ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ГРЕБЕНЬ ВОЛНЫ (2)

Дальше: ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ГРЕБЕНЬ ВОЛНЫ (3)

1

— Кратов, — сказал Пазур. — Я заступаю на вахту. Смените меня через шесть часов.

— Понял, Первый.

— А пока идите отдыхать, — мастер смотрел на Костю так, будто ждал, что тот сообщит ему нечто сокровенное. — Переволновались, должно быть, на комиссии?

— Не без того, — признался Кратов.

Пазур, как всегда, неопределенно хмыкнул и, повернувшись к нему спиной, уставился на затянутые серой мглой экраны. Очевидно, он был намерен так и просидеть всю вахту — без движения, глядя прямо перед собой и, вполне возможно, не мигая. Насколько Косте было ведомо, польза от подобного бдения была невелика. В экзометрии существовало не так много опасностей, которые человек с его несовершенными органами чувств и слабой, несмотря ни на какую подготовку, реакцией мог бы распознать и упредить. Другое дело когитр, вахта которого не прерывалась ни на миг. Его рецепторы способны были уловить любой тревожный признак, и на его реакцию смело можно было положиться… Но Пазура эти доводы, по всей вероятности, не задевали.

Постояв немного, попереминавшись с ноги на ногу, Костя ушел.

В коридоре его поджидал Ертаулов. Он уже сменил летную форму на ядовито-желтый рабочий комбинезон.

— Гм, — Костя осуждающе смерил его взглядом и сказал сварливым, под мастера, голосом: — Итак, у вас уже что-то поломалось.

— Отнюдь, — возразил Стас. — Что в моем хозяйстве вообще может поломаться? Разве что базовый принцип экзометральных переходов. Я собираюсь помочь Рашиде инспектировать грузовой отсек. Ей по инструкции положено постоянно следить, как там и что после входа в экзометрию. Не оборвались ли крепления, не передохли ли цыплята…

— Какие еще цыплята? — с подозрением спросил Кратов.

— Это я так, для наглядности. Разумеется, кроме нас, на борту нет ни одного цыпленка.

— Она тебя об этом попросила?

— Естественно. И в самых нежных интонациях. Видно, на тебя у нее не осталось никаких надежд.

Створки дверей одной из кают раздвинулись, и появилась Рашида, в уже знакомом пурпурном трико и алой безрукавке. В руках у нее был белый чемоданчик с несколькими рядами тускло светившихся индикаторов.

— А вот и Костя, — сказала она. — Только на его помощь я и могу всерьез полагаться. Без его могучих рук мне просто не обойтись.

— Что же ты, Рашуля, — промолвил Стас уязвленно. — Мне говорила одно…

— Я женщина, — сказала Рашида с удовольствием. — Непостоянство мне к лицу.

— Чтобы я когда-нибудь, даже под страхом смерти, взял в экипаж такого непостоянного инженер-навигатора! — воскликнул Ертаулов.

— Идем, идем, — успокоила его Рашида. — Будешь нас развлекать.

Она подхватила сумрачного Кратова под руку и потянула за собой. Ертаулов понуро плелся следом. Остановившись перед массивной дверью грузового отсека, девушка уверенно набрала на клавиатуре замка известный лишь ей, да еще мастеру, код. Под самым потолком мигнула сигнальная лампа, дверь бесшумно откатилась. В вытянутом помещении с ребристыми стенами вспыхнул яркий свет. Рашида первая шагнула через порог в узкий проход между рядами металлических ящиков.

— Костя, — позвала Рашида. — Вот тебе задание, если ты всерьез желаешь облегчить мою участь. Прогуляйся вдоль каждого ряда ящиков, попутно находя на них контрольную панель и нажимая там красную кнопку. При этом внутри кнопки должна сработать подсветка. Если так и случится, идешь дальше. А нет — зови меня.

— Для такого занятия могучие руки не нужны, — проворчал Кратов, у которого снова сделалось тошно на душе.

— Конечно, не нужны, — сказала Рашида. — Это же моя работа! Просто мне приятно думать, что ты рядом и у тебя такие могучие руки.

Ертаулов переводил взгляд то на нее, то на Костю. У него не находилось слов.

— Теперь Стасик, — продолжала девушка. — Ты пойдешь со мной. Для тебя найдется творческая работа с нашим общим любимцем — голубым контейнером. Его следует приподнять при помощи сервомеханизмов и замерить температуру днища. Поставщик отчего-то придает этому особое значение, хотя и не озаботился разместить там дополнительные датчики… Ты меня слушаешь, малыш?

— Конечно, — сказал Ертаулов трагическим голосом. — Я могу слушать и одновременно думать о своем. И вдобавок все видеть. Как Юлий Цезарь.

— Вряд ли Цезарь думал о таких пустяках, — заметила Рашида.

— Откуда тебе знать, ЧТО это за пустяки, — вздохнул Стас.

— А у тебя на лице начертаны все твои мысли. Готическим шрифтом!

— Неправда. В крайнем случае — арабской вязью. Просто я неверно оценил ситуацию и теперь занимаюсь самоедством.

— Приятного аппетита, — безжалостно произнесла Рашида. — Не убивайся так горько. Неужели ты серьезно на что-то рассчитывал?

— Ну вот что, — сказал Костя ледяным тоном. — Прекратите немедленно. Оба. Мне надоела эта тема, и я хочу, чтобы мы не возвращались к ней.

— Никогда? — спросила Рашида низким голосом.

— Не знаю. Но уж во всяком случае до конца полета!

— Ты пойман на слове, — Рашида быстро коснулась Костиной щеки ладошкой и пропала в одном из многочисленных закоулков между контейнерами.

Кратов смотрел ей вслед, испытывая досаду и облечение одновременно.

— Найя, — сказал Ертаулов уныло. — Она же королевская кобра. Но как ты ее! Похоже, у тебя есть на нее факирская дудочка. Или она притворилась, что есть. А как она тебя? Не то приласкала, не то ударила. Не пропади, звездоход!

— Послушай, Стас, — промолвил Костя сконфуженно. — Я здесь совершенно ни при чем. Просто она играет спектакль, и мы приняты в труппу. Не пойму отчего, но роль героя-любовника она отдала мне, хоть я и не гожусь. Если хочешь знать, у меня внутри все выгорает, когда она рядом!

— Неудивительно. У половины человечества произойдет то же самое.

— Но у меня все не так!

— Будет тебе, Второй, — Стас похлопал его по плечу. — Не так у него! Тоже мне, святой Антоний… Расскажи-ка лучше, о чем тебя так долго пытал Дитрих Гросс?

— Какой еще Гросс?

— О небо! — вздохнул Ертаулов. — Только в таком просторном организме могут уживаться железная воля и детская наивность. Этот ветхий выцветший дедуган, что сидел во главе комиссии, был не кто иной как сам Дитрих Гросс! А ты, я чай, стоял перед ним по команде «вольно», строил ему хиханьки да хаханьки? Небось, и нагрубил еще по невежеству?

— Тот самый Дитрих Гросс?!

— Других в природе попросту не существует, — с наслаждением подтвердил Ертаулов. — Он у нас один на всю Галактику.

— Я думал, он давно умер… Сколько же ему?

— Никак не меньше двухсот. И он, заметь, все еще летает, пусть даже только на орбиту. Но не уповай, что сам Дитрих Гросс, Большой Дитрих восстал с одра, чтобы лично выдать тебе пропуск в Галактику. Должно быть, ему не хватило земного материала для какого-нибудь нового учения, и он снова полез в космос.

— Что он еще может придумать нового в таком возрасте? Да и можно ли вообще сказать что-то новое о человеке?

— Нам ли, темным, судить о гениях? Кстати, недавно Гросс публично осудил эксперименты по управляемому антропогенезу. Предал, так сказать, анафеме бедных, ни в чем не повинных людей-два.

— Чем ему не угодили люди-два? — удивился Костя.

Он неторопливо шел вдоль ряда ящиков, нажимая красные кнопки. Стас топал рядом, пока не изъявляя особого рвения заняться порученным его заботам голубым контейнером.

— Людям-два, допустим, от этих анафем ни холодно ни жарко. Они есть и, по-видимому, будут. Другое дело мы. Большой Дитрих полагает, что скрытые потенции человека как биологического вида еще не реализованы. Что нет нужды искусственно моделировать новые свойства, когда существующие не раскрылись до конца. Телепатией до сих пор владеют единицы. Хорошо, что хотя бы эмоциональный фон мы худо-бедно научились читать. Телекинез для подавляющего большинства — тайна за семью печатями…

— Для него, кажется, уже нет, — проговорил Кратов, припомнив простертую к нему корявую длань и проистекшую от нее волну тепла.

— Так почему он к тебе привязался? — повторил вопрос Ертаулов.

— Понимаешь, он считает, что не так давно кто-то слегка подправил мою память. Есть такая штука — ментокоррекция.

— Слыхал, — перебил его Стас. — И что?

— Ничего. Сообщил мне эту новость и отпустил с миром.

— Я бы на его месте отстранил тебя, — произнес Ертаулов. — Для собственного же успокоения. А вдруг в твоем мозгу врагами Галактического Братства, вынашивающими зловредные планы супротив пангалактической культуры, упрятана некая разрушительная программа? В один прекрасный момент она заработает, и ты уничтожишь наш корабль, а с ним и все милое нашим сердцам мироздание.

— Он говорил о каком-то погашенном очаге сильных эмоций.

— И ты ничегошеньки не помнишь?

— А как я могу помнить? Если кто-то и вправду поработал с моей памятью, так уж наверняка он позаботился, чтобы я не помнил и о самой ментокоррекции!

— Резонно. Выходит, Большой Дитрих преступил медицинскую этику?

— Вовсе нет! Просто он отнесся ко мне, как профессионал к профессионалу. Честно предупредил меня о возможных осложнениях в моей работе. Если эти осложнения вообще когда-нибудь всплывут.

— Думаю, мастера он тоже предупредил, — сказал Стас. — Как профессионал профессионала. Ведь если тебя запрограммировали, то с момента включения этой программы ты себе уже не хозяин.

— А мастер как здравомыслящий человек выругал все это метафизикой, усмехнулся Костя. — Где ты подцепил эту байку о врагах? Какие у нас могут быть враги?

— Да есть слухи, есть, — туманно промолвил Стас.

— Все-то ты знаешь! Но уж если это враги, а не идиоты, то, наверное, они нашли бы более подходящий объект для своих козней, чем я. И не подставились бы на первой же медкомиссии Большому Дитриху.

— Они его недооценили! — Ертаулов вдруг захихикал. — А этот… Кристенсен… тоже тебя вербовал?

— Еще как!

— И ты? Сдался?

— И не подумал.

— И напрасно. А вдруг он хороший скульптор? Вернемся домой, напрыгнем на его выставку в Стокгольмский Центр искусств. Все вместе — я, ты, Рашуля. Там и решим. Кстати, фамилия у него явно не шведская, а живет он почему-то на Готланде.

— Я, к примеру, славянин. А родился и вырос в Монголии, в пустыне. Тебе это не странно?

— Стас, где ты? — донесся до них голос Рашиды. — Я тебя жду!

— Бегу, лечу, — откликнулся Ертаулов и пристально посмотрел на Костю. — Мне странно другое, — проговорил он. — Отчего тебе вдруг перестали нравиться рыжеволосые девушки?

— Но Рашида не рыжеволосая! — изумился Кратов.

— Это уж точно, — уклончиво сказал Стас.

2

Дойдя до тупика и таким образом выполнив свою задачу по тисканью кнопок, Костя присел на один из ящиков. Ему хотелось спрятаться подальше от посторонних глаз. Исчезнуть хотя бы на время, на те часы, что оставались ему до вахты. Чтобы никто ни о чем не расспрашивал, не изрекал странноватых намеков. И не лез бы с такими неуместными признаниями!

Получалось, что Стас каким-то малопонятным образом догадывался о причинах его душевного состояния. И было бы неплохо вызвать его на откровенность. А то и взять да вытрясти из него все, что он знает. Но отважиться на это Костя почему-то никак не мог. И сам себе объяснял такую нерешительность побочным эффектом ментокоррекции.

Если, дьявол бы ее побрал, она и в самом деле была!

В просвете между ящиками Костя видел, как Ертаулов со страдальческим выражением лица бродит вокруг голубого контейнера и неумело размахивает зажатой в руке «волшебной палочкой» — крохотным блоком управления сервомеханизмами. Контейнер, уже подвешенный на растопыренных суставчатых захватах, своевольничал, заваливался на бок.

— Косо, косо! — донесся деловитый голос Рашиды. — Нужно, чтобы строго параллельно полу.

— Какое это имеет значение?! — ерепенился Стас. — В экзометрии по определению не существует никаких параллелей.

— Все там существует. И параллели, и перпендикуляры, и лень человеческая.

— Никакая не лень, а тривиальное неумение!

— Прекрасно, что тебе достает мужества сознаться в этом.

— Вот и покажи класс, обучи!

— Это будет банально и скучно. Если я покажу класс, ты окажешься лишним.

— Или позови своего приятеля с могучими конечностями, он и без сервомехов обойдется.

— Это тебе Костя приятель. А мне он совсем другое. И потом, мне интересен не результат, а процесс. Очень занятно наблюдать за тобой со стороны.

— А это я уже слышал вчера. Но по иному поводу, и не от тебя…

Кратов сидел, привалившись к стенке тупика, прислушивался к их перепалке и одновременно к себе. Странно: чем дальше от него Рашида, тем слабее невидимый и необъяснимый гнет, что тяготел над ним в ее присутствии. Верно говорят, с глаз долой — из сердца вон. Только из сердца ли? Скорее, из головы… Он слышал ее голос, мог даже представить, как она отчитывает Стаса за нерасторопность, какое у нее при этом лицо, какие глаза. И нет в помине кошек, что когтили его душу!

Может быть, он сам себе сочинил этих кошек?

«Ее нет рядом, — думал Костя. — Я могу только вообразить ее себе. И вот так, на расстоянии, по памяти, она мне нравится. Очень нравится. Еще бы она мне не нравилась! И сейчас я не понимаю, что за бес отпихивает меня от нее. В самом деле, не вложили же в меня гипнотическую установку ненавидеть собственного инженер-навигатора! Если я совладаю с собой, приучу себя к тому, что есть только блажь, мною же выстроенный барьер все станет на места. Все пойдет естественным порядком… Но не потерять бы мне при этом Стаса!»

Ему померещилось, будто ровный яркий свет в отсеке чуточку померк. И заложило уши, как при перепадах давления.

Кратов вскочил, озираясь. Вроде бы ничего не изменилось. Но нервы его трепетали, мышцы напряглись, все чувства вопили: «Опасность!» Он непроизвольно сделал шаг по направлению к выходу. Нет, не бежать сломя голову. А осознанно поспешить на центральный пост, к мастеру. Там его место…

И остановился.

— Стас! — позвал он. — Рашида! Вы ничего не заметили?

Стас обернулся. Он выглядел встревоженным.

— Что-то такое было, — сказал он.

— Вы просто решили увильнуть, — заявила Рашида, возникая рядом с Ертауловым. — Бросить все на хрупкие женские плечи.

— Помолчи, — оборвал ее Стас. — Второй — звездоход не чета нам с тобой. А тут даже я учуял.

— Ну что еще вы учуяли?!

— Возвращаемся на пост! — приказал Костя.

И сам удивился металлическим ноткам в своем голосе. Совсем как у мастера. Раньше он так не умел.

Рашида потерянно развела руками.

— Нужно поставить контейнер на место, — сказала она. — Если он сорвется, то передавит все на свете.

— Разумно, — сказал Кратов. — Стас, верни ей «палочку».

Ертаулов беспрекословно повиновался.

— Вы идите, — произнесла Рашида. — Я одна отлично справлюсь.

— Мы подождем, — сказал Костя. — Но ты поспеши.

Лицо Рашиды внезапно исказилось гримасой страха.

— Не слушается!.. — вскрикнула она.

И в этот же миг Кратов увидел, что глухая ребристая стена, возле которой он еще минуту назад спокойно сидел, вопреки всякому здравому смыслу рушится ему на голову.

3

Еще не задумавшись над тем, что бы все это могло означать, Костя обхватил голову руками, поджал колени к груди, зажмурился. «Сейчас врежет, сейчас!..» Некоторое время он просто висел в воздухе, ничего не задевая, а потом задел и на славу. Удар пришелся по спине, перепало и по затылку. В мозгу пышно расцвел сноп веселеньких искр, замигал нелепый в подобной ситуации праздничный фейерверк. Хрустнуло в груди, острая боль ржавой иглой прошила плечо и отозвалась в локте. «Неужели поломался? Вот некстати…» Он перекатился через голову несколько раз, упорно держа группировку, и завалился набок, но только плотнее подобрал конечности. «Еж свертывается в клубок, и его колючки торчат во все стороны. По этой примете ты всегда узнаешь Ежа…» Вокруг грохотало и лязгало: должно быть, ящики норовили сорваться с креплений, но без особого успеха. Побитое тело наливалось тяжестью. «Отказ гравигенераторов?! Если да — нас вот-вот расплющит…» Что-то громоздкое, с нагло выпирающими углами, наползло на него и бесцеремонно толкнуло под зад. Он не пошевелился, напряженно ожидая продолжения своих кульбитов.

Грохот прекратился, как по мановению дирижерской палочки.

Зато уныло, тянуще взвыла сирена.

«Авария. Но системы работают. Иначе я был бы уже лепешкой. Хорошо раскатанной, сублимированной и свежезамороженной».

Костя приоткрыл глаза. Свет горел ровно, хотя и не так ярко, как прежде. Сирена старалась вовсю. Он попробовал руку. Плечо ныло, весь локоть онемел, но рука слушалась. Рукав некогда белоснежной летной куртки был выпачкан пылью и заляпан красным. «Кровь? Откуда?!» Были разбиты губы и особенно текло из носа.

— Ребята! Вы где?

Слабо различимый за кладбищенскими стенаниями сирены, до него донесся голос Ертаулова:

— Второй, лапонька, ты цел?

— Вполне. А как вы? Я вас не вижу.

— Наверное, ты бы предпочел, чтобы мы ссыпались тебе на голову? А мы под самым потолком. На нашем разлюбезном контейнере, дай Бог ему здоровья. Он покачивается, и мы боимся пошевелиться.

— Правильно боитесь. Подождите, пока я выберусь.

Отчаянно шмыгая носом, Костя отпихнул угнездившийся в ногах ящик с жалко болтавшимися остатками креплений и на четвереньках пополз туда, где по его расчетам предполагался выход.

Увидев невдалеке странно заваленный набок контур двери, он вдруг осознал, что передвигается по стене. Причем стена эта лежит под острым углом к воображаемой линии горизонта.

Дело обстояло так. В полете мини-трампу отчего-то — и в этом еще следовало разобраться — стало дурно. Как водится, первыми скисли гравигенераторы. Пока когитр силами аварийных систем приводил их в чувство, центр тяжести на корабле блуждал самым причудливым образом. Поэтому сначала Костю шмякнуло о стенку, а затем он пролетел между закрепленных контейнеров, возможно — выворотив один из них по пути. Будто провинившийся рекрут сквозь строй… И влепился в боковую стену, которая отныне фигурировала на покалеченном корабле в качестве пола. Очевидно, когитру все же удалось умиротворить гравигенераторы, но вернуть им здравый смысл оказалось не под силу. Искусственная тяжесть была восстановлена, но в искаженной ориентации, да еще с некоторым избытком, отчего у Кости стучало в висках и каждое движение давалось с непривычным усилием. И сейчас над головой у него болтались тонны груза. Всякие там ящики и контейнеры, в том числе и голубой «салон-вагон Его Императорскаго величества», отягощенный Стасом и Рашидой.

«Спокойно, — бормотал Кратов. — Только не паниковать, звездоход. Все обошлось…» Стараясь не глядеть наверх и не думать о том, что будет, если крепления вдруг начнут лопаться, он выбрался на свободное пространство.

Запертая дверь находилась над ним на высоте примерно четырех метров, но это были пустяки. Он запросто мог достичь ее, цепляясь за ребристые выступы в покато вздыбившемся полу. Неужели конструкторы трампа предусмотрели эти выступы именно на такой случай?

— Ты можешь объяснить, что за это за паразитство? — звучно спросил Стас.

— Пока нет. Почему молчит Рашида?

— Она дуется. Я вынужден был обнять ее, чтобы она не сорвалась, а это ей не нравится. Она хотела бы, чтобы вместо меня был ты.

— Рашуля, ты должна быть признательна судьбе, что рядом с тобой не я. Стас легче меня килограммов на двадцать.

— Как вы можете? — нервно откликнулась Рашида. — В такую минуту!..

— Минута как минута. Корабль, судя по всему, цел. Мы, в общем, тоже. Значит, ничего страшного.

— Второй, — позвал Стас. — Мы ждем твоих указаний.

— Я попытаюсь открыть дверь. А вы тем временем продвигайтесь ко мне. Осторожненько, по очереди. Сначала Рашида. Держитесь за крепления и — по стеночке, в смысле, по полу.

— Крепления нас не выдержат, — сказала Рашида сердито.

— Быть не может! Они меня выдержали, пока я кувыркался. — Костя счел за благо умолчать о вывороченном ящике.

— Рискнем, — сказал Ертаулов после паузы. — Рашуля, вперед!

Наверху зашевелились, заскрипели контейнеры. Костя, выпрямившись, немного послушал, что там у них происходит. «Но я же упаду», — тихонько сказала Рашида. «А я тебя поймаю, — пообещал Стас. — Да и лететь невысоко. Метров восемь под уклон, и все время можно за что-нибудь цепляться. Если что, кричи, а Костя успеет тебя подстраховать». Кратов с сомнением покачал головой. Вряд ли он успевал на помощь.

Подтягиваясь на выступах, он быстро достиг двери. Уперся ногой в бортик люка, ухватился за комингс. Почти повиснув на одной руке, нашарил клавишу открытия и нажал. «Может и не сработать, — подумал он. — Если корабль поврежден и в коридоре вакуум. Тогда мы отрезаны наглухо и погибнем, если никто не поможет. Помощь и не придет, если разрушен центральный пост и мастер мертв. А мастер, между прочим, почему-то молчит…»

Дверь ушла вверх бесшумно и резко — он едва успел отпрянуть, чтобы не выпасть в коридор.

Сирена продолжала ныть, хотя и не так надоедливо. Наверное, уши притерпелись.

Костя вылез в коридор, ступил на мягко спружинившую стену. В этот момент в дверном проеме мелькнуло застывшее лицо Рашиды. Девушка вжималась в почти отвесную плоскость пола, судорожно цеплялась за металлические лапы креплений. В глазах ее тускло светилось отчаяние.

Кратов лег на бортик люка и протянул ей руку. Закусив губу, Рашида намертво сомкнула пальцы вокруг его запястья. Еще мгновение, и она оказалась в коридоре. Приникла к нему всем телом, спрятала лицо на его груди. Ее трясло.

— Все отлично, — пробормотал Костя смущенно. — Ты просто молодец.

Он гладил ее по волосам, по горячим обнаженным плечам, и ему не приходилось превозмогать себя. Он не испытывал ничего, кроме нежности. И не было тошно на душе от того, что Рашида рядом, что он ощущает ее близость, и ее дрожь невольно передается и ему. Он хотел этой близости. Рашида была испугана, а он готов был оберегать ее от любых опасностей. Уж он-то ничего не боялся! Поэтому Костя еще сильнее прижал ее, а весь остальной мир какое-то время волен был поступать по своему усмотрению. Хотя бы даже и низвергаться в тартарары.

Ертаулов, не дождавшись помощи, кое-как выбрался в коридор самостоятельно. Он уже накопил достаточно желчи, чтобы врезать Кратову по первое число за его, как старшего по должности, беспардонное равнодушие к драгоценной жизни подчиненного.

Увидев Рашиду в Костиных объятиях, он промолчал и сердито отвернулся.

— У тебя кровь на рукаве, — сказала девушка. — И нос распух. И губы.

— А в остальном полный порядок, — улыбнулся Костя. — Неужели ты боишься высоты, звездоходочка?

— Нет, — шепнула она. — Я боюсь смерти.

— Но мы не погибнем. Еще чего! Нас немножко тряхнуло, однако мы целы, мы летим.

— Тряхнуло… — горько сказала Рашида. — В экзометрии-то?

4

Пазур, плотно стиснутый страховочными лапами, висел в своем кресле посреди опрокинутого набок центрального поста. Лицо его почернело сверх обычного, глаза закатились.

Рашида сдавленно охнула.

— Первый! — крикнул Ертаулов беспомощно.

— Подождите вы, — сказал Костя. Задрав голову, он отчетливо произнес в пустоту: — Вызываю бортовой когитр!

— Когитр слушает, — ответил ему брюзгливый синтезированный голос.

— Нарушена пространственная ориентация корабля. Прошу устранить крен.

— О нарушении мне известно, — безразлично ответил когитр. — Устранить крен не могу. Повреждены гравигенераторы. Возникнет угроза разрушения корабля.

— Причина повреждения?

— Не установлена. Предполагаю кратковременный контакт с материальным объектом неизвестной природы снаружи корабля.

— Тряхнуло, — сказала Рашида.

— Но мы все еще находимся в экзометрии, — сказал Костя. — Какие еще могут быть контакты!

— Иных предположений не имею, — буркнул когитр.

— Хорошо, — проговорил Костя. — В смысле плохо… Прошу восстановить пространственную ориентацию центрального поста. И вырубите, в конце концов, сирену.

— Выполняю.

Сирена, ухнув напоследок, заткнулась. Сделалось так тихо, что можно было услышать дыхание тех, кто стоял рядом. Да назойливой дробью стучала в висках кровь.

— Оборотись, избушка, к лесу задом, ко мне фасадом, — промолвил Ертаулов. — А я с перепугу про все забыл.

Просторное помещение поста неторопливо повернулось вокруг продольной оси корабля. Стена снова стала, как и положено, стеной, пол — полом. Кратов кинулся к мастеру.

Пазур вперил в него налитые кровью глаза.

— Где вас черти носили? — прошипел он. — В аварийной ситуации вам надлежит сидеть рядом со мной!

Костя попятился.

— Я был в грузовом отсеке, — сказал он ошеломленно.

— Кой дьявол занес вас туда? Где ваше место по бортовому распорядку во время аварии?!

— А что, разве авария предусмотрена программой полета? — тоже разозлился Кратов.

— Нет, не предусмотрена. — Пазур с кряхтением высвободился из объятий страховочных лап, которые тут же втянулись в основание кресла. — Мы пока не дожили до такой роскоши… Но в грузовом отсеке вам нечего было делать. Полагаю, вас там закидало ящиками?

— Вовсе нет, — смутился Костя.

— У вас на лице автограф чего-то тяжелого. И на рукаве. Если бы вы не застряли там, где не следовало, то оказались бы подле меня в нужную минуту. Вдвоем-то мы уж как-нибудь не допустили бы подобного свинарника. Это же хлев! Первый навигатор шарахнулся башкой о пульт и висит вверх тормашками, как обезьяна на пальме, а его ближайший помощник зарылся в трюмное барахло…

— Какая разница, сколько на пальме обезьян, — проворчал Кратов и тут же прикусил язык.

Он чувствовал, что краснеет. Упреки казались ему вопиюще несправедливыми. Но куда ни кинь, выходило, что мастер был прав.

— Крепления выдержали, — вдруг сказала Рашида. — В грузовом отсеке порядок. Никакого барахла.

— Да? — Пазур скорчил гримасу, отдаленно похожую на улыбку. Счастлив слышать… — Внезапно его лицо окостенело, глаза остановились. А голубой контейнер? Он не поврежден?

— Нет, хотя… — девушка растерялась.

— Что, что?!

— В момент аварии он был подвешен на захватах сервомеханизмов. Я собиралась замерить температуру днища. По требованию поставщика. И замерила… Температура была в пределах нормы.

— Итак, на протяжении всей чехарды он болтался на лапах у сервомехов?

— Да… И сейчас тоже. Он даже ни разу не ударился о борт.

— Если не считать, что МЫ ударились о него, — вставил Ертаулов.

— Гм… — Неясно было, доволен мастер или нет. — А после аварии вы не удосужились повторить замер?

Теперь озадаченно замолчала и Рашида. Пазур снова хмыкнул и принялся энергично массировать ладонями отекшее лицо. Лоб у него был рассечен, на виске высыхала дорожка свежей крови.

— Олег Иванович, — заговорил Костя. — Мне кажется, сейчас не до сохранности груза, пусть и самого важного. Пострадали гравигенераторы. Корабль дезориентирован в пространстве…

— Это прискорбно, — оборвал его Пазур. — Но не является поводом для отмены полетного задания. И вы, Второй, не можете судить о значении груза у нас на борту.

— Конечно, не могу! Потому что даже не знаю, ЧТО мы везем. И никто не знает. Так откройте, наконец, страшную тайну, что же в этом голубом контейнере!

Пазур глядел сквозь него, будто и не слышал. Похоже было, что ему никак не удавалось собраться с мыслями.

— Был жесткий контакт, — сказал он раздумчиво. — Мы влепились носовой частью во что-то осязаемое.

— Но это экзометрия! — с отчаянием воскликнула Рашида.

— Благодарю за напоминание, — осклабился Пазур. — И все же мы влепились. Со всего маху… Случись это в субсвете, я бы считал, что отказало защитное поле, и нас приголубил шальной метеорит. Но мы действительно в экзометрии, где все курсы параллельны. И уж, разумеется, и речи нет о метеоритах… По местам!

Рашида медленно, как сомнамбула, прошла мимо Кратова, задев его плечом. Она даже не посмотрела в его сторону. Ее лицо выглядело отрешенным, как если бы происходящее вдруг перестало ее волновать. «Рашуля, что ты?» — спросил Костя негромко. Она не ответила.

— Третий, инженер, — сказал Пазур. — Прозвоните все системы корабля.

— Понял, Первый, — отозвался Ертаулов.

Рашида молчала.

— Второй, следите за своим видеалом. Посмотрим, что за риф пропорол нам днище. Когитр, прошу запись бортжурнала на момент аварии.

Стараясь не мигать, Костя напряженно уставился в мертво-серую мглу, что заливала экран перед ним. Не разносилось ни звука, и было понятно, что в нарушение приказа мастера все смотрят туда же, куда и он.

— Ничего, — нарушил тишину Кратов.

— Ничего, — эхом повторил Ертаулов.

Пазур обратил к нему искаженное гневом лицо.

— Вот вас-то я не спрашиваю! — рявкнул он. — Займитесь проверкой систем, черт вас побери совсем, и если через пять минут у меня не будет полной ясности…

— Понял, Первый, — смиренно сказал Ертаулов.

— Я тоже ничего не увидел, — промолвил Пазур, остывая. — Когитр, дайте запись еще раз и медленно.

— В этом нет нужды, — сказал когитр. — Очевидно, вас интересует вот этот кадр. Его продолжительность семь стотысячных долей секунды, поэтому вы не в состоянии воспринять его вашими органами зрения.

— Чтоб я спятил… — прохрипел Пазур, подаваясь вперед всем телом.

Костя почувствовал, как его рука против воли дернулась, чтобы смахнуть нежданную помеху с экрана. И замерла на полпути.

— Тряхнуло, — сказала Рашида с коротким смешком.

На всех видеалах сквозь плотное серое марево отчетливо проступали очертания правильного вогнутого диска, от центра которого в стороны расходились три узких вывернутых лопасти, а на концах у них плясало призрачное свечение. Будто огни Святого Эльма.

5

— Эта… это… — наконец заговорил Пазур, отчего-то шепотом. — Где оно сейчас?

— Ответить не могу, — сказал когитр. — Мои видеорецепторы в экзометрии не действуют.

— Как же ты поймал эту картинку?!

Когитр замялся.

— Ответить не могу, — повторил он.

— Что это было? Каковы его размеры? Природа?

— На мой взгляд… — начал когитр и снова замолчал. Истекла минута невыносимой тишины, пока он не продолжил: — Размеры определить невозможно. Все зависит от дистанции. Но в экзометрии дистанция оценке не поддается. Если же взять за основу разрешающую способность видеорецепторов…

— Так бери же, — нетерпеливо проворчал Пазур.

— …то диаметр объекта может варьироваться от пяти миллиметров до ста километров. Не думаю, что мой ответ вас удовлетворит. Что же касается природы… — и он в очередной раз впал в ступор.

— Это и без когитра ясно, — сказал Костя. — Объект искусственного происхождения. Артефакт.

— Что ясно? — зло спросил Пазур. — Мы, люди, летаем в экзометрии во все концы уже двести лет и ни черта о ней не знаем. Галактическое Братство бороздит ее без малого тысячу лет, имея лишь несколько гипотез о том, КАК это происходит. Словно дикари на папирусных лодках, которые думали, что океан живой… Десять человек на Земле да примерно столько же на любую из прочих разумных рас Братства более или менее представляют себе, что это за штука — экзометрия. А мы всего лишь слепцы, которым дали в руку посох и развернули лицом к дороге. В экзометрии все курсы параллельны! — сказал он с негодованием. — Так оно и есть, пока не выясняется, что все иначе…

— Тряхнуло, — произнесла Рашида, беззвучно смеясь.

— В экзометрии есть жизнь, — осторожно заметил Стас. — Правда, примитивная, но это установленный факт. Гилургам Галактического Братства удалось добыть несколько экземпляров, хотя для этого потребовалась хитрейшая ловушка на переходе из экзометрии в субсвет. Теперь они конструируют из мутировавших потомков этих тварей квазиживые космические корабли.

— Может быть, это одна из здешних зверушек? — предположил Костя.

— Очень уж правильные у нее формы, — усомнился Ертаулов.

— Допустим, земные простейшие, радиолярии, в этом дадут ей сто очков вперед!

— Что этой гадине от нас надо? — бормотал Пазур. — За кем она охотится?..

— Олег Иванович, — сказал Костя недоуменно. — Почему вы решили, будто она за нами охотится? Я убежден, что все произошло случайно.

— Мне бы твою уверенность, — сказал Пазур. — Впрочем, ты и в самом деле вряд ли ее интересуешь. Если эта дрянь живая и не ведает, что творит, я был бы искренне счастлив. Но если это артефакт, построенный чьими-то злыми руками и науськанный на нас…

— Да кем же? — воскликнул Стас. — И, главное, для чего?

— Не знаю, — процедил Пазур сквозь зубы, и Кратову вдруг померещилось, что мастер темнит.

Рашида громко, со всхлипом вздохнула и упала лицом на пульт — ее прекрасные волосы разметались короной. Это было так неожиданно, что в течение нескольких секунд никто не пошевелился, чтобы прийти к ней на помощь. Все молча, как в столбняке, глядели на девушку, между тем как она плакала горько и жалобно, плечи ее вздрагивали, тонкие смуглые пальцы скребли тускло отсвечивающую поверхность пульта.

«А ведь мы, наверное, и вправду погибнем», — внезапно подумал Костя, и могильный холод подступил к его сердцу.

Стас опомнился первым.

— Рашуля! — закричал он, бросаясь к ней. — Да что с тобой, родная? Что ты там себе придумала?

Он попытался отнять ее от пульта, но Рашида со стоном забилась в его руках и вырвалась. Теперь и Кратов поборол оцепенение и поспешил к ней. Столкнулся плечами с мастером — тот едва не потерял равновесие, но не проронил ни слова… Кратов упал на колени подле Рашиды, силой повернул ее к себе, и она тут же обхватила его за шею. Костя виновато покосился на товарищей, гладя Рашиду по голове, как ребенка.

Лицо Ертаулова, обычно значительное и мужественное, теперь жалко сморщилось, глаза блестели. Казалось, он и сам вот-вот расплачется. Бурая маска Пазура оставалась непроницаемой, и можно было только строить догадки, что за чувства она скрывает. Или предполагать, что никаких чувств за ней вовсе не упрятано, и мастер всего лишь размышляет, как ему поступать дальше. Как разрешить эту некстати возникшую психологическую задачку, потому что давно, а то и никогда не случалось на борту вверенного ему корабля проявлений таких вот простых человеческих слабостей…

— Утрите нос, Третий, — проворчал мастер укоризненно и без особых церемоний ткнул Стаса локтем в бок.

Ертаулов вздрогнул, часто заморгал и заозирался, словно ища свидетелей своей промашки.

— Понял, Первый, — пробормотал он смущенно.

— Мы все погибнем, — сказала Рашида сквозь слезы. — Мы обречены. Такого никогда не было! Мы не выйдем… будем падать тысячи лет… пока не умрем… как в склепе!..

— Да нет же, Рашуля, — возразил Костя, хотя и без прежней уверенности. — Все обойдется! Мы что-нибудь придумаем. Ну, не бывало такого, так что же? Просто никому не повезло так, как нам. Мы, может быть, совершили открытие! Корабль-то цел, а это очень крепкая посудина, ты же сама знаешь, ты же инженер…

— Это не корабль! — простонала Рашида. — Это наша могила!..

Пазур непроизвольно сделал порывистое движение, будто хотел ударить ее. Так оно и было. Говорят, при истериках лучшее из подручных средств хорошая пощечина. В старых книгах, в потрепанных фильмах сильные герои, рыцари без страха и упрека, оплеухами приводили в чувство павших духом слабых подруг. Ничто не удерживало их железных дланей — ни предполагаемая любовь, ни даже призрачный намек на уважение к женщине с ее слабостями… Пазур не завершил начатого уже движения. Остановил его на полпути, перехватил сам себя. Чтобы ударить женщину, от него потребовались силы чуть больше тех, что отпущены были ему природой.

Вдобавок к всему, он вдруг наткнулся на взгляд светлых Костиных глаз, который показался ему прямым и твердым, как стальной стержень.

— Рашида, — сказал Пазур, и чтобы обратиться к девушке по имени, ему тоже понадобилось немалое усилие. — Рашуля… Выслушай меня. Ты способна меня выслушать?

Рашида мотнула головой, не разжимая рук, судорожно сцепленных на шее Кратова.

— Я старый человек, — продолжал Пазур. — Дьявол, так и тянет ляпнуть: «Меня девушки не любят…» — Ертаулов против своей воли расплылся в улыбке. — Я излетал Галактику вдоль и поперек, и крест-накрест. Я не стану тебя обманывать, ибо это мне ни к чему. Ты испугалась и в общем правильно испугалась. Я тоже поначалу сдрейфил, хотя повидал в этой жизни всякого. Никому из тех, кого я знал, такого приключения на долю не выпадало. Может, и выпадало кому-то, но он не смог выкарабкаться из него живым и рассказать мне об этом. Я тоже боюсь за себя. Я всегда мечтал умереть дома, в кругу семьи, спокойно и с достоинством. У меня два сына и восемь внуков, и я хотел бы дожить до правнуков. А еще я очень боюсь за вас, потому что ничего этого у вас нет. А вам обязательно нужно испытать, что это такое иметь двух сыновей и восьмерых внуков. И еще за многое я боюсь, так что страхов мне хватает с избытком. Поэтому я буду драться с этими привидениями из экзометрии за наши жизни изо всех сил. Я драться умею. Но — помогите мне. Все вы — помогите. Не опускайте рук, деритесь хотя бы каждый за себя, если не можете за всех сразу!

— Ничего не выйдет… — всхлипнула Рашида.

— Это отдельный вопрос, — сказал Пазур. — Пока не попытаемся — не узнаем. Корабль выдержал. Второй прав: эта посудина скроена на совесть. Пусть на боку, но она летит. Я думаю, она управляема. И как только мы разберемся с гравигенераторами, то рискнем выброситься в субсветовое пространство. Субсвет для нас все равно что прихожая собственного дома. Если удастся — мы спасены, нам придут на помощь. Главное — генераторы. Давайте работать. А уж после, где-нибудь в кают-компании на базе «Антарес», все вместе, хором и на голоса, порыдаем всласть.

— И шут с ним, с артефактом! — подхватил Ертаулов. — Даже если это и не артефакт никакой, а местное перепончатохрюкающее. Не станет же оно жевать нас теперь, если не сжевало сразу.

— Быть может, оно нагуливает аппетит, — фыркнул Костя.

— Еще одно, — произнес Пазур. — Все-таки перепало нам изрядно. Видимо, у нас на счету каждая секунда, хотя мы уже растратили целую вечность. Поэтому меньше вольнотрепа и больше дела. Уставные отношения на время отложим. Если кому-то покажется, что обращение на «ты» к любому из нас особенно уместно, пусть не стесняется. Лично я такую фамильярность снесу. А вы и подавно. Благоговеть и чтить уставы будем в субсвете. Ясно?

— Гребень первой волны, — сказал Кратов.

— Какой еще гребень? — удивился Стас.

— Тот самый, — мастер скорчил свою короткую улыбку-гримасу. Рашуля… Только честно, без ложного чувства долга перед окружающими. Ты сумеешь поработать с полной отдачей, или нам лучше пока обойтись без тебя?

— Мне холодно… — с трудом проговорила девушка. — Я… я ничего не помню…

— Пустяки, — сказал Пазур. — На твоем месте я бы тоже позабыл все на свете. Это пройдет. Тогда хотя бы не мешай нам, наберись сил не отрывать нас от дел. И мы тебя спасем, я просто убежден. Скушай-ка вот эту конфетку, — он протянул Рашиде розовый шарик в пластиковом пакетике.

— Что это? — она вздрогнула и еще сильнее прильнула к Косте.

— «Солнце в тумане», очень хороший транквилизатор. Я им частенько пользуюсь, когда на душе погано. — Мастер уловил недоверчивый взгляд Рашиды и покачал головой. — Со мной такое тоже бывает.

Рашида протянула руку и взяла пакетик двумя пальцами, словно боясь обжечься.

— И умница, — сказал Пазур, внимательно следя, чтобы шарик был проглочен. — Ты немного отдохнешь и присоединишься к нам. Второй, побудь с ней, а мы начнем. Глянем, что же стряслось с гравигенераторами.

Они ушли, а Костя остался стоять на коленях возле Рашиды. С каждой секундой ее дыхание делалось все ровнее, сведенное судорогой страха тело под его ладонями становилось ощутимо податливым, как нагретый воск.

— Я сейчас безобразная, да? — спросила Рашида шепотом. — Ты меня сейчас не любишь?

— Ты красивая, — успокоил ее Костя и коснулся губами ее распухших глаз. — Слезы тебе идут.

— Неправда… — голос ее затухал. — Вы все меня обманываете… Зачем?.. Что со мной, что вы мне дали?.. Я засыпаю, Костя… милый…

Кратов локтем нажал на спинку кресла — та послушно опустилась. Он бережно уложил Рашиду, пристроил ее неловко повисшую руку. Девушка спала, приоткрыв рот. Временами на ее лицо набегала тень от неведомых тревожных видений.

6

— Уснула? — спросил Пазур подошедшего Кратова. — И прекрасно. У нашего инженера слабые женские нервы, но здоровая психика и ничем не омраченный обмен веществ. Будь у нее какие-нибудь отклонения от нормы, она сидела бы в кресле кукла куклой и бессмысленно таращила глаза. А так она проспит долго и спокойно, не отвлекая нас новыми истериками. От этой дозы уснул бы и динозавр.

— С хорошим обменом веществ, — ввернул Ертаулов.

— Вольнотреп, — сказал Костя сердито.

— Не без того, — ухмыльнулся Пазур. — Так называемый «юмор висельника». Мы с Третьим сунулись было в схему контроля гравигенераторов и получили такой банан, что по сю пору не переварили. Дела наши характеризуются высокой степенью паршивости.

— Генераторы разрушены?!

— Еще противнее. Они неуправляемы. Видимо, схема повреждена. Отсюда и неверная пространственная ориентация внутри корабля, избыточная сила тяжести. Когитр бессилен. Он располагает лишь частичной информацией о состоянии генераторов. Например, с большой достоверностью он утверждает, что физического ущерба они не претерпели. Но взять их под полный контроль он не может. Нет обратной связи. Надеюсь, никому не нужно здесь объяснять, что означает отсутствие контроля за работой гравигенераторов на выходе из экзометрии?

— Мало того, что мы сами разлетимся в прах, — мрачно сказал Костя. Мы запросто можем свалиться в форсаж, и тогда…

— Ой, что будет тогда, — произнес Ертаулов.

— Зверь попался исключительно расчетливый и знающий, — заметил Пазур. — Нанес нам смертельный укус точно в схему контроля.

— Ну что ж, — промолвил Костя. — По крайней мере, ясно, где латать. Нужно прощупать схему, разыскать дефект и устранить.

— Дефект — это сказано чересчур мягко, — возразил Стас. — Похоже, часть схемы полностью выгорела. Эта лапчатокруглая холера умело разыскала в чреве нашего «гиппогрифа» самые важные аксоны, а затем аккуратно выжгла их направленным пучком излучения.

— Все же артефакт, а не тварь?

— Разумеется, — кисло проговорил Пазур. — И если те, кто внутри него или кто натравил его на нас, решат, что нам вложили недостаточно, впереди нас ожидают новые сюрпризы.

— Ну, это их дело, — заявил Кратов. — Когда вложат, тогда и поглядим. Только для нас лучше уйти из экзометрии прежде чем они опомнятся. Что мы медлим?

— Мы не медлим, — сказал Стас. — Мы обдумываем варианты.

— Понимаешь, Второй, — задумчиво сказал Пазур. — Чтобы добраться до вероятного дефекта в схеме контроля, есть два пути. Как в былине про Илью Муромца и Соловья-разбойника. Пойдешь налево, пойдешь направо… Только вот, к сожалению, прямого пути у нас нет. И выбор пути, как это и случается обыкновенно в жизни, во многом определяет, повезет нам или нет.

— Что же это за пути?

Пазур коснулся пальцем клавиатуры, и на экране перед ним возникла цветная стереосхема мини-трампа.

— Изволь, — сказал мастер. — Итак, гравигенераторы скомпонованы таким образом, что фактически опоясывают корпус в области кормы. Одна секция находится под грузовым отсеком, в четырех метрах под его полом, и метры эти заполнены всевозможными системами жизнеобеспечения, энергоснабжения, терморегулирования и так далее. А также и фрагментами схемы контроля, которая, по нашему с третьим навигатором мнению, пострадала особенно сильно. Артефакт метил именно в нее и много в том преуспел. С этой секцией связи нет совершенно, и восстановить ее, очевидно, не удастся. Хотя доступ к ней относительно прост. Подчеркиваю — относительно, потому что четыре метра, которые предстояло бы пройти, пустот не содержат и никогда не предназначались для моционов. Особенно когда этим займутся такие долдоны, как любой из вас. Это путь первый…

— Понятно, — сказал Костя нетерпеливо. — Давайте сразу о втором.

— Еще три секции, которым повезло больше, расположены под обитаемыми помещениями и частично над центральным коридором. До них буквально рукой подать, они неохотно отзываются на команды когитра, поскольку схема контроля в этом секторе поражена частично. Может быть, все ограничивается локальными обрывами, которые ничего не стоит устранить. Тогда мы вернули бы себе основную часть генераторов. И у нас возник бы шанс на удачный выход в субсвет.

— А самое замечательное, — добавил Ертаулов, — что к этим секциям есть доступ через грузовой люк. Видишь эту шахту? Мы с тобой вчера наблюдали, как в нее упихивали «салон-вагон».

— Тогда все просто, — сказал Кратов. — Я влезаю в скафандр, выхожу наружу, проникаю внутрь секции, а там на месте сориентируемся. Стас в это время страхует меня изнутри…

— Да ты спятил, Второй, — произнес Пазур. — Это же экзометрия!

Костя прикусил язык и густо покраснел. «Не слишком ли часто за последние дни ты садишься в лужу, звездоход? — подумал он. — Так ведь и свыкнуться можно. С лужей-то…»

— Никто и никогда не покидал борт корабля в экзометрии, — сказал Ертаулов. — По крайней мере, об этом не сообщалось. Ну, нормальному человеку и в голову не придет за ради интереса окунаться в пространство, лишенное всяких измерений. Хотя, я убежден, теоретические основы такого эксперимента непременно есть. Не могут звездоходы на досуге не пофантазировать на такую вкусную тему! Эх, запросить бы наш инфобанк!

— В самом деле, — сказал Костя, кусая губы. — Корабль находится в экзометрии и продолжает существовать как вполне материальный объект. А что такое человек в скафандре?

— Тот же материальный объект малой массы, — сказал Ертаулов. Скорость в экзометрии есть функция от массы. Но в данный момент скорость нас не волнует.

— Она взволнует тебя, когда ты отклеишься от корабля и обретешь собственную скорость, — заметил Пазур. — Примерно на два порядка меньшую, чем скорость корабля.

— Вывод: отклеиваться не следует ни под каким предлогом, — сказал Стас. — Масса корабля сейчас интегрирует и массу каждого члена экипажа, и массу всех наших скафандров. Покуда масса человека в скафандре, независимо от его местонахождения — внутри ли он, снаружи ли — складывается с массой корабля, неприятностей быть не должно.

— Когитр, — позвал Пазур. — Ваша оценка?

— Прецеденты неизвестны, — сказал когитр. — Логика примитивна. Однако она присутствует.

Пазур крутнулся в кресле и оказался спиной к спутникам. Ссутулившись, он застыл в таком положении, будто вмиг отключился от обсуждения.

— Пойду, конечно, я, — уверенно заявил Костя. — У меня масса больше.

— И целуйся со своей массой, — сказал Ертаулов. — При чем тут масса?! Все дело в сноровке.

— Сноровки у меня, допустим, тоже не в пример больше.

— Ты пойми простую вещь. То, что я здесь наплел, может не иметь никакого смысла. И если ты со своей выдающейся сноровкой и заслуживающей уважения массой накроешься там, в экзометрии, мастеру некого будет послать одолевать заветные четыре метра.

— И тут как раз подвернешься ты. А мои лишние килограммы и сантиметры окажутся лишними.

— Настоящий звездоход, Костя, должен уметь вписываться в любой отличный от нуля объем. А я всегда считал тебя настоящим звездоходом. Ну, почти настоящим.

— Прибереги эту наглую, ничем не прикрытую лесть для других!

— И вот еще что… Мы влипли в очень заковыристую передрягу. И если по совести, я думаю, что шансов у нас нет. Что бы ни говорили старшие коллеги. И, в отличие от тебя, законченного прагматика, замешанного на грубой прозе бытия, не верящего ни во что, кроме стартового импульса, я настроил себя на две мысли, и мне это сильно помогает. Мысль первая: не воспринимать происходящее близко к сердцу. Не размышлять о том, чем все может кончиться. Отгородиться экраном безразличия. Все, что творится творится не со мной! Очень помогает… И мысль вторая: мы уже мертвы. Да, Костя, мертвы. Поэтому мне, как убежденному покойнику, нечего бояться. Тем более такого пустяка, как физическое разрушение телесной оболочки. А вот ты можешь ли похвастать подобным бесстрашием обреченности?

— Стас, ты что? — пробормотал Кратов. — Серьезно?

— Значит, не можешь, — констатировал тот. — Тебя твой трезвый подход прочно удерживает на ногах. Тебя воспоминания о Земле, о доме тянут назад. За твоей широкой спиной Рашуля. А меня ничто не держит. Я обо всем забыл. Пренебрег условностями. Меня уже нет, и все тут!

— Послушай, ты, камикадзе паршивый… — рассердился Костя.

— Я верил, что ты найдешь точное выражение, — улыбнулся Стас. — Этим ты всегда был славен в нашем кругу. Да, я камикадзе. Но цель у меня вполне определенная и разумная. Спасти вас всех, дать вам хороший шанс!

— Тебя с твоими заморочками связать бы и упрятать в дальней каюте, как душевнобольного, — сказал Костя раздраженно. — Ни черта ты не годишься кого-нибудь спасать! Вот выползешь ты наружу, доберешься до гравигенераторов. А там что-то стрясется. Нежданная опасность. Или просто трудно станет. И ты мигом лапки кверху! Уговоришь сам себя, что ты, мол, уже загодя покойник, все едино мы обречены, то-се… А может быть, нужно было еще побарахтаться чуть-чуть!

— Одно я тебе обещаю твердо, — сказал Ертаулов. — Уж барахтаться я стану до конца. Зазря тонуть не намерен. Я пока…

— Достаточно, Третий, — оборвал его Пазур. Он давно уже сидел к ним лицом и морщился. — Я послушал твои рассуждения и нашел их идиотскими. Потому приказываю: забыть о них раз и навсегда. При малейшей попытке их реанимации тебе будет учинена такая оценка практики, что тебя не допустят даже к управлению детским самокатом.

— Понял, Первый, — с готовностью сказал Ертаулов.

— Теперь о деле. За борт пойдет третий навигатор. Второй будет страховать.

— Мастер, у меня большой опыт работы в пространстве, — возмущенно заговорил Костя. — Огромный опыт!..

— Не спорить, — сказал Пазур. — Это тоже приказ. Если выяснится, что работать снаружи невозможно, рискованно или запредельно сложно, Третий немедленно возвращается. И это тоже приказ. У нас не так много времени на размышления, но еще раз помозговать все вместе мы успеем.

— Все же я хотел бы знать, — упрямо сказал Кратов. — Почему за борт иду не я?

— Вот на толкование каждого моего приказа у меня времени и вправду нет! — оскалился Пазур. — Делаю это в последний раз. Потому что тебе хватит ума оценить обстановку. И грубой силы втащить Третьего назад, если он вздумает упираться. Между прочим, надеюсь, ни у кого не возникает сомнения в том, что лучше всех этот выход мог бы проделать я? Но в этой игре я — последний козырь. А ты, Кратов, предпоследний!

— А я всего лишь валет, — весело сказал Ертаулов. — И даже не козырный.

— Понятно, — произнес Костя, набычившись. — Но с приказом я по-прежнему не согласен.

— И наплевать, — сказал Пазур.

7

Кратов осторожно свесил ноги в темноту и неуклюже поболтал ими, пытаясь нащупать опору. Потом перевернулся на живот и медленно сполз в овальное жерло переходника, повис на руках. Пальцы в бронированных перчатках заскребли по обшивке, оставляя глубокие борозды.

— Не порти имущество! — строго сказал Ертаулов.

— Ну что вы там? — спросил Пазур. Его резкий недовольный голос наполнил собой все небольшое пространство тамбура, до боли гулко отдаваясь в ушах.

— Потише, мастер… — прохрипел Костя.

— Что, что?!

— Убавьте громкость, мастер, — попросил Ертаулов, стоявший над Кратовым. В таком же, как и он, неуклюжем горбатом скафандре высшей защиты, модель «Сэр Галахад».

— Ага, — сказал Пазур и добавил уже тише: — А вы не молчите. Комментируйте каждое свое действие.

— Я пытаюсь слезть в переходник, — сообщил Костя задушенно. — Но никак не найду дна. Сколько там метров?

— Навигатор, — сказал Пазур с презрением. — Это я обязан тебя спрашивать, какова высота трюма. А ты — отвечать. Во сне, в объятиях девушки, в свободном падении с крыши дома…

— Вспомнил, — сказал Кратов. — Четыре метра.

— То-то же. Люк у тебя под ногами.

— Понял. Па-а-адаю…

Костя разжал пальцы и мягко, насколько позволял скафандр, приземлился на обе ноги. Непроизвольно ойкнул — мышцы затрещали от перегрузки.

— Компенсаторы бы сюда, — пробормотал он сконфуженно, увидев тревожное лицо Ертаулова в круге света над головой.

— Кратов спустился, — объявил тот. — Теперь я.

— Да уж неплохо было бы, — язвительно заметил мастер.

Лицо Стаса пропало, зато появились ноги в тяжелых ботинках с магнитными подковами. Костя бережно подхватил Ертаулова. На плече у Стаса висел моток страховочного фала.

— О! — крикнул Ертаулов в темноту трюма. — У!

Темнота молчала.

— Мы над люком, — сказал Костя. — Сейчас закрепимся понадежнее.

— Пока вы копаетесь, напоминаю задачу еще раз, — проговорил Пазур. Связи с Третьим, видимо, не будет. Держите контакт через фал.

— Один рывок — все хорошо, — отозвался Ертаулов. — Два — опасность.

— Тогда Третий немедленно возвращается, а Второй ему помогает, ни в коем случае не покидая трюма.

— Чем это я ему помогу из трюма? — проворчал Костя, пристегивая фал к одной из настенных скоб.

— Дружеским участием, — огрызнулся Пазур. — Вытягивать его будешь. Сильно и в то же время ненавязчиво, чтобы не оборвался. Если все сложится благополучно, то через пять метров от люка Третий наткнется на кожух гравигенераторов. Он идет вдоль кожуха влево, пока не почувствует пустоту. Там будет монтажный люк, я его открою загодя. Третий входит в люк и начинает осмотр схемы. Освещение ему я обеспечу. Наверное, при этом восстановится связь.

— Мастер, я все прекрасно помню, — сказал Ертаулов.

— Закрепились, — сказал Кратов. — Можно приступать.

Над ними с лязгом сомкнулась изолирующая перепонка.

Они стояли над огромной диафрагмой грузового люка, касаясь друг друга плечами. Ертаулов повернул голову, и сквозь узкое прозрачное забрало шлема Костя увидел его глаза. Они были спокойны.

— Стас, может быть, все-таки я?..

— Костя, брат мой по веревке! Что ты, в самом деле? Все будет хорошо. Я замечательно умею ползать по стенкам вниз головой.

— То, что ты наплел мне тогда… про камикадзе… это было серьезно?

Глаза Ертаулова повеселели.

— Не очень. Просто мне сильно хотелось хотя бы в чем-то тебя обойти.

— Гляди, звездоход, — сказал Костя с некоторым облегчением. Пропадешь — голову оторву.

— Договорились.

У самых ног медленно вскрывался люк. Расходились тяжкие броневые пластины, а за ними НЕ БЫЛО НИЧЕГО. Все та же серая пелена, совершенно непроницаемая, будто к овальному отверстию люка был прижат лоскут плотной ткани.

— Давай, Второй, погордимся на пару, — сказал Ертаулов. — Сейчас мы первые во всей Галактике сможем пощупать экзометрию руками.

— А еще лучше — ногами. Как купальщик холодную воду.

— Чувствуешь, даже воздух из трюма не уходит.

— Некуда ему уходить…

— Как ваши дела? — спросил невероятно далекий голос Пазура.

— Сносно. Начинаем выход.

— Удачи вам, — пожелал из своего далека мастер.

Кратов сдавил пальцами закованное в латы плечо товарища.

— Стас, ты мне обещал.

— Помню, Костя.

Кратов уперся ногами в комингс, спиной в стену, плотно сжал в ладонях свитый в кольцо фал. Ертаулов присел на край люка и опустил ноги в серое ничто.

— Порядок, — сказал он. — Никто за пятки не хватает. Представляешь, Второй? Рашуля сейчас спит, а потом ведь ни за что не простит нам, что мы без нее вошли в историю!

— Скорее, влипли, — усмехнулся Костя. — Так у тебя ничего не получится, никуда ты не войдешь. Нужно головой вперед и — как ящерка, на четырех точках, топ-топ до самого кожуха.

— Разумно, — похвалил Стас.

Он неуклюже встал на колени и медленно погрузился в экзометрию по плечи. Потом по пояс… Перевалился через комингс всем телом и пропал. Костя поспешно дернул фал. Последовал ответный рывок.

— Мастер! Ертаулов за бортом.

— Понял, Второй.

8

Костя напряженно прислушивался, не донесется ли до него голос Ертаулова, пусть слабый, искаженный помехами. Ничего. Да было бы и странно, если ко всем сюрпризам вдруг обнаружилась бы радиопроницаемость экзометрии.

«Наверное, здесь подошли бы гравитационные сигнал-пульсаторы, — думал Костя. — Но никому еще не взбредало на ум снабжать «галахады» такой техникой. Не умеют, что ли? Скорее, не было нужды. Мы со Стасом только что создали прецедент, и кто знает — может быть, теперь этим займутся… Как он там? Ну-ка, дернем. Есть ответ. Интересно, что он сейчас там видит? Ни зги, наверное. Работает наощупь. А если он и не ощущает ничего? Нет, это уж ни в какие ворота, работать без всякой обратной связи с реальностью немыслимо. Или мыслимо? Только Стас, вернувшись, расскажет…»

Рывок — ответ…

«Что я знал о нем все это время? Стас — врун, болтун и хохотун. Разыграть кого-нибудь, ввязаться в крутую авантюру — это без него не обойдется. Веселиться — так всю ночь, плясать — так до упаду. Влюбляться так безнадежно… Ну, и какую полезную информацию нам это дает? Что за человек открывается за такими причудами? Я никогда об этом не задумывался. Мы не принимали его всерьез. Девушки не принимали его всерьез. Учителя не принимали его всерьез. А он, наверное, очень хотел этого. Напускал на себя важность, выпячивал челюсть, делал суровую мину и стальной взгляд. Поначалу это производило впечатление — пока он не раскрывал рта. Кто же придает значение внешности, если из красиво очерченного, мужественного рта льется сплошной, как говорит мастер, вольнотреп?.. Быть может, этот отчаянный нырок в экзометрию для Стаса — спасительный шанс раз и навсегда поломать свой образ. Потом, когда он вернется, его можно будет воспринимать по-разному. Но за ним вечно будет стоять этот фантастически смелый поступок. Без надежды на удачу… И отныне принимать его придется только всерьез».

Рывок — ответ…

«Это очень странный рейс. Таких в моей жизни не было и, по всей вероятности, больше не будет. Красавица Рашида, резкая на язык и поступки, в минуту опасности не выдержала, испугалась. Выбыла из строя. Скорее всего, навсегда. Космос выплюнул ее. Как вишневую косточку — далеко и без мякоти… После такого шока в Галактику не возвращаются. В лучшем случае пассажиром. Не всем же водить корабли!.. Ее место с самого начала было на Земле, и не нужно было так испытывать судьбу. Рашида еще успеет найти себя. То, что она пережила здесь, конечно, удар. И удар тяжелый. Но она должна его перенести не сломавшись. Нельзя, чтобы сломалась… Несерьезный человек Стас Ертаулов ни с того ни с сего совершает подвиг. А вот я, звездоход с неплохими личными достоинствами и радужными перспективами, какие предсказаны мне всеми, кому не лень, только лишь страхую Стаса. Вот на что сгодились эти мои достоинства. Если рассудить здраво, за бортом надлежало быть мне. В училище многие удивятся, почему там был не я. Ведь я умею все то же, что и Стас, но гораздо лучше, это неоспоримо. Но мастер не спешит пускать в игру все козыри, и потому я торчу над люком и жду. Я надежен, на меня можно положиться. Мне скажут — я обязательно сделаю. Может быть, такая расстановка сил справедлива? И этот сумасшедший рейс просто расставил все по местам?»

— Второй, — достиг его голос мастера. — Ертаулов за бортом уже пятнадцать минут. По моим расчетам он должен был дойти до гравигенераторов. Постарайся привлечь его внимание. Он мог сбиться с верного направления.

— Понял, Первый.

Кратов дернул три раза.

Ответа не было.

— В чем дело, Второй?..

Костя сильно потянул фал на себя. Тот поддался неожиданно легко. Словно на том его конце ничего не было.

Помертвев от ужаса, Кратов быстро выбирал фал из серого марева. Он знал уже, ЧТО сейчас увидит. Но гнал от себя все предчувствия, не подпускал близко, а они настырно рвались к нему из темных глубин подсознания, сковывая его волю.

— Второй!!!

Кратов держал в руках кусок фала с ровным, аккуратно спиленным чуть наискось концом.

— Мастер, — сказал он почти спокойно. — Фал обрублен. Ертаулов остался за бортом. Я иду к нему.

— Ты не идешь к нему, — донеслось до него, как сквозь вату.

— Черта с два.

Трудно шевеля пальцами в тугой перчатке, Костя привязал остаток фала к поясу хитрым узлом, из набора тех, что называются «морскими». Подергал, проверяя прочность страховки. Склонился над люком.

Бронированные створки уже почти сомкнулись, и щель между ними была такова, что в нее не протиснулась бы и ладонь.

9

— Мастер! Я прошу вас, не делайте этого. Вы бросаете его одного. Никто вам такого не простит. Я-то еще жив!

— Ты и нужен мне живой. Там, за бортом, тебе делать нечего. Ертаулов погиб. Это экзометрия.

— Нет! Неправда! С ним что-то случилось, без меня он не найдет дороги назад!

— Ты его не вернешь, Кратов. Сколько бы ты ни орал… Но терять вас обоих я не могу. Этот путь для нас закрыт, остается еще один.

— Вы помешали мне прийти ему на помощь!

— Да, помешал. Потому что сейчас и тебя отправлю на смерть. Для этого ты нужен мне живой. Прекрати истерику, утри сопли. Когда будешь готов, сообщи мне.

— Я вас ненавижу.

— Остался первый путь, через пол грузового отсека. Четыре метра, на которых черт ногу сломит. Ты пойдешь туда. От «галахада» можешь избавиться, он там ни к чему. Когда достигнешь грузового отсека, я дам тебе некоторые полезные инструкции.

— Мастер…

— Я чувствую, тебе мешает старый суворовский девиз: «Сам погибай, а товарища выручай». Забудь его, для нас он не годится. В Галактике справедлив иной принцип: «Вернись и расскажи».

— Как мы будем жить после всего этого?

— Не знаю. Там поглядим. Я живу, и давно. Будешь и ты.

10

— Кратов, где ты сейчас?

— На месте. В грузовом отсеке.

— Ты хорошо помнишь мои указания?

— Да. Но по-прежнему не понимаю их смысла.

— От тебя этого и не требуется. Важно, чтобы ты выполнил их в точности. И не забывай о связи!

— Постараюсь.

— Уж постарайся, дружок. Не беспокой старика…

Костя, в одном трико, с переговорным устройством на шее, висел на круто уходившем книзу полу прямо напротив входа. Пальцы его были изодраны в кровь, но он старался не уделять этому внимания. Все эти ссадины, ушибы, синяки теперь ничего не значили. И вряд ли станут значить в будущем — если оно, это будущее, у него есть.

Оскалившись от натуги, он бросил свое тело, тяжесть которого с каждым часом ощущал все сильнее, к первому из целого ряда зависших над пустотой ящиков. Вцепился в его крепление. Металлическая лапа мелко задрожала. «Держи, держи, ты же надежная…» Лапа сдюжила. Костя выждал, пока успокоится дыхание, и, не спеша, плотно прижимаясь к ребристой поверхности вздыбленного пола, лишь слегка придерживаясь за крепления, двинулся дальше. Вниз он не смотрел. Туда ему вовсе не хотелось. Он устал, и несколько метров кубарем явились бы слишком серьезным испытанием для его побитого тела. Едкие капли пота сползали по лицу на искусанные губы, по затылку за шиворот и щекотали между лопаток. «Кажется, я впервые пожалею, что уродился таким здоровенным…» Босые ступни скользили по узкому ребру пола, но это была опора, без какой не обойтись. Стас и Рашида выбрались отсюда по креплениям этих проклятых ящиков, они могли себе такое позволить. Они легкие, а он, Кратов, громоздкий и неуклюжий верзила. Но он должен достичь цели. Он в хорошей форме. Так говорила Рашида за столиком в ресторане «Ангел-эхо». Недавно это было, а уже почти выветрилось из памяти. Осталось по ту сторону гребня захлестнувшей их всех волны.

Рука, заученно нацелившаяся перехватиться за очередную лапу, провалилась в пустоту.

— Мастер, я дошел. Сколько у меня времени в запасе?

— Без малого целая вечность. Мы, как и прежде, движемся по направлению к базе «Антарес», но если ты слишком расслабишься, можем миновать ее. Чтобы выйти из экзометрии у черта на куличках. В другой галактике… Отдохни, Кратов. Тебе ошибаться нельзя.

Костя стоял на спасительном узеньком ребрышке, обхватив обеими руками могучую штангу безжизненного сервомеха. В метре от него парил над пустотой огромный, как кит, голубой контейнер. На его матово отсвечивающем боку виднелись ряды цифр и букв, преимущественно латинских, они складывались в сущую бессмыслицу.

— Мастер!

— Что, малыш?

— Здорово вы все это время водили нас за нос.

— О чем ты?

— Об этом контейнере. Ведь вы же отлично знали, ЧТО там внутри. И ловко притворялись, уходили от ответа.

— Не думай об этом сейчас. Отдыхай. Потом, когда вернемся в субсвет, я тебе кое-что объясню.

— У меня мало шансов вернуться вместе с вами. Может быть, расскажете мне?

— Зачем тебе это знание? Что оно тебе даст? У тебя есть цель. Ты должен ее достичь. Любой ценой. Не надо отвлекаться. Голубой контейнер это мое дело, а не твое. Для меня это смысл жизни, а для тебя — лишь средство для достижения цели. Если тебе повезет, ты забудешь о нем. И так будет лучше для всех нас.

— Значит, этот «салон-вагон» составляет смысл вашей жизни? Уж не потому ли вы так легко бросили Стаса за бортом, что вам куда важнее спасти груз, чем людей?

— Я прощу тебе такие слова. Все равно ты ничего не понимаешь. Ертаулову нельзя было помочь. Это гамбит, но партию мы должны выиграть.

— Стало быть, нынче мы — фигуры в шахматной партии?

— Не говори так. Все мы люди. Но партия идет, и флажок еще не упал.

— Кто же сидит по ту сторону доски?

— Я не знаю. Но по эту сторону сидим мы, люди. Человечество.

— А я каким-то неведомым мне образом спасаю его?

— Похоже на то.

— Но мне кажется, что человечество не нуждается в моем заступничестве.

— Это тебе только кажется.

— И мне не нравится быть пешкой. Как не нравилось чуть позже быть запасным козырем.

— Может быть, тебя устроит положение ферзя?

— Смотря при каком короле… Мастер, а если я не сделаю того, что вы мне предлагаете?

— Тогда у тебя не будет ни единого шанса на успех. И мы, бесспорно, погибнем. И ты, и я. И Рашида тоже. Если же ты поступишь как нужно, шансы будут очень высоки.

— Как там Рашуля?

— Спит. Очень спокойно и крепко. Даже не шевельнулась с тех пор, как ты ее оставил. Красивая девочка. Жаль будет, если она погибнет. По-моему, она и в самом деле тебя любит. Такие, как она, влюбляются влет. Сразу и накрепко, не заглядывая в будущее, не думая о последствиях. Вот надолго ли — это вопрос.

— Меня все же волнует та задача, которую вы пытаетесь на меня взвалить. Спасти человечество! От чего? Да и не многовато ли для меня? Давайте сойдемся на том, что я спасаю нас троих.

— Идет, малыш. Надеюсь, от этого ты не станешь беспечнее.

— Разумеется, нет. И пожалуйста, мастер, не зовите меня малышом. Во мне сто килограммов весу, которые мне так мешают сейчас. И я уже отдохнул.

— Тогда начинай.

Костя прислушался к своему телу. Передышка принесла свои плоды, хотя мышцы ног по-прежнему ныли. Сегодня им досталось как никогда. Упираясь ладонями в бок голубого контейнера — тот даже не откачнулся — Кратов добрался до торца. Осторожно присев, заглянул под днище. Как и обещал Пазур, там обнаружилась небольшая сенсорная панель. Видимо, это с ее помощью Рашида при необходимости могла изменить температуру, от которой зависело состояние таинственного содержимого контейнера. На панели Костя отыскал то, о чем говорил мастер: центральный сенсор, красный с белой точкой посередине.

— Ненадежно, — сказал он. — Рашида могла ненароком задеть его. Да кто угодно мог. Разве помещают на виду такие серьезные вещи?

— Можешь даже лягнуть этот сенсор, если тебе с ноги, — откликнулся Пазур насмешливо. — И ничего не случится. Я же толкую тебе: приложить указательный палец и держать неотрывно в течение минуты.

— А если бы кто-то сел на эту панель и призадумался?

— Для этого ему пришлось бы подлезть под контейнер и упереться в панель холкой! — разозлился Пазур. — К тому же, на заднице нет папиллярных линий!

— Убедили. Прикладываю указательный палец…

— Послушай, Кратов, — заговорил Пазур неожиданно взволнованным голосом. — Будь спокоен и доверяй своим чувствам. Не пытайся сопротивляться тому, что тебя ПОВЕДЕТ. Это все будет в реальности, а не в бреду. Ты понимаешь? Это все будет наяву.

— О чем вы, мастер? Я и так вижу, что это не сон.

— Подожди, дослушай меня. Верь себе, верь. И действуй, как тебе повелят твои чувства. Пол будет раздвинут по левую руку от тебя и чуть ниже. Здесь ты проникнешь в самую сердцевину корабля. Ты еще слышишь меня?

— Прекрасно слышу. Что-то вы чересчур нервничаете… Я держу палец, как вы наказали, и ничего особенного пока не происходит.

— Хорошо, Кратов… Красным обозначены коммуникации с высоким, опасным для жизни напряжением. Голубым — участки с мощным ионизирующим излучением. Какую-то дозу ты непременно схлопочешь, но не смертельную. Это неизбежное зло… Схемы контроля гравигенераторов лежат глубже, метрах в трех от пола. Их аксоны — оранжевого цвета. Оранжевого!

— Я все хорошо помню, мастер, — сказал Костя. — Мне кажется, минута истекла. Могу я отнять палец?

— Минута еще не истекла. Осталось еще восемь секунд. Не уходи от контейнера сразу, выжди еще…

Голос Пазура оборвался и пропал. Будто ни с того ни с сего разом отказал слух. На Костю навалилась плотная, ничем не нарушаемая тишина.

Он попытался поднести руки к ушам, чтобы оттолкнуть от себя эту мерзкую тишину. И не смог пошевелиться.

А потом погас свет.

ИНТЕРЛЮДИЯ. ЗЕМЛЯ

На верхней палубе клипера хозяйничал шторм. Кратов, кутаясь в непромокаемую куртку, с тревогой поглядывал на свой легкий гравитр, беспомощно вздрагивавший от хлестких порывов ветра. Море сердилось. Над судном катились низкие клочковатые облака, едва не цепляясь за мачты. Изредка в прорехи серой пелены как бы невзначай заглядывало солнце.

Удерживая рукой белую фуражку с замысловатой кокардой, на палубу поднялся капитан. Из презрения к непогоде он был в светлых брюках и зеленой рубашке с короткими рукавами, сплошь в темных пятнах от брызг. Выпяченная челюсть и суровый прищур глаз, по его мнению, придавали мальчишеской физиономии вид старого морского волка. Возможно, он и в самом деле пользовался такой репутацией в своей команде, целиком состоявшей из жилистых горластых молодцов и смешливых девиц в поблекших от солнца и соли тельняшках.

— Четыре мили по прямой, — объявил капитан, небрежно ткнув пальцем в клубящееся над волнами марево. — Ближе мы не подойдем. Я не боюсь рифов. Но такой крюк будет стоить нам времени и штрафа. Вы знаете, что такое морская миля?

— Знаю, — сказал Кратов. — Спасибо за заботу. Четыре мили я мог бы проплыть и без гравитра.

— Не мечтай вы сломать себе шею, — сурово промолвил капитан, — через пару часов мы вошли бы в прекрасную уютную бухту со спокойной прозрачной водой. Где никто и не подозревает о штормах. Где вы сели бы в свою скорлупку и мирно, без приключений долетели бы берегом куда угодно. А я не чувствовал бы себя негодяем, вышвырнувшим за борт собственного пассажира.

— Неужто я способен внушать тревогу за мою жизнь? — изумился Кратов.

— Я не хотел вас обидеть, — сказал капитан. — Но непохоже, что полеты над морем в шторм ваше обычное занятие.

— Где мне, — фыркнул Кратов. — Годами торчу в темной и пыльной комнатушке. Чахну над желтыми от времени бумажонками. Одно слово — книжный червь.

Капитан неопределенно пожал плечами в узких золотых погонах, похожих на дубовые листья по осени. Он широко расставил ноги и попробовал солидным движением поднести к глазам бинокль, но принужден был вцепиться в фуражку.

— Может быть, все же спустимся вниз? — спросил он. — Я научу вас играть в морской бильярд. Не заметите, как промчатся два часа.

— Лучше я не замечу, как промчатся четыре мили по прямой, — сказал Кратов. — А в бильярд вы научите меня на обратном пути.

— Заметите, — пообещал капитан. — Эти четыре мили вы долго не забудете.

Кратов сдвинул пестро размалеванную дверцу кабины гравитра и бодро запрыгнул в пилотское кресло. Машина ходила ходуном, раскачиваясь на судорожно впившихся в палубу лапах-присосках. Капитан вперевалочку приблизился.

— Я буду вам признателен, если вы свяжетесь со мной с берега, сказал он. — Вы запомнили мой личный код?

— Запомнил.

— Заодно договоримся и об обратном пути. Насчет книжного червя — ведь это была шутка?

— Разумеется, — подтвердил Кратов. — Я гонял на таких машинах и в грозу и в шторм. Еще когда вас на свете не было, — не удержался он от маленькой мести.

Палуба резко провалилась книзу и тут же возникла в боковом окне, словно море с танцующим на волнах клипером внезапно опрокинулось набок. Чертыхнувшись, Кратов торопливо выровнял машину и, уже почти уверенно очертив широкий вираж над кораблем, лег на курс. Он представил, что мог подумать о нем в эту минуту капитан, и ему стало стыдно. Оглянувшись, он бросил прощальный взгляд на клипер. Тот быстро уходил, подобрав паруса. На верхней палубе капитан, растопырив руки, гонялся за фуражкой.

Кратов решил не искушать судьбу и отдался на волю автопилота. Нелепые метания и нырки мигом прекратились. Гравитр уверенно летел на небольшой высоте, как будто отныне шторм не имел над ним власти. Словно для поддержания иллюзии покоя, в окно ударил тонкий солнечный лучик и, разбившись в радужные осколки, рассеялся по кабине. Впереди темной лохматой громадой вставал берег.

На мгновение перекрыв собой солнце, большая белая птица скользнула над гравитром. Заломив крылья, она круто устремилась в море. «Альбатрос! подумал Кратов восторженно. — Да какой здоровенный!» Он прильнул к усеянному водяными бусинами окну, тщась хоть что-то разглядеть в суетливом мельтешении волн. Белый треугольный силуэт, распластавшись по воде, таял позади.

На альбатроса это нисколько не походило.

Кратов выключил автопилот. Гравитр немедля получил тяжкий удар под вздох и закувыркался. Страховочные лапы бесцеремонно вмяли Кратова в кресло, но управления он не выпустил. Подгоняемая затрещинами шквала машина возвращалась к месту встречи с неудачливым летуном.

Намокший дельтаплан еще кое-как держался на плаву. Пилота не было видно. То ли запутался в креплениях под водой, то ли камнем ушел ко дну… О последней возможности Кратов не хотел и думать. Ему удалось подвесить гравитр над морем, и теперь тот осторожно снижался, безобразно раскачиваясь, как маятник на спятивших ходиках. Следовало признать, что водителем Кратов показал себя неважным. Что ж, тому были свои оправдания. Нигде, кроме Земли, не доводилось ему практиковаться в ручном вождении. А такой повод возникал нечасто.

— Посадка на воду, — настороженно заворчал автопилот, которого, в общем, никто и не спрашивал. — Опасно. Не открывайте кабину, ее может захлестнуть волной.

— Именно это я и сделаю, — ответил Кратов, освобождаясь из объятий страховки.

— Возможно ухудшение летных качеств, — пригрозил автопилот. — Опасно!

— Еще бы, — пробормотал Кратов.

Он торопливо раздевался. Подумав, оставил на себе куртку. Надувшись, она вполне могла сыграть роль спасательного пузыря — если тот вдруг понадобится. Кратов толкнул дверцу, и его тотчас окатило холодным душем с головы до ног.

— Опасно! — завопил автопилот. — Закройте кабину!..

Почти задевая гребни волн, гравитр проплывал над бессильно провисшими перепонками дельтаплана.

— Эй! — крикнул Кратов, высунувшись из кабины по пояс.

— Я зде-е-есь! — услышал он задушенный голос.

Голова в черном шлеме и выпуклых стрекозиных очках едва была заметна над кромкой переломившегося под собственной тяжестью крыла.

— Опасно!.. — кликушествовал автопилот.

Заваливаясь на бок, гравитр приближался к терпящему бедствие. Кратов ухватился за какой-то выступ и свесился через порожек, протягивая руку.

— Держи!

Планерист с силой оттолкнулся от спасительного крыла и, вскинувшись над водой, отчаянно вцепился в Кратова.

Что-то захрустело. Выступ, оказавшийся декоративной вешалкой, обломился, и Кратов выпал из кабины. Надувшаяся куртка немедля вышвырнула его, ошалевшего от холода, на поверхность вместе с планеристом, ни на мгновение не ослабившим мертвой хватки. Отплевываясь и лязгая зубами, Кратов подтянул его к себе, ухватил за пояс — планерист даже не трепыхался. Казалось, он ничего не весил. Мальчишка? Бледное лицо с трясущимися губами, упрятанное в очки. Кому же еще в голову могло прийти носиться на дельтаплане в шторм? Только сумасбродному юнцу, ни в грош не ставящему свою жизнь.

Да еще такому же сумасброду сорока с лишним лет, которому не сидится в сухой и теплой каюте клипера…

Гравитр сносило ветром.

— Опасно!.. — долетело до Кратова напоследок из-за сплошной пелены.

И вот уже ничего не было слышно, кроме ровного, неумолчного гула. Гудела кипящая вода. Стонал ветер. Их голоса сплетались в единую зловещую мелодию.

— Мы с тобой крепко влипли! — заорал Кратов на ухо сорванцу.

Тот ничего не ответил, но губы его жалко скривились.

— Ничего, не пропадем!

Изломанные очертания берега были едва различимы над тревожно вздыхающим морем.

Планерист слабо зашевелился под мышкой у Кратова, его рука вытянулась куда-то в сторону и безвольно упала.

— Что там? — спросил Кратов, уворачиваясь от летящих в глаза брызг.

— Ры-ба!.. — прошелестел тот.

— Какая еще рыба?!

— Большая… кружит рядом… уже давно…

— Тебе померещилось. Все рыбы, если они тут есть, ушли на дно, подальше от непогоды. Может быть, дельфин?

— Дельфин не рыба! — с обидой возразил планерист.

Хотя было холодно, хлестал ветер и мрачно выли волны, до сей поры Кратов не испытывал страха. Проплыть несколько миль — задача для новичка. Лишь бы этот дуралей немного пришел в себя и помог… Но от таких слов в душе зародилась смутная тревога.

— Не морочь мне голову, — сердито сказал Кратов. — Это море вымерло еще в прошлом веке. Здешние рыбы не подходят к берегам…

— Вот она! — планерист снова попытался поднять руку.

Кратов оглянулся.

— Нет тут никакой рыбы! — рявкнул он.

И сразу же увидел черный скошенный треугольник в прогалине между волн.

— Это акула… — зашептал планерист. — Я знаю, она сейчас будет нас есть…

— А ты вкусный? — спросил Кратов, и это получилось у него не так бодро, как было задумано.

Планерист громко всхлипнул.

Кратов ткнул ему в лицо свою руку с видеобраслетом.

— Набери тревожный вызов, — приказал он.

Пока мальчишка возился с набором, Кратов озирался, пытаясь высмотреть акулу. Черный плавник не возвращался. Это могло означать что угодно. Либо хищная тварь отчего-то изменила свои намерения и уплыла по иным делам. Либо, невидимая и потому неуязвимая, зависла в толще воды и готовилась к первой атаке. Но для чего ей было готовиться? Достаточно пошире раззявить пасть и понемножку обкусывать что придется.

— Ерунда, — сказал Кратов ободряюще. — Ее просто укачало, и она всплыла проветриться. Очень ей нужно тебя жрать, тоже мне антрекот сыскался!

Что-то шершавое, бесконечно длинное стальной теркой проскребло по его ступням.

— Ох, ч-черт!..

— Ма-а-ама! — заверещал планерист тонким голоском и заколотил руками.

Поднатужившись, Кратов вытолкнул его на провисшую перепонку крыла, и тот распластался на ней, хотя бы на время оказавшись в безопасности. Где-то Кратов читал, что акулы неважно видят… Зато сам он был прекрасной и несложной добычей.

Но эта добыча желала сопротивляться.

Страха больше не было.

— Покажись, ты, гадина!..

Срывая с себя куртку, Кратов с головой погрузился под воду.

Все звуки мира оборвались. В слабом рассеянном свете прямо под собой он увидел плотную остроносую тень, почти сливавшуюся с глубинной теменью, неразделимую с ней, плоть от плоти ее…

Чудовищный ракетообразный силуэт с недвижно расставленными плавниками-стабилизаторами надвигался на него — плавно, спокойно и мощно. Одним лишь видом сковывая всякую волю к борьбе. Распространяя вокруг себя неощутимые и в то же время всепроникающие волны ужаса и смерти. Ничего живого, дарующего хоть какую-то надежду, не было в этом призраке из могилы океанских бездн, таком же древнем, как сам океан.

Кратов вынырнул, вдохнул побольше воздуха, скользнул невидящим взглядом по застывшему лицу планериста и снова ушел книзу.

Акула лениво сыграла хвостом. И сразу очутилась рядом. Тупая свиная морда с плоским вздернутым рылом и маленькими стеклянными глазками. Приоткрытая щербатая пасть. Не слишком-то все это походило вблизи на беспощадную машину для убийства… Казалось, гигантская рыбина испытывала сильнейшую растерянность, напряженно соображая убогими своими мозгами, как же ей поступать дальше.

«Да она же спятила!..» — подумал Кратов.

Он проплыл над акулой, развернулся и оседлал ее чуть позади жаберных щелей. Кожу будто кипятком обварило. Акула уже не представлялась ему таким жутким чудовищем, как пару минут назад. Метра четыре от рыла до кончика хвостового плавника — хотя и этого вполне достало бы, чтобы в мгновение ока изрубить на куски и его, и дельтаплан с полумертвым от страха мальчишкой, если бы…

Если бы не явная неспособность к каким-либо целенаправленным действиям. Акула была безумна — если так можно сказать об акуле.

Стиснув зубы, изгоняя из себя боль, Кратов обхватил уродливую башку и прижал тонкую ткань куртки из тофиаремра к жаберным щелям.

Могучее тело выгнулось дугой, хлестнуло хвостом по бокам… Кратов не разжимал рук, хотя в ушах зазвенело, а перед глазами раскинулась алая занавесь.

Акула задыхалась.

Задыхался и человек, погружаясь вместе с агонизирующей тварью в темноту, тишину и холод. Он уже победил. Но остатки сознания требовали: «Еще чуть-чуть… еще с полминутки… а ну, сосчитай до десяти…»

Грудная клетка взрывалась изнутри.

«Не могу. Невыносимо».

Он расцепил хватку, сделал несколько вялых гребков. Скрюченное тело акулы, кружась и мелко подрагивая плавниками, тонуло в клубах мрака.

В заложенные уши проник приглушенный голос моря.

Ухватившись за крыло дельтаплана, Кратов глубоко, со всхлипом всосал воздух пополам с горькими брызгами. Поперхнулся, закашлялся. Слабая, почти детская ручонка сжала пальцы на его запястье.

— Ты жив! А где… она?

— Там… — просипел Кратов. — Потонула…

Он никак не мог надышаться.

— Сюда! — вдруг закричал мальчишка. — Мы здесь!

Утюжа днищем воду, на них наползал гравитр. Его мотало и кидало, как игрушку. Дверца настежь, кабина пустая.

— Опасность! — доносилось изнутри. — Опасность же!..

Кратов глядел на собственную машину, и ему хотелось плакать от бессилия. Он даже не мог дотянуться до такой близкой, такой желанной нижней ступеньки под самым люком.

Зато мальчишка смог.

Он легко подтянулся на руках и рыбкой скользнул в кабину. А потом, свесившись над водой, сгреб Кратова под мышки и с неожиданной силой вздернул в гравитр. И уже последним, запредельным усилием захлопнул дверцу.

— Автопилот… — выдавил Кратов.

Болтанка прекратилась.

В кабине, рассчитанной на одного, негде было повернуться. Два человека сидели на полу, навалившись друг на друга, переплетясь руками, соединенные усталостью и пережитыми страхами…

Гравитр мягко опустился на посадочный пятачок и, колыхнувшись, утвердился на раскинутых лапах.

Кратов вывалился из кабины первым. Поблизости не было ни единой живой души, и никто не мог стать невольным свидетелем его слабости. Постояв немного на четвереньках, Кратов с трудом выпрямился и, шатаясь, побрел к обступившим стоянку молодым деревцам. Там он снова прилег на сухую шелковую травку, глядя в насупленное небо. От земли исходило тепло. Гул рассерженного моря сюда почти не долетал.

— Кратов, — позвали его.

Он приподнял голову, не имея сил удивиться.

— Ты меня знаешь?

Мальчишка-планерист медленно стянул с лица стрекозиные очки, сдернул шлем, встряхнул короткими волосами червонного золота…

— Ты спас меня, Кратов, — сказала Марси. — Я тебя люблю.

Она опустилась рядом на траву, положила голову ему на грудь.

— У тебя сердце колотится, — проговорила она с удивлением. — И не подумаешь, будто у тебя ТАМ есть сердце.

— Откуда ты взялась?

— Я за тобой гонюсь через полмира. И прячусь от тебя. Капитан запер меня в каюте, когда я хотела увести у него второй гравитр. Тогда я сбежала через иллюминатор и утащила спасательный дельтаплан. Глупо, правда?

— Еще бы! Можно было дождаться швартовки и настичь меня берегом… Но почему ты за мной гонишься? И тем более прячешься? Я такой страшный?

— Ты ужасный. Тебя даже акулы боятся.

— Это была бедная больная рыбина. Как большинство рыб в океане. Какое-нибудь повреждение в генетическом аппарате… Инстинкт, как и раньше, толкал ее к добыче, но уже не мог подсказать ей, как эту добычу взять. Иначе мы беседовали бы в ее брюхе. Она окончательно спятила не так давно — все же успела вырасти. Наверное, мы могли бы не обращать на нее внимания и попросту отпихивать ногами, если бы она вздумала тыкаться носом. Но я боялся случайного просветления в ее мозгах. И потому слегка придушил ее. Возможно, она еще выкарабкается. Но на этом свете она не жилец.

— Человек на Земле хозяин, — сказала Марси со странной интонацией. Никто не может победить его.

— Меня не радует эта победа, — пробормотал Кратов. — Хотя… мне было бы жаль, если бы акула тебя съела.

— Спасибо, — сказала Марси и поцеловала его.

— Так почему ты меня преследуешь?

— Потому что люблю.

— Значит, это не просто благодарность за спасение?

— Конечно, нет. Это произошло еще в Оронго, на озерах.

— Но там с тобой был Геша Ковалев.

— А сейчас со мной ты. Вернее, я с тобой. А пряталась я оттого, что смотрела на тебя и думала, нужен ты мне или нет. И нужна ли буду тебе я… Ты меня не прогонишь? Как там у вас в Галактике принято поступать с женщинами? У нас, на Земле, женщины обычно уходят сами.

— Прогоню. Если удерешь какую-нибудь новую штуку. Вроде дельтаплана в шторм.

— Я буду послушной, — сказала Марси, гладя его по лицу. — У тебя еще не было таких покорных женщин. А у меня не было мужчин, которым хотелось бы покориться.

— Ты говоришь такие слова, о которых мужчина может лишь мечтать, промолвил Кратов.

— Я знаю. Нужно быть негодяем, чтобы после них отвергнуть женщину. Она вдруг привстала и огляделась. — А зачем мы здесь, Кратов?

— Я должен повидать старых друзей, — сказал он. — Один из них женщина.

— Старый друг, — повторила Марси. — Женщина твоих лет. — Она подумала, прислушалась к себе. И произнесла уверенно: — Я не ревную.

— Поглядим, что ты скажешь после встречи с ней, — усмехнулся Кратов.

Низко-низко, едва не задевая верхушки деревьев, на бешеной скорости в сторону моря пронеслись три ярко-красных спасательных гравитра.

— Это за нами, — сказал Кратов и попытался высвободить из-под Марси руку с видеобраслетом, чтобы дать отбой.

— Ты полагаешь, мы в этом море единственные сумасшедшие? — спросила девушка с сомнением.

Назад: ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ГРЕБЕНЬ ВОЛНЫ (1)

Дальше: ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ГРЕБЕНЬ ВОЛНЫ (3)