ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Блудные братья IV
1
Ступать по ребристым плитам проспекта Буканеров и не ощущать мерзопакостного хлюпанья, не испытывать отвратительной сырости в обуви и в одежде — было ощущением невыразимо приятным. Этим вечером дождь в погодном расписании не значился. По высокому тропическому небу, подсвеченные закатом и рано взошедшей Цыганкой, бродили случайные облачка-пелеринки. Над горизонтом метались плотные столбы пульсирующего света — не то местный природный феномен, сродни земному «зеленому лучу», не то отблески какого-то чрезвычайно отдаленного веселья посреди океана. В прохладном воздухе разлито было обычное вечернее безумие.
— Удивительно, — сказал Кратов — Сколько времени мы с тобой знакомы?
— Не поверю в твою забывчивость, — Идменк приподняла тонкую дужку брови, слегка нарушив ее идеальное начертание — Это какой-то намек?
— Вовсе нет. На что бы я вдруг стал тебе намекать? Если мне что-то от тебя понадобится, я назову это своим именем…
— Дождливая ночь с четырнадцатого на пятнадцатое ессуана. Почти сорок дней тому назад.
— Так вот: я не припоминаю, чтобы когда-то бродил здесь с тобой средь бела дня. Скажу больше: я и без тебя ни разу этого не делал. А что, на Эльдорадо бывает белый день?
— Бывает, — ответила Идменк. — Но он неинтересен. Он — лишь скука перед наступлением тьмы, когда все и начинается. В этом городе живут «совы».
— А есть другие города, где живут «жаворонки»?
— Конечно. Например, пляжи Южной Нирритии. Там не бывает дождей. Солнце заходит на четыре часа. Море всегда спокойно и ласково. Но если ты хочешь сломать себе шею, отправляйся в бухту Ифритов. Там гуляют десятиметровые волны.
— Хочу в бухту Ифритов. А не могли бы мы отправиться туда прямо сейчас?
— Ты же понимаешь, что это невозможно. Кратов натянуто засмеялся.
— Понимаю, — сказал он. — Ты удрала от мужа. А я — от важных обязанностей. Благо у нас вот уже скоро месяц, как ничего не происходит. А у вас?
— У нас ничего не происходит никогда.
— Тебя даже не колотят?
— Я не даю повода. Кратов страшно засопел.
— Сейчас мы дадим повод, — сказал он невнятно и, согнувшись почти пополам, нашел под черным капюшоном и черной же полумаской упругие прохладные губы…
«Это меня бы нужно колотить, — подумал он блаженно. — Как шаманский бубен. Чтобы хоть немного привести в чувство! Тем более, что лично я ни в какое чувство приходить вовсе не желаю. Кроме того, разумеется, единственного чувства, что живет во мне прямо сейчас. Раньше-то меня хотя бы на ринге как-то колошматили. А после того, как я стал „журавлиным наездником“ первой ступени, впредь не положено мне вступать в единоборства с непосвященными, так что, братцы, некому больше на этой планете мне вправить мозги на место…»
Идменк вдруг хихикнула.
— Наверное, нас принимают за маленькую дочь с очень большим отцом, — сказала она немного задохнувшимся голосом. — Видишь, оборачиваются.
— Не вижу. Плевать мне на них, пусть думают что хотят. Я тысячу лет не гулял по вечернему городу с женщиной. — Кратов помолчал, вспоминая. — И бог весть сколько ни с кем не целовался.
— Ни одна кошка не знает, на что только ты тратишь время.
— У вас на Яльифре кошки — тоже священные животные? — удивился Кратов.
— У нас нет кошек. В домах мы держим зверьков, которые называются кнекулф. Они покрыты разноцветными перышками, обожают, когда им щекочут живот, и умеют предсказывать подземные толчки. Для нас, живущих в толще гор, это очень важно. Мои слова — всего лишь заимствованная идиома. С кошками я познакомилась на Эльдорадо. Это было приятное знакомство.
— А были и неприятные?
Сиреневые глаза под полумаской иронически блеснули.
— Не надейся, что ты у меня первый…
— Твоя откровенность порой ставит меня в тупик.
— Земные женщины скрытны?
— Хха! — воскликнул Кратов, неуклюже пытаясь подражать эхайнской интонации. — Земная женщина — очень особенный зверек. Куда там кнекулфам и кошкам… «Сосуд греха», как с затаенным восхищением называли их древние. Целомудренная скрытность в них соседствует с невероятным, обескураживающим бесстыдством. И неизвестно, что нам, мужчинам, больше по сердцу.
— Не надейся, что женщины-юфманги иные. Кратов вздохнул.
— Все женщины, во всех мирах, во всей Галактике, будь они покрыты чешуей или перьями… будь они о шести руках и десяти глазах нежнейшего фиалкового оттенка… все они одинаковы.
— О! — с притворным восхищением воскликнула Ид-менк. — Твой опыт не сравнить с моим…
Кратов почувствовал, что его сердце сейчас взорвется в груди, как дождавшаяся своего часа бомба. Тысячу лет он не гулял с женщиной по вечернему городу… равно как и по дневному, и по утреннему. Тысячу лет он не умирал от накатывавшей волны нежности — такой же громадной и всесокрушающей, как и в никогда не виданной бухте Ифритов. Тысячу лет его душа не разрывалась пополам от счастья сиюминутного обладания и боли неизбежной утраты. «Господи, — подумал он, сжимая зубы, чтобы не застонать в голос. — Я не хочу терять эту женщину. Я не верю, что ты есть, и я знаю, что тебя нет. Но если я и здесь кругом не прав… не отнимай ее у меня, оставь ее мне насовсем!..»
— Что ты? — спросила Идменк, прижимая его ослабевшую руку к своей вечно холодной щеке.
— Мы… — Ему понадобилось усилие, чтобы совладать с перехваченным горлом. — Мы можем что-то сделать… чтобы не расстаться?
— Я думаю над этим, — сказала она спокойно. — А ты?
«Снежная Королева… Нежная Королева…»
Не ответив, Кратов легко поднял ее на руки, — и впрямь, как ребенка. Прижал к себе — Идменк тихонько ойкнула и притихла. Какое-то время он молча пес ее, прислушиваясь к частому биению двух сердец, к ее дыханию возле своего уха. Рука ее, не по-человечески прохладная и все же живая, обнимала его за шею. «Нежная Королева…» — повторял он мысленно.
— Ты понесешь меня через весь город? — шепотом спросила Идменк.
— Нет, — сказал Кратов. — Только до «Бель Эпок». Или до «Хилтон— Стар». Это уж тебе решать, докуда мне тебя сегодня нести.
— Ты устанешь… — Ее хрустальный голосок наполнился едва сдерживаемым смехом. — И будешь бесполезен.
— Ты даже не знаешь, какой я сильный.
— Знаю. Ты ужасно сильный. Ты ирурэг, зеленокожее руконогое чудовище из наших мифов. Как ты избил бедного Африканского Носорога! Наверное, тебе следовало бы навестить его в клинике…
— Мы оба можем навестить его, — усмехнулся Кратов. — Обычно он пьет пиво под тираннозавром, у виава… Зайдем?
— Нет, — с неожиданным гневом сказала Идменк. — И опусти меня на землю. Немедленно!
— Прости, я забыл, — пробормотал Кратов в смущении.
— Ты не забыл!
— Я глупо пошутил.
— Не просто глупо! — Идменк попыталась высвободиться. — А злобно и жестоко!
— Разве я злой и жестокий? — кротко спросил Кратов. — Я только кажусь таким. На самом деле я только большой, сильный и глупый. Как нрурэг.
— Нрурэги и глупые, и злые! Они уносят маленьких детей и едят их!
— Я не стану тебя есть. Я стану тебя любить…
— Нрурэги тоже глумятся над девушками!
За препирательствами они миновали сначала огромный и довольно уродливый в сопоставлении с оригиналом объемный портрет Озмы («Последние концерты в Тритое! Следующая остановка — Тайкун! Спешите, спешите, спешите!»), а затем сине-крапчатого призрачного тираннозавра, настойчиво зазывавшего посетителей в виавскую забегаловку. Брыкание Идменк сразу же ослабло, сведясь к оскорбительному шепоту на ухо и ощутимым щипкам куда попало. По мере удаления от одного резвящегося фантома к другому — драконьей башке над китайским рестораном, обидность оскорблений падала и вскоре вовсе сошла на нет. Идменк прекратила щипаться и начала капризничать. Она потребовала сладкого — и Кратов послушно поднес ее к светящемуся окошку возле входа в ресторанный подвальчик, где несколько растерянная пожилая китаянка, с навечно примороженной к лицу улыбкой, подала им блюдо в форме листа лотоса с шариками в лепестках магнолии. Идменк потребовала, чтобы он поставил ее на ноги, — Кратов, не переставая ворчать, что он сильный и ни капельки не устал, подчинился. В поле зрения сиреневых глаз угодил Дремлющий над своим столиком проскопист Вижу Насквозь и они безотлагательно устремились туда. При виде клиента бритоголовый джинн-фантом вскинулся и со знанием дела исполнил танец живота (при этом на пузе возникали приветственные лозунги на всех официально признаваемых на Эльдорадо языках).
— Вы знаете, куда стремитесь? — печально осведомился Вижу Насквозь, очень похожий на сильно уменьшенную и порядком изношенную копию джинна.
— Знаем, — сказал Кратов. — Мы стремимся облегчить свой кошелек и отягчить ваш.
— Это само собой разумеется, — покивал проскопист. — Но так ли вы хотите знать свое будущее? Едва только сюда, — он ткнул коротким волосатым пальцемв золотое блюдо перед собой, — лягут ваши монеты, обратного пути не будет. Не лучше ли жить в томительном неведении? Что за радость знать ответы на незаданные вопросы? В чем смысл поприща, которое приведет в никуда?
— Я согласен, — промолвил Кратов. — Никакого смысла в том нет. Вы правы, нам не следовало вас отвлекать своим праздным любопытством.
Идменк больно ущипнула его за локоть.
— И в то же время, — продолжал Вижу Насквозь, — будущее не существует, пока оно не наступит. Мы рисуем его кистью намерений, но строим из кирпичей поступков. Предупрежденный — защищен…
— И с этим я тоже согласен, — сказал Кратов, бросая на блюдо две монеты пятиэнектового достоинства (с таким дикарским овеществлением эквивалента своих трудов он впервые столкнулся именно здесь).
Вижу Насквозь смежил веки и опустил голову. В его руке невесть как очутился матово-черный шар, по которому бегали серебристые искорки. Идменк стиснула кратовскую ладонь и, кажется, даже перестала дышать. Джинн унял свои телодвижения и, раззявив клыкастую пасть, навис над столиком… Проскопист развел руки — шар чудесным образом повис между ними, трепеща и выпуская языки золотистого пламени. Изнутри него стремительно выплывали разноцветные символы неведомого алфавита. Кратов открыл рот, чтобы спросить, какой в них резон, если Вижу Насквозь даже на них не смотрит, но Идменк чувствительно толкнула его в бок.
Проскопист открыл глаза. Шар мягко упал в подставленную ладонь.
— И все же… — начал Кратов.
— Эта игрушка ни при чем, — сказал Вижу Насквозь. — Она для того лишь, чтобы отвлекать внимание клиента и не мешать мне сосредоточиться. Это я вижу насквозь, а не каменная безделушка.
— И что же вы увидели? — с насмешливым интересом спросил Кратов.
— Вы вечный странник, — вздохнул проскопист. — Вы забыли, где ваш дом. Никто и нигде вас не ждет. У вас нет друзей, нет женщины, нет детей. Перекати-поле… вырванный с корнем сорняк… И то, что вы уже три месяца дважды в день проходите по Буканерам мимо меня, ничего не значит. Скоро ветер судьбы сорвет вас и унесет прочь.
— Скоро? — усомнился Кратов. — Когда же?
— Возможно, даже сегодня.
— Не думаю, — Кратов принужденно засмеялся. — У меня иные виды на этот вечер.
— Много лет вы будете скитаться по звездам и мирам, — вещал Вижу Насквозь. — И когда вам покажется, что таков ваш извечный жребий, все закончится. Все закончится мгновенно и внезапно. Вы даже не сразу поймете, что все закончилось… Это будет как стена, как тупик. И вселенная застынет в потрясенном молчании вместе с вами.
— Я не ожидал такого масштабного прогноза, — признался Кратов. — Я рассчитывал на самое ближнее будущее.
— Такие прогнозы не имеют смысла. Три минуты назад я мог бы точно предсказать вам, что вы будете стоять у этого столика и слушать мои слова.
— Это и я мог бы!
— В том-то и суть…
— Теперь обо мне, — нетерпеливо вмешалась Идменк.
Вижу Насквозь скользнул непроницаемым взглядом по ее лицу, укрытому полумаской, по хрупкой фигурке, окутанной черным плащом… Затем, поджав губы, нашарил в блюде одну монетку и не глядя кинул Кратову — тот рефлекторным движением поймал ее на лету в щепоть.
— Чго это значит? — сердито спросил Кратов, перекатывая монетку между пальцев.
— Время закончилось, — сказал проскопист.
— Какое время?!
Помедлив, Вижу Насквозь ответил:
— Положим, мое время, — и стал убирать столик.
Кратов пожал плечами и, обернувшись к Идменк, хотел было сказать нечто язвительное по поводу местных шарлатанов и мазуриков. И вдруг ощутил, что ее рука, и без того холодная, сделалась совершенно ледяной и дрожит мелкой дрожью.
— Что ты? — спросил он. — Тебе холодно?
— Мне страшно, — шепнула Идменк. — Уйдем отсюда. Ко мне. Нет, к тебе…
… Лишь к полуночи ему удалось немного отогреть ее, окоченевшую и напуганную, и разогнать неясные страхи. А когда она, оттаяв и ослабев, уснула у него на плече, последовал экстренный, совсем не к месту и совсем некстати, вызов по браслету.
— Костя, — сказал Носов (такое обращение в его устах звучало неожиданно и потому особенно пугающе). — Беда пришла. Костя. Мы упустили их из наблюдения… Они похитили Озму.
— Я сейчас буду у вас, — сказал Кратов.
Он осторожно убрал руку — Идменк не проснулась, только скорчила легкую гримаску неудовольствия. «Зачем я им нужен? Чем я помогу им… этим спесивым профессионалам? Сейчас Носов скажет, что ситуация находится под контролем, эхайны взяты во флажки, как волки, и с минуты на минуту их внезапно и нечувствительно обездвижат. Без ущерба для них самих, а самое важное — для Озмы. И я верну руку туда, где ей самое место…»
— Нет не ко мне, — быстро проговорил Носов. — К Конраду.
Кратов спрыгнул из кабины гравитра па мостовую, и тотчас же от стены отделилась черная, плоская, как из бумаги вырезанная тень. «Эрик!» — окликнул он. Но это был не Эрик, потому что тень проплыла несколько шагов сама по себе и снова слилась со стеной…
— Я здесь, — негромко сказали у него за спиной.
Носов стоял возле гравитра, с непокрытой головой, жалкий и нахохленный, похожий на выброшенную с теплого насеста в ночь домашнюю курицу.
— А это кто? — глупо спросил Кратов, отчетливо сознавая всю неуместность вопроса.
— А… — Носов неопределенно махнул рукой.
— Вы их засекли?
— Нет, — злобно сказал Носов. — Они оказались по меньшей мере не глупее нас… Нужно было следить не за ними, а за Озмой. Нужно было ее всю, с головы до ног, увешать маяками. Нужно было…
— …не считать их умными идиотами, — прервал его Кратов. — Что вы намерены делать с Конрадом?
— Отрезать ему яйца, — огрызнулся Носов. — Не все сразу, а по одному, да не просто отрезать, а нашинковать! Коли он с Лихлэбром на связи, то наверняка знает, где у них посадочная площадка.
— Если они намерены без промедления улететь…
— А что им еще тут делать?! Вящего ущерба нанести они уже не в состоянии. Ну разве что взорвать Магистрат — хотя половина Тритон скажет им за это искреннее «спасибо»…
— Погодите, Эрик… У Озмы есть личный браслет?
— Конечно, есть, и мы с этим работаем. — Носов помолчал, тоскливо глядя на светящиеся окна офиса Конрада. — Пока без большого успеха.
— Я не слишком-то верю в то, что эхайны посвящали Конрада в самые тонкости операции, — сказал Кратов. — К чему им это?
— Я тоже не верю. Но, как вы сами же говорили, нужно сделать честную попытку. У нас пока больше не за что зацепиться.
— Хорошо, — сказал Кратов. — Раз уж вы меня выдернули из дома… Дайте мне десять минут.
— Опять?! — застонал Носов. — Вовсе я не за этим вас выдернул!
— Так зачем же?
— Из-за вашего статуса в комиссии! Не Блукхоопа же мне тащить сюда, в его подстаканнике! Не Грозоездника, который ни черта не смыслит в делах человеческих! Не старика Агбайаби!..
— А где Бруно?
— Сидит в Магистрате, где ж ему быть. Координирует поиски…
— Противно все это, — сморщился Кратов. — Я даже не очень представляю, что ему сказать.
— Вы снова все испортите! — зашипел Носов.
— Вряд ли дела пойдут хуже, чем есть.
— Это верно… Вот что: ничего вы ему не говорите. Он сам поведет разговор. Вы же знаете Конрада, он любитель поговорить…
— Я-то знаю, — сумрачно сказал Кратов. — Я только не знал, что и вы это знаете.
— Запомните: десять минут, и ни секундой больше! — шепотом рявкнул Носов и легонько пихнул его к массивной двери из тускло-золотистого металла, усеянной мелкой дождевой пылью.
Краешком глаза Кратов успел заметить, что черные тени возле стены — их было не меньше пяти! — все же имеют некоторый обьем, что заставляло усомниться в их трансцедентальности. Мысленно сосчитав до десяти, чтобы унять дыхание и привести в порядок лицо, он распахнул дверь — наверху зазвенели колокольцы, крутая лестница в ковровом покрытии озарилась теплым, успокаивающим светом. Пространство перед Кратовым ощутимо загустело, словно бы не желая пропускать— да так оно и было, потому что негромкий женский голос задушевно сообщил: «Этим вечером магистр Конрад, к его глубочайшему сожалению, не принимает…» — «Передайте магистру, что это Кратов». После недолгой заминки тот же голос, понизившись до полного ннтима, проронил: «Магистр Конрад вас примет», и незримая вязкая преграда рассеялась.
3
— Что у нас болит на этот раз? — спросил Конрад.
— Как обычно, — сказал Кратов, привычно откидываясь в кресле. — Все, что имею. А более всего — душа.
— Могу порекомендовать отличный массаж и для этого органа, — ухмыльнулся Конрад. — Сам-то я, увы, не специалист. А вот есть такой Бус Ван Страатен, он держит лавочку на Буканерах, с двенадцатиногим спрутом, да вы и видали, должно быть. И еще лучше, на вашей Земле, на Окинаве, есть такой Текнки Такарада…
— Вы все друг дружку знаете?
— Мы — один цех. Как и во всех профессиях. Что вас удивляет? Галактика большая, но если кто-то добился потрясающих результатов в вашем бизнесе, неужели вы об этом не узнаете? И не попытаетесь что-то у него позаимствовать, чему-то научиться? Ну-ка, перевернитесь на живот…
Кресло поползло книзу, превращаясь в кушетку.
— Вид у вас и впрямь нездоровый, — мурлыкал Конрад, оглаживая его спину. — Но такое ощущение, что намедни никто вас мягким о твердое не колотил…
— Твердым о твердое — было, — сказал Кратов. — Сначала один здоровенный тип приложил меня в голову. Хочется надеяться, что кулаком. А уж после я, самостоятельно, все той же головой — о каменный пол.
— Голова у нас крепкая, — приговаривал Конрад. — Керамитовая…
— Чугунная, — поправил Кратов. — Лолита утверждает, что чугунная.
— Что еще за траханная Лолита… — привычно возмутился было Конрад.
И умолк.
В этот момент Кратову более всего хотелось бы видеть выражение глаз Конрада. Впрочем, застывшие и моментально увлажнившиеся ладони тоже говорили о многом.
— Там ничего нет, Конни, — сказал Кратов. — «Жучок» с меня давно сняли.
— Какой «жучок»? — безразличным голосом спросил Конрад.
— Маленькую такую штучку, что вы своими волшебными руками скрытно вогнали мне под кожу. Чтобы быть в курсе наших заповедных бесед. Медиатранслятор, как назвал его Эрик Носов.
— Эрик Носов, — задумчиво произнес Конрад. — Эрик… шипоносный наш ящер…
Эмоциональный фон Конрада стремительно менял свою окраску и спектральную насыщенность. Сейчас его мысли можно было читать, как если бы они были начертаны «на извести стены чертога царского» .
Кратов просто перекатился по лежбищу и, ссыпавшись на пол, мягко приземлился на четвереньки, а уж затем вскочил и на всякий случай принял самую непринужденную боевую стойку. Большой нужды в этом не было. Промахнувшись с первой попытки своими золотыми пальчиками, что могли убить так же легко, как и исцелить, Конрад обмяк. Он застыл в нелепой позе, уперев ладони в пустую кушетку, понурив голову и тяжко дыша. В эмо-фоне у него царил полный разброд.
— Кто же вы, Кратов? — спросил он невнятно. — Плей-бой, искатель острых ощущений? Цирковой гладиатор? Если да — черт ли вас занес в такую ученую компанию? Или, может быть, вы — Джеймс Бонд? Все это время я не мог понять… Вы знаете, кто такой Джеймс Бонд?
— Знаю, — сказал Кратов. — А вы знаете, что они взяли Озму в заложницы?
— Нет, — выдохнул Конрад, хотя мысленно возопил: «Да! Да! Да-а!»
— Зачем они сделали это?…
— Не знаю…
— Копни, — сказал Кратов. — Там, внизу, рыщет бешеный Эрик Носов, и поэтому ваши дела очень плохи. У меня было ровно десять минут, чтобы уговорить вас сотрудничать с нами. Уже прошло пять, а то и больше. Потом уговоры закончатся, и на какое-то время для вас перестанут существовать права личности. Носов просто достанет из вас все нужные сведения, как из бабушкиного сундука. Я не хочу этого. Мне отвратительны все эти игры. Я все время пытаюсь их остановить, и у меня ни черта не выходит… Я не хочу, чтобы мы воевали с эхайнами. Но если они повредят Озме, никого уже не удержать. Вы что, всерьез думаете, что если стрясется эта беда, эхайны уплатят вам обещанную мзду? Платить будет просто некому! Какие бы они ни были воины, у них нет ни единого шанса против нас.
— Я знаю, — сказал Конрад. — Я знаю ответы на все ваши вопросы. Но не могу отвечать…
— Копни, вы в безвыходном положении. И я не играю в хорошего дознавателя перед приходом плохого. Я вообще ни во что не играю. Мне просто нужно освободить Озму, и это все. Пускай сами эхайны катятся подальше. Мы даже выделим им корабль, если у них не окажется своего. Хотя я в это не верю… В любом случае вы не получите ничего, что было вам обещано. Ни так, им эдак… Поймите это наконец! — Кратов с досадой ударил кулаком в ладонь. — Дьявол, я хочу вас перекупить! Что они вам обещали? На что вы, великий мастер своего дела, состоятельный даже по земным меркам человек, купились и клюнули? Быть может, и мы сможем дать вам это?
— Планету, — прошептал Конрад. Лицо его сделалось серым, как у покойника, и сам он походил па покойника, кабы не дергающиеся губы и капли холодного пота на лбу. — Эту планету — в безраздельное пользование…
— Вам — Эльдорадо?! — Кратов не сдержался и захохотал. — На кой хрен? Копни, что вы станете делать с этим миром? Зачем вам плапета! Вы умеете ею управлять? Вы хотите забивать голову всяким хламом, вроде графика продуктовых поставок, водоснабжения засушливых районов и осушения часто затопляемых, очистки улиц и сточных канав? Или вы думаете, что вам позволено будет возлежать на ложе подле бассейна, а нагие красотки будут щекотать вам пятки?! Это сейчас вы можете купить себе бассейн и красоток… да вы уже и купили… А когда в вашей власти окажется огромный мир, вы сойдете с ума от ответственности, от бремени забот и полной невозможности их решить! — Он покачал головой. — Впрочем, я знаю, как эхайны могли бы исполнить свое обязательство. Они сожгли бы Эльдорадо дотла, убили бы всех его жителей до единого, включая ваших красоток и даже кошек, а в живых оставили бы лишь вас. И преподнесли бы этот обугленный шар вам в награду… Конрад молча плакал.
— Я не могу обещать вам планету, — сказал Кратов. — Я вообще ничего не могу вам обещать, потому что вы сами не знаете, чего хотите. Вам просто наскучила размеренная, сытая, спокойная жизнь зрелого мужчины, и вы решили поиграть в казаки-разбойники. В Джеймса, мать его, Бонда, в Мату Хари… тоже мне, баба-яга в тылу врага… Вы думали, что и они играют. А они использовали вас, как болванчика, чтобы захватить Озму. Конни, неужели Озма для вас ничего не значит?!
Кратов поглядел на свой браслет.
— Все, — сказал он. — Десять минут истекли. Носов уже поднимается сюда.
— Хорошо, — сказал Конрад. — По крайней мере, вы со мной разговаривали. А это приятнее, чем когда тебя, не церемонясь, привяжут к креслу и начнут ментоскопирование… Их посадочная площадка — в пятидесяти километрах от Дуговой магистрали. — Он говорил во все нарастающем темпе, словно боялся не успеть. — Берег моря. Голое, гиблое место, даже птицы туда не летают. Местные называют его Пляж Лемуров. Сборный пункт — дом с восьмискатной крышей в квартале Чернокрылой Птицы, это пригород Тритон. Но там они уже не покажутся, если Озма в их руках…
— Вам плохо? — встревожился Кратов.
— Мне ужасно плохо… — выдавил Конрад. — Клянусь четырехцветной кошкой…
Лицо его из серого буквально на глазах становилось иссиня-багровым, рука поползла к горлу. Конрад присел на краешек кушетки, что с готовностью вновь обернулась креслом. Закашлявшись, откинулся на спинку. Из остатка сил просипел:
— Запомните: они не хотят Озме ничего…
Кратову показалось, что внутри головы Конрада вдруг взорвалась бомба. Ему даже послышался звук разрыва… Конрад качнулся вперед, неуклюже дернул руками и, словно переломившись пополам, свесился через подлокотник. Изо рта, из ушей, из-под судорожно сомкнутых век текла густая черная кровь.
4
Дверь распахнулась, в помещение ворвался Носов, с ним несколько человек в искажающих очертания фигуры плащах-фантомах (мокрые от дождевых капель и вполне обычные лица в лишенных объема и отчетливых контуров капюшонах выглядели довольно странно).
— Я это знал! — вскричал Носов. — Чего было ждать?! Если вы взялись за дело, то лишь с тем, чтобы все развалить и порушить!..
— Тише, — сказал Кратов. — Что вы орете… при покойнике?
Его колотило, как в лихорадке, ноги подкашивались. И нестерпимо ныло сердце.
— Это я его убил? — спросил он.
Один из подручных Носова без церемоний, словно кукле, запрокинул Конраду голову, приподнял веки и заглянул в затекшие кровью глазницы.
— Разрыв мозга, — усмехнувшись, сообщил он.
— Это я его убил? — повторил вопрос Кратов.
— Подите к черту! — рявкнул Носов. — Его убили эхайны.
— Он умер у меня на глазах, — сказал Кратов. — Я не успел ему помочь. Я только спросил…
— Успокойтесь, — потребовал Носов. — Вы не виноваты. Скорее, можно винить меня: следовало предусмотреть такое развитие событий. Но он знал, что обречен. И мог бы вам сказать об этом. Тогда никто бы не умер.
— Он все выложил, — проговорил Кратов, не имея сил оторвать взгляд от тела, застывшего в неестественно перековерканной позе. — Квартал Чернокрылой Птицы…
— Это мы знаем, — перебил его Носов.
— Пляж Лемуров…
— А вот это — нет! — Носов щелкнул пальцами, люди-призраки обратили к нему лица. — Всех — туда, — распорядился он. — Накрыть полем, чтобы ни одна душа, живая и мертвая, не могла ворохнуться. Не нападать, в переговоры не вступать. Ждать меня.
— Не пойму, что с ним стряслось, — промолвил Кратов. — Он умер на моих глазах.
— Эхайны запрограммировали его на самоуничтожение, — сказал Носов. — Это значит, что они владеют ментокоррекцией не хуже нас. И умеют использовать ее не только на себе, но и на людях. Такие программы называются «шат-ап». Они абсолютно безопасны, пока вы не сболтнете лишнего, не употребите вслух какое-нибудь ключевое слово. А иначе они запускают вразнос ваш обмен веществ, пробуждают какой-нибудь латентный вирус, усиливают кровяное давление… да мало ли как можно разрушить человека изнутри. Должно быть, вы убедили Конрада преступить некий запрет. Жаль, это был очень хороший мастер… — Он с тревогой посмотрел на Кратова. — Константин, вам плохо?
— Мне ужасно плохо… — пробормотал Кратов. И вдруг осознал, что именно эти слова были сказаны Конрадом за мгновение до кончины. От этого ему стало еще хуже.
— А как мне, по-вашему, должно быть?! — рявкнул он со злостью.
Чтобы никто не видел его жалкого состояния, Кратов поспешно отошел к окну, уставился влажными глазами в промозглую ночную тьму.
Ему хотелось бросить все и вернуться в номер. Запереться в кабинете, выпить стакан водки, вспомнить, как нормальные люди плачут, и от души разрыдаться. Потом растормошить Идменк, схватить ее подмышку и улететь с этой проклятой планеты прочь… на Сфазис… или домой, на Землю, к маме под крылышко. Куда угодно, лишь бы подальше от всех этих кошмаров. И отвратительна была даже сама мысль о том, что никуда он не улетит, а пробудет здесь ровно столько, сколько потребуется, чтобы все кошмары прекратились раз и навсегда. Чтобы Озма, целая и невредимая, продолжала творить свои колдовские действа где и когда захочет. Чтобы эхайны оставили мирную Галактику в покое. Чтобы Идменк отважилась наконец и сбежала с ним от нареченного супруга. Чтобы никто больше не умирал такой нелепой, никчемной и страшной смертью.
— Его можно было спасти? — медленно спросил он.
— Да, — сказал Носов. Поразмыслив, добавил: — Теоретически. Но на это ушло бы много времени. Нам все равно пришлось бы выбирать между ним и Озмой.
— Ненавижу выбирать, — процедил Кратов сквозь зубы.
— Война — всегда выбор… — Играя бровями в унисон своим мыслям, Носов двинулся к выходу. — Я лечу на Пляж Лемуров, брать этих субчиков, — сказал он через плечо. — Желаете присутствовать?
— Желаю, — сказал Кратов. — Но вначале мне нужно поговорить с одной рыбой.
— Поговорить — с рыбой?! — удивился Носов. — Ах, да…
5
Двухметровое перламутровое яйцо бесшумно парило под неярким светильником. В переднем окошке трепетала бледная пелерина, манипуляторы покойно сложены по бокам.
— Простите, что нарушил ваш покой… — начал Кратов.
— Пустяки, — сказал Блукхооп. — Отдых в вашем понимании нам не требуется. Мы отдыхаем, лишь приобщившись к вечности. Вы понимаете, о чем я?
— Надеюсь, что да.
— Так же, как и я понимаю вас. Заблуждение, что я как ксенопсихолог сосредоточил свой профессиональный интерес исключительно на эхайнах. Люди мне так же любопытны, как… образец для сравнения.
— Тогда вы должны угадать мой следующий вопрос…
— Это нетрудно. Вы хотите, чтобы я поделился с вами той информацией об эхайнах, которая известна только нашей расе, и никому больше во всей Галактике.
Кратов молча кивнул. У него не оставалось больше сил, и он опустился на пол там, где стоял.
— Такой исключительной информации не существует, — сказал Блукхооп с отчетливо прослеживаемой иронией. — О том, что знаем мы, знает еще по меньшей мере одна раса. Во всяком случае, сведения должны быть погребены где-то в ее анналах, и при желании они могут быть извлечены и воспроизведены. И, конечно же, знают тектоны. Потому что тектоны знают все.
— Вы не назовете мне эту расу, — полувопросительно вымолвил Кратов.
— Нет, не назову. Замечу лишь, что это древняя и уважаемая галактическая культура, в пору своей зрелости много и шумно экспериментировавшая с перспективными биологическими видами в самых различных уголках мироздания.
Достигнув же возраста мудрости, многих своих деяний она устыдилась и постаралась умалить ущерб там, где он был нанесен, и… как это говорится у людей… замести следы там, где все обошлось благополучно. Между прочим, эти смелые опыты с «искусственным вразумлением» послужили причиной возникновения в современной ксенологии самых блестящих и фантастических теорий. Возьмем, к примеру, вашу теорию «галактического изогенеза», которую выдвигает доктор Анд-ре Ван Дамм…
— Церус 1 — их дело? — мрачно осведомился Кратов.
— Нет. Есть принципиальное отличие между их экспериментами и тем, что вы встретили на Церусе 1. Они никогда никого не принуждали быть разумным. Они лишь стремились подобрать каждому подающему надежды виду оптимальную среду обитания. Или, например, сохранить альтернативу: вид, обреченный на вымирание в условиях межвидовой конкуренции, эвакуировать со своей неласковой к нему материнской планеты и дать ему реальный шанс в иных сходных условиях…
— Хорошо, — не слишком деликатно прервал медлительные рассуждения ихтиоморфа Кратов. — С каким из этих вариантов мы имеем дело?
— Разумеется, со вторым, — сказал Блукхооп. — Это был очень давний и масштабный эксперимент. Он ставил своей целью разъединение, сохранение и независимое развитие трех конкурирующих рас. К чести экспериментаторов отмечу, что они ограничились лишь первой его фазой, выведя из-под удара две угасающие ветви одного эволюционного дерева, а затем предоставили их самим себе. Что должно, по моему рассуждению, уберечь все три самостоятельно выросшие галактические цивилизации от комплекса неполноценности.
— Одна из этих рас дала начало Эхайнору, — нетерпеливо сказал Кратов. — Это секрет полишинеля. А кем же стали две другие?
— Хорошо, что вы сидите на полу, — насмешливо промолвил Блукхооп. — Есть надежда избежать ушибов, когда свалитесь от изумления.
6
Сдва не опрокинувшись на бок от сильного порыва ветра, гравитр плюхнулся на четыре лапы и намертво присосался к голому сырому камню. Кратов выскочил из еще ходившей ходуном кабины и, натягивая на голову капюшон, оскальзываясь, побежал к стоявшим возле тяжелых многоместных машин людям. Он сразу же озяб и промок. Свое имя Пляж Лемуров оправдывал полностью. Подразумевались, конечно же, не симпатичные недообезьянки из земных лесов, а лемуры в классическом, древнеримском понимании, то есть — неприкаянные души, что не обрели посмертного успокоения по причине сотворенных при жизни злодеяний. Только непокойным мертвецам и могла прийти фантазия — использовать эту дыру как пляж и принимать здесь ванны из призрачного света трех эльдорадских лун.
— Где они? — спросил Кратов, сразу отыскав глазами Носова.
Тот, как всегда, ладный и подтянутый, не испытывавший видимых неудобств, стоял в тени изъеденной солеными брызгами скалы и через распахнутою дверь следил на светившимся в глубине кабины экраном. Он молча ткнул пальцем куда-то в расщелину между камней. Кратов немедленно сунулся к ней, но сразу же уперся в широкую спину одного из носов-ских «фантомов».
— Не спешите, — сказал Носов. — Еще успеете полюбоваться. Через пять минут у нас будут переговоры.
— Переговоры?! — Кратов не поверил своим ушам. — Да вы, оказывается, не только бряцать фограторами горазды!
— Мы горазды в очень многих вещах, — уклончиво сказал Носов — Пойдете со мной? Кратов прищурился.
— Вы шутите, — произнес он недоверчиво. — Не боитесь, что все испорчу?
— Не боюсь. Вы слывете очень благоразумным человеком, в критические моменты. А сейчас самый критический момент. По крайней мере, в моей жизни.
— Так, — сказал Кратов, собираясь с мыслями. — Что они хотят?
— Чтобы мы убрали поле. Иначе начнут убивать заложников. Кроме самой Озмы, у них в руках еще четыре человека из ее охраны. Обычная тактика террористов…
— Они хотя бы намекнули, зачем им Озма?
— Намекнули! — ощерился Носов. — Так намекнули, что у меня до сих пор кулаки чешутся. Они сказали, что она им нужна.
— И все?!
— И все.
Носов посмотрел на экран.
— Пошли, — сказал он коротко.
Отстранил «фантома» и протиснулся в расщелину. За ним двинулся незнакомый Кратову человек, очень худой и длинный, похожий на жюльверновского Паганеля, в широкополой соломенной шляпе (что вполне соответствовала образу, но вступала в вопиющее противоречие с погодой), только без очков и подзорной трубы. Потоптавшись на месте, Кратов сунулся следом и едва не застрял. Когда он, суетясь и шепотом бранясь, высвободился, то обнаружил, что замыкает процессию учитель Рмтакр «Упавшее Перо» Рмтаппин, великий знаток боевого искусства «журавлиных наездников». Как он здесь оказался и зачем, оставалось только гадать.
Корабль эхайнов, обычной для Галактики блюдцеобразной формы, имеющий для недальних перелетов размеры, то есть не более двадцати метров в диаметре, лежал на естественной площадке, со всех сторон укрытой от волн, ветра и чужих взглядов тесно сбившимися скалами. С воздуха его было не разглядеть благодаря мимикрирующему защитному покрытию. Аппарат как аппарат, чуть поменьше типового «корморана»… Надо полагать, пятерым заложникам и громоздкого телосложения эхайнам, числом никак не менее, в кабине приходилось сидеть друг на дружке.
Едва только делегация с Носовым во главе приблизилась к кораблю на расстояние брошенного камня, как в борту его вскрылся люк. Появились трое эхайнов, все двухметроворостые, невероятно широкоплечие и не по сезону легко одетые в каких-то легкомысленных цветных шортах и безрукавках, очевидно — чтобы продемонстрировать свою телесную мощь и презрение к непогоде. Двое держали в мускулистых загорелых лапах какие-то сложные и ощутимо тяжелые агрегаты из матово-черного металла. Третий, напротив, в руках ничего существенного не имел, за исключением шутовской тросточки. И это был граф Лихлэбр.
— Ты смелый, — проскрежетал он, обращаясь к Носову. — Удивляет. Убил бы одной рукой.
— Может быть, — сказал Носов, невольно изъясняясь в той же экономной манере, которая у эхайна наверняка была обусловлена малым словарным запасом. — Но не ты. Ты умрешь первым.
— Хха! — воскликнул эхайн, и Кратов уловил в его эмоциональном фоне слабую тень одобрения. — Это, — граф не оборачиваясь показал на агрегаты у своих спутников, — оружие. Высокая энергия. Я умру. Но не один.
— Умрут все эхайны, — согласился Носов. И с отчетливо читаемой угрозой повторил: — Все.
— Женщины, — неприятно усмехнулся одними губами Лихлэбр. — Дети. Старики. А?
— Все, — подтвердил Носов.
— Не верю, — качнул головой эхайн. — Вы мягкие. Вы не можете, как мы.
— Ты не увидишь, — сказал Носов. — Может быть — я не увижу. Но они умрут. И — хватит об этом.
— Хха! — снова гаркнул Лихлэбр, но на сей раз с раздражением. — Мы решаем. У нас то, что вам нужно.
— Вы не решаете, — возразил Носов. — Вы отдаете то, что нам нужно. Мы вас отпускаем. И это все.
Желтые глаза эхайна скользнули по лицам стоявших молча людей.
— Ты смелый, — проскрипел Лихлэбр. — Почему не один? Кто они?
Нескладный тип, деликатно кашлянув, выступил вперед и снял шляпу.
— Филипп Лагранж, — представился он, коротко поклонившись, и сразу же вернул шляпу на прежнее место. От него исходило удушливое ощущение с великим трудом сдерживаемого страха. Если эхайн умел воспринимать эмо-фон (а отчего бы ему не уметь?), то мог бы наслаждаться произведенным впечатлением. — Я член Магистрата города Тритоя, континентальной столицы Эльдорадо. Я обязан присутствовать на переговорах по своему административному статусу. Магистрат уполномочил меня предоставить вам гарантии неприкосновенности и свободы передвижения, если заложники будут освобождены. В моем лице вольная планета Эльдорадо предлагает вам дружбу и гостеприимство на любой срок, какой вы сочтете для себя приемлемым…
Эхайн выставил перед собой трость (Лагранж осекся на полуслове и невольно попятился) и надменно объявил:
— Мы свободны. Мы ходим, где хотим. И берем то, что нам нужно. Ты? — Он смотрел на Рмтакра, как обычно, наглухо упакованного в свою серую хламиду, потемневшую от влаги.
— Ты мне интересен, — кротко ответил тот. — Мы уже забыли, как это выглядит.
— Где твое лицо? — рявкнул эхайн.
Рмтакр «Упавшее Перо» Рмтаппин слегка приоткинул капюшон. Призрачный свет Сомнамбулы отразился в черных блюдцах его нечеловеческих глаз. Лицо графа Лихлэбра напряглось, едва не утратив всегдашнюю спесивую гримасу. Низкий лоб собрался в складки, словно эхайн что-то мучительно припоминал. И эти воспоминания были ему крайне неприятны.
— Вы с ними, — сказал он с укоризной.
— Да, — удостоверил Рмтакр. — И давно.
— Это было ошибкой.
— Это был правильный выбор.
Лихлэбр усмехнулся, но не столь уверенно, как раньше. Его взгляд остановился на Кратове.
— Зверь-Казак, — промолвил эхайн.
— Т'гард Лихлэбр, — сказал Кратов.
И ужасной силы ударом швырнул его на мокрые камни.
7
…! — вырвалось у Носова.
Он быстро переводил взгляд то на зловещие черные агрегаты эхайнов, нацеленные на людей, то на скалистые склоны, где наверняка таились его сотоварищи с такими же опасными игрушками.
Член Магистрата Лагранж пискнул что-то неразборчивое, схватил свою замечательную шляпу, сорвал с головы и, прижимая ее к груди, бросился бежать. Учитель Рмтакр «Упавшее Перо» Рмтаппин молча выдвинулся на его место, в его бесформенной фигуре читалось громадное напряжение.
Лихлэбр грузно возился в грязи, мотая головой со слипшимися в сосульки волосами. Ему с трудом удалось принять сидячее положение и укрепиться так, не заваливаясь на бок. Неверным движением он вскинул над головой ладонь (эхайны немедленно опустили оружие), а затем плавно и бережно поднес ее к затылку.
— Драд-шхирси, — раздельно выругался он.
— Иофс уэгхр кх элпешт, — ответил Кратов. — Долг любит возвращаться.
До графа, наконец, дошло, что с ним ведут диалог на его родном языке.
— Драд-шхирси эршхирси драд, — пробормотал он изумленно. — Ты боец. Это твоя работа. Я видел. Но ты говоришь… как эхайн!
Кратов быстро переглянулся с Носовым. По бледному лицу того мелькнула тень торжествующей ухмылки. Благодаря медиатранслятору Конрад мог знать содержание разговоров в «клубе любителей эхайнов». Он мог знать имена участников и проскользнувшие в беседах титулы. Но он не знал, кто есть кто на самом деле. И он честно сообщил своим нанимателям, что один из завсегдатаев интеллектуальных посиделок профессиональный гладиатор. Чем доставил им, наверное, немало пищи для размышлений на тему «на кой бес высокоученому собранию этот здоровенный и по скудоумию немногословный малый».
Между тем, Лихлэбр не глядя нащупал тросточку и, опираясь на нее всем своим немалым весом (тросточка гнулась, но держала), наконец выпрямился.
— Кто ты? — спросил он Кратова.
— Я тот, кто хочет договариваться.
— Ты не хочешь воевать?!
— Не хочу. И никто не хочет.
— Но мы хотим! — проскрежетал эхайн.
— Это ошибка. И я могу доказать.
— Доказать? Есть что-то, чего мы не знаем?
— Да.
— Но мы знаем все!
— Никто не знает всего… Отпусти всех заложников. Возьми меня. Узнаешь то, что знаю я.
Лихлэбр стер — а скорее, размазал — подолом безрукавки грязь с лица. Его кошачьи глаза горели огнем безумия.
— Идем, — сказал он наконец и, повернувшись, побрел на неверных ногах к кораблю.
Изумленный неожиданным развитием событий, Носов наконец обрел голос.
— Константин, — сказал он предостерегающе, на всякий случай перейдя с континентального эльдорадского на русский. — Даже не мечтайте. Это ловушка. Вы имеете дело с эхайнами…
— Вы тоже не знаете всего, Эрик, — возразил Кратов.
— Может быть, и не знаю, — проворчал тот. — Но не собираюсь рисковать чужой жизнью. Мне нужно выцарапать оттуда Озму, а не подать им на тарелочке еще и вашу голову!
— Успокойтесь, Эрик. Все будет хорошо. Я обещаю.
— Что вы можете обещать? Что?! Я не жду от вас ничего, кроме новых осложнений! Надо же додуматься: заехать по фыркалам аристократу, графу, поковнику разведки!
— Я пошел, — прервал его Кратов и почти бегом пустился догонять Лихлэбра.
Носов дернулся вперед, чтобы ухватить его за рукав, но промахнулся.
— Сумасшедший! — выкрикнул он. — Самоубийца!
Кратов не обернулся.
Он приблизился к эхайнскому кораблю — вблизи тот оказался несколько просторнее, чем издали, при искажающем перспективу лунном свете. Миновал вооруженную стражу, по трапу поднялся в шлюзовую камеру. Могучая спина т'гарда маячила впереди. Кратов озирался, не имея сил сдержать любопытство. Не так часто доводилось ему побывать на чужом космическом транспорте. А тем паче на эхайнском… Стены шлюза и открывшегося за ним трубообразного коридора были сделаны из темно-красного материала, напоминавшего земной керамит. Возможно, это и был керамит, полученный неправедными путями в мимолетную эпоху ассоциированного членства… Коридор круто заворачивался, следуя блюдцеобразным контурам корабля. Кратов отвлекся, засмотревшись на развешанные под самым потолком металлические блюда с чеканкой, носившие явно декоративный характер. Смысл изображенных на них переплетающихся аллегорических фигур он уловить не успел. Эхайн, шедший позади, грубо пихнул его между лопаток чем-то твердым, должно быть — прикладом своего варварского оружия. Кратов и не ожидал, что с ним станут церемониться. Он был готов к самому неучтивому обхождению. После тритойского ринга ничто не могло его испугать…
Он увидел порхание легких пылинок в едва заметном луче в опасной близости от лица и, не успев отпрянуть, закончил начатый шаг. Этого делать не следовало, но уже ничего нельзя было вернуть. Коридор перед глазами неожиданно загнулся кверху, а не как полагалось бы… Чеканные блюда сорвались со своих подвесок и повели вокруг него хороводы. Красноватый свет, исходивший от керамитовых стен, и без того весьма неяркий, сделался совсем тускл и вязок… словно ягодный кисель…
Его подхватили под руки прежде, чем он обмяк и осел где стоял. Дотащили до глубокого кресла в тесной кабинке, развернули лицом к большому овальному экрану. Что-то сказали — слова были знакомы, но в осмысленные фразы никак не складывались. «Волновой шок… — со скрипом ворочались под черепной коробкой бессвязные, невесть к кому обращенные мысли. — Паралич воли… тупая кукла с идиотской улыбкой… развесив слюни…» На экране было видно, как один из эхайнов, все в тех же облепивших тело идиотских шортах и маечке, вывел наружу четверых людей, казавшихся рядом с ним подростками. Что происходило там, за пеленой дождя, Кратов понимал очень слабо. Люди стояли перед кораблем, никуда не двигаясь, будто чего-то ждали. Потом один упал, как подкошенный… трое продолжали стоять. Упал второй… двое дернулись, но остались стоять на месте, как прикованные. Еще один упал… и лишь тогда изображение зарябило и сгинуло, черная волна тошнотного беспамятства прокатилась от самых пяток до самых корней волос, пол под ногами качнулся, стены выгнулись по-кошачьи, очертания всех предметов, и до того смутные, смазались совершенно — как и всегда бывало при уходе от планеты на ЭМ-тяге в режиме форсажа…
Кратов замотал чугунной — не в шутливом, лолитином смысле, а буквально неподъемной — головой, чтобы стряхнуть наваждение. Мысли по-прежнему своевольничали, путались и разбегались, создавая ощущение бреда наяву.
Маленькая взъерошенная женщина (после эхайнов все люди казались маленькими) в соседнем кресле, в толстом белом свитере и белом, довольно запачканном, джинсовом комбинезоне, сказала, обратив к нему некрасивое скуластое лицо, расписанное грязными потеками высохших слез:
— Спасибо вам.
— За что спасибо?.. — едва различимо спросил пересохшими губами Кратов.
— Вы хотя бы дали этой поганой бестиа по ее поганой роже, — со мстительным наслаждением промолвила Озма.
Интерлюдия. Земля
— И сразу застегнись, — сказал Сидящий Бык, набрасывая ему на плечи просторную мохнатую шубу с капюшоном. — Тридцать пять ниже нуля — это не шутка для монголоида.
— Я русский, — проворчал Кратов, но подчинился.
Ему казалось, что высеченные космически холодным ветром слезы замерзают на щеках, сопровождая хрустом его слова.
Сам же человек-2 был одет в легкомысленную кожаную курточку с меховым воротником, поношенные джинсы и вязаную шапочку с помпоном. На сей раз он обзавелся обычным европейским лицом с немного стертыми, незапоминающимися чертами. Глядя на него, уже не возникало ощущения, будто стоишь перед зеркалом.
— Как ты думаешь, он захочет со мной разговаривать? — спросил Кратов.
— Он очень любознательный человек, — уклончиво ответил Сидящий Бык.
— Чем же я могу быть для него интересен?
— Хотя бы тем, что ты — один из немногих ныне живущих, кто испытал на себе его прибор. Испытал и…
— И что?
— И не захотел еще.
— Это было нетрудно, — сказал Кратов. — Мне не понравилось быть машиной.
— Были такие, кому понравилось.
— И что же с ними стало?
— Почти все они умерли неестественной смертью. Еще полсотни шагов спустя Сидящий Бык вне всякой связи с предыдущим сказал:
— Тебе привет от Бубба.
— Бубб передает мне привет? — изумившись, переспросил Кратов.
— Буквально, разумеется, нет, — поправился человек-2. — Но он вспоминал о тебе часто и с большим пиететом. Поскольку моя специализация — ксенология, то какое-то время местом моей работы был Церус I с его урсиноидами. Как представляется, в конце концов Бубб проникся ко мне доверием. Он даже посвятил мне прелестный стишок:
Лишь тебя увижу —
Взять хочу здоровый дрын,
С силой врезать меж рогов.
Только не достать мне дрын,
И подняться лень…
— Как ты думаешь, он понял, что ты — это не я?
— В каком смысле? — сдержанно удивился Сидящий Бык. Потом кивнул: — А, ты имеешь в виду — понял ли он, что я не человек…
— Значит, ты работал с урсиноидами уже не под моей личиной?
— Ну, разумеется. Ординарному ксенологу маскироваться под мэтра некорректно.
— Это я — то мэтр?!
— А то кто же? — фыркнул Сидящий Бык. — Я работал в одном из своих стандартных обличий. Примерно в таком, как сейчас.
— Стало быть, у тебя несколько лиц. Отчего же ты — Сидящий Бык, а не Янус?
— Янус был всего лишь двулик. Здесь я его превосхожу.
— Ты помнишь хотя бы то лицо, которое увидел в зеркале сразу после рождения?
— Естественно. Я увидел то же лицо, что ты видишь сейчас. Для меня оно стало чем-то вроде белого фрака, надеваемого по особо торжественным случаям. Например, по случаю встречи старинного друга.
— Такая честь! — ввернул Кратов.
— В повседневной жизни я ношу другое лицо. Скажем так: более соответствующее стереотипам человеческого восприятия, возникающим при звуках моего имени.
— Смуглая кожа, мощные скулы, — сказал Кратов. — Крупный нос, понятное дело — орлиный. Жесткие черные пряди до плеч. Иногда увязанные в косичку.
— Как видно, ты имел дело с индейцами, — пробурчал Сидящий Бык.
— Среди моих друзей есть и подлинные индейцы.
— Я отличаюсь от подлинных тем, что не увязываю волосы в косичку, а заплетаю. И не в одну, а в несколько. Все, как на старинных картинках. — Похоже, человек-2 снова шутил. Но полной уверенности в том не было. — Возвращаясь же к Буббу… Нет, он ничего не заподозрил. Его звериное чутье здесь спасовало. Если он и впрямь хотел огреть меня дрыном, то лишь затем, чтобы я не вязался к нему с глупыми вопросами в минуты размышлений о вечности.
— Браво! — сказал Кратов. — Наконец-то у Бубба появилось время для медитации!
— Урсиноиды довольно неплохо живут. После того, как по Церусу прокатился огненный вал по имени «Кратов», они стали господствующим видом на всей. Хаффии. — Не видя реакции, Сидящий Бык счел необходимым пояснить: — Хаф-фия — это такой континент.
— В честь— первооткрывателей с Хаффы, — задумчиво поддакнул Кратов.
— Вот именно… Бубб не выделял меня среди прочих ксенологов. Его доверительный диапазон применительно к людской расе оказался шире, чем это бывает у самих людей. Те выделяют нас быстро и практически безошибочно.
— Ну, среди людей тоже встречаются странные экземпляры, — хохотнул Кратов. — К примеру, доктор Артур Клер-монт, начальник миссии на планете Пирош-Ас, принципиально удаляет всякую растительность с головы и лица, никогда не улыбается и строит фразы в соответствии с правилами «демосфенова канона».
— Что такое «демосфенов канон»?
— Не знаю. По-моему, он сам это и выдумал. Удручающая картина…
— Этот ваш доктор Клермонт — просто выпендрюжник, — заявил Сидящий Бык.
— Где ты подцепил это слово?! — ахнул Кратов.
— У тебя, разумеется, — спокойно ответил человек-2. — При первой встрече ты произвел на меня убийственное впечатление… хотя и извинился. В ходе второй встречи ты на моих глазах выпил почти ведро «Карлсберга» и существенно обогатил мой запас русских идиом.
— На то был повод, — Кратов смущенно засмеялся.
— В отличие от человека, который выпендривается, то есть — эпатирует окружающих своим нарочитым, неестественным поведением, мы изначально и ненатужно ведем себя иначе. Мы другие, поэтому для нас то, что вы называете емким словом «выпендреж», вполне органично.
— Да, я заметил: курточка, штанишки — все по погоде… Почему мы идем пешком?
— Потому что здесь нельзя летать. А точнее — снижаться до десяти километров; следовательно, гравитры, с их нормальным пятикилометровым потолком, отпадают. Сразу за стоянкой начинается запретная зона. Есть, конечно, оленьи упряжки, но…
— Олени простудились? — сочувственно предположил Кратов.
— Просто я решил, что тебе захочется прогуляться по снежку.
— Ну, разумеется…
— Видишь эти корпуса? Это лаборатории ментального программирования. Не те цеха и поточные линии, которые ты можешь увидеть на любой ферме по производству биотехнов. Здесь ведутся уникальные разработки. Здесь делают человеческий мозг. Двенадцать лет назад здесь построили мой мозг.
— Тебе двенадцать лет?! — поразился Кратов.
— А ты полагал, что я окажусь твоим ровесником? — пожал плечами Сидящий Бык. — По вашим меркам я подросток-несмышленыш. Но я никогда не был ни младенцем, ни подростком. Я помню себя практически с момента рождения. — Он коротко улыбнулся. — Да и рождения как такового не было.
— Могу я задать совершенно бестактный вопрос?
— А у тебя получится?
— Забавно, — сказал Кратов. — Недавно в том же самом сомневался один чрезвычайно развитый подросток лет четырнадцати. Дело было на детском острове под названием Ферма. Там разводят животных…
— Знаю, — кивнул Сидящий Бык. — Ну, и какой же бестактный вопрос ты хотел задать чрезвычайно крупному подростку лет двенадцати?
— Как долго ты рассчитываешь прожить?
— Это не бестактный вопрос, — заметил Сидящий Бык. — Скорее риторический. Мы не умираем. В нашей функциональной программе смерть не предусмотрена. Речь идет, разумеется, о биологической смерти.
— Но это тело не сделано из вечных материалов! К тому же, ты не слишком бережно с ним обращаешься…
— Должно быть, я не слишком корректно выразился. В этих корпусах создали не мой мозг, а мою личность. А уж потом подыскали ей временный носитель в виде мозга и временное тело. Моя личность бессмертна. Если мозг и тело выйдут из строя, их можно будет заменить.
— Заменить… понятно.
— Не печалься, — сказал Сидящий Бык. — Твоя личность тоже бессмертна. Личность как информационное наполнение мозговых клеток. Просто для тебя еще не создана технология замены мозга и тела. Но над этим работают. Это главная задача. Собственно, мы появились лишь как побочный продукт при решении главной задачи.
— Надеюсь, у тебя нет на этот счет комплексов?
— У меня вообще нет комплексов.
Они стояли перед белой двухстворчатой дверью без ручек и надписей. Сидящий Бык стянул с руки перчатку, подышал на ладонь и прижал к промороженному металлу. Створки бесшумно разошлись, оттуда выкатился клуб плотного пара, который показался Кратову горячим.
— Мы пришли, — сказал человек-2. — Отнесись к нему с уважением. Что бы ты ни думал о его рациогене — сейчас он работает над твоим бессмертием.
— Рациоген тоже был побочным продуктом? — не удержался от шпильки Кратов.
— Полагаю, да, — без тени смущения ответил Сидящий Бык. — Кому нужен всемогущий разум, который умрет?
* * *
— Антропоид, кавказская раса, мужской пол, гипертрофированная мускулатура… Не думаю, что вы мне интересны, — сварливо сказал Морлок.
— Вы удивитесь, но это взаимно, — поклонился Кратов.
— За каким же чертом вы явились?!
— Если наш разговор пойдет в том же ключе — то считайте, что лишь затем, чтобы вы это знали.
Морлок нахмурился и с полминуты старательно жевал губами, что-то для себя решая. Потом сказал:
— У меня для вас десять минут. Считайте это данью любезности. Не выпроваживать же человека, который тащился через весь мир, сам не зная зачем!.. Надеюсь, вам достанет рассудка использовать их с пользой:.
Доктор Теренс Морлок стоял вполоборота, глядя куда-то мимо всего и всех, утолкав руки в карманы крахмально-белого комбинезона. Его пушистая, как у цыпленка, нежно-розовая макушка находилась примерно на уровне кратовского плеча. Кабы не брюзгливые интонации да пренебрежительное выражение лица, он бы вполне мог сойти за Сайта-Клауса. Тем более что лютовавший за стенами лаборатории мороз к тому располагал. Однако рождественских подарков явно не ожидалось.
— Тогда сразу к делу, — сказал Кратов. — Я хочу найти и вернуть рациоген.
Седые брови совершили сложное волнообразное движение, а складки в уголках рта сделались еще горше.
— Рациоген, — наконец промолвил Морлок. Он внезапно развернулся на пятках и двинулся куда-то вглубь лаборатории, между тонкостенных резервуаров в форме шаров из зеркального металла с хрустальными иллюминаторами. Кратову ничего не оставалось, как следовать за ним. — Хм… Который именно?
— Тот, что в свое время не попал на базу «Антарес».
— Я не знаю ни про какую базу «Антарес», — отчеканил Морлок.
Сидевшая возле приборов крупная, коротко стриженая Девушка молча встала — ее лицо с обыкновенными, слегка стертыми чертами ничего не выражало, только взгляд больших серых глаз зацепил Кратова вскользь, — и быстро ушла. Морлок рассеянно посмотрел ей вслед, как будто проводил глазами пляшущую на свету пылинку.
— Возможно, — сказал Кратов. — Возможно, и не знаете. Это тот рациоген, который в 125 году был отправлен со Старой Базы, но по назначению доставлен не был.
Морлок снова хмыкнул.
— Дело давнее, — сказал Кратов. — Никто уже не потащит вас на правеж в комиссию Академии Человека. Никто не отлучит от любимого дела. Все давно закончилось и почти забыто. А я — всего лишь частное лицо кавказской расы…
— Я слишком стар, чтобы бояться этих курьезных комиссий. Когда-то они посчитали, будто мы в чем-то виновны. Они наивно полагали, что нас можно убедить. Как можно в чем-то переубедить человека с убеждениями?! Разумеется, мы не приняли их доводов. Тогда они просто закрыли тему… Прошло столько лет, а я все еще уверен в своей правоте.
«На Пазура он похож, вот на кого! — неожиданно понял Кратов. — Кто бы мог подумать!.. Должно быть, отбор в ряды „Уязвленных“, как обозначал их Дитрих Гросс, шел по признакам кислой физиономии и общей ядовитости речей!»
— Вы думаете, мне нужен этот рациоген? — продолжая Морлок. — Эта древняя, морально устаревшая конструкция с архаичными, вероятно — наполовину распавшимися нейронными— связями и программами? Этот биоэлектронный монстр?! Мы никогда не называли его «рациоген» — этот термин придумали в Академии Человека. Мы называли его просто Прибор… Если бы у меня были силы, были живы Тун Лу и Строппиана, была бы жива наша школа… какой бы Прибор мы сейчас могли отковать! Галактика бы содрогнулась! Я не имею в виду, что представляемое вами химерическое сообщество вдруг затряслось бы в ужасе — мне нет до него никакого дела. Пошатнулись бы основы мироздания. Потому что впервые интеллектуальная мощь стала бы материальной силой. Впервые и на наших глазах возникли бы новые объективные законы природы, с которыми пришлось бы считаться прежним законам.
— Я не собираюсь предлагать вам этот рациоген.
— Тогда чего же вы от меня ждете?
— Я лишь хочу знать, способен ли он выполнить ту работу, для которой я намерен вытащить его из небытия.
— Прибор, юноша, способен выполнить любую работу, — высокомерно произнес Морлок. — Если ему потребуется материальное взаимодействие с окружающей средой — он подыщет себе эффекторы. Как вариант, это могут быть антропоиды кавказской расы… Полагаю, вы не пожелаете солить в нем капусту или понудить его решать транспортные задачи — что с позиций заключенного в нем потенциала одно и то же?
— Три человека, находясь в том самом рейсе, против своей воли стали носителями «длинного сообщения». Четвертым был навигатор Пазур, ваш единомышленник — если вам о чем-то говорит это имя.
— Не говорит.
— Он умер несколько лет назад, и та часть «длинного сообщения», что досталась ему, навеки утрачена. Так что речь идет лишь о троих, чье мозговое вещество перегружено чуждой и недоступной для обработки и анализа информацией. Очевидно, сообщение распределилось неравномерно. Что выразилось для его носителей в последствиях разной тяжести, от психического расстройства до почти полного отсутствия неприятных отклонений.
— Вещие сны? — отрывисто спросил Морлок. — Материализация образов из подсознания? Проскопия?
— Да, да…
— Вы — один из троих?
— Тот, кому досталось меньше всех.
— Так вы — тот самый молодой человек, которому выпало счастье общаться с Прибором. С моим Прибором…
Кратов едва удержался, чтобы не добавить: «И не только с вашим».
— Разве вам не нравится предвидеть ход событий? — с иронией полюбопытствовал Морлок.
— Иногда это меня забавляет! — оскалился Кратов.
— Должно быть, в тот момент вы были счастливы. Вы испытали реальное всемогущество, почти божественную власть над самим собой и окружающим миром. Не так ли?
— Я всего лишь ощущал себя машиной…
— Неправда, это не могло быть так!
— …и как машина я был счастлив.
— Но потом связь разорвалась, и ваш человеческий менталитет продиктовал вам негативные оценки пережитых ощущений.
— Да, мне не полюбилось быть машиной.
— Медиатор… тот, кто подключил вас к Прибору, допустил ошибку. Впрочем, скорее всего, он был недостачно компетентен. Монстр… Ему не следовало разрывать эту связь. Вы могли бы навсегда сохранить свою интеллектуальную мощь. Медиатор запустил не ту программу.
— Программу запускал я, а он лишь отдавал распоряжения.
— Там была сенсорная панель. Центральный сенсор, красный с белой точкой, инициация связи «Прибор-мозг». Вам следовало бы перед этим набрать код главной программы, ввести ключевое слово…
— Прошу вас, доктор Морлок!
— Вы все еще боитесь соблазнов, юноша, — захихикал тот. — И правильно боитесь. Потому что однажды вам может показаться, что лишь Прибор способен помочь в безвыходной ситуации. Хорошо, я промолчу. Это ключевое слово знали только двое! Тун Лу уже умер. А я — буду молчать. Хотя — я уже употреблял это слово в нашей беседе по меньшей мере дважды.
— Не дождетесь, я не стану лихорадочно просеивать все сказанное сквозь сито, чтобы выловить вашу наживку…
«Да нет, — прибавил Кратов мысленно, — конечно же, стану!»
— Ладно, что вы хотите от Прибора? — спросил Морлок. — Чтобы он разгрузил ваши бедные мозги от «длинного сообщения»? Он на это способен. Что бы ни внушали вам господа из Академии Человека, ничто не справится с ментальным программированием лучше Прибора. В конце концов, то, что до неконтролируемой дефекации перепугало этих фарисействующих чистоплюев, — искусственная инициация нейронных программ или, пользуясь общепринятой малограмотной терминологией, «наведенная разумность» — лишь одна из его функций. Признаю — любопытная, но не доминирующая, вскрывшаяся спонтанно, как побочный продукт… — Казалось, Морлок оправдывался перед кем-то, кто, наверное, о нем и думать позабыл и, быть может, давно исчез. Как видно, он и сам поймал себя на этом, потому что остановился па полуслове, часто заморгал и зачем-то вытер рот рукавом комбинезона. После короткой паузы он продолжал вещать, вкладывая в каждое слово огромный заряд сарказма: — Для Прибора кора больших полушарий — всего лишь расчерченный лист бумаги — даже не слишком просторный! — в каждой клеточке которого можно что-то написать, что-то стереть, а что-то и прибрать к рукам… Методика прежняя: вы подключаетесь к Прибору и лично сканируете собственный мозг в поисках латентной информации. Можете просто избавиться от нее. Можете выгрузить в память Прибора, преобразовать к любому из традиционных способов хранения данных — для тех, что возникли за четыре последних десятилетия, потребуется конвертирование, — и подвергнуть анализу. Вы можете все, что только придет вам в голову. Вы снова почувствуете себя всесильным…
— Подите к черту, доктор Морлок! Тот желчно захихикал.
— Вы доставите Прибор на Землю? — спросил он, резко оборвав смешок.
— Нет. Скорее всего — на одну из труднодоступных и малонаселенных планет, из числа недавно открытых. Или на один из законсервированных космических стационаров. Подальше от соблазнов.
— Вы не позволите мне его увидеть? Кратов отрицательно покачал головой.
— Это все равно, что не позволять Шекспиру ставить в «Глобусе» собственные пьесы, — кривя губы, заметил Морлок, — запретить Леонардо любоваться «Джокондой»…
— Согласитесь, что рациоген — не «Джоконда».
— Видите этот уродливый агрегат? Скоро мы научимся переносить в его память человеческую личность со всем ее уникальным опытом, с воспоминаниями и амбициями… а затем помещать в новое тело, созданное по технологии управляемого антропогенеза… и тогда человек наконец станет биологически бессмертным. А бессмертному рано или поздно понадобится другой мозг. Более дружественный к собственному хозяину, со всеми его незадействованными резервами. Как бы вы ни трепыхались, что бы ни выдумывали — вам никуда не деться от всемогущества…
Кратов уже уходил.
— Если у вас что-то не заладится, если вам нужен будет совет, если вы в чем-то засомневаетесь! — крикнул ему вслед Морлок. — Найдите меня, я буду ждать, я помогу. За одну лишь возможность снова его увидеть… Только увидеть — я старый, я могу умереть, и тогда вам никто уже не поможет!
* * *
Сидящий Бык ждал его на стоянке, сидя подле гравитра прямо па снегу в позе лотоса с прикрытыми глазами. Инфернальный ветер хлестал его по лицу, не в силах ничего поделать с этим айсбергом самодостаточности.
Кратов тронул его за плечо, втайне опасаясь, что тот повалится набок, как промороженная чурка. Но все обошлось. Сидящий Бык разлепил смороженные ресницы.
— Как протекала встреча? — спросил он.
— Прекрасно. — буркнул Кратов. — Ты не хочешь говорить об этом?
— Морлок сам тебе все расскажет, если сочтет необходимым.
— Уверяю тебя, он сочтет.
— Я и не сомневаюсь… — Кратов поежился и вдруг сказал с ожесточением: — Как я посмотрю, все, чем вы озаботили Галактику — сплошные побочные продукты. Не хочу даже думать, как нам всем станет весело, когда на свет явится ваш «опус магна»!
— Ну, ты, по крайней мере, будешь доволен, — мягко возразил Сидящий Бык.
— Ха! Я уже дрожу — не то от сладостных предчувствий, не то от этой чертовой вечной мерзлоты!
— Баффинова Земля — не место для слабаков. Поэтому нам редко докучают праздными визитами. И еще мы сильно экономим на криогенных установках… Речь шла о рациогене?
— Ты не менее своего творца любознателен, брат мой…
— Хочу вернуть тебе то, что ты забыл в нашу первую встречу. Твой маленький амулет.
Сидящий Бык разжал ладонь. Брелок, черный деревянный дракончик с планеты Финрволинауэркаф.
— Ты уверен, что тебе больше не понадобится удача? — спросил Кратов.
— А ты? — усмехнулся человек-2.
