На листке бумаги была изображена … Впрочем, об этом, наверное, ещё рано: никогда не следует торопиться — особенно в сказках. Торопиться — последнее дело: сказки становятся совсем неинтересными, если сказочник торопится.

Стало быть, поговорим сначала не о самом рисунке, а о тех, без кого никакой рисунок просто невозможен: о Карандаше и Ластике. Вы ведь не станете спорить, что без них ровным счётом ничего не нарисуешь? А значит, Карандаш был прав, когда, полёживая себе на боку, вдруг заявил:

— Без меня никак не обойтись.

Впрочем, и Ластик был прав, когда, высоко подпрыгнув, ответил:

— И без меня никак не обойтись.

Тут бы им и улыбнуться друг другу! Тут бы им и начать рисовать дворцы с высоченными шпилями и прихотливыми балкончиками или сады с причудливыми фонтанами и ажурными беседками, а нет — так сердитых королей в коронах и горностаевых мантиях или капризных принцесс в золотых туфельках, печальных шутов в колпаках с бубенчиками или весёлых слуг в расписных ливреях…

Однако не улыбнулись друг другу Карандаш с Ластиком и не начали рисовать — совсем даже наоборот всё получилось!

Карандаш повёл острым своим носиком туда-сюда и воскликнул:

— Кто это тут говорит глупости?

Тогда Ластик, на сей раз не только высоко подпрыгнув, но ещё и перевернувшись в воздухе, тоже воскликнул:

— Уж если кто-то тут и говорит глупости, то во всяком случае не я!

При этом они очень грозно посмотрели друг на друга, словно были не Карандаш и Ластик, а например, молоток и топор!

— Интересно, что бы Вы без меня запели, — хмыкнул Карандаш. — Вы только благодаря мне и существуете. Откажись я рисовать, Вам тут вообще делать было бы нечего.

— Это Вы существуете благодаря мне! — Ластик от возмущения не только высоко подпрыгнул и перевернулся в воздухе, но ещё и отскочил чуть ли не на метр… правда, потом сразу же и вернулся назад, чтобы продолжить: — Если бы я захотел, Вашего присутствия никто бы просто не заметил! Я могу стереть всё, что бы ни вышло у вас из-под носика.

— А я опять нарисую.

— А я опять сотру.

— А я опять нарисую!

Понятно, что из такого положения выйти уже довольно трудно.

— А Вы только попробуйте!

— И попробую…

Тут Карандаш вскочил и проворно заскользил по листу бумаги — получилась тонкая линия, линия горизонта. Кому ж непонятно, что почти все рисунки начинаются с линии горизонта? Но, не успев даже полюбоваться тонкой этой линией, Карандаш увидел, как Ластик, пыхтя, ползёт по ней. И линия горизонта — ис-че-за-ет…

— Ах вот Вы какой! — рассвирепел Карандаш. — Ну, держитесь тогда!

И он помчался наперерез Ластику, оставляя за собой острый зигзаг: это Карандаш молнию рисовал.

Едва лишь остриё молнии дотянулось до Ластика, тот пополз вверх и стёр молнию.

Карандаш круто повернул влево и сломался. Его сразу же заточили — и он опять понёсся навстречу Ластику, чертя неровным сколом грифеля две параллельные прямые — лыжню. А Ластик — вы только подумайте! — тут же улёгся на эту лыжню резиновым своим брюхом, поёрзал — и не стало лыжни.

— Вы вредитель! — крикнул Карандаш.

— А Вы пачкун! — крикнул Ластик.

Понятно, что выйти из такого положения было и вовсе уж невозможно.

Война продолжалась.

Вскоре от Ластика остался совсем тонкий резиновый лепесток, а от Карандаша — лишь коротенький огрызок. Однако — где наша не пропадала! — огрызок этот снова во весь опор понёсся по бумаге.

— Прекратите, вы с ума сошли! — нервно лязгнули Ножницы, с омерзением глядя на грязное и бугристое поле боя.

— Пусть, пусть попробует нарисовать свой рисунок! — верещал Ластик.

— Это он пусть попробует стереть мой рисунок! — отвечал Карандаш.

— Как-то даже не очень понятно, о чём вы, — пожали серебряными плечиками Ножницы. — Ведь нет же никакого рисунка… есть только листок бумаги, причём весь измусоленный.

Карандаш и Ластик испуганно осмотрелись, потом с ужасом взглянули друг на друга и — опомнились.

— Сейчас будет рисунок! — пообещали они Ножницам.

Но увы и ах… Карандаш успел поставить только точку и тут же сошёл на нет, а Ластику удалось лишь доползти до этой точки — двигаться дальше у него не было сил.

 

…Погибли, погибли дворцы с высоченными шпилями и прихотливыми балкончиками и сады с причудливыми фонтанами и ажурными беседками… Погибли, погибли сердитые короли в коронах и горностаевых мантиях и капризные принцессы в золотых туфельках… Погибли, погибли печальные шуты в колпаках с бубенчиками и весёлые слуги в расписных ливреях… Всё погибло — из-за нелепой ссоры тех, от кого всего-то и требовалось, что улыбнуться друг другу и начать рисовать!

Поведя серебряными своими плечиками, Ножницы долго смотрели на точку и потом огорчённо спросили:

— Это и есть ваш рисунок? Ну-ну…

— Это и есть Ваша «История рисунка»? — огорчённо спрашиваете вы меня и спустя некоторое время добавляете: — Ну-ну…

А мне вам, в общем-то, и ответить нечего. Ведь для того, чтобы написать «Историю рисунка», необходимо, чтобы был рисунок. Если же рисунка нет… откуда тогда взяться истории?