ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Пришедший первым
1
— Ваш ход, мастер!
Кратов открыл глаза. Оказывается, он успел задремать за то время, пока противник обдумывал, куда бы ему двинуть свои войска. И даже увидел какой-то сон, припомнить который, конечно же, сейчас вряд ли смог бы.
— Я переместил Зеленого Колдуна на черное поле в секторе 1025, а Красную Даму — на лужайку перед замком Трех Секретов, — любезно пояснил Шойкхасс.
— Сильный ход, — заметил Кратов. — Вы поставили меня в затруднительное положение.
Слова были необязательны и пусты. Просто чем-то нужно было заполнить образовавшуюся паузу.
— Тактика игры и заключается в том, чтобы беспрестанно ставить противника в затруднительное положение.
— Скорее — это одно из многих маленьких удовольствий игрового процесса…
Шойкхасс выпростал из переплетения золотистых нитей, что образовывали вокруг его тела некое подобие кокона, верхнюю конечность и нарисовал на своем лице контуры улыбки. В ксенологии это именовалось корявым термином «мимиграфика». Как и у всех тоссфепхов (экономя фонетические усилия, люди величали их когда унижительным прозвищем «тоссы», а когда ласковым «тосики» в зависимости от контекста), его яйцевидный, туго обтянутый молочно-белой блестящей кожей череп начисто лишен был мимических мышц.
— В наших мирах Зеленого Колдуна чаще называют Дремлющим Богом, — сказал Шойкхасс. — Кажется, у людей есть пословица: не будите спящего тигра…
— Собаку, — поправил Кратов. — Наши дома спокон веку охраняли млекопитающие. Хотя, возможно, у какого-то из народов, населяющих Землю и планеты Федерации, в пословице фигурирует именно тигр. Существовали нации, которые боготворили тигров, а собак употребляли в пищу. Какая угроза может исходить от бульонного мяса?.. К рептилиям же мы питали извечное недоверие.
— Вот как? — Длинный, оканчивающийся заботливо изостренным когтем палец начертил вертикальные линии в тех местах, где у людей находились брови. — В таком случае, вы и со мной должны чувствовать себя настороже.
— Так и есть. Разве можно чувствовать себя непринужденно за игровым полем с таким соперником, как вы, советник Шойкхасс?
— Нельзя, — согласно покивал тот. — Я не позволю вам расслабиться. Малейшая оплошность — и вы в Зоне Забвения.
Кратов покосился на Зону Забвения. Там уже прохлаждались две его фигуры боевой единорог и малый сфинкс.
— Ничего, — сказал он, — У меня еще есть в запасе дватрикстера.
— Один, — безжалостно напомнил Шойкхасс. — У вас остался только один трикстер. Первого вы использовали позавчера, на Эфирном Поле.
— Да, я забыл…
— Вы не забыли. Вы просто решили проверить меня. Вы не доверяете рептилиям. А мы ничего не слышали о млекопитающих вот уже несколько миллионов лет.
— И тут явились мы…
— И тут явились вы.
— …и все опошлили, — Шойкхасс стремительно очертил скабрезную ухмылку: он неплохо знал земные анекдоты, а чувство юмора, хотя и достаточно своеобычное, было у него почти человеческим. — Эволюция — дама капризная. Ей нет нужды всюду следовать одним путем. Как и вашей Красной Даме…
— Кстати, и вашей Пурпурной Леди…
— На Земле динозавры вымерли, а рептилии деградировали. На Тоссханне все сложилось иначе.
— А ведь наши миры так похожи!
— Просто удивительно… Поэтому мы оба здесь.
— Исключительно поэтому.
Это была удивительная беседа. Они обменивались куртуазными репликами, цепляя одну за другую, нанизывая слово на слово, словно плели нескончаемое кружево из малозначащих событий и образов. Как будто в этом гигантском, совершенно пустом зале одновременно творилось две игры, и не разобрать было, где прерывалась одна и продолжалась другая. Красная Дама перемещалась в меловой период и приканчивала на корню стада ничего не подозревавших динозавров. Орды Чингисхана огнем и мечом прокатывались по черным и белым полям, чтобы сгинуть без следа в Зоне Забвения. Под высокими сводами порхало эхо экзальтированных спичей Гитлера и Сталина, перемежаемое стуком фигур по игровому полю… Шойкхасс, совсем по-человечески заложив пару конечностей (кажется, среднюю) за спину, убрел в дальний конец зала, где за стрельчатыми окнами можно было видеть медленно разворачивающийся внизу зеленовато-голубой шар в тонком ореоле атмосферы. Кратов тоже оторвал седалище от кресла и неспешно обошел сложившуюся композицию по периметру. «Бросить бы все к чертовой матери, вернуться на стационар «Протей», залезть в горячую ванну… выпить холодного пива… уснуть и видеть сны. И пускай Пурпурная Леди сама подкараулит Красную Даму в укромном уголке Эфирного Поля и выцарапает ей зенки».
— Однако же, неплохая мысль, — буркнул он под нос.
И пихнул эту распутную бабенку в пурпурной мантилье в сторону Трех Секретов.
2
— Так, что у нас? — быстро спросил Моргенштерн.
— Пурпурная Леди скрадывает Красную Даму возле замка Трех Секретов, — с трудом ворочая языком, сказал Кратов. — Зеленый Колдун прет к Свирели, как танк. Боюсь, мой Дождевой Маг его упустил.
— Я тоже этого боюсь… — Моргенштерн запустил пальцы под жидкую бородень и почесал шею, — Наша прошлая домашняя заготовка себя не оправдала Чертов ящер. А где вы оставили второго единорога и малого сфинкса?
— Единорог утомлен и жует сено в хлеву на ферме Двенадцати Сосен. А малый сфинкс загадывает свои загадки призракам в Зоне Забвения.
— Ничего, — сказал Моргенштерн без особой уверенности. — Еще не все потеряно, у вас ведь есть трикстер.
— Но позиция не так плоха, чтобы пускать ею в ход.
— Мы и не станем этого делать… до поры. Мы что-нибудь придумаем… с Дождевым Магом.
Моргенштерн поманил пальцем — к видеалу, воспроизводившему позицию, как ее оставили игроки перед уходом па перерыв, подкатил когитр в необычной для такого рода техники форме шара. Гроссмейстер прихватил его с собой прямо с Земли, отказавшись от услуг местных кладезей мудрости «Бен Бецалель и его верный маленький Голем…» — подумал Кратов. Натан Моргенштерн и впрямь походил на легендарного пражского раввина — если бы тот вдруг оставил опасное баловство с чернокнижием и на старости лет решил предаться радостям жизни Кратов постоял над этой неразлучной парочкой, скептически обозревая мелькавшие на экране сценарии поведения Дождевого Мага. По его скромному разумению, это был тупиковый ход событий. Впрочем, сейчас он соображал настолько мало, что вряд ли годился Моргенштерну не то что в советчики, а и в мальчики для подавания прохладительных напитков. Поэтому он просто торчал позади, как декорация (а вернее сказать: как большой, в натуральную величину, насквозь глиняный и очень тупой Голем), усиленно моргая свинцовыми веками, и дожидался, пока не появится Урсула н не заберет его в свои владения.
Урсула не запозднилась, молча взяла его за локоть и повлекла за собой. Они шли пустынными коридорами «Протея», и никто не попадался им навстречу. То ли все были заняты своими делами, то ли сказано было не путаться под ногами, то ли по локальному времени была глубокая ночь. Распахнулась белая дверь («Повелитель Туманов перемещается на белое поле», — автоматически отметил Кратов), заботливые руки подхватили его, во мгновение ока избавили от одежды, уложили — ложе было не мягкое, и не жесткое, а в самый раз «Подождите, попытался было протестовать Кратов, — мне нужно поговорить с Данбаром». Но сопротивляться Урсуле он был не в состоянии и в лучшие времена. «Спаты» просто прикрикнула на него эта колдунья и легонько ткнула ладошкой в лоб. Как будто заботливо подтолкнула его, стоящего на самом краю пропасти беспамятства.
И ему не оставалось ничего иного, как ухнуть в эту пропасть вниз головой. Голова налита была чугунной тяжестью и прекрасно справлялась с ролью гири.
Он закрыл глаза…
3
И тут же открыл.
По крайней мере, ему так показалось.
Но вместо Урсулы в изголовье уже сидел, аккуратно уложив пузо на колени, директор «Протея» Фергус Данбар. Огромный и уютный, в окладистой русой бороде, при располагающей к доверительным беседам лысине в венчике из пышных русых кудрей, как всегда в ковбойке с закатанными рукавами и просторных джинсах на помочах и с расстегнутой верхней пуговицей. И, как всегда, смотрел на него с нескрываемым любопытством.
— Однажды вы объясните мне, зачем ксенологу такие мышцы, — сказал он.
— Никто не рождается ксенологом, — улыбнулся Кратов. — Как наши дела, Фергус?
— Безнадежны, — отвечал тот с ангельской улыбкой.
— Так же, как и вчера?
— И даже еще хуже.
— Аминь…
Кратов пружинисто вскочил сразу на обе ноги Данбар слегка посунулся назад, поглядывая на него, как па расшалившегося теленка, — и подошел к видеалу, имитировавшему распахнутое настежь окно. Сквозь наивные ажурные занавесочки пробивалось живое, теплое свечение плывшей под стационаром планеты. Полтыщи километров до прекраснейших бескрайних лугов, поросших густой зеленой травой, до изумительних лесных массивов с изобилием целительной хвои, до спокойных теплых морей с прозрачными изумрудными водами…
— Материковая Аркадия, — сказал Кратов. Данбар привстал со своего кресла, заглядывая ему через плечо.
— Угу, — согласился он. — Жемчужное море, Берег Русалок.
— Они назовут это по-другому.
— Да уж наверное…
— Я даже знаю как. Я видел их карты.
— Не надо, — попросил Данбар. — Не хочу я слышать эти названия… в которых одни шипящие да свистящие.
— И не станет в Галактике планеты по имени Сиринга, — безжалостно продолжал Кратов. — А появится планета по имени Хиуссоахасас.
— Прекратите, Констатин! — сказал Данбар. — Что за нужда вам травить душу?!
— Азарт обостряет чувства, — промолвил Кратов. — А злость — сестра азарта.
— Не хватало, чтобы вы обозлились на целую разумную расу, — проворчал Данбар. — Если бы разведчики тоссфенхов пришли сюда первыми, мы бы и слыхом не слыхали про эту планету.
— Но они не пришли первыми. Они пришли одновременно с нами. И я не хочу отдавать им Сирингу.
— А уж я — то как! — вздохнул Данбар.
— И я даже не могу как следует на них разозлиться!
— И я тоже.
— Вы нашли мне то, о чем я просил?
— Угу. — Данбар выудил из нагрудного кармана ковбойки кристаллик в золотой оправке и перебросил Кратову. — У вас широкий спектр интересов. Я даже не поленился и сам все это просмотрел. Ни одного упоминания о рептилоидах вообще и тоссфенхах в частности!
— В середине XXI века человечество серьезно полагало себя одиноким во вселенной, — пояснил Кратов. — Перед ним стояли совершенно иные проблемы.
— Счастливцы! — Данбар вздохнул еще горше. — Не ведать о тоссах и считать, что есть какие-то проблемы!
4
— Ганс! — окликнул Кратов.
Долговязый, угрюмого вида драйвер в мешковатом комбинезоне и шелковой куртке поверх всего (на спине был вышит беснующийся золотой дракон с вываленным алым языком), остановился и спросил грубовато:
— Ну, чего еще?
— Поди-ка сюда.
Ганс утолкал руки в карманы и вразвалочку приблизился.
— Ну? — буркнул он без особенного радушия.
— Летал? — строго осведомился Кратов.
Драйвер внимательно изучал гладкую, без видимых изъянов, поверхность потолка. Когда ему наскучило это занятие, он переключил внимание на пол у себя под ногами.
— Я задал вопрос, — свирепо напомнил Кратов.
— Ну, летал, — чуть слышно проронил Ганс.
— Засранец, — энергично сказал Кратов. — Орел хренов. Из Галактики нешто хочешь вылететь?
— Еще чего, — проворчал тот.
— И ведь вылетишь. И не то обидно, что вылетишь, хоть и драйвер ты, по отзывам, не самый скверный. А то, что репутацию ты нам запятнаешь. Опачкаешь, можно сказать, перед лицом партнеров по контакту все живые души, что есть на «Протее», своим беспримерным раздолбайством.
Ганс уперся взглядом в дальний конец коридора, ничему не возражая.
— Садился? — продолжал дознаваться Кратов.
— Нет, — прошептал Ганс.
— Врешь.
— Богом клянусь…
— Да ты в бога не веришь.
Драйвер обиженно вскинул подбородок:
— Я, блин-оладья, добропорядочный христианин, православный!
— Ладно, раб божий, — смягчился Кратов. — Где хоть летал-то?
— Где, где… — пробубнил Ганс. — Где всегда… над Аркадией.
— Еще где?
— Ну, еще над Огигией немножко.
— Тебя кто-нибудь видел? Я имею в виду — из патруля тоссов?
— Меня и наши, блин-оладья, не увидят, — горделиво заявил Ганс.
— А сам-то что видел?
Драйвер мечтательно прикрыл глаза.
— Красиво там… — промолвил он после продолжительной паузы.
— Это я знаю, что красиво. А как красиво? И что красиво?
Ганс снова зажмурился. Его обычно мрачная физиономия сделалась совершенно детской.
— Очень красиво, — ответил он. — И все красиво.
— Иди уж, православный, — хмыкнул Кратов.
Драйвер с видимым облегчением нырнул в ближайшую дверь. Кратов посмотрел на часы: до истечения тайм-аута ему оставалось сорок минут. А он уже отдохнул, набрался сил, получил указания от гроссмейстера Моргенштерпа (вопреки ожиданиям, тот все же придумал, как реанимировать увядшего было Дождевого Мага и усилить позиции Пурпурной Леди), испортил настроение хулигану-драйверу и еще располагал изрядным запасом свободного времени. Он не спеша двигался по коридору в сторону гибкого переходника, соединявшего «Протей» со стационаром тоссфенхов (тот носил гордое имя «Эштапсаптеокх», что переводилось как «Закованный в угольно черную чешуйчатую броню» и примерно соответствовало действительности). Навстречу ему попалась стайка молодняка, в которой добрую половину составляли ксенологи, значительная часть приходилась на долю резервных операторов, а остальные были положительно незнакомы. Юнцы и юницы, как им и положено, галдели на все голоса. Завидя Кратова, они почтительно приумолкли и расступились.
— На гильотину, доктор? — участливо спросил кто-то.
— На нее, родимую, — в задумчивости ответил Кратов.
— Как там единорог? Не отдышался еще после Грота Девяти Черепов?
— Да уж скоро отдышится Позади него прозвучало негромкое:
— Мягко вам грохнуться, доктор.
Кратов рефлекторно вскинул над головой два растопыренных пальца. И уже свернув за очередной поворот, вдруг понял, что его проводили традиционным плоддерским напутствием.
Определенно, в этой Галактике ничего нельзя было утаить от любопытствующих…
За поворотом его поджидал Том Ван Тендер, комиссар Звездного Патруля. Стоял, заложив большие пальцы за широкий кожаный ремень, широко расставив ноги в голубых форменных брюках, заправленных в высокие сапоги, соблюдая на морщинистом, темном от «загара тысячи звезд» лице выражение полного равнодушия.
— Вам бы платок на шею. Том, — сказал Кратов. — и два кольта за пояс. А вместо шлюза позади вас хорошо смотрелся бы добрый салун, с выпивкой, девочками и мордобоем.
— Благодарю вас, сэр, — сказал Вам Тендер. — И, если можно, звезду шерифа на грудь. Мне об этом уже говорили.
— Кто же это такой проницательный? — сдержанно изумился Кратов.
— Вы, сэр.
— Возможно… Что-то случилось, Том? — Можно сказать и так. Мы засекли два легких катера тоссов. что намеревались снизиться ниже контрольной зоны над Огигией.
— И, разумеется, сбили, — понизив голос, предположил Кратов.
— Нет, сэр, — невозмутимо возразил Ван Тендер. — Эго запрещено уставом Звездного Патруля и протоколом о всеобщем моратории на углубленные исследования планеты Сиринга от десятого марта сего года. Мы воспрепятствовали нарушению контрольной зоны посредством вытесняющего маневрирования, а после известили об инциденте командора Шхеактэушха и советника Шойкхасса. Я счел, что и вам будет небесполезно знать об этом… в вашей игре.
— Вы поступили правильно, комиссар, — с чувством сказал Кратов.
— Благодарю вас, сэр.
Кратов испытующе поглядел на комиссара.
— Послушайте, Том, — сказал он. — А как там наши драйверы — не пошаливают?
Ван Тендер выдержал красноречивую паузу.
— Пет, сэр, — наконец ответил он, не моргнув глазом. — Такое вряд ли возможно. Наши драйверы относятся к заключенным соглашениям и протоколам со всей возможной ответственностью.
— Разумеется… — брюзгливо сказал Кратов и повернулся, чтобы уходить.
— Мягко вам грохнуться, сэр, — с чистым сердцем пожелал ему Ван Тондер.
«И ты, Брут», — подумал Кратов, салютуя двумя распяленными пальцами.
Уже возле самого шлюза, за которым заканчивалась территория Федерации и начиналась нейтральная зона, его встретил директор Данбар. К его обычному наряду довольно неожиданным образом добавился галстук.
— Доктор Кратов, — сказал он значительным голосом. — Разрешите представить вам наших гостей с Земли.
И совершил рукой изысканный жест в сторону двух незнакомцев, что без большой храбрости выглядывали из-за его широкой спины.
— Шлыков, Герман Александрович, — поклонился, выходя на свет, невысокий, ухоженный, весь составленный из разнообразных округлостей молодец, примерно одних с Кратовым лет. Его безукоризненный кремовый костюм слабо гармонировал с рабочими интерьерами «Протея». Длинные светлые пряди гладко зачесаны назад, па лице застыла благожелательная улыбка. — Я представляю информационное агентство «Пданетариум». Это одно из крупнейших агентств Федерации…
— Ева-Лилит Миракль, — бесцеремонно прервав его, назвалась худая, угловатая девушка в бесформенном длинном свитере из разнопестрой пряжи, из-под которого торчали голые острые колени (на правом колене имела место свежая ссадина). Черные проволочно-жесткие волосы были всклокочены и, кажется, неважно вымыты. Запавшие черные глаза глядели неприветливо и настороженно. Над большим ртом без следов помады топориком нависал огромный для такого узкого личика нос. Голос был хриплый, как бы простуженный. Рядом с лощеным Шлыковым эта девица смотрелась сущей ведьмой. — Информационное агентство «Экстра-Террестриал». — При этом имени Шлыков состроил едва приметную брезгливую гримасу. — Знаете такое?
— А как же! — соврал Кратов. — Добро пожаловать, — прибавил он без особенного энтузиазма.
— Человечество проявляет большой интерес к событиям вокруг Сиринги, сказал Шлыков. Похоже, он загодя приготовил этот спич. — Наше здесь присутствие тому порукой. «Планетариум» в моем лице желал бы получить эксклюзивную информацию из первых уст. Как вы знаете, на Земле по-разному относятся к тому, что происходит в межзвездном эфире. Наша цель — убедить их, что люди, работающие в Галактическом Братстве, не забывают и об интересах родной планеты…
— Пожалуй, на этом наше знакомство с доктором Кратовым прервется, вмешался Данбар. — Сейчас он направляется на очередной раунд переговоров с представителями наших коллег тоссфенхов. А уж вернувшись, ответит на ваши вопросы со всей присущей ему откровенностью.
— А можно мне с вами? — насморочным басом спросила Ева-Лилит.
— Нет, нет, — поспешно сказал Данбар, опережая изготовившегося было продемонстрировать «присущую ему откровенность» Кратова. — Сейчас мы с вами посетим смотровую площадку, где можно полюбоваться красотами Сиринги в натуральных цветах и объемах.
Кратов кивнул журналистам и набрал на кодовой панели длинную комбинацию из символов графического астролинга. Диафрагма люка бесшумно разошлась, открывая проход в нейтральную зону.
— Константин, — сказал ему вдогонку Данбар, — Мягко вам грохнуться.
5
— Сильный ход, — сказал Шойкхасс раздумчиво — За ним чувствуется большой опыт и глубокие познания в комбинаторной теории. Наверняка за этим стоит господин Моргенштерн…
— Вы знакомы? — спросил Кратов, уходя от прямого подтверждения.
— Заочно Лет восемь назад мы даже сыграли одну партию по ЭМ-связи. Это было прекрасно и чрезвычайно утомительно На каждую транспозицию уходило по два-три заката.
— Я не покажусь бестактным, если полюбопытствую об исходе той игры?
— Мы прекратили партию где-то на середине Каждый из нас полагал, что его позиция ведет к успеху К тому же, мы оба довольно откровенно применяли тактику блефа — а это требует чрезвычайной осмотрительности и предполагает личный контроль за ходами оппонента — и уже запутались, кто и где сплутовал Эти игры по галактической сети — весьма дорогое удовольствие.
— А как у нас обстоят дела нынче? Ведь вы, я полагаю, не отказались от блефа раз и навсегда?
Шойкхасс нарисовал саркастическую улыбку, как он ее понимал, один уголок рта приподнят, другой опущен.
— Тактика блефа строится на убеждении противника, что никакого блефа нет и в помине Угадайте с двух раз, что я отвечу на ваш вопрос?
Кратов хохотнул.
— И примите к сведению, что к моменту отказа от продолжения партии у каждого из нас на руках было по меньшей мере четыре трикстера, — продолжал тоссфенх. — Какой нормальный гроссмейстер в здравом уме станет вести честную игру с такими фигурами?! У нас же с вами, как мне представляется, не больше одного. Или я ошибаюсь?
— Тактика блефа предполагает, что я с пеной у рта пущусь заверять вас в вашей прозорливости, — резвился Кратов.
Рептилоид навис над игровым полем. Все три пары его рук раздумчиво шевелились над замком Трех Секретов.
— Что вы замышляете, мастер? — рассуждал он. — К чему эти эволюции вашей Пурпурной Леди? Ведь это же цвета ей явно не присущие и не подобающие…
— На этом и строится комбинация, содержание которой я вам не открою ни за какие коврижки. Вам же знакомо неудержимое влечение к контрастам, если угодно — к катахрезам и оксюморонам. Раса тоссфенхов никогда не питала пристрастия к зеленому и голубому. Ваши цвета — красный и песочно-желтый. Цвета тоссханпских ландшафтов и растительности. На Уссхесайсе и Эссиухше, как мне известно, примерно та же затейливая гамма…
— Вы прекрасно осведомлены о будничных реалиях наших миров.
Кратов едва удержался, чтобы не брякнуть: «Благодарю вас, сэр».
— Это моя работа, — скромно заметил он.
— Я слышал, что у людей предпочтения все же не в пример шире, — сказал Шойкхасс. — Закутанная в хлорофилловую вуаль Земля. Красный Марс. Черная Венера. Желто-зеленая Амрита. Серо-стальной Титанум. Пепельная Магия и дождливо-голубая Эльдорадо… Люди способны привыкнуть к любому небу и любой тверди. Страсть к разнообразию и боязнь рутины — в их крови. Красного, кстати сказать, цвета… Отчего же они так рвутся заполучить еще одну Землю? Или с той, первой, у них неладно? Она неизлечимо больна, и людям необходимо привычное глазу, заранее обустроенное местечко для отступления?
— Ваши информаторы преувеличивают недуги моей родины. Земля не так благополучна, как нам хотелось бы По кризис, кажется, миновал, и планета на пути к выздоровлению. Серо-желтые пятна лишаев-пустынь возвращаются в естественные пределы, а в перспективе должны и вовсе исчезнуть. Я и сам вырос среди степей и песков, но сейчас там, где прошло мое детство — зеленые сады. Что же до еще одной Земли… Сиринга и вправду похожа на Землю. И мне больно было бы думать, что этот прекрасный мир кому-то придет в очень умную голову перекроить по своему усмотрению. Содрать с него одежды из зеленого шелка и напялить грубый красный балахон.
— Вернее было бы сказать: красные доспехи рыцаря… Нас не страшат долгие и тяжкие труды, если они ведут к ослепительной цели. В этом заключен удивительный парадокс нашего менталитета. Вы должны знать, что три наших мира давно и серьезно перенаселены. Чего не скажешь о мирах Федерации… Побывайте на Тоссхапне, где зародилась наша раса. И вы увидите, на какие чудеса изобретательности способен разум, чтобы отвоевать себе жизненное пространство. Посетите Эссиухш, чтобы узнать, с чего мы начинаем и куда придем. Тоссфенхи терпеливая и трудолюбивая раса. Но мы не питаем страсти к перемещениям в пространстве.
Мы домоседы. Иное дело — вы, люди. Темпы вашей галактической экспансии достойны уважения. Они поражают и кое у кого вызывают настороженность. Подумать только: расстояние от Земли до Тайкуна, ее удаленнейшей колонии, составляет тридцать тысяч световых лет! Ваши корабли носятся по просторам вселенной, как по волнам маленького внутреннего моря! Прыжок с одного края мироздания на другой для вас обычное дело, каботаж! Что вам Хиуссоахасас? Так, случайная находка, сколько их еще будет? Он даже не слишком выгодно расположен, в стороне от излюбленной вашей трассы Земля — Титанум. Между тем, с нами все обстоит иначе. Мы ждали эту планету. Мы вычисляли ее и целенаправленно искали. Пригодная для обустройства и заселения планета в каком-то десятке светолет от метрополии — это сущий дар богов нашей неспешной, основательной в поступках расе…
— Я размышлял на эту тему в минуты досуга, — кивнул Кратов. — Быть может, мы с вами, уважаемый советник, играем не в те игры. Чем строить друг другу козни на Эфирном Поле да загонять иллюзорные фигурки в Зону Забвения, не лучше ли нам обсудить некий совместный взаимовыгодный проект, в котором тоссфенхи бы выступили управляющим началом, а люди — движущей силой?
Шойкхасс подрисовал своим глазам иронический прищур.
— Вы предлагаете сделку? — спросил он.
— Ничего дурного в том не вижу.
— Я что-то упустил в игровой позиции? Мне она не кажется проигрышной для вас… в настоящий момент.
— Я и не собираюсь капитулировать. Более того: я абсолютно уверен в победе, потому что вы еще не знаете силы моего трикстера.
— Да знаю я! — рептилоид сразу четырьмя руками совершил отметающий жест. Что недвусмысленно указывало на его внутреннее волнение.
— Скажем, мы могли бы силами нашей Звездной Разведки в обозримые сроки найти планету, целиком отвечающую вашим представлениям о благополучии, в пределах разумной досягаемости для ваших колонистов, и передать цивилизации тоссфепхов… на необременительных для обеих сторон условиях.
— Планетарная концессия?
— Она самая И даже с правом выкупа имущества, сиречь планеты, спустя некоторое время.
— И что же это будет за срок?
— Скажем, тысяча земных лет… или вдвое меньше. Как договоримся.
— В чем же ваша выгода?
— Скажем, две сотые части добываемого сырья.
— Это все?
— Обучение наших специалистов вашим технологиям терраформирования.
— Допустим. Что еще?
— Клянусь хвостом святого Итсеасша — практически все!
— Вы даже посвящены в тайны нашего пантеона, — одобрительно покачал матовым черепом Шойкхасс. — И кажется мне, я знаю, о чем идет речь.
— Это секрет полишинеля. Разумеется, о Паворе.
— Вы так и не решились начать его колонизацию сами?
— Ну, права на Павор заявлены надлежащим образом и давно утверждены. Эта планета наша со всеми се потрохами… а мы до сих пор не ведаем, что у нее за потроха. Руки не доходят.
— Руки не доходят — или опасаетесь прокола, как на Псамме?
Кратов помолчал, внимательно разглядывая лицо-маску рептилоида. Тот даже не пытался придать окостенелым чертам хоть какое-то выражение. «Кажется, в этом уголке Галактики все знают о моем плоддерстве…»
— И это тоже, — сказал он наконец. — Мы вложили в Псамму диких размеров средства, которые пошли прахом. Но у Павора есть громадное преимущество, он необитаем.
— Значит, там есть проблемы с атмосферой?
— Не более существенные, нежели на Уссхесайсе двести лет назад…
— Неплохо. Вы сбываете с рук повисший мертвым грузом мир, получая с того постоянный доход натуральными продуктами и технологиями. Взамен вам достается любезный вашему сердцу «голубой ряд», да еще рычаг для политического контроля над целой цивилизацией.
— Мы никогда не злоупотребляли политическим контролем. Такого рода рычаги не созданы, чтобы ими баловались.
— Это правда. Даже когда на Ггейгтуу сменился режим правления, вы не напомнили о своих правах: на две их лучших планеты. А спокойно продолжали получать свой процент…
— Вот видите, мы — расчетливые и сдержанные партнеры.
— Это и есть ваш второй трикстер, о котором вы оговорились в прошлую нашу встречу?
— Скажем так: это один из моих вторых трикстеров.
— Буду с вами откровенен. Меня вполне устроила бы такая сделка. Меня — как состоятельного аристократа, обладателя значительной недвижимости как на Тоссхапне, так и на Уссхесайсе. Еще одна планета не изменит моего имущественного и сословного положения. И я не имея права объявить о согласии с ходу, отложу его оглашение до следующего раза. Мне тоже нужно посоветоваться со своими консультантами… — Шойкхасс поиграл пальцами возле висков, будто раздумывая, какую же ему мину обозначить на сей раз. И, наконец, изобразил узенькие лукавые глазенки. — Ну, а если я предложу такую формулу: концессия на Павор — одно, а спор за Хиуссоахасас — другое? Давайте отделим пиво от мух. Ведь мы, как и вы, тоже непрочь выйти из этой ситуации с двумя мирами в кармане вместо одного! Будете ли вы огорчены настолько, что откажетесь от. дальнейших переговоров о Паворе?
— Я буду огорчен, — мрачно сказал Кратов. — Но, конечно же, не настолько. Не стану же я, в самом деле, шантажировать целую расу!
— На это я и рассчитывал. — Пальцы Шойкхасса изобразили лукавую ухмылку. Но, дабы эта психологическая пилюля не показалась вам чересчур юрькой, напомню: не я принимаю окончательные решения. Возможно там, наверху, решат, что… э-э… голубь в небе не так хорош, как чижик в руках.
— В небе положено быть журавлю, — поправил Кратов.
— А в руках — просто чижик, или таки чижик-пыжик? Я не настолько сведущ в земной фауне, как желал бы.
— Воробей, — мстительно добавил Кратов — Чижик-пыжик занят иным. Пьет водку.
— А, помню! — оживился Шойкхасс. — Пьет, а как же! Из фонтана, кажется… Но вернемся же к игре. Мне не нравятся ваши маневры возле моих фаворитов. Не затем ли вес это затевается, чтобы отвлечь мое внимание от каких-то еще более неприятных интриг в удаленных секторах? Вроде Двенадцати Сосен или Вулкана Страстей? Не несется ли кто наперерез моему Зеленому Колдуну из области Теней Прошлого? Или… — он сплел сразу двадцать своих пальцев над головой в некое подобие «кошачьей колыбельки», — уж не придумали ли вы, как выпростать своего боевого зверя из Зоны Забвения?!
— А разве такое возможно? — спросил Кратов самым бесхитростным тоном.
— В этой игре возможно все, мой друг… — Тоссфенх разогнулся и встретил Кратова прямым взглядом — глаза в глаза. — Вот сейчас я сделаю очередной ход, который поставит вас в тупик… а в это время какой-нибудь из бесчисленных ваших кораблей наткнется на точно такую же планету… как вы это называете… «голубого ряда». Хотя правильнее было бы говорить: «зеленый ряд». Ведь вы души не чаете в хлорофтле, это фундамент вашего метаболизма… Так вот: наткнется ваш разведчик на эту планету-близнец и беспрепятственно предъявит на свою находку право «пришедшего первым»! И окажется перед вами на весах целых две планеты голубого ряда Как поступите вы тогда? Пожертвуете ли вашими убеждениями? Отдадите нам Хиуссоахасас, чтобы поскорее заняться тем, что само идет в руки? Или продолжите эту изнурительную игру в Пришедшего Первым?
— Послушайте, советник, — осведомился Кратов. — А у вас самого — сколько трикстеров в загашнике?
6
— Марк, все материалы по Павору — мне на ладонь, и очень быстро!
— Через полчаса, — сказал торговый атташе Марк Ларокк, кругленький, лысоватый и немного пучеглазый.
— Хорошо. Я буду у Урсулы. А если она к тому времени меня убаюкает положите в изголовье.
— Есть сложности, — вздохнул Ларокк, уложив руки на пузике. — Павор по праву «пришедшего первым» является собственностью частной компании.
— Разве его нашла не Звездная Разведка?!
— Увы, звездоходы не вездесущи… Первыми на Павор набрели вольные охотники из «Гала-Никель». Кратов обхватил голову обеими руками.
— Это как раз та проблема, которой мне сейчас недоставало для полного счастья, — объявил он.
— Если хотите, я займусь ею, — предложил Ларокк.
— Хочу, — сказал Кратов. — За тридцать процентов агентского вознаграждения.
— Мне и двадцати достаточно. Я окручу эту парочку из спортивного интереса!
— Тихо, тихо, — Кратов сделал предостерегающий жест. — Тоссы еще не подтвердили своего энтузиазма.
— А куда они денутся! — пренебрежительно фыркнул Ларокк.
— Марк, вы что-то знаете? — насторожился Кратов. — Я имею в виду: что-то, чего не знаю я, но знаете вы, и еще тоссфенхи?
— Вы тоже могли бы знать, если бы углубленно занимались мониторингом сырьевых ресурсов… Когда парни из «Гала-Никель» набрели на Павор, то поначалу прыгали до потолка, а чуть позже желали бы лечь на грунт. На планете подтверждено около двухсот открытых месторождений трансуранов, в числе которых чрезвычайно редкие элементы, например — нептуний, и даже лукашиний и шаламовий в форме устойчивых изотопов. А что творится в его недрах, одному богу известно.
— Кажется, я сболтнул советнику Шойкхассу лишнее, — проворчал Кратов. Павор вполне пригодится нам самим.
— Подождите, я не закончил. В «Гала-Никеле» сразу поняли, что в одиночку такое чудище не разработают. А держать его в кармане для коллекции экономически неэффективно. Они объявили вначале закрытый тендер на долгосрочную аренду Павора, потом открытый — о котором маркетологи Тоссханна просто обязаны знать — но, видать, пожадничали, и в результате остались ни с чем. Вдобавок, Звездные Разведчики очень удачно для Федерации и самым роковым образом для «Гала-Никеля» набрели на Сильван, который меньше Павора, ближе к накатанным магистралям и обладает слабой кислородосодержащей атмосферой, после чего акции Павора упали практически до нуля. Я думаю. «Гала-Никель» немного покочевряжится для вида, но согласится. За скромную арендную плату в один процент.
— Я запросил два процента.
— И правильно сделали. Один процент — это пространство для торга, да и наши с вами комиссионные.
— Сорок процентов комиссионных ваши, — сказал Кратов, — и оставьте все материалы по Павору у себя.
7
— Отчего вы не пьете, Константин? — спросил Шлыков, поднимая к свету шарообразный бокал. — Это лучшее красное вино урожая 133 года.
— Мне сейчас нужны кристально ясные мозги, — сказал тот. — И я даже не знаю, где такие взять.
— Bы противник алкоголя?
— Скажем так: не самый ярый поборник. В большинстве житейских ситуаций предпочитаю пиво. Хотя несколько раз… — Кратов поперхнулся, углядев в масляных глазках журналиста охотничий блеск. — Ну уж нет, — усмехнулся он. — Я скорее разоткровенничаюсь перед советником Шойкхассом, нежели перед Вами!
— И напрасно. Живая черточка в забронзовелом облике не помешает.
— Ну, я неподоходящий объект для публичного интереса.
— А кто же тогда подходящий?
— Если вы пробудете на «Протее» еще декаду, я представлю вас Шойкхассу.
— А, этому ящеру… Поймите, Костя: моей аудитории неинтересны ящеры. Ну что любопытного может быть в инопланетянине?! То, что у него чешуйчатая кожа и четыре руки?..
— У тоссфенхов нет чешуи, — терпеливо возразил Кратов. — Их эпидермис напоминает прекрасно выработанную искусственную крокодиловую кожу. Например, производства фирмы «Кастро Кокодрилсс Кубанос». И у тоссфенхов шесть рук. И две ноги.
— Да хоть двадцать, — отмахнулся Шлыков. — Это банальное преумножение числа сущностей сверх необходимого. Уильям Оккам, четырнадцатый век. Куда более занятно выглядит сам конфликт, в эпицентре которого мы находимся. Ваши прогнозы? Возможно ли вооруженное противостояние между людьми и ящерами?
— Ах, вот оно что… Вы соскучились по театрам военных действий? Пепел Хемингуэя стучит в ваше сердце?
— И соскучился, — согласно покивал Шлыков. — И пепел стучит. Место журналиста — рядом с паленым мясом. Это тоже трюизм, но ничего более свежего в нашем ремесле еще не изобрели. Вы хотите, чтобы на вас обращали благосклонное внимание?
— Хочу, — честно признался Кратов.
— Вы хотите, чтобы простые обыватели, попирающие земную поверхность и никогда от нее не отрывавшиеся, с сочувствием отнеслись к плодам ваших трудов?
— Просто мечтаю.
— Ну, так поймайте их на крючок, возбудите в них интерес. Напрасно рассчитывать на сочувствие, если у вас тут ничего не происходит. Я торчу здесь уже сорок восемь часов, а никто никому далее в морду не дал! Этот ваш шериф… комиссар Ван Тендер… суконным языком, с самой постной физиономией, какую только можно себе вообразить, рассказал мне, что на прошлой декаде патруль ящеров едва не сбил нашего летчика. Подхожу к означенному летчику…
— К Гансу, небось? — ухмыльнулся Кратов.
— К нему самому. Спрашиваю: ну как ты? Небось, пальцы тянутся к гашетке свести счеты с обидчиками? А он: какие еще, блин-оладья, обидчики? Это вы, блин-оладья, о ком? О ящерах, говорю, о рептилоидах. А он: это где вы тут видели ящеров? Ну как же, говорю, а тоссы разве не ящеры?! А он: какие же они ящеры, когда мы с ними, блин-оладья, пиво пьем в нейтралке, да анекдоты о феминах травим? Кратов засмеялся.
— Да уж, — сказал он. — Когда руки заняты банкой пива, стрелять несподручно.
— Я его спрашиваю: но ведь что-то тебе в них наверняка не нравится! А как же, отвечает, есть у них одна паскудная особенность. Какая же? Рук, говорит, много, в покере легче мухлевать!
— Что же вас удивляет и злит?
— Я не понимаю драматургии конфликта, вот что!
— Да нет здесь никакого конфликта!
— Как же нет?! Две могущественные расы соперничают за право обладать целой планетой. Переговоры зашли в тупик. Воздушное пространство планеты, ставшей яблоком раздора, патрулируется самым жесточайшим образом. Это ли не конфликт?
— Ну, допустим, если вам так нравится…
— Тогда где же накал страстей? Где противостояние? Где скрытые пружины, интриги, драка бульдогов под ковром? Пиво они, видите ли, пьют в нейтралке…
— Должен вас разочаровать, Герман, — сказал Кратов. — Все вами перечисленное, безусловно, присутствует в той или иной форме. Но только, если угодно, в более цивилизованной. Не обижайтесь, но ваши сведения о ситуации вокруг Сиринги настолько поверхностны, что я даже не знаю, как их с вами обсуждать. Это не ваша вино, это общая и извечная беда вашего цеха. Вы не владеете материалом. Кстати, кто вас сюда пригласил?
— Вам не приходит в голову, что мы сами могли заинтересоваться тем, что здесь творится? — напыжился Шлыков.
— Могло бы прийти, если бы прилетели вы один. Или эта страшная девушка… не к ночи будь помянута.
Но не оба вместе. Я не сведущ в рейтинге информационных служб, но такое ощущение, что ваши фирмы находятся на разных его концах.
— Так и есть, — подтвердил Шлыков. — «Планетариум» — старинное и уважаемое агентство, основанное еще в прошлом веке и располагающее сетевыми узлами на всех планетах Федерации. Что же до «Экстра-Террестриал», то это мелкая контора, которой десяток лет от роду, и специализируются они на низкопробных, бульварных сенсациях…
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Ну, хорошо: пригласил нас директор Данбар. Обещал много интересного и неожиданного. Похоже, что обманул… Вы все правильно понимаете. Па Земле девять человек из десяти, а то и больше, даже не подозревают, что существует такая планета Сиринга. Из тысячи лишь один знает о тоссфенхах. И единицы смогут внятно объяснить, зачем нам нужно Галактическое Братство. Вы со своими эфирными прожектами оторвались от Земли невероятно далеко, и уже не замечаете того, что там у нас, внизу, творится и что нас действительно волнует. Я мог бы сейчас болтать с доктором Феррисом о его проекте регенерации тихоокеанских глубин. Или пытать кого-то из «Джакартской пятерки» насчет третьей генетической революции. Или взять карт-бланш и смотаться в Канаду к антропологам с их людьми-2. Вместо этого я сижу здесь, за триллионы километров от своей семьи, в крохотном неуютном баре, пью вино, которое сам же и привез, и не могу понять, кой черт меня сюда занес.
— А директор Данбар не уточнял, какого рода ожидаются неожиданности?
— Неплохой каламбур, — сказал Шлыков. — Нет, не уточнял… Знаете, на что похоже это ваше космическое сооружение?..
— Стационар, — подсказал Кратов.
— …этот ваш стационар? Ни на какой форпост науки и культуры он не похож, не надейтесь. А похож он на более или менее отлаженный механизм, где все детали и узлы подогнаны, хорошо смазаны и вертятся, как ему, механизму то есть, нужно. Что в особенности отвратительно… Какие-то типы с озабоченными рожами появляются в коридоре неведомо откуда и спешат неведомо куда. Куда ни загляни — светятся какие-то дурацкие экраны, на которых непонятно что. Вот сейчас поздний вечер, а в баре — ни единой живой души…
— Спасибо, — сказал Кратов.
Дверь бара бесшумно распахнулась, так же бесшумно вкатился торговый атташе Ларокк и пробрался в дальний угол, откуда тотчас же начал делать Кратову непонятные знаки и строить зверские гримасы.
— Один нормальный человек, — продолжал сетовать Шлыков. — Этот летчик… Ганс.
— Он не летчик, а драйвер, — поправил Кратов.
— Ну, неважно. И тот временами становится безобразно серьезным, ни с того ни с сего переходит на какой-то варварский сленг, который называется отчего-то «экспо», срывается с места и пропадает на десятки часов… Какие-то странные психологи, что блуждают по космическому сооружению…
— По стационару.
— …будто неприкаянные души. Вы-то здесь зачем, спрашиваю. А один, деликатнейший, немолодой уже человек, профессор Раппопорт, ответствует: не могу вам сообщить все в подробностях, ибо связан семь словом чести, а прибавлю лишь, что и сам пребываю в изрядном неведении… Директор Данбар вот уже сутки обещает рассказать мне, из-за чего весь сыр-бор, и беспардонно манкирует!
— Спросите меня, — пожал плечами Кратов. — Я расскажу вам то же самое, только, наверное, короче, а уж когда Данбар освободится, вы вытрясете из пего подробности. А заодно и выведаете про его трикстеры.
— Про что?!
— Я имел в виду: про то интересное и неожиданное, что он вам обещал. И поделитесь со мной.
— Годится, — промолвил Шлыков. — Рассказывайте.
— Издревле в Галактике существует некое джентльменское соглашение, в просторечии называемое правом «пришедшего первым». Не путать с правом первой ночи, хотя суть примерно та же. Оно заключается в том, что цивилизация, чей представитель первым ступит на поверхность некой планеты, обретает все права на ее исследование, эксплуатацию и колонизацию. Если, конечно же, пожелает. Этими правами «пришедший первым» волен распорядиться по своему усмотрению, и если они доказаны, то никто не может их оспорить. Когда-то давно, на заре Галактического Братства, такие попытки предпринимались. Доходило до локальных вооруженных конфликтов, которые не приводили ни к чему полезному, а единственно лишь к истощению ресурсов конфликтующих сторон и пустой трате времени… Вы, Герман, сейчас сделались похожи на бультерьера, учуявшего крысу, но принужден вас разочаровать: последний такой конфликт разрешился миром и признанием права «пришедшего первым» полторы тысячи лет тому назад.
— А эхайны? — спросил Шлыков.
— Какие еще эхайны? — спросил Кратов рассеянно.
— Э, бросьте! Меня вам не провести, я не «страшная девушка» из «Экстра-Террестриал»!
— Я слабо понимаю, о чем идет речь, — сказал Кратов. — Но если бы и в самом деле где-то вдруг запахло паленым мясом, то бишь возникла угроза межрасового конфликта, то вы были бы в числе последних, кому я своей властью позволил бы туда сунуться.
— Подите к черту! — обиделся Шлыков. — Стал бы я тогда вас спрашивать!.. Ладно, рассказывайте, что было дальше.
— Дальше было вот что: два года назад произошло событие беспрецедентное, как радостное, так и неприятное. Была открыта планета Сиринга, безусловно относимая к «голубому ряду». Вы знаете, что такое «голубой ряд»?
— А вот вы мне сейчас и расскажете.
— Это неформальное обозначение планет, абсолютно пригодных к обитанию для человеческой расы. Земля — типичный образчик «голубого ряда». Да еще, пожалуй, Амрита. К примеру, тот же Титанум к «голубому ряду» не относится, а Магия, Эльдорадо и Царица Савская относятся с большими оговорками. Упомяну, что на Другом конце этой цветовой шкалы существует так называемый «черный ряд». То есть небесные тела, на которых люди жить никогда не смогут и не станут, а лезут в этот ад исключительно по врожденному любопытству.
— Вы переоцениваете людей, — сказал Шлыков недоверчиво. — Кому может быть любопытен ад?
— Например, мне. И я там бывал не однажды.
— Дадите интервью?
— Уж лучше сам опишу… когда-нибудь. Двинемся же дальше. «Голубой ряд» в Галактике очень редок, для Звездного Разведчика нет большей удачи, чем найти такой мир и увековечить свое имя. Поэтому я и назвал открытие Сиринги событием беспрецедентным и радостным. Омрачено же ликование было тем, что в тот же День и час на орбите планеты появились корабли тоссфеихов. Образно говоря, мы потянулись к жемчужине — и столкнулись руками.
— Наши предки бы в подобной ситуации не церемонились. Спалили бы корабли конкурентов к чертовой матери — и концы в океанскую воду!
— Поэтому у наших предков зачастую не оставалось потомства… Тоссфенхи, как и мы, предъявили на этот мир право «пришедшего первым». Но, поскольку наши расы не питают взаимного предубеждения и неприязни, — что, увы, еще встречается в межрасовых отношениях! — мы договорились не впутывать в наши внутренние дела высшие инстанции Галактического Братства и обо всем договориться полюбовно.
— Ну, и?..
— Чем по сей день мы и заняты. Опять же говоря красиво, мы сами загнали себя в патовую ситуацию. Первый год смешанная комиссия реконструировала поминутный хронометраж орбитальных маневров людей и тоссфенхов. Выяснено было, что люди встали на орбиту на четырнадцать минут раньше. Зато тоссы… тоссфенхи раньше нас вошли в верхние слои атмосферы, и уже оттуда их вытащили к столу переговоров. Решено было до прихода к согласию воздержаться от высадки на поверхность Сиринги — что означало бы безусловное заявление упомянутого права. Над планетой циркулируют патрули обеих рас. Установлена контрольная зона, куда не следует влетать кому-либо, кроме патруля. А ниже ее запретная зона, в которой нарушитель будет попросту уничтожен и распылен…
— И что же, не находилось смельчаков-патриотов, которые рискнули бы на благо отечества взять эту планету силой?
— То есть нарушить запрет и высадиться на Сиринге? В общем, здесь все патриоты. И смельчаки есть. А вот идиотов или провокаторов пока не отмечено. Во-первых, запретная зона действительно непреодолима для кораблей Галактического Братства. А во-вторых, попытка ее преодолеть связана с таким шлейфом политических, этических и иных последствий, что никакому разумному человеку, со сколько-нибудь сложившимся пониманием социальной ответственности, это даже в голову не придет. Если чей-либо корабль будет уничтожен, между нами и тоссфенхами возникнет напряженность. Оборвутся научные и экономические связи. Пострадавшим посочувствуют, но впредь не захотят с ними иметь дело другие расы. Будет создан скверный прецедент, быть автором коего — честь самая сомнительная. И далее в том же духе…
— Но что-то же здесь происходит?!
— Разумеется. По-прежнему работает смешанная комиссия, которую возглавляют директор Данбар и командор Шхеактэушх. Пользуясь благоприятным моментом, возникли несколько побочных комиссий по культурным и экономическим контактам. Вон тот человек в углу, что пытается привлечь мое внимание неуклюжими телодвижениями — торговый атташе Ларокк, он уже заключил несколько прекрасных контрактов с юссфенхами и наверняка на этом не успокоится. Драйверы и ксенологи обеих рас совместно развлекаются и выливают… Когда мы расстанемся — то расстанемся очень близкими друзьями.
— Как скоро это произойдет?
— К сожалению, очень скоро.
— Отчего же «к сожалению»?
— Потому что нам будет не хватать друг друга. Прецедент с Сирингой имеет двоякую ценность. Быть может, он послужит очередным примером того, как развязывать гордиевы узлы И еще — как завязывать морские узлы Галактического Братства. Если бы Сиринги не было — ее следовало бы выдумать.
— Но с чего вы взяли, что это закончится скоро?
— Ну, во-первых, ничто не тянется вечно. Либо договорятся Данбар и Шхеактэушх, либо… закончится наша партия с советником Шойкхассом.
— Какая еще партия? — ревниво осведомился Шлыков.
— Разве директор Данбар ничего вам не рассказывал, — с самым невинным видом изумился Кратов. — Да ведь это самое уморительное, что здесь происходит.
— Ну же, не томите душу!
— Я прибыл сюда полгода назад и был весьма огорчен развитием событий. Мы встретились с советником Шойкхассом и, как бы даже и в шутку, придумали, как решить этот спор с помощью, так сказать, божьего промысла. Полный, конечно, бред… Я предложил разыграть планету, а уж советник получил право выбора оружия И он выбрал игру, известную по всей Галактике, на Земле именуемую «маджиквест».
— А, этот плод греха шахмат, домино и детской ролевой игры «Шел солдат со службы»! — Шлыков отставил бокал и напрягся, пытаясь осмыслить услышанное. Подождите. Вы что же — хотите сказать, что играете в кости на целую планету?!
— Угу, — кивнул Кратов, поднимаясь.
— Вот это и есть то, что я называю «сенсация». — пробормотал Шлыков. — Э, э, куда вы навострились?
— Увы, мой друг, — притворно вздохнул Кратов. — Дела. Мой черед бросать кости…
— Константин! — закричал вдогонку Шлыков. — Подробности — мне, а не этой выдре! Побожитесь!
Кратов уже направлялся к выходу, когда на него набросился Ларокк.
— Все хорошо, — страстно пробормотал он. — Все идет отлично. Президент «Гала-Никель» отказался.
— Что же хорошего? — подивился Кратов.
— А то, что у них тяжелое финансовое положение. Вторую неделю идет совет директоров.
— Почти все, как у нас!
— Я сделал информацию о желании тоссфенхов арендовать Павор, этот монструозный неликвид, широким достоянием ограниченной гласности.
— Спасибо, — горько усмехнулся Кратов. — А как вы намерены воздействовать на тоссов, если они тоже откажутся?
— Воздействовать на тоссов, — резонно заметил Ларокк, — станете вы. За ваши шестьдесят процентов комиссионных.
— Я лучше повешусь, — буркнул Кратов, по стеночке выползая в коридор.
В коридоре его также поджидали.
— Я все слышала, — задушенным басом объявила Ева-Лилит Миракль. От «страшной девушки» пахло крепким табаком, пивом и какими-то совершенно не гармонировавшими с ее инфернальным обликом духами. — Так что подробности этой выдре, а не тому суслику.
8
— В моем распоряжении десять минут, мадемуазель, — сказал Кратов. — И это действительно шестьсот секунд, а не три часа, как вы опрометчиво полагаете.
— Мы успеем, — просипела Ева-Лилит и угрожающе шмыгнула красной носярой. Во что вы играете с тосиком?
— Вы, я вижу, не теряли времени даром. По крайней мере, освоили терминологию. На Земле игра называется «маджиквест». Правила ее таковы…
— Я умею играть в «мадж»!
— В чем дело? Вы полагаете, что ксенология, русская водка и «маджиквест» это привилегии мужчин?! Я еще восемь лет назад выполнила норматив мастера.
— Тогда вам нет нужды объяснять, почему Шойкхасс выбрал именно эту игру.
— Послушаю вашу версию.
— Вы знаете, сколько лет этой игре?
— Ее придумали в конце прошлого века. Кажется, в Индии.
— Ничего похожего. Ее занесли на Землю. Вместе с иными плодами галактической интеграции.
— Наш учитель говорил про Индию! На худой конец, про Таиланд!
— Ваш учитель был обычным самозванцем, — мягко возразил Кратов, — каких всегда полно вокруг всякого популярного времяпровождения. Словно мух возле сами знаете чего. Уж не знаю, чему и как он вас там учил так, что я бы на вашем месте не слишком кичился мастерским нормативом…
— Ну вот, — пробурчала Ева-Лилит. — Только подцепишь какую-нибудь приятную заразу, и окажется, что во всем виноваты чужие.
— Барышня, вы что — метарасистка?!
— Сочувствующая. А вы?
— То, что вы называете «интеррасист».
— Было бы нелепо ждать от вас чего-то иного!
— Так вот: на самом деле происхождение «маджиквеста» уходит корнями в такую древность, что нам, жалким эфемерам, и вообразить невозможно. Изобрел ее неизвестно кто и неизвестно где. А усовершенствовали, упорядочили правила и ввели в повсеместное употребление дэшуонги с Беты Жирафа, древние рептшюиды, заложившие несколько кирпичей в самое основание Галактического Братства. Они же и подсунули ее сейл-командору Майтхилишарану Арора, каковой имел удовольствие доставить «маджиквест» к белым куполам родной Индии, как вы справедливо отметили — в 89 году прошлого века. Тогда же началась, а спустя пять лет благополучно угасла эпидемия поголовного увлечения «маджиквестом», единственным следствием которой стало учреждение тысяч игровых федераций, клубов и кружков. Большая часть оных к концу прошлого века счастливо развалилась, а сам «мадж» превратился в органичную компоненту человеческой культуры, наравне с шахматами, рэндзю и, если хотите, детским лото Несмотря па это в галактических масштабах игроки Федерации лавров не снискали. Есть, конечно, имена, чтимые под любыми звездами. Возьмем хотя бы гроссмейстера Нагана Морген-Штерна, который, кстати, сейчас находится на «Протее».
— А, я его видела, игривый такой старичок, очень похожий на раввина-расстригу.
— Игривый — во всех смыслах, не исключая «мадж» Поосторожнее с ним… Вот он, например, объясняет это печальное обстоятельство естественными различиями в протекании мыслительных процессов у рептилоидов и теплокровных гуманоидов Мы по-разному строим иерархию ценностей, по-разному прогнозируем игровые ситуации. А что ни говорите, «малжиквест» придуман рептилоидами для рептилоидов…
— Что мешало вам отказаться?
— Во-первых, мое честное слово, — усмехнулся Кратов. — Ведь не мог же я предложить ему поединок на татами!
— Вы увлекаетесь спортивными единоборствами?
— От случая к случаю… Только не стоит об этом сообщать всему миру, мисс!
— Весь мир и не подозревает о существовании «Экстра-Террестриал». Наша аудитория намного ограниченнее… Что же «во-вторых»?
— Вы знаете, что цель игры в «маджиквест» — обойти соперника в завоевании некого великолепного трофея, который возникает спустя первый десягок или два транспозиций. Иными словами, это игра в «пришедшего первым». А это значит, что мы с Шойкчассом сговорились за условным полем боя переиграть реальную ситуацию, что завела две разумных расы в тупик.
— Итак, вы дали слово, и тосс, с типичным ящерским хладнокровием, вас подловил.
— Угу… Ситуация складывалась для нас не самым удачным образом, потому что, вдобавок к явной человеческой неспособности на равных сражаться с рептилоидами, вскорости открылось: Шойкхасс — гроссмейстер, а я — жалкий дилетант. Но, ко всеобщему удивлению, я оказал мэтру отчаянное сопротивление и даже выиграл у него несколько секторов. Мы вошли в азарт, и решено было отнестись к происходящему во всей ответственностью. Тем более, что у смешанной комиссии дела шли по-прежнему ни шатко ни валко… Мне позволено было обзавестись тренером-аналитиком, и я выдернул с метрополии Натана Моргенштерна. Да и сам Шойкхасс, подозреваю, не погнушался теоретической поддержкой… Мы с удивлением следили за тем, как против нашей воли тактика развития игры, а чуть позднее — и определившийся трофей поразительным образом согласуются с причинами, по которым мы торчим в этом уточке вселенной. Это была какая-то мистика. Божий промысел во плоти!
— Я вся горю от нетерпения.
— Мы трижды бросали по шесть костей, чтобы определить характеристики трофея, и знаете что вышло? Речная Свирель!
— В чем же, блин-оладья, мистика?!
— А в том, фройляйн, что планета называется «Сиринга»! Гак звали нимфу, любви которой домогался козлоногий бог Пан, но ничего не добился, потому что Сиринга обратилась в тростник И расстроенный Пан не придумал ничего лучшего, как вырезать из тростникового стебля самую первую свирель. Но в момент поименования трофея челюсть отпала не только у меня, но и у советника Шойкхасса! Я впервые видел по-настоящему озадаченного тоссфенха — с пастью, распахнутой настежь!
— Почему, почему, почему?!
— Потому что тосское название планеты, Хиуссоахасас, переводится как «флейта прохладных струй»!
Ева-Лилит восторженно взвыла (так могла бы радоваться жизни сирена воздушной тревоги времен последней мировой войны).
— Мое! — воскликнула она. — Все — мне, а не этому улизанному хвощу из «Планетариума»!
— Не жадничайте, — строго сказал Кратов, — У вас разные экологические ниши, поэтому хватит всем. — Он посмотрел на часы. — Итак, фрекен, пошли последние десять секунд нашего с вами удивительного свидания.
— Ладно вам, — сказала Ева-Лилит. — Кому достанется Сиринга?
— Нам.
— Откуда такая уверенность? Ведь в «мадж» вы все равно проиграете!
— Проиграю. Все так и думают. Но я — то играю на выигрыш и потому не имею права думать иначе, и не буду К тому же, у нас обоих карманы набиты трикстерами.
— И что с того?
— Раз вы — маджик-мастер, сеньорита, то должны помнить: вводимый в игру трикстер имеет ту особенность, что он не обязательно приносит успех его употребившему, но непременно наносит урон противнику. Я очень надеюсь, что мой трикстер сыграет в мою пользу. — Кратов помолчал. — Успеть бы только его употребить.
— Еще вопрос, зачем на ксенологическом стационаре психологи?
— Психологи нужны не только журналистам, — сказал Кратов, — а и ксенологам. У ксенологов тоже бывают нервы.
— Ксенологам нужны психоаналитики! Л таким дуболомам, как вы, от стресса лучше всего помогают теплые, ласковые бабы.
— Все, все, выметайтесь.
— Последний вопросик, наираспоследнейший! — просипела Ева-Лилит. — Это у вас что на экране?
— Одна информационная подборка, — уклончиво промолвил Кратов — Праздное, изволите видеть, любопытство…
— А я и поверила!
— Ну хорошо. Вот это — статистика древних звездных экспедиций, отправленных с Земли и близлежащих обитаемых миров в эту область пространства и не вернувшихся в срок. А это — стандартная программа планетологических экспериментов, установленная для проекта практических исследований дальнего космоса «Луч». Утверждена Комитетом по использованию космического пространства ООН 31 августа 2096 года.
— И что? — осторожно спросила «страшная девушка».
— И то, — ответил Кратов. — И прихватите с собой того «жучка», что вы приклеили к ножке кресла.
— Пардон, — растерянно сказала Ева-Лилит. — Но их там два.
9
— Все готово, — торжественно скяям Данбар.
— Будьте чрезвычайно внимательны, — распорядился Кратов. — Вне зависимости от развития событий И, когда все произойдет — если произойдет по моему сценарию, — немедленно дайте мне знать.
— Любопытно, каким образом? — усмехнулся Данбар. — По взаимному соглашению доступ посторонних в зал для игры и связь игроков с внешним миром запрещены под страхом проигрыша. Этак мы снова загоним себя в угол.
— В зале есть окна. Такие, знаете, стрельчатые. Пошлите кого-нибудь из драйверов, пусть полетает снаружи, как бы между прочим, и посветит прожекторами Цветами Сиринги, зелеными и голубыми.
— Константин, — тихо сказал Данбар. — А если вы просчитались?
— Значит, я просчитался, — с неохотой ответил Кратов. — Игра есть игра… Узнаю о собственном фиаско, выйдя из зала. А из зала я выйду, скорее всего, не победителем… — Он тяжело вздохнул. — Но, по моим прогнозам, это должно случиться с часу на час. Первыми идем мы. Потом ветроносцы с Росса 154. Потом орки с Гнемунга. Потом еще три расы, но с очень большим отставанием, все они остаются за флагом.
— Ну, не знаю… Мы просканировали все пространство вокруг Сиринги, все его уголки и закоулочки.
— На этом-то и строится весь расчет. Раз вы ничего не нашли, значит тоссы не найдут и подавно Только следите, чтобы сдуру никто — ни тоссы, ни в особенности комиссар Ван Тендер, — не вздумали пускать в ход оружие!
— Действие протокола о всеобщем моратории на углубленные исследования планеты Сиринга от десятого марта сего года распространяется на космические аппараты Федерации и Тоссханна. Для Ван Тендера это как чтение Библии на сон грядущий.
— И все же, и все же… А скажите, Фергус, зачем вы притащили сюда этих борзописцев?
— Господин Консул! — с укоризной сказал директор Данбар. — Вы совершенно не заботитесь о скрижалях!
— Хм! — Кратов с сомнением покосился на дверь, к которой, по его предположениям, наверняка прилипло чье-то ухо с простенькой золотой сережкой. — Вы считаете, что Десять заповедей были высечены на камне такими же пустобрехами?!
10
— Как это вам удалось? — с одобрением спросил Шойкхасс. — Я ведь, признаться, уже и забыл про ваших зверьков! — Он начертил на лбу две извилистых линии, что должны были свидетельствовать о напряженной работе мысли, — Что теперь прикажете делать с двумя единорогами вместо одного, да еще с этим затейником-сфинксом?
— Вам остается капитулировать, советник, — не удержался от небольшой язвы Кратов. Тоссфенх изобразил кривую ухмылку.
— Я обдумаю ваше предложение. Но предоставим же вашей четвероногой троице перебираться через Огненные Мосты и займемся Пурпурной Леди.
— Подождите, — забеспокоился Кратов. — Какие еще Огненные Мосты?!
— А, простите, — сказал Шойкхасс. — Я только что пустил в дело свой трикстер. Разве вы не заметили это по записи транспозиции?
Кратов выругал себя за ротозейство и обратился к таблице последних ходов. Действительно, трикстер только вступил в игру и, как водится, все и всем испортил. Перекрыл боевым тварям Кратова торную дорогу к лагерям противника. Но и самому Шойкхассу навечно отрезал доступ к живительной влаге Водопадов Ободрения. И коль скоро советник решил отказаться от дармового восстановления тактико-технических качеств своих фигур, это могло означать лишь то, что у него созрел план скорого и победного завершения партии.
— Надеюсь, ваша амазонка не страдает суицидальным комплексом? — с плохо скрываемой иронией осведомился Шойкхасс.
— Отнюдь, — проворчал Кратов. — Это вполне здравомыслящая и рассудительная особа.
— А значит, при серьезной угрозе ее чести и достоинству она непременно ретируется. Или же у вас в резерве есть еще какая-то… чуть не сорвалось с языка «гадость»… нетривиальная комбинация.
Ничего подобного у Кратова не было. В камерном анализе партии они с Моргенштерном, уж и не чая одержать верх, уповали на строенную мощь вырвавшихся на волю зверей, которая могла повергнуть порядки Шойкхасса в хаос и на какое-то время отвлечь его от стремительного бега напролом к желанному трофею. Теперь-то уж не оставалось никаких сил на земле и на воде, способных задержать его.
Кроме единственного трикстера, который еще не обрушил на игровое поле весь свой разрушительный порыв.
— Вижу и чувствую, — продолжал резвиться тосс-фенх. — Зуд в ваших ладонях невольно передается и мне. Но наберитесь смирения и оцените все изящество, с которым я стану омрачать вам доброе расположение духа на протяжении всего вечера.
— Сейчас утро, — буркнул Кратов.
— Перефразируя вашу старинную пословицу — что человеку утро, тоссфенху вечер…
Жизнерадостно потирая руки — их число, казалось, возросло еще вдвое! — Шойкхасс кружил по залу. Словно выбирал, с какого конца приступить к нарезанию именинного торта. Кратов, тихонько вздыхая, тащился за ним на небольшом расстоянии. Ему нужно было продержаться, оказывая отчаянное и по возможности эффективное сопротивление, еще не меньше двух часов Ничто не свидетельствовало в пользу того, что ему это удастся.
— Но до того, как на ваши войска падет предгрозовая тьма, — сказал Шойкхасс, — позвольте мне слегка порадовать вас, мастер.
— Какой я вам мастер…
— Мы всесторонне рассмотрели ваше великодушное предложение, сделанное нам в предыдущую встречу, о концессии на Павор. И сочли его весьма перспективным. Когда прикажете приступить к переговорам?
— Торговый атташе Ларокк занят подготовкой документов с нашей стороны. Он вас известит.
— Со своей стороны мы так же хотели бы сделать жест доброй воли…
— Неужели откажетесь от Сиринги?!
— Увы, друг мой. Лично я сделал бы это лишь из уважения к вам, но… Спор зашел чересчур далеко. Весь Тоссханн с живейшим интересом следит за развитием событий. Полагаю, что и Федерация не ожидает от нас малодушной капитуляции.
«Федерация даже не подозревает о том, что вы существуете, — подумал Кратов. — Или это тоже было сказано с подковыркой, хитрый ты чемодан из крокодиловой кожи?»
— Федерация была бы счастлива, если бы вдруг бесследно исчезли все камни преткновения на пути к нашему всеобъемлющему сотрудничеству, — сдвоедушничал он.
— Ну, вне зависимости от того, чем разрешится ситуация с Хиуссоахасасом, мы, бесспорно, останемся самыми искренними друзьями. Особенно если получим в подтверждение дружбы концессию на Павор… Вы слыхали про терраформ-технологии «кремниевой трансмутации»?
— Я не самый большой специалист в этой области.
— Будь вы и специалист, я бы простил ваше невежество. Когда мы предложили эту технологию Совету гилургов, они тоже изумились ее простоте и действенности… Вы уже как-то отмечали наше пристрастие к песчаным ландшафтам. Там, где природные условия не отвечают нашим вкусам, мы способны создать привычную для нас среду обитания искусственно, используя стандартные терраформ-технологии.
— Превращаете зеленый шарик в песочно-желтый, — поддакнул Кратов. — Что и светит Сиринге в случае вашей победы…
— Мы не ищем легких путей. Нам нравится видеть, как планета меняет свой облик на наших глазах Конечно, наши представления о прекрасном отличны от ваших и порой вступают с вашими эстетическими чувствами в дерзкое противоречие. Мы любим превращать ваши миры в наши. Все же, мы очень разные.
— «Мы не можем ждать милостей от природы»? — спросил Кратов.
— Но возможен и обратный процесс, — продолжал Шойкхасс, пропуская толстенную шпильку мимо ушей. — Научная мысль иногда движется в самых непредсказуемых направлениях. Казалось бы, зачем нам технология, позволяющая обращать сухие, лишенные заметной растительности пустыни во вполне пристойные по земным понятиям сероземы? Разработчиков в свое время лишили вознаграждения и сгоряча даже хотели казнить — время было строгое. Но потом вспомнили о том, что у нас есть друзья с самыми разнообразными экологическими запросами, а следовательно — есть рынок сбыта для подобных знаний…
— У нас тоже есть сходные технологии, — заметил Кратов.
— Конечно, есть. Вы же гораздо более динамично прогрессирующая раса, нежели тоссфенхи. Вы глубже интегрированы в ноосферу Галактического Братства. Но — ваша технология, в отличие от нашей, требует больших затрат энергии и, что особенно важно, времени. Вы предпочитаете открыть десяток новых планет, чем подогнать под свои запросы одну-единственную. Все ваши опыты по практическому терраформированию ограничены Землей, где вы вот уже два века пытаетесь устранить следы собственной неаккуратности, да еще, пожалуй, Титанумом. Мы за тот же срок превратили Уссхесайс из мертвого, голого, лишенного атмосферы каменного шара в достаточно комфортабельный мирок.
— Хорошо, — сказал Кратов. — Цена нашему согласию — разумеется, Сиринга?
— Разумеется, Хилссоахасас, — кивнул советник.
— Меня распнут на стенах главного шлюза, если я соглашусь.
— А вы не соглашайтесь. Наоборот, шумите и скандальте, порицайте хладнокровных ящеров за присущее им коварство, призывайте на мою голову громы, молнии, фограторные импульсы. Моя голова, — Шойкхасс похлопал себя по лакированной плеши, — и не такое сносила. Зачем вам соглашаться на предательскую сделку? Когда можно попросту забыть про трикстер в кармане…
— Стало быть, я забываю про трикстер, — размышлял Кратов. — Даже не забываю — всего лишь не успеваю употребить его до того момента, как партия становится безнадежна. Или употребляю там, где будет нанесен ущерб и мне, и вам в равных долях. — Шойкхасс энергично кивал в такт каждому его слову. — Вы с гиканьем и свистом устремляетесь за Речной Свирелью, между тем как Сиринга мягко планирует на ваши шесть ладоней. А затем человечество ни с того ни с сего вдруг оказывается облагодетельствовано замечательной терраформ-технологией.
— Никто не усмотрит связи. Всем известно, что в сравнении со мной вы… как бы вам сказать, чтобы не обидеть… игрок довольно скверный. Даже гроссмейстер Моргенштерн был бы в затруднении спасти такую запущенную позицию. Так что это будет не подношение сомнительного свойства, а утешительный приз проигравшему в честной борьбе. Мы, тоссфенхи, даже среди рептилоидов славимся великодушием. И потом, мы можем оформить это как первоначальный взнос за концессию на Паворе!
— Советник, а ведь вы опасаетесь моего трикстера! — погрозил пальцем Кратов.
— Конечно, опасаюсь, — согласился тот. — Механизм трикстеров для того и введен в правила игры, чтобы до определенной степени уравнять шансы игроков разного класса. Кто знает, что взбредет в голову этому вашему трикстеру?! А я не люблю рисковать. Мы, тоссфенхи, великодушны, но не безрассудны. Мы ценим хорошо подготовленные экспромты.
— Выходит, моя позиция не так уж и слаба, как вы пытаетесь ее представить. Беззастенчиво используя свой авторитет гроссмейстера и изначально присущую мне, как представителю теплокровных млекопитающих, доверчивость!
— Ваша позиция далеко не так сильна, как воображаете вы, — жестко проговорил Шойкхасс, — да и маэстро Моргенштерн. Я просто хочу сэкономить ваше и свое время. А еще — сохранить спонтанно возникшие между нашими расами добрые отношения. А еще — дать вам прилично заработать. Ведь у вас есть в этом деле свой естественный меркантильный интерес?
«Уж не его ли микрофончик содрала с ножки кресла сеньорита Миракль?!»
— Есть, — счел за благо согласиться Кратов. — Но не стоит его переоценивать. Даже по земным меркам я состоятельный человек. Что мне тысяча-другая лишних энектов? Так что я не буду на вас в обиде, если вы решите пренебречь моими меркантильными интересами. Я тоже устал от этой игры и хотел бы поскорее прихлопнуть вашего Зеленого Колдуна, надругаться над Красной Дамой и пропиликать марш победы на Речной Свирели. И уж всего дороже мне, как профессиональному ксенологу, добрые отношения. Я даже не уверен, что они пострадают, если Сиринга все же достанется людям. А вы сомневаетесь?
— Да, пожалуй, что и нет, — раздумчиво сказал тоссфенх. — Это единственное, в чем я не сомневаюсь. Мы настолько сблизились за эти два года, что горячие головы в нашем Канцеляриуме строят планы ассоциированного членства в Федерации…
— Это был бы сильный ход. Самый сильный ваш ход в этой игре. Мы — вместе с вами — получаем Сирингу. На которую вам, собственно говоря, уже наплевать. Ибо взамен вы легко и непринужденно получаете доступ к Павору и Сильвану. А также к Мантикоре, Сенбернару и Юаньгуй.
— Вас это тревожит?
— Напротив. Я даже предполагаю, что вы справились бы с колонизацией этих не слишком приветливых к людям миров гораздо скорее и успешнее. Но…
— Но?
— Вряд ли эта в высшей степени разумная идея найдет поддержку в административных кругах Федерации. По крайней мере, в настоящий момент.
— Я тоже реалист, мастер Кратов… Итак?
— Простите?
— Что вы скажете? Как вам мой план почетного проигрыша? Говорите совершенно откровенно: никто нас не услышит.
— Я не прощу себе, если не употреблю трикстера против такого великого игрока, как вы, советник…
— Ну, что ж — это дипломатичный и честный отказ, — медленно и, как показалось, разочарованно промолвил Шойкхасс. — В конце концов, я тоже фанат игры. Оставить ее в кульминационной фазе, не узнав всех истинных путей ее развития, для меня было бы чрезвычайно огорчительно. Не сочтите, что я пытался склонить вас к предательству интересов человеческой расы. Я лишь хотел пощадить ваше самолюбие. Чтобы вы оставались в счастливом заблуждении, будто с выгодой сдали партию, а не продули самым бездарным и безобразным образом. Чтобы питали в себе иллюзию, что могли еще долго и умело сопротивляться. Не хотите — как хотите. Потому что отныне события на игровом поле станут разворачиваться самым ужасным для Пурпурной Дамы и Дождевого Мага образом. И ничто им не поможет — ни бог из машины, ни даже целая свора взбесившихся трикстеров… Вот мой ход, мастер.
Шойкхасс переместил Красную Даму на задворки замка Трех Секретов — под защиту колдовских чар Дремлющего Бога. Бережно сомкнул пальцы на затейливой шляпке оскалившегося демона…
И опустил фигуру перед вскинувшей ладони в магическом пассе Пурпурной Дамой — на дорожку белого мрамора, куда из стрельчатого окна падали сине-зеленые отблески прожекторов вертевшегося вокруг нейтралки катера.
— Трикстер, — объявил Кратов.
Совершив посадочный маневр над морским побережьем (Материковая Аркадия, Жемчужное море, Берег русалок), громоздкий, лишенный изящества в обводах, покрытый совершенно неуместными в этом раю броневыми плитами космический аппарат без опознавательных знаков опустился на песчаную косу. С грохотом и лязгом выдвинулись опоры, закрепляя это доисторическое чудище в устойчивом положении. Прошло еще минут десять-пятнадцать, и в брюхе аппарата вскрылся люк.
Человек в тяжелом, стеснявшем движения скафандре спрыгнул на светлый песок, погрузившись почти по колено. Поколебавшись, откинул забрало шлема. Лицо было обычное, только очень бледное, отчего на нем контрастно выделялись пышные черные усы.
Еще несколько минут человек просто стоял и дышал, прикрыв глаза. Казалось, он получал от этого удовольствие.
Затем он поднял руку и требовательно щелкнул пальцами (в тугой перчатке из металлизированного каучука щелчок получился совсем слабым), и из люка ему спустили длинный сверток в полупрозрачном чехле.
Чехол был снят и брошен под ноги. Сверток оказался прямоугольным полотнищем из тяжелой, пропитанной быстротвердеющим составом материи на титановом древке. Материя была расправлена и буквально на глазах обратилась в застывший прямоугольник, белый с синим рисунком — стилизованное изображение материков внутри концентрических окружностей, в обрамлении лавровых ветвей, над которым восходили три большие неравные по размерам звезды.
— Эффектно, ничего не возразишь, — заметил Моргенштерн. — Да только что вы сейчас намерены делать с этим вашим трикстером?
— Ей-богу, не знаю, — усмехнулся Кратов. — Мне нужно было лишь прервать игру. Что я и сделал.
— Воображаю, как трещит черепушка у бедного Шойкхасса.
— И ошибетесь. То есть, конечно, трещать-то она трещит, но не из-за моего несообразного трикстера. Советник сейчас занят просчетом вариантов дальнейшего развития событий, после того, как в наш спор за планету нагло вмешалась третья сила.
— Во-первых, трикстер — всегда третья сила, выступающая на стороне ее величества Случайности. А во-вторых, ни один гроссмейстер не перестанет обдумывать отложенную партию, какие бы хляби небесные не разверзлись.
— Еще пива?
— Пожалуй…
Кратов сходил к бару и принес очередную охапку жестяных банок.
— А вы почему здесь, а не там? — спросил Моргенштерн.
— Я не специалист по общению с людьми, — пояснил Кратов. — Будь это те же орки, те же ветроносцы — тогда обращайтесь ко мне. А с людьми, да еще из XXI века, пускай разговаривают психологи. И, разумеется, Директор Данбар.
— Эти парни одолели почти восемьдесят световых лет, проведя больше двухсот лет в гибернации, чтобы найти Сирингу и взять. И лишить невинности, воткнув в ее пышное лоно флаг Организации Объединенных Наций… которой давно не существует. Да-а, страдальцу Фергусу нелегко будет объяснить этим ребятам, отчего мы прибыли сюда за считанные часы и целых два года мозолились, не коснувшись изумрудных трав Аркадии даже носком ботинка.
— Откуда им было знать о Галактическом Братстве, о ксенодипломатии, о праве «пришедшего первым»?..
— …которое они с таким варварским блеском реализовали?
— Эту банку, — со значением в голосе объявил Кратов, — я поднимаю за тех, кто летел к Сиринге двести сорок лет, и все же пришел первым.
— Лехаим, — сказал Моргенштерн. Он высадил свое пиво единым духом, стер пену с усов, застенчиво рыгнул и спросил: — Этим кораблем… как бишь его?.. «Луч XII»… командует, разумеется, ваш соотечественник, русский? Вы же всегда были лидерами в освоении звездных трасс!
— Угу, — пробулькал Кратов. Покончив с банкой, он колоссальным усилием воли подавил отрыжку. — Но этот корабль стартовал в эпоху, когда национальный признак уже не играл прежней роли. Все уже определялось профессиональными качествами. Командира зовут Маттео Гримальди, и он уроженец не то Андорры, не то Монако — на сей счет в первоисточниках существуют разночтения. Но русских в экипаже пятеро, в том числе одна женщина. Ее имя Александра Морозова, но комментаторы тех времен предпочитают ласковое «Олеся»…
— И вы, несомненно, вскорости за нею приударите, — с непонятной укоризной предположил Моргенштерн. — Все знают, что Галактический Консул любит только самых красивых или самых необычных женщин. Причем всех сразу.
— Глупости, — смутился Кратов. — Несомненно лишь то, что вскорости меня на «Протее» с собаками не сыщут…
Едва барабана послышится грохот,
Солдат на ногах уже, к бою готовый.
В столице одни укрепленья возводят,
А мне вот на юг продвигаться походом.
Чтобы окончательно успокоить ваше внезапно проснувшееся национальное самосознание, сообщу также, что евреев там шестеро, хотя трое считают себя североамериканцами, а один — русским.
— Тогда я выпью за евреев, которые не побоялись остаться евреями даже в космосе, — возгласил Моргенштерн.
От Кратова потребовалось немалое умственное напряжение, чтобы оценить всю глубину этой сентенции. Груда пустых банок на столике бара, увы, не располагала к интеллектуальному подъему.
— А я за тех евреев, что искренне посчитали себя русскими, — наконец придумал он.
— Непонятно отчего, — сказал Моргенштерн, — не то в виде метаболической реакции на ваш тост, не то пиво чересчур свежее… но мне придется покинуть вас на время… хм… мастер.
— Идите к черту! — пожелал ему Кратов. Моргенштерн выбрался из своего угла и нетвердой походкой устремился к выходу из бара. В дверях он вдруг замер, отшатнулся, подобрал живот и совершил нечто вроде мушкетерской отмашки шляпой. А затем вдруг исполнился неподобающей суетливости и трусцой канул в коридор.
13
Вошедшая Ева-Лгент приветственно шмыгнула носом.
— Нигде никого нет, — пробасила она. — Вот тоска-то!
— Не понимаю, — сказал Кратов. — Вы хотели сенсацию. Вы ее получили Так чего же вы сшиваетесь на полупустом стационаре, в то время как ваш коллега берет интервью у астронавтов из прошлого?
— Вы и вправду не понимаете, — фыркнула «страшная девушка», плюхаясь в свободное кресло. На ее высоко заголившемся бедре темнел свежий синяк. — Я ньюсмейкер-модератор, и Шлыков ньюсмейкер-модератор, но мы животные разных видов. Шлыков не станет брать у них интервью. Его фирму не интересуют подробности. Ее интересуют только заголовки, поскольку новостей на Земле и в Галактике столько, что их не вместит никакая сетка вещания, да и никакое человеческое восприятие. Сообщение о том, что из небытия возник звездолет-призрак и мечом Александра Македонского пал на гордиев узел вокруг Сиринги, будет состоять из пятнадцатисекундного видеоряда и закадрового текста. И все! А деталями, когда все устаканится, а Шлыков сгинет, как ночной кошмар, займусь я. И это будет трехчасовое интервью в шести эпизодах, с планами интерьеров «Луча», интимными подробностями типа «кто с кем и как часто», поисками прямых потомков и прочим оживляжем. И в одном из эпизодов найдется местечко вам, не беспокойтесь…
— Хотите пива? — осведомился Кратов.
— Я хочу подохнуть, — сказала Ева-Лилит. — С тех пор, как я попала сюда, меня преследуют тридцать три несчастья. Я непрестанно чихаю, кашляю и рыдаю. Потому что у меня аллергия дьявол знает на что, быть может — на этих ваших мужиков… тоссов.
— Но вы не видели, а следовательно, и не обоняли ни одного живого тосса, заметил Кратов.
— Зато я обоняю вас и всех этих типов, что шляются в нейтралку, чтобы там миловаться с этими отвратительными ящерами… Я все время разбиваю колени о какие-то выступы. От вашего ледяного пива у меня болит горло. Никто в радиусе восьмидесяти световых лет не курит мои любимые сигареты и не моет голову моим любимым шампунем. Я не рождена для этого места Мне тесно в ваших коридорах, похожих на кишечник кашалота. Спасибо хотя бы за то, что по ним не летают пташки и не гадят мне на голову, и не приходится выстригать целые пряди, чтобы избавиться от говна в прическе… Господи, за что мне это испытание? Только за то, что я хочу довести до моих зрителей, козорым в сущности плевать на все, радостное известие, что у Федерации появился еще один угол, куда можно будет приткнуться, когда земное бытие станет окончательно невмоготу?! — Последние слова она произнесла на остатке дыхания, почти шепотом. После чего нервным движением вскрыла ближайшую банку.
Возникший как бы из пустоты Ларокк деликатно дотронулся до кратовского плеча.
— Все хорошо, — сказал он интимнейшим тоном. — Совет директоров сместил президента. Они распродают все, вплоть до пресс-папье. Сюда уже летит их менеджер.
— Что такое «пресс-папье»? — рассеянно спросила Ева-Лилит…
— Тоссы тоже согласны, — сказал Кратов, не испытывая никаких чувств по поводу этой удачной во всех отношениях сделки. — Свяжитесь с Шойкхассом.
— А он меня не убьет? — усомнился Ларокк. — После того, как вы нагрели их с Сирингой?
— Бизнес есть бизнес, — промолвил Кратов не слишком уверенно. — Сиринга это Сиринга, а Павор — это Павор… В любом случае убить он захочет меня.
— Что значит «нагрели»? — оживилась Ева-Лилит.
Загадочно улыбаясь, Ларокк удалился.
14
— Никто никого не нагревал, — энергично возразил Кратов. — Нашли кого слушать! Это же торговый атташе Ларокк!
— Так, так, — протянула «страшная девушка». — Теперь я понимаю, для чего вам понадобились эти странные, как бы вовсе к делу не относящиеся сведения. О древних звездных экспедициях, о хронометраже планетологических исследований… Вы точно знали, что сюда летит третий лишний, и делали все, чтобы расчистить ему дорожку!
— И снова мимо! — Кратов вылил в себя остатки содержимого пивной банки, внимательно исследовал этикетку, поинтересовался даже сроком конечной реализации. Ему настоятельно требовались время и силы, чтобы собраться с мыслями. Ева же Лилит буравила его горящими черными глазищами и нетерпеливо, во все нарастающем темпе, барабанила костлявыми пальцами по столешнице. Ничего я не знал… точно. То есть, вначале я не поверил, что такой лакомый кусочек, в такой невероятной близости от метрополии, мог пробыть вне поля зрения окрестных галактических цивилизаций. В числе которых тоссфенхи, к примеру» даже не числятся… Я сделал запрос в отделение истории космических исследований. Там мне подтвердили: да, верно, еще в середине XXI века на основании данных, полученных орбитальным телескопом «Хошг», было доказано наличие у звезды Мелисса — в ту пору она так не называлась, — больших планет с кислородосодержащей атмосферой. А из этого с полной предопределенностью следовало ее включение в планы перспективных исследований. Ибо наших предков в первую очередь интересовали поиски новых земель А поскольку в означенных планах имя «Мелисса» не фигурировало, нам, за рутиной и текучкой, не бросилось в глаза еще два года назад, когда великое стояние над Сирингой только затевалось, упоминание о старой экспедиции звездолета «Луч XII». Одной из немногих, что не воротились в срок. А потом как-то сразу взяло и бросилось.
— Разумеется, вам?
— Нет, это был один из астрофизиков, доктор Юрай Малох.
— Я могу с ним поговорить?
— Можете. Он улетел с «Протея» полгода назад… И мы сразу поняли, что Гримальди и его ребята — единственный и самый сильный наш трикстер в этой игре.
— Трикстер характерен тем, что последствия его применения трудно предсказуемы и не всегда идут во благо его обладателю…
— Еще бы! Гримальди мог опоздать, потому что планеты у Мелиссы были открыты не только людьми, но и другими расами. И означенные расы тоже некогда отправили к ним свои корабли. Кстати, они все еще летят и, вполне возможно, вскорости здесь объявятся… Гримальди мог не долететь вовсе, потому что все эти годы его посудину грызла метеоритная пыль и выжигала космическая радиация. Мы оценивали его шансы как один к тысяче…
— «Мы» — это значит, что на «Протее» все знали о Гримальди?
— Практически все, — согласно кивнул Кратов, очень на меня надеялись.
— А ваша задача, как игрока, состояла лишь в том, чтобы не продуть Шойкхассу прежде, чем просияет «Луч XII»?
— Здесь мои шансы на успех были еще плоше. Он — гроссмейстер, а я… так, жалкий неофит, построивший всю тактику на блефе.
Ева-Лилит снова взвыла, как это умела делать только она: сиреной воздушной тревоги.
— Но эта тактика себя оправдала! — сказала она. — Вы запылили мозги не только тоссам, но и мне, и этому хомяку из «Планетариума»!
— Наверное, оправдала. Но сейчас я не знаю, что лучше — приобретенная планета или утраченная дружба…
— Конечно же, планета! — горячо возразила Ева-Лилит.
Кратов лишь уныло вздохнул.
— Да бросьте. — сказала «страшная девушка». — Этот мужик вряд ли заподозрит, что вы почти год водили его за нос.
— Во-первых, у тоссфенхов нет носа, — заметил Кратов. — Во-вторых, он не глупее нас с вами, а в некоторых отношениях и мудрее… во всяком случае, меня. А в-третьих, чем дольше я работаю в Галактическом Братстве, тем чаще задумываюсь о системе вселенских ценностей. Мне постоянно кажется, что мы платим слишком большую цену не за тот товар.
— Не забивайте себе голову пустяками, — пробасила Ева-Лилит. — Поделите Сирингу пополам. Отдайте одно полушарие тоссам, а другое оставьте себе!
— Такие эксперименты в Галактике уже проводились.
— И что же?
— Результаты… пока не обнадеживают. Можно поделить планету. Можно расселить на ней две расы так, чтобы они сосуществовали не пересекаясь. Или пересекаясь как можно реже и лишь в силу крайней необходимости. Но жить на планете будут не только ксенологи и не обязательно ксенологи, а обычные люди и обычные тоссы. Со всеми их недостатками. Со врожденной и пока еще не изжитой, увы, ксенофобией. А тут еще этот идиотский всплеск метарасизма на Земле-матушке… Зачем нам дополнительные сложности к уже известным и более или менее изученным? — Кратов горько усмехнулся. — И потом — Сиринга отныне одна из планет Федерации. Каково на ней будет тоссам? Как вообще можно жить на чужой земле, постоянно сознавая, что однажды тебя могут вежливо, со всевозможной учтивостью, с извинениями и реверансами, попросить освободить занимаемую площадь? Конечно, сейчас мы даже не можем вообразить причину, по которой это вдруг произойдет. Но кто знает, что ждет нас в темном будущем?
— Почему это будущее — темное?
— Темное — не значит «мрачное». Всего лишь сокрытое от наших взоров…
Длинные пальцы с обломанными ногтями легли на сжатый кратовский кулак.
— Этак вы с ума сойдете, — нежно проурчала Ева-Лилит.
— Просто я еще не отошел от игры. Честно говоря, внутри у меня все дрожит от напряжения. Так, что поверхность выпитого пива покрыта мелкой рябью.
— Вам нужна… нужен психоаналитик. Может быть, я справлюсь?
Кратов приподнял бровь.
— Все знают, что Галактический Консул любит самых красивых женщин, продолжала девица. — Но также и самых необычных. А где в мире вы еще сыщете такую уродину, как я? Конечно, ни одна женщина не обязана быть уродиной. Чудеса косметической пластики, то-се… Но должна же я хоть чем-то выделяться из толпы?!
— Если выделяться — то зачем же именно этим?.. — начал было Кратов, и вдруг почувствовал, что у него положительно не осталось никаких сил на умные беседы. И что эта лохматая ведьма несомненно права.
Он уже собрался известить ее об этом, как вдруг дверь бара с треском распахнулась.
— Константин! — сказал выросший на пороге Моргенштерн. — Я пришел лишь за тем, чтобы с извинениями покинуть ваше общество. В конце концов, мой удел состоит не в том, чтобы пропускать сквозь себя пивные реки, а в кознях и хитросплетениях прекраснейшей игры во вселенной!
— К чему эти словесные орнаменты, — буркнул Кратов. — Вы что, где-то нашли себе достойного соперника?
— Достойный ли — это решит игра, — чванливо сказал Моргенштерн.
Ему пришлось посторониться, потому что в дверном проеме вдруг обозначилась несуразная многорукая фигура в золотом коконе.
— Мастер Кратов, — обратился советник Шойкхасс, нетвердым жестом начертив на матово-белом челе складки чрезвычайной озабоченности. — Мы двое сочли, что вы вряд ли решите вернуться к неоконченной партии. И… как бы поделикатнее выразиться… вознамерились устранить лишние звенья.
Тоссфенх совершил двумя верхними конечностями красноречивое движение, как будто выдирал с корнями застарелый сорняк из грядки. При этом он на миг утратил равновесие и с трудом успел зацепиться остальными четырьмя за что придется, а именно: за дверь, за гроссмейстера Моргенштерна и за едва не выпавшую из тайников его одеяния немалую емкость хрустального стекла. Емкость была наполовину пуста.
— Клянусь хвостом и жвалами святого Итсеасша! — потрясенпо вымолвил Кратов.
— Не богохульствуйте, мастер, — величественно произнес Шойкхасс. — Здесь дамы. Впрочем… я не уверен. — Ева-Лилит обескураженно сделала слабую попытку придать своей куделе видимость прически. — Вас удивляет мое состояние?
— Признаться, да.
— А что же, прикажете мне радоваться?! Упустить целую планету, которая сама шла в руки! Мы, древняя раса великих ящеров, бездарно уступили каким-то жалким суашха…
— Вы хотите меня убить? — спросил Кратов, придав своему голосу столько кротости, сколько дозволяло выпитое пиво.
— Хочу, — с удовольствием заявил Шойкхасс. — Но не стану. Я переполнен обидой и… этой отравой, — он гневно посмотрел на хрустальный сосуд. Однако, — не объявлять же Федерации войну из-за дурацкой планеты!
— Так мы идем играть? — нетерпеливо осведомился Моргенштерн.
— Но, с другой стороны, — советник пририсовал своим глазам задумчивость, наивно и самонадеянно было бы с пашей стороны рассчитывать вырвать лакомый кус из пасти таких прослывших на всю Галактику хищников, как люди! Впрочем, нам, кажется, достался Павор… Что же до этого, — Шойкхасс снова посмотрел на полупустую емкость, — то я злоупотребил горячительным из благородных побуждений. Я просто попытался уравнять наши с гроссмейстером Моргенштерном, шансы. И даже великодушно предоставил ему определенную фору!
— Да пойдем же! — теребил его за выпуклости кокона Моргенштерн.
— Мы с Натаном будем в нейтральной зоне, — заявил тоссфенх. — В игровом зале. Благоволите не беспокоить. Там есть пиво и… все что нужно. Этот ваш идиотический трикстер натворил дел… Я проиграл планету. Но там, — сразу три длинные руки простерлись в сторону нейтралки, — я непременно выиграю! Моргенштерн негодующе дернулся. — Еще мгновение, дорогой Натан… Послушайте, мастер… А если бы это были не люди? Если бы это был кто-нибудь из тех, что отныне и навсегда остался вторым… вы позволили бы им высадиться?
— Я ни секунды не размышлял об этом, — честно сказал Кратов. — Но, согласитесь, эти люди, что шли к Сиринге два с половиной века и взяли ее с лету, заслуживают этой планеты больше, чем мы — толпа засранцев, пытавшаяся выторговать друг у друга право на поступок.
— Вы хитрый маленький суашха, — погрозил пальцем Шойкхасс. — Вы далеко пойдете, увы всем нам…
Моргенштерну наконец удалось вытащить его в коридор. Уже оттуда донесся его воинственный фальцет: «Насчет непременного выигрыша: Шойк, вы всегда удачно писаете против ветра?» — «Что вы имеете в виду, Натан?! Ни ветер, ни смерч, ни прочие атмосферные явления никак не сказываются на моей каллиграфии…» — «Что?.. Но я не имел в виду: пишете! Я хотел сказать: писаете, совершаете мочеиспускание, ссыте, мать вашу!»
— Этот ящер был очень огорчен, — сказала Ева-Лилит.
— Но убивать меня все же не стал, — хмыкнул Кратов.
— И… он довольно мил.
— Поживите среди них — и одним метарасистом на белом свете станет меньше.
— А что такое суашха!
— Чужик, — сказал Кратов. — А точнее — «млекопит». Уничижительное прозвище людей на языке тоссфенхов.
— Так мы идем… играть? — строго спросила «страшная девушка», умело воспроизводя капризные интонации гроссмейстера Моргенштерна.
— Похоже на то, — вздохнул Кратов с притворной обреченностью.
В конец отощавший кот
Одну ячменную кашу ест…
А еще и любовь!
— А, эти ваши любимые «танка»…
— «Хокку», — поправил Кратов. — Трехстишия называются «хокку», а «танка» это пятистишия. Чем менее я трезв, тем чаще цитирую очень старые «хокку». Можно предположить, что перед тем, как упасть в беспамятстве, я вообще перестану изъясняться прозой.
— Не нужно беспамятства. Лучше скажите мне комплимент.
— Это обязательно?
— Я знаю, что это непростая задача… Но мы же суашха, а не какие-нибудь там чужики! Кратов сосредоточился.
— У вас большой манящий рот. — сказал он. — Ваших губ хочется касаться. У вас прекрасные черные глаза, самые большие в мире. У вас самый большой в мире нос…
Длинноносая кукла…
Верно, в детстве мама ее…
Много за нос тянула!
— Негодяй! — воскликнула Ева-Лилит.
— У вас прекрасные волосы. Только их нужно хорошенько вымыть и расчесать.
— А каким шампунем вы пользуетесь?
— Каким придется. Сейчас, например, помню только, что на картинке палевая киска с голубыми глазами.
— Знаю, «Поцелуй сиамской кошки»… Терпеть не могу: ужасно неудобные флаконы!
— Я сам вымою вам голову, — пообещал Кратов.
— Я уже мурлыкаю, — нежным басом откликнулась Ева-Лилит, принимая его руку.
Кода
— Ваше имя? — спросило существо, похожее на большого краба в перламутрово-сизом панцире, вставшего на дыбки, карциноморф-хтуумампи из звездной системы Каус Бореалис (если верить энциклопедическому справочнику «Галактические расы», издание Сфазианского Экспонаториума, выпуск 529-й и до настоящего момента последний).
— Константин Кратов.
— Откуда прибыли?
— С планеты Земля. Это метрополия Федерации планет Солнца.
«И вскорости собираюсь убыть обратно… Потому что на означенной метрополии никто и знать не знает об этом моем внезапном (даже для самого себя!) марш-броске в глубины Галактического Братства. Я бросил все дела на Земле, взнуздал Чудо-Юдо и пролетел очертя голову без малого сто парсеков, в погоне за иллюзорной надеждой на успех… Есть люди, которые ждут меня к ужину. Есть удивленная мама, с которой я лишь перебросился парой слов. Есть женщина, которая твердо намерена провести со мной эту ночь. Что бы ни приключилось, я вернусь к ужину — хотя вряд ли успею переодеться в смокинг. Убедительно объясню маме, что ничего страшного со мной не стряслось, хотя, быть может, незаметно покривлю душой. И ночью буду в нужной постели — хотя и чуточку усталым…»
— Ваш родной язык?
— Русский… Но я хорошо знаю астролинг!
— Это несущественно, — краб отмахнулся сразу четырьмя лапами. Прямо из пола перед ним вырос небольшой круглый пульт на тонкой ножке, и краб расторопно застучал по нему крохотными многосуставчатыми пальчиками. Земля… русский язык… Цель визита?
Кратов в некоторой растерянности переступил с ноги на ногу.
— Скажем так: воспоминания, — нашелся он наконец.
Краб расправил все четыре стебелька с разноцветными глазами-шариками (из каких-то неясных соображений природа определила, что два глаза должны быть черными, один — белым, а один — красным) и обратил их на визитера. Кратов, испытывая сильнейшее смущение, зачем-то расправил плечи и выпятил грудь. Ничего ему так не хотелось, как поспешно извиниться и удрать.
— Даже я удивлен, — изрек наконец хтуумампи. — И как же долго вы будете расходовать бесценное время моего патрона на свои… гм… воспоминания?
— Он даже не успеет заскучать, — пообещал Кратов.
Краб совершил всеми свободными конечностями нечто вроде легкой физзарядки: возможно, это был эквивалент недоуменного пожатия плечами.
— Патрон ждет вас, — объявил он солидным голосом.
Мембрана в колоссальной стене дрогнула и бесшумно стала вскрываться.
«Я боюсь, — подумал Кратов. — Это какая-то глупость. И как бы упомянутый патрон меня… того… не съел. Иными словами, не понес по кочкам. И хорошо бы, просто узнал. На что, увы, рассчитывать не приходится. Прошло два десятка лет, срок для этого фантастического создания мимолетный, но все же не пустой, а заполненный разнообразными удивительными — по моим, человеческим меркам! событиями и свершениями. И вдобавок, в нашу первую встречу я был в скафандре».
Цокая копытцами, которыми оканчивались ходульные конечности, хтуумампи обогнал его и первым проскользнул в образовавшийся проем. Впереди, насколько хватало взгляда, простирался залитый слепящим бело-зеленым светом туннель. Кратов шагнул следом за перламутровым крабом и споткнулся о незамеченное, торчавшее из пола металлическое ребро. Его предупреждали, и он был готов к чему-то похожему… Он достал из нагрудного кармана куртки темные очки и нацепил на нос. «Теперь-то уж меня и родная мать не узнала бы…» — мелькнуло в голове. И даже за слегка приглушившими полыхание окулярами глаза испытывали некоторое жжение и начинали слезиться. «Я предстану перед ним, не зная, как и что говорить, и при том обливаясь слезами.» Между тем хтуумампи бойко чесал по ребристому полу, изредка увлекаясь и взбегая по стене, полого закруглявшейся кверху. Ему не было никакого дела до пробиравших гостя малодушных колебаний. «Ну, и чего я трясусь? — мысленно укорил себя Кратов. — В конце концов, я с тектоном болтал как равный, не то что с ним!.. Никто здесь меня не то что жрать — словом худым, на родном, кстати, русском языке, обижать не намерен. Здесь так не принято. Если бы он не хотел меня видеть — просто отказал бы через своего членистоногого секретаря. Соблюдая при этом все приличия и правила хорошего тона… А уж коли я сейчас перебираю ногами в неизвестном, но вполне определенном направлении, значит — у него, существа чрезвычайно занятого, внезапно образовалась свободная минутка. По его, разумеется, масштабам, с моими никак не сопоставимыми. За эту его минутку я успею изложить свою странную просьбу. И даже смиренно выслушать вежливейший, деликатнейший, обставленный необходимыми реверансами отказ…» Из стен туннеля торчали огромные металлические конструкции непонятного предназначения, похожие где на стрелы транспортеров, где на гротескно увеличенные хирургические инструменты. Иногда сверху свисали толстенные шланги, напоминавшие гигантских кольчатых червей и даже, как показалось Кратову, слабо пульсировавшие. На всякий случай он обходил особенно подозрительные места, пригибая голову. И был чрезвычайно благодарен своему сопровождающему, что тот не имел обыкновения оборачиваться.
Туннель, кажется, закончился. Вернее сказать, он вдруг распахнулся до размеров доброго поля для командных состязаний, а затем, по ту его сторону, снова сужался и тянулся дальше, невесть где и чем оканчиваясь. Хтуумампи резко притормозил свой бег и мгновенно застыл, благоговейно сложив лапы на пластинчатой груди — этакий памятник самому себе.
Все пространство колоссального ангара, объемом никак не меньше кубического километра, затянуто было серебряной широкоячеистой паутиной. В местах пересечений тенета утолщались, образуя большие пористые шары, излучавшие всеми мыслимыми цветами. Это делало циклопическую конструкцию похожей на переплетение множества веселых елочных гирлянд. Прямо из пола вырастали телескопические штыри и упирались остриями в массивный свод из громадных броневых плит, что уложены были внахлест на манер лепестков гигантской диафрагмы. Внутри штырей пробегали темные волны пульсаций.
Кратов снял очки и утер слезы. Ему было сейчас вовсе не так весело, как к тому располагала обстановка.
Красота, впечатляет, но… Все чересчур большое для простого человека с Земли. Слишком много пустоты, слишком яркий свет, слишком холодно, и как бы не подхватить насморк на сквозняке…
Провел я как-то ночь
В опочивальне князя…
И все равно продрог
Он вернул очки на место и огляделся. В паутине то тут, то там наблюдалось шевеление, но это были всего лишь другие хтуумампи, по всей видимости инженеры-ремонтники. Карциноморфы издревле славились по всей Галактике замечательными техническими талантами… Панцирем книзу, проворно перебирая конечностями, они двигались по паутине, как по ровной поверхности. Иногда сквозь ячейки, ловко лавируя, с сумасшедшей скоростью проносился гравитр неземной, разумеется, конструкции.
Кратов с озадаченным видом приблизился к своему проводнику и уж было протянул руку, чтобы потрогать его за плечевое сочленение. В этот миг он уловил волну неподдельного интереса к своей персоне, источник которой находился над его головой. Он едва удержался, чтобы не отпрянуть в смятении.
Астрарх был прямо над ним.
Стометровая серебристая многоножка с распяленными между голенастых лап сетчатыми перепонками антенн ЭМ-связи, с расправленными воронками вживленных гравигенераторов, со вздыбленными гребнями эмиттеров силовых полей, с ровными рядами глаз-бусин, каждая величиной с человеческую голову. И все эти бусины были обращены книзу.
Стиснув зубы, Кратов неспешно попятился. Ему совсем не хотелось вести беседу, задрав башку… Едва только он отошел на достаточное расстояние, как паутина внезапно просела, словно гамак, до самого низу. Невероятное существо медленно опустилось и зависло, не касаясь поверхности пола, напротив него.
— Патрон, — обратился к астрарху хтуумампи, выглядевший в сравнении с ним уже не внушительных размеров карциноморфом, а крохотным пальмовым крабиком. Это доктор Константин Кратов с Земли. Тот, кто желает поделиться с вами своими воспоминаниями.
— Я предупрежден, — сказал астрарх.
Голос был металлический, пронизывающий до костей, словно оглушительно звонкая челеста, такая же огромная, как и все вокруг. Казалось, он наводнял собой все помещение ангара. Обычные слова на русском языке, произнесенные с такой вселенской экспрессией, звучали как самая фантастическая музыка, и смысловое наполнение слетало с них, как шелуха с переспелого плода… Между тем, занятые своими делами ремонтники продолжали спокойно сновать по тенетам, не уделяя внимания происходящему. Не то пообвыкли и зареклись удивляться, не то их органы слуха были более терпимы к запредельным звуковым колебаниям.
— Мы встречались? — спросил астрарх.
— Да… — Кратов торопливо кивнул. Ему потребовалось усилие, чтобы преодолеть спазмы в горле и обрести способность нормально разговаривать. — Это было двадцать земных лет назад, в районе искусственного шарового скопления MX 75761, иначе называемого «Восемью-Восемь». Корабль Федерации терпел бедствие. Нужно было снять с него экипаж и доставить на базу «Антарес»…
— Это сделал я, — горделиво подтвердил астрарх.
— Да… — Кратов замялся, не зная, как ему обращаться к этому исполинскому существу: то ли «учитель», как он делал это, общаясь к тектонам или пожилыми мыслителями из старших галактических рас (все мыслители старших рас изначально казались ему пожилыми, хотя это было зачастую не так; но астрарх отчего-то не производил такого подавляющего впечатления, даже несмотря на поистине космические габариты), то ли «патрон», как из каких-то своих соображений поступал хтуумампи.
Астрарх пришел к нему на помощь.
— Меня зовут Лунный Ткач, — сказал он. — Это приблизительный смысл моего имени на том языке, что был для меня родным, пока я не стал тем, кто я сейчас. Красиво, правда? Нет той нарочито холодной отстраненности, как у стариков-тектонов… Если ты, братик, обратишься ко мне просто «Ткач», я не испытаю неудовольствия.
Кратов с трудом сдержал нервическую усмешку. Уж кем-кем, а «братиком» его не величал никто! Из каких, любопытно знать, кладезей астрарх черпал свои познания в русском языке? Уж не из детских ли книжек?!
— Да, Ткач, это сделали вы, — кусая губы, чтобы не расплыться, промолвил Кратов. — И я был одним из спасенных.
— Привет, — сказал астрарх. — Ты сильно изменился.
— Я избавился от скафандра, — сдержанно пояснил Кратов.
— Ах, да… — в голосе Ткача отчетливо прозвучала звенящая ирония, которой было так много, что она делалась необидной.
— Нам повезло, что вы, со своим шаровым скоплением, случились поблизости.
— Мы выбрали это удачное местечко, потому что ждали: вот-вот из экзометрии вывалится маленький корабль, из-за которого, собственно, все и затевалось, заявил астрарх. И тут же прибавил: — Это я так шучу. Если по правде, то это было распоследним местом, где следовало бы летать маленьким кораблям с маленькими существами. Да и большим небезопасно…
— У нас не было выбора, — пожал плечами Кратов.
— В шаровом скоплении была хорошая работа, — мечтательно сказал Ткач. Нас собралось тридцать два, и каждый скатал из вещества вселенной, энергии сфер и своих мечтаний по одной звезде. А потом мы их зажгли. Моя звезда разгорелась до желтого накала. Как и та, что освещает ваши планеты. Обожаю этот цвет! Это значит, что она непременно будет греть бока теплокровным тварюшкам вроде тебя, из которых в свое время выйдет толк… А еще мы собрали в одном месте шестьдесят четыре блуждающих планеты-сиротки изо всех уголков мироздания, шестьдесят четыре холодных каменных шара, и запустили их по орбитам вокруг наших звезд, чтобы они оттаяли. Каждая из планет проходит в своем пути мимо восьми разных звезд. Здорово, а? Надо уметь! Поэтому скопление и получило такое смешное имя. И я хочу дожить до того дня, когда в этом удивительном мире сможет поселиться какая-нибудь из тех рас, что еще привязаны к планетной тверди. Какие-нибудь теплокровные тварюшки… Там будет нескучно жить, братик. Восемь времен суток, каждое — своего цвета, и никогда не наступают сумерки. Шестнадцать времен года, которым еще нужно будет выдумать названия. Вот задачка-то! Голубые снегопады, зеленые дожди и золотая сушь. Тем, кто там водворится, придется поднапрячь свое воображение… Ты достаточно вольная комета, чтобы летать где хочешь?
— Ну, в каком-то смысле… — промямлил Кратов, мучительно стараясь понять, что имел в виду этот блистательный хвастунишка.
— Тогда бросай все и лети на Восемью-Восемь! Просто так слетай, без дела. Тебе должно понравиться: я чувствую, у тебя довольно хаотический характер… Озадаченно хмурясь, Кратов попытался в спешке проанализировать свои мысли, в надежде уяснить, что в них привело астрарха к такому умозаключению. — Поброди по планетам, полюбуйся. Непременно загляни на ту, что отмечена в лоции скопления как… — одна из рук астрарха стремительно начертила прямо в воздухе светописную строку «8*8-ЛТ-31». Символы и цифры слегка подрагивали и сыпали холодными искрами, как вмороженный в пустоту фейерверк. — Это мое любимое местечко. Я бы слетал с тобой, да паучата не отпустят, пока не залечу все повреждения…
— Патрон, мы не арахноморфы, — почтительно вмешался в разговор хтуумампи. — Мы происходим от древнейших океанических членистоногих…
— Я помню, братик, — беспечно отмахнулся Ткач. — Вы замечательные, милые, но вам бы еще чуточку юмора!
— Юмор — это аберрация разума, — буркнул перламутровый краб.
— Тогда я, наверное, кажусь тебе самым большим клоуном в Галактике? — удивился астрарх (на Кратова обрушился водопад лучистой энергии трудно скрываемого смеха).
— Нет! Нет! — возопил окончательно потерявшийся хтуумампи. — Отнюдь не самым!
— Позвольте, Ткач, — вмешался Кратов. — Как-нибудь я последую вашему совету. Разумеется, не в самое ближайшее время… Но, наверное, там и сейчас небезопасно маленьким кораблям?
— Ну, теперь там гораздо спокойнее! — Астрарх проворно перебрал руками, и перед ним из ничего возникла светящаяся схема шарового скопления, с аккуратно расставленными во взаимном равновесии цветными светилами и чинно плывущими по скрупулезно рассчитанным орбитам планетами. — Вот моя 8*8-ЛТ-31, — сказал Ткач, плавно поднося длинный суставчатый палец к одному из серых шариков, — На ней уже ничто никому не угрожает. Слабая, но устойчивая газовая оболочка. Как ты и любишь, азотно-кислородная смесь. Открытые водоемы из растаявшего реликтового льда. Такой забавный феномен, как газовые гейзеры… Вот разве что в этом районе пока не слишком спокойно, — палец погрузился в самую сердцевину схемы, бесцеремонно пронизывая солнца и распихивая планеты. — Там еще остались пятеро из нас — внести последние штрихи в небесную механику. На некоторых планетах… здесь, здесь и здесь… работают гилурги. Сглаживают рельеф, восстанавливают водные ресурсы, генерируют атмосферу. Если наша работа принесет свои плоды… — Ткач звонко сомкнул руки, и схема пропала. — Кто знает, будет ли смысл продолжать широкомасштабную экспансию… дорогостоящие и опасные исследования звездных систем… освоение неблагоустроенных миров… И не проще ли будет сразу утроить миры по своему вкусу?
— Вот уж не знаю! — воскликнул Кратов. — Это предмет для дискуссии… Возможно, и проще. Только все ли согласятся на готовенькое?
— Еще бы, — весело отозвался Ткач. — Страсть к экспансии трудно преодолеть. Особенно теплокровным тварюшкам… Да и нужно ли? Древнему ориентировочному рефлексу обязано своим возникновением Галактическое Братство. Если бы разумными существами не двигала любознательность, где бы сейчас находился каждый из нас?! Есть расы-завоеватели, которые рвутся вширь, словно их распирает изнутри пассионарная энергия. Открыть как можно больше миров, увидеть своими глазами и узнать все на свете… И есть расы-строители. Они находят гармонию в созидании того, что прежде не существовало. В этом разница между тобой, братик, и мной. Надеюсь, мы прекрасно дополняем друг дружку… Но ведь ты пришел сюда не затем, чтобы выслушать мою праздную болтовню о путях цивилизаций?
— Вы правы, Ткач.
— Ты говорил, что желаешь поделиться своими воспоминаниями.
— Боюсь, я неверно сформулировал свои намерения.
— Ну, так не бойся! — По телу астрарха прокатилась волна, сочленения мелодично зазвенели. Возможно, это был его смех. — Никто тебя не съест…
«Он читает мои мысли, — подумал Кратов обреченно. — Болтается в своем гамаке и читает! И при этом не испытывает никаких моральных угрызений. Еще бы! Пришла теплокровная, мягко говоря, тварюшка. Что ей нужно, она сама не знает. Да еще и дрейфит без удержу… Он просто развлекается. У него хорошее настроение. И не мне, с моими заботами, судить его. А может быть, ему просто скучно торчать в этом затянутом паутиной коробе, среди мрачных деловитых паучат. Ему хочется на простор, в пустоту и бесконечность, где холод ночи сменяется жаром звездных корон. Его гнетут замкнутые пространства. И мой визит — лишь возможность ненадолго отвлечься от тоскливых мыслей».
— Я хочу, чтобы вы нашли наш корабль, — сказал Кратов.
Астрарх издал странный, неживой звук, словно внутри его гигантского туловища вдруг ударил гонг и эхом раскатился во множестве хрустальных пустот.
— Корабль? — переспросил он. На голову Кратова проливались потоки кристально-чистого изумления. — Пустая, вымороженная металлическая скорлупка?..
Ткач произвел неуловимое движение конечностями и прянул по стропам паутины навстречу отшатнувшемуся перед лицом этой сверкающей громадины Кратову. Это было все равно, что оказаться на пути самого большого из всех больших китов, нет — скорее, даже венерианского левиафана! «Господи, а как же еще он должен меня называть? — ошалело подумал Кратов. — Как можно называть собеседника, который в пятьдесят раз меньше тебя?! Не братом же, не коллегой, только братиком, и спасибо, что не мелюзгой…»
— Я не спрашиваю, для чего тебе нужен мертвый корабль, — сказал астрарх. Лица у него не было, и на тупом конце туловища, обращенном в сторону Кратова, в неслышном никому ритме двигались не то трехметровые жвалы, не то добавочные манипуляторы для особо тонких операций. — Вероятно, это серьезная необходимость. Ты не стал бы обращаться ко мне с нелепой прихотью. Ведь так, братик? — «Братик» вышел из оцепенения, вспомнил о необходимости дышать и поспешно кивнул. — Но ты должен осознать всю сложность задачи.
— Я думаю, это будет нелегко даже вам, Ткач, — согласился Кратов, надеясь, что астрарх не уловит подначки в его словах.
— Нелегко. Или даже невозможно.
Несколько серебристых рук приподнялись и сложились в рамку, внутри которой затрепетало бархатно-черное полотно с редкими россыпями дальних звезд.
— Вот здесь я нашел вас, — проговорил Ткач. — Эта синяя точка — ваш корабль. Так выглядели окрестности шарового скопления Восемью-Восемь двадцать лет назад… Так они выглядят сейчас.
В самом центре тьмы возник медленно вращающийся клубок пылающих солнц в лохматых коронах, внутри которого едва угадывались тускло подсвеченные камушки планет. С аккуратной, геометрически выверенной схемой, виденной чуть раньше, это не имело ничего общего.
— Погляди, братик, — сказал астрарх. — Все эти слабые сигналы исходят от бесчисленных космических тел, что несутся по своим орбитам мимо скопления, в сторону скопления или разлетаются прочь от него.
— Я не вижу никаких сигналов, — сконфуженно промолвил Кратов.
— Прости, — если в эмоциях Ткача и прослеживалась ирония, то очень слабая. — Я должен был знать, что твои глаза не приспособлены к восприятию полного спектра оптического излучения…
Картина изменилась. Черноту звездного неба прочертили нити волосяной толщины, по которым ползли слабо различимые точки. На окраинах шарового скопления их было особенно много, по мере же удаления от звездного клубка число нитей сходило на нет.
— Метеоритные потоки, блуждающие планеты и просто обломки камней, снисходительно пояснил астрарх. — Осколки взорвавшихся космических кораблей и сами корабли. Среди них есть и обитаемые, на входе в экзометрию и на выходе из нее, и давно брошенные, вроде вашего. Их здесь, за тысячи лет галактической экспансии, миллиарды. Когда-нибудь можно будет заняться коллекционированием этой разновидности бесполезного хлама… Как же я найду тот, что нужен тебе, братик?
Вытянутый палец устремился к живой карте.
— Попробуем угадать? — спросил Ткач.
Одна из точек стремительно надвинулась, занимая собой все пространство между раздвинутых рук астрарха… Беспорядочно крутящийся, лишенный формы, ноздреватый обломок пыльно-бурого цвета.
— Еще?
Почти правильных очертаний пепельно-серый шар со вмятинами застарелых кратеров и змеящимися черными разломами, очень напоминающий собой рассохшуюся от ветхости Луну.
Палец потянулся в другой угол карты. Похоже, игра в звездную орлянку забавляла астрарха.
— Достаточно, — выдавил Кратов упавшим голосом. — Я напрасно отнял ваше время, Ткач.
— Отчего же? — Сочленения астрархова тела смешливо лязгнули. — Всякое космическое тело подчиняется простым законам небесной механики. Оно имеет начальные координаты, собственную массу и скорость. На него воздействуют гравитационные поля других тел. Почти все параметры уравнения известны. Двадцать лет пустой, неуправляемый корабль летел по воле этого уравнения, как самый тупой из метеоритов. Он мог угодить в область пространственных возмущений, вызванных перемещениями больших масс и потоков энергии при строительстве шарового скопления, и рассыпаться в атомный прах. Он мог очутиться в поле притяжения какой-нибудь из свежеиспеченных звездных систем и сгореть в недрах светила. С ним могло произойти что угодно.
— Так у меня есть надежда? — спросил Кратов.
— Это сложная задача, — задумчиво прозвенел астрарх. — Но, с другой стороны, я надолго застрял в доке после тех повреждений, что схлопотал в кометном поясе… У меня есть время, и задача имеет решение.
Ткач с лязгом подобрал под себя все лапы и стал похож на старинный дирижабль с плетеной гондолой под брюхом.
— Я найду тебе корабль, — объявил он торжественно. — Если только он еще существует… При одном условии.
— Все, что в моих, силах, — произнес Кратов, клятвенно поднимая правую руку.
— Обещай мне никогда не быть таким серьезным, братик, — хихикнул астрарх Лунный Ткач.
