— Хронос-время — это, по старинке выражаясь, один из четырех первоэлементов. Помнишь их наименования, Егор?

— Ты, товарищ Крейн, нарочно меня валенком представляешь, чтобы на моем фоне поумнее выглядеть. Воздух, огонь, вода, земля — вот такие клички у первоэлементов. Хронос-время — это, должно быть, вода.

— Правильно, угадал. Хронос-вода обеспечивает любое изменение, в первую очередь взаимодействие всех остальных первоэлементов, о сущности которых мы пока умолчим.

— Ну и когда, Саша, ты мне нальешь стаканчик такой «воды», я не прочь измениться в лучшую сторону.

— Не скоро, друг Хвостов. Хронос-время от нас за многими печатями, за многими экранными полями, даже самые смелые мозги не знают, как к нему подступиться.

— Похоже, что по количеству извилин эти мозги похожи на мои. Ладно, насчет чего ты еще шурупишь?

— Соединение первоэлементов приводит к рождению многомерных стрингов. Они есть основа всего сущего и несущего, сырая материя. Именно проводки-ниточки стрингов переносят энергоинформационные волны, исходящие от матриц Поля Судьбы, во все остальные миры. Стринги предопределяют смысл и последовательность явлений в нашем мире, так сказать, в организованном космосе.

— Красиво. Стройно, Саша. Чувствуется гармония сфер. Но что это нам дает на практике, которая есть критерий всякой вздорной теории?

— А вот что. Когда многомерные стринги попадают в наш мир, с ними происходит интересная вещь. Начинает активно работать хрональное измерение и порождать частички времени — хрононы.

— А на что они похожи, Сашок? Я все в сравнении понимаю.

— Хронон похож на челнок ткацкого станка, на луч развертки телевизора. Неугомонные хрононы постоянно перемещаются из прошлого в будущее, создавая печально известный континуум «время-пространство». Кстати, при их движении возникают все остальные физические кванты — кварки, гравитоны, лептоны и так далее. Короче, там, где появляется время, материя становится организованной, реальность настоящей. Но это еще не все…

— Неужели, Шура, происходит еще что-то худшее?

— Я подозреваю, Егор, что отклонения хрононов от стабильных орбит при поглощении или отдаче энергии, приводят к созданию периферийных миров, своего рода «хрональных карманов». Они появляются уже за пределами нашего космоса, как бы пропечатываются в сырой материи-эктоплазме.

— Стоп, мудрила. Допустим, кто-то тряхнул мои хрононы и оттопырил этот самый «карман». Что-нибудь изменится? Стану ли я в периферийном мире из железнодорожника водопроводчиком?

— Почем я знаю, Егор? В любом случае, периферийные миры рано или поздно исчезают, чем опять-таки производят возмущающее воздействие на стабильные хрональные орбиты. Но ты, попробуй еще отклони хрононы от стабильных орбит. Только обгадишься с натуги. На это надобна несусветная энергия сдвига, равные взрыву тысячи самых мощных ядерных бомб. Вот тогда ты может и станешь из железнодорожника водопроводчиком или там балериной.

— Тоже правильно, Сашок. Однако ты зря лопотал про несусветную энергию. Энергия сдвига, то есть сила судьбы, должна быть маленькая, но удаленькая. Только ее надо умело добыть и правильно направить. Тут надо разбираться с матрицами Поля Судьбы. Мне так кажется.

Я выудил из банки соленый грибочек. И с тоской посмотрел за окно, где качался на ветке какой-то фрукт. Так ведь выходить за ним надо, карабкаться по дереву. Неохота.

Вторую неделю мы с Крейном сидим в пригороде перуанского города Куско. В Питере зима, здесь лето, кругом сочная «зеленка». Сашок работает над теорией и ее воплощением, я при нем состою в роли спарринг-партнера. Мы сюда махнули спустя пару месяцев после того, как Санек подлечил свою пулевую дырку. Кстати, вена едва-едва не была задета. Вместе с нами прилетела вся команда. Крепкую бригаду мы подобрали для проникновения в «хрональный карман».

Нина Леви-Чивитта — коммерческий директор, она деньги незнамо откуда достает. Вместе с ней ее молчаливый шофер, он же хранитель тела. Коля Кукин — заместитель по боевым действиям. Я же заместитель по общим вопросам и ответам. Взяли в дело Гарика и пару его парнишек — тех, что понадежнее выглядели. Аслан по счастью не проклюнулся — наверное, таинственные «среднеазиаты» всю его команду перебили (при моем и Нинкином участии) — иначе главного абрека мы бы тоже завербовали. Коля подобрал еще пяток детин, своих знакомых по Кавказу, отбарабанивших последнюю войну в ВДВ и морской пехоте. Чего стоят только Коковцов и Кузьмин, один грызет стаканы, а другой безболезненно колет бутылки об лоб. А в Перу госпожа Нина нашла несколько местных, которые и по-испански шпарят, и на кечуа умеют выражаться — навроде такой язык в «хрональном кармане» нам шибко пригодится. Нанятые перуанцы-кечуанцы тоже не лыком шиты, поскольку послужили в спецподразделениях, боровшихся с красными партизанами из «Светлого пути». Итого получилась кодла в двадцать три головы, включая мою и Сашину. Впрочем, Крейн по слабости здоровья должен был остаться в тылу и не переться на хрональную передовую. И со мной нечаянная промашка получилась.

Как в Перу прилетели, я получил первые поощрительные бабки — пятьсот баксов. То есть, это счастье случилось в Лиме, но тратил их уже в Куско, куда мы перебрались из столицы на летаке. Из этого города лежала прямая дорожка в портик Мольендо, откуда мы должны были отплыть до точки назначения. В Куско я, конечно, пошел куролесить по местным кабакам. Может, стоило вести себя более цивилизованно, но ведь никто никогда не учил меня хорошему времяпровождению.

Чудесные это места, доложу вам. Зубастый горный горизонт, дома-аркады в два яруса, балкончики, вьющиеся растения, слегка удушающий воздух, с помощью которого выпивон действует в два раза круче, плюс местный пипл с каркающими голосами и махающими руками. Мы киряли вначале с Кукиным, потом он куда-то отпал. Его фамилия чудесным образом резонировала с названием местной общеупотребительной наркоты — листьев куки, которые к тому же являются основой всемирно известного кокаина.

В общем, в середине ночи я бродил вокруг доминиканского монастыря, который приходился ровно на то самое место, где некогда сверкал золотом Кориканча, инкский дворцово-храмовый комплекс. И мощную каменную кладку, оставшуюся от инков, можно было пощупать.

Мои телеса стали терять жар и подмерзать, надо было подаваться обратно к отелю, но я все бродил — это местный напиток «чича», верно, был всему виной. Да если признаться, нюхнул для куража и кокаина. Поле зрения сузилось, я даже не мог сообразить, куда мне надобно свернуть. Несколько раз попадались навстречу местные товарищи, но их неславянские физиономии вызывали некоторую оторопь. Когда я все-таки напрягал горло для произнесения звуков, рожи уже успевали растаять в ночном тумане. Потом они стали казаться мне какими-то пятнистыми, даже клыкастыми и очень плотоядными. Я, естественно, старался не обращать на это дело пристального внимания.

Но что-то большое и пернатое забило крыльями надо мной, отчего крайне неуютно почувствовало себя мое темечко. Что-то зашипело около ног и я стал передвигаться скачками. Неясное же рычанье наполнило мои жилы трепетом бздения. С каждой секундой кожу саднило все больше, будто ее обдирали скребками, а шейные позвонки стало покалывать, будто им надоело общество друг друга. Встречаемые по дороге личности уже ни в какие ворота не лезли — они несли на коротких шеях головы квадратные, бурые, с лишними глазами и ушами. Головы были защищены шлемами из черепов змей, акул и больших кошек, а вместо животов будто бы виднелись внутренние органы, кишки, печенки, неприкрытые кожей. Я закружился на месте, пытаясь не допустить, чтобы какой-нибудь монстр бросился на меня со спины. Но движения мои замедлялись, становились скованными, я словно залипал в смоле. И при этом, конечно, весь вспотел и завибрировал от ужаса.

Но вдруг послышался голосок, не такой резкий и каркающий как предыдущие, а скорее даже нежный и ласковый:

— Hola, amigo.

— Hola, amiga. Tengo prisa. Que quieres? — отозвался я заученной фразой, мол, занят. Однако продолжил. — Entiendes el ruso? — Дескать, понимаешь ли по-русски. Чем черт не шутит, шлюхи-то они на всех языках лопочут.

— Un poco. Si hablas despacio.

Я оказался прав. Индеанки, или там метиски городка Куско немного разумели по нашему. Если точнее, amiga меня слегка понимала, хотя говорить по-нашенски не тянула. Прикид на ней был отнюдь не шлюховидный, никаких там коротеньких на ползадницы юбочек и вырезов до пупа. Скорее, народный был у нее наряд, фольклорное пончо и все такое. Я не большой специалист в этнографии, но мне показалось, что ткани какие-то особо стильные, и рисунок на пончо многозначительный в виде солярных и лунных знаков, и ожерелье классное из изумрудных головок разных зверей, и перо экзотической птицы в волосах.

Так вот, этот музейный экспонат подставил под руку хмельного бойца Хвостова свое плечо. Я, соответственно, облокотился с охотой и сразу почувствовал — девица-то ничего. Сразу вся напряженка куда-то уплыла. Никаких тебе пакостных рож, да и монастырь словно засветился золотом изнутри, от самого фундамента. Я, конечно, учел этот факт — как-никак именно здесь располагался храм Солнца.

Глаза мои словно застило золотистой пеленой и я стал различать сияющие абрисы деревьев, словно пьющих солнечный свет, и фигуры животных, которых как бы соткали небесные лучи. И пение разнеслось — так, похоже, голосили бы звери и птички разные, кабы владели мелодией и правилами вокала.

В сопровождении этих золотистых глюков мы с девицей зашли в кабак. Я там хлебнул чего-то возбудительного и стал общаться не только со своей новой подружкой-индеаночкой, но даже с попугаем ара на жердочке. Я им рассказывал про свои геройские подвиги и многочисленные таланты, про трагическую непонятость со стороны современников. При этом держался за гладкую индеаночкину кожу, упруго реагирующую на надавливания.

В общем, поразила меня любовная ракета класса «баба-мужик».

Обстановка потихоньку стала расплываться, я во имя стабилизации положения плотно облапил подружку, а она куда-то повела меня, все выше и выше. Потом пришли интенсивные, приятные, но не очень понятные ощущение. Девушкино лицо словно из расплавленного золота светило мне из зенита, грудки и бедра ее сияли, излучение ее тела проникало в каждую мою клеточку.

— Айо, койа, — повторил я подсказанные кем-то слова.

И золотистая девица отозвалась:

— Ху, капак инка.

Ну, стремно. Она меня за какого-то инку принимает и поэтому так старается. Вообще-то, я не особо избалован по части приятных чудес, у меня в биографии идут сплошняком тяжелые беспросветные периоды — детство, отрочество, юность, зрелость, перезрелость. Чудеса, если случались, то разве что поганые, вроде моего призыва на войну. А теперь, получается, самое время проявлять оптимизм.

Только хотел я порадоваться, как увидел над собой, с позволения сказать, лицо полуженщины-полуягуара, не слишком-то милое. Золотой свет был испещрен темными пятнами. И каждый согревающий луч вошел в меня холодным острием. Вернее, воткнулся россыпью игл. Заиграл оркестр боли и я стал проваливаться в черноту.

Очнулся, когда меня ткнули под ребра дубинкой. Я сразу понял, до чего промерз, просто задубел, лежа около какой-то грязной стены. Надо мной склонялся местный гражданин, похоже, что в униформе.

— Quien es usted? — уточнил я профессию местного жителя.

— Soy policia. — Ну, все понятно, мент.

Он тоже решил кое-что узнать.

— Eres americano?

— No, soy ruso. De Rusia. — Мент наконец разобрался со страной моего рождения.

— Oh, Rusia. Vodka, balalaika, mucho bandites. — Перуанский мент выдал серию слов, относящихся, по его мнению, к моей родине. Но у меня не было сил возражать, все силы отняла ночь.

Он в виде гуманитарной помощи отвез меня в отель. К вечеру вышел из мертвецкого сна побитый кем-то Кукин, а у меня разыгралось воспаление легких. И я остался в Куско, когда вся наша группа отправилась в Мольендо. Она погрузилась там на яхту и зашла на точку: то есть, попала в пульсирующее «окно» точно в положенное время — как выходило по расчетам Крейна и показаниям «хронального компаса». Того самого, что я нашел на дне пруда, а Санек отремонтировал.

Крейн помозговал и все-таки определил, что для создания «хронального кармана» вовсе не требуется чудовищная энергия, равная тысяче водородных бомб. Существуют резонансные точки в узлах гравитационной решетки Земли, где на прикладываемых силах можно существенно сэкономить. Короче, для такой точки хватило бы довольно скромной энергии, если бы сдвиг начался в Поле Судьбы и достиг бы физической Вселенной, исказив по дороге «хронос», стринги и хрононы. Эти частицы, сойдя со стабильных орбит, образовали бы «хрональный карман». А «карман» — это вам не карман, а фактически целый мир, правда периферийный, с неясной структурой и темными взаимоотношениями с нашим базовым миром-метрополией.

А попасть в «карман» вообще проще, чем грабануть банк, надо только подловить момент положительной пульсации точки перехода.

Саша нашел пару таких точек и одна из них пульсировала именно в том районе, где полвека тому назад пропала подлодка с фашистами и золотом. Ну, а затем с помощью пространственно-временного компаса вычислил точные координаты «окна» и поймал подходящий момент для большого скачка.

Короче, все туда, а я обратно. Я даже не смог, как Крейн проводить нашу команду в район «перепрыга». Сижу вот теперь напротив ананасов и прочих персиков. Саша-то продолжает над хрональной навигацией трудится, пытаясь определить, как попроще попадать в «иной мир» и без трудов возвращаться оттуда. А я ползаю, как перегревшаяся на Солнце муха. Можно, конечно, вечерком в кабачок завалиться. Но видок у меня не юношеский, не клевый, да и с ин-язом туго. Так что ничего приличного из местного бабьего мира мне склеить не удастся, а заниматься шлюшками не первой свежести — воспоминания не позволяют. Я ведь такую Венеру поимел в этом самом Куско у храма Солнца.

В общем, последнее что мне еще нравится — это ходить вечерком на лужайку и смотреть на взаимоотношения неба и гор. Особенно умиляет подобострастное отношение вершин к закату, насколько они прилежно окрашиваются в пурпур и позолоту.

Наступил очередной вечер и я отправился на свой наблюдательный пост на лужайку между двух гасиенд. Я видел, что на балконе трехэтажного домика в мавританском стиле маячит женская фигурятинка и, кажется, наблюдает за мной, но делать призывные жесты с помощью флажного семафора пока не хотелось — сперва эстетическое удовольствие.

Я радовал глаз пейзажем, пока мне не показалось, что фигурка на балконе напоминает мне девицу-красавицу, встреченную у Кориканчи.

А когда я решил повнимательнее присмотреться к балкончику, то неожиданно мое внимание было захвачено видением — со стороны гор летели не слишком понятные яркие пятнышки. Для самолета слишком низко и чересчур маневренно они двигались.

Я немного всполошился, когда все пятна, разрастаясь, резво направились в мою сторону. Тем более, что они имели жутковатые очертания. Человека со змеиной разинутой пастью, женщины со звериными лапами, мужчины с палицей в руках и тыквой вместо головы. Недолго они пугали меня, что приятно. Раз и превратились в оранжевые хлопья над головой, которые вскоре растаяли.

Когда с этим неприятным делом было покончено, я глянул опять в сторону балкончика. И никакой женской фигурки на сей раз.

Обидно, однако претензии отложим на потом. Я, направившись в свою пристанище, зашел по пути в аптеку, где не забыл купить флакон медицинского спирта и бутылочку лимонной эссенции. Эти компоненты еще со студенческой скамьи служили основой для приготовления вкусного напитка под названием «девичья слеза».

Можно сказать, на подъеме я вошел в старинное, или вернее, ветхое здание гостиницы. Она была лучше других перуанских отелей только своей ценой — десять баксов с рыла за день. И, конечно же, отличалась в выгодную сторону от постоялого двора где-нибудь в Жлобине или Ельце исправно работающим сортиром и душем.

Однако бедолага Крейн был явно в миноре. Он застыл напротив мощного компьютера. Вычислительным средством он, кстати, отоварился на все свои пятьсот долларов плюс на тысячу, выданную Ниной на науку, так что в дальнейшем приобретал дополнительные электронные платы, а также жрал и пил за мой счет. Сейчас Саша явно подражал скульптуре «Мыслитель» известного французского мастера. Единственное отличие, что в роли каменюки выступал стул.

— Ну что случилось, Сашок? Ты не знаешь как сказать, что ты спалил материнскую плату и теперь тебе требуется от меня пара сотен баксов?

— Я рассчитал параметры пульсаций известных мне точек и вывел, что период нестабильности, а, значит, и время существования «хронального кармана» гораздо меньше, чем казалось поначалу.

— Только мне о чужих карманах и думать.

Я потянулся в холодильник за пивом и расстроился, потому что там оставался только гостиничный «Хейнекен», за который пришлось бы выкладывать втрое больше. Вот это проблема так проблема. Но Крейн упорствовал:

— Ты понимаешь, Егор, что «карман» намного быстрее соединится с миром-метрополией, чем мы считали раньше.

— Ну и на здоровье.

— Какое здоровье. Будет такая сильная интерференция, что от меньшей структуры, то есть периферийного мира, мало что останется. И от его обитателей, включая наших друзей-товарищей, тоже. Но и это не самое худшее.

— Вот как? Потеря друзей-товарищей для тебя не худшее, а может даже лучшее?

— Хуже, много хуже, Егор, что весь наш базовый мир-метрополия тоже перестроится.

— Эка невидаль. Перестройка. Есть вещи и пострашнее. А если даже в «кармане» по-прежнему сидят фашисты, то не думаю, что они такие же жуткие, как и пятьдесят лет назад. Возраст, друг мой, берет свое, из них давно песочек сыплется.

— Мы не знаем, Хвостов, по каким принципам произойдет соединение двух миров, — зло тявкнул Крейн.

— Так чего ж ты раньше эти самые параметры не рассчитал? — резонно поинтересовался я.

— Спешка была, — объяснился без зазрения совести этот гад. — Вы же кричали мне: «Давай, давай.»

У меня, наконец, поползла испарина по спине. Конечно, есть вариант, что Саша меня разыгрывает, но уж больно пресная у него рожа. Я от огорчения откупорил гостиничный «Хейнекен», чихать на расходы, если весь мир перестроится.

— Вот так всегда с учеными, — забухтел я. — Вначале наколбасят, а потом уже начинают думать, как это аукнется… Так что же нам предпринять, уважаемый знаток?

— У меня только один рецепт, который трудно назвать всеобъемлющим. Надо подаваться следом за нашей командой и обо всем их предупредить.

Ну, прямо стресс, по моим жилам поплыл адреналин, из-за чего я вспомнил то, что забыл благодаря предыдущему огорчению — у меня ж в сумке лежит спиртяга, приобретенная в аптеке-наркотеке.

— Ты погоди-ка, стремительный Крейн. Благоприятная-то пульсация в ближайшие месяцы не предвидится.

— Это на той точке, которую мы использовали вслед за фашистами. Но есть другая. По предварительным расчетам, она находится в Сьерре. Где-то неподалеку от Кильябамба. Это «окно» откроется через пять дней. Точное место и время мы узнаем благодаря навигационному прибору.

У меня дернулась рука, льющая спирт, и «девичья слеза» оказалась крепче, чем надо. Это ж надо такое придумать. Отправляться туда, не знаю куда, да еще в таком жалком составе — я плюс хиляк Крейн — да еще без снаряжения, без оружия, без непортящейся жратвы, без фармацевтики всякой. Попадем ведь незнамо куда, может прямо в котел. А как там за «окном» искать своих? И вообще существует еще сто тысяч «нет».

— Надо, Егор, — твердо сказал Крейн. — Ты сам заварил всю эту кашу, поэтому изволь теперь кушать. Считай, что это Поле Судьбы тебя втравило, поэтому уж лично тебе вывернуться не удастся.

Нет, удастся. У меня в кармане бабки на обратный билет. Вернусь домой — Буераков авось забыл про меня, можно и квартиру поменять, — ну и заживу как Фенимор Купер. Не думаю, что в результате перестройки Вселенной я из железнодорожника превращусь в дворника. А если «да», это тоже не беда.

Однако, Кукин. Однако, Нина. Им-то худо придется, а, может, вообще кранты настанут. Можно, конечно, сказать, что и они не полезли бы в такой омут ради меня…

Хотя Кукин запросто полез бы — у него никакой рефлексии нет. Да и Нина не такая уж барракуда. Я понимаю, что у нас никогда с ней не заладится семейная или даже близкая жизнь — ну не могут же сойтись баран и пантера. Но случилось все же несколько моментов, когда мы с ней были, как две дольки одного апельсина, как две половинки одного яблочка, и казалось, что в благоприятных условиях мы просто срастемся словно сиамские близнецы. Потом это ощущение пропадало — едва, например, она начинала отстегивать причитающиеся мне баксы. Госпожа Леви-Чивитта так и норовила сделать какой-нибудь вычет или штрафануть меня — якобы за мое плохое поведение…

Тем не менее, когда я в больнице валялся, то Нина плату за лежку из моей доли не удерживала. А еще, улучив ситуевину, забралась ко мне в койку и так разогрела, что температура у меня поднялась до сорока, а потом упала до тридцати шести с небольшим.

Ладно, допустим, я решусь полезть в это самое «окно». Опять-таки, отложив в сторонку деньги на обратную дорогу, нам едва хватит, чтобы добраться до Кильябамба и переночевать там. А еще надо покупать уйму всякой ерунды, от иголок и консервов до презервативов. Жалко, но непреложный факт — Нина не оставила ни одной кредитной карточки, не выписала на меня ни единого чека.

— До Кильябамба можно добраться на перекладных, автостопом, — уловив ход моих мыслей, предложил Крейн.

— Ну и что с того, выгадаем двадцатку.

— А может, никакого снаряжения нам не надо? Ни примусов, ни консервов, ни теплых кальсон. Мы будем действовать малой группой и тогда наша первейшая задача — никоим образом не выделяться из той массы населения, что обитает в «кармане». Ну, разве что можно захватить украдкой антибиотики, да пару ножей.

Это, конечно, в каком-то смысле идея — не выделяться из массы и гущи. Однако с нашим внешним видом…

— Да еще и незнание тамошнего языка, — вспомнил я.

— Но там говорят на кечуа.

— Мы и в кечуа не шибко сечем, Сашок. Вряд ли особо помогут испано-кечуанский словарь и русско-испанский разговорник.

— Если ты, Егор, не пойдешь со мной, я это сделаю сам.

— Ой, какие мы храбрые. Да тебя там сожрут уже через пару часов. Ты сам будешь помогать себя жарить и варить, с вертела подсказывать станешь, где у тебя филейная часть.

Да еще вместе с блюдом, которое будет сготовлено из мозгов Крейна, исчезнут в животах благодарных дикарей знания о том, как проникать в злокозненные «хрональные карманы».

— А мне, Егор, кажется, что все закончится хорошо.

— Конечно, всегда кому-нибудь хорошо, да только не нам… Понимаешь, ты меня не убедил. У тебя не хватило аргументов… Но я пойду на это дело, будь оно проклято и обматерено по всей таблице умножения.