Книга: Галактический Консул (сборник)
Назад: ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Эпицентр II
Дальше: ЧАСТЬ ПЯТАЯ Пришедший первым

9

Григорий Матвеевич волновался. Справедливости ради следовало заметить, что внешне его взбудораженное состояние никак не проявлялось. И тем не менее, внутренне он дрожал крупной дрожью и старательно прятал от посторонних глаз свои руки. Рукам настоятельно необходимо было за что-то уцепиться или на худой конец что-то разорвать в клочки. «Предки в подобных случаях рекомендовали раскокать пару тарелок из бьющегося фарфора, — с иронией подумал он. — Для снятия стресса… А нынче посуду производят исключительно противоударную, термостойкую и черт-те какую, совершенно не заботясь о нервах людей. Так что, братец, давай-ка исцелися сам…»
Он стоял как бы на дне вывернутого наизнанку амфитеатра. Над ним уступами, сходясь где-то под потолком, поднимались ряды светящихся и темных экранов, и с каждого экрана был на него устремлен внимательный взгляд. Его положение уже в который раз — ровно по числу Советов ксенологов, проведенных за годы деятельности на Сфазисе, — пробудило в нем бредовую ассоциацию с гладиатором, напряженно ожидающим от публики решения своей судьбы. И часто он ловил себя на мысли, что невольно высматривает устремленные книзу большие пальцы…
Но о больших пальцах, равно как и остальных, речи здесь и быть не могло зачастую за полным отсутствием таковых. Да и взгляды, в перекрестии которых он находился, не всегда посылались глазами. Некоторые экраны казались мертвыми а значит, они работали в режиме приема-передачи в ином, чуждом человеческому зрению спектре. Григорий Матвеевич украдкой покосился на группу видеалов в нулевом секторе, которые обычно не светились. Они были зарезервированы за Советом тектонов и, как правило, оставались безразличными к принимаемым здесь решениям Тектоны доверяли ксенологам.
За спиной Григория Матвеевича в мягких креслах, расположились секретари представительства Федерации планет Солнца. Рошар, в неизменной хламиде, излучал ледяное спокойствие, развалясь в вольготной позе и как бы ненароком бросая подчеркнуто скучающие взоры ни вперившиеся в него экраны. Гунганг же весь нацелился вперед, подобравшись, нервно стискивая и распуская огромные кулаки.
Григорий Матвеевич глубоко вздохнул, чтобы подавить в эмбрионе потаенно подкравшееся желание чихнуть (церусианский насморк исподволь напоминал о себе, несмотря на все принятые милой женщиной Руточкой Скайдре меры профилактики). «Ксенологу чихать не полагается, — промелькнула не подобающая торжественной минуте мысль. — Вот так чихнешь — а кто-нибудь из собеседников расценит это как тягчайшее оскорбление достоинства представляемой им здесь цивилизации…» Как ни странно, именно эта фривольная мыслишка непонятным образом помогла ему мгновенно успокоиться.
— Я прошу разрешения открыть Совет ксенологов Галактического Братства, сказал он и пробежал глазами по рядам вспыхнувших голубых огней одобрения.
— Возражений нет, — зазвучал скучный голос когитра-секретаря. — На Совете представлено восемьдесят Два члена Галактического Братства, проявивших заинтересованность в обсуждении предложенной проблемы. За ходом обсуждения наблюдают представители Совета гилургов, Совета астрархов и Совета тектонов…
Энграф не удержался и внимательно посмотрел на видеалы тектонов. Да, они были слепы, как обычно, но над каждым горел индикатор активности.
— Группа ксенологов Федерации планет Солнца вынесла на обсуждение Совета ксенологов следующую тему, — продолжал когитр. — Очаг наведенной разумности на планете Церус I звездной системы Церус, в дальнейшем — ОНР-Церус. Существование в ОНР-Церус искусственного генератора наведенной разумности, условно именуемого «рациоген». Необходимость и возможные последствия уничтожения рациогена для восстановления естественного хода эволюционного процесса на планете. Формулировка проблемы возражения не вызывает.
— Прежде чем мы приступим к обсуждению, — сказал Григорий Матвеевич, — я хотел бы задать Совету прямой вопрос — в надежде получить на него такой же прямой ответ. Не проводилось ли членами Галактического Братства экспериментов с рациогеном? С другими, аналогичными средствами глубокой стимуляции мыслительной деятельности? Не делалось ли что-либо в близких к этой проблематике областях, что могло привести к образованию ОНР-Церус в виде непосредственного либо побочного следствия?
— Комментарий Совета тектонов, — сообщил секретарь. — Галактическое Братство никогда не проводило никаких работ в звездной системе Церус.
— Очевидно, первооткрывателями системы Церус являемся мы, — заговорил представитель Звездной Ассоциации Хаффа, напоминающий крупного розового богомола с ярко-голубыми глазам и — глобусам и на стебельках. — Именно наш зонд-автомат проследовал мимо главной звезды и передал на Хаффу тот объем информации, который считается достаточным для получения права на колонизацию системы. Но планет он не обнаружил, и поэтому мы не проявили интереса к углубленному изучению Церуса. Было это четыреста хаффианских орбит или сто тридцать три и три в периоде земных года тому назад. Разумеется, никаких работ ни на Церусе I, ни в его окрестностях мы не вели. Более того, рациогенез входит в перечень научных тем, запрещенных к исследованию и разработке в пределах Звездной Ассоциации Хаффа. В свете последних событий мы с изрядным облегчением отказываемся от каких бы то ни было прав на систему Церус…
— Из прозвучавшего мы можем сделать твердый вывод о том, что Галактическое Братство не имеет никакого касательства к ОНР-Церус, — подытожил Григорий Матвеевич, и по амфитеатру прокатилась волна голубых вспышек. — Я прошу разрешения вкратце изложить Совету суть проблемы, хотя все его участники и были заранее ознакомлены с материалами по Цсрусу I.
Восемь земных дней назад корабль-биотехн Константина Кратова, сотрудника представительства Федерации планет Солнца при Галактическом Братстве, попал в мощный нуль-поток и вынужден был совершить кратковременную остановку для восполнения энергоресурсов на ближайшей планете «голубого ряда»… Справка: термин «голубой ряд» заимствован из профессионального сленга Звездных Разведчиков и обозначает планеты, обладающие массой в пределах от восьми десятых до полутора земных, азотно-кислородной атмосферой с соотношением основных компонентов три к одному, перепадом абсолютных температур от двухсот сорока до трехсот градусов… Такой планетой оказался Церус I. Корабль Кратова опустился на единственном материке, в силу заложенных в него программ-инстинктов избрав местом посадки в ситуации неопределенности точный геометрический центр участка суши. Я обращаю на это обстоятельство особое внимание, ибо тем самым Кратов невольно повторил маршрут неизвестных нам создателей рациогена, также наметивших для своего эксперимента центральную область материка.
Покинув корабль, Кратов практически тотчас же вступил в неожиданный для него контакт с разумной расой двоякодышащих семигуманоидов, называвших себя Земляными Людьми Мы же условно именуем их «первой разумной расой Церуса». От них Кратов узнал о наличии нескольких других рас, с которыми они находятся в тесных экологических отношениях. Ему довелось видеть останки некого существа рептилоидного типа, при поверхностном осмотре которых он сделал вывод о предположительной разумности этого биологического вида, иначе — «второй разумной расы». Отправившись на ее поиски, он подвергся гипнотической агрессии со стороны одного из обитателей местных водоемов, что также убедило его в наличии у них сложного высокоорганизованного мыслительного аппарата. Отнести к какому-либо типу эту загадочную «третью разумную расу» нам пока не удалось. В лесу Кратов и сопровождавшие его охотники из Земляных Людей были атакованы существами, которые располагали примитивным, но хорошо обработанным оружием. Они были идентифицированы Кратовым как «четвертая разумная раса». В схватке спутники Кратова погибли. Пытаясь найти обратную дорогу, он лишился средств связи и поддержки контактов в результате встречи с активной металлоразрушающей плазмой. Ему удалось обнаружить место скопления этой плазмы, а также впервые… — Григорий Матвеевич на мгновение задумался. — Впервые испытать на себе воздействие гипотетического церусианского рациогена, одним из элементов защиты которого и являлась эта плазма, а другим — энергоразрядное поле, едва не убившее Кратова. Он был обречен па гибель, если бы не счастливый контакт с «пятой разумной расой» — крупными млекопитающими, которых лично Кратов склонен считать единственной эволюционно обусловленной, естественно разумной расой на Церусе I. Я окончил изложение фактов.
Григорий Матвеевич позволил себе наконец расслабиться, нащупал свободное кресло позади и сел.
— Каким образом удалось установить границы очага наведенной разумности?
— Мы попытались войти в контакт со всеми поселениями первой расы на материке. Ни один из контактов за пределами ОНР-Церус удовлетворительных результатов не дал. Поведение Земляных Людей на побережье резко отличается от того, что продемонстрировали нам партнеры Кратова по контакту. К сожалению, не в лучшую сторону… Не нашла подтверждения разумность вне границ очага и второй расы.
— А в границах?
— Контакты пока не установлены: их целесообразность находится в прямой зависимости от решения, какое будет принято Советом.
— Значит ли это, что вы будете настаивать на уничтожении рациогена?
— Нет, не значит. Лично я не выработал еще точки зрения па проблему. Доктор Кратов же, напротив, целиком убежден в необходимости скорейшего прекращения вмешательства извне в эволюцию разума на Церусе I.
— Действительно ли мы имеем дело с рациогеном? Нет ли здесь другого, естественного фактора? Нам известны случаи мутагенного изменения мыслительного аппарата у неразумных в природном состоянии живых субстанций. Да и все мы продукт определенных мутаций…
— У меня не возникало и мысли о рациогене — до беседы с Кратовым. Он изложил мне бытующую среди племен «пятой разумной расы» историю о внезапных переменах в их образе жизни. Случилось это якобы сорок земных лет тому назад. Вблизи от геометрического центра материка расположен сопочник с необитаемыми пещерами. С той самой поры в пещерах концентрируется упомянутая плазма, вход в них защищен полем, а подступы усеяны останками представителей всех рас, населяющих эпицентр. Согласно поверью, они стремятся туда за мудростью… Сам же Кратов у входа в пещеру испытал колоссальное обострение мыслительных процессов, нечто вроде известного нам эффекта «многовекторного мышления». И тогда же он и сумел извлечь из тайников своего мозга неведомо как осевшее там понятие «рациогепа»!
— Откуда оно могло попасть в мозг доктору Кратову?
«Действительно, откуда? — подумал Григорий Матвеевич с легким раздражением. — Будь у меня еще несколько дней, уж я бы это выяснил. Я бы разговорил самого Кратова… или докопался до всех скелетов в его платяных шкафах! А похоже, у него там целый анатомический театр». Вслух же он сказал:
— Концепция рациогена обсуждалась на Земле. Примерно все те же сорок лет назад, то есть еще до рождения Кратова. Впоследствии этот термин фактически вышел из употребления, потому что изыскания в данной области у нас были запрещены. Либо Кратов случайно получил доступ к закрытым источникам информации, либо столь же случайно услышал о рациогене от ныне живущих участников дискуссии тех лет… Есть множество естественных объяснений.
— Вы не допускаете возможности пробуждения у Кратова генетической памяти?
— Вполне допускаю. Но его родители, насколько нам известно, были далеки от этой темы. Кратов же не просто употребил термин «рациоген». Он имеет достаточно полное представление о концепции рациогена в целом. Уместно предположить существование некого «пароля», то есть информационного пакета, передаваемого рациогеном о своем генезисе в мозг разумного существа, попавшего в зону его прямого воздействия. Этот «пароль» не мог быть верно интерпретирован представителями церусианских рас… которые покуда не накопили научного тезауруса. Но у Кратова он немедля пробудил соответствующие ассоциации и получил смысловую нагрузку от сработавшей генетической памяти… Впрочем, я хотел бы ограничить свои гипотезы на этот счет естественными причинами, вроде уже упомянутой мною утечки информации. Поскольку реальный механизм действия рациогена на мыслительный аппарат человека мне, увы… или к счастью, неведом.
— Комментарий Совета тектонов, — вмешался секретарь. — Тектоны предлагают вести обсуждение сложившейся на Церусе I ситуации, исходя из допущения, что там действительно существует рациоген. По сведениям Совета тектонов предположения ксенологов Федерации планет Солнца обоснованны.
— Если там не окажется рациогена, — промолвил Григорий Матвеевич, — то все мы вздохнем с облегчением и уж наверняка будем знать, как поступать в дальнейшем.
— Еще один вопрос вне обсуждения. Где сейчас находится Константин Кратов? Его участие в Совете было бы весьма полезно.
— Доктор Кратов по-прежнему на Церусе I. Он перенес тяжелую травму и не совсем здоров. От участия в дискуссии он отказался, мотивируя это плохим самочувствием и полной, непоколебимой уверенностью в своей правоте.
— Хм! — послышался чей-то возглас.
Григорию Матвеевичу не потребовалось даже искать его источник. Виавы, иовуаарп или згунна… Большинство гуманоидных рас Галактического Братства выражало свои эмоции примерно одинаково…

10

Кратов дождался, когда дыхание его молчаливого соседа выровнялось, и осторожно погасил плафон в изголовье. Затем медленно опустил ноги на пол. Так же неслышно выпрямился — подлая искра снова стрельнула вдоль позвоночника, но все же ноги держали, и держали надежно. Он подхватил заранее аккуратно сложенную куртку и двинулся к двери. Главное — чтобы этот здоровенный угрюмый парень с непонятно знакомым лицом ничего не услышал. Ну, впечатления тертого звездохода он, надо отметить, не производит, и все-таки…
— Куда вы?
Кратов замер на полшаге.
— Мне нужно, — сказал он спокойно.
— Все, что вам может понадобиться, находится вон за той шторкой, промолвил сосед и бесшумно, как ночной хищник, поднялся со своей койки. Кажется, первое впечатление было обманчивым. — А самое необходимое для вас это хороший сон. Очень прошу вас вернуться и лечь.
— Я здоров, — произнес Кратов и направился к выходу, уже не таясь. — В конце концов, я имею полное право на свободу передвижения…
Сосед одним легким броском опередил его и взялся за дверную ручку.
— Вам необходим отдых, — сказал он, постаравшись придать своему бесцветному голосу всевозможную убедительность. — Я не могу вас выпустить, так как это угрожает вашему здоровью.
— Приказ Энграфа? — зловеще спросил Кратов, чувствуя, как все его самообладание бесследно улетучивается. — Или, может быть, самого Лермана? Вы что, стеречь меня приставлены? Я под арестом?!
— Отнюдь нет… — начал было сосед, но закончить не успел.
Кратов нанес ему очень быстрый удар в солнечное сплетение, одновременно отступая, чтобы успеть подхватить падающее тело… Ему показалось, что кулак врезался в чугунную плиту, а затем его руку мягко, но цепко перехватили, дернули куда-то вбок. Без малейшего усилия противник спеленал Кратова его же конечностями и, оторвав от пола, словно тряпичную куклу, понес на койку.
— Простите меня, коллега, — сказал он. — Я вынужден противодействовать вашему натиску…
Бережно уложив Кратова, он слегка вдавил его в матрац и отпустил, а сам присел рядом.
— Куда же вы рветесь? В вашем-то состоянии… Мне действительно было предписано любым допустимым способом пресекать все ваши попытки покинуть это помещение. Вы только что перенесли паралич нижних конечностей, были на грани психического срыва. А случись что с вами? Снова искать, рискуя десятками человеческих жизней? Сумасбродство…
— Так они знали, что я захочу добраться до рациогена, — сказал Кратов и засмеялся. — Мое поведение становится предвосхитимым, а это обидно…
— Рациоген? — переспросил сосед. — Что это такое?
— Я где-то видел твое лицо, — сказал Кратов, приподнявшись на локте — Мы встречались?
— Разумеется. В зеркале. Я ваш двойник.
— Двойник? Зачем?!
— Вообще-то я человек-2. Меня попросили принять ваш облик для скорейшего успеха в переговорах с вождем Большой Дубиной.
— Ну и как? — удивился Кратов. — Помогло?
— Вполне.
— Никогда не знал, что я так сутулюсь и шаркаю ногами при ходьбе… Как тебя зовут, отражение?
— Я же говорил вам при первой встрече. Сидящий Бык, в память о…
— Помню. Один из тех, кто подчистую вырезал кавалерию генерала Кастера. Оскальпированы были все, кроме самого генерала — очень уж отважно он сражался… Надеюсь, мне тоже удастся сохранить свой скальп?
— Что?!
— А какое у тебя уменьшительно-ласкательное имя?
— Простите, вопрос не понятен, — двойник выглядел озадаченным.
— Ну, друзья-то тебя как называют?
— Среди коллег меня принято называть полным именем, — сдержанно произнес Сидящий Бык.
— Очень уж громоздко. Впрочем, в детстве я тоже играл в индейского вождя, но звали меня Шаровая Молния… Как же так — ты живешь среди людей, и обзавелся только коллегами?
— Теперь понимаю, — удовлетворенно покивал Сидящий Бык, — Вы пытаетесь вывести меня из равновесия. Все эти ваши намеки на якобы имеющую место нашу отчужденность. Вся эта нарочитая демонстрация якобы плохо скрываемой ксенофобии… Напрасно, коллега. Во-первых, не мы отстранены от вас, а вы всячески брыкаетесь, не желая видеть в нас своих сородичей, кровных братьев пусть даже двоюродных. А во-вторых, пробудить во мне отрицательные эмоции крайне трудно: я хорошо адаптирован к окружающей человеческой среде. К среде, которая нас пока не принимает, исподтишка почитая не то за роботов-оборотней, не то за биотехнов. И тем самым вынуждает нас вырабатывать в качестве защитной реакции собственную, отличную от человеческой, закрытую систему взаимоотношений… Ну, и в-третьих, я знаю, что лично ваша ко мне антипатия всего лишь игра. Вы известный ксенолог, а ни одно профессиональное сообщество не обладает такой высокой толерантностью, как ксенологи. Нигде люди-2 не находят такого понимания и участия, как в ксенологических миссиях… Болит рука-го? — спросил он с неожиданной заботой.
— Ерунда, — проворчал Кратов и помогал в воздухе отбитой кистью. — В училище у нас был спецкурс по катэда. Это традиционное японское искусство переносить боль. Ты прав, двойник. Я хочу разозлить тебя, вынудить утратить бдительность хотя бы на мгновение, чтобы ускользнуть из твоих нежных железных лап. Мне позарез нужно на планету!
— Почему бы вам не дать немного поработать другим?
— Я должен убедиться, что там, в пещерах, действительно спрятан рациоген. И если он существует.
— Рациоген… Вы во второй раз произносите это слово. Оно как-то связано с гипотезой о наведенной разумности?
— Непосредственно. Тебе ничего не говорит имя Тун Лу?
— Это создатель некоторых базовых принципов, что лежат в основе технологии производства людей-2. Он умер десять лет назад. Но при чем здесь Тун Лу?
— Так, ни при чем. Мне кажется, что я обнаружил тот искусственный фактор, который привел к возникновению наведенной разумности. И я хочу его уничтожить.
— Уничтожить?! Но ведь как раз в этот момент вопрос о тактике контакта на Церусе I решается в Совете ксенологов Галактического Братства!
— Они будут решать очень долго. И я не знаю, что именно они там решат. Ксенологи, как правило, существа осторожные, это только во мне сильны еще звездоход-сорвиголова и отчаянный штоддер… Скорее всего, они убедят друг друга оставить все как есть, дабы не порождать необратимых последствий. А ведь то, с чем мы здесь столкнулись — не разум! Он достался всем этим первым, вторым и прочим расам незаслуженно, он свалился на них непосильным гнетом! Они не готовы быть разумными, потому что по чужой воле перескочили сразу через несколько пролетов эволюционной лестницы! На что разум Земляным Людям? Чтобы все время думать о мясе, мечтать о мясе, изобретать новые способы добычи мяса. На что он лешим? Чтобы скрадывать и безжалостно уничтожать сородичей Бубба из племени Длинных Зубов, которые на порядок уступают им в быстроте реакции, а потому беззащитны перед их тщательно изостренными ножами! Вот сейчас, может быть — в ту самую минуту, когда Эиграф убеждает Совет ксенологов отнестись к положению на Церусе I со всей трепетной осторожностью, а ты зажал меня в свои клещи, эти самые лешие вспарывают животы самкам и детенышам пятой и единственной разумной расы. А ведь они, эта пятая раса, шли верным путем, они уже стихи начали сочинять!
— Но как вы можете брать на себя право судить, какой путь к цивилизации верен? А вдруг эти ваши Длинные Зубы — тупиковая ветвь? Вдруг они, миновав стадию стихосложения, изобретут нечто такое, что взорвет всю Галактику, сотрет ее в астральную пыль? В то время как горячо нелюбимые вами лешие, уничтожив всех претендентов на экологическую нишу, впоследствии обогатят пан галактическую культуру шедеврами живописи и литературы…
— Да, Бубб, сочиняющий стихи, мне более близок, нежели Большая Дубина, помышляющий только о большой жратве! Но дело не в этом. Не я пустил вразнос эволюционную машину на Церусе. Кто-то другой, до меня… Но я хочу хотя бы попытаться вернуть ее на круги своя, пусть даже у меня не получится! Я хочу, чтобы они заслужили право на разум — все эти неправедно разумные расы, добыли его в честной борьбе с природой! Вспомни дорогу человечества — разве была она прямой и легкой? Сколько вариантов разума было отброшено прежде, чем появился Человек разумный? Все эти муравьи, осьминоги, дельфины, наконец гигантопитеки и неандертальцы!.. И если то, что булькает в их черепных коробках — подлинный разум, то, поверь, его ничем не погасить. Рациоген может лишь исказить справедливую расстановку сил, что он и делает уже сорок лет… Вот я и хочу уничтожить его, пока не поздно, пока это эпицентр эволюционной ошибки, а не эпицентр массовой бойни!
— Вы устали, коллега Кратов, — промолвил Сидящий Бык. — Вы горячо говорили и, должно быть, потратили на это много сил.
— Вес только и твердят мне: устал, устал… — в сердцах сказал тот. — При чем тут моя усталость, когда на Церусе I каждую секунду творится беда? Да если нужно будет, я ползком доберусь до этого чертова рациогена.
— Мне понятны ваши чувства. Но вы берете на себя чрезмерную ответственность. Вам ли вершить судьбы цивилизации на этой несчастной планете?
— Я знаю, какая ноша мне по плечу. А судьбы вершить — не моя задача. Я просто хочу помешать тем, кто присвоил себе право ломать эти судьбы!
— Но вы бросаете вызов Галактическому Братству, пренебрегая мнением Совета ксенологов. Ведь вы, помнится, уже провели шесть лет в добровольном изгнании…
— Если меня обвинят, я снова уйду в плоддеры. Пусть, не разучился еще работать руками и рисковать головой… Но, по крайней мере, буду знать, что сделал все как нужно. Я не бог. Я не равнодушен.
Кратов помолчал.
— Послушай, Сидящий Бык, — вдруг сказал он. — Прости меня.
— Простить? — медленно переспросил тот и, неловко шевельнув локтем, ненароком смахнул со столика в изголовье брелок в виде деревянного дракончика — единственное, что уцелело от старого видеобраслета Кратова после встречи с металлоядной плазмой. — Простить… За что вас прощать?
Он нагнулся, чтобы поднять брелок, и в этот момент Кратов обрушил на его затылок сомкнутые в замок кулаки, вложив в этот удар весь свой вес и все свое отчаяние. Сидящий Бык молча ткнулся лицом в пол. Кратов соскочил с койки, перевернул его на спину. «Ты что, плоддер хренов, спятил?! — подумал он в панике. — Только смертоубийства тебе недоставало…» Но человек-2 дышал свободно и ровно, как если бы внезапно погрузился в глубокий сон. Глаза его были прикрыты. «Хорошая реакция на вырубание. Мне бы такую…» Кратов переступил через него, подобрал куртку и скользнул за дверь.
Как только он вышел, Сидящий Бык открыл глаза и встал. Подбросил на ладони брелок и зачем-то сунул в карман. Привел себя в порядок, пригладил волосы. Стянул со своей койки плед, скомкал и уложил на место Кратова, накрыв сверху другим пледом и придав этой композиции некоторый объем. Затем ушел к себе в угол и лег.
Спустя какое-то время на его запястье тихонько пискнул браслет.
— Это Лерман. Как там наш, гм… больной?
— Все хорошо. Кажется, уснул. Хотите поговорить с ним?
— Нет, не стоит его тревожить. Пусть отдыхает. Он очень устал на этой планете.
— Вид у него и в самом деле утомленный, — согласился Сидящий Бык и усмехнулся непонятной своей усмешкой.

11

Кратов торопливо шел по коридору, на ходу натягивая куртку. «Где бы раздобыть скафандр? — думал он — Ну, фогратор у меня есть, хотя не помешало бы что-нибудь потяжелее. Однако на худой случай обойдусь и этим». Он достиг уже конца коридора, когда дверь кают-компании сдвинулась, и появился крупный, свирепого вида человек в костюме с нашивками раддер-командора. Светлая курчавая борода его воинственно топорщилась. Завидев Кратова, он мигом утратил свою суровость и расплылся в радушной улыбке.
— А, пропавший без вести — сказал он. — Здравствуй, Кратов! Как дела, Кратов? Как здоровье? Ноги ходят? Или еще не ходят? Вроде бы ходят, а?
Кратов молчал, трудно соображая, как ему поступить.
— Меня зовут Шебранд, — продолжал тот — Не помнишь? Я тебя на себе тащил, да еще этот дедушка, Энграф. Да разве тебе вспомнить. Ты же себя тогда не помнил, где уж тебе меня запомнить. Постой, — вдруг насторожился он, — Ты же вроде бы лежать должен?
«Если он поднимет тревогу.»
— Или ты не Кратов? — засомневался Шебранд. — Может быть, ты — Сидящий Бык? Или ты не Сидящий Бык?
— Разумеется, я — Сидящий Бык, — убрав из голоса все оттенки, раздельно проговорил Кратов. — Неужели нас можно спутать?
— То есть, еще и как можно, — сконфузился Шебранд, — ты извини меня, очень уж вы похожи. Может быть, тебе неприятно… Я-то думал, ты — Кратов. Ну, а коли ты Сидящий Бык, тогда извини…
Кратов холодно кивнул и целеустремленно пошагал в направлении тамбура. Ему казалось, что Шебранд продолжает глядеть вслед, и он прилагал неимоверные усилия, чтобы не обернуться. Если он — Сидящий Бык, то с какой стати ему оборачиваться?.. Но за спиной лязгнула другая дверь — должно быть, Шебранд позабыл о нем и ушел по своим делам.
«Повезло… Повезет ли дальше? И вообще — надо бы шевелиться проворнее. Допустим, Шебранд между прочим обронит в разговоре: встретил, мол, Сидящего Быка, а принял за Кратова, похожи — спасу нет!.. И тут Лерман подскочит на месте, как ужаленный: что значит — встретил, когда они оба спят в одной каюте?!»
До самого тамбура ему никто не попадался. Но проникнуть в гермозону со скафандрами он не смог — не знал кода. «Вернуться, разыскать Шебранда? Мол, извини, дружище — я ваш код подзабыл, память у нас, людей-2, нетвердая… Кратов с досадой стукнул кулаком по замку. — Или шут с ним, со скафандром? Как там, снаружи — улеглась эта лютая пурга? Отступать мне, собственно, уже некуда…»
— Закрыть переходник, — скомандовал он автоматам. — Открыть люк.
— Вы без скафандра, — забубнил динамик. — Наденьте скафандр. Наденьте…
— Выполнять! — рявкнул Кратов.
Диафрагма люка бесшумно разошлась, и холодный воздух Церуса I весело, напористо ворвался в тамбур, нырнул Кратову за шиворот, походя прихватил болезненно занывшие ноги… «Ничего, звездоход! Где наша не пропадала? А везде пропадала. Да не пропала… Перебежками — да прорвемся…»
— Чудушко! — позвал Кратов. — Ко мне, Китенок! Темная туша биотехна, перекрыв на миг унылый предзакатный свет, рухнула в сугробы.
— Летим отсюда, — сказал Чудо-Юдо-Рыба-Кит. — Здесь плохо. По ночам мороз. А я уже отдохнул. Мы же куда-то летели с тобой…
— Изворчался, — с нежностью произнес Кратов. — Холодно ему! Абсолютный нуль ему нипочем, а на Церусе он замерз. Не хнычь, скоро улетим. Далеко-далеко! Только вот одно дельце сработаем.
— Садись, — пригласил Чудо-Юдо. — Поскорее. А то простудишься.
Кратов нырнул прямо из тамбура в придвинувшуюся почти встык родную, уютную кабину. Первым долгом он извлек на свет фогратор, проверил батареи.
— Набери высоту, — приказал он. — И малым ходом — вдоль леса…

12

То, что происходило на Совете ксенологов, уже слабо напоминало неторопливую, слегка чопорную игру в вопросы-ответы, с которой начиналось обсуждение. Реплики, процеженные через едва поспевающие за ними лингвары, чтобы привести их к доступному для понимания собеседников виду, — сыпались со всех сторон. И когитр-секретарь чудом ухитрялся ввинчиваться со своими комментариями в микроскопические паузы, вызванные необходимостью синхронизации восприятия дискуссии всеми ее участниками. Ведь каждый из них не только говорил на своем языке, но и жил в собственном времени… Всеобщее одобрение в виде плотного узора из голубых огней вспыхивало все реже, гораздо охотнее мнения дробились. По долгу инициатора обсуждения Григорий Матвеевич старался увидеть каждого выступающего, крутил головой, как угорелый. И к исходу третьего часа почувствовал, что у него отнимается шея.
— Я знаю не только нашу мифологию, — медленно, с расстановкой излагал гуманоид-згунна из системы Альгораб VIII. Лицо его, с гигантским носом и высоким впалым лбом, напоминало статую с острова Пасхи, и Энграфу отчего-то чудились пренебрежительные нотки в лишенном обертонов синтезированном голосе лингвара. — Я знаю мифологию землян и многих других рас Как вышло, что практически повсеместно существует миф о божественной каре? Боги, желая наказать, отнимают разум. Кто мы — боги, чтобы своей властью отнимать разум у разумных, даже если он оказался для них непосильной ношей? И за что мы хотим наказать несчастных обитателей Церуса I?
— И есть ли у нас право наказывать их, и вообще кого-либо в нашей Галактике? — подхватили его мысль в другом секторе. Григорий Матвеевич живо повернулся. Кто там у нас любитель кидать реплики с мест?.. Конечно же, нкианх, и вполне знакомый. Доктор Аурзогбэт Триста Двадцать Восьмой. Косит хитрющими своими глазами и, кажется, даже улыбается безгубым ртом.
— Так может быть, у нас вообще нет никаких прав?! — запротестовали ветроносцы из газовой системы Росс 154. Ажурные купола их переливались всеми оттенками багрового и трепетали. Зрелище было завораживающее… «Но любоваться мы будем в другой раз», — остановил себя Энграф. — Оказаться от всякой деятельности, разогнать астрархов и гилургов, свернуть работы по формированию пангалактической культуры… А ведь именно нашей активности мы обязаны тем, что сейчас можем видеть, слышать и понимать друг друга!
— Коллега несколько утрирует… — обронил згунна.
«Коллеги! — мысленно возопил Григорий Матвеевич. — Именно коллеги! Ветроносцы в Совете представлены профессионально-ориентированной колонией, так что уж будьте любезны!..»
— Отнюдь, — спокойно откликнулась колония. — Просто нам вспомнился другой расхожий миф, послуживший источником для целых философских течений. Тоже из божественного спектра: можно обрести абсолютное могущество, но нельзя пускать его в ход, если хотя бы одному живому существу во вселенной оно будет обращено во вред. К счастью, мы еще не достигли абсолюта и можем направлять наши совместные усилия на благо как всей Галактики, так и отдельных ее частиц, вроде планеты Церус I…
— Да и что такое разум? — поддержал закованный в черную броню, клешнястый и пучеглазый габхэйд, обитатель заболоченных, почти что жидких планет тройной звезды Талифа. Григорий Матвеевич тотчас же вспомнил, что бывавший там Бурцев по возвращении сказал, скорчив унылую физиономию: «Молочные реки, кисельные берега. Причем буквально и повсеместно». И толком не смог объяснить, как габхэйды обходятся со своей архисложной, тончайшей техникой руками без пальцев. — Почему мы так трепетно, благоговейно к нему относимся? Разве это не объективный естественный процесс, обусловленный вполне формализуемыми химическими и физическими реакциями в наших мыслительных аппаратах? Кстати, довольно тривиально моделируемый. Нагляден в этом отношении пример человечества, гостеприимных организаторов нынешнего Совета. Они научились создавать своих людей-2, полностью и даже с некоторыми усовершенствованиями воспроизводящих образ и подобие своих прародителей, прежде чем управлять звездными процессами. Что легче: погасить звезду или создать себе подобное?
— Комментарий Совета астрархов, — проскрипел секретарь. — Погасить звезду, равно как и зажечь звезду, равно как и корректировать орбиты любых космических тел, неизмеримо сложнее… Комментарий Совета гилургов: они предлагают снабдить все небесные тела программами-инстинктами, обратив их таким образом в сверх-биотехнов, и тогда задача управления звездными процессами сведется к достаточно простым телепатическим командам.
Шквал голубых огней.
— Да, мы можем гасить звезды и формировать материю из рассеянных элементарных частиц и полей, — отозвались вегропосцы. — Мы можем создавать живые существа и наделять их разумом. Разве не способны мыслить повсеместно распространенные биотехны? А те же люди-2 землян и их аналоги в других цивилизациях? Мы уже достигли в своей деятельности высот, ранее доступных лишь богам и демиургам. Мы управляем практически всеми мыслимыми физическими процессами. И коль скоро разум — такой же физический процесс, то мы можем и должны управлять им Это неизбежно!
— А имеем ли мы право на это? — спросил доктор Аурзогбэт Триста Двадцать Восьмой Судя по лукавому выражению его рептильего лика, в таком праве он не сомневался, но хотел не дать остыть дискуссии. — И хотят ли того разумные обитатели Церуса I? Быть может, следует спросить их, пожелают ли они добровольно отказаться от разума — если они сумеют осмыслить наш вопрос и дать столь же осмысленный ответ. В последнем случае было бы уместно отложить нашу дискуссию на срок достаточный, чтобы те, чью судьбу мы столь самонадеянно пытаемся решать, приобрели свое мнение на этот счет.
— Другими словами — отказаться от любого вмешательства в ход событий на Церусе I?
— Возможно, и так.
— Подозреваю, коллеги, что по истечении такого срока — а он предвидится достаточно протяженным, — ни одна разумная раса Церуса I не захочет отказаться от разума, — заговорил смуглолицый виав. От человека его отличала, — и то очень условно! — разве что прическа «морской еж». В молодости Григория Матвеевича она считалась последним криком моды, и земные ландшафты в ту славную пору пестрели «ежами» всех цветов и размеров. Стыдно вспомнить, но и сам он какое-то время… Потом мода сменилась, но у виавов это как было, так и есть — признак социального статуса «полной ответственности». — Это все равно что обратиться с аналогичным предложением к любой цивилизации из числа членов Галактического Братства даже если внезапно выяснится, что она есть также продукт искусственного воздействия на ее эволюционный процесс в доисторические времена…
— Не исключено также, что к моменту, когда мы сочтем приемлемым явиться на Церус I за ответом на наш вопрос, там не останется уже ни одной разумной расы… — ввернул насмешник-нкианх.
Новая голубая волна.
— Прошло уже три часа, — нетерпеливо зашептал Гунганг, склонившись к уху Григория Матвеевича. — А мы столь же далеки от решения, как и до начала Совета. Или даже дальше, чем были. Они еще и острить ухитряются!
— Пусть выговорятся, — шепотом же ответил Энграф. — Если мы затеем голосование сейчас, мнения разделятся.
— А вы-то что решили для себя, коллега? Эиграф промолчал, сделав вид, что не расслышал.
— Вне зависимости от хода обсуждения, — заявил плазмоид из системы Конская Голова (после каждой законченной фразы возникали непродолжительные паузы лингвар выравнивал темпы восприятия), — наше сообщество хотело бы поднять вопрос о допустимости подобных экспериментов — мы имеем в виду рациоген и весь диапазон аналогичных исследований. Как бы любопытен в научном аспекте ни был результат, последствия его всегда остаются за пределами нравственности. Здесь необходимо четкое разграничение между этой проблематикой и уже имеющимися у некоторых цивилизаций разработками в области биотехнологии. И такое разграничение достаточно очевидно. Биотехны, люди-2 и так далее — это частица нашей науки и культуры, они не поставлены в прямую зависимость от природы и не нуждаются в экологических нишах. Они созданы нами, мы же даровали им разум, и мы же приняли на себя ответственность за их благополучие. Иногда это достигается ассимиляцией искусственной разумной расы в среде естественного ее прародителя, есть и другие пути. И совершенно иное дело, когда объектами, а точнее — жертвами такого эксперимента становятся субстанции природного происхождения, находящиеся в значительной зависимости от законов биоценоза, как это имеет место на Церусе I. Наше сообщество настаивает на осуждении, а также, если Совет ксенологов сочтет необходимым просить о том тектонов, на запрещении всякого вмешательства в естественные процессы эволюции разума.
— Было бы полезно залучить на наш Совет создателей церусианского рациогена, — сказал богомол из Звездной Ассоциации Хаффа. — Послушать их мнение. Посмотреть на них. Просто спросить их — зачем они это сделали?
— Комментарий Совета тектонов. В самое ближайшее время будут предприняты шаги к тому, чтобы установить происхождение церусианского рациогена — если факт его существования получит обоснованное подтверждение.
Рошар тихонько задел плечо Энграфа.
— Мне только что сообщили с Церуса I, — сказал он негромко. — Кратов ушел из-под контроля.
— Что значит — ушел? — опешил Энграф. — С ним же был его двойник… как бишь его?..
— Кратову непонятным образом удалось сделать Сидящего Быка союзником, и тот отпустил его. Остановить Кратова сейчас уже невозможно. Он находится где-то в районе тех злополучных пещер. Либо он погибнет при попытке уничтожить рациоген — в чем я сомневаюсь, — либо… В общем, все решится с минуты на минуту. Это не ксенолог, а сумасшедший.
— Или провидец, — пробормотал Энграф. — Впрочем, одно другому никогда не противоречило… У нас есть свободные каналы связи?
— Разумеется Весь тридцать шестой сектор. Отключить?
— Ни в коем случае. Наблюдайте за ним, Батист.

13

«Когда я доберусь до цели, мозг у меня снова, как тогда, расколется на тысячи враждующих кланов. Сообразить, что надо будет предпринять дальше, я уже не смогу. А я должен пройти внутрь, сквозь эти чертовы молнии, увидеть рациогеп и шарахнуть по нему из фогратора. Не уничтожить — так хотя бы привести в полную негодность. Чтобы никто никогда не смог его восстановить… И действовать я должен автоматически, рефлекторно, потому что моему сознанию в эти минуты будет, к сожалению, не до тела. Вошел — увидел — выстрелил. Как Юлий Цезарь какой…
Вошел — увидев — выстрелил.
Вошел — увидел — выстрелил.
…Если, конечно, смогу увидеть. Глаза-то, они тоже работают через мозг, а мозг у меня будет в отказе. И это очень досадно, потому что мне хотелось бы увидеть этот рациоген. Увидеть — и запомнить на всю жизнь, на что нынче почерка эта дрянь. И я буду бороться с ним в его последнюю минуту, чтобы отвоевать хотя бы участок мозга для себя, для своих глаз, для своей памяти. Ну, а не совладаю… Значит, цепочка команд упрощается: вошел — выстрелил, вошел — выстрелил… Еще ведь и войти надо, под нескончаемым огненным ливнем Ну, что загадывать наперед? На месте разберемся.
Вошел — выстрелил.
Вошел — выстрелил.
И — нехудо бы — увидел…
Вот они, заклятые пещеры! Белеют костищем неудачливых искателей чужой мудрости. Не за тем вы ходили, братцы, и не той дорожкой. К мудрости у каждого свой путь — если только она ему впрямь так нужна, что жить без нее никак.»
— Вниз, Рыбуля!
«Ага, заволновалась, закипела, тварина… Почуяла лакомый кус, фонтаны завыбрасывала!? Ну нет, нынче я с тобой поквитаюсь. За себя, за этих бедолаг!»
— Киг, атакуем плазму!
Биотехн встрепенулся Ни разу еще не слышал он от хозяина такого приказа, от неожиданности едва не попросил повторить. Но сработали программированные инстинкты подчинения — и короткие импульсы искаженного гравитационного поля вдавили белесое бурунящееся месиво в камень, вмяли его, расплескали и разметали в клочья. «Может, и по пещерам — так же? До чего просто — срыть их под основание, перемолоть в щебенку Кстати, откуда я взял, что рациоген будет торчать на виду, словно волшебная лампа в ожидании Аладдина? Его вполне могли замаскировать либо снабдить дополнительной защитой от шустрячков вроде меня. Пусть. Я должен войти в пещеру и увидеть его своими глазами — если, конечно, мне вообще что-то увидится в этот миг…»
— Кит, хочешь еще энергии?
— Не хочу, я уже отдохнул…
— Сейчас у тебя появится возможность подзаправиться впрок. Как только я покину тебя, по мне ударит энергоразрядное поле. Ты должен не допустить его до меня, заглотать с лапочками, чтобы ни один разряд не перепал мне. Иначе я погибну!
— Так бы и сказал. А то — энергия… Мне свою деть некуда!
«Вошел — выстрелил. Вошел — выстрелил. И — независимо от этого — увидел.»
Кратов спрыгнул на обнажившееся каменное подножие сопочника, изъеденное лежавшим здесь недавно плазменным одеялом, обратившееся в трухлявую губку. Раструб фогратора чутко покачивался па уровне груди, палец лежал на клавише пуска. «Кто бы знал, что мне еще сгодится на что-то умение стрелять не раздумывая? После Псаммы я так надеялся, что с годами оно выветрится из меня, как ненужная дурь — потому что всегда, в любой ситуации, все-таки нужно думать до выстрела, а не после… У меня и теперь еще есть время подумать — до того, как я кинусь эту огненную свистопляску, не зная даже, что там, под пологом молний-охранительниц. Может быть, я заблуждаюсь? Может быть, я уподобляюсь злому гению Тун Лу? Ведь лишить мыслящее существо разума — все равно, что убить его. Право отнимать разум исстари принадлежало богам… А я не бог. Я человек. Грехов у меня хватает. И даже Бубб в конце концов признал меня обычным существом, из плоти и крови — тем более, что плоть моя в ту пору была куда как немощна. Я хочу помочь тебе, Бубб, ты-то наверняка поймешь меня и оправдаешь. Но я не враг и всем остальным. Просто вы, ребята, получили нежданный подарок, разум для вас — что костыли. Нет, походили на костылях — и довольно, дальше топайте своими ногами…»

14

…необходимость прекращения искусственного вмешательства в становление цивилизации на Церусе I для нас совершенно очевидна. Однако мы позволим себе высказать опасение, что длительный период такого «интеллектуального стимулирования» не пройдет бесследно для квазиразумных существ на планете. Должны наблюдаться остаточные явления. И если после демонтажа рациогена сохранится хотя бы одна полноценно разумная раса, ей придется выдержать нелегкую борьбу за место под солнцем.
— А если не сохранится? Нам неизвестно, что было в этом мире до рациогена. И сейчас мы вместо того, чтобы приступить к неспешному и кропотливому распутыванию этого ксенологического узла, намереваемся разрубить его!
— Следует признать, что промедление здесь недопустимо. Оно, как выразился коллега, также за пределами нравственности. Ежечасно Церус I становится ареной все новых трагедий, масштабы которых мы просто не представляем в силу недостатка информации. А накапливать такую информацию просто нет времени. Нужно принимать решение, и немедленно.
— Влияние рациогена нужно пресечь, и это бесспорно. Л затем мы должны бросить все усилия на то, чтобы исследовать последствия его длительного воздействия на обитателей Церуса I. И, буде в том возникнет необходимость, помочь им вернуться в нормальное русло эволюции, не считаясь ни с какими затратами ресурсов.
— А вы отважитесь разрушить рациоген, не имея предварительного прогноза этих последствий!? Быть может, они окажутся губительными для планеты! Сорок лет, несколько поколений живых существ, подавление наведенным разумом эволюционно приобретенных инстинктов! Лишившись разума и утратив инстинкты, все эти расы будут обречены на гибель! Из планеты разумных Церус I превратится в планету безумцев!
— Разве мы знаем цели, с какими был установлен рациоген? Не исключено, что его появление устранило неведомую нам планетарную катастрофу. Наша главная ошибка — в том, что мы заранее приписываем анонимным создателям рациогена безнравственные цели. Но давайте исходить из той аксиомы, что всем без исключения цивилизациям нашей Галактики, как членам Галактического Братства, так и еще неизвестным, органически присущи добрая воля и благородные побуждения! Мы даже можем построить модель такой катастрофы, избежать которой позволил бы только рациоген.
— Если гипотетическая угроза и существует, то нет оснований думать, что объединенные усилия Галактическою Браютва не позволят устранить ее более нравственными средствами. Мы должны отвечать за чужие ошибки. В Галактике некому больше исправлять их, кроме нас. Самим фактом существования Галактического Братства мы приняли на себя всю полноту ответственности за судьбу каждого обитателя каждой из миллионов планет нашего островка мироздания. Если это не так, то в нашем пангалактическом содружестве нет смысла. Объединенные Звездные Системы Плеяд предлагают приступить к юлосованию по вопросу о немедленном уничтожении рациогена!..
— В голосовании нет необходимости, — раздался усталый человеческий голос со стороны видеалов сектора тридцать шесть.
— Жив! — сказал Григорий Матвеевич. — Уцелел! Ай да плоддер!
— Прошу подождать, — встрепенулся секретарь. — Подключаю к Совету ксенологов резервный канал. Проверка готовности. Готовность есть. Можете продолжать.
Кратов кивнул. Его осунувшееся, в пятнах копоти, лицо больше походило на терракотовую маску. На спутанные непокрытые волосы медленно оседали крупные снежинки.
— Меня зовут Константин Кратов. Так вышло, что я первый столкнулся с наведенным разумом Церуса I. Я прожил там несколько дней и ночей — то есть больше, чем кто-либо во всем Галактическом Братстве. И понял, что должен им помочь. Немедленно, не теряя ни мгновения, любой ценой. И пусть какие угодно последствия — для них… и для меня тоже. Потому что хуже, чем есть, уже не будет. Рациоген на Церусе I действительно есть. Был. Теперь он уничтожен.
— Вы видели его? — подался вперед Энграф.
— Я очень хотел увидеть его, — усмехнулся Кратов. — Но здесь он одержал надо мною верх… Я постарался, чтобы от этой адской машины ничего не сохранилось. Он сопротивлялся. Он хотел подчинить себе мой разум. И если бы я мог еще хоть чуточку мыслить в ту минуту, то не совладать бы мне с соблазном осторожно остановить его… изучить, разобрать… запечатлеть. а потом воспроизвести! Но он ничего не мог поделать с другой машиной, в которую была вложена одна-единственная программа — уничтожить его.
— Каковы последствия? Вы успели оценить их, пусть приблизительно?
— Думаю, что да. На Церусе I больше нет разума. Экран погас.
— Григорий Матвеевич, — позвал Рошар. — Хотите посмотреть на живого бога из машины?
Энграф непроизвольно повел взглядом в том направлении, куда указывал Рошар.
Над каждым из слепых видеалов нулевого сектора горел ясный голубой свет.
— Что бы это значило!? — задумчиво спросил Григорий Матвеевич. — Как вы полагаете, Батист?

15

Кратов побывал на заколдованном озере. Постоял на берегу, зажимая нос от вонючих испарений и вглядываясь в туманные фонтаны над мертвой зыбью, пока не замерз. Никто не явился из свинцовых вод, чтобы зачаровать его гипнотическим горящим взором. Никто не бултыхался в стлавшемся понизу клочковатом мареве. Да и колдовства никакого не ощущалось. Озеро как озеро, только что на редкость грязное…
В долине ему повстречался заплутавший болотник. Он сидел, вжавшись в снег, и тупо моргал нижними веками. Рядом валялась суковатая дубина. Кратов окликнул его, показан пустые ладони, пошел навстречу. Болотник продолжал торчать на месте, не сводя с него выпученных глаз. Потом лениво оторвался от насиженной проталины и медленно, по-жабьи, отпрыгнул в сторону, задев лапой никчемную дубину. И снова застыл кочка кочкой.
Теперь Чудо-Юдо-Рыба-Кит нес Кратова на лесную опушку, где несколько дней назад принял его в свое чрево из сильных мохнатых лап стихотворца Бубба.
Лаз в берлогу был по-прежнему завален сплетенным хворостом. Кратов осторожно толкнул его ногой.
— Бубб, — позвал он. — Ты здесь?
Из полумрака не донеслось ни единого звука. Кратов выждал немного и броском, чтобы опередить удар дрекольем по затылку, нырнул внутрь. Никто и не собирался перехватить его при входе. В берлоге было пусто и холодно. Кратов стоял посреди этой пустоты и холода и чувствовал, что и сам замерзает. Не телом — душой…
А когда он повернулся, чтобы уйти навсегда, груда небрежно спиханных в угол шкур зашевелилась, и из-под нее выглянула знакомая страховидная физиономия.
— Кто?.. — прохрипела она.
— Бубб! Ты не узнаешь меня?!
— Не вижу… — сипел тот. — Захворал я… Ближе подойди, может — разгляжу. В голове у меня круговерть.
— Я — Кратов, ты меня здесь выхаживал, к летающему зверю провожал!
— Ты разве живой еще? Я думал — тебя твои дружки сожрали. Больных да увечных всегда жрут. Меня вот чуть не сожрали, да раздумали — вдруг еще встану? Жалко меня жрать — знаю много.
— Да что с тобой?
— Лешие вчера напали. Один меня по башке сильно огрел, едва последние слова не вышиб напрочь. Нынче все на охоту убрели. Самок с детенышами в новую берлогу упрятали. А я лежу здесь в дерьме один, слова пересчитываю, чтобы не растерять. Не помогает — расползаются куда-то, змеищи… Худо мне, Хрратов, как бы не помереть. А помирать неохота, недужить — и того сильнее. Ведь сожрут меня, и слова мои сожру г. вместе со мной, вот что обидно… Заговоры все позабыл, какой из меня теперь шаман?
— Бубб, дружище, я помню все твои заговоры наизусть!
— Правда? — обрадовался тот. — Подожди-ка…
Он заворочался в своих шкурах, застонал, мотая головой в коростах запекшейся крови. Потом с трудом сел и вытащил из-под себя здоровенный лоскут тонкой древесной коры.
— Нож тут где-то был — ворчал он, шаря вокруг — Запропастился к лешему. А, вот. Давай-ка расскажи мне заговор от брюшной маеты, а я его себе на коре нарежу для памяти Что это у тебя с глазами? Хворь какая? Ты ко мне близко не садись, мне своих болячек достает, и так ни лешего не вижу, да чтобы еще из глаз потекло.
— Это не хворь, — сказал Кратов. — Это у нас бывает иногда, от сильной радости.
— Чудной вы народ, — проговорил Бубб укоризненно, — Все-то у вас не как у людей. Да леший с вами, живите как знаете. Ну, давай начинай.

Интерлюдия. Земля

— Инцидент имел место, когда по земному летоисчислению шел примерно 1450 год, — сказал Спирин. — То есть, Колумб не то что еще не открыл Америку, а был довольно-таки молодым человеком и, говоря образно, ходил под стол пешком. Здесь, где мы сейчас имеем несравненное удовольствие беседовать, отправляли свои нехитрые языческие культы в полной гармонии с матушкой-натурой индейцы тупи-гуарани, а также тупинамбас и тупиникинс. А на Москве княжил Василий Темный, таковым прозываемый за увечье уже года четыре.
— А наши земли рвали в клочья османские турки и Габсбурги, — нетерпеливо прервала его Рашида — Мы оценили ваш энциклопедизм.
Спирин довольно захохотал и попытался поцеловать ей руку — женщина ловко увернулась. Очень невысокий, неопределенного возраста (где-то от шестидесяти до ста двадцати), кругленький, подвижный, с короткой курчавой бородой, он выглядел настоящим любителем жизни, искателем удовольствий и развлечений. Которому самое место в Рио, но вряд ли — в этом пандемониуме, в инфобанке Тауматски, где он занимал маленькую келью на шестом подземном этаже. Мог бы вытребовать и большую, но, по его словам, терпеть не мог голых стен. Свободные же пространства крохотной клетушки легче было наполнить кристаллотеками, древними инкунабулами из бумаги и пластика, пыльными мемографами и мемоселекторами, таинственного вида статуэтками, похожими на диковинные кораллы, пустыми пивными банками в экзотических наклейках, объемными макетами звездных систем с застарелой паутиной между планетарных орбит, хрустальным кубком в форме банановой грозди, с облезлой надписью «Призеру регионального первенства штата Пернамбуку по древолазанию» (один банан был отколот возможно, вследствие использования приза для бития по чьей-то довольно твердой голове, — и валялся рядышком), засохшей веткой пальмы-карнауба в естественном восковом налете, искусственным чучелом ястреба-гарпии и размалеванными по-боевому черепами, из которых по меньшей мере два человеку явно не принадлежали. Остаток места был отдан столу в консервативном стиле, на котором громоздились вна-вал разноцветные листки с рукописными заметками, большому видеалу и двум креслам для посетителей. В одном теснился Кратов, согнувшись вдвое, чтобы не стукаться головой о полку с черепами, и стараясь не жестикулировать. В другом сидела Рашида, по обыкновению своему красиво закинув ногу на ногу, с тлеющей сигаретой в пальцах изящно заломленной руки. Сам хозяин умостился на простеньком крутящемся табурете с подлокотниками, где и вертелся много и с удовольствием, как бы невзначай прихватывая Рашиду за голое колено.
— Обожаю, — промурлыкал он. — Когда приходят и чем-то интересуются, когда есть чем удовлетворить этот интерес… а в особенности, когда удастся разозлить хорошенькую женщину!
— И все же, Мануэль Габриэлевич, — сказал Кратов благодушно. — Об истории человечества давайте в другой раз. И предупреждаю: гневить конкретно эту женщину очень опасно. Может изурочить.
— Могу, — подтвердила Рашида, стряхивая пепел в хрустальный кубок.
— Ну извольте, — вздохнул Спирин. — Вот вам факты. Корабль назывался «Азмасфох-Вэлвиабэтха», что можно перевести на земные языки примерно как «Пронизывающий все пространства». Он принадлежал империи Тахамаук и следовал с их планеты Птэриш на их же планету Окхшеоб.
— Хм! — вырвалось у Кратова.
— Самое время рассказать об империи Тахамаук, — сказала Рашида, с неудовольствием покосившись на него.
— Тахамауки — это, барышня, очень древняя гума-ноидная раса, — промолвил Спирин. — Пожалуй, древнейшая среди человекоподобных. Их чрезвычайно высоко чтут в Галактическом Братстве за колоссальный вклад в науку и культуру вселенского содружества. Когда-то они были фантастически пассионарны. За несколько тысяч лет космической экспансии они освоили, а на заре своей истории попросту завоевали! — обширные обитаемые пространства. Без всяких, заметьте, экзометральных переходов, единственно с применением субсветовых флотов! Оттого-то их кораблям и даровались столь претенциозные имена. К упомянутому же периоду времени тахамауки уже в значительной степени утратили прежнюю мобильность и не без труда управлялись с неоглядной империей. Между прочим, некоторые их колонии сейчас обрели суверенный статус и порой непросвещенными исследователями почитаются за самостоятельные цивилизации. Например, Доуген, Згунна, Гледрофидд, да и упомянутая Окхшесб, впрочем…
— Ну, мы-то, верно, происходим не от этих ваших… томагавков, — сказала Рашида.
— Что не делает нам большой чести, — промолвил Спирин. — Забавно, но в моей молодости был период, когда я и мои сверстники имели несказанную дерзость именно так и называть эту великую расу. Но, поверьте, топор войны эти существа зарыли еще до того, как на Земле произошло Разделение, то есть очень давно.
— Но это же была империя! — заметила Рашида.
— Это и сейчас империя, — кивнул Спирин. — Пускай и утратившая — довольно безболезненно! — некоторую часть своих колоний. И во главе ее пребывает весьма просвещенный и талантливый монарх.
— Как это может сочетаться с их древностью и, как вы говорите, мудростью? — пожала плечами Рашида. — Монархия — это варваризм…
— Ну, не знаю, — возразил Спирин. — Кому как нравится. Для кого-то административные функции — тяжкое бремя ответственности. А для кого-то, как для, тахамауков — объект эстетического совершенствования. Монархия — это, черт дери, красиво… И как вы себе представляете выгоду от военных действий, в ходе которых объект раздора полностью уничтожается? — Он развернулся к видеалу. — Не желаете ли изучить «Отчет о полномасштабных испытаниях тяжелого орбитального дефлагратора»? Или «Отчет о применении гравитационного дисруптора в планетарных масштабах»?
— Что это такое? — спросила Рашида.
— Это некоторые системы космического вооружения, которые, были разработаны тахамауками примерно в ту эпоху, когда люди воевали кремневыми ножами и дубинами. Разработаны, испытаны и навечно запрещены к употреблению. Орбитальный дефлагратор вызывал цепную пирогенную реакцию в кислородосодержащих атмосферах, в результате чего на какое-то время планета превращалась в огненный ад — пока не выгорало все, что могло гореть. А гравитационный дисруптор разрывал силы сцепления между корой и мантией в теле планеты, и та превращалась в очень большой и совершенно голый камень неправильной формы…
— Помнишь уншоршара с планеты Оунзуш? — негромко спросил Кратов.
Несмотря на жару, проникавшую даже в заповедные недра Гауматеки, Рашида поежилась.
— Вопреки звучному имени, «Пронизывающий все пространства» был простым грузовиком, — сказал Спирин (Кратов и Рашида переглянулись). — Как это и было принято, вели его автоматы, но за грузом посменно присматривали двое… э-э… суперкарго. Да, да, я знаю, что на транспортниках полагается один суперкарго, но это же тахамауки… Путь лежал неблизкий, с одного края Галактики на другой, и когда один бодрствовал, второй находился в гибернации. Хотя весь курс пролегал в экзометрии, такой полет отнимал несколько недель, а тахамауки — рачительные хозяева личного времени… «Азмасфох» даже по их меркам был весьма велик: пятнадцать тысяч метров в длину и полторы тысячи в максимальном диаметре.
— Это что, раса гигантов? — поразилась Рашида.
— Рост среднего тахамаука — три метра, — с наслаждением объявил Спирин. Видеал за его спиной немедля изобразил портрет очень худого и нескладного на вид существа, в просторном сером наряде, похожем на комбинезон на пару размеров больше, чем следовало, Длиннорукого и сутулого. Изможденное лицо с высоким морщинистым лбом украшено было огромным печальным носом и запавшими карими глазами без зрачков. Кратову доводилось по долгу службы встречаться с тахамауками визави: в жизни они выглядели гораздо бодрее — Гравитация в их мирах дозволяет им роскошь быть гигантами… по нашим меркам. Ну, для тахамауков суденышко было серийным, а между тем в те славные времена их корабли были самыми крупными искусственными объектами, проникавшими в экзометрию. Поэтому нет ничего удивительного, что жертвой нападения стал именно грузовик тахамауков.
Все развивалось по сценарию, вам обоим прекрасно известному. Резкое торможение, потеря ориентации, частичные разрушения и неуправляемый полет к черту на кулички. Один из суперкарго, тот, что был в гибернации, сразу погиб. Второй попытался бороться за сохранность груза, свою жизнь и свою честь — а он действительно рисковал ею по обычаям империи: гам считалось дурным тоном пропасть без вести, не завершив дел по передаче наследства и титулов! Автоматы пострадали не так сильно, как можно было ожидать, и совсем уж по счастью невредим оказался бортовой компьютер.
— Компьютер? — переспросил Кратов рассеянно. — Какая-то счетная машина?
— Не совсем. Это архаичное название электронно-механических прототипов наших когитров. То, что было на «Азмасфохе», имело более прогрессивную элементную базу, но не являлось когитром, поэтому я лишь использую термин… Вот упрощенная схема грузовика, — Спирин эффектно размашистыми движениями выступал на сенсорной панели код, и на экране видеала возникли очертания экзотического овоща, не то огурца, не то баклажана, самых совершенных форм. Гравигенная секция расположена в центре… грузовые отсеки позади, впереди и частично снизу… а вот это центральный пост. — В унисон с его словами овощ вскрывался, демонстрируя свое содержимое. — Удар был один, и пришелся он вот сюда… то есть накрыл жилые помещения, большею часть груза и вскользь генераторы. Хотя есть основания полагать, что главной целью его был все же источник экзометральных возмущений. Сиречь генераторы.
— Почему? — быстро спросил Кратов.
— Всему причиной конструктивные особенности кораблей тахамауков. Сами генераторы упрятаны в сердцевине корабля, между тем как их эмиттеры выведены далеко наружу и шлейфом охватывают грузовые отсеки в передней части корпуса. Вот это вздутие — главная гроздь эмиттеров. ЭМ-зверь польстился именно на них.
— ЭМ-зверь? — удивилась Рашида.
— Абсолютно условное обозначение той твари, что атаковала корабль тахамауков. Согласитесь, что как-то ее нужно было обозначить!
— Почему же зверь? — не отставала женщина.
— Потому что известно, что экзометрия обитаема. Доказано очень давно.
— Кем? — выжидательно осведомился Кратов.
— Что значит — кем?! — растерялся Спирин. — Я не знаю — кем… Это, если хотите, аксиома. Просто все знают, что экзометрия обитаема.
— Давайте на мгновение допустим, что я этого не знаю, — сказал Кратов. То есть, трудно допустить, что я не подозреваю об обитаемости экзометрии: все же, у меня есть корабль-биотехн. Я просто хочу получить историческую справку.
— Хорошо, давайте таковую справку наведем, — промямлил Спирин и развернулся к видеалу всем корпусом. За его спиной Рашида строила Кратову презрительные гримасы и совершала жесты самого уничижительного свойства. Гм-м… Э-э… Вот! — встрепенулся наконец Спирин. — «Бюллетень экзометрической физики», издание Института физики пространства-времени и сопространств при Сфазианском Экспонате-риуме за 105 год — по нашему летоисчислению, разумеется «Детальными исследованиями, проведенными с помощью вышеуказанной модели ЭМ-сканера, было установлено существование в экзометрическом сопространстве мобильных объектов конечной массы и устойчивой формы, что выразилось, во-первых, в равномерных, неволновой природы, искажениях структуры сопространства, а во-вторых, в торможении и рассеянии сканирующего импульса, каковое явление впоследствии было обозначено как «экзометрическое отражение». Таким образом, математическая теория неоднородности экзометрического сопространства, предложенная Атмиагутидом и Инхаомтом еще в 55 году, нашла свое неожиданное практическое подтверждение…»
— Кто сии? — справился Кратов, успокаивающе поглаживая приунывшую Рашиду по плечу.
— Атмиагутид, Иэльхи-ккап Ам-ваа, — прочитал Спирин. — Родился в 40708 году по нкианхскому летоисчислению, покинул материальный мир, иначе говоря умер, в 43005 году, что соответствует нашему 97 году. Выдающийся ученый в области полиметрической математики и физики сопространств, один из создателей теории неоднородности экзометрического сопространства, а также нескольких теоретически непротиворечивых моделей ретротемпорального прокалывания.
— Эго что, машина времени? — усмехнулся Кратов.
— Что-то вроде того… Инхаомт, Асвиш-фуор Ивда-лудх. Родился в 40750 году, покинул материальный мир в 43050 году, то есть приблизительно в нашем 102 году. Тоже выдающийся, и в тех же областях познания, как представляется ближайший ученик, соратник и сподвижник Атмиагутида. Вы удовлетворены?
— До некоторой степени, — сказан Кратов. — Пускай будет зверь… Что же получается? Если я что-то понял из той наукообразной беллетристики, что вы давеча процитировали, то не так давно нкианхи испытывали некий прибор, условно именуемый «ЭМ-сканером». И на порождаемые им возмущения в экзометрической ткани реагировали некие предположительно живые твари. То есть бросались на треки от этих возмущений, как черт на грешную душу. Тем самым выдавая свое до той поры ото всех скрытое существование.
Спирин кивал ему в унисон, но лицо его с каждым словом делалось все более озабоченным.
— То, что эти зверюги себя проявили во плоти, оказалось подтверждением какой-то умозрительной теории, возникшей в нкианхских же головах тоже весьма недавно…
— Я уже все понял, — поспешно сказал Спирин.
— …между тем, как первое документальное свидетельство о нападении ЭМ-зверя на корабль Братства состоялось гораздо раньше. За несколько веков до того, как доктора Атмиагутид и Инхаомт сообразили, что коли есть сопространство, так наверняка в нем кто-то должен пастись и щипать травку.
— Ужасно! — воскликнула Рашида. — Запомнить, а главное — повторить эти языколомные имена с первой же попытки!..
— Приведенная вами цитата убедительна, — заключил Кратов, — но не иллюстрирует ничего, кроме поразительного эгоцентризма нкианхов, не удосужившихся порыться в исторических хрониках Галактического Братства. Хотя мы с вами, пожалуй, первые, кто их в том может уличить.
— Здесь какая-то нестыковка, — сказал Спирин. — Телега впереди лошади. Может быть, мы что-то напутали с летоисчислениями… хотя вряд ли. Нужно поискать более глубокие отсылки.
— Поищите, поищите, — сказал Кратов. — Возможно, наткнетесь и на другие замечательные исторические казусы.
— Что вы хотите сказать?
— Только то, что история исследований экзометрии, или как это обозначено в вашем инфобанке, «экзометрического сопространства», покрыта флером недомолвок и лакун.
— Вам это, я вижу, не очень-то нравится, — заметил Спирин.
— А вам?
— Тоже не по душе.
— И правильно. За недосказанностями зачастую таятся мрачные дела.
— В экзометральной навигации-то? — спросил Спирин с недоверием. — Корабли Братства столько лет бороздят его вдоль и поперек, что там уже и места не осталось для малейшей кляксы мрака… Э, бросьте вы! — вдруг отмахнулся он. Наверняка изрядное количество исторического материала попросту утрачено за давностью. Кому три тысячи лет назад могло прийти на ум, что двое… пардон, трое теплокровных вертикальных гуманоидов вдруг захотят докопаться до изначальных истин?!
— Когда и кем был совершен первый ЭМ-перелет? — полюбопытствовал Кратов.
— В 680 году до нашей эры. Космический крейсер пкианхов «Пернатый хищник» с тремя испытателями на борту, командир экипажа — трехфлаговый адмирал Юлли Юлтусф, — быстро ответил Спирин. Он внезапно преисполнился веселья. Какие-нибудь там ассирийцы осаждают Иерусалим и рушат стены Вавилона. Какие-то туманные киммерийцы вкупе с урартами, о которых только разве что я и помню, лупцуют каких-то фригийцев. И вся эта шатия-братия и знать не знает, что в это время где-то за пологом звездного неба адмирал Юлтусф и его соколы…
— А вы говорите, «утрачено за давностью», — усмехнулся Кратов. — Это вам не скифские письмена, не библиотека Ивана Грозного. Это вам Вхилугский Компендиум… Ладно, пока ограничимся констатацией факта, что найти черную кошку в светлой комнате легко, но поймать очень сложно — особенно, если она не хочет к вам на руки. Что нам стало известно об ЭМ-зверях? Что они реагируют на треки экзометральных возмущений. Особенно когда это солидные треки, вроде того, что оставил «Азмасфох» или ЭМ-сканер нкианхов. Что их можно подманивать и ловить. Во всяком случае, такова официальная версия происхождения кораблей-биотсхнов вроде того, которым пользуюсь я… Вот только любопытно, как это выглядит на практике!
— На практике, коллега, это выглядит примерно так, — окончательно развеселился Спирин, отечески похлопывая Рашиду по ноге. — Я делаю запрос в инфо-банк того же, скажем, Компендиума. Нельзя ли-де мне ознакомиться с технологической программой промыслового лова ЭМ-зверей, каковая была разработана, успешно испытана и осуществлена высокочтимыми коллегами нкианчами? Отчего же нет, отвечают мне. Делается это так. Строится кусинус-альфа-омега-векторная гравитационная сеть с тензорными проседаниями в кутангенс-бета-гамма-сопространство и укладывается в сопроникающие минус-гармопические прогообласти. Не понимаете? Ну, речь идет о системе координат, что позаимствована из пока еще слабо доступной человечеству области знаний, а именно: из ультра-инфра-грависпазматической парафизики. Что, даже не слыхали? Ну, и плюньте, не забивайте себе мыслительный аппарат… Тем все и оканчивается Вся наша беда в том, что до сих пор не нашелся еще человек, из плоти и крови, с парой ног и парой рук, кто бы всякий раз на их сочувственные вопросы отвечал: да нет, все в порядке, чего тут не понять — элементарная ультра — и ифра-грависпазмэтическая парафизика, продолжайте пожалуйста…
— М-да, — неопределенно сказал Кратов. Он поерзал в кресле, и ему на колени тотчас же свалился череп. — Ультра, стало быть, иифра… Ну, и чем же закончилась эпопея «Азмасфоха»?
— Как я говорил, расположение эмиттеров ввело ЭМ-зверя в заблуждение, сказал Спирин, — и он не нанес кораблю того урона, на который явно рассчитывал. Поэтому оставшемуся в живых суперкарго пришлось экстренно прервать полет и выброситься в субсвет. Процедура выхода из экзометрии выглядела предприятием рискованным, но все же удалась. После чего подоспели спасатели, и все закончилось наилучшим образом… если не считать гибели одного из тахамауков.
— Poor Yorick, — пробормотал Кратов, рассеянно вертя череп в руках. («Бедняга Иорик» (англ). Вильям Шекспир. Гамлет) — Кстати, отчего он погиб? Что там было — перегрузки, разгерметизация, отказ гибернационной техники?
— Сейчас посмотрим, — сказал Спирин. Его брови снова поползли кверху. Забавно… То есть ничего забавного в смерти, разумеется, нет, но… несчастный та-хамаук погиб от кровоизлияния в мозг. — Он пожевал губами и с кривой усмешкой прибавил — Такова официальная версия.
— А тот, что уцелел? — спросил Кратов. — Наверное, сошел с ума?
— С чего вы взяли?! — удивился Спирин. — Впрочем… — На его чело набежала тень. — Дьявол, — сказал он энергично. — Такое ощущение, что вы пришли сюда тыкать меня носом в дерьмо!
— Это не так, — мягко возразил Кратов.
— Суперкарго Нфебсгнехп действительно был отстранен от дальнейших полетов по медицинским показаниям У него наблюдались галлюцинации, расщепление личности, приступы глубокой депрессии…
— Стае, — чуть слышно проронила Рашида.
Расставание получилось довольно скомканным. Спирин уже не вел себя так оживленно, как это было вначале. По всему видать было, что ему не терпелось остаться наедине со своим видеалом и пропадать все доступные источники информации вдоль и поперек, пока нежданно возникшие смутности не рассеются, как утренний туман. Кратов оставил ему личный номер и поспешил прочь. Ему тоже хотелось на свет» простор.
— Ой! — вдруг сказала Рашида.
— Что случилось? — насторожился Кратов.
— Ничего страшного.
И лишь когда они поднялись наверх, удалились от лифта на изрядное расстояние и уже проходили мимо макета корабля Молчащих в одну десятитысячную естественной величины, Рашида пояснила:
— Он меня ущипнул.
— Ущипнул? — не поверил Кратов. — Тебя?!
— Угу. За мягкое.
— А где у тебя мягкое? — невинно полюбопытствовал Кратов.
— Везде! — рявкнула Рашида. — Это у тебя где ни хвати, всюду гранит и сталь, а я женщина…
— «Женщина устроена так, что она вся мягкая и влажная…» — пробубнил себе под нос Кратов. — Больно?
— Не очень… — Рашида вдруг разозлилась: — Я же не девочка, чтобы меня щипать! Я зрелая женщина, у меня любовники были его лет! И что ты имел в виду, говоря, что я влажная?! Не забывай, что я ипженер-навигатор Звездной Разведки в отставке! И я еще помню, как тормозить потоотделение!
— Хочешь, я вернусь и отломаю ему клешни? — смиренно спросил Кратов.
— Я потому и промолчала сразу, что не хочу… — Рашида поглядела на корабль Молчащих. — Про них я тоже еще помню По крайней мере, с ними все ясно. Летят себе и летят. Ни с кем не желают разговаривать. Это их право. И, скорее всего, это обычные грузовики-автоматы каких-нибудь переразвитых аутсайдеров. Например, тех же эхайнов.
— Видно, сегодня день такой, что все морочат Друг дружке голову, — сказал Кратов в пространство. — Так ты все же знаешь об эхайнах?
— Об эхайнах, Костя, знают все, — веско пояснила Рашида — Даже этот тип… под сенью мопстрика. Что вот есть такие эхайны. Но что такое эхайны, и зачем они нужны — знают немногие. Например, ты. Ведь ты знаешь?
— Знаю, — потупился Краюв.
— Что они такое?
— Головная боль.
— Зубная, — строго поправила Рашида. — А зачем они нужны?
— Низачем! — заверил Кратов с охотой. — Абсолютно низачем!
— И все же ты упорно не желаешь рассказать про эхайнов даже мне, своей женщине… Что же ты требуешь от нкианхов, которые о тебе даже не подозревают? С какой стати они станут делиться с тобой, абсолютно незнакомым теплокровным вертикальным гуманоидом, своими сокровенными тайнами?
— Но мне не нравятся эти тайны! — сказал Кратов. — Не хочу я никаких тайн в фундаменте Галактического Братства! Не хватало еще, чтобы этот замечательно устроенный, светлый храм, в котором есть место всем, включая меня, тебя… и даже того типа… вдруг покосился, а то и рухнул! Ну скажи: на кой черт нхианхам тайны?
— На кой черт тайны человечеству? — пожала плечами Рашида. — Неужели ты столь наивен, чтобы надеяться, будто я не заметила, как ты скис, когда Спирин ляпнул про Разделение?
— Ну и скис, — сказал Кратов оправдывающимся тоном. — Ничего сладкого в том нет. Очень досадный и неприятный факт в пашей истории. Причем в истории древнейшей. И самое в нем досадное, что люди-то здесь как раз ни при чем, а отдуваться приходится в первую очередь им…
— И это как-то связано с эхайнами, — усмехнулась Рашида.
— Угу.
— И с феями на Эльдорадо.
— Господи, дай мне передышку, — кротко промолвил Кратов, обратив глаза к сводам Тауматеки. Над его головой в белесом тумане парило чучело калейдоплануса, стремительного и трудноуловимого обитателя верхних слоев юпитерианского атмосферного бутерброда. «Если вдруг откажут защитные поля и этот змей-горыныч рухнет оттуда нам на головы, ничего даже отскребать не придется, — внезапно подумал Кратов. — И уж более идиотской смерти не вообразить. Это если небеса вдруг решат, что передышки давать мне не следует, а напротив, и в дальнейшем надлежит подвергать разнообразным испытаниям. Впрочем, это же можно будет расценить и как то, что они-таки откликнулись па мою мольбу и удовлетворили ее. Самым радикальным способом. Вздор: как поля могут отказать?! И все же… береженого бог бережет». Он взял Рашиду за локоть и повлек прочь из зоны возможного поражения, разглагольствуя на ходу: — Мне не следовало быть инфантильным дураком двадцать лет назад. Я полон раскаяния в своей глупости и гордыне. Нужно было взять эту демоницу в жены. И испортить ей жизнь, как она портит ее мне сейчас.
— Конечно, — согласилась Рашида. — Так и следовало поступить. Хотя ты и без того не сделал жизнь мою медом.
— Коли уж мы здесь, — поспешно сказал Кратов, — может быть, погуляем между этих чудес и диковин?
— У тебя назначено еще кому-то? — насторожилась Рашида.
— Нет! — Кратов замахал реками. — Клянусь чем угодно!
Они стояли у вросшего в тысячелетний гранит покореженного механизма, ни с чем привычным и понятным не сходного. Табло над экспонатом утверждало, что оный механизм был обнаружен четвертой марсианской экспедицией вскоре после их высадки в Меридиаиии, извлечен из скальных пород и доставлен на Землю, где продолжительное время соблюдался в архивах НАСА в обстановке строжайшей секретности.
Вот видишь, — сказала Рашида. — Никто не любит выставлять напоказ собственное невежество.
— Ничего в этой железяке нет такого, из-за чего следовало ее скрывать, возразил Кратов. — Да, разумеется, никаких других материальных следов внеземных культур на Марсе больше не находили. Ни в Меридиании, ни в Умбре, ни в Море Сирен. Ни тогда, ни сейчас, когда по Морю Сирен шастают дикие туристические группы, а в Меридиании новобрачные устраивают групповые медовые месяцы… На Марсе никогда не было цивилизации А эту штуку здесь потеряли стародавние визитеры Галактического Братства во время промежуточного финиша или вынужденной стоянки для ремонта…
— Разве трудно было уточнить? — вскинула собольи брови Рашида. — Кто, мол, наведывался к нам на Марс и посеял свой агрегат?
— Да кто ж помнит-то?! — воскликнул Кратов. — Одно время Солнечная система была как проходной двор. Кто здесь только ни побывал, не отметился! Нкианхи были. Тахамауки практически не вылезали. Кристалломимов заносила нелегкая. Он вдруг оживился. — Лет этак пятнадцать назад мы с Фрицем Радау сделали привал на Харибде Но не на той, что в системе Мирфака, а на той, что крутится вокруг Электры Речь идет не об Электре из Плеяд, а о другой Электре. — Он почувствовал, что сейчас окончательно запутается, и махнул рукой. — Ладно, не в том суть… И у нас потерялся экскаватор-автомат. То ли у него самопроизвольно включился задний ход. То ли я врубил да забыл… И он потихоньку убрел в заросли А хватились мы его уже в полусотне парсеков, в глубокой экзометрии. Не возвращаться же было! — Кратов конфузливо помотал головой. — Ох, и вставили же нам клизму на плоддерпосте, семиведерную, с битым стеклом!.. Нет у нкианхов было что-то иное. Не было им нужды скрывать свое невежество. Вообще трудно обвинить в невежестве расу, открывшую способ проникнуть в экзометрию.
— Может быть, при этом они открыли и что-то еще, — не сдавалась Рашида. Но ЭМ-павигацию и ЭМ-связь они сделали всеобщим достоянием. А это «что-то» предпочли похоронить в своих архивах.
— Такое умозаключение настолько очевидно, что не может быть верным… Зачем? Чтобы тысячелетиями жить в постоянном страхе разоблачения?! Неужели эта случайная неувязка в спиринском инфобанке, который был им составлен, можно сказать, «на колене»… и, не исключено, на чужом… заставит тебя усомниться в честности и открытости одной из самых почитаемых галактических рас?!
— У всех есть свои скелеты в шкафах, — сказала Рашида.
— И черепа на полках, — засмеялся Кратов. — «А глаза-то косят!» — вспомнил он старца Серапиона.
— У кого? — обеспокоилась Рашида.
— Не бойся, не у тебя. У нкианхов…
Перед ними на постаменте из розового мрамора располагался и функционировал экспонат, известный как «Титанийская Модель», он же «Объект ТМ». В Тауматске он находился уже лет сто, и все это время непрерывно действовал. В каковом состоянии, по всей вероятности, пребывал и на протяжении долгих веков до того, как был обнаружен среди руин исчезнувшей цивилизации Титанума. Энергию для своего функционирования он черпал неизвестно откуда, неудобств от трения бесчисленных деталей и воздействия атмосферы не испытывал. То есть являлся практически вечным двигателем во плоти. Разобрать его и не пытались из понятного опасения невозможности повторного запуска. Скопировать же, напротив, пытались многократно и с равным неуспехом. Объект ТМ, несомненно, был уменьшенной моделью чего-то еще более невообразимого и удивительного, о чем строились самые фантастические догадки. Согласно одной из гипотез, означенная модель воспроизводила в миниатюре скрытые, до сей поры неизученные и трудно поддающиеся осмыслению внутренние механизмы планеты-артефакта Фипрволинауэркаф. Отсюда следовало, что-либо прежние обитатели Титанума и являлись строителями оной планеты, либо основательно ее устройство исследовали и ухитрились, в отличие от людей, как понять, так и смоделировать. Дру1ая гипотеза утверждала, что взорам первопроходцев Титанума явлена была действующая модель мироздания во всем его многообразии и красе, со всеми значительными галактическими объектами и инфостранственно-временными взаимодействиями. Вывод: сгинувшие прототитаниды были цивилизацией поистине вселенского масштаба, знали мироздание как свои предположительно шесть пальцев и потребляли Объект ТМ и ею не сохранившиеся до возрождения Титанума аналоги в качестве глобусов. Или же в строительстве указанного мироздания принимали живейшее участие, сохранив на память некоторые рабочие наброски. В последнее Кратову, например, верилось с трудом, но у этой гипотезы находились и более благодарные последователи…
— Почему она не накрыта колпаком? — требовательно спросила Рашида. — А если я захочу потрогать?
— Да на здоровье! — хмыкнул Кратов. — Эта вещица несколько тысяч лет провалялась в рухнувшем подвале так называемого Дома Эшеров под грудой истлевшего хлама. Потом се «потрогали» ковшом тяжелого скрепера, да и гусеницей тоже. Несколько десятков лет тому назад один из ее первых исследователей изнемог рассудком в тщетных потугах понять и охватить. И во временном умопомрачении прикоснулся к ней кувалдой. Как видишь, ей это не повредило.
— Тогда, конечно, я ее трогать не стану, — сказала женщина. — Что за интерес это делать, если не будет ответной реакции?
— Прототитанидам нет дела до мелкого копошения муравьев на их могилах. размышлял Крдтов — Даже их механизмы игнорируют наше присутствие. Нас для них попросту не существует. Наши временные пласты не пересекаются. Может быть, потому Модель и неуязвима, что мы видим лишь ее nространственно-временную тень, проекцию на нашу вселенную.
— Ты сам все эго придумал?
— Угу. Прямо сейчас.
Рашида молча смотрела на мельтешащие деталюшки и вспыхивающие между ними огоньки.
— Это как вызов нашему самолюбию. — наконец сказала она. — Чтобы мы не мнили о себе слишком много. Это как усмешка мертвеца.
— Ты чересчур впечатлительна, — заметил Кратов. — На самом деле прототитаниды вряд ли задумывались о нас. Как мы не забиваем себе голову заботами о тех, что придет после нас. И куда, кстати, придет. Потому что это будет уже не наш мир. Не наша вселенная И мы даже не в сипах придумать ей имя. Не говоря уже о том, чтобы представить себе ее устройство. Наверное, даже тектоны пасуют перед такой задачкой Да у них и без того полно хлопот…
— Плохая мысль собрать все это в одном месте А вдруг это фрагменты мозаики, которую нельзя складывать? Вдруг ее нарочно разрушили и раскидали по углам и закоулкам Галактики до нас те, кто знал, к чему это приведет? И однажды, когда все квадратики и кружочки лягут на свои места, все и произойдет?
— Что — все?
— Ну, совсем все. — Нет, я не смог бы с тобой прожить всю жизнь, усмехнулся Кратов — Эти зловещие пророчества… Это мрачное созерцание теней, отбрасываемых даже самыми светлыми предметами… С тобой кто угодно станет мизантропом. А я по натуре безудержный оптимист.
— Как давно ты гляделся в зеркало? — удивилась Рашида. — Оптимистов с такой каменной физиономией не бывает.
— Ты никогда прежде не встречала живого оптимиста Вокруг тебя всегда вращались унылые личности. Унылые от собственного несовершенства Отчаявшиеся завоевать твое тело и душу личности. Только в таком окружении ты могла сиять и ослеплять.
— Встречала, — возразила Рашида. — Его звали Стае Ертаулов.
— Пока он был оптимистом, он хватался за все юбки в пределах досягаемости. Тебе будет неприятно это слышать, но ты была лишь одной из них. А уж потом… как я понимаю… он мог быть либо один, либо с тобой. И ни с кем больше.
— Кратов, — сказала Рашида. — Зачем ты хочешь сделать мне больно, Кратов?
— Вовсе не хочу. Я только пытаюсь превратить тебя в оптимиста. Этот мир не так враждебен, как притворяется. Скорее, он равнодушен, что уже неплохо. И не нужно выеживать все свои иголки, чтобы никому и ничему не взбрело на ум причинить тебе вред. Правильнее будет дружески похлопать вселенную по плечу, рассказать ей анекдот, и она охотно посмеется вместе с тобой.
— Бог знает что ты несешь, Кратов! — возмутилась Рашида. — Ты похлопаешь вселенную по плечу, а она возьмет и отъест твою панибратскую руку! Вместе с твоей глупой башкой, забитой анекдотами…
— Хочешь еще одну гипотезу о Титанийской Модели? — весело спросил он. Никакая это не модель. Детская игрушка, вот что это такое! Головоломка для развития пространственного воображения. Если соберешь ее как нужно, она оживет и замигает красивыми огоньками. Давным-давно лялька собрала ее и, как это бывает с ляльками, утратила к ней всякий интерес. Забросила под кроватку в ящик с другими игрушками и забыла. А головоломка до сих пор старается, работает и мигает. Выказывает одобрение сообразительной ляльке…
— Ну тебя к черту, Кратов!
Они миновали стену, с точностью до царапин и сколов воспроизводившую фрески из подземных лабиринтов Финрволинауэркаф. Кратов давно видел указатели и хотел бы избежать свидания с этим местом в обширной экспозиции Тауматеки, но не удалось… Сцепив зубы, он с трудом отвел глаза от зеленокожей трехглазой русалки, что сквозь года, сквозь бездну тринадцати лет, посылала ему свою неуловимую, зазывную и безумную улыбку. Он и не знал, что с тех пор кто-то отважился повторить его маршрут. Не только повторить, но и доставить в Тауматеку живые свидетельства того, что не все виденное им в недрах планеты-машины было болезненным бредом…
Перед фресками стояли пятеро в открытых, сильно облегающих нарядах, напоминающих акробатическое трико или комбинезоны для подводного плавания. О чем-то негромко переговаривались — долетавшие обрывки фраз были непонятны и в то же время удивительно знакомы. Рашида с тревогой сжала Кратову локоть, заглянула ему в лицо: «Что с тобой, Костик?» Он не ответил, напряженно ожидая, когда кто-нибудь из странных незнакомцев обернется. Словно уловив его мысли, один обернулся — движение было нечеловеческим… иная пластика, иначе прилаженные мышцы… хотя все остальное казалось неотличимым. Обычное лицо… едва заметная сглаженность черт, неуловимо несхожий разрез глаз…
Иовуаарп.
— Вам нравится? — осведомился он, приветливо улыбаясь.
Кратову потребовалось значительное усилие, чтобы сбросить оцепенение.
— Не очень, — сказал он извиняющимся тоном, постаравшись придать своему голосу естественную окраску. — Я не поклонник авангардизма.
— Авангардом это назвать трудно, — промолвил иовуаарп. — Этой картине, точнее — оригиналу картины, что хранится в недоступном для посетителей месте, почти пятьсот лет. Она старше, чем «Явление Христа народу», не говоря уже о «Черном квадрате» Малевича или «Над городом» Шагала… Здесь написано «Пещерная русалка». Это неправильное название.
— А как правильно?
— Картина называется «Сон угасшего чувства». И автор тоже известен.
— Наверное, это нетрудно будет исправить, — предположил Кратов.
— Разумеется. Это как раз тот случай, когда все можно исправить.
Иовуаарп коротко кивнул — движение выглядело немного птичьим. — и присоединился к созерцающим фрески товарищам.
— Самое время рассказать про Уэркаф. — проговорила наконец Рашида, до сей поры озадаченно безмолвствовавшая. — Между прочим, и Торрент этого желает.
— Его интересует моя третья миссия, — горестно усмехнулся Кратов. — Первые две общеизвестны.
— Вот и расскажи про третью миссию.
— Не хочу. Это было… фиаско
— Но никто не может все время побеждать!
— Если бы я побеждал хотя бы один раз из двух! Если бы…
— И что это был за странный разговор с этими эльдорадцамн? Так и мерещатся подводные течения, второй и третий смыслы, какие-то туманные намеки па известные лишь вам двоим обстоятельства…
— Во-первых, это не эльдорадцы, — сказал Кратов. — На Эльдорадо, хорошая моя, живут такие же люди, как и мы с тобой. А это вообще не люди. Это иовуаарп. и живут они у черта на рогах, в звездной системе Эаириэавуунс. И даже не пытайся повторить это название с первого раза, у меня тоже не получалось…
— Я и не пытаюсь, — пренебрежительно дернула плечом Рашида.
— Во-вторых же, никакого подспудного смысла в этом диалоге не было. Как я полагаю… Этот иовуаарп видел меня в первый и последний раз. Он ни о чем не мог знать или даже подозревать.
— А было?
— Что — было?
— О чем знать и подозревать?
— Видишь ли… Есть обстоятельства, связывающие между собой планету Финрволинауэркаф, бесконечно далекую от нее цивилизацию Иовуаарп и, э-э… меня. В узких ксенологических кругах они хорошо известны По негласному соглашению сторон широкой огласке не предаются, хотя никакой тайны не составляют. И обстоятельства эти — болезненны Так, по крайней мере, было до недавнего времени. Но диалог, коего безмолвным свидетелем ты стала, дает мне право заключить, что в наших отношениях завершается некий этап.
— Это хорошо или плохо?
— Эго естественно. «Тот случай, когда все можно исправить»… Картины обретут свои настоящие названия и авторов. Искусствоведы будут счастливы Популяризаторы ксенологии вздохнут с облегчением: им не нужно будет больше изобретать фигуры умолчания. Иовуаарп смогут открыто гулять по планете Уэркаф. И… все, пожалуй.
Ах, если б вновь
с пряжей клубок тот
минувшего нам намотать!
Если б ушедшее
вновь нынешним стало!

Остальное, увы, остается непоправимым. Рашида тихонько погладила его по руке.
— Пойдем домой, Кратов, — попросила она. — Чем дольше мы бродим в этой кунсткамере, тем мрачнее ты становишься. Скоро ты превзойдешь даже меня. Слишком большой кусок твоего прошлого связан со всем этим…
— Я думал, что стану здесь перебирать яркие праздничные графин, со всякими там лыжными курортами, тропическими пляжами и альпинистскими лагерями, извиняющимся тоном сказал Кратов. — А получилось что-то вроде копания в затхлой гробнице. Где из каждого угла на тебя таращатся столетние пауки. Да пыльные мумии так и норовят свалиться в твои объятия.
— Ты умеешь очень красиво говорить некрасивые вещи, — заметила Рашида.
— Лучше я буду говорить тебе красивые комплименты.
— Начинай прямо сейчас.
Кратов призадумался. Кажется, он переоценил свои силы.
— Это непросто, — сообщил он. — Слова блекнут перед реальностью. И давай-ка лучше выберемся па свет, а то мы, похоже, заблудились. Куда бы мы не пошли, я всюду вижу перед собой этот левиафаний хребет.
— Так и должно быть, — заверила его Рашида. — Эта была очень большая тварь. Она способна заполнить собой всю Тауматеку. Поэтому ее уложили колечками, как рольмопс. — Она безразлично поглядела на какую-то звериную морду, нарочито неряшливо высеченную из бурого песчаника. — Это что?
— Не знаю, — пожал плечами Кратов. — Откуда мне знать? Все же, кое-что в этой Галактике происходит без моего участия…
* * *
Они снова брели по араукариевой аллее, с трудом раздвигая тугие струи горячего воздуха. День перевалил за половину. Скоро жара должна была немного спасть. И где-то в черной бразильской ночи их ждали неутомимые и неизбежные жернова беспрерывного карнавала. С песнями и плясками. С самыми расстроенными гитарами и самыми легкомысленными нарядами. С непременными вином и любовью.
Боязно было даже подумать об этом сейчас.
— Я хочу есть, — объявила Рашида лениво.
— Отними мышку у вон той спальной кошки, — так же размеренно ответил Кратов. Рашида посмотрела.
— Это не мышка, — сообщила она. — И не крыска, если сделать поправку на масштаб… Это пирожок. Надкушенный.
— Пойдем лучше на пляж, — предложил Кратов. — Я буду спать, уткнувшись носом в песок. Ты будешь купаться и флиртовать с мулатами. Это для меня ты всего лишь экзотическая южная красотка. А для них ты — белая славянская женщина, загадочная душа и запретный плод. — Он помолчал, с некоторым напряжением собирая воедино плавящиеся и растекающиеся мысли. — Там и поедим.
Истомившийся метарасист лежал у ног своего чудища, накрыв лицо шляпой. В бессильно откинутой руке была зажата большая бутылка пепси.
— Я все же открою ему глубину его заблуждений, — мрачно сказал Кратов.
— Не смей, — устало обронила Рашида.
Она попыталась задержать Кратова, уцепившись за руку, но промахнулась и в изнеможении села на травку.
Волочь ноги, Кратов приблизился к демонстранту. Откашлялся — реакции не последовало.
— У тоссфенхов нет чешуи, — произнес он как бы между прочим.
Шляпа чуть сдвинулась, открывая печальный мутный глаз.
— Господи, еще один, — сказал метдрасист сиплым голосом.
— Кто — еще один? — не понял Кратов.
— Радетель за истину. — пояснил тот, прилагая усилия, чтобы сесть. — Что вы все ко мне пристали? Не видите, человек хочет спокойно изжариться… буквально полчаса назад явился один странный тип, отрекомендовался доктором наук и потребовал убрать с моего прекрасно изготовленного фантома чешую. С какой это стати я буду лишать его чешуи? Мне она двух бессонных ночей стоила! Я же его собственными руками, как дитя любимое, холил и пестовал, генерировал и отлаживал. В конце концов, я имею право на вымысел! Отнеситесь к этому как к шаржу, как к метафоре, а не как к точной копии! Копиям место в Тауматеке… А теперь еще и вы! — Он пригляделся. На его потном лице вдруг проступило выражение гордой неприступности. — Впрочем, вам извинительно. Вы же оттуда, он ткнул пальцем в добела раскаленные небеса. — Или оттуда, — палец устремился в сторону циклопических стен Тауматеки, — что, в общем, одно и то же. Чужелюб…
Кратов, кряхтя, опустился рядом с ним на землю.
— С чего вы взяли? — спросил он устало.
— В следующий раз, — мстительно произнес мета-расист, отодвигаясь, — когда захотите слиться с толпой, позаботьтесь о гриме. Чтобы закамуфлировать свой зеленый загар. И не забывайте потеть… как все нормальные люди.
— Что значит «наметанный глаз»! — сказала издали Рашида.
— Вы женщина этого человека? — спросил метарасист.
— Правильнее сказать: он мой мужчина.
— Глупо и опрометчиво.
— Это почему же?
— Потому что у вас не будет детей… — Мегарасист обратился к Кратову. Вам уже не так мало лет, любезный. Может быть, у вас есть дети?
— Нет, — покачал головой Кратов несколько обескураженно.
— И не будет. Вы слишком долго были вне Земли, чтобы думать о таких простых вещах, как семья. Вы слишком долго общались с мужиками. Инобытие отбило у вас охоту к продолжению рода, подавило самые естественные ваши инстинкты.
— Ну почему же… — Кратов начинал злиться, потому что понимал: он упустил инициативу в этом идиотском диспуте.
Рашида вдруг залилась обидным смехом.
— Спроси-ка, есть ли у него самого дети! — подначила она.
— Какое это имеет значение? — отмахнулся метарасист.
— Еще и как имеет! Будь у вас дети, вы не валялись бы здесь, как экспонат Тауматеки, не втиснувшийся в экспозицию. Вы бы занимались их воспитанием.
— Благополучие расы важнее…
— Да вы просто болван! — воскликнула Рашида. — Разве можно с вами серьезно спорить? Анастасьсв вас не похвалит… А вот у нас будут дети, — объявила она. — Столько детей, сколько я захочу от этого мужчины. С которым вы никогда и ни в чем не сравнитесь… жалкий импотент.
— Рашуля, — сказал Кратов с укором. — Ты излишне раскована в своей аргументации…
— Но он же глаз не может оторвать от моих ног! — продолжала буйствовать женщина. — От его взглядов у меня останутся синяки на бедрах! Он просто завидует тебе, и таким, как ты. Потому что ты большой и сильный. Потому что ты повидал столько, сколько ему и не снилось, с его убогим воображением неудачника! Потому что тебя любят самые красивые женщины Галактики!
Метарасист вдруг просветлел.
— Но вы тоже не потеете, мадам! — сообщил он торжествующе.
— Зато вас можно выкручивать, как тряпку, — фыркнула Рашида. — Только это вам не поможет. Зорче глядите, сударь. Не то, не ровен час, проглядите, что еще кто-нибудь вероломно не потеет втайне от вас… И, если уж на то пошло, не мадам, а мадемуазель! Идем, Кратов. Мне не стало весело. А я говорила, что люблю только радостные аттракционы.
— Хорошо, — сказал Кратов, вставая. Метарасист проводил их тусклым взглядом.
— Мы победим, — выдавил он наконец, вскинул два растопыренных пальца и снова лег, накрывшись шляпой.
— Что ты так набросилась на беднягу? — спросил Кратов, когда они отошли. В конце концов, у него есть право на нелюбовь к инопланетянам, ко мне… даже к тебе!
— Да, это его право! Но как можно призывать к нелюбви других?! Я еще поняла бы, увещевай он меня любить кого-то или что-то… но не наоборот! И потом, — фыркнула она, — ты, профессионал, специалист по уговорам, выглядел не слишком-то убедительно…
— Ты оказалась права, — вынужден был признать Кратов. — Я редко имел дело с фанатиками. И, как правило, дело завершалось потасовкой. Потому и фанатик, что не поддается уговорам… Но сегодня у меня нет настроения для рукопашной.
— Еще бы! Ты просто прихлопнул бы этого сморчка!
— Ты несправедлива. Ты совершенно его не знаешь. Быть может, это добрый и душевный человек.
— Эго импотент! — запротестовала Рашида — Все фанатики — импотенты!
— Один мой знакомый называет себя фашистом. Хотя он, конечно же, никакой не фашист, а овощ с того же огорода. Просто ему отчего-то приглянулось это мерзкое слово… Это добрый и душевный человек, если его не задевать за больное.
— Вот-вот!
— И к тому же, у него куча детей от разных женщин.
— Ни за что не поверю!
— Ну так я вас познакомлю!
— И он сразу же начнет на меня пялиться бараньим взглядом и тайком от тебя хватать за разные места… Все бесполезно, такова природа фанатизма. Никто от хорошей жизни не станет делиться своей ненавистью с посторонними. Когда человек живет плохо, он становится фанатиком. Когда народ живет плохо, возникает фундаментализм. Но сейчас-то почти все живут хорошо!
— И какой же вывод?
— А такой, что у этого типа что-то неладно со здоровьем. И скорее всего с эндокринной системой. Вот он и злится на всех. Па тех голых девиц — что они могут себе позволить красиво лежать на травке голышом, но не захотят, чтобы он прилег рядышком. На меня — что я одинаково хороша что нагая, что в одежде. Кратов промычал нечто утвердительное, — но иду мимо него с тобой, а не мимо тебя с ним. На тебя — что ты не потеешь и плевать на него хотел… Но попробуй он публично ненавидеть окружающих, ему ненавязчиво предложат отдохнуть и полечиться. И уж никакого интереса к своей убогой персоне он не вызовет Вот он и взъелся на инопланетян.
— Ну, инопланетянам и дела нет до его антипатий…
— Зато нам есть дело… То есть, конечно, нам с тобой как раз дела-то и нет. Но вдруг кто-нибудь да и обратит на него неравнодушное внимание…
— Поверхностно, — сказал Кратов. — Неосновательно. Ничего ты не понимаешь в хар-р-рошем, обстоятельном, замшелом фанатизме.
— Ты много понимаешь!
— Немного, — согласился он. — На эту тему недурно было бы побеседовать с покойным Олегом Ивановичем Пазуром. Эго был настоящий фанатик, не чета нынешним…
— Он всех нас хотел похоронить тогда, — сказала Рашида с непонятной интонацией.
— И все же ты пришла с ним проститься.
— И я его простила… Смотри-ка! — Рашида вдруг едко захихикала.
— Что, снова Торрент? — спросил Кратов, оборачиваясь.
Возле метарасиста сгрудились блистательные иовуаарп и, деликатно жестикулируя, что-то ему объясняли. Судя по всему, они пытались втолковать ему отличия между его призрачным гадом и реально существующими тоссфенхами. Метарасист стоял на четвереньках и затравленно озирался.
— Скажи мне, Кратов, — промолвила Рашида. — Вот мы с тобой бродим по этому ужасному, знойному Рио. А перед этим рыскали по самой дикой сибирской тайге. Завтра отправимся куда-нибудь еще…
— Завтра, после карнавала, мы проспим до обеда, — возразил Кратов, — а потом двинем в музей Сантос-Дюмона, как ты и хотела.
— Не перебивай… Ты нашел меня, когда я хотела быть одна. Ты поманил пальцем, и я прилетела, как девчонка на первое свидание. Ты потребовал, чтобы я показала тебе последний известный мне приют Стаса…
— Насчет того, кто и кого нашел и поманил, вопрос спорный, — попытался спорить Кратов без большой надежды на успех.
— … А потом взял подмышку, как куклу, и тащишь за собой по белу свету… И я покорно исполняю нее твои прихоти и фантазии.
— Ты преувеличиваешь. Прихоти и фантазии в основном исходят от тебя…
— Но почему это? Почему ты нашел меня спустя столько лет, когда почти все забылось? И почему я позволила тебе вить из себя веревки — я, о скверном норове которой ходят легенды?!
— Во-первых, тебе это нравится. Тебе всегда этого хотелось. И сейчас ты получаешь то, о чем мечтала эти двадцать лет. Разве не так?
— Вздор!
— А во-вторых…
— Ну, договаривай!
— Во-вторых — я не знаю.
— Я убью тебя, Кратов!
— Нет, в самом деле… — Он остановился, положил ей руки на плечи, притянул к себе. — Я боюсь.
— Ты? Боишься? Разве такое возможно?! И чего же ты боишься, человек-танк?
— Я не понимаю того, что происходит. Я лишь могу предполагать. Какие-то смутные догадки, какие-то гени… Я хватаюсь за любую соломинку. Я даже на Торрента готов положиться Хотя, наверное, уж лучше бы я сел на кактус… Я надеялся, что мне поможет Спирин. Кто знает, быть может, он и помог, только я еще этого не понял… Я думал, что мне поможет встреча с тобой и со Стасом. Потому что… загадка таится в том, что случилось с нами тогда, в экзомстрии.
— Загадка?! Но ведь все закончилось, все было ясно, все было ясно эти двадцать лет!
— Это не было ясно ни единой минуты. И… я неточно выразился. Тогда, на борту «гиппогрифа», действительно все закончилось. А мы трое… нет, четверо… покинули гибнущий корабль и унесли загадку с собой. Она в нас. И мы можем разгадать ее, если соберемся вместе. Жаль только, что четверть ее невозвратимо утрачена, унесена Пазуром в могилу.
— Ты так говоришь, и я тоже начинаю бояться, Костя…
— Может быть, я просто спятил, — принужденно засмеялся Кратов. — Может быть, спятили все тектоны, что низвергли меня с небес на Землю-матушку. Может быть, и нет ничего. Но… ты же все слышала сейчас, у Спирина. Нкианхи что-то скрывают. А это значит: тектоны что-то скрывают. Или о чем-то не знают… если такое возможно. И пытаются укрыться от своего незнания за ложью и дезинформацией. И нас хотят уберечь от удара, который мы испытаем, когда вдруг обнаружим, что есть кое-что, чего не знают даже тектоны! Представляешь, что с нами будет, когда внезапно выяснится, что тектоны чего-то не знают?! — Он зажмурился, на лбу проступили неконтролируемые капельки пота. — Я чувствую, что скоро найду ответ. Найду его с вашей помощью. И до той поры, а уж тем более — когда это случится, — лучше нам всем держаться вместе…
— Значит, Стас тебе нужен не потому, что ты хочешь ему помочь, а как один из фрагментов рассыпавшейся мозаики?
— Опять про мозаику, — усмехнулся Кратов. — Которую раскидали по белу свету от греха подальше… Да.
Стас мне нужен для этого. А заодно — и чтобы ему помочь.
— И меня ты просто держишь при себе, как собачку или кошку?
— Да.
— Чтобы я, однажды объявившись, никуда не пропала? И была под рукой в нужный момент, когда придет пора собирать мозаику?
— Да.
— И поэтому ты развлекаешь меня днем, и спишь со мной ночью?
— Нет! Вот это — нет и нет!
— Костя… — всхлипнула Рашида. — Ты меня сейчас раздавишь… ты делаешь мне больно… я нос расплющу о твою грудь!
— Э… гм… — послышалось неподалеку. Междометия звучали как бы смущенно, хотя на самом деле это была фальшь от начала до конца.
Рашида резко отстранилась, и даже отступила на несколько шагов, нервно поправляя сбившуюся прическу.
— Опять эти зрители, — проворчала она.
— Если вы обо мне, — заметил доктор социологии Торрент, как всегда, похожий одновременно и на Дуремара, и на Паганеля, и на всех чертей сразу, то я подошел только что. В отличие от полутора десятков посторонних и совершенно случайных наблюдателей в окрестностях. И если я понимаю, что это всего лишь специфическая ваша манера сглаживать эмоциональный дискомфорт в общении со своим сексуальным партнером, то они-то уж наверняка вообразят невесть что…
— Что случилось? — спросил Кратов грубовато.
— Вот вы злитесь, — промолвил Торрент укоризненно. — А я вам Ертаулова нашел.
— Стаса? — ахнул Кратов. — Где он?!
— Скажите, господин Кратов, — уклончиво осведомился Торрент. — вы читали бессмертный роман классика английской литературы Герберта Джорджа Уэллса «Остров доктора Моро»? Или вы даже о таком и не слыхали?
— Слыхал. — ответил Кратов нетерпеливо. — Не читал. И кино не смотрел. А зачем мне это?
— А вот зачем, — сказал Торрент.
Назад: ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Эпицентр II
Дальше: ЧАСТЬ ПЯТАЯ Пришедший первым