IV. Слуга и повелитель

Камень под босыми ступнями, еще не отдавший ночи тепло летнего солнца, был оглажен ветрами, но достаточно шершав, чтобы подошвы не скользили. Мона Сэниа переступила с ноги на ногу, стараясь вобрать в себя свежесть перволунного часа, когда еще не потускнела на западе золотая подоблачная полоска неба, словно отсекая светилу путь обратно, в сегодняшний день. Однако прохлады, такой желанной после нестерпимой духоты ее одинокого затворничества, она не ощутила. Странно, но здесь, на вершине самой высокой горы не только этого острова, но и всех окрестных островков, и не просто на вершине — на кромке каменной стены, венчающей почти отвесную гору, — здесь не чувствовалось ни дуновения.

Она жадно глянула вниз, где море, облизывая прибрежные камни и причмокивая при этом, сонно похрапывало, как великан, которому снится что-то лакомое. Черный лесистый берег уходил вправо, точно собирался дотянуться до низко висящей лупы, которая своим серебряным лучом, небрежно брошенным на поверхность воды, отделяла море от суши, словно рыцарский меч, лежащий между возлюбленными, на которых наложено заклятие безбрачия.

«Только умоюсь, честное слово, только умоюсь!» — прошептала она самой себе и, приглядев внизу плоский камень, в который упирался лунный луч, прыгнула вниз. Она так любила ощущение бездумного свободного полета, что не могла отказать себе в этой крошечной радости. Просторное ночное одеяние распахнулось, отдавая тело встречному потоку терпкого, напитанного морской солью воздуха, — несколько секунд, начисто сметающих все тяготы этого бесконечного, сумасшедшего дня. Долгожданная свежесть…

Резкий порыв ветра отбросил ее влево, вдоль каменного обрыва, и она чуть было не закувыркалась в воздухе, как подстреленная птица, но многолетние тренировки и чуткая готовность к беде сделали свое дело. «Камень!» — приказ родился как бы сам собой, и в следующий миг, пройдя через спасительное НИЧТО, она уже лежала, вжимаясь в скользкую, пропахшую йодом поверхность небольшого утеса. Ветер и здесь был если не ураганным, то, во всяком случае, столь сильным, что пришлось некоторое время пролежать, не подымая головы и недоумевая, почему при таком шквале море осталось совершенно спокойным.

Где-то в вышине тревожно закричала Гуен, снижаясь и переходя в штопор, и мона Сэниа, вскинув голову, увидела парус, черный на фоне пепельной луны, стремительно скользящий по тусклой дорожке.

— Гуен, жди команды! — успела крикнуть она, птица, белой тенью мелькнувшая у подножия утеса, помчалась навстречу лодке и, взмыв, уселась у нее на носу, намертво вцепившись когтями в мокрое дерево и готовая в любой момент раскинуть гигантские крылья, чтобы заслонить свою новую хозяйку.

Лодка ткнулась носом в камень, остановилась. Гуен отчаянно захлопала крыльями, стараясь удержаться на форштевне; ветер вдруг стих, словно по мановению волшебного жезла. На лодке с жестким шорохом упал парус, и мона Сэниа увидела силуэт человека, прислонившегося к мачте. Она поплотнее запахнула на себе тонкое ночное одеяние и выпрямилась во весь рост. Почему-то не возникло ни естественного страха, ни желания исчезнуть. Она была хозяйкой этого острова, и ей принадлежало право первого слова.

— Понимаешь ли ты мою речь, чужеземка? — раздался звучный, хотя и не молодой голос — вновь прибывший ее все-таки опередил.

— Да, — она постаралась, чтобы и ее голос был наполнен силой и царственным спокойствием. — Так же, как и ты меня.

— Почему вы пришли на этот остров?

Она выдержала паузу.

— Потому что такова моя воля.

Он умел выдерживать паузы не хуже нее.

— Но все эти острова принадлежат мне.

— Тогда назови себя!

— Я — Алэл, король Первозданных островов, слуга и повелитель пяти сущих стихий.

— Мы зовем эти острова Лютыми, — вполголоса и чуточку надменно обронила она, словно поправила нерадивого ученика.

— Тогда твоя воля разошлась с твоим разумом, — послышался насмешливый ответ.

Принцесса почувствовала, как вспыхнули ее щеки. Луна светила ей прямо в лицо, и собеседник, кем бы он ни был на самом деле, сейчас пристально разглядывал ее, сам оставаясь в тени.

— Если этот остров — твои владения, то назови цену, и я заплачу тебе по-королевски! — запальчиво крикнула она; и осеклась, потому что почувствовала, что в ответ сейчас прозвучит смех.

Но незнакомец не проронил ни звука. Молчание затягивалось.

— Чего же ты хочешь? — не выдержала все-таки принцесса. — Войны? Если только так, то я завоюю этот клочок земли. Не сомневайся.

Вот тут-то он и засмеялся:

— А я и не сомневаюсь. Ты бросишься в драку со сжатыми кулачками. Потому что ты просто упрямое, капризное дитя.

В его словах было столько отстраненной, замкнутой только в нем самом грусти, что мона Сэниа сдержала резкий ответ. Снова наступила тишина, и вдруг она поняла, что он вовсе не нагнетает ощущение величия, а пристально высматривает в ней что-то необходимое.

— Ты приплыл сюда в ночной темноте не для того, чтобы потешаться над безоружной женщиной. Спрашивай. Я отвечу.

Он сделал было шаг вперед, но потом откачнулся и снова прислонился к мачте. Еще некоторое время помедлил.

— Ты говоришь со мною как равная с равным, — проговорил он задумчиво, адресуя слова скорее себе самому, чем стоящей перед ним незнакомке. — Ты понимаешь нашу речь, по на твоих плечах нет пернатого отродья, которого наши прапрадеды именовали кэррирегом. И ты не исчезла при моем появлении, как сделала бы любая женщина, рожденная на Величайшем-Из-Островов.

— Почему ты не решаешься просто спросить меня, кто я такая, король Алэл? Я дочь повелителя Джаспера, принцесса Сэниа.

Казалось, иного ответа он и не ожидал. Его поклон был сдержанным, ответ почти равнодушным:

— Я приветствую тебя, дочь владыки Величайшего-Из-Островов.

Ах, вот оно что. Ему нужно было подчеркнуть, что островной народ не признает ее отца своим королем.

— И, как равная мне по крови, но младшая по годам и опыту, — продолжал Алэл, — ответь мне, какая… дорога привела тебя сюда?

Ну конечно, по его интонациям чувствовалось, что вместо элегантного «дорога» он чуть было не употребил отнюдь не дипломатический термин «придурь». Островного королька следовало поставить на место.

— Мне просто некуда было лететь… Я изгнана из родной земли, — ответила она с обезоруживающей доверчивостью, неожиданной для нее самой.

— Летать, стало быть, ты умеешь… — пробормотал он и сразу же спохватился:

— Какая из подвластных мне стихий может помочь тебе вернуться на родину?

— Благодарю тебя, добрый король. Но преградой мне служит не сила, а данное мною слово.

— В чем же была твоя вина? — он снова спрашивал, как старший по возрасту.

— Я… нет, не я — мой супруг, звездный эрл Юрген из рода Брагинов, нашел способ освободить джасперян от власти тех, кого ты назвал пернатым отродьем, а мы именуем крэгами. Тогда они похитили моего новорожденного сына…

— Сына? — вырвалось у Алэла.

— Да. Мое изгнание — плата за его освобождение. Изгнание и отказ от дальнейшей борьбы.

— Тогда тебе предстоит долгая и безоблачная жизнь, принцесса Сэниа! Вернись же к тому, кто сделал тебя счастливейшей из жен, и скажи ему, что я… м-м-м… подарить тебе этот остров я не могу, это противно нашим законам; но я отдаю его тебе в ленное владение на любой срок, какой ты только пожелаешь.

— Ты безмерно щедр, король благословенных островов! Я благодарю тебя от всей души, а завтра, как только мой супруг прилетит сюда, он присоединится ко мне в глубочайшей признательности…

— Значит, он тоже способен летать? — пренебрегая учтивостью, перебил ее Алэл.

— Может быть, я делаю ошибку, поверяя тебе все тайны моей семьи, но мне, принцессе, претит лгать тебе, приютившему меня королю. Нет, мой супруг не обладает этим даром. Он рожден в чужедальнем мире, где я повстречала его и где даже для краткого полета требуется особое волшебство. Его доставят на этот остров воины из моей дружины.

— Значит, ты будешь не беззащитна…

Странные интонации Алэла навели ее на мысль, что он сказал не то, что думал, — и уж не пожалел ли он о своем преждевременном и скоропалительном даре?

— Кроме моей семьи, со мной будут семеро верных — вернее не бывает! дружинников и один гость… совсем издалека.

На некоторое время король Алэл замолчал, раздумывая.

— Можешь ли ты дать слово, принцесса Сэниа, — медленно и внушительно проговорил он, — что никто, кроме перечисленных тобою людей, не узнает о том, что целый народ живет на Первозданных островах? Вы ведь до сих пор считали их необитаемыми.

— Да, — ответ был тверд и однозначен. — Я даю слово за себя и за своих людей. И это слово будет нерушимо. Чем еще я могу оплатить тебе ленное владение этим островом?

Ей показалось, что он как-то еще глубже ушел в тень.

— Я возьму это сам, — проговорил он негромко. — Но не пугайся — я возьму то, что от тебя не отнимется. То, о чем ты не пожалеешь. И то, о чем ты не узнаешь.

Эта речь как-то не прибавила спокойствия ее душе.

— Но…

— Возвращайся в свой дом, счастливая принцесса. Сегодня я властвую над стихией воздуха, и мою лодку понесет ураган.

— Но как я снова найду тебя, король Алэл?

— Ты же видела мою лодку.

Он сделал какое-то движение, и парус со скрипом выметнулся вверх, как язык черного пламени. Гуен, молча восседавшая на носу лодки, как живой щит между принцессой и Алэлом, тревожно взмыла в воздух. И тогда мона Сэниа увидела, за что держались цепкие птичьи когти: форштевень заканчивался маленькой резной фигуркой насекомоподобного существа с выпуклыми многогранными глазами.

И она почувствовала, что в глубинах ее памяти шевелится какое-то воспоминание — те же изображения, но не деревянные…

Парус хлопнул, расправляясь, и струя ветра, рождающегося, как ей показалось, прямо из многометрового обрыва, едва не сбил ее с ног. Лодка полетела прочь, едва касаясь воды.

И ни слова прощания от короля, лица которого она так и не увидала.

На остров сыпались сервы — оружейники, кухонники, скотопасы.

— Довольно, Эрромиорг, довольно! — крикнула мона Сэниа. — Все цветы перемнут!

Она суетилась, стараясь к прилету Юрга придать небольшой долине обжитой вид. Но домашний уют никогда не был ее стихией, и она гоняла сервов от одной каменной стены к другой, тщетно пытаясь совместить девственность голубой лужайки со всеми аксессуарами джасперянской цивилизации, дополняющими их крошечный замок, слепленный из пяти кораблей.

В довершение всей этой неописуемой суеты под ногами джасперян постоянно путался Харр по-Харрада, который, естественно, лучше всех знал, что, как, куда и какого черта. Флейжа, уже ознакомленного в общих чертах с анналами тихрианской мифологии, все время подмывало спросить, кого он имеет в виду ведь чертей ни на Тихри, ни на Джаспере отродясь не водилось, и это крылатое выражение ввел в обиход звездный эрл — вероятно, на его Земле эти алчные, все и вся подбирающие существа встречались на каждом шагу; он решил обязательно узнать у Киха, когда он вернется вместе с командором, как выглядят эти земные сервы-ассенизаторы. Задавать какие-либо вопросы тихрианскому гостю он уже заклялся — в ответ приходилось выслушивать затейливую и не всегда пристойную легенду, коих странствующий менестрель знал невероятное количество, благо профессия обязывала к тому.

Пристроить Харра к делу сумел рассудительный Сорк: он связался со всеми дружинниками принцессы, пребывающими сейчас в отчих домах на Равнине Паладинов, и нашел-таки у одного из них серва-наставника, запрограммированного на обучение мальчиков ратному ремеслу. Юркий коротышка, вооруженный тупым мечом, на недолгое время стал ангелом-спасителем Игуаны; по голоса дружинников, звеневшие, как натянутая тетива, неуемной тревогой за свою принцессу, поминутно долетали сюда в испрошенной заботе и заставили в конце концов Мону Сэниа пригласить всех на вечернее застолье. Она понимала, что досадная и прямо-таки катастрофическая неудача в Адских Горах сулит им еще не один поход — и, возможно, не только на Тихри; но тем не менее сегодня она, как никогда, хотела бы встретить своего звездного эрла в одиночестве. Лесная тропинка, стремительно сжимающая мир до зеленой коробочки, устланной пушистыми мхами и прикрытой сверху колючими хвойными лапами; голос Юрга, шепчущий бессвязные слова о поспевшей землянике и заповедной поляне… Какой же злобной, неистовой силой было проклятие крэгов, толкнувшее ее прочь из того знойного полуденного, лесного рая? Она невольно оглянулась на щербатую стену, за которой по всему хребту этого протяженного, ящеричного острова топорщился непроходимый седовато-зеленый лес. Не может быть, чтобы там не было ни единой поляны и… Она вскинула руки и ладонями прикрыла аметистовые завитки драгоценного офита, погружаясь в успокаивающую темноту. Только так она смогла сдержать крик, который чуть было не вырвался у нее против воли: «Завтра! Все, все, все — завтра: пиры, походы, битвы, победы и поражения… Но сегодняшний вечер — мой!»

Но она была принцессой королевского рода владык Джаспера, и она опустила руки, раскрываясь навстречу вечернему свету и насущным заботам. Верная дружина хотела быть рядом — что ж, пришлось позвать всех.

— Флейж, — скомандовала она, — пусть пришлют из замка лафетный десинтор помощнее, нужно пробить в стене проход, через который эрл Юрген мог бы беспрепятственно попадать прямо в лес. Затем мы проложим просеку для конных прогулок, возведем там конюшни, чтобы кони не топтали тут цветы, отгородим…

Флейж поклонился, глянув на нее как-то чересчур внимательно и понимающе принцесса отвернулась, покраснев: конечно, он догадался, что весь ее созидательный пыл — всего лишь жалкая попытка унять терпкий мед желания, растекающийся до самых кончиков пальцев.

— Ну, что еще? — в отчаянии крикнула она, чувствуя, что дружинник за ее спиной медлит в нерешительности.

— Но, владетельная принцесса, тогда вход в эту долину будет открыт для любого…

— О, древние боги! Во-первых, здесь никого, кроме нас, нет, а во-вторых, пробьем дыру точно по размеру малого корабля, и тот, на котором мы прилетели с Тихри, вдвинем в отверстие, чтобы он стал одновременно и воротами, и, если потребуется, сторожевой будкой.

За этим многотрудным занятием и застал их Юрг, свалившийся, как это бывает с долгожданными гостями, как снег на голову. Стукнувшись пятками о землю, он тут же завертелся волчком, отыскивая глазами жену, так что Ких, державший его за пояс, едва успел отдернуть руку. Но тут из темного жерла тоннеля, которого вроде бы раньше не было, донесся пронзительный чаячий вскрик, и тут же кольцо смуглых обнаженных рук замкнулось на воротнике его фирменного тренировочного костюма с эмблемой Лаясского космодрома.

— Ф-фу, что это на тебе? — принцесса, донельзя смущенная тем, что позволила себе при посторонних проявить чувства, приличествующие простым смертным, нашла предлог отступить на шаг и гадливо сморщить носик.

Костюм был изысканного цвета гусиного помета.

— Виноват, не при камзоле, — мгновенно сориентировался Юрг. — Но торчать всю ночь в больничном коридоре, потея в скафандре — это как-то неуместно для благородного эрла.

— Ну и?..

— Ну и все в порядке. В определенных рамках, разумеется. Понимаешь, когда этот придурковатый дэв нас прихлопнул… да не пугайся, дэв как дэв, и прихлопнуть нас ему не удалось — так вот, мы со Стаменом стояли на коленях, ситуация была такая, и сдуру закрепились вакуумными присосками. Автоматический рефлекс сработал. Если бы не крепления, нас попросту унесло бы ураганом, как наших мальчиков, и никаких заморочек. А тут мы повалились в разные стороны, ноги рядышком, их и не тронуло. Меня вообще не задело, то ли дэв этот сиволапый ожегся, то ли магия ему какая-то померещилась. Но Стамена он достал, и как раз там, где получалось дальше всего от меня — руки, плечи… Короче, ребра ему дэв стиснул так, что чуть не все треснули, руки размозжило — вот только голова уцелела, шлем оказался надежнее всего.

— И ты говоришь — все в порядке?

— Так его ж латали чуть ли не всю ночь! Косточки склеили, осколочек к осколочку, вот только два пальца на левой руке спасти не удалось ампутировали. Так что в горы ему теперь не ходить…

— А ты? — тихо проговорила она.

— А со мной тоже что-то неладное, только в другую сторону. Ну дэв меня не тронул, испугался — это его личное дело, потом я у него как-нибудь дознаюсь, что к чему. Но вот мою кровь переливали Стамену, так потом чуть ли не весь персонал больницы сбежался на меня посмотреть — у пациента, говорят, началось ураганное заживление ран. Впервые в медицине. Кровушки у меня на анализ выкачали полведра! Ничего не обнаружили, однако. Я обещал через пару дней снова наведаться, оздоровительную процедуру повторить. Только вот Стамену в глаза глядеть не могу…

Они стояли под вечерним, почти тихрианским солнцем и не могли наговориться. Обоим казалось, что сделай они хотя бы полшага друг от друга и снова разнесет их по разным планетам, чужим мирам.

— Ты же голоден! — спохватилась она.

— И не только…

— Переоденься, смотреть на тебя срамно. Как скоморох. Вон, возле кораблика — плащи, камзолы.

— На себя посмотри — вся в пыли. А еще принцесса! Ты что тут без меня, каменотесом заделалась?

Ответить она не успела — по отсыревшей траве зашлепали громадные сапоги, и Харр по-Харрада, вышагивая, как страус, приблизился к ним, сжимая обломанный меч в левой руке. В правой он, точно битую птицу, тащил за ноги многострадального серва. Тот, болтаясь вниз головой, издавал икающие звуки, что для безгласных сервов вообще было недопустимо.

— И меч дрянной, и истукан этот железный годится лишь на то, чтоб орехи им колоть, — заявил он безапелляционно.

— А ты откуда тут взялся, солнышко ты мое закопченное? — изумился благородный эрл.

— Ан-н-нгажировап на прогулочный тур! — с французским прононсом возвестил менестрель.

— Ну и насобачились же наши транслейторы — «ангажирован»! — буркнул себе под нос раздосадованный командор. — А больше ты никого на сегодняшний вечер не пригласила на маленький фуршет?

— Сейчас соберется вся дружина…

Юрг, постанывая, медленно наклонился к жене, подыскивая приличествующие выражения.

— Я их всех… оч-чень люблю, — процедил он, почти не разжимая губ; — я их всех очень, очень, очень…

— А вот и остальные! — радостно возопил Харр по-Харрада.

— Ну тогда я пошел сынулю целовать, — безнадежно проговорил Юрг. — В смуглое пузечко.

Спустя час хлопоты по накрытию праздничного стола еще продолжались, хотя и хрустящая скатерть была брошена прямо на лугу, и в достатке скопилось вдоль золотящейся закатным отсветом стенки по-дневному теплого кораблика всяких кувшинов, заиндевелых бутылей и тончайших графинов-недотрожек. Переносные жаровни с углями, раздутыми еще в асмуровском замке, отзывчиво попыхивали навстречу каждой капле оленьего жира, стекающего с вертела; дразнящие воображение ароматы витали над все прибывающими и прибывающими блюдами, как призраки всевозможных злаков, трав и живности, обращенных в яства. И совсем иным духом тянуло из непроглядной темени овального тоннеля, ведущего, если верить запаху, прямо в заросли смоляной хвои, чьи корни вспоены круто просоленным мелководным морем.

Юрг огляделся: ждали только Эрма. Все семеро дружинников вкупе с их чернокожим гостем хлопотали над сервировкой, так сказать, стола, причем усилия шестерых джасперян в основном были направлены на то, чтобы унять чрезмерную активность самозванного рыцаря с Тихри. Мона Сэниа удалилась в шатер — переодеться и покормить Ю-ю. Ненужные сейчас сервы замерли молчаливой шеренгой вдоль восточной стены, слева и справа от прохода, в глубине которого смутно угадывались контуры кораблика с широко распахнутыми сквозными люками.

И в этот миг оттуда, из почти непроницаемой глубины ночного леса, донесся тот же замирающий, птичий вскрик, которым встретила его жена — только он был тише, приглушеннее, ибо адресовался теперь ему одному. Ни секунды не колеблясь, Юрг ринулся на голос, благословляя всех здешних и земных богов за то, что Сэнни догадалась вылететь за пределы их чертовски многолюдной и уже до безобразия захламленной долины. Он проскочил через сторожевой кораблик с двойными воротами, утонул по щиколотку в податливом, оседающем под ногами мху и с размаху врезался лбом в первое же попавшее дерево.

— Сейчас соберется вся дружина… — прошелестело из глубины леса.

Он вскинул руки и двинулся дальше на ощупь, пробираясь меж чешуйчатых стволов, оставляющих на ладонях душистые смоляные подтеки. Чуть мерцающий силуэт высветлился ему навстречу, и следующий его шаг отозвался внизу слабым потрескиванием, словно взрывались крошечные петарды. Он невольно глянул под ноги — там, загораясь красными искорками, стремительно наливались пламенем и лопались огненные бутоны, и вот уже вся полянка — лесное гнездышко для двоих — была очерчена рдеющими цветами мифического папоротника. Стойкий дурман нереальности на какой-то миг остановил его, но мерцающее видение поплыло навстречу, словно не касаясь земли, замерло в полушаге, зябко кутаясь в какое-то призрачное покрывало; он медленно опустился на колени, неощутимо для себя пьянея от коричного запаха неземных мхов и недобрым словом поминая земных эскулапов, так некстати выкачавших из мужика чуть не бочку крови это после бессонной-то ночи! Не смея коснуться жены, тоже замершей в колдовском оцепенении, он тихонечко поднял ладони, предощущая невесомость ее ночных одежд… И в тот же миг она бросилась на него — не опустилась, не упала, а именно рванулась в гибком куньем прыжке, и цепкие пальцы хищно рванули космодромную куртку. «Фу, что это на тебе?» — донеслось словно издалека, но это уже отключался слух, и от всей обитаемой Вселенной оставалось только это застывшее, словно маска, смуглое любимое лицо, по которому скользили отсветы пылающих папоротниковых пентаграмм; и последнее, что осталось в его памяти, — немигающие глаза, в глубине которых застыл страх.

…Легкий, ускользающий шорох. Юрг по-собачьи встряхнулся — никого. Он похлопал рукой по земле, отыскивая одежду или то, что от нее осталось. Прокашлялся, освобождая легкие от приторного кондитерского благоухания, к которому примешивался душок подпаленной синтетики. Собрал силы и оттолкнулся от земли, выпрямляясь — ну, Сэнни, ну, девочка моя благонравная, не ожидал от тебя! Он и сам истосковался, но чтоб так… Он пошевелил губами и почувствовал, что они словно одеревенели. Ах, вот оно что — кажется, он попытался на прощание поделиться с ней своим восторгом, но она быстро приложила палец к его губам, и их ожгло прикосновением сухого льда. Вот до какой патологической обостренности ощущений доводит затяжное воздержание. А теперь неплохо бы сориентироваться, а то ведь славная дружина глотает слюнки у накрытого стола…

Врожденный инстинкт на пару со спецподготовкой космолетчика уверенно вывели его на опушку. Отсюда было видно, как за каменной стенкой, над теплой долиной, роится облачко мошкары, подсвеченное снизу пламенем то ли костра, то ли факелов. Гул голосов и… точно — лязг оружия.

Он бросился в овальный зев привратного кораблика и почувствовал, как за его спиной тут же замыкаются чуткие к мысленному приказу стенки. Добродушные возгласы дали ему попять, что ничего страшного не происходит, еще раньше чем он выбрался из тоннеля. Действительно, все собрались вокруг расстеленной на земле необъятной скатерти, и только долговязый Харр и приземистый широкоплечий Пы прыгали друг против друга, без малейшей осторожности размахивая боевыми мечами и тем потешая почтенную публику. На появившегося командора тактично не обратили внимания как на человека, на минуточку выходившего по малой нужде. И на том спасибо. Он нога за ногу доплелся до уже облачившейся в парадный узорчатый плащ принцессы и плюхнулся на траву, моля бога, чтобы как-то сдержать блаженную ухмылку на своем командорском лице. Он не дал бы голову на отсечение, что у него получилось. Между тем безнадежно ничейному поединку пора было кончаться, и далекий от истинно рыцарского духа Харр по-Харрада решил этот вопрос по-своему: неожиданным движением выбросил вперед свою громадную, как у страуса, ногу и могучим пинком в грудь отбросил закувыркавшегося противника прямо в объятия заулюлюкавших дружинников.

— Это ты где таким подлым приемчикам обучился? — завелся было Флейж, но принцесса остановила его одним царственным жестом:

— Завтра, доблестный Фрагорелейж, ты продолжишь обучение нашего гостя как боевым искусствам, так и рыцарским канонам. Вы вместе с Эрромиоргом покажете ему мой замок, в котором он волен оставаться столько времени, сколько пожелает. А затем он сможет вернуться на родину, если только никто из вас не захочет проявить гостеприимство, которым так славен зеленый Джаспер, и пригласить его в свои владения.

Дружеский хор однозначно дал понять удачливому страннику, что приглашения уже последовали.

— Но это — чуть погодя, — остановила их принцесса. — К сожалению, повод, по которому я вас собрала, далеко не так радостен. Мы потерпели неудачу, и пашей вины в том не было… Впрочем, об этом вы все уже друг от друга слыхали. Но не все еще знают, что перед тем, как покинуть Тихри, я получила послание.

— Час от часу не легче! — невольно вырвалось у командора. — Это от кого же?

Принцессе показалось, что в голосе мужа проскользнули ревнивые нотки, но сейчас было не до мелочей.

— Отправитель предпочел остаться неизвестным. А в послании говорилось…

Она опустила ресницы, сосредоточиваясь, и, старательно выговаривая каждое слово, повторила четыре загадочные строчки, принесенные тихрианской вестницей.

— Покажи-ка оригинал! — потребовал командор, протягивая руку.

— Ты забыл, благородный эрл — на родине Харра послания приносят молвь-стрелы. Голоса они не воспроизводят.

Юрга слегка покоробила официальность ее обращения, но он тут же решил, что жена права — пирушка с самого начала превращалась в деловое совещание.

— Сибилло, — с уверенностью заключил он. — Сибилло, старый хрыч. Решил снова побаловаться предсказаниями, чтобы о нем ненароком не забыли.

— Князь Лропогирэхихауд считает, что это не так, — возразила принцесса. Шамана не было при княжеском дворе, и ему даже не сообщили о том, что мы снова вернулись на Тихри. Об этом знал крайне ограниченный круг людей.

— Прекрасно! Значит, нам нетрудно будет найти отправителя. Итак, знали стражники, окружавшие наши корабли. Отпадают в силу природной и благоприобретенной тупости. Кто еще?

— Солнцезаконники, принявшие и передавшие птицу.

— Ну эти узнали, так сказать, постфактум, когда получили в руки эту канареечку.

— Если мне позволено будет заметить, — вмешался обычно молчаливый Дуз, то это лучший способ скрыть отправителя — послать весть по кругу, чтобы она вернулась в собственные руки.

— В этом что-то есть, — согласился Юрг. — Значит, вся эта кодла жрецов остается на подозрении. Кстати, они могли о чем-то разузнать, когда в лагерь Лронга пришло сообщение о нашем появлении и он так поспешно куда-то отбыл, не прихватив с собой даже сибиллы. Кто еще?

— А еще сиробабые, — неожиданно вмешался Харр. — Они же видели вас в строфионовой степи!

— Ну это аборигены из тех мест, где мы подцепили нашего проводника, уклончиво ответил Юрг на немой вопрос моны Сэниа. — Малые со странностями, которые, по-видимому, и слыхом не слыхали об Адовых Горах, а тем более об имеющих там место событиях.

— Да, — легко согласился менестрель, — к тому же молвь-стрела не пролетела бы два леса и всю ширину дороги Аннихитры. Но вы хотели перечислить всех…

— Ты молодец, по-Харрада, и впредь не держи в уме, если имеешь что сказать, — ободрил гостя командор. — Значит, придется еще раз нанести визит Лронгу и устроить что-то вроде мозгового штурма, как это называется у нас на Земле. Пригласить мудрых — и не очень — старцев, наиболее лояльных жрецов. Я думаю, для этого достаточно нас с уже зарекомендовавшим себя Сорком. Возражений нет?

— Возражения есть, — твердо сказала принцесса. — Я все-таки гораздо лучше знаю и князя, и сибиллу, и старого Рахихорда. К тому же этот совет продлится недолго. Так что на Тихри отправлюсь я… Ну конечно, не одна. Поскольку нашей стороне придется там только слушать и запоминать, а никакой особой мудрости не понадобится, то я возьму с собой Пы, за которым буду чувствовать себя в безопасности, как за каменной стеной.

Она твердо поглядела на своего супруга, как бы говоря, что на этот раз возражений не примет. И не заметила, что на простодушном лике Пыметсу появилось выражение не свойственной ему растерянности: кряжистый здоровяк, мощь и сила джасперянской дружины, никак не мог сообразить, обижаться ему или кичиться: с одной стороны — «как за каменной стеной», с другой — «особой мудрости не понадобится»… И притом остальных дружинников на этом не совсем обычном пиру называли полным именем, а вот его — только кратким. Как это бывает с весьма ограниченными людьми, Пы выбрал обиду…

— Тогда мы все останемся охранять юного принца, — воскликнул Ких, по молодости не всегда соблюдавший правила этикета.

— И я! — не замедлил вскочить на ноги Харр по-Харрада.

Его движение вспугнуло Гуен, занимавшую свой обычный сторожевой пост на верхушке шатрового корабля, и она принялась описывать бесшумные круги над скатертью, уставленной блюдами со всевозможным мясом, одинаково лакомым как для людей, так и для пернатых. Но кольцо факелов, воткнутых прямо в землю, отпугивало хищницу.

— Всех не надобно, — возразил командор, — достаточно будет двоих. Борб и Дуз, вы ведь уже повидались со своими родными? Да? Завтра мы с женушкой проведем исключительно в узком семейном кругу, а вот послезавтра, пораньше с утречка, прошу сюда. В это же время будем принимать от всех желающих устные соображения по вопросу о двух амулетах, ежели таковые за этот день у кого-нибудь появятся. Ну а теперь вернемся к нашим кубкам и посмотрим, не пересохло ли в них вино!

Харр по-Харрада понял его дословно и метнулся к кораблю, вдоль стен которого выстроились полные емкости. Глядя на его нелепую, с точки зрения джасперянки, долговязую фигуру, мона Сэниа вдруг подумала, что ее эрл, пожалуй, несколько преждевременно обратил взоры собравшихся к хмельным напиткам — у нее имелось еще одно сенсационное сообщение, которым следовало поделиться с дружинниками, коль скоро они будут постоянными гостями этих островов. Разумеется, предварительно следовало взять с них нерушимое слово, что, кроме присутствующих, ни одна живая душа, включая самого короля Равнины Паладинов (мона Сэниа уже не решалась называть отца королем всего зеленого Джаспера), не узнает до поры до времени о существовании островного народа.

— Я хочу… — начала она, постучав пальцем по гулкому глиняному кувшину с остатками терпкого верескового эля.

В этот миг Гуен зависла над Харром так низко, что его фигура буквально потонула в тени ее распростертых крыльев. И вместо чужеземного менестреля она вдруг четко увидела силуэт короля Алэла, предостерегающе качающего головой.

Сова взмыла вверх — возле кораблика снова стоял Харр.

— Ты хотела что-то сказать, любовь моя? — шепнул Юрг, наклоняясь к ее плечу.

— Да, конечно, — она подняла свой кубок и тряхнула головой, отгоняя наваждение. — Пора наконец осушить наши кубки за зеленый Джаспер, за его сладкий воздух, за его прозрачные воды, за его тучную землю, за нежный огонь его доброго солнца…

Все молча ждали, когда она закончит свой тост. А она не могла никак придумать, какую же пятую стихию имел в виду островной король Алэл?