или сонное расползание по углам чужой дачи? По общему мнению, вечер определенно выходил на новый виток.
— Предки к началу года презентовали, — небрежно бросил я. — Ну? Налетай!
— Чур я у тебя на коленях!!! — завопила Лизка.
К кому она обращалась, не знаю. Я, во всяком случае, за рулем.
…Поместились все. Правда, «лендровер» стал до боли похож на банку со шпротами, кое-как напиханными в два ряда. Шпроты возились, хихикали, взвизгивали и отпускали непристойные шуточки. Я локтем отпихнул тело, нависшее над коробкой передач (судя по щуплости, санинское, но не уверен), и тронул машину с места. Нас конкретно тряхнуло, и все хором издали дружный восторженный вопль.
Автомобиль почему-то передвигался короткими рывками вроде прыжков кенгуру, а в лобовое стекло то и дело тыкались какие-то ветки и еще непонятно что. Наверное, из-за того, что наша территория чересчур густо засажена всякими кустами-деревьями, да и вообще тесновата для такой большой машины. Ничего, вот выедем на трассу… Впрочем, народу было безумно весело и так.
— Гони, Цыба!!! — заорал кто-то с заднего сиденья.
И я погнал.
Что-то со звоном стукнуло о бампер и отлетело в сторону — скорее всего калитка: было влом останавливаться ее открывать. Кажется, разбилась одна из фар, но у «лендровера» их все равно больше, чем нужно. Наконец-то удалось развить нормальную скорость: машина понеслась вперед легко и плавно, как самолет по взлетной полосе. Сквозь боковое стекло врывался густой ветер, стегал по щеке и набивал ватой ухо. Испуганно взвякивали сигналы встречных драндулетов, шарахались в сторону чьи-то фары. Я давил на акселератор, выжимая еще и еще. В лицо с бешеной скоростью летела ночь.
Кайф!!!
Я помнил, что где-то впереди должен быть поворот. Просто мне казалось, что еще очень не скоро. Ну, не заметил знака в темноте. А чего он не светился?!.
— Знак не светился, — выговорил я сквозь зубы. — Можешь спокойно подавать на них в суд.
Отец сидел спиной к окну, и его голова на фоне белых жалюзи смотрелась просто темным овалом, без деталей. Да и тот слегка двоился. Меня сильно тошнило, и меньше всего хотелось именно сейчас что-то обсуждать и оправдываться.
— Светился, светился, — уничижительно бросил отец. — Кстати насчет суда: я уже перевел полтора миллиона в банк Леонида Аркадьевича. Чтобы он забрал заявление.
— Кого?
— Милевского!!! — гаркнул он, и моя голова в который раз раскололась на части. — Потому что его ненаглядная Зоенька в тяжелом состоянии. Впрочем, наверняка не настолько тяжелом, как он говорит. Иначе не согласился бы.
— А-а…
Мне хотелось спросить, как Вера. Потом вспомнил, что ее с нами в машине не было. И ничего не спросил. Образовалась пауза; голову слегка попустило.
— Скажи спасибо, Руслан, что все живы. И что автомобиль застрахован. Иначе бы…
— Кому?
Отец поперхнулся:
— Что «кому»?
— Кому сказать спасибо?
Не знаю, какого черта меня потянуло на сомнительные приколы. Похоже, только потому, что отец на дух не переносит всякого шутовства. А что, неужели нельзя было отложить разбирательство до тех времен, когда я хоть чуть-чуть приду в себя?.. И доктор наверняка ему советовал то же самое. Я выпростал из-под одеяла руку и попытался поймать пальцем кончик носа; ткнул в щеку где-то возле глаза. Что и требовалось доказать. Ну, так кого мы благодарим за чудесное спасение?
— А вот это отдельный разговор.
Темный овал с ушами колыхнулся, отдалился от жалюзи; отец шагнул вперед и уселся на край моей кровати. Сразу стало тесно и очень неудобно.
— Я все понимаю, — медленно проговорил он. — Ну, день рождения. Ну, перепились. Набились, как сельди, в чужую машину… Золотая молодежь, тьфу!.. Но почему ты не посадил за руль кого-нибудь комбинаторированного? Да у тебя вообще есть хоть намек на мозги?!
Я поднял руку к виску:
— Похоже, что есть: сотрясение.
— Перестань паясничать!
Он вскочил, устроив мне дополнительную встряску всего тела, и принялся мерить шагами палату: из конца в конец получалось как минимум шагов десять, а потом я сбился со счета. Врач говорил, что меня можно хоть сейчас выписать домой, но отец настоял на госпитализации, хотя даже не знаю, сколько стоят сутки пребывания в этой суперпуперклинике. Наверное, это входило в его хитроумный план по заминанию дела.
— Могло бы быть хуже, — трагически изрек он из дальнего угла. — Гораздо хуже. Если бы Влади к Санин не переключил вовремя передачи.
— Чего?!
Я по-настоящему возмутился и даже привстал. Напрасно. В голове словно петарду подорвали. Переждал, пока боль уляжется, и тонкой струйкой пустил на волю свое «не-могу-молчать»:
— Да твой Санин наклюкался, как… словом, его хуже всех развезло. На ногах не стоял, купался в одежде, ляпал языком направо и налево насчет проекта… тебя вспоминал незлым тихим… ну, это, допустим, не важно. А теперь врет. Чтобы перед тобой выслужиться.
Отец уже снова стоял возле кровати. Подался вперед:
— Я заказывал экспертизу, Руслан. Сам Владик ничего мне не говорил. Кстати, он руку сломал, если тебя интересует.
— Подожди, — я сжал пальцами виски, — ты хочешь сказать… Если бы за рулем был Санин, даже в дупель пьяный, мы бы не выпали в кювет? Это же абсурд, папа.
— Как сказать, Руслан. Я потом покажу тебе экспертное заключение, увидишь сам.
Он отошел к окну, а я в который раз постарался припомнить, как все было. И опять во всей полноте восстановился только всеобщий дикий визг, от которого и сейчас заложило уши. Кажется, я пытался затормозить… вырулить… а вот насчет коробки передач в памяти имелся полный провал.
— Разумеется, никто не может утверждать на все сто процентов, — заговорил отец. — Но факт остается фактом: Владислав успешно прошел истинную комбинаторику и уже неоднократно демонстрировал нам ее блестящие результаты. Что в сумме с его врожденными способностями, интеллектом дает… впрочем, если тебе неприятно, не буду о нем. Хотя, скажу откровенно, я очень доволен, что мы заполучили такого сотрудника. У Владика большое будущее.
— Рад за него.
— Не иронизируй, — поморщился отец.
— А я вполне серьезно.
Не знаю, что на меня нашло. Сглотнул, превозмогая тошноту, оторвал голову от подушки, приподнялся на локте. Отыскал отцовские глаза — слабые искорки в десятке метров от кровати.
— Я не понимаю, папа. Я вроде бы тоже не обделен интеллектом и всякими там способностями; весь в тебя, как говорится. Так почему же мне, черт возьми, не положено большое будущее?! Почему — машина в кювет?!.
— Руслан! — Он, кажется, по-настоящему удивился. — Не говори глупостей. Мы же с тобой это неоднократно обсуждали. САМОЕ большое будущее, разумеется, у тебя. А такие, как Санин, просто должны вовремя оказываться за рулем. ТВОЕГО автомобиля.
— То есть я всю жизнь буду зависеть от саниных. Успешно прошедших… кстати, что такое «истинная комбинаторика»?
— Ты снова выворачиваешь все наизнанку. Не зависеть, а использовать так, как сам считаешь нужным. Лучше бы нам вернуться к этому разговору позже, когда ты поправишься…
Уверенности в отцовском голосе поубавилось; я тихо злорадствовал сквозь головную боль.
— Просишь форы?
— Кое-что я могу тебе сказать уже сейчас, — раздраженно бросил он. — Вернее, в сотый раз повторить. Проект «Миссури» — эксперимент. Пока успешный, но делать далекоидущие выводы рановато. А я никогда в жизни не стану экспериментировать на собственном сыне.
И не нужно, мысленно согласился я с этой и вправду заезженной до дыр пластинкой. Потому что твой сын, слава богу, совершеннолетний. Уже ровно год и один день.
Вслух ничего не сказал. Откинулся на подушку и расслабленно опустил веки.
Пусть думает, что мне нечем крыть.
