ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Блудные братья V
1
От эхайна, истуканом застывшего между кресел с оружием в волосатых лапах, тянуло холодом и сыростью. Тем не менее он и не думал сменить насквозь промокший пляжный наряд на что-то сухое и более приличествующее моменту. Кратов, которого начинало морозить — наркотик прекращал свое действие, — несколько раз пытался обратиться к стражу с самыми невинными вопросами на эхайнском языке: долго ли еще лететь, да нельзя ли включить подогрев, да — с плохо скрытой издевкой — не найдется ли горячего кофе. Бесполезно. С тем же успехом можно было обращаться к статуе, например, «Устремленного в небо» Отто Кристенсена (единственный раз в жизни Кратова приглашали позировать для скульптурной композиции, почти два десятка лет назад, вместе с Рашидой и Стасом Ертауловым, и все трое почетным жребием пренебрегли, в результате чего великий мастер в огорчении взял в модели какого-то совершенно циклопических статей атлета, очень собой довольного и самодостаточного, ни в какое небо особенно не стремящегося, а озабоченного лишь соразмерным напряжением собственных мышц)… Экайн вел себя так, словно в помещении он был один, а поставлен был охранять два пустых кресла да овальный экран, затянутый пепельной мглой.
Мелко стуча зубами, Кратов попробовал заговорить с Озмой — эффект был приблизительно тот же. Озма была погружена в личные переживания, на внешние раздражители реагируя слабо. На все вопросы отвечала коротко и невнятно: «Нон ликвет». Что в переводе с новолата, магиогского диалекта латыни, с вкраплениями итальянского языка и астролинга (новолатом Кратов владел весьма поверхностно, то есть гораздо хуже, нежели, скажем, эхайнским), могло означать либо «Сама не знаю», либо «Не понимаю, что вам от меня нужно». После пятой или шестой попытки Кратова завязать беседу, утомленно смеженные веки вдруг распахнулись, оттуда полыхнуло чистой силой, а в голосе проскользнули металлические нотки: «Налиме турбаре — оставьте меня в покое!»
Пожав плечами, Кратов откинулся на спинку кресла. Самовнушением постарался расслабить сведенные судорогами мышцы. В голове блуждал еще наркотический туман, однако же, к мыслям возвращалась некоторая ясность… И чем дальше он оценивал сложившуюся ситуацию, тем отчетливее понимал, что влип в одну из самык гнусных передряг за всю свою жизнь.
Все складывалось отвратительнейшим образом. Все кругом было плохо.
Озму они не уберегли. Эхайны пожелали ее похитить — и похитили. А исполнив задуманное, спокойно улетели домой с награбленным. На Эльдорадо же остались трупы Конрада и четверых безымянных охранников.
Попытка Кратова пробудить в эхайнах любопытство к своей персоне, с самого начала отдававшая гусарским авантюризмом, закончилась ничем. Т'гард Лихлэбр просто пополнил свой фонд заложников, чтобы при удобном случае расстаться с наименее ценными.
А в холодном номере пансионата «Бель Эпок» осталась совсем одна спящая Идменк.
Самое время в петлю головой…
Кратов покосился на эхайна. От того исходил нейтрально-агрессивный эмоциональный фон. То есть нормальный для его нынешнего состояния: вы ведете себя тихо — я вас не трогаю. Начнется буза — прикончу всех не задумываясь. Большого напряжения в безмолвном страже не ощущалось. Пожалуй, он был настроен излишне легкомысленно. Он недооценивал Кратова, что было тому на руку. И можно было бы поиграть в какие-нибудь рискованные военные игры, с хорошими шансами на успех… если бы не Озма.
В эмо-фоне маленькой женщины царили растерянность и страх.
Кратов осторожно тронул Озму за руку.
— Все будет хорошо, — сказал он негромко.
— Негатив, — пробормотала Озма. — Ничто не будет хорошо. Они убьют нас.
— Нет логики. Зачем им нас похищать, чтобы просто убить?
— Есть логика! Они убьют нас не просто и не сразу. А я… еще не готова умереть.
— К этому редко бывают готовы, — возразил Кратов.
— Ноли ме тангере… — зашипела было Озма. И осеклась. Взгляд ее сделался оторопелым.
— Что, что с вами? — заволновался Кратов.
— Звук изменился, — сказала она.
— Какой звук?! Я ничего не… — Он вдруг понял. — И что же?
— Я слышу ровный звук, что исходит отовсюду, — с раздражением пояснила Озма. — Слышу все время. Сейчас высота и тембр звука изменились. Появились новые обертоны. Другая динамика. И все продолжает меняться.
— Это гравигенераторы, — сказал Кратов. — Они работают в новом режиме. Мы вышли в субсвет и приближаемся к планете… У вас потрясающий слух.
— Грация, — усмехнулась Озма. — Благодарю.
2
Вошел т'гард Лихлэбр в сопровождении одного из своих громил. Его внешний вид разительно отличался от того, каким он предстал на Пляже Лемуров. Никакого показного легкомыслия. На смену игривым шортам и безрукавочке явились узкие бархатно-черные брюки с широкой желтой полосой сбоку на манер лампасов, а также застегнутый под горло светло-кремовый мундир с золотым шитьем. Узор на груди смахивал на раскидистое генеалогическое древо и, возможно, таковым и являлся, если принять во внимание титул его обладателя. На рукаве же имели место не то герб, не то воинская эмблема. Поверх этих ландшафтов были пущены четыре плетеных шнура— аксельбанта с кисточками на концах, с нарочитой небрежностью заткнутых за широкий кожаный пояс с какими-то петельками и крючочками. (При виде этого петушиного декора взгляд Озмы осветился чистым любопытством, впрочем — ненадолго; утонченная магиотка оценила убранство т'гарда как безвкусицу и не удержалась, дабы не состроить презрительную гримаску). На орлином носу т'гарда угнездилось несообразное с его дикарским обликом пенсне, в руке зажата была уже знакомая тросточка. Сопровождавший его эхайн тоже не выглядел босяком. Покрой его наряда в целом повторял облачение т'гарда, но брюки были того же цвета, что и мундир, без лампасов, золотых узоров не присутствовало вовсе, эмблема на рукаве вышита была серебром, а два шнура попросту болтались от плеча до пояса. Все это очень напоминало собой земную военную форму времен глобальных вооруженных противостояний и вряд ли было чем-то иным.
Т'гард коротко и неразборчиво каркнул — страж дернул головой, как испуганная птица, принял оружие на плечо и удалился. Должно быть, переодеваться к параду. Затем Лихлэбр обратил свой взор на пленников.
— Вы находитесь на территории Светлой Руки Эхайнора, — проскрипел он. — Ваши права личности ограничены. Распоряжения сопровожающих должны выполняться неукоснительно. И не будет неприятностей.
Кратов отметил, что словарный запас т'гарда значительно расширился. Значит, на Эльдорадо он старательно пускал пыль в глаза оппонентам, корча из себя косноязычного солдафона.
«Обезьяна в маске обезьяны…»
— Вы уже нарушили все мыслимые права личности, какие только существуют в Галактике, — сказал Кратов. — Вы повинны в смерти пятерых граждан Федерации. Вы обманом и насилием захватили нас и удерживаете здесь против воли…
— Что касается вас, — прервал его Лихлэбр, — то вы здесь по своей воле. И оставим эти препирательства до иных времен. Сейчас настала пора покинуть корабль — что мы все и сделаем.
— Я просто хотел поставить вас в известность, что не намерен мириться с таким положением вещей, — пожал плечами Кратов.
— Вы не убьете нас? — вдруг спросила Озма. Каменную физиономию т'гарда разрезала трещина спесивой улыбки.
— Вас — нет, — ответил он.
Он повернулся на каблуках и двинулся к выходу. Второй эхайн довольно миролюбивым жестом — гостеприимно раскрытые ладони, а не какой-нибудь грубый тычок в спину! — пригласил следовать за ним. Атмосфера явно изменилась, о чем красноречиво свидетельствовали и отсутствие видимого оружия, и эмо-фон конвоиров.
— Я же говорил, — шепнул Кратов на ухо Озме, поднимаясь из кресла.
Его качнуло — ноги были как ватные, не держали.
— Есть вещи хуже смерти, — упрямо возразила Озма.
— Глупости! Хуже смерти ничего не бывает…
Женщина не ответила. Ее рука быстрым, бездумным движением поправила прическу. «Да все с ней в порядке, — мысленно отметил Кратов. — Она может сколько угодно изображать из себя перепуганное дитя, но подсознательно уже успокоилась. И скоро на нее можно будет полагаться в своих планах. Осталось лишь выстроить эти самые чертовы планы…»
Они прошли через весь корабль, миновали тамбур и ступили на ребристую пластину трапа.
Поначалу Кратову померещилось, будто он снова угодил на Пляж Лемуров. Так же хлестал с черных ночных небес гадостный холодный ливень, так же завывал промозглый ветер, а из-за скал, словно вырезанных из черной бумаги и наклеенных на густо-пурпурный горизонт, долетал шум прибоя.
Но этот дождь, этот ветер… вся эта мерзкая непогодь несла чужие запахи.
— Где мы? — спросил Кратов тревожно.
— В Эхайноре, — произнес т'гард Лихлэбр. В его голосе легко читалась ирония — в удивительном сочетании с гордостью и нежностью. Блудные братья.
3
Посадочная площадка осветилась множеством прожекторов. В перекрестиях лучей из темноты возникали массивные фигуры в плащах и широкополых шляпах. Т'гард не оборачиваясь поднял руку и взмахнул тросточкой — один из его подручных набросил ему на плечи точно такой же плащ из матово-черного хрустящего материала. Голову, впрочем, он оставил непокрытой.
Озма шла рядом с Кратовым, невольно теснясь к его локтю.
— Здесь плохо, — шептала она. — Ужасно. Холодно. Я хочу домой…
Кратов промолчал. Эти причитания были ему ножом острым по сердцу. Если бы он сразу принял всерьез слова Носова… да и Понтефракта, кстати! Если бы оценил всю угрозу, исходящую от непрошенных визитеров! Нужно было окружить девочку тройным заслоном телохранителей. Да не этих ротозеев из «секьюрити» Магистрата, а настоящих профессионалов. Буде такие сохранились еще на Земле… Что мешало собрать самых лучших из лучших и приставить к Озле, чтобы блюли ее неприкосновенность денно и нощно? А потом окружить их самыми непробиваемыми динозаврами из людей-2? А во внешнее кольцо набрать этих демонов с Тшарилха, что съели всех тамошних собак на методике «журавлиных наездников»?! Уж эти-то в клочья разорвали бы всю эту наглую гопу во главе с его хамским сиятельством…
Кратов осторожно обнял дрожащую Озму и привлек к себе. Удивительно, но на сей раз она не сопротивлялась.
— Все обойдется, — сказал он. — Мы выберемся отсюда. И очень скоро.
«Потому что, как я очень надеюсь, Носов и его рекруты уже на подлете», — прибавил он мысленно.
Широко расставив ноги, небрежно вертя тросточку между пальцев, т'гард Лихлэбр дожидался процессии встречающих.
Его мощная фигура, в тяжелых ниспадающих складках мокрого плаща, походила на монумент какому-нибудь древнему королю — разбойнику и головорезу. Шедший следом эхайн не оборачиваясь поднял растопыренную ладонь, приказывая остановиться на почтительном расстоянии. Все происходило в полном молчании, даже ветер приутих, и только дождь равнодушно и деловито продолжал шуршать своими струями.
Прожектор, пройдя вскользь по группе встречавших, выхватил из темноты их-лица. Обычные эхайнские лица, для человеческого глаза практически неотличимые.
Однако Кратов сразу же уловил, как резко изменился строй мыслей Лихлэбра.
Его встречали те, кого он не ждал. И не хотел бы видеть в момент своего торжества.
«Это любопытно, — подумал Кратов. — Возможно, для кого-то это было бы и открытием, но только не для меня. У меня чутье на интриги. Социум, работающий на войну, немыслим без интриг. И весьма похоже, что т'гард учинил разбой на Эльдорадо именно в развитие какой-то собственной политической игры. Но в период его отсутствия события развивались не по его сценарию… Дьявол, я отдал бы все свои сбережения за то, чтобы прочесть этот сценарий и понимать, что за персонажи мыкаются в настоящий момент на сцене!»
Шедший впереди эхайн медленным движением снял шляпу — по тускло отсвечивающему голому черепу забарабанили капли дождя. Поднял голову, встретился взглядом с Лихлэбром…
На какое-то мгновение Кратову стало скучно.
Все это было с ним много раз. Еще ничего не произошло. Еще не сказано было ни слова. А он уже видел, что встретились два врага. Что они по меньшей мере полжизни ухлопали на то, чтобы насолить друг другу. Чтобы подсидеть и сжить со свету своего драгоценного недруга. И по возможности избавиться от него навсегда. Конечно, сейчас они станут расшаркиваться, рассыпаться в любезностях, помавать шляпами — хотя чем намерен помавать т'гард, было не очень ясно… К такому поведению их обязывают этикет и придворные условности. В Эхайноре, как ни странно, и то и другое имеется в наличии. А затем оба запрутся в кабинетах, призовут самых приближенных советников и соратников и начнут плести Ее величество Интригу. Строить козни, чинить подвохи и каверзы. Гадить и пакостить. Мелко и по-крупному.
А он — снова пешка в чужой игре.
И Озма — тоже.
Все это было.
Охазгеон, пять лет тому назад. Поправка на развитой феодализм в окружении варварских племен. Дворцовый заговор с привлечением жрецов древнего культа Черной Гидры, а также чернокнижников и шаманов поплоше. Сложная трехступенчатая интрига с целью заменить одну правящую династию на другую. С обязательным расшаркиванием и помаханием шляпами. Впрочем, шляп там тоже не было… Иными словами, обычная потасовка за власть. Началось с закулисных маневров, а в итоге вылилось в ординарную Варфоломеевскую ночь… она же Ночь длинных ножей (кстати, несколько означенных ножей предназначались лично ему, но цели достиг лишь один).
Лутхеон, девять лет тому назад, не имеющий с предыдущим случаем почти ничего общего, кроме созвучия имен и… тактики политической интриги. Три месяца при дворе просвещенного правителя, демократа и гуманиста. Удивительное мононациональное общество с позитивными идеалами и религией. Один шаг до самостоятельного выхода в космос и, как следствие, приобщения к ценностям Галактического Братства. И уже под занавес миссии — шествие бог весть откуда выплывших голодных и бесприютных к центру столицы, тройной заслон миротворцев в бронежилетах и касках вокруг резиденции правительства, заложники с обеих сторон (так что ему не привыкать к стесненным обстоятельствам), отданный «с болью в сердце и слезами на глазах» приказ восстановить конституционный порядок силовыми методами… хрустальный замок Мира и Благоденствия в одночасье оседает и рушится с мерзким хрупаньем прогнившей древесины. Горящие дома, горящая бронетехника на улицах столицы, нуклеарная бомбардировка провинций… во имя спасения нации от гибельного раскола и самоистребления к власти приходит тоталитарный режим. Сильная рука. Очень сильная. До сих пор вспоминаются ее, цепкие пальцы на горле.
Рьюнхокен, Уанкаэ, Са-Одд-Уарайд.
Все было…
Но это эхайны. А значит — все иначе.
— Кьеллом Лгоумаа, третий т'гард Лихлэбр, — проскрипел бритоголовый. — Вы…
— Геакетт Кэкбур! — оборвал его тот. — Нас понимают.
— Понимают? Кто?! — поморщился бритоголовый геакетт (должность, в табели о рангах административных должностей стоявшая чуть ниже супер— директора).
Презрительный взгляд уперся в пленников.
— Эти этлауки! — осведомился Кэкбур. — Удивительно. В вашем положении думать о двух паршивых этлауках… — Он сделал небрежную отмашку шляпой.
Его спутники, влажно шурша плащами, двинулись вперед…
Если бы он был один!
Подсечка одному охраннику, тому, что ближе — какой бы он ни был боец, сейчас он не ожидал подвоха от ничтожного этлаука, поскольку все его органы чувств накоротко замкнуты были на незримой дуэли двух патронов. Так что грохнулся бы затылком о каменные плиты как миленький… Попутно забрать оружие и встретить прикладом в челюсть другого, когда он прянет наводить порядок. Приклад тяжелый, забранный в металл, значит — охранник непременно выключится. Или по меньшей мере опешит… После — по обстоятельствам. Например, предоставить сиятельному т'гарду на собственном опыте испытать, что ощущают заложники под оружейным дулом. Разумеется, с поправкой на эхайнский менталитет и темперамент. То есть, для острастки пальнуть в сторону бритоголового. Чтобы воочию убедились в серьезности намерений…
Но он был не один.
Поэтому он продолжал стоять, как баран на бойне (кажется, именно там во времена гастрономического варварства оканчивали свои дни бараны!), и ждал, какие действия последу ют за словами.
4
Ладонь уперлась во что-то мокрое, пронизывающее до костей застарелым каменным холодом. Так и есть: каменный пол, залитый жидкой и отменно вонючей дрянью. Не то для вящего унижения, не то из каких-то недоступных человеческому разуму соображений гигиены… Кто-то из знакомых ксенологов рассказывал нечто похожее про каких-то арахно-морфов. Кажется, это был Дилайт, и кажется, дело было на Аэндоре, и самым почетным гостям для отдыха там предлагалось изысканное ложе из жидкого паучьего дерьма. Здесь ни о каком почете и речи не велось. «Вы находитесь на территории Светлой Руки Эхайнора. Ваши права личности ограничены…» Еще бы: другая рука была болезненно вывернута и прикована к такой же промозглой каменной стене средневековой железной цепью. Ну добро, благодарим за гостеприимство и при удобном случае расплатимся соразмерной монетой.
Кратов подобрал под себя ноги и наконец подыскал телу сколько-нибудь удобное положение. В голове снова клубился туман, и это состояние становилось для него уже привычным. Возможно, вскорости он научит свой организм попросту не воспринимать местные наркотики всерьез… Он находился внутри классического «каменного мешка», единственным источником света в котором был тусклый и довольно грязный плафон в углу над столом, а узкая, в ладонь шириной, щель под самыми сводами света практически не давала и служила скорее средством естественной вентиляции. Если напрячь слух, то можно было различить доносящийся оттуда слабый шорох Из чего следовало, что над Эхайнором, вернее — этим его клочком, — все еще стояла ночь и шел дождь. И очень хотелось надеяться, что это была все еще та самая ночь, а не ночь неделю спустя…
У противоположной стены, такой же ноздреватой и сырой, размещено было изящное, эфемерно хрупкое, словно бы целиком сотканное из золотого, паутинной тонщины тростника, и уж никак с мрачным помещением не вязавшееся низенькое сооружение на трогательно изогнутых ножках, в котором с большим трудом можно было опознать письменный столик, В одном углу столика располагался хрустальный письменный прибор в форме аллегорической фигуры с факелом — пишущий инструмент был воткнут фигуре едва ли не в задницу. А всю другую половину этого произведения искусства (полагал ли Эрик Носов, что у эхайнов существует рукодельное искусство?!) занимали отвратительно грубые черные сапоги.
Сапоги принадлежали огромному белобрысому эхайну. Эхайн сидел за столиком, совершенно земным манером закинув па него ноги, и что-то жевал. Это придавало его зверской роже хоть какую-то осмысленность. На бессознательные поначалу попытки Кратова устроиться с удобством он не отреагировал. Но когда тот поднял голову и начал озираться, эхайн моментально ожил, неспешно убрал ноги и придал своей позе необходимую монументальность. На нем был примерно тот же костюм, что и на т'гарде, но без обильного золотого шитья, желтая полоса на брюках была вдвое уже, два аксельбанта небрежно висели вдоль пуза, и нашивка на рукаве выглядела иначе. Да и весь наряд казался основательно поношенным… Посидев немного и поиграв с Кратовым в ляделки, эхайн лихо выплюнул жвачку в дальний угол камеры и энергично вознес широченную ладонь над столешницей со вполне определенным намерением по ней хлопнуть Кратов зажмурился: его должно было накрыть брызгами от того, что только что было прелестным столиком… В самый последний момент ладонь резко притормозила и опустилась плавно и даже без стука.
— Вы говорите на «зххэге», — не то спросил, не то констатировал, иными словами — проскрежетал он.
— Нет, — сказал Кратов. — Я говорю на «эхойлане».
— Есть различия, — задумчиво промолвил эчайн. — Но ими можно пренебречь.
Эма-фон его говорил о спокойствии, к которому примешивалась слабая тень тщательно усмиряемой гадливости. «Я ему отвратителен, — подумал Краюв. — Но он должен меня допросить, исполнить свои долг с максимальной эффективностью, и потому утаптывает в себе это отвращение. Великая вещь служебный долг! Как часто именно она позволяет вступить в нормальные переговоры и перекинуть мостки понимания… Хотя вряд ли мне удастся проделать мою работу на сей раз. Передо мной не ксенолог с профессионально расширенной толерантностью и даже не ученый со сколько-нибудь развитым кругозором. Передо мной какой— то мелкий чин военной разведки, то есть самый тупой и злобный представитель самого тупого и злобного сословия. Гиена, которой львы разрешили вкусить от падали. Я вовсе не хочу его этим оскорбить. Я просто пытаюсь профессионально выработать применимую к ситуации линию поведения…»
— Я младший геургут отдела дознания Департамента внешней разведки Юзванд, — назвался эхайн. — Обращаться ко мне можете по имени. Ваше имя мне известно — Константин Кратов. Воинского звания, по нашим сведениям, у вас нет.
Кратов помолчал, прикидывая положение «младшего геургута» в местной табели о рангах. Получалось что-то вроде заведующего сектором…
— У нас нет армии, — сказал он наконец. — А значит, нет и воинских званий. Я ксенолог. Если вам это что-то даст — ксенолог второго класса.
— Мне это ничего не даст, — покачал головой Юзванд. — И мы не верим, что у вас нет армии. Кто же тогда ведет боевые действия против Эхайнора? Призраки?
— Боевые действия?! — удивился Кратов. — Мы не воюем с Эхайнором!
— Плохо, что мы начинаем разговор со лжи. Но у меня нет полномочий развивать эту тему…
— Ладно, — сказал Кратов озадаченно. — Я могу задать вам вопрос?
— Можете. Эхайнор — свободный мир… Но вы не можете непременно рассчитывать на ответ.
— Со мной была женщина. Где она?
Юзванд безмолвствовал не меньше минуты, при этом лицо его сохраняло полную неподвижность и отсутствие следов какой-либо работы мысли. Затем он сказал:
— Вам нужно знать, что она в безопасности.
— Вам тоже нужно кое-что знать, — заявил Кратов раздраженно. — Безопасность и свобода этой женщины — та единственная причина, по которой Федерация планет Солнца может атаковать Эхайнор…
— У вас же нет армии, — усмехнулся эхайн, обнажив мощные белые клыки в уголках рта. — И мы знаем цену этого залога. Повторяю: она в безопасности. Тема закрыта. — И он снова проделал захватывающий фокус с ладонью и столиком.
— Прекрасно, — сказал Кратов (он поймал себя на том, что давно и с любопытством следит, разнесет ли Юзванд своими лапами мебель вдребезги, или все обойдется). — Мы закрыли уже две темы. Если так будет продолжаться, скоро мы просто будем сидеть и глупо таращиться друг на друга…
Юзванд приоткрыл безгубую пасть и глухо закашлялся. Понадобилось изрядное напряжение фантазии, чтобы догадаться, что это — смех по— эхаински. Кратов совершенно безотчетно отметил, что компонента гадливости в ауре собеседника сильно потускнела.
(И тут же припомнил: псковские лже-эхайны смеялись иначе… Если они не успели исправить этот просчет, их ждут неприятности.)
— Странно, что вы мне нравитесь, Кратов, — объявил геургут, и это прозвучало искренне. — Мы враги. Мы находимся в состоянии войны. А вы мне, драд-двегорш, симпатичны…
— Я не враг вам, — возразил Кратов. — И у вас нет причин меня ненавидеть. В этом может быть корень взаимной симпатии.
— Не увлекайтесь. Мгновение личной приязни не упразднит состояния войны… Я предупрежден о словесных уловках, на которые горазды этлауки. Известно, что этлауки могут уговорить кого угодно. Особенно такие, как вы, ксенологи. Одно из неформальных определений вашей профессии — специалист по уговорам.
— Вы прекрасно осведомлены о наших реалиях…
— А вы забыли, в чем состоит моя профессия. Так что тему взаимной симпатии мы тоже закрываем. — Юзванд, однако же, не удержался и вновь приподнял уголок рта в ухмылке.
— Что ж, не я выбираю содержание этого диалога, — Кратов задумчиво позвякал цепью. — Предлагайте вы. И нельзя ли снять эти оковы?
— Нельзя. Таковы уложения Департамента. — К эмо-фону Юзванда приметалась теплая краска сочувствия. — Допрашиваемый должен испытывать неудобства и переживать унижение…
— Кто вам сказал, что я испытываю неудобства?! — фыркнул Кратов. — Да будет вам ведомо, что в своем доме я каждую свободную минутку специально приковываю себя цепями к стене и провожу ночи напролет в висячем положении. Бывает еще, и вниз головой. А уж секс без цепей для нас, людей попросту немыслим!
— Я учту ваши странные пристрастия, — сказал эхайн. — И позабочусь, чтобы на ночь вам создали ваши излюбленные условия для полноценного отдыха.
— И уж ни в коей мере я не унижен, — продолжал Кратов, пропуская эти прозрачные угрозы мимо ушей. Кажется, он начинал различать, когда его оппонент шутит, а когда серьезен. — Унизить свободного человека цепями нельзя. Можно лишь принудительно обездвижить его тело, но дух всегда неизмеримо выше неумных и мелочных оскорблений! Учтите и это странное для вас и представляемого вами Департамента соображение.
«Наконец-то я начал изъясняться на уровне, доступном младшему геургуту отдела дознания, — мысленно отметил он. — Хотя это и не такая уж легкая задачка…»
— Нужно вам знать, — размеренно проговорил Юзванд, — что уложениями Департамента предусмотрены и меры физического воздействия к допрашиваемым, если они допускают бесчинство. И уж всецело эти меры поощряются, буде таковое бесчинство проявляется умышленно. Как в нашем в сами случае.
— Бросьте, младший геургут, — небрежно сказал Кратов. — Вы мелкий чин в административном учреждении, которое не жалуют даже в пределах Эхайнора. А за таковыми пределами о нем осведомленны лишь узкие Специалисты. Между тем как я — персона пангалактического масштаба, и мой гражданский ранг неизмеримо выше любого воинского звания Светлой Руки.
— Вы принадлежите к царствующей фамилии Федерации?! — Юзванд старательно собрал низкий лоб в складки.
— Я — нет, — не стал кривить душой Кратов. — А вот женщина, которую вы имели несравненную наглость ограничить в свободе, принадлежит к богоизбранной элите. Я уже говорил. что само похищение столь высокопоставленной особы уже подвело Федерацию к трудному выбору. А уж коли станет известно о тех стесненных условиях, в каких она содержится!..
— Никаких стесненных условий нет, — прервал его Юзванд. — Вы пребываете в странном для вашего ранга заблуждении. Женщина, с которой вы прибыли, подвергается самому подобающему обращению. И я уже говорил, что эта тема закрыта! — вдруг рявкнул он. — Что же до вас, то меня не сочли необходимым проинформировать о вашем статусе. Ваш гражданский ранг не имеет никакого значения в Эхайноре. И то обстоятельство, что вы еще живы, объясняется лишь вашим поведением на космодроме.
— Должен признать, что я слабо помню подробности, — уклончиво сказал Кратов. — Мне вторично впрыснули какой-то дикарский наркотик, и я очнулся в этом гнусном узилище. Возможно, при этом я совершил нечто эпатирующее…
— Как следует из отчета т'гарда Лихлэбра, — проговорил Юзванд, — спасаясь от преследования на планете Эхлдрагд, он вынужденно обездвижил вас. При этом он, разумеется, превысил нормы необходимого насилия по действующему Уголовному уложению Эхайнора. Но поскольку вы не эхайн, означенное уложение на вас не распространяется. С другой стороны, ваше ответное насилие, допущенное перед отбытием разведмиссии с Эхлдрагда, могло бы быть полностью оправдано — окажись вы эхайном. Но поскольку вы не эхайн, оно может быть расценено лишь как нападение дикого животного на разумное существо. Как дикое животное, вы уже заслужили унижения и наказания. Своим же поведением на космодроме вы лишь усугубили вину. И вы до сих пор живы лишь потому, что, во-первых, этого требовал т'гард Лихлэбр. Во-вторых, из его отчета следует, что вы располагаете некой ценной информацией, которую якобы готовы довести до сведения эхайнской администрации. А в-третьих, перед тем, — Юзванд лукаво ощерился, — как перестать помнить подробности, вы безукоризненно произнесли формулу вызова на Суд справедливости и силы и назвали веские к тому основания. Чем поставили свидетелей инцидента в затруднительное положение.
— Искренне тому рад, — ввернул Кратов.
— Коллизия заключается в следующем: древний Статут справедливости, определяющий правила Суда, нигде не содержит указания на то, что его стороны непременно должны быть эхайнами.
— Я знал это, — заметил Кратов.
— И умело воспользовались как зацепкой. — В лязганьи Юзванда послышался оттенок укоризны. — Прародители начертали Статут для потомков во времена, когда Эхайнор был ограничен пределами одного обитаемого мира, и никто не подозревал о существовании этлауков. С тех пор Статут традиционно остается неизменным. Это тоже начертано прародителями. — Он покачал головой. — Ваш вызов — самое основательное объяснение тому, что вы еще живы. Прочими можно было бы и пренебречь.
— Помолчите, геургут, — бесцеременно сказал Кратов. — Я кое-что припоминаю. И хочу сам себе кое-что разъяснить. А вы меня поправите, если я ошибаюсь.
— Драд-двегорш, — вздохнул Юзванд и в очередной раз хватил ладонью по столу. — Чего ради я позволяю вам вообще разевать рот?
— Сейчас узнаете. Дело в том, что по прибытии в Эхайнор т'гард Лихлэбр встретил не тот прием, на какой рассчитывал. Его встречали не те лица, кто провожал в миссию на Эльдорадо… на Эхлдрагд. Здесь мое воображение пасует, ибо я не могу догадаться, что и как нарушил т'гард и кому своей наглой операцией, а в особенности ее небывалым успехом наступил на мозоль и пересек дорожку. Геакетт Кэкбур — лишь исполнитель чужой воли…
— Хха! Геакетт Кэкбур, нужно вам знать, занимает тот пост, который дает право ему иметь собственную волю! — скрипнул Юзванд.
— Благодарю, — улыбнулся Кратов. — Так или иначе, т'гарду светили огромные неприятности. Он стал лишней фигурой в политической игре. Его нужно было убрать — но убрать по правилам этой игры. Попытка ареста триумфатора таковые правила явно нарушала. Это нехорошо в глазах общественного мнения. Известно, что победителей не судят. К тому же, Кэкбур рисковал нарваться на вызов. А т'гард производит впечатление более опытного бойца, нежели мощный, но подзасидевшийся по теплым кабинетам геакетт. Я не поставил бы на Кэкбура и ломаного энекта…
— Да, мне докладывали, — сказал Юзванд. — На Эхлдра-где вы зарабатываете на жизнь коммерческими поединками. Как это сочетается с вашим декларируемым высоким рангом, я не понимаю.
— Я тоже, — признал Кратов. — Сойдемся на том, что для зажравшегося ученого это оригинальное развлечение, отдушина для нервов… Но продолжим наш анализ. — Он брезгливо подергал прикованную руку. — И тут возник я со своим вызовом… Кстати, нет ли у вас видеозаписи моего спича? Я хотел бы увидеть то, что невольно пропустил.
— Департамент располагает такой видеозаписью, — промолвил Юзванд. — Я подумаю, что можно будет для вас сделать.
— Таким образом, я снял с широких плеч геакетта сразу несколько нош. Я могу стать орудием легального устранения т'гарда Лихлэбра. Шансы мои, скажем откровенно, невелики, — поспешил добавить он, прочтя насмешку в желтых глазах эхайна. — Но они у меня есть. Однажды я уже понудил т'гарда пить из лужи у моих ног…
— Умышленное уничижение представителя высших сословий, выраженное в словесной форме, — продекламировал геургут в пространство. — Наказывается шестью годами принудительных работ на усмотрение пострадавшего. В сочетании с отягчающими обстоятельствами, как-то: физическое уничижение либо ясно выраженное и документированное посягательство на таковое, и так далее… наказывается смертной казнью через отсечение верхних конечностей и оставление без медицинской помощи.
— Как выяснилось, Уголовному уложению Эхайнора я, будучи диким животным, неподсуден, — попытался развести руками Кратов, но произвел лишь половину этого жеста. — Иными словами, я спас геакетту Кэкбуру задницу. В случае неблагоприятного исхода для меня будут спасены задницы, что сидят в креслах повыше. Когда сюда явятся штурмовики Федерации, Кэкбур и его начальство… кто там? первый геоб-кихф т'литт Гтэрнегх? второй геобкихф Эограпп?.. станут навытяжку перед каким-нибудь сэйл-командором и смогут оправдаться тем, что несносный этлаук сам напросился на неприятности. Сам влез в корабль т'гарда. Сам вызвал его на Суд справедливости и силы. Сам вырыл себе могилу и нагреб сверху землицы. И видеозапись ваша окажется как нельзя кстати!
— Умышленное приписывание должностному лицу высказываний и намерений, не соответствующих его реально имевшим место юридическим действиям, — сказал Юз-ванд, — выраженное в особо циничной форме. Четыре года рудников на усмотрение гекхайана Руки. — «Хирарха», — мысленно перевел Кратов и нерадостно вспомнил старика Агбайаби. — Ну, на наших рудниках вы вряд ли протянете дольше года…
— Неправомерное осуждение и наказание лица, находящегося вне пределов юрисдикции Уголовного уложения, — отчеканил Кратов, — либо попытка такового. Наказывается бесславным отстранением от занимаемой должности либо, при наличии отягчающих обстоятельств, смертной казнью через отсечение головы и оставление без медицинской помощи.
— Позорным, — машинально поправил эхайн. — Позорным, а не бесславным.
— Как дикое животное я не могу быть осужден. Но, будучи этлауком, я не являюсь диким животным, поскольку не вхожу в официальный реестр флоры и фауны Светлой Руки, издаваемый Эхлиамарской Академией натуралистики. А тот, кто не дик, — разумен. Таким образом, я — не эхайн, но разумное существо, находящееся вне правовой юрисдикции Светлой Руки.
— Ну, возможно… — промямлил Юзванд.
— Теперь вы понимаете, что все, кто участвует в агрессии Эхайнора против Галактического Братства, нарушили эту статью вашего Уголовного права? — спросил Кратов.
— В аналогичных правовых актах остальных Рук нет такой нормы, — нерешительно заметил геургут.
— Но в законодательстве Светлой Руки отчего-то есть. Эхлиамар всегда славился своей подчеркнутой цивилизованностью. Эхлиамар живет законами и традициями, кодексами и уложениями… Уж не потому ли Светлая Рука так неохотно участвует в военных действиях?
— Это ложь! — лязгнул Юзванд.
— Скорее статистика… Ваше уголовное законодательство прямо запрещает делать то, к чему вас принуждает вассалитет. Вы и без того не знаете, что вам с этим делать, как разрешить конфликт между долгом и правом. Но т'гард Лихлэбр со своей безумной выходкой еще более усугубил неприятную ситуацию. Он экстремист, вояка, головорез. Он умышленно пытается навлечь на Эхлиамар гнев Федерации, чтобы вступили в действие иные, дремлющие законы. Законы военного времени, что оправдывают практически любое преступление. Так называемые законы Рыцарского Устава.
— Геакетт Кэкбур свято чтит все законы, — сказал Юзванд.
— И он хочет наказать строптивца. Он может сделать это по закону. Но его беспокоит общественное мнение, в глазах которого Лихлэбр — герой, отчаянный парень, любимец народа. Если я не справлюсь с т'гардом, тогда будет найден другой выход. На поиски которого я столь любезно предоставил геакетту время. И еще…
— Что же еще, япнарр Кратов? — осведомился эхайн.
Несмотря на иронию, слова его звучали вполне уважительно — о чем свидетельствовала хотя бы форма обращения, употребляемая в «эххэге» применительно к высокородным собеседникам.
— И геакетт, и т'гард хотят, — сказал Кратов, — чтобы те сведения, что я хотел бы довести до всеобщего сведения, умерли вместе со мной. Поэтому при любом исходе Суда я обречен. Но пока что я нахожусь под защитой Статута.
— Это правда, — качнул головой Юзванд.
— И т'гард Лихлэбр, мятежник и преступник, тоже. Что особенно неприятно геакетту Кэкбуру.
— Драд-двегорш! И это правда, — сказал эхайн, стремительно воздвигаясь над столиком.
Росту в нем было не меньше двух с половиной метров. Он стоял неподвижно, отвернувшись лицом к стене, и от него исходили плотные потоки бешенства.
— Вы знаете наши законы, — прорычал Юзванд. — Знаете не хуже нас! Вы хитрые маленькие животные!..
— А теперь, — с наслаждением произнес Кратов, — как вы есть официальное лицо и представитель законной власти, благоволите зачесть мне пункт двадцатый Статута справедливости.
— «Буде каковой поединщик высокого сословия…» — размеренным голосом начал геургут.
Его огромный кулак с грохотом врезался в стену.
— Опустите это. Сразу перейдем к разделу о сословии низком.
— «Буде каковой поединщик, в силу своего подлого происхождения, имущественных изъянов либо иной какой ущербности, не способен изготовиться к Суду в равных с супротивником кондициях, да будет его положение временно до свершения Суда уравнено с рекомым супротивником…»
Камень стены крошился от страшных ударов.
— И еще, пожалуйста, об исполняемых требованиях, — сказал Кратов.
— «Оный поединщик в полном праве изъявить комиссарам Суда некие претензии, сиречь требования, числом не более пальцев на его руках, кои подлежат непременному и скорому исполнению, за изъятием одного», — проговорил Юзванд, от бешенства прикрыв глаза, — «дабы сей подлец не возомнил о себе лишнего».
— Свобода передвижения подразумевается, — заметил Кратов, — и в число требований не входит.
— И все, что мне говорили об этлауках, — чистая правда от первой до последней буквы!.. — бормотал Юзванд, разжимая окровавленный кулак, в котором зажат был заранее приготовленный ключ от цепей.
5
Сквозь узкие стрельчатые окна на пол падали причудливые отсветы. Окна больше схожие с бойницами, были предусмотрительно забраны снаружи решетками. Пол был обычный, выстланный красноватой паркетной дощечкой. Кратов прильнул щекой к стеклу. Отсюда и до самого горизонта лежало сморщенное серое океанское покрывало, снизу доносился приглушенный рокот невидимого прибоя. Из клубящихся тяжелых туч на полнеба вставало огромное, темно-рыжее, в бесформенных бурых лишаях солнце. «Странно, — подумал Кратов, — помнится, мне толковали, что Эхлиамар крутится вокруг желтого карлика. А мы здесь имеем в качестве светила оранжевую звезду самого почтенного возраста. Желтый карлик, обладая столь солидными видимыми с поверхности планеты размерами, выжег бы означенную поверхность дотла. Что мы и наблюдаем, к примеру, на Меркурии. И чего совершенно не наблюдаем здесь, заодно теряясь в догадках, как все это следует понимать..» Он исследовал окно в поисках запора, форточки или иной какой отдушины и отошел раздосадованный. В помещении витали тяжелые ароматы местных благовоний, и невредно было бы от них как-то избавиться. Увы, он вынужден был соблюдать чувство меры в своих претензиях, ибо самое невинное требование могло оказаться внезапно зачтено в разряд исполняемых… На круглом низком столике, сделанном из какого-то тяжелого и, по всей вероятности, чрезвычайно прочного — учитывая эхайнский темперамент и дурную привычку колотить перед собой ладонью — дерева, стоял простой глиняный кувшин. Тщетно поискав глазами какую-нибудь емкость, Кратов поднял крышку — та оказалась достаточно высокой, чтобы исполнить роль бокала и, возможно, для того и предназначалась. Напиток как по цвету, так и на вкус напоминал слабое недобродившее пиво.
Прихлебывая пойло, Кратов двинулся в обход своих апартаментов.
Он толкнул первую подвернувшуюся сдвижную дверь и оказался в спальне. Если судить по ее размерам, клаустрофобией эхайны не страдали. В этом закуточке можно было только лежать и при желании лежа дотянуться до потолка. Постель была устроена прямо на полу — толстый и не слишком мягкий на вид матрац, застланный двумя покрывалами. Подушка отсутствовала. В небольшой нише над изголовьем стоял светильник в форме раскрывшегося цветочного бутона. Поразительное сочетание равнодушия к удобствам и наивного уюта… «Кстати, а не вздремнуть ли? — подумал Кратов. — За плечами у меня бессонная ночь на Эльдорадо, хорошая нервная встряска и два тяжелых наркотических шока. В конце концов, у меня впереди еще двое-трое суток, пока инстанции не решат, как поступить с моим вызовом… Нет, рановато расслабляться. Не все еще события произошли». Горестно вздыхая, он задвинул дверь и заглянул в соседнее помещение. Там тоже была спальня. Затем последовали: кладовая со множеством полочек и встроенным шкафом, совершенно пустая (Кратов тотчас же стянул с себя все еще влажную куртку, за эти несколько безумных часов сделавшуюся похожей на тряпку, и повесил сушиться в шкаф); комнатушка неясного культового предназначения со следами спешно вынесенных святынь; душевая кабинка и круглый бассейн, полный прохладной зеленоватой воды, сквозь которую пробивались цепочки пузырьков (когда Кратов уходил, на глазах его стояли слезы); еще один закуток со сложным сооружением из черного камня, напоминающим авангардистскую скульптуру, и потребовалось немало воображения, чтобы узнать в этом банальный санузел…
«Удивительно, — подумал Кратов. — Я хожу по эхайнскому жилищу. Пью какую-то эхайнскую бражку. Имею несравненную наглость диктовать эхайнам условия. Еще вчера я об этом даже и не мечтал. И вот я здесь. И веду себя так, словно все развивается по заранее намеченному плану. Но ведь не было же никакого плана! Так отчего же меня не трясет от волнения? Отчего же я не мечусь по этой клетке в поисках щелки для немедленного побега? Отчего же мне даже не страшно-то?! — Он рассеянно пригубил из бокала. Неужели оттого, что и вправду все это уже было, или было нечто очень похожее, и нет смысла ждать чего-то нового?»
Последняя дверь сдвигаться отказалась и на грубые толчки не реагировала. Кратов сдаваться не собирался. Он внимательно обследовал преграду, не нашел никакого потайного запора и совсем уж было занес ногу для досадливого пинка, как дверь открылась сама собой.
На пороге стоял Юзванд, надменно вперив желтые выпученные гляделки в пространство где-то на полметра выше его макушки.
— Яннарр Кратов, — наконец разомкнул он тяжкие челюсти.
— Геургут Юзванд, — откликнулся тот, предупредительно отступая на шаг.
— Младший геургут, — процедил тот сквозь зубы. Он ступил в комнату, упорно избегая встречаться глазами с Кратовым. Сразу стало заметно теснее.
— Региональная комиссия по Статуту справедливости рассмотрела ваш вызов Кьеллому Лгоумаа, третьему т'гарду Лихлэбру, — заговорил Юзванд, — и не нашла оснований для признания его неправомочным.
— Еще бы, — пробормотал Кратов.
— В соответствии с требованиями Статута, Суду справедливости и силы надлежит свершиться через два дня в месте, какое укажет обвиняемый, то есть т'гард Лихлэбр. В соответствии с требованиями Статута это может быть, во-первых, любое ровное пространство площадью не менее десяти тысяч квадратных шагов или же, во-вторых, арена, рыночная площадь, иное место скопления народа площадью не менее трех тысяч квадратных шагов, если т'гард пожелает публичности суда. В последнем случае применение стрелометательного, огнестрельного, иного оружия, представляющего общественную угрозу, воспрещено, и поединщики должны употреблять для отправления Суда лишь собственные телесные члены. На вашем месте я не слишком бы рассчитывал на второе.
— Понятно, — кивнул Кратов. — Т'гард явится на упомянутое ровное пространство в танке с ракетными подвесками. А я окажу ему упорное сопротивление своими телесными членами…
— Это не противоречит требованиям Статута, — со злорадством произнес Юзванд.
— Благодарю вас, геургут, — сказал Кратов. — А как же с…
— Подождите, — прорычал эхайн. — Я еще не закончил. Вам нужно знать вот что. Во-первых, перестаньте называть меня «геургутом», а не «младшим геургутом». Эта неуклюжая лесть вас не красит, а меня не тешит. Во-вторых же, если высшие силы сочтут, что т'гард достаточно нагрешил в материальном мире и ему самое время предстать в Воинских Чертогах Небес… то есть каким-то поразительным образом вы одержите верх… когда этот Суд закончится, я хотел бы вас убить.
— Отчего же?
— Драд-двегорш, вы мне отвратительны!
— Ну, для вызова на Суд справедливости и силы вам потребуются более солидные причины. Региональная комиссия по Статуту высмеет вас.
— С вашим ядовитым языком за эти двое суток вы дадите мне массу поводов. Кратов молчал, усмехаясь. «Вот оно что, — думал он. — Я кажусь ему маленьким уродливым хитрецом, который только и думает, как напрясть на кривое веретено простягу геургута. В его глазах я — трикстер, злокозненный Локи… Ей-богу, к такой роли я не готовился!»
— Послушайте, Юзванд, — сказал он наконец. — Напрягите воображение. Вам наверняка докладывали… Вы удивитесь, но дома я слыву здоровенным, неглупым, но вполне простосердечным мужиком.
— Причем здесь это? — равнодушно проронил эхайн.
— Так, к слову пришлось. И еще одно… «Нет, вряд ли мне удастся развеять его заблуждения!» — сардонически подумал Кратов, а вслух продолжил:
— Когда война закончится — а она непременно закончится! — вы первый окажетесь мне благодарны.
— За что же я должен буду благодарить вас, ничтожного этлаука?! — изумился Юзванд.
— Скажите, геургут, сколько у вас колец на пальцах?
— Ни одного.
— Вот именно.
— Вы и это знаете… — мрачно промолвил эхайн.
— Вы хотите войны и подвигов, Юзванд, — сказал Кратов. — Вы хотите веселой и почетной смерти. Но вы не продолжили свой род, вы не произвели на свет ни одного сына. А как же Устав Аатар, древнейший свод законов, что до сих пор, однако же, регулирует аристократические наследственные отношения? «Всякий воин да родит сына. А буде не родит и умрет без мужского потомства, то да не слывет воином…» Конечно, кто сейчас придает значение этим пыльным скрижалям!
— Никто, — подтвердил Юзванд без большой решимости.
— Никто, — кивнул Кратов. — Кроме Круга Старейшин.
— Хха! — Кулак геургута, испещренный свежими коростами запекшейся крови, с грохотом вошел в соприкосновение со стеной.
— Вы разрушите мое последнее пристанище, — с шутливой опаской проговорил Кратов. Юзванд иронии не понял, но руку опустил. — Рано или поздно может случиться так, что вы — ну, пусть не вы, а ваш сын или внук, или прапраправ-нук… ваш потомок предстанет перед Кругом как соискатель т'гардского титула. И тогда ему напомнят о предке, который попрал Устав Аатар…
— Вы демон, — сказал Юзванд.
— Нет, — возразил Кратов. — Я просто хочу закончить эту войну и вернуться домой… Так как же насчет исполняемых требований?
Вместо ответа Юзванд отступил в сторону, низко склонив голову.
6
— Второй геобкихф Авлур Этхоэш Эограпп! — гаркнул Юзванд.
Второй раз в жизни Кратов стоял перед женщиной, которая была выше его ростом (первой была Оленька Лескина, субнавигаторша со стационара «Кракен», семи с половиной футов росту).
Гордо вскинув тяжелый подбородок, второй геобкихф Эограпп глядела в пространство примерно на полметра выше его головы. Желтые глаза не выражали ничего, кроме холодного безразличия (что находилось в явном противоречии с омофоном, в котором читался напряженный интерес). Короткие, совершенно бесцветные волосы были просто зачесаны назад, открывая покатый, загорелый, в едва приметных морщинках лоб. Губы со слабыми усиками (обычное для женщин-эхайнов явление) были плотно сжаты, ноздри крупного, слегка приплюснутого носа нервно шевелились. В складках черной пелерины свободного покроя без труда угадывалось сильное, прекрасно тренированное тело. От Эограпп исходил отчетливый и даже сильный аромат — но это были, разумеется, не духи в земном понимании; так могли бы пахнуть свежесорванные фрукты в корзине…
«Знает ли Носов, что один из его оппонентов — женщина?!» Кратов попытался припомнить, много ли женщин он встречал на сколько-нибудь ответственных постах. Он с удивлением обнаружил, что директоров, президентов и председателей, говоря фигурально, в юбках (ибо некоторые предпочитали брюки или даже саронги, а одна обворожительная леди, координатор Объединенной энергосистемы Гранд-Лисса, встретила его в купальнике) можно перечесть по пальцам.
— Яптайрп, — промолвил он с легким поклоном.
Так на «эххэге» было принято обращаться к аристократкам. То, что Эограпп принадлежала к родовой элите Эхайнора, сомнений не вызывало.
— Мы рассмотрели перечень ваших исполняемых требований, — сказала женщина, не отвечая на приветствие. — Во исполнение воли предков и буквы Статута справедливости, будут удовлетворены все, кроме одного.
— Я приму это как должное.
— Требование первое — выполнено. Вы получили помещение для отдыха и размышлений с окнами на восток, — Эограпп повела вокруг обнаженной дланью с отличными мускулами под загорелой, покрытой золотистым пушком кожей. — Достаточно ли удобств? Не нужны ли разъяснения?
— Нет, янтайрн, благодарю вас.
— Если затруднения все же возникнут, вы вправе обращаться по любому вопросу в любое время суток к младшему геургуту Юзванду. Для связи вам будет немедленно предоставлен видеосет…
При этих словах в руках Юзванда, словно кролик из шляпы фокусника, возник названный прибор — плоский экран, судя по всему, жидкокристаллический, с выдвижной клавиатурой. Сзади его корпус был снабжен присоской, что позволило Юзванду просто прихлопнуть его к стене возле двери.
— Требование второе — выполнено буквально. Федерация планет Солнца извещена, что вы находитесь на Эхлиамаре. Та часть сообщения, что касалась вашего благополучия, опущена ввиду явного несоответствия истине. Очевидно, что в ближайшие два дня ваше состояние может кардинально измениться.
— Согласен, — проворчал Кратов.
— Требование третье — выполнено. Учитывая ваш высокий общественный статус за пределами Эхайнора, этот район космического пространства до вашего убытия, объявлен нейтральной зоной, в силу чего воинские подразделения Светлой Руки получили приказ воздерживаться от боевых действий против Федерации и ее союзников.
Требование четвертое — выполнено. Вы будете ознакомлены с наиболее распространенными видами боевого оружия, принятыми на вооружение сухопутными войсками Эхайнора.
В день Суда вы получите то оружие, какое сочтете необходимым, в рабочем состоянии, с полным боекомплектом.
Требование пятое — выполнено. Женщина по имени Озма в течение этих суток будет доставлена в это помещение, где будет находиться под вашим присмотром и опекой. С ней все в порядке.
— Надеюсь…
— Требование шестое — выполнено. Вам будет дана аудиенция у представителя высшей администрации Светлой Руки Эхайпора. Кто именно сочтет для себя приемлемым выслушать вас, в настоящий момент уточняется.
Требование седьмое — выполнено. Вам и женщине по имени Озма предоставлена будет возможность по вашему желанию совершать пешие прогулки в окрестностях, в сопровождении охраны из числа сотрудников Департамента.
Требование восьмое — выполнено. В этом помещении будет установлен терминал для связи с региональным филиалом центрального информатория, посредством которого вы получите доступ к сведениям о культуре, истории и экономике Эхайнора, не имеющим стратегического значения… буде таковые обнаружатся.
Требование девятое — выполнено. Посредством упомянутого терминала вы получите возможность просмотра спортивных и развлекательных каналов местной информационной сети.
«Что же за требование вы отфутболили?! — подумал он. — Дабы не мнил о себе, подлец…»
— Требование десятое — отклонено, — спокойно сказала Эограпп. — Канонический текст Рыцарского Устава вам предоставлен не будет.
— Драд-двегорш, — пробормотал Кратов. — Единственный позарез нужный мне документ, которого я и в глаза не видел…
Женщина коротко дернула головой и повернулась, намереваясь уйти. Юзванд, выпятив каменную челюсть, пожирал ее вытаращенными кошачьими зенками.
— Кстати, — задержавшись, насмешливо сказала Эограпп через плечо. — С чего вы взяли, что находитесь на Эхлиамаре?
— А где же я нахожусь?! — опешил Кратов.
— Рубежи Светлой Руки не ограничены одной планетой, — промолвила Эограпп. — Вы имеете счастливую возможность пребывать в городе Гверн, что на планете Юкзаап, иначе именуемой Дочь Океана…
Дверь захлопнулась.
7
— Вам не кажется, что он выглядит больным? — спросила Озма.
— Он? — рассеянно переспросил Кратов.
— Да, луменус… светильник.
Ее рука была простерта в сторону янтарного солнца, что тяжко и грозно нависало над океаном всей своей колоссальной тушей.
— Светило, — поправил Кратов. — Немолодое, заслуженное и очень большое светило планеты Юкзаан, она же Дочь Океана. А я полагал, что нас доставили на Эхлиамар…
— Это важно?
— Еще бы! Сейчас все думают, что мы на Эхлиамарс, и там нас будут искать… и освобождать. Но чертов т'гард перехитрил всех. Мы — на Юкзаанс, на планете, о которой никто ничего толком не знает, кроме астрофизических данных, имя которой я встретил в отчетах по Эхайнору лишь однажды, а Носов, кажется, и вообще ни разу не упоминал.
— Кто такой Носов?
— Это парень, который в эту самую минуту заканчивает план силовой операции по нашему вызволснию.
— Зачем нужна сила? — удивилась Озма. — Нам никто не угрожает.
— Эго и есть самое поразительное, — вздохнул Кратов. — Мы — в стане врагов, этих демонов во плоти. И нам — никто не угрожает…
— Я не понимаю, — сказала Озма с отчаянием в голосе. — Зачем все это? Зачем нужно было меня порабощать… капти-вире… брать в плен?.. Зачем было убивать мою охрану? И зачем здесь вы? Какой в том смысл?!
Кратов бросил короткий взгляд поверх ее головы. Сопровождающие, четверо гигантских, кажется — еще выше, чем Юзванд, эхайнов в одинаковых глянцево-черных плащах смотрели в их сторону, не проявляя, впрочем, намерений приблизиться.
— Для вас будет сюрпризом, — промолвил он, — но эти парни всерьез полагают себя в состоянии войны с Федерацией. Я не знаю всего, но, похоже, они хотели ударить нас побольнее, чтобы мы потеряли, наконец, терпение.
— Я всего лишь человек, — сказала Озма. — Обычный и малоинтересный. Я — только голос. Больше во мне ничего нет. Я — голос во плоти, голос на двух ногах и с двумя руками. Во мне нет ничего привлекательного, как в женщине. Я плохая аматрикс… любовница. Из меня выйдет скверная подруга и мать. Мне ничего не нужно, только бы я могла петь. Вот уже почти сутки, как я не пою. Разве что чуть-чуть… Если это будет продолжаться, я умру.
«Она не понимает, — подумал Кратов. — Мы говорим на разных языках. И даже в буквальном смысле! Мы думаем о разном. Она настолько далека от наших злополучии, как это только возможно. Ей нет дела ни до эхайнов, ни до Федерации, ни до великой Галактики. Она сама себе Галактика. Господи, зачем ты дозволил одному из своих ангелов вляпаться в эту грязь?»
— Все будет хорошо, — снова, как тогда, в кабине чужого корабля, сказал он.
— Ничто не будет хорошо, — не задумываясь, повторила Озма свои же слова.
Они медленно брели по узкой полосе пляжа у самой воды. Темные океанские волны лениво и тяжко наползали на бурый песок, чтобы отбегая оставить после себя обрывки проволочно-жестких красноватых водорослей и бесформенные перламутровые обломки. Несколько раз Озма нагибалась в надежде найти красивую ракушку, но всякий раз безуспешно. Особняк, в котором их содержали, больше похожий на пагоду под многоярусной крышей, остался позади. Параллельно пляжу шла пустынная автострада, которая, если верить младшему геургуту Юзванду, вела на Гверн, главный город этой части планеты Юкзаан и, судя по всему, ее столицу. А по ту сторону автострады, отделенные от нее ровными рядами деревьев, поднимались голые каменные уступы, на вид совершенно непреодолимые.
Кратов вдруг засмеялся.
— Верите ли, — сказал он, — я впервые встречаю человека, гражданина Федерации, который плохо говорит на интерлинге!
— А, — Озма улыбнулась и сделала рукой отметающий жест. — Я не имею способностей к языку. Пишу с ошибками. Я вообще дефектрикс… ни к чему не имею способностей.
«Дьявол, я давно уже не теряюсь в женском обществе! Меня не повергнут в смущение ни принцессы, ни блудницы. Но я не представляю, о чем беседовать с голосом во плоти!»
— Вам не холодно? — нашелся он наконец. Озма расправила складки своего одеяния, напоминавшего просторный меховой балахон.
— Нет… нисколько, — сказала она. — Они так заботливы!
«Слышал бы это Носов! Да и остальные члены клуба любителей эхайнов впридачу!»
— Когда мы расстались… — продолжала женщина.
«Расстались! — мысленно скривился Кратов. — Меня оторвали от тебя, сударыня, скрутили как тряпку и унесли под мышкой в поганый каземат, чтобы па средневековый манер посадить на цепь!»
— …то двое из тех важных персон в шляпах проводили меня в замок.
— Замок?!
— Кастеллуш… я не знаю, как сказать по-вашему… Конечно, это был не замок. Удивительное строение… формозе… хрустальная пагода. Там все было из разноцветного стекла. Все сверкало и переливалось. Как они могут жить внутри таких игрушек?! Кажется, я что-то там разбила. Невозможно было повернуться, чтобы не разбить. Я укрылась в уголке и какое-то время плакала. Потом спала. Потом проснулась, немного попела — так, для себя. И, кажется, что-то еще разбилось… А потом за мной пришли. Женщина… белчатрикс… самая большая женщина, какую я только видела в жизни.
— Геобкихф Эограпп, — усмехнулся Кратов.
— Да, кажется… Хотя я не уверена. У меня плохая память на имена. Вас как зовут? — вдруг спросила она озадаченно.
— Константин, — сказал он обреченно. — Константин Кратов.
— Это имя я, наверное, запомню. А вы и вправду стойкий… оловянный солдатик?
— То есть?!
— Ну, непреклонный… неколебимый? — Кратов глупо моргал, трудно пытаясь сообразить, причем здесь какой-то солдатик, да еще из мягкого металла, и Озма поспешила ему на выручку: — Это ваше имя!
— А, понятно, — смутился он. — Нет… не думаю. Меня можно убедить в чем угодно. Если аргументы хороши.
— Если вы не солдатик, тогда зачем же вы кинулись меня спасать?
Кратов помолчал.
— Конечно, это было неосмотрительно, — промолвил он наконец. — С позиций здравого смысла… Но у кого в тот момент оставалась хоть крупица здравого смысла? Я три месяца готовился к этой работе. Я выучил все их своды законов наизусть. Я выучил даже их язык, хотя сам еще недавно не мог поверить, что справлюсь. Я надеялся, что они нас обменяют.
— Обменяют? — нахмурилась Озма.
— Ну да: вас оставят, а меня заберут. Глупо… В их глазах мы — настолько неравноценные трофеи, что им ничего не стоило просто расстрелять меня вместе с охранниками.
— Кто может оценивать человеческие жизни?
— Они — могут.
— Разве они равны господу нашему? — грустно спросила Озма.
— Мы для них враги, — напомнил Кратов.
— Да, я помню. Вы говорили, что они хотят с нами воевать. Странно. Странно и дико. Воевать… белЛаре… — Она словно пробовала это слово на вкус. — Наверное, я должна испытывать к ним неприязнь?
— Некоторые так и делают. Что же до эхайнов, то у них ненависть к людям почитается за благо.
— Но я не могу, — сказала Озма просто. — Даже после того, что случилось. Наверное, я не умею ненавидеть. — Она поглядела на волны, подбегавшие к самым носкам ее простых туфелек. — Мне даже не так плохо, как было вначале. Я боялась. Теперь уже не боюсь. Меня никто не пытался здесь напугать. Если бы мне было плохо, я не хотела бы петь. Но я стою здесь, смотрю на океан, слушаю его музыку, и мне хочется ему подпевать. — Ее лицо приобрело отрешенное выражение, как на старинной фреске. — Вот послушайте… у волн есть свой ритм… ш-ш-ш… ш-ш-ш… на него прекрасно ложится один старый кармеи… напев, который давно не дает мне покоя.
Прикрыв глаза и поднеся руку ко лбу (удивительное дело: у нее этот картинный и довольно-таки ненатуральный жест вышел бесхитростно и славно), Озма пропела несколько фраз на староанглийском языке, прервав пение, виновато.
— Я делаю неправильно? спросила она. — Дамнабше… недостойно? Мне не нужно здесь петь?
— Послушайте, Озма, — сказал Кратов. — Никто не вправе диктовать вам, что ненавидеть, а что любить. И уж в самую последнюю очередь нужно спрашивать совета у меня… Война — это дело для оловянных солдатиков. А гоглос должен петь.
— Тогда я спою еще чуть-чуть, — сказала она.
Отвернувшись от него, обратив лицо к китовьему брюху светила, Озма неуверенно промурлыкала пару нот. Выпростала руку из балахона п продирижировала самой себе. Снова поднесла ко лбу. «Ага, во г…» Теперь ее голос зазвучал уверенно и сильно, словно музыкальный инструмент, который вдруг научился выговаривать слова. Волны с размеренным шорохом задавали темп… Озма замолчала, прислушиваясь к мелодии, что была теперь слышна ей одной. А затем запела вновь, голос ее понизился, в него добавились грубоватые, почти мужские краски. Шум прибоя не то утих, не то растворился в этой фантастической распевке целиком и без остатка..
Кратов смотрел на нее с удивлением.
Только что это была измотанная переживаниями, усталая женщина, далеко не красавица, неважно умытая, с расплывшимся макияжем и нечесанными волосами, в нелепых и довольно-таки грязных одеждах. Теперь перед ним была Озма прежняя. Озма, которую он видел на сцене тритойского Концерт— холла. Озма, которую боготворила вся человеческая Галактика — и, по достоверным сведениям, некоторая часть нечеловеческой, включая хладнокровных иовуаарп и насмешливых виавов, и даже вовсе негуманоидной.
Принцесса Озма из страны Оз.
Эхайны уже не возвышались в отдалении глянцевитыми болванами. Они, все четверо, расслабленно сидели на песке, подобрав под себя ноги, умостив руки на коленях и склоня головы. От них исходила упругая волна ярких эмоций. Не требовалось больших усилий, чтобы прочесть и разобрать их по составляющим.
Слезы умиления, которым не уготовлено было увлажнить ничьих глаз.
И бесконечное обожание.
8
Супер-женщина и супер-директор Авлур Этхоэш Эограпп свое обязательство выполнила. Когда они вернулись с прогулки, в простенке между окон уже был установлен прибор, в котором не без труда можно было распознать обещанный терминал для связи с информаторием. «Ой, какая прелесть!» — прочирикала Озма и кинулась потрогать. Ее можно было понять: больше всего это походило на стеклянную раковину с торчащими из нее переливчатыми лучами… Кратов едва успел перехватить Озму: терминал был загодя включен и демонстрировал какую-то таблицу, вполне возможно — настроечную, и не хотелось бы, чтобы он вдруг отключился или, что еще хуже, разбился от неосторожного касания.
— Я осторожненько! — умоляла его Озма. — Я очень осторожно!..
Кратов был непреклонен.
— Это моя игрушка, — отрезал он.
Надувшись, Озма отправилась исследовать помещение. Не прошло и минуты, как ушей Кратова достиг ее ликующий визг, а спустя еще мгновение — русалочий плеск: Озма набрела на бассейн. Это означало, что часа на полтора он будет избавлен от светских бесед с женщиной, которая не понимает и половины его проблем.
В течение означенных полутора часов Кратов узнал нижеследующее.
Что Юкзаан, иначе Дочь Океана, был одной из первых планет, колонизированных Эхайнором во время Древнего Отлива. Древним Отливом именовался стародавний и полузабытый проект освоение космического пространства с применением термоядерных технологий, то есть еще до изобретения «нитмеаннара». Огромный корабль-город с субсветовыми движителями практически вслепую пролетел двенадцать парсеков, достиг звездной системы янтарного гиганта Авоктагг с пригодными для обитания планетами, на одной из которых и была учреждена колония численностью десять тысяч человек. После чего связь с метрополией была надолго утрачена и возобновлена лишь спустя сто десять лет по земному исчислению, вероятно — с появлением «нитмеаннара». Если верить скрижалям Древнего Отлива, Эхлиамар был заселен несколько позднее… Кратов пожалел, что не назвал в числе исполняемых требований какие-нибудь средства хранения информации, хотя бы даже бумагу и паршивенькое стило. Сравнительная хронологическая таблица в цифрах и фактах ему бы сейчас не помешала. Как правило, даже простое сопоставление дат зачастую приводило к самым неожиданным открытиям…
Что эхайны начали космическую экспансию намного раньше, чем люди. Юрий Гагарин еще только появился на свет, а предки Светлых эхайнов уже возделывали девственные нивы Юкзаана, отгоняя при помощи энергоразрядного оружия досаждавших им хищников, описание каковых за очевидностью было опущено, как-то: вакнеф, вах, кбиозапгума… Словно в издевку над наивным читателем-инопланетянином, анонимный автор текста прибавил в качестве комментария: «Кбиозапгума есть своеобычное животное, которое всякий узнает с одного лишь взгляда. Трудно даже представить, что этот дружелюбный и ласковый к детям зверь во время оно являл собой неподдельную угрозу первопоселенцам!» Зашипев от оскорбления, Кратов десять минут убил на то, чтобы добыть из недр информатория изображение «своеобычного животного», но без ощутимого результата. Слабым утешением ему послужило эпическое полотно «Блистательный подвиг т'гарда Ишоурша, истребляющего копьем стаю вакнефов, поимевших неизреченную дерзость посягать на его посевы, скот и вилланов». Вакнефы смахивали на муравьедов-переростков, оснащенных моржовыми бивнями, а т'гард в своей чешуйчатой кирасе и шлеме очень походил на вакпефа.
Что существуют разночтения в истории Древнего Отлива, причем одни источники, явно официозные, которых в местном ипформаторин отчего-то было меньшинство, придерживаются канонической версии о первородстве Эхайнуолы — как, впрочем, и Агбайаби с Понтефрактом… Другие же, локального происхождения и. очевидно, употребления, утверждали, что прародиной эханнов был именно Эхлиамар (куда при этом впихнуть эпоху освоения Юкзаана, не говорилось вовсе). Свидетельством чему были исторические изыскания экспедиции Эхайнаннского университета. Из каких-то непонятных соображений материалы изысканий были отнесены к числу «имеющих стратегическое значение», а стало быть — в деталях постороннему оку недоступны. Кратову пришлось удовольствоваться перечнем монографий и периодических изданий, посвященных этой теме, да еще указателем постоянно действующих археологических отрядов, среди объектов изучения которых фигурировали «Чернодымная долина», «Кенотаф в Смердоносном болоте» и «Система карстовых пещер в предгорьях Шрениурифа».
Что Озма, прельстившись бассейном, не позаботилась о полотенце, а заодно и о каких-нибудь моющих средствах. Ворча и сетуя на судьбу, Кратов обшарил все клетушки, но ничего подходящего не нашел. Связываться с Юзвандом по такому поводу он счел зазорным и в отчаянии уж было решил пожертвовать своими только-только просохшей курткой и свитером. Постучавшись, он нарочито медленно сдвинул дверь, чтобы сообщить Озме неприятную новость. И тотчас же обнаружил, что сразу за дверью в стену встроен шкаф, за полупрозрачной створкой которого видны были уложенные стопками белые, даже на взгляд нежно-мягкие полотенца, а в высоких хрустальных флаконах опалесцировали густые, вязкие эмульсии всех цветов радуги. «Не знаю, что здесь что, — буркнул он, сгребая флаконы в охапку и вываливая на бортик бассейна. — У вас есть счастливая возможность поэкспериментировать. Наверняка среди этих химикалий есть местное мыло. Только будьте осмотрительны: известно, что метаболизм эхайнов очень близок человеческому, но у них могут быть странные привычки…» Озма запищала от восторга и полезла из бассейна за переливчатыми цацками — Кратов, вздохнув, отвернулся и ушел.
Что в текущем три тысячи сто десятом от Великого Самопознания году промышленностью Эхлиамара произведено было сто шестьдесят тысяч экскаваторов, полмиллиона самоходных повозок общего пользования и без малого два миллиона означенных повозок индивидуального употребления. А также четыре миллиона быстродействующих интеллектронных установок персонального назначения. Как интерпретировать эти небогатые сведения об индустриальном потенциале эхайнов, Кратов ума не мог приложить. Много это было или, напротив, недостаточно? Сколько, с учетом выпущенного раньше, приходилось этих повозок на душу населения? Нуждалось ли таковое население в этих миллионах повозок или прекрасно обходилось без них? Вследствие чего произведенная с немалыми, видать, затратами материальных ресурсов продукция пылилась на складах или же целиком шла на экспорт куда-нибудь там на Гхакнэшк… в его стольный город Гхагуашк, не к ночи будь помянуты оба? А то еще: «экскаваторы» и «самоходные повозки общего пользования» — не эвфемизм ли незатейливый для военной бронетехники, вроде той, что употреблена была для зачистки планеты Оунзуш от уцелевших обитателей — хотя это были, как принято считать, не Светлые Эхайны — и втоптала в грязь галактический маяк на Форпосте? И вовсе было непонятно, как сюда пристегнуть интеллектронные установки персонального назначения, к числу которых с равным успехом могли относиться и бортовые когитры — вернее, их местные аналоги, и безобидные инфоры для ментального программирования в общеобразовательных целях, вроде всем от мала до велика известной «шапки Мономаха» (она же «нахлобучка», «лишний череп» и отчего-то «Аладцинова лампа»), и бытовые приборы класса «мажордом», о которых никто и не вспоминает, пока вдруг попущением божьим в неурочный час не погаснет свет и не иссякнет вода в ванной?.. Он-то всерьез надеялся проведать состояние космического флотостроения, но, видать, не на таковских напал.
Что Справедливый и Беспорочный гекхайан («Да хирарх же!» — сам себя поправил Кратов) Нигидмешт Оармал Нишортунн до конца сезона дождей намерен избрать себе подругу жизни с тем, чтобы, следуя традициям и обычаям предков, уставам Аатар и Комрэах, а также зову природы, в установленные сроки продолжить свой род. «Справедливому и Беспорочному», если верить придворной летописи, недавно стукнуло тридцать два, а в пересчете на земные года — сорок, что по эхайнскпм меркам было весьма немало. Как он ухитрился соблюсти беспорочность, да и соблюл ли, оставалось сиятельным секретом.
Что этлауки, читруны и цмортенги есть главнее зло, вместилища порока и источники разложения нации, а потому подлежат беспощадному истреблению повсюду, где будут замечены. Кто такие этлауки, Кратов уже представлял. По поводу остальной нежити он мог лишь теряться в догадках. Углубившись в недра информатория по одной из ссылок, он наткнулся на пространный и многословный комментарий, автор которого, как водится — анонимный, позволил себе ядовитое замечание: «Искать виновников собственных прегрешений на небесах — занятие столь же бесплодное и неподобающее сильному эхайнскому воину, как тайно удовлетворять похоть созерцанием охальных граффити в отхожих местах общественного статуса, вместо того, чтобы ублажить свою страсть в объятиях блюстительницы очага или на крайний случай искать доблести на ратных поприщах… Сколь много утаенных этлауков либо их приспешников во власти и обществе Светлой Руки, что они сумели испорочить и разложить довольно? Ни одного не замечено. Но если оных имеем хотя бы сомнительную честь лицезреть в эфирных ристалищах, то читруны, сей мрак и ужас удаленнейших светил, являются нашему разумению досужим изобретением праздного ума, а цмортенги или, паче чаяния, хтаумы столь же далеки от наших злополучии, как и мы от них. И по меньшей мере первых хладнодушие достойно всевозможного сожаления…»
Что пассажирское сообщение посредством эфирных туннелей (надо полагать — экзометральное) между Юкзааном и Эхитуафлом прекращено на неопределенный срок велением Транспортного департамента, а таковое же сообщение Юкза-ан — Эхлиамар отныне и до особого распоряжения утрачивает прежнюю регулярность по основаниям непоясняемым.
Что объединить эти разрозненные, выхваченные наугад сведения, эти мелкие осколки гигантского зеркала, в сколько нибудь связное целое, дабы затем с удовлетворением и чувством хорошо исполненного профессионального долга окинуть возникшую в результате картину единым оком и получить пусть поверхностное, но достоверное и непротиворечивое представление о чужой культуре, никак не представляется возможным.
И что Кратов определенно душу бы заложил за стопку бумаги и что— нибудь пишущее…
