Глава 15
Изловчусь под конец
и стрельну последней пулей…
Селингари превзошел самого себя. Трехсотметровый проем, пробитый Серым в собственной Башне, промелькнул мимо Валентина в одно мгновение.
Валентин коснулся часов и поразился — без пяти двенадцать! Неужели все это произошло настолько быстро?
Прокрутив в памяти последние события, он удовлетворенно кивнул. Да, именно настолько. Магические разборки — это вам не партия в го. Кстати, разборки с тальменами тоже не отличаются длительностью.
Идеально ровный пустой квадрат, окруженный бесчисленными Воителями, приближайся на глазах. На роскошном помосте, почему-то напомнившем Валентину Лобное место, уже можно было разглядел маленькую фигурку первого Воителя. Его громовой голос, восхваляющий Единство и Справедливость Воителей, был слышен даже отсюда.
А с противоположной стороны, от Северных Ворот, по опустевшим улицам Ампера к площади направлялись два всадника. Чувство дежавю охватило Валентина — Георг и Детмар приближались к месту боя точно так же, как в Гельвеции!
Еще немного, подумал Валентин, и можно попытаться.
Дракон, летящий к площади со стороны солнца, был невидим. Серый насторожился, лишь когда Георг и Детмар с неестественно громким цоканьем копыт влетели на площадь и, не останавливаясь, как нож сквозь масло прошли через двести рядов Воителей. Никто не бил их копьями в спину — люди валились, как кегли, чтобы уже никогда не подняться.
Главная казарма, сообразил Валентин. Мгновением спустя Хаям, точно уловив его мысль, спикировал на крышу. Валентин активировал Обруч. Проклятье, надо было прощупать Серого раньше…
Валентин не строил иллюзий об истинном раскладе сил. Как бы ни был силен и искусен Серый, в битве на центральной площади Ампера сойдутся не сами тальмены. Бой пойдет между силами, заключенными в талисманах, и единственный способ хоть как-то изменить расклад — это вмешаться в драку на стороне более сильных. Подтолкни споткнувшегося, вспомнил Валентин; да, именно так. Иначе погибнут все.
А более сильными в сегодняшней битве были Игла и Жезл. Значит, Георг и Детмар.
Валентин прикрыл глаза, протягивая внимание к алому помосту, откуда Серый до сих пор вещал о великолепии фарингского образа жизни. Среди тысяч похожих друг на друга сознаний Серый выделялся так же легко, как тлеющий уголек среди погасших. Его окружала едва ощутимая аура, заставившая Валентина остановиться. Он впервые столкнулся с помехой в работе Обруча. Неужели Серый догадался?..
Визуально аура выглядела как облачко тумана, окутывающее голову Серого. По ощущениям она была липкой и бесформенной; Валентин брезгливо отодвинулся в сторону. Он уже был готов плюнуть и подключиться к Детмару, когда аура внезапно исчезла. Приоткрыв один глаз, Валентин мигом понял, что произошло. Серый увидел своих противников.
Георг и Детмар, верхом на громадных вороных конях, только что не пышущих огнем, возвышались посреди Площади. Позади них тянулась ровная полоса из упавших наземь Воителей, разорвавшая пополам одну из сторон квадрата.
Валентин решил не тратить время на разглядывание парадного убранства Георга и Детмара, отметив только, что роскошью оно ничуть не уступало ослепительно белым доспехам Первого Воителя. Воспользовавшись исчезновением защитной ауры, он коснулся сознания Серого, юркнул туда, как мышь в норку, и затаился, осваиваясь.
Габриэль был безгранично спокоен. Все вокруг он воспринимал отстраненно, как происходящее не с ним и не сейчас, тело свое он ощущал только в тот момент, когда приказывал ему совершить движение. Все его внимание было приковано к запястьям, которые охватывали Браслеты — его могучий талисман.
Талисман работал на полную мощность — он удерживал грозовые тучи за сорок километров от Ампера, он наполнял энергией Воителей, неподвижно стоящих квадратом вот уже больше часа, он заставлял сам воздух Ампера трепетать от радости и восхищения перед единством, в котором таилась непобедимая сила Воителей. Голос Серого, который Валентин слышал без этого ментального аккомпанемента, был лишь малой толикой от общего воздействия талисмана. Ничего удивительного, что город буквально затаил дыхание, слушая своего вождя и млея от восторга.
Лишь какая-то часть сознания Габриэля уделила внимание внезапно появившимся пришельцам. Брови его сдвинулись, глаза скользнули по разодетым фигурам.
— … а они повсюду! — закончил Габриэль последнюю фразу, посвященную, как нетрудно было догадаться, врагам народа. Он поднял руку и указал на прибывших Георга и Детмара. — Вот они, верхом на созданиях ночи, явились, чтобы осквернить наш святой день своим нечестивым присутствием! Но лишь к вящей славе нашего единства послужат их жалких происки, когда падут они, пораженные нашим величием, и будут молить о пощаде!
Габриэль на ходу изменил запланированный текст, нисколько не удивившись появлению конкурентов. Валентин понял, что Серый находится сейчас в особом трансе, близким в сатори, в котором нет места удивлению, а все происходящее кажется правильным и гармоничным. Теперь, когда ярлыки уже наклеены, Георгу и Детмару придется немало потрудиться даже для того, чтобы просто быть услышанными.
Толпа уцелевших Воителей угрожающе загудела. Все ждали, что сейчас Серый прикажет совершить экзекуцию.
Однако Георг не стал дожидаться этого приятного момента. Он не шевельнулся, не сказал ни слова, но Габриэль — а с ним и Валентин — уловил приказ, который Избранный отдал своему талисману. Полупрозрачные зеркальные стены, прорезая попавшиеся на пути дома и деревья, встали из земли и взметнулись до самого неба, отрезая центральную площадь от остального города.
— Никто не выйдет отсюда, покуда Правда не восторжествует! — прогремел Георг, направляя коня прямиком к Серому.
Сам Валентин, несомненно, купился бы на эту провокацию. Но Габриэль Серый оказался куда хитрее. Его талисманный, в восемь чувств взгляд уперся в Детмара, пытаясь разгадать, что тот заказывает своему Жезлу. Очевидно, у Габриэля имелся немалый собственный опыт всяких подлых штучек, потому что замысел Детмара он разгадал с первых же секунд. Разгадал — и чуть-чуть прищурился, отдавая Браслетам короткую команду.
Валентин едва успевал следовать за мельчайшими движениями мышц, которыми Габриэль управлял своим талисманом. Он даже начал сомневаться, что успеет, когда настанет момент. Но менять что-то было уже поздно — первый удар нанесен, и битва началась.
Талисман Детмара ударил по нервам Габриэля режущий болью, на какое-то мгновение превратив все его тело в один гигантский нерв, корчащийся под электрическим током. Валентин, сохраняя ментальный контакт, получил свою долю сполна — в глазах потемнело, пальцы рефлекторно сложились в уже знакомый знак Выдоха Вечности. Страшным усилием воли Валентин расслабился и не стал пулять в Детмара заклинанием. Возможно, это был его первый успех за весь многотрудный сегодняшний день.
Боль отступила так же внезапно, как нахлынула, а потом в сгустившейся тишине раздался отчаянный вопль. Детмар орал, как резаный, в руке его дрожал потерявший невидимость Жезл, бессильный помочь своему повелителю. Валентин расшифровал наконец команду, отданную Габриэлем своему талисману: он вернул Детмару его удар, но с гораздо большей жестокостью. Вместо того, чтобы заставлять вибрировать его нервные окончания, он послал команду сократиться именно тем мышцам, которые командовали Жезлом в последний раз — и теперь раз за раз Детмар, сам того не подозревая, повелевал Жезлу бить болью самого себя!
У Валентина сжалось сердце. С таким искусством владения талисманом Серый был действительно непобедим.
Георг издал воинственный рык, и в выброшенной вперед руке его возникла Игла. Тонкий, но слепящий подобно вспышке молния луч уперся прямо в левый глаз Серого, и Валентин тут же позабыл все похвалы, которые приготовил для Габриэля. Он был уверен, что не только ослеп, но потерял добрую половину мозгов, выкипевших в одно мгновение и паром вылетевших из ушей. По крайней мере, уши после этого удара болели куда сильнее, чем глаз, которого Валентин вообще не чувствовал.
Детмар наконец справился с талисманом, и вопль его стих.
Габриэль сдвинул запястья и сжал кулаки. Валентин, каким-то чудом еще сохраняя сознание — хотя его заслуги в этом не было — почувствовал, как из области солнечного сплетения к горлу подкатывает огненная волна. Гнев тальмена был страшен — боль мгновенно исчезла, левый глаз вспыхнул холодным светом, высвечивая силуэты противников до мельчайшей косточки, до растрепавшейся нитки на подкладке. Браслеты едва заметно дрогнули, нанося ответный удар.
На этот раз Валентин сразу понял, что сделал Габриэль. Шутки кончились; начиналось то самое, из-за чего так страшны битвы тальменов. Габриэль напал не на Георга, а на его талисман.
В отличие от предыдущих воплей и лучей, удар этот был почти незаметен. Габриэль всего лишь охватил талисман противника тесным коконом Т-поля. Валентин ощутил это как появившееся вокруг Иглы журчание стекающего на землю ручейка. Этот безобидный ручеек и унес прочь всю энергию талисмана. На какой-то миг Георг оказался совершенно беззащитным — но и Габриэль был вынужден все силы своего талисмана отдавать на поддержание кокона.
Все, кроме силы своих легких.
— Убейте его! — крикнул он, указывая на Георга.
Валентин еще раз поразился выучке Воителей. Как и час назад в Анхарде, они без колебаний напали на заведомо более сильного противника. Эхо от вопля Серого еще гуляло между прозрачными стенами, а тысячи стрел и десятки копий уже летели прямиком в Георга, не оставляя тому ни малейшего шанса на спасение.
Габриэль повернулся к Детмару — в эти мгновения он двигался нечеловечески быстро, как и положено тальмену, — и рассмеялся тому в лицо. Беззащитный, с энергией, целиком отданной блокировке Иглы, он смеялся над тальменом, который мог сейчас одним ударом избавиться от обоих своих врагов. Валентин еще раз поразился темным талантам Габриэля — сейчас он рисковал всем, почему-то уверенный, что Детмар не сможет оставить Георга в беде. И Габриэль в который раз оказался прав. Проклиная себя, с лицом, полным отчаяния, Детмар взмахнул Жезлом, останавливая облако стрел.
А Валентин ощутил легкое дрожание Обруча — дрожание, которое он в первый раз заметил еще в Гельвеции. Т-буря, о неизбежности которой говорили расчеты и в которую он так до конца и не верил, началась.
Габриэль, все так же оскорбительно хохоча, приоткрыл окутывавший Иглу кокон. Но приоткрыл не просто так, а с точным расчетом: энергия, которой Георг безуспешно пытался отбить залп, вырвалась на свободу в одном-единственном направлении: точнехонько в голову Детмару.
— За что?! - пронесся над площадь рев уже оторванной головы.
Т-буря бушевала уже в полную мощь. Внешне это еще не было заметно — полупрозрачные стены, окружившие площадь, не давали разглядеть клубящиеся за их пределами тучи, фонтаны грязи, ударившие из земли, срывающий крыши ветер. Но Валентин, почти полностью спрятавшись в сознании Габриэля, не мог не чувствовать, как сходит с ума его собственный разум, окруженный бешено скачущими красками и сотрясаемый беспричинными рыданиям.
Каким чудом Обруч еще продолжал работать, Валентин не знал и не хотел знать. Он понимал сейчас только одно — пора! пора! счет пошел на секунды!
Талисман Детмара выпал из разжавшейся руки и вонзился между двух камней мостовой. Георг, увидев дело рук своих, потерял драгоценные мгновения.
Серый вторично нанес удар по талисману — на этот раз по Жезлу. Энергетический кокон свился вокруг него, прижав к мостовой, и блокировал судорожные попытки талисмана спасти хозяина, перебросив его в безопасное место. Голова Детмара упала на мостовую и замерла, уставив в небо невидящие глаза.
В этот самый момент Валентин наконец понял, что ему следует сделать. Тактика Серого была уже ясна, и предсказать следующий ход не составило труда.
И поэтому, когда Георг с пеной на губах, с бешеными сверкающими глазами обеими руками направил иглу на Габриэля, Валентин дотянулся до рук Серого и отдал Браслетам свой собственный приказ.
Он был уверен, что это сработает. Во-первых, один раз, с Детмаром, такое уже получилось; во-вторых, сейчас Валентин уже не был Валентином — тем, на крыше казармы, потерявшим разум и корчащимся в приступе смеха сквозь слезы, — он был самим Габриэлем, его холодной рассудочной частью, одержимой манией самоубийства.
Глаза Серого расширились, смех застрял в горле; с рук его сорвалась голубая молния, вонзившаяся в Георга.
Но и Георг не остался в стороне. Игла исторгла из себя серое непрозрачное облако, окутавшее Габриэля, сковавшее его по рукам и ногам и тут же начавшее мелко вибрировать.
Валентин отдал бы половину шариков из Шкатулки, лишь бы суметь в эти мгновения покинуть сознание Серого. Габриэль мгновенно понял, что произошло. Изумление и гнев его не знали границ, затмив даже нечеловеческую боль в растворяющемся в туманном облаке теле. Голубая молния, по-прежнему терзавшая тело Георга, отнимала у талисмана всю энергию без остатка — точнее, всю энергию, которую талисману позволяла потратить Т-буря. Жизнь уходила из Серого вместе с его безумным деянием — напасть на уже беззащитного противника, в то время как простой уход в сторону и точный удар в спину оставлял бы его победителем. И в последние мгновения жизни Габриэль знал, что эту ошибку совершил не он — тот, другой, влезший в его сознание и в решающий момент обрекший его на смерть.
Но Габриэль знал также, что Фалер, сделавший это, имел все основания так поступить. Он сам нажил себе такого врага; ошибка была совершена не здесь, на площади Главных казарм, а там, в Анхарде, когда он слишком поторопился. Слишком недооценил противника. Сила его заключалась не в Шкатулке, а в нем самом!
«Ты победил, Фалер, — прошептал он про себя, обращаясь к Валентину, — будь же ты проклят! Ответь мне перед смертью — кто ты такой на самом деле?»
«Ты не поверишь, — Валентину было трудно говорить, да что там, и сознание-то сохранять было уже подвигом! — На самом деле я Валентин Шеллер, бухгалтер треста „Спецстрой“.»
Похоже, именно эта его мысль, а вовсе не Т-буря и не туманное облако Георга, окончательно уничтожила Габриэля. Он больше не пытался говорить; ненависть его угасла, осталась только боль, сохранившаяся еще некоторое время после того, как тело Габриэля Серого, Первого Воителя, владыки половины мира, растворилось в воздухе без остатка.
Валентин лежал на спине, глядя в пронзительно-голубое небо. Все-таки Панга, лениво думал он. Зеленоватый оттенок; небо Земли совсем не такое. К тому же — ни облачка; небо точно купол, выкрашенный в один и тот же цвет. У горизонта — те же цвета, что и в зените. Панга.
Значит, я еще жив.
А куда, кстати, подевались боковые стены? Такие полупрозрачные, за ними еще…
Валентин мигом вспомнил, что там за ними происходило. Он рывком сел, упираясь в горячую черепицу крыши; вдохнул горячий воздух с привкусом гари. Площадь лежала внизу — вся в красно-белых ошметках; в центре догорало чье-то неподвижное тело. Кажется, подумал Валентин, я знаю, чье.
А где Селингари? И Хаям?
Валентин обернулся — на крыше никого. Сколько времени я здесь валялся?
Взгляд на часы успокоил Валентина. Не прошло и пяти минут с момента, когда Габриэль и Георг обменялись последними уничтожительными ударами. Хорошо, что хорошо кончается, подумал Валентин, потягиваясь. И все же, куда это Хаям подевался?!
В следующее мгновение Валентин разглядел, куда. По площади, точнее, по ее внутреннему квадрату, относительно свободному от мертвых тел, передвигалась короткими перебежками цветастая фигурка. Сейчас она подскочила ко все еще горящему телу Георга и, ловко орудуя позаимствованным у кого-то копьем, принялась выковыривать Иглу из мертвых черных пальцев.
Валентин покачал головой. Дорвался. Впрочем, он заслужил это поболе остальных. «Когда они перебили друг друга, я пошел и собрал талисманы», — чем не финальная фраза для эпоса? Что может быть приятнее произведения, в котором летописец неожиданно оказывается под конец главным героем? Валентин еще раз потянулся, поднял голову и обмер.
Полупрозрачные стены, оказывается, вовсе не исчезли. Они просто стали ниже и гораздо плотнее. И там, за их пределами, продолжала бушевать буря. Ветер уже разнес в клочья большую часть домов и гонял теперь по заваленным обломками улицам вывороченные с корнем деревья. С ясного неба гвоздили молнии, земля пошла трещинами, из которых то и дело выстреливали в небо фонтаны камней и грязи. И что самое скверное, на востоке, в стороне Великого Моря, у самого горизонта виднелась какая-то подозрительно ровная полоска.
У Валентина засосало в желудке. Ох, непохоже это на грозовой фронт. Ох, знаю я, на что это похоже!
— Хаям! — заорал он во всю глотку. — Кончай талисманы тырить, сматываться пора!
— Сматываться?! - закричал Хаям в ответ. Он подцепил Иглу кончиком копья и теперь перебрасывал ее из ладони в ладонь, остужая как печеную картошку. — Всегда готов!
Он махнул рукой, после чего в дальнем углу площади вспыхнуло алое свечение. Селингари подскочил к Хаяму, на лету открывая проход, сказитель оттолкнулся и прыгнул, точно попав в цель, но не удержался на ногах и повалился, роняя содержимое своих карманов. Когда Селингари подлетел к Валентину и тот в свою очередь запрыгнул внутрь, Хаям стоял на четвереньках, рассматривая лежащую перед ним добычу.
На матовой поверхности брюха дракона валялись два браслета, жезл и игла.
— Все собрал, — констатировал Валентин.
Хаям хитро ухмыльнулся:
— Угадай, чего не хватает!
— Ах да, Шкатулка, — сообразил Валентин. Очень, кстати сказать, полезный предмет. Жаль, нет времени на поиски. Ну ничего, будет чем еще четыреста лет заниматься.
— Вот теперь — все! — гордо заявил Хаям, вытаскивая из-за пазухи продолговатый прямоугольник с пятью белыми шариками. Бросив его на пол к остальным талисманам, он встал и отряхнул руки. — Даже не знаю, что сказать.
— Скажи: «Монтана!», — посоветовал Валентин, который и сам не знал, что сказать. Чувства Хаяма были ему понятны. Он сам никак не мог отделаться от желания придурковато захихикать. Все кончилось так хорошо и так легко, что в это просто не верилось. Наверное, на самом деле мы все давно умерли и теперь попали в рай.
— А что это за слово? — поинтересовался Хаям.
— Древнее заклинание, — усмехнулся Валентин. — Как раз на тот случай, когда сказать нечего.
Селингари между тем уже подлетал в Анхарду. Валентин представил себе, как все это выглядело с точки зрения Мануэля. Полетел, быстро победил трех Избранных, отобрал талисманы, вернулся. И все за десять минут. Он таки не сдержался и захихикал в кулак. Чтобы как-то собраться, Валентин посмотрел на полоску у горизонта.
Отсюда, с почти километровой высоты, все было предельно ясно. За тонкой полоской тянулось огромное ровное пространство, ничего общего не имеющее с обычными полями и лесами. Великое Море уже поглотило сотню лиг плодородных земель южного Ампера и теперь приближалось к его столице, катясь по горам и долам стометровой водной стеной.
Валентин наклонился, поднял Шкатулку и задумчиво повертел ее в руках. Вместо обычного ободряющего тепла он ощутил только холод, от обычного камня. Все-таки Т-буря, понял Валентин. Талисманы нам не помогут.
Валентин заметил, что Хаям тоже смотрит на полосу у горизонта.
— Ничего не вышло? — спросил он, повернувшись к Валентину. — Все было зря?
Похоже на то, подумал Валентин. Хотя стоп — время контакта я все-таки сократил, значит, радиус разрушении будет несколько меньше. Вот только — насколько меньше?
Двести километров отсюда до океана — это уже факт. Да и драка, судя по воспоминаниям, никак не меньше десяти секунд продолжалась. Двенадцать? Пятнадцать? Надо с собой в следующих раз секундомер взять, и калькулятор.
Да что я несу?! Какой следующий раз?!
— Мы сделали что могли, — пробормотал Валентин. Селингари уже влетел в Анхард, и надвигающееся цунами скрылось из виду. Интересно, а если бы я просто дал деру? Серый бы ухлопал их обоих, и, может быть, гораздо быстрее… Э, нет, он наверняка бы поигрался с беззащитным Георгом. Хотя бы несколько секунд. А каждая секунда — это лишние сто километров разрушений. — Без нас все было бы гораздо хуже.
— Значит, вода может и не достигнуть Замка? — с надеждой спросил Хаям.
Валентин еще раз припомнил, сколько же это все заняло секунд. Ну пусть пятнадцать.
— Скорее всего, она остановится у Зеленых гор, — сказал Валентин. — До Замка все же слишком далеко…
Эй, сказал он себе. Так ведь это можно померять! Шкатулку на пояс, и вперед — где заработает, там и конец зоне поражения! Пожалуй, так и сделаем… Максим засечет место и нанесет на карту, останется только циркуль из воздуха сотворить.
Селингари распахнул выход. Только сейчас Валентин сообразил, что обратный путь занял раза в три больше времени; дракон летел не спеша, и даже позволил себе сделать круг почета вокруг Башни. Тоже радуется, на свой манер? А почему бы и нет?
Валентин соскочил на пол и посторонился, пропуская Хаяма. Бранбо корпел над длинным списком, поглядывая на кучку барахла, валявшегося перед ним на стеклянном столике. Мануэль подошел к Валентину, тщательно скрывая нетерпенье.
— Избранные уничтожены, — доложил Валентин, с трудом удерживаясь, чтобы не отдать честь — такой официальной была физиономия Мануэля, — талисманы изъяты, город разрушен.
Мануэль удовлетворенно кивнул и протянул Валентину руку. Тот не сразу сообразил, зачем, потом спохватился и протянул свою. Рукопожатия на Панге как-то не прижились, но земляне двадцатого века нет-нет да и пользовались этим ритуалом, подчеркивающим их приобщенность к чему-то неведомому остальным. Сейчас Мануэль был абсолютно прав — дело того стоило.
— Битва все-таки состоялась? — спросил Мануэль, крепко пожав Валентину руку. Валентин кивнул. — Насколько велики разрушения?
— Меньше, чем расчетные, — официальный тон Мануэля заставил Валентина собраться. — Точные замеры произведем на обратном пути. Нам следует поторопиться: Ампер находится в зоне затопления. Я бы даже сказал, в самом центре зоны затопления.
— Бранбо! — приказным тоном сказал Мануэль. — У тебя все готово?
— Мне бы еще месяц, — пробормотал Бранбо, не отрываясь от рукописи, — а лучше — два!
— Как вы думаете, Фалер, — поинтересовался Мануэль как бы между прочим, — затопит ли Анхард целиком?
Валентин пожал плечами. Километровый столб из прочнейшего на Панге материала мог выдержать почти любой удар. Вопрос состоял только в том, как глубоко просядет в этом месте континентальная платформа. Анхарду не угрожало затопление, но он мог запросто провалиться под землю.
— Я думаю, лучше узнать это, глядя на Анхард с воздуха, — честно признался Валентин. Кстати, сказал он себе, перед как лететь обратно, нужно дождаться воды. По Анхарду можно будет засечь уровень наводнения, все ж не на глазок оценивать.
— Жаль, — сказал Мануэль. — Я думал, что Бранбо сможет остаться.
— Остаться?! - толстяк Бранбо подскочил на месте. — Ты хочешь меня бросить?!
Проняло, отметил Валентин. Впрочем, от его глаза не укрылась последняя строчка в составляемом Бранбо списке: «Всего 26 предметов». Дотошный архивариус таки закончил свою работу! И когда только он успел раскопать такое количество барахла?!
Впрочем, подумал Валентин, со стороны тоже может показаться, что я очень быстро разбираюсь с тальменами. У каждого свои профессиональные секреты. Вот у Хаяма, например…
Странно, подумал Валентин. Отчего Хаям-то молчит?
Он оглядел лабораторию еще раз. Селингари слабо мерцал на фоне заполнившего пролом грозового неба. Мануэль стоял рядом с ним, ожидая, когда Бранбо соберет переписанные талисманы в свою безразмерную сумку. И только Хаям, склонив голову, стоял около операционного стола, держа в своей руке почти невесомую ладонь Талиона.
Валентин шмыгнул носом. Эльф столько раз говорил о своей неизбежной смерти, что поверить в нее было почти невозможно. Я совсем забыл о нем, понял Валентин; более того, я почему-то думал, что он оживет. Может быть, еще не поздно? Он посмотрел на треножник, хранящий в себе сердце эльфа, и покачал головой. Сердце не билось; сверху оно уже покрылось белесым налетом разложения.
— Мы не можем его здесь оставить, — сказал Хаям, не поднимая головы.
— Никто и не думал его здесь оставлять, — ответил Валентин. Ему было немного не по себе. Как я мог забыть! — Талион должен быть похоронен по обычаям его рода.
— Боюсь, что это нелегко будет сделать, — покачал головой Мануэль. — Талион — эльф из Эред Ганнора, и по обычаям его тело должно быть отдано течению полноводной реки, протекающей в тех краях. Если я правильно понял, Эред Ганнор попадает в зону затопления.
— В таком случае душа его никогда не обретет покоя, — скорбно произнес Хаям, и Валентин почти увидел полупрозрачную тень Талиона, колышущуюся в ночном мраке.
— Если мы проторчим здесь еще пару минут, — завопил Бранбо, указывая на клубящиеся в проеме тучи, — наши души составят ему компанию! Может быть, просто перенесем его на Селингари и полетим отсюда?!
Валентин молча кивнул. Хаям и Мануэль переглянулись, без труда подняли истончавшее, легкое как перышко тело Талиона и вошли в раскрытый Селингари проход. Валентин и Бранбо не наставили себя ждать.
Солнце, сопровождавшее Валентина в его стремительном путешествии на разборку Избранных и обратно, скрылось за плотными черными тучами. Только непрерывно бьющие молнии освещали мрачный и величественный пейзаж: одиноко высящихся Анхард, окруженный ровным кругом до сих пор нетронутой зеленой травы, вылизанные ветром и запорошенные пылью пустоши на месте недавних деревень и посевов, полегшие, как трава под ветром, леса. И над всем этим кошмаром вставала гигантская волна — какие там сто метров, разинул рот Валентин, тут все триста будут! Хотя до нее оставались еще многие километры, гул ее приближения сотрясал воздух.
Не дожидаясь команды, Селингари взлетел вверх, поравнявшись с крышей Анхарда, и замер в воздухе, словно засмотревшись на совершающуюся на глазах у четверки людей катастрофу. Валентин, да и все его спутники, забыв о собственной безопасности, да что там — забыв обо всем на свете — глазели на медленное приближения водной стены. Перед ней кипел белый бурун, несший вперед деревья, камни, безжалостно содранный верхний слой почвы. Сама стена, темная, гладкая, накатывалась на эту грязную пену и раз за разом погребала ее под собой. Валентин поймал себя на мысли о видеокамере. Быть свидетелем такого и оставить все это только в собственной памяти — а потом многие годы осознавать свое бессилие передать вот это захватывающее ощущение, делающее человека равным богам! Валентин сжал губы — скорее всего, никто просто не поверит. Процессы такого рода обычно проходят без свидетелей.
Водная стена подступила между тем к Анхарду, и сразу же словно обмелела. Черная громада встретила ее, как утес-великан встречает большую, но все же самую обычную океанскую волну; водная стена не подымалась и до половины Башни. Потоки брызг и пены взметнулись в черное небо, грохот тысяч тонн воды заставил содрогнуться даже Селингари — а сама Башня покачнулась и, окруженная водоворотом пенящейся воды, накренилась набок, вырванная с корнем бешеным напором воды.
А водяная стена уже неслась дальше, сметая все новые и новые препятствия на своем пути. Накренившись, Анхард возвышался теперь рукотворным островом посреди бурлящего океана. Армагеддон состоялся, безрадостно отметил Валентин; будем надеяться, что и на этот раз обошлось отдельно взятой страной.
— Полетели, — сказал он, отворачиваясь от навевающего теперь глухую тоску Анхарда.
Ему пришлось ждать, пока Хаям не очнется от транса, в который его привело увиденное зрелище. Тряхнув головой, сказитель встал на свое место наездника и послал Селингари в обратный путь. Домой.
— Я сомневаюсь, — сказал Хаям тихо, — что мне когда-нибудь удастся написать этот эпос.
— Пока человек жив, — ответил Валентин так же тихо, — надежда остается.
Что это со мной, подумал он. Вроде бы все кончено; все живы, кроме Талиона, который, в общем-то, сам виноват; отчего же так тоскливо на душе?
Он криво усмехнулся, покосившись вниз. Отчего, отчего! Разве этого мало?
— Фалер, — Бранбо тронул его за локоть. — Возьмите пожалуйста!
Он протягивал Валентину небольшой мешочек с лямками и прорезями для крепления на поясе.
— Что это? — не понял Валентин.
— Наиболее ценные экспонаты, — пояснил Бранбо. — Браслеты, Игла, Жезл, Шкатулка, рэр-визомон, найденный мной в сокровищнице Анхарда… а также бутылочка с потерявшим Силу прежним Хозяином.
— Спасибо, Бранбо, — кивнул Валентин, вешая мешочек на плечо. Надо же, отстраненно подумал он. Экая куча талисманов. Мне бы такую сумочку десять, да что там, пять лет назад — уписался бы от счастья. А сейчас приходится себя успокаивать, чтобы не запустить этим барахлом в сторону моря.
— Кажется, впереди просвет, — сообщил Мануэль.
Черные тучи, закрывавшие небо, впереди и вправду чуток поредели. Через минуту у горизонта уже появились светлая полоска, — на этот раз не цунами, а обычное голубое небо. Селингари несся на максимальной скорости, поэтому Валентин ничего не успел ответить — на лицо его упал теплый солнечный луч. Граница Т-бури? Или просто тучи еще не успели собраться? Валентин, чертыхаясь, стянул с плеча мешок и запустил руку внутрь, нащупывая Шкатулку. И тут же замер, скорее почувствовав, чем услышав, жужжание в своем поясном кошельке.
Что бы там ни происходило сегодняшним бесконечно длинным днем, а сигнал экстренного вызова, транслируемый переговорным кольцом, он узнал сразу.
Означал этот сигнал две вещи. Во-первых, раз кольцо заработало, Т-буря вне всякого сомнения осталась позади. Очень хорошо; Валентин едва разглядел впереди Зеленые горы. Куда лучше чем я смел надеяться! Не больше двухсот пятидесяти километров. Все-таки я в четыре раза сократил радиус поражения, подумал Валентин. Тоска его заметно поутихла.
А во-вторых, сигнал переговорного кольца означал, что на Большой Земле наконец спохватились. И, стоит мне ответить, понял Валентин, как в то же мгновение меня выдернут обратно. Скорее всего не Стелла, а уже сам принц Акино. Хорошо еще, что засечь само кольцо на таком расстоянии не получится.
Ну что, спросил себя Валентин. Будем отвечать?
Хрена вам, ответил он тут же. Рабочий день у меня уже кончился. Имею я право на личную жизнь?
Кольцо продолжало жужжать, но теперь Валентин не обращал на него никакого внимания. Впереди появился куда более достойный объект: у подножия Зеленых Гор клубился черный дым явно вулканического происхождения, а в тех местах, где порывами ветра его на несколько секунд относило прочь, открывался страшноватый вид на заполненный огненной лавой провал, по одну сторону которого кверху вздымалась отвесная ноздреватая стена, а по другую тянулась заполненная остывшими и не совсем остывшими языками лавы вулканическое плато, похожее на жерло гигантского вулкана. Валентин понял, что именно здесь прошла граница разрушений, вызванных скоротечной схваткой трех тальменов.
Хорошо еще, что только здесь.
Огромная территория в половину Франции в единый миг провалилась на несколько сот метров вглубь и через считанные минуты должна была исчезнуть с лица планеты. Пожалуй, подумал Валентин, образовавшееся море будет первым рукотворным морем на Панге. Причем я даже знаю его создателя… более того, везу его с собой, в бутылке!
Валентин открыл уже снятую с плеча сумку, отпихнул в сторону никому не нужные теперь талисманы и достал на свет бутыль толстого желтого стекла, внутри которой клубилась тьма. Великий Черный, выдержанный, высокого качества.
— Не надо! — крикнул Хаям, отчаянно размахивая руками. Похоже, он превратно истолковал намерения Валентина.
— Ха-арош! — довольно крякнул Валентин, разглядывая своего экзотического пленника. — Насколько я понимаю, — посмотрел он на Бранбо, — идея о том, чтобы вернуть Замок прежнему владельцу, не вызывает у вас энтузиазма?
— Великий Черный слишком слаб, чтобы занять твое место силой, — покачал головой Мануэль, — и слишком долго отсутствовал, чтобы сохранить право называться Хозяином.
— Спрячь его, а? — просительно пробормотал Хаям.
— И не вздумай заикаться о нем Максиму! — предупредил Бранбо.
— Это еще почему? — поинтересовался Валентин. Хаям хмыкнул:
— Неужели непонятно?! У вас, пришельцев, совсем не наши взгляды на право первой ночи. А также последующих.
Кажется, подумал Валентин, воспользоваться пророческими способностями Нинель будет не так-то просто. Ну, да не больно-то и хотелось, сказал он себе, печально вздыхая.
— Забаллотирован четырьмя голосами при двух воздержавшихся, — сообщил он бутыли. На мгновение в клубящийся тьме вспыхнули два огненных глаза; по-видимому, Великий Черный и в сжатом виде сохранил способность воспринимать происходящее. — Переводится на казарменное положение!
И с этими словами Валентин преспокойно засунул бутылку обратно в мешок.
Море Великого Черного, прикинул он. Или — Великое Черное Море. А то еще можно настоящее имя узнать…
Селингари резко изменил направление полета, нырнув в уже знакомую Валентину шахту горного замка. Валентин перекинул ремень от сумки через голову и одернул свой изрядно помятый и перепачканный комбинезон. Как-никак, возвращаюсь с победой, и притом в звании главнокомандующего!
Когда глаза Валентина привыкли к полутьме операторской, он убедился, что милитаристский дух обуял не только его самого. Максим раздобыл где-то самую натуральную фуражку и, напялив ее на голову по самые брови, при появлении Валентина отдал честь. В тот же миг грянула музыка — бравурный марш скорее из германского, чем из русского репертуара. Валентин повел глазами — в правом углу стояла Нинель в черном с серебренными блестками платье и перебирала пальцами над полукруглым предметом, из которого и гремела музыка. Взмахнув обеими руками, результатом чего стал громовой удар тарелок, завершивший марш, Нинель вскочила из-за стола и бросилась к Валентину с явным намерением обниматься и целоваться.
Валентин осторожно, косясь на Максима, обхватил Нинель левой рукой, аккуратно ответил на поцелуй и перевел дух.
— Поздравляем! — проскандировал Максим. — Фалер, — добавил он уже от себя, заметно сбавив тон, — вы справились с этим куда лучше Великого Черного.
— И значительно быстрее! — поддакнул Хаям. Валентин почувствовал, что еще немного — и он поддастся, расплачется и начнет нести всякую чушь. Из последних сил он выдавил:
— Максим! Кажется, я заказывал обед?
— В пиршественном зале, хозяин, — ответил Максим с коротким поклоном. — Я попросил открыть последний ящик шампанского. Вряд ли в скором времени у нас будет более достойный повод его прикончить!
— Ну так пойдемте и наконец-то выпьем! — воскликнул Валентин, сжавши правую руку в кулак и залихватски вскидывая ее к правому плечу.
Ледяной озноб прошиб его до костей. Еще не осознав, что именно он натворил, Валентин протянул перед собой руки, хватаясь за воздух, но они утонули в окутавшей его темноте. Тысячи иголок на миг пронзили тело, Валентин схватил ртом замороженный воздух и очутился на подиуме в совсем другой операторской.
