Книга: Идущие в ночь
Назад: Глава пятая. Четтан, день третий.
Дальше: Глава седьмая. Четтан, день четвертый.

Глава шестая.
Меар, день третий.

Я судорожно выныривал на поверхность, как засидевшийся под водой пловец. Как ныряльщик за жемчугом где-нибудь на Коралловых отмелях дальнего юга… я никогда там не бывал. Из зыбких глубин пересветного небытия, когда зверь во мне ненадолго засыпает и прячется в глубину уже измененного тела. И когда просыпается человек. Просыпается Моран.
Прочь Тьму из сознания… надо открывать глаза.
И я открыл. Лучше бы я этого не делал, потому что в следующую секунду леденящий ужас сковал все мое естество.
Перед глазами была деревянная решетка, такая частая, что между прочных тисовых жердей не пролез бы и тощий лесной кот. А сам я находился в просторной клетке. Ясное дело, запертой.
«Меня раскрыли, – понял я, с трудом удерживаясь от паники. – Что делать?»
Я зажмурился, не в силах отогнать страх и встать. И в тот же миг горячий влажный язык перечеркнул мне лицо.
Глаза раскрылись сами собой.
Надо мной стоял громадный полуседой вулх. Истинный вулх, а не оборотень. Уж я-то умею различать.
Вулх снова лизнул меня в лицо. Я скосил глаза – еще шесть зверей, еле заметно виляя хвостами, наблюдали за мной. Эти были помоложе и поменьше и без благородной седины в шерсти. Тоже истинные.
Опираясь на руки, я все-таки встал и задумчиво потрепал вулха-вожака по мощному загривку. Вулх ткнулся лобастой головой мне в бедро, щекоча кожу.
– Здравствуй, серый брат, – прошептал я. – И вы, братья!
Хвосты выразительно завертелись. Не так, конечно, как у деревенских псов. Вулхи вообще спокойнее выражают свои чувства. Впрочем, чувства вулхов ничуть не мельче и не холоднее собачьих.
Итак, я в плену. Где – пока непонятно… Разглядели ли во мне оборотня? Или решили, что я просто вулх?
Ответ я нашел спустя несколько секунд, едва взглянул на запор клетки. И волна облегчения захлестнула меня, как прилив те же коралловые отмели… где я никогда не бывал. Человек мог открыть такой запор без малейшего труда – даже изнутри клетки. Вулх – нет. Значит, никто не думал, что с пересветом в клетке окажется человек вместо вулха. И, значит, нужно выбираться, пока меня здесь не заметили.
Синие тени укорачивались с каждой минутой. Меар полз к зениту, медленно, но неумолимо.
Клин-запор полетел на землю; я толкнул ладно сработанную решетчатую дверь и выпрыгнул наружу.
– Вы свободны, братья, – тихо сказал я, и серые тени беззвучно вытекли следом за мной. Вокруг не было ни души – но где-то совсем рядом ревела толпа, заглушая мерный рокот больших барабанов. Ревела нетерпеливо и азартно. Словно шла охота на оборотня. Страх снова стал медленно вползать мне в израненную временем и скитаниями душу.
Первым делом – одежда. Я даже не слишком осматривался, где нахожусь – скользил невнимательным взглядом. Какие-то обросшие ветвями домики, тропы, убегающие в редколесье, стволы старых тисов с древесиной черной, как уголь… Резьба на стволах. И на стенах домов, не слишком, впрочем, отличающихся от стоящих частоколом живых деревьев. Даже на крышах пузырится листва… Город лесовиков, не иначе. Потом, потом…
Рычание вулха вернуло меня к насущному.
Из-за живой изгороди торопливо выкатился не то воин, не то стражник – парень, кругов двадцати с короткой пикой наперевес и таким же коротким мечом на поясе. Ладная кожаная куртка, штаны мехом наружу, грубоватые, но несомненно крепкие сапоги – как раз то, что мне и нужно. Парень заметил меня, лицо его удивленно вытянулось, но он даже не успел замереть. На него прыгнули сразу три вулха. Молча, без рычания и лишнего шума. Повалили на землю, прижали к тропе, обнажив сверкающие ряды зубов. Вулхи все понимают…
Я торопливо склонился над пленником, спеша расстегнуть ремень и стянуть штаны прежде, чем он их испачкает… изнутри. Почему-то страшно не хотелось надевать обгаженные. Или хотя бы мокрые.
Я успел. Штаны. Меч на пояс. Сапоги. Куртка. Пика – в грудь бедолаге… Прости, парень, я тоже хочу жить. А моя жизнь мне дороже. Вулхи сомкнулись передо мной в серый шерстистый клин.
Полдела сделано. Я – человек. Пусть в стане врагов, пусть один, но я – человек. Оборотень забыт… до следующего пересвета, когда настанет время Четтана. Теперь – найти коня, припасы, найти карсу-спутницу. Наверняка она тоже сидит где-нибудь в клетке. Ей-то открыть людские запоры не под силу. И прочь, прочь отсюда – из места, где вулхов, истинных вулхов сажают в клетки.
Но отчего так ревет толпа? Человек сто, наверное, не меньше. И что это за странный город, где растут черные тисы? Да еще покрытые резьбой? Их в известных мне местах почитай что и не осталось. Где этот город находится? Понятно, что в лесу. А лес где? В Диких землях, наверное, где же еще? Интересно, в какой стороне река, на берегу которой Моран забылся на закате Меара? Небось, тот джерхов лучник вернулся, увел Ветра, а карсу и вулха, поди, продал этим лесовикам.
Но это значит, что Лю-чародей не пришел с пересветом. Почему?
Я понял, что для подобных вопросов не время.
Рев толпы и громыхание барабанов становился все громче. И я пошел туда, на голоса.
Навстречу тянулись извилистые утоптанные тропинки; они сбегались, разбегались, исчезали в сплошном переплетении ветвей или перед покрытыми сплошным слоем тончайшей резьбы дверьми; и ни единого человека в пределах видимости. Кое-где курились в выкопанных очагах маленькие костры, над одним даже висел котел с остро пахнущим варевом. Тьма, что произошло в этом странном городишке, если люди все побросали и умчались куда-то, а теперь собрались там толпой и азартно воют, словно конная охота, загоняющая зверя?
Тьма, Тьма, и еще раз Тьма! Людей может расшевелить только охота – безразлично на кого. Как тускло устроен мир!
В следующий миг я увидел двоих стражников, одетых и вооруженных точно как я. Точнее, как тот парень, которого я раздел. Они торопливо шли туда, где осталась моя деревянная тюрьма. Увидев свору вулхов и меня с пикой в руке, оба замерли, нашаривая рукоятки мечей.
Вулхи напряглись перед атакой, но я не хотел посылать их на стальные клинки – в чем виноваты лесные обитатели? Я сам справлюсь со сталью! Нехотя вулхи уступили мне дорогу, а седой укоризненно взглянул на меня. Взглянул – но перечить не посмел.
И я сначала метнул пику в ближайшего стражника, а потом сжал обеими руками выдернутый из ножен меч.
Пику стражник играючи отбил, лязгнуло железо. И мы сшиблись, свирепо и отчаянно. Мне, понятно, отступать было некуда, а отчего эти двое дрались так, будто это их последний бой, я не знаю. Почему-то они то и дело с ненавистью глядели мне на шею, но я этого же сделать, понятно, не мог, а пощупать не оставалось времени.
Бой и впрямь оказался последним для них обоих. Но не для меня. Меч в моей руке плясал, как отблеск синего луча Меара, и нес скорую смерть противникам… Кстати, клинок оказался длиннее, чем я ожидал.
Когда окровавленные стражники успокоились на тропе, я опустил меч, мельком глянув на него. Меч, как меч. Правда, он действительно стал длиннее. Чушь какая-то.
Сглотнув неприятный ком в горле, я провел ладонью по шее. Пальцы наткнулись на ошейник Лю-чародея. Ну, конечно же, он по-прежнему был на мне. Странно, неужели из-за паршивого ошейника эти двое так всполошились?
Ответ, как всегда, оказался проще, чем я ожидал, я даже сплюнул с досады, что такая простая мысль сразу не пришла мне в голову. К стволу громадного тиса с гладким глянцево-черным стволом был прикован раб. Раб в ошейнике. Наверное, он много времени провел в неподвижности; голова беспомощно свешивалась набок, тело обмякло и висело на оковах и цепях, тянущихся к толстым, намертво вбитым в твердое дерево железным кольцам.
Вот оно что – стражники приняли меня за беглого раба. Точнее, за собирающегося удрать.
Озадаченный, я рубанул по цепям – скорее, чтоб прикованный очнулся, чем в попытке освободить его. Но цепи вдруг со звоном лопнули, а меч глубоко вонзился в неподатливое дерево. Человек повис на одной руке. Я изумленно взглянул на клинок – на нем не нашлось ни одной зазубрины, ни одной царапины; матовое лезвие оставалось ровным и острым. Я для проверки перерубил и вторую цепь – так же легко, без всякого усилия.
Вот это меч! Присмотревшись внимательнее, я обомлел. Потому что старинную хадасскую заточку не спутаешь ни с чем.
У меня в руках было сущее сокровище – древний меч. Он стоил больше чем… чем… весь урожай многодревов за последние сто кругов. Нелепица – такой меч у простого стражника? Я растерялся.
Тем временем раб очнулся. Я освободил ему и ноги тоже, и он тяжело сел у ствола. Взгляд его слезящихся глаз обратился ко мне. Точнее, к ошейнику. Динна с тобой, гляди, ты-то не станешь бросаться на ошейник, у самого на шее похожий.
– Ты свободен, – сказал я негромко. – Можешь идти куда хочешь. Но прежде ответь на несколько вопросов, будь добр.
Голос раба был глух и слаб.
– Идти? Я не могу идти. Да и куда я пойду? Тут кругом стражники.
М-да. А ведь он прав. Что может одинокий беглый раб? Да еще такой изнуренный, как этот. Я – еще туда-сюда, но сей ходячий призрак…
– Что ты хотел узнать? – ворчливо спросил раб. Похоже, он был даже недоволен, что ему не позволили тихо и спокойно умереть.
– Во-первых, где я нахожусь?
– В Запретном городе.
Запретный город? Это еще что? О Запретной реке я слыхал. Болтают, будто стоит ее увидеть – и все. Считай, хана. Правда, другие болтают, стоит искупаться в ней… Словом, разное болтают. Одно только точно: лучше ее никогда не видеть, в этом все рассказчики сходятся. Тогда не пропадешь.
Стоп-стоп! Если у Запретной реки пропадают незадачливые путники, значит… Значит, это дело рук жителей Запретного города, это же яснее ясного. Джерх забирай, сколько еще загадок и неожиданностей готовят мне Дикие земли? Лю-чародей, Тьма на твою голову, мог бы и предупредить.
– А где река?
– На востоке. Чуть меньше дня пути.
Хм… Вчерашняя река – уж не Запретная ли? Жаль, я не запомнил переправы…
– Ладно, – сказал я. – Раз ты такой умник, может, подскажешь, как мне добраться до У-Наринны?
Вот тут взгляд раба обрел некое подобие твердости и даже любопытства.
– Каменный лес? А что ты собираешься там найти, в Каменном лесу?
– Вечную молодость, – проворчал я. – Какая, хрен, тебе разница?
Раб опустил взгляд и тяжело вздохнул.
– Я не знаю всей дороги. Знаю только, что отсюда нужно идти на запад, пока не достигнешь большого каньона. А там – ищи Дремлющий мост. За мостом, вроде, нужно сворачивать на юг. Если только это все правда.
– Замечательно, – я покачал головой. – Ты прекрасный проводник. Иди туда, не знаю куда…
– Почему? – раб с усилием пожал плечами. – На запад. Разве этого мало?
– Ладно, спасибо. Спрошу еще у кого-нибудь.
– Только не спеши ступать на Дремлющий мост, – посоветовал раб. – Сперва приглядись.
– Почему? – уточнил я, но собеседник снова пожал плечами.
– А вот этого я просто не знаю. Слухи.
Раб с опаской покосился на настороженных вулхов, что покорно стояли у меня за спиной.
Шум толпы вдруг разом притих, барабаны зарокотали с удвоенной силой. И я решил, что пора решать более насущные проблемы, как то: поиски Ветра и освобождение карсы.
– Тогда ответь еще, где здесь держат захваченных у реки коней?
Раб неопределенно махнул рукой:
– У арены.
Арены? Я наморщил лоб. Тут что, бои устраивают? Хм, так вот почему так ревет толпа! Это многое объясняет.
Я бесцеремонно показал освобожденному пленнику Запретного города спину и направился на голоса. Сначала я увидел Неспящую башню – деревянную, как и все в этом городе. Рядом с ней тянулась длинная живая коновязь – сплетенная из узловатых веток перегородка, опирающаяся на короткие толстые стволы. Коней было немного – с десяток, и найти среди них Ветра смог бы даже слепой.
– Подождите здесь, братья! – велел я вулхам. И голосом, и… впрочем, это мой секрет.
Жеребец почуял мое приближение и нетерпеливо затоптался на месте. Он был расседлан, заботливо протерт и, похоже, накормлен, потому что у коновязи виднелись кучки свежего навоза. Седло не пришлось даже искать
– оно вместе со всей упряжью висело на специальном сучке.
Я невеликий конюх, но пяти минут, чтоб оседлать Ветра, мне хватило. Отвязав его, я принялся искать свои припасы – не может быть, чтоб их утащили далеко. А, впрочем, кто знает? Варвары Диких земель жили грабежом… Может, никаких припасов уже давно нет?
Не успел я сделать и нескольких шагов, как перекрывая крепкий дух конского пота и навоза, в воздухе возник дурманящий запах плодов многодрева. Мой нос сам собой вытянулся в дудку, и я просто пошел на запах. Самые разные ароматы витали в воздухе, но выделить из них эту божественную струю было совсем несложно.
Запах привел меня к низкому столу, за которым совсем недавно пировали. Полуобглоданные кабаньи кости валялись всюду вперемешку с остатками лепешек, на столе растекались лужи паршивого варварского пива. А запах шел от маленькой липкой кучки – очищенной кожицы плода многодрева. Сам плод, конечно же, сожрали джерховы горожане…
Я выругался, и вернулся к Ветру. Тьма с ними, с припасами… Хотя ножны жалко. Достанутся теперь какому-нибудь тупорылому головорезу. Тяжкий вздох вырвался у меня из груди.
И вдруг я ощутил, что план спасения постепенно вызревает в моей бедной голове, только я еще сам в деталях не разобрался. В такие моменты мне всегда казалось, что внутри меня просыпается еще кто-то, вулх, например, и начинает нашептывать верные ответы. Обыкновенно я не противился и действовал не то по наитию, не то следуя этим туманным подсказкам. Во всяком случае, первое, что я сделал, это перерубил поводья всех коней; сбрую и седла собрал в живописную кучу и спихнул в дурно пахнущую яму для отбросов, обнаружившуюся в гуще стволов позади коновязи. Кони, за исключением Ветра, постепенно разбрелись. Потом я отыскал еще не погасший огонек в очаге и два загодя просмоленных кем-то факела, готовых вспыхнуть в любой момент. Тут же нашлось и несколько кадок с разогретой смолой. Кадки я перетаскал к Неспящей башне и опорожнил на черные бревна подножия. При этом я не забывал поглядывать наверх, чтоб олух из-под Большого колокола меня не увидел. Но олух, казалось, спал, что, конечно было совершенно невозможно на верхушке Неспящей башни. А, может, ему и так было на что глядеть – судя по азартным выкрикам зрителей на арене творилось нечто захватывающее, а с такой высоты арену, зуб даю, видно, как на ладони. Странно, но я до сих пор не сумел вычленить из однообразного гула голосов ни одного понятного слова.
Когда вся смола оказалась на стенах, я вернулся и подбросил в очаг несколько веток, чтоб огонь, чего доброго, не погас. И вернулся к башне.
Сжав рукоятку меча в ладони, я решительно рванул на себя массивную дверь. Вверх уводила добротная широкая лестница. Ни одна ступенька не скрипнула под моими ногами, пока я поднимался.
На этаже малых колоколов не оказалось ни души. Хотя мне казалось, что приближается время ежечасных ударов. И ладно: нет, так нет.
Никого не нашлось и у средних колоколов. Я задумался. Пожар. Я ведь готовил пожар, а значит город должен услышать голос именно средних…
«Нет, – уверенно сказал кто-то внутри меня. – Средние – это недостаточно…»
И я, задыхаясь от внезапно пришедшей мысли, обратил взгляд вверх. Туда, где ждал – и всегда молчал – Большой колокол.
Кощунство, конечно. Но иначе одиночке не победить целый город.
Подавив холодок в груди, я взобрался на самый верх.
Так и есть – хранитель Большого свесился с той стороны, откуда виднелась арена, и ни на что не обращал внимания. Я бесшумно глянул у него из-за плеча.
Толпа кольцом окружила глубокую просторную яму. В яме металось несколько рыжих теней, а по ним, похоже, стреляли из луков. Три рыжих тела, утыканных стрелами, неподвижно лежали в разных местах, все – неподалеку от краев ямы. Барабаны бухали немного не в лад, возможно поэтому гул толпы казался слитным и бессмысленным.
Хранителя я просто взял за ноги и сбросил вниз. Полет его был недолог и закончился глухим ударом. Мне показалось, что до слуха донесся хруст ломаемых костей. Наверное, лишь показалось – Неспящая башня была ничуть не ниже, чем в Дренгерте. Теперь – колокол.
Я повернулся, и замер, чувствуя, как между лопаток скатилась липкая струйка.
У плетеного из цветных веревок шнура, что крепился к похожему на небольшую варварскую булаву пестику колокола, я увидел ножны меча, который «Приходит раньше, чем позовут». И тут же, рядом, оружейная сумка, куда я спрятал ножны вчера, и тот самый двумех, что дал Лю-чародей. Со всем содержимым, включая мою заплечную суму с книгами и прочими мелочами. Только плодов многодрева в двумехе не было – их, конечно, сожрали, не особо церемонясь и сразу же.
Небо! Тот, кто сидит внутри меня и дает советы, головастый малый!
Подчиняясь внезапному порыву, я вложил старинный меч, который держал в руке, в чудо-ножны. Стоит ли говорить, что они подошли друг другу, словно створки морской раковины? Почему-то я даже не удивился. Лю-чародей – слышишь? Я не удивился. Потому что ощутил внезапный порыв неощутимого ветра – магии.
Прикрепив ножны с мечом на пояс, а наручи с верными моими ножами на запястья, я заглянул в двумех. Вопреки ожиданиям, так поразивших меня вчера курткоштанов я внутри не нашел. Что ж… Хвала диннам, что я не наг! Продолжим в добытой одежде…
Голос Большого колокола был чист и прозрачен, как сок пестроцвета. Он вибрировал, заставляя замирать душу, а потом дрожать в такт этой дивной песне, отлитой в металле. Пестик-булава трижды встретился с боком Большого колокола, рождая звук на верхушке Неспящей башни и мертвую тишину внизу, у арены.
А потом я отпустил плетеный разноцветный шнур, подхватил двумех и сумку и кинулся вниз по лестнице. Мне не нужно было глядеть на арену, чтоб убедиться, что глаза всех без исключения горожан обращены сейчас к вершине Неспящей башни.
Ветер ждал меня у самой двери и тихо фыркнул, когда я ссыпался по лестнице. Как кстати, четвероногий друг! Двумех сразу же занял законное место; так же быстро я приторочил к седлу и сумку с оружием.
Оба факела в руки, костер. Факелы вспыхивают. Назад, к подножию башни, черному от смолы. Башня вспыхивает. Охотно, густым дымным пламенем, что начинает жадно лизать толстые бревна. Швыряю факелы в близлежащие дома, прячущиеся в сплошной завесе ветвей: авось, и там займется. Вскакиваю на Ветра.
Тьма-перетьма, я ли это? Словно со стороны за собой наблюдаю… С немалым изумлением, заметьте.
Конечно, толпа не усидела вокруг арены. Люди кинулись к башне даже раньше, чем пламя взобралось на приличную высоту. Барабаны смолкли, и голос толпы сразу стал понятен:
«Пожар! Пожар!»
Ветер уверенно скакал по широкой дуге, сам выбирая тропинки и проходы между домами диковинного древесного города. К арене. Так, чтобы не столкнуться с бегущими людьми. В гуще листвы и ветвей то и дело мелькали серые спины вулхов-спутников. И долетало иногда тихое рычание – они берегли меня, серые братья. Видно, не все горожане стеклись к арене. Ветер вулхов чувствовал, но подчинялся поводьям беспрекословно. Он верил мне.
Я стремительно огибал приближающуюся толпу, и к арене выскочил довольно скоро. Конические склоны, похожие на ловушку муравьиного льва, только не такие крутые, упирались в добротную густую решетку. За решеткой склоны отвесно обрывались в круглую яму с плотно утоптанным дном. С одной стороны к арене вела углубленная в почву дорожка, упирающаяся а крепкие деревянные ворота-решетку. Рядом на специальных бревенчатых катках виднелись просторные клетки, которые можно было при желании пристыковать друг к дружке и получить целый коридор, ведущий на арену. Эдакий невольничий тоннель за решетками…
У ворот бестолково топтались несколько стражников и четверо дюжих рабов-южан в грязных набедренных повязках. Один из стражников был до странности похож на покойного Унди Мышатника, я даже вздрогнул было, но особо удивляться и присматриваться не оставалось времени. Увидев меня, стражники схватились за оружие, но тут в дело вступили вулхи. Зубы против стали – и не всегда сталь оказывалась победительницей. А я обрушил старинный меч на запоры деревянных ворот. Запоры дрогнули, не в силах противостоять заточке давно ушедших мастеров…
Изнутри, с арены, в ворота толкнулось чье-то сильное тело. Справятся без меня! Я обернулся, и увидел, что сражаться не с кем: стражники уже бегут прочь, оставив двоих убитых, резво бегут, молча и не оборачиваясь. Вулхи, тяжело дыша, стояли полукругом, и не думая никого преследовать. Один был ранен, держал на весу рассеченную переднюю лапу. Рабы исчезли еще раньше.
В следующий миг ворота распахнулись от очередного удара изнутри, и на дорожку вырвались четыре взмыленные карсы. Их тела были исполосованы кровавыми царапинами, желтые глаза горели бешенством, а шерсть на загривках топорщилась. От них веяло смертью. Братья вулхи тотчас сбились в плотный ком и ощерили пасти.
Потому что нет в мире злее врагов, чем вулх и карса.
– Нет! – крикнул я не особо надеясь, что меня послушают. Вулхи продолжали ворчать, а вороной забеспокоился. Он и вулхов-то переносил с трудом, а тут еще и карсы…
Но чудо произошло. Дикие рыжие кошки не напали.
А я сразу узнал свою. Даже не по ошейнику – одна из карс тащила в пасти за штанину ту самую помесь штанов и крутки, которую велел мне носить Лю-чародей.
– Тьма! – рявкнул я, свешиваясь с Ветра и подхватывая одежду. Внутри я нащупал и чудо-сапоги переменного размера, в штанинах. Кое-как запихав все под ремень двумеха, ткнул пятками в тугие конские бока.
– За мной, братья!
И Ветер помчался прочь из города, сшибая кого-то на своем пути. Карсы вмиг растворились в подлеске, все четыре, а вулхи послушно бежали за вороным по тропам, не забывая лязгать иногда зубами и прикрывать раненого собрата, прыгающего на трех лапах. Впрочем, он так ловко прыгал, что не слишком отставал от Ветра.
Я не заметил, как город-в-лесу стал просто лесом. Дома исчезли, хотя деревья со стволами, покрытыми резьбой, все еще попадались. Правда, с каждой минутой все реже. Меар светил мне в затылок и оттого казалось, что Ветер пытается догнать свою синеватую тень, скользящую по тропе и сухим веткам лесной подстилки.
Нас не преследовали. Может быть, потому, что пытались погасить Неспящую башню и все, что еще загорелось от моих факелов. Может, потому, что вспугнутые огнем и суматохой кони разбежались – впрочем, в городе, конечно же, были еще кони помимо тех, что я освободил. Не знаю. Но нас не преследовали.
За полдень я придержал Ветра у звонкого лесного ручья. Прыгнул из седла. Напился.
Потом появилась карса. Одна. Она долго и жадно лакала холодную и чистую проточную воду, потом повалилась в траву и принялась устало зализывать кровоточащие раны. Остальных карс я больше ни разу не видел
– наверное, они ушли в лес.
Вулхи пришли чуть позже. Раненый сильно хромал; все, что я мог сделать – это промыть его лапу в ручье, обработать соком тысячесила и минут десять не давать ему вылизывать рану.
– Спасибо, истинные, – прошептал я, потрепал каждого по загривку, а голову вожака сжал между ладоней и заглянул седому вулху в глаза. – Да будет длинной ваша тропа и обильной добыча! Прощайте, свободные!
Вулх лизнул меня в лицо, совсем так же, как тогда, в клетке. И направился в лес. Остальные касались моих ладоней влажными носами и спешили за вожаком. Они исчезли в полминуты, так, что не шелохнулся ни один лист на кустах. Я долго глядел вулхам вслед. Потом обернулся к карсе.
Она отошла подальше, оказывается – спасибо, что не стала выяснять отношения с вулхами…
– Как же это нас угораздило, киска? – спросил я задумчиво. – Я теперь гадаю, где очнусь на следующем восходе Меара?
Отдых мой был совсем недолог, только чтоб размять ноги, переодеться в магическую одежду Лю-чародея, сбереженную карсой, да сжевать черствую лепешку с лентой сушеного мяса. Охотиться сейчас не было времени, пришлось облегчить дорожные припасы из двумеха. А потом вскакивать в седло и снова гнать Ветра на запад, потому что оставаться в окрестностях Запретного города было опасно.
Всю дорогу я невольно размышлял о случившемся, и не мог отделаться от мысли, что когда на свободе Вулх, все вокруг словно мешает моему с карсой пути, все складывается на редкость неудачно и плохо, но стоит Вулху уснуть и очнуться Морану, удача тут же вспоминает обо мне. Уж не знаю, благодаря магии Лю, благодаря счастливому случаю, или благодаря простой расторопности Морана…
Думать о себе как о ком-то постороннем было давней моей привычкой. Скорее всего, оттого, что у меня было больше одной личины, но находиться одновременно я мог только в одной.
Итак, поразмыслим о странностях.
Я оказался в клетке с истинными вулхами в Запретном городе – месте, с уверенностью сказать о котором, существует оно или нет, я еще вчера не мог. Скорее всего, будь я действительно истинным вулхом, за которого приняли меня горожане, судьба моя была бы проста и незавидна: некоторое время в клетке, а потом кровавая стычка на песке арены. Может быть, я даже победил бы раз-другой. Бьющиеся на смерть долго не живут – мне, прошедшему не один город, подобные вещи объяснять не было нужды. Карса оказалась на арене сразу же – интересно, с кем она билась? Не с другими же карсами? Несколько строптивых кошек выпустили в яму, это я понял. И только теперь подумал, что понятия не имею – кто был их противником. И откуда – Тьма! – на арене взялась моя необычная одежда, которую догадалась захватить с собой карса?
В душе шевельнулись неясные подозрения. Одежда, ошейник, который не сняли ни с меня, ни с карсы, подозрительная сообразительность моей киски… Перемещения во время Четтана… Клянусь Смутными днями, уж не оборотень ли моя спутница? Но нет, нет, не может быть, время оборотня
– красный день, а карса остается карсой и в свете Меара. Но какова мысль – если бы это было возможно – послать двух оборотней! Лю-чародей, ты гораздо умнее и хитрее, чем можно предположить, клянусь Смутными днями еще раз!
Впрочем, дальше. Я с поразительной – теперь я понял, что поразительной – легкостью нашел одежду, оружие, своего коня и припасы в совершенно незнакомом городе. Полном врагов. Тогда задуматься о легкости у меня не было времени. Теперь – было. А я ведь еще кое-что разузнал и о предстоящей дороге. Немного, правда, и чересчур туманно, но вполне достаточно, чтоб не гадать сейчас: куда направить послушного Ветра?
Джерх забирай, все это выглядело крайне подозрительно. Лично я видел только одно объяснение случившемуся. Наш путь интересен не только Лю-чародею. Загадочная У-Наринна, средоточие некоей тайны… Тайны всегда приманивают недобрых – и людей, и чародеев. Нас – меня, Ветра и карсу – просто пустили вперед. Чтобы мы напоролись на все ловушки и неожиданности, а тот, кто тайно идет следом за нами, был предупрежден и готов.
Спине моей враз стало зябко, словно кто-то прицелился в меня из арбалета. Я хмуро обернулся, и, конечно же, ничего и никого не заметил. Если кто-нибудь и шел следом, у него доставало ума идти в отдалении, по следам, и не показываться нам на глаза. Я, во всяком случае, поступил бы именно так.
М-да. Нужно вести себя повнимательнее синим вечером. И быть готовым к завтрашним сюрпризам – например, очнуться перед пастью голодного пещерного стозева. Очнуться нагим и беспомощным, без меча и с вечной панической мыслью: не видел ли кто, как вулх становится похож на человека? Не узнали ли во мне оборотня?
Украшенные резьбой деревья перестали попадаться вовсе, причем довольно давно, еще перед полуднем. Лес пошел дикий и мрачноватый, густые синие тени залегли в гуще елей и игольников. Лиственные деревья встречались очень редко, я с тоской вспомнил вчерашний пир у плодоносящего многодрева. Какие непохожие два синих дня! Интересно, красные дни чем-нибудь отличались? Наверное, отличались. Во всяком случае, первый раз я очнулся у озера в полной безопасности, хотя рядом нашлось несколько трупов, а второй – в клетке. И убивать пришлось уже самому.
Мне часто приходится убивать. Особенно последнее время. Только это вовсе не значит, что мне нравится это делать. И уж точно не значит, что убийства не оставляют никакого следа в моей полузвериной душе. Я часто задумывался – может быть, оттого я и убиваю так легко, что я нечеловек? Что я наполовину зверь, а для зверей убийство – это способ выжить самому? Мне часто казалось, что люди тем и отличаются от зверей, что могут жить, не убивая себе подобных. Но – тем не менее – убивают, и не реже, чем звери. Даже чаще. Выходит, в каждом из людей сидит зверь, злобный и кровожадный? Только у некоторых он выходит из Тьмы, когда встает Четтан, и разгуливает на свободе до пересвета, а у некоторых просто медленно пожирает душу и рано или поздно они становятся такими же чудовищами, как Рага Людоед, как Фурми, как Беш…
Когда Меар, садящийся где-то впереди меня, невидимый из-за деревьев, перестал давать достаточно света, я остановил Ветра. Задумался, стоит ли устраиваться на красный день, если завтра я наверняка приду в себя совершенно в другом месте, и хорошо, если не в клетке? Решил, что не стоит. Посидев у костра в сгущающихся синих сумерках, я встал, напился из меха, что в полдень наполнил водой из ручья, аккуратно снял одежду и заботливо уложил ее в двумех поверх припасов. Если не лишился ее в такой свистопляске, будет втройне обидно потерять вот так, без толку, в глухом лесу. А Лю-чародей – или кто там надевает ее красным днем? – отыщет, если захочет. Снова все ремешки, подогнанные под мой рост, затянет так, что потом придется подгонять заново…
Шлепая ладонями по бокам, я ждал превращения. Нещадно грызли вечерние летучие кровопийцы, настырно звеня в оба уха. Предпересветная прохлада гладила кожу, пошедшую пупырышками, как у гуся. Карса, сверкая желтыми глазищами, сидела в стороне от костра и пялилась на меня. Пялься, пялься, зверюга…
Последняя моя мысль перед тьмой была подобна молнии: а кто сказал, что не бывает оборотней синего дня?
Додумать Моран не успел. А Вулх еще не умел думать и помнить.
Назад: Глава пятая. Четтан, день третий.
Дальше: Глава седьмая. Четтан, день четвертый.