Глава седьмая.
Четтан, день четвертый.
Здоровенный комар впился мне в правое веко. Я сильно и неточно хлопнула себя по щеке – и хорошо, что неточно, а то можно и без глаза остаться. Тотчас же десятка два злобных кровопийц набросились со всех сторон на мое не защищенное одеждой тело. Я вскочила на ноги, ругаясь самыми черными словами, и только тут наконец проснулась.
Вокруг был лес, просто лес, и ни следа древесного города, в котором чуть было не окончилось мое путешествие. В двух шагах от меня едва дымился небрежно сложенный костерок, а по другую его сторону лежал на подстилке из мха вулх, устало ткнувшись мордой в передние лапы. Чуть поодаль стоял оседланный и навьюченный Ветер, и – бедняга, судя по всему, спал. Не обращая внимания на поклажу и комаров.
Я ничему не удивилась. Ни лесу, ни костру, ни оседланному коню.
А не удивилась я потому, что очень уж разозлилась. Так разозлилась, что на удивление меня не хватило.
Т-темное небо! Все те неясности и несуразицы, которые поочередно мучили меня с самого начала путешествия, вдруг одновременно обрушились на мой разум своим немалым весом. А проклятый комар, из-за которого теперь нестерпимо чесался глаз, оказался той песчинкой, которая сдвинула лавину. Я задыхалась от злости. Ну кто, джерх его побери, додумался встречать пересвет во влажной низинке? Кто?! Ведь мне самой это и в голову бы не пришло.
Не прекращая ругаться и хлопать себя по бокам, я в два прыжка добралась до Ветра и принялась рыться в походном двумехе. К счастью, магическая шкура отыскалась довольно быстро и, оказавшись на мне, сразу уменьшила мои страдания по меньшей мере наполовину.
Но злость осталась – и даже, кажется, окрепла. Стала холодной и прочной, как сталь после закалки.
Дальше я действовала уже без спешки, но и без промедления. Я раздула костер и подбросила туда смолистого лапника – благо хвойных деревьев вокруг было предостаточно. Красное пламя взвилось кверху с веселым потрескиванием, словно призывая восходящий Четтан побыстрее занять свое место на небе. От костра повалил густой ароматный дым, и комаров в низинке резко поубавилось.
Ладно. Можно и здесь неплохо устроиться, ежели умеючи… Стоп! Чего это я вдруг решила здесь устраиваться? Какая муха меня укусила?
Вовсе не муха, а комар. Да и комар тут, прямо скажем, ни при чем.
Руки мои работали сноровисто и быстро, расседлывая коня, а голова тем временем медленно осваивалась с уже принятым решением. Непонятно когда, но принятым. Может быть, даже еще до пробуждения – во время синего дня, пока моя человеческая сущность спала мертвым сном в самом глухом углу сознания Карсы.
Я решила не сходить с этого места, пока не разгребу кучу неистолкованных событий у себя в мозгах. Чтобы можно было хоть о чем-то думать, не спотыкаясь об отдельные факты.
Низинка, заполнившись теплым дымом, стала обжитой и уютной. Я устроилась на моховой подушке рядом с вулхом, осторожно положив ладонь ему на загривок. Вулх даже не шелохнулся. Надо полагать, очень устал. И Ветер устал – дальше некуда.
Еще бы! Трудно двигаться вперед, толком не отдыхая – весь красный день, а потом весь синий, а потом снова весь красный… Даже не просто трудно, а почти невозможно. Единственный, кто способен выдержать такой путь, это оборотень. Существо, которое в наших краях называют мадхетом, а иначе – анхайром. Нечеловек, чье тело меняет форму при каждом пересвете, в момент превращения избавляясь от накопленной за день усталости. Как это ежедневно происходит со мной.
Я с новым интересом оглядела своих собратьев по странствиям. Мы уже третий день вместе, а много ли я о них знаю? Вороной конь по кличке Ветер, удивительно выносливый и невероятно послушный. И ручной вулх по кличке… по кличке…
А я вот и не знаю, как зовут вулха! Интере-есно… У ручного зверя, как правило, бывает кличка – а такого необычного, как ручной вулх, просто обязаны как-то звать. Почему колдун не назвал мне его имя? Потому ли, что не знал сам? Ох, не верю. Если уж он про меня знал все до зернышка, то несложная звериная жизнь ему и подавно должна быть известна. Тогда почему?
Я лениво протянула руку и длинной веткой поворошила угли костра. Золотистые искры с треском разлетелись во все стороны. Уже заметно рассвело, и неяркий красноватый свет Четтана заполнил низину. Пляшущие отблески костра потерялись, растворились в свете начала дня. И комары совсем исчезли.
Но злость впилась в меня не хуже комара, и помогала сосредоточиться, не давая мыслям свернуть в сторону.
Итак, среди многих странностей моего путешествия первое место занимала его непрерывность. Все то время, пока на небе лучился ослепительной синевой Меар, со мной что-то происходило. Вчерашним синим днем, например, я как-то выбралась из ямы в лесном городе, а затем и из самого города. Тьма! Конечно, Карса – не обычный зверь, но осуществить такое ей в одиночку не под силу. В событиях прошлого синего дня явно чувствовалась направляющая воля человека.
Вообще-то я еще вчера – в смысле, в четтанскую половину вчерашних суток, прошедшим красным днем – пришла к выводу, что иду в Каменный лес не одна. Только поразмыслить над этим выводом мне не дали. Набросились, понимаешь, с арбалетами и сетью, да еще по голове въехали как нарочно.
Нарочитость некоторых событий я тоже собиралась обдумать. Но попозже. Прежде всего нужно было сообразить, кто же движется вместе со мной к У-Наринне.
Вчера я была почти убеждена, что это чародей Лю собственной персоной. Хотя объяснять одну загадку другой – занятие вполне бездарное. Но сегодня одно очень простое обстоятельство заставило меня усомниться.
Ремни и завязки магической одежды снова – уже второе красное утро подряд! – оказались подогнанными на человека больше меня ростом и размерами. Старику же, если это он носил магическую шкуру синим днем (а при свете Четтана, получается, разгуливал нагишом? Ну да кто их поймет, чародеев…) – так вот, старику менять длину ремешков было бы незачем. И роста мы с ним были примерно одинакового.
Значит, под лучами Меара эту одежду носил не колдун, а кто-то другой. Кто-то, кому в четтанский день одежда не нужна.
– Оборотень!
Слово само сорвалось у меня с губ. Вулх приподнял голову и внимательно заглянул мне в лицо. Я убрала ладонь с его шеи – мне вдруг стало неловко. Одно дело гладить по жесткой шерсти ручного зверя, и совсем другое – зверя, внутри которого прячется человек. Собрат по нелюдской, поганой, отравленной крови. Оборотень. Мадхет. Анхайр. Как ни назови, а суть одна: гнусное чудовище, которому нет места среди людей.
Но ведь оборотней, которые становятся зверьми с приходом Четтана, не бывает!
– Вулх, – шепотом сказала я. – Как же так?
Серый зверь склонил тяжелую голову, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя. Я пошевелила веткой тлеющие угли – остаток костра.
Не бывает? Так ведь ручных вулхов тоже не бывает – а я поверила. Чему поверила? Собственным глазам. Вижу: вулх. На коня не бросается, меня слушает… Значит, и впрямь ручной. Но что, если я приняла одну очевидность за другую? Человека в зверином облике – за зверя, обученного человеком. Как же их различить? Как правильно истолковать то, что я вижу? Эх, где бы взять однозначное доказательство…
Я с такой силой ткнула веткой в потухший костер, что ветка сломалась, а меня обдало взметнувшимся пеплом. Есть! Есть у меня доказательство, которое не оставит сомнений!
Облачко едкого пепла окутало морду вулха. Вулх чихнул, сердито затряс головой и вскочил на все четыре лапы. Морда его оказалась чуть выше моего лица. И оттуда, свысока, зверь глянул на меня с легкой укоризной – смотри, мол, куда палкой тыкаешь. Ты-то прямо сейчас человек, вот и изволь заботиться об окружающем зверье.
– Извини, серый, – смиренно сказала я. – А позволь мне на твою лапу взглянуть, а? Вот на эту, правую переднюю.
Вулх не возражал. Я раздвинула кончиками пальцев густую шерсть – в том самом месте, где позавчера меч лесного разбойника оставил заметный след.
Сегодня там была совершенно целая и здоровая кожа. Я выдохнула сквозь стиснутые зубы и на всякий случай решила осмотреть левую лапу тоже.
Темное небо! Лучше бы я этого не делала. Левое предплечье вулха украшала длинная царапина. Вернее даже сказать – след от уже затянувшейся царапины. Но я хорошо помнила, что разбойник ранил вулха в правую лапу. Или все-таки в левую? И рана была гораздо серьезнее. Или это мне показалось?
– Спасибо, – мрачно сказала я вулху. – Можешь проваливать. Пока не станешь человеком, не возвращайся.
Кажется, мой зверь оценил шутку. Во всяком случае, прежде чем нырнуть в кусты, он обернулся, и выражение его морды было трудноописуемым.
Зажившая царапина на его лапе могла принадлежать обычному зверю, легко раненому двое суток назад. Но могла быть и следом от раны, нанесенной оборотню вчера, синим утром…
Джерх бы побрал все эти головоломки! Доказательство, на которое я так надеялась, тоже можно было истолковать двояко. Вот если бы я вспомнила о ране вулха на восходе Четтана вчера, а не сегодня… Но вчера на восходе мне было некогда, а потом я слишком быстро оказалась в мешке.
В общем, как бы то ни было, полностью отделаться от сомнений мне не удалось. Я задумчиво оглядела скрывшие вулха кусты. Позавтракать надо бы, вот что. Уж не знаю, чем питалась Карса, но мне вчера ничего съедобного не досталось. Почему-то жители лесного города так и не предложили мне еды – если не считать куска тухлого мяса, которым меня грозил попотчевать косомордый стражник.
Если походный двумех оказался при мне, то, может, и содержимое его никто не тронул? Неплохо было бы все-таки позавтракать древесной дыней
– не вчера, так сегодня. Не верю, конечно, что плоды в сумке, и все же
– чем джерх не шутит?..
Но эта моя надежда тоже оказалась обманутой. Плодами многодрева в двумехе даже и не пахло. Кто-то сожрал их без меня.
Тьма ему в брюхо!
Пришлось скромно перекусить тем, что я захватила в дорогу из Айетота. Вяленым мясом, сыром, сушеными фруктами и орехами. В мехе для воды обнаружилась свежая и вкусная вода, за которую я мысленно сказала «спасибо»… не знаю кому. То ли своему спутнику-оборотню, то ли прячущемуся колдуну, то ли неведомой магической силе.
Проснувшийся Ветер ткнулся мордой мне в ухо и получил свою долю сладких фруктов. Я осмотрелась, и вскоре нашла то, что искала. В небольшой ложбинке между двумя кочками собралась лужица желтоватой, но пригодной для питья воды. Я выкопала во влажной земле ямку побольше, и подземный родничок быстро заполнил ее. Умный конь терпеливо дождался, пока я наберу воды в запасной мех и подставлю мех под его лошадиную морду.
Пил Ветер с удовольствием, шумно фыркая и кося на меня большим карим глазом. Словно проверял, на месте ли я.
Да куда ж я денусь, красавец? У меня с чародеем договор. И договор из тех, какие не нарушают. Старик обещал заплатить мне самой дорогой монетой. Неразменной монетой моей собственной памяти. Знаешь ли ты цену воспоминаниям, мой непростой конь? Ведь в какой-то мере наша память – это и есть мы. День, о котором ничего не помнишь – словно бы и не прожитый день…
Кстати, наше соглашение с чародеем недвусмысленно подразумевало, что весь красный день с утра до вечера я нахожусь в пути. Тороплюсь в Каменный лес, а вовсе не рассиживаюсь у потухшего костра, размышляя о странностях. Не велено мне было размышлять. Впрочем, и не воспрещалось, насколько я помню – лишь бы не мешало продвигаться вперед.
Я похлопала Ветра по холке, вытряхнула из мешка последние капли воды и свернула его. Так что же – в путь? Конь, словно почуял мои мысли, встрепенулся и одобрительно заржал. Правильно, мол. Отдохнули – и вперед!
На звонкое ржание из кустов появился вулх с вопросительной мордой.
Я упрямо помотала головой.
– Хрен вам! – сердито сказала я и опустилась на прежнее место у погасшего костра. – Сказала же: не уйду, пока не разберусь!
Вторая по старшинству странность моего путешествия поддавалась определению куда хуже первой. Умом я ее вообще не понимала, а только отмечала каким-то непонятным чутьем.
Чутье настойчиво говорило мне, что все происходящее со мной имеет не тот смысл, который видится на первый взгляд. То есть даже не так. Я чувствовала, что неведомый мне смысл кроется в тех вещах, которые обычно не имеют особого значения.
Я не просто шла или ехала верхом, сражалась с разбойниками или переправлялась через реку. Я как будто… вот оно!.. как будто выполняла неизвестные мне, но строго заданные условия. И то, зачерпнула ли я воды из незнакомой реки, в этом странном раскладе имело большее значение, чем смерть Цуки.
И вот поэтому я не спешила сниматься со стоянки. Во мне все сильнее крепла уверенность, что важно не только то, куда я дальше направлюсь – важно и то, как именно я это сделаю. Тем более, что я по-прежнему знала лишь общее направление к У-Наринне.
А окруженная игольниками, кленами и боярышником низинка нравилась мне все больше и больше. Славное местечко, когда комаров нет. Правильно его выбрал мой спутник. Отдохнешь в таком месте – и двигай, куда хочешь. Нужно только дождаться подходящего момента. Дождаться… Подходящего…
Кажется, я задремала. Во всяком случае, мне второй раз в жизни привиделся сон, самый настоящий. И, в отличие от предыдущего, вполне понятный. Может быть, потому, что на этот раз я увидела не вулха, а карсу. А карсы мне – ясен пень! – понятнее и ближе вулхов. Хоть во сне, хоть наяву.
В этом сне я и сама была карсой. Карсой под лучами Меара.
Сверкали голубым огнем капли росы на мохнатых метелках трав. Удивительно легко дышалось. Неправдоподобно легко.
Мы неслись вдвоем по росистому лугу навстречу встающему из-за холмов синему светилу. Трава мягко обтекала нас, окропляя свежестью брызг.
Сначала мы бежали вровень, голова к голове, но он почти сразу вырвался вперед и помчался скачками. Я видела, как при каждом прыжке напрягаются мускулы под его рыжей шкурой. Он был прекрасен.
Стремительное тело на мгновение замерло, изогнулось. Льдисто сверкнули глаза, перечеркнутые вертикальной полосой зрачка. Хищный вопль, протяжный крик вознесся над лугом.
Он звал подругу. Звал меня.
Все живое вокруг замерло, притаилось. А те, кто оказался слишком близко от нас, бежали в испуге. Бежали, куда глаза глядят – лишь бы не стать помехой на пути двух карс в разгаре безумной страсти.
Земля толкнула меня в подушечки лап, и я с места взвилась в воздух. Хриплый вой обжег мои легкие, вырвался наружу…
Это был ответ. Я признала его.
Мы двумя клубками покатились навстречу друг другу, сшиблись и вскочили, урча и воя. Трава под нами быстро становилась душистым месивом, истекающим соком стеблей и листьев.
Он вцепился зубами мне в загривок и прижал всем телом к земле. Я замурлыкала…
Синий глаз Меара понимающе подмигнул мне с небес.
Я очнулась от краткого сна с хриплым, затихающим стоном на губах. Так вот как это бывает у карс… Мда-а, не позавидую я тому, кто некстати подвернется под лапу влюбленным. Скогтят и не заметят.
Тело медленно расслаблялось после сладкой судороги. Ничего себе сон! Кажется, ни одна из любовных встреч, которые происходили со мной наяву, не доставила мне столь сильных ощущений. Партнеры, что ли, попадались не те? Обычные люди, что с них возьмешь…
Обычные люди, скованные условностями и условиями. Насколько, оказывается, непохоже то, что они называют «з-зверской страстью», на настоящие чувства дикого зверя! Свободного зверя.
Впрочем, откуда у меня такая уверенность? Ведь это был всего лишь сон. Просто сон.
Что-то протестующе напряглось у меня внутри. Нет! Не просто!
Из глубин сознания поднялась властная волна и смыла все сомнения. Теперь я точно знала, что мое видение вообще не было сном.
Это Карса поделилась со мной своим воспоминанием. Может быть даже самым заветным из своих воспоминаний.
Я вдруг задумалась над тем, как же чувствует себя Карса здесь, в Диких землях. Не боязно ли ей? Или, наоборот, впервые по-настоящему легко и вольно? Ведь мы с ней жили странной и неестественной жизнью – хотя спасибо Бешу и за такую. Мне было душно и уныло в доме, где двадцать с лишним кругов тому назад я появилась на свет – но Карсе приходилось труднее, чем мне. Я редко покидала Айетот, а Карса, пожалуй, еще реже. И в лесу она до сих пор бывала не больше десятка раз.
Интересно, как это ей повезло, как удалось встретить на цветущем лугу свое звериное счастье? Когда это было?
И почему она все-таки вернулась к Бешу?
Боль скрутила мою душу, как мокрую тряпку. Но слезы замерли у меня в уголках глаз, и тихая печаль смыла чужую боль. Бывшую чужую, а теперь и мою тоже. Прости мне, Карса, жестокое любопытство. Да будут прокляты люди-охотники, люди-убийцы! Прощай, наш рыжий любовник…
Мне всегда казалось, что из нас двоих Карса взрослее – хоть я и была старше ее на целый красный день. Потому что для Беша была важна она, а я только путалась под ногами. Потому что Карса могла разобраться с недругом одним ударом когтистой лапы, а мне для этого пришлось долго осваивать боевую науку.
Но сейчас я почувствовала себя большой и сильной. Карса поделилась со мной – со своей человеческой половиной – самой яркой радостью и самой больной болью. И я могла дать ей утешение и сочувствие.
«Твое горе – мое горе», – молча сказала я ей. – «Нас двое, ты и я, но в то же время мы – единое целое. И в этом наша сила!»
Да хранит меня добрая динна! Клянусь, что Карса ответила мне. Она лизнула меня горячим, влажным, шершавым языком прямо в изнанку мыслей.
Четтан всполз над лесом и грел уже в полную силу. В низинке стало душно и жарко. И тень не спасала. Красноватый горячий сумрак казался плотным, как круто сваренный вишневый кисель. Я нервно зевнула и потянулась.
Да так и застыла на середине зевка и с поднятыми руками.
Из леса ко мне вышел человек, в котором не было ничего от лесного жителя или хотя бы путника. На нем были темные штаны из тонкой кожи и шелковая рубаха. Четтан окрасил ее кровью своих лучей в вызывающе-красный цвет.
По траве и мхам незнакомец ступал с ленивой грацией придворного щеголя, скользящего по натертому паркету. Он небрежно улыбнулся мне, проплывая между мной и Ветром в сложной фигуре танца. Я оторопело поворачивалась вслед за ним, пока он обходил по кругу меня и кострище, на каждом шагу поворачиваясь в разные стороны и раскланиваясь с невидимыми партнерами.
Безумец?
Да уж, на нормального человека он никак не походил. Но только, Тьма меня побери, и сумасшествием здесь не пахло. А главное – я никак не могла решить, что мне делать.
Враг? Или посторонний?
Тихие плавные движения, никакого оружия в обращенных ладонями кверху руках… И я расслабилась. Если что, нож метнуть я всегда успею. Благо, и гурунарские ножички под рукой, и хадасский верный кинжал при мне.
Незнакомец протанцевал вокруг всей низинки, вздохнул – как мне показалось, удовлетворенно, – и сел прямо на землю, лицом ко мне.
– Я – чародей, но ты можешь меня не бояться, мадхет, – сказал он ровным, бесстрастным тоном. – Меня зовут Аншан, и обычно я убиваю мадхетов везде, где встречаю. Однако ты – пока что вне опасности. До тех пор, пока отвечаешь мне правдиво.
Все-таки враг! Моя рука скользнула к наручи, но тут мы с врагом встретились взглядами, и пальцы мои сами собой разжались, отпуская нож. В глазах его действительно сверкало отражение чего-то большего, чем я или даже он сам. Отблеск магической силы. Жадные огоньки затаившегося на время пожара.
– Ты не можешь мне причинить вреда, – спокойно сказал чародей, – а я тебе – не собираюсь. Пока. Так что не хватайся за железо. Расслабься. Будь готова отвечать на мои вопросы. Доверься мне, мадхет. Доверься мне. Доверься мне…
Странная слабость вдруг охватила меня. На мгновение земля и небо поплыли перед глазами. Мне показалось, что я… засыпаю? Джерх, я слишком мало знала обо сне. Мне не с чем было сравнивать.
Я потрясла головой, пытаясь прогнать звон в голове. Околдовал он меня своим танцем, что ли?
– Сковал, – поправил чародей вслух. – Но не бойся. Это совсем не опасно. Раскройся передо мной, мадхет!
На верхней губе, чуть выше тонкой черной щеточки щегольских усиков, проступили крошечные капельки пота. Ему тоже было трудно. Интересно, почему? На что уходили сейчас его силы и внимание?
– Расскажи мне, мадхет, о вашем Пути, – сказал чародей.
Теперь он ритмично раскачивался. Четтан отражался в его темных глазах двумя хищными кровавыми огоньками. Это раскачивание убаюкивало меня, завораживало, погружало в теплый туман бездумия…
– Куда вы идете и зачем? – звучным шепотом спросил чародей.
– К джерху в задницу, – мило улыбнулась я.
Чародей спокойно кивнул, ничуть не рассерженный дерзостью.
– Сопротивляешься, – сказал он. – Это хорошо. Понимаешь, единственный способ противиться заклятию Откровенности – стать податливым, как теплый воск, и расползаться под нажимом Силы, проскальзывая между стальными пальцами вопросов. Тот, кто сопротивляется – обречен. Сопротивляйся мне, мадхет. Сопротивляйся. Доверься мне и борись со мной.
По спине у меня скатился ручеек горячего пота. Четтан остановился в зените и упорно не желал двигаться дальше, как будто его прибили к небу гвоздями. У меня слипались глаза. Подождите… только что Четтан был так низко, что отражался в глазах этого… ладно, потом. Неважно.
– Теперь ответь, где сейчас Ассанг? – вел дальше чародей.
– Чего-о?
Мы вытаращились друг на друга, как две не вовремя разбуженные совы. Я пришла в себя первая:
– А ну-ка повтори, что ты сказал!
Чародей брезгливо улыбнулся.
– Значит, ты даже имени такого не знаешь, – сказал он. – Это хорошо. Но странно. Хотя…
Он нахмурился. Раздражение исказило его правильные черты, и у чародея вдруг сделался глупый вид. Есть лица, которым лучше оставаться застывшими как лики каменных статуй. До сих пор чародей смотрелся гордо и возвышенно, как флаг на шпиле замка. А теперь он выглядел тем же самым флагом, только обгаженным голубями.
– …если она не знает имени, то не может ответить, – бормотал он вполголоса, совершенно забыв обо мне. – Но ведь даэна она знает несомненно, так почему же тогда…
Четтан по-прежнему торчал в зените и поливал нас чудовищным жаром. Смутные дни! Что-то здесь было определенно не так. Я незаметно оглянулась.
У меня за плечом прятался вечер. Я вдруг оказалась на странной грани между вечным полднем и стремительно густеющими сумерками; и там, в сумерках, за невидимой разделяющей стеной беззвучно металось и билось в преграду что-то большое, серое и расплывчатое – словно огромная, трепещущая крыльями бабочка. На мгновение оно застыло, и я разглядела, что это вулх. И тут же очертания серой фигуры размазались от невероятной быстроты движений.
В мгновенной вспышке озарения я поняла, что вечер по ту сторону настоящий, а жаркий полдень внутри созданного колдуном мирка – это ложь. Фальшивка для отвода глаз. Да ведь он просто-напросто вор, этот чародей! Заговорил мне зубы красивыми словесами, а сам гнусным образом тырит мое время!
– …знает истинное имя? – с удовольствием повторил чародей. – Это было бы неплохо.
Мой взгляд упал на походную сумку и на выглядывающий из нее продолговатый предмет, обернутый в лоскут кожи. Магические ножны! Жаль, что они пусты, но, может, и сами по себе они мне помогут? Иной магии в моем распоряжении все равно нет. Я потянулась к ножнам…
– Ладно! – громко сказал чародей. – С тайной вашего Пути мы разберемся чуть погодя, а пока скажи мне, как истинное имя того, кого ты знаешь как старикашку Лю?
Меч был у меня в руке. Тяжелая рукоять больно ударила меня по ладони, когда он появился прямо из воздуха. В лицо мне плеснул порыв ветра с запахом металла. Старинная сталь тускло блеснула в кровавом свете ложного полдня – словно сдержанная улыбка человека, привыкшего выполнять обещания.
Но я не могла поднять руку с мечом! Колдовской танец и пляска кровавых огоньков перед глазами слишком крепко меня связали.
В следующий миг огромная серая бабочка пробила сразу рассыпавшуюся мириадами осколков преграду, и со свирепым рычанием тяпнула меня за… за ту часть одежки, которая была штанами.
Я с воплем вскочила на ноги, одновременно занося меч для удара. Заклятие слетело с меня, как осенняя паутина под порывом ветра.
Чародей с невнятным возгласом поднялся, прикрываясь рукой и отступая на шаг.
Я нанесла удар Опережающим.
Воздух раскололся с оглушительным треском. Алые и оранжевые молнии закрыли окружающий мир огненной сеткой. Кажется, я на мгновение оглохла и ослепла.
Под ногами чародея разверзлась лиловая пропасть, и он канул туда, как булыжник в трясину.
Прыгнувший на него вулх ухватил зубами пустоту, выплюнул и обратил ко мне возмущенный взор.
Но я точно с таким же выражением смотрела на собственные руки.
Тьма и все демоны Ночи!
Меч исчез.
Ярко пылал костер, разведенный на прежнем месте. Четтан уже почти зашел, и единственным освещением были пляшущие блики костра.
Поднеся двумех поближе к огню, я лихорадочно копалась в нем, отбрасывая ненужные предметы.
Под руку подвернулась плоская коробочка. Я нечаянно сдавила ее с боков, коробочка раскрылась, и самоцветы сверкающими дождинками пролились на траву. Собирать их было некогда. Почему-то мне вдруг стало очень важно написать записку своему спутнику. И сделать это именно сегодня, сейчас, до пересвета. А до пересвета оставались считанные минуты.
Тьма! Ведь была, была здесь нужная мне вещь, я же помню! Я еще мимолетно удивилась неуместности, несообразности этого предмета, когда проверяла содержимое дорожных сумок на старой мельнице – и тут же забыла о нем, рассматривая оружие.
Над головой протяжно заухал филин. Из глубины леса ему отозвался другой. И сразу, как будто получив сигнал к наступлению, на меня ринулись комары.
Тьма и демоны! Я взвыла и вытряхнула все содержимое походного двумеха себе под ноги. Заплечная сумка, в которую было завернуто что-то тяжелое, стукнула меня по ступне. Джерхи! Что там внутри?!
Я вытряхнула все и из сумки тоже. Тяжелыми оказались книги – три увесистых тома в кожаных переплетах. Я о них совершенно позабыла. Зачем мне книги в пути?! Совсем охренел чародей, не иначе… А, может, книги принадлежат моему спутнику? Я недоверчиво хмыкнула.
Искомый предмет оказался на самом верху груды вещей. То есть лежал он на дне заплечной сумки, которая в свою очередь покоилась на дне двумеха. Если бы не комары – я бы его точно не нашла до пересвета.
Я дернула завязки кожаного мешочка. Внутри, как мне и помнилось, было очиненное перо в жестком кожаном футляре, тоненькая стопка бумажных листков с неровным краем, перехваченная атласной ленточкой, и каменная чернильница в форме ореха.
Орех послушно раскрылся, не пролив ни капли. Ленточка, шурша, соскользнула на траву. Пламя костра осветило чистый листок и занесенное над ним перо. Одним стремительным росчерком я вывела обращение:
«Здравствуй, незнакомец!»
Ведь мы пока незнакомы; мы видели только последствия действий друг друга – все равно, что наблюдать тень от тени…
«Здравствуй, незнакомец!
Мы с тобой идем в Каменный лес вместе. Меня зовут Тури, и я…»
Перо замерло над бумагой. Комары грызли меня остервенело и безнаказанно, а я просто не могла пошевелиться. Рука моя отказывалась написать то, что было моей главной и страшной тайной. Оказалось, что это невероятно, неописуемо трудно – доверить свою тайну, а вместе с ней жизнь, другому человеку. Пусть даже он не человек, а такой же, как и я…
Четтан неуклонно сползал за горизонт. Опять, как и вчера, я явственно ощущала движение солнца. Я знала наперечет оставшиеся мне мгновения человеческого облика.
И, повинуясь усилию воли, моя рука пришла в движение. Перо очень медленно, но ровным красивым почерком с двойным нажимом вывело на бумаге слово-признание:
«…оборотень».
И Тьма сомкнулась надо мной.
