10.
К полудню мы с Лизой добрались до селения, которое прозывалось Эль-Халиль. Уже на окраине, среди рисовых полей, нам встретилась повозка с ездоком довольно приличного вида. Рубаха и плащ у него были чистыми, а выпуклое брюшко внушительным. Тем он заметно отличался от крестьян, чьи впалые тела были покрыты грязным шмотьем и расчесами. Сразу стало ясно, что ездок - большой человек в районном масштабе.
– Салам. Не заплутали, странники? - спросил он, высунувшись из коляски.
– Аллаху принадлежат и восток и запад. Он ведет, кого хочет к прямому пути, - резонно ответил я.
– О, чужестранцы знают Коран, - располагающая физиономия господина украсилась доброжелательной улыбкой.
– Мы не чужестранцы, господин, - мой голос был максимально тверд. - Мы так же верны Истине, как и вы, господин, только вот родом с севера, из Киркука. Но моим уделом стала тяжкая работа в порту Басры, где я совсем надорвал живот и не смог больше поднимать мешки и большие ящики. Начальник дал мне немного денег и отправил домой. Теперь вот добираюсь вместе с женой в родные края, - торопливо объяснял я, но понимал, что время пошло уже не в нашу пользу.
Конечно же, едва мы выбрались из мерзопакостного леса, мне надо было срочно бросить Лизу. Не привязывать к дереву, не топить в луже, но просто расстаться. Однако мне показалось не совсем приличным оставлять ее в одиночестве. Ведь через десять минут она угодила бы кому-нибудь в трудовое и половое рабство и больше никогда не увидела ни своей Америки, ни «совенка». Само собой, у первого встречного-поперечного крестьянина мы купили за дорого местную дряную одежку и упорно стирали ее в канаве, а затем долго сушили на солнце и выжаривали гнид над костром. Но Лиза все же отказалась снять до лучших времен свои джинсы и вымазать лицо грязью. Так что на полукочевников, даже курдов, мы походили как крашеные яйца на помидоры. Кроме того, миссис Роузнстайн хотя кое-что понимала, но не могла связать по-арабски двух слов, что для жительницы города Басры было бы странным.
– Я рад, - плутовато сказал встреченный господин, - что вы происходите из хорошей семьи. Вы, видимо, покинули свои горы из-за разногласий с родней.
– Да, вы правы, я ослушался отца, достопочтенного раиса Мухамеда Базаргани, я преступил его запрет, когда бросил учебу и женился на этой вот женщине. Дело в том, что она много старше меня и уже знала многих мужей, - я поперхнулся, потому что Лиза пронзила локтем мой бок, со стороны, где находилась рана. То, что я наплел важному человеку, она более-менее уловила.
– Наверное, достопочтенный раис был прав, хотя красота вашей женщины сравнима с той, что пленила Фир'ауна.
– И, подобно Ибрахиму, я готов назвать ее своей сестрой, чтобы мне было хорошо.
Господин оценил мою эрудицию, а мне стало страшно за свой бок, все-таки я несколько подставил Лизу. Она метнула на меня свирепый взгляд, сообразив, что речь идет об Аврааме, который сдал свою жену Сарру в гарем фараона. А я сразу вспомнил пункт из Фиминой тетрадки под названием «Авраам-Фараон». Опять точка, формирующая энергетический канал.
– Я желал бы оказать вам услугу и пригласить отдохнуть в мой дом, где вы могли бы поведать мне о нравах севера,-медовым голосом произнес уважаемый человек.
Что ж, надо или немедленно прирезать штык-ножом этого бая вместе с возницей, или соглашаться в цветистых восточных выражениях. Помедлив, я отозвался:
– Любезность господина превосходит всякие границы. Аллах любит странноприимцев. Почту за великую честь быть гостем вашего дома.
Так мы оказались у местного начальника, что называл себя Саидом. Вначале повозка нас доставила на коротенькую улочку. Вдоль нее располагалась глухая глинобитная стена всего одного дома. Дома Саида. За унылой стеной, как выяснилось уже за воротами, был разбит веселый сад, где преобладали мандарины, но имелись также инжир и хурма, и виноград, и персики с абрикосами. За садом была протянута двухэтажная галерея и устроен дворик с беседкой, внутри которой находился прудик с разными пестрыми рыбками. По дворику с восточной негой прохаживались пушистые персидские коты, а также слонялись какие-то птицы - похоже, павлины. И в саду, и во дворе трудились неумытые мужчины, по галерее сновали женщины в чадрах, с кувшинами или подносами на головах. За короткое время я насчитал человек двадцать обслуживающего персонала. Двор заканчивался самим домом, двухэтажным и длинным, как колбаса.
Мы с Лизой передохнули в отведенной нам комнате и умылись той благовонной водой, что притащила в кувшинах молчаливая расторопная служанка. Затем слуга провел нас наверх. Второй этаж дома был оснащен открытой верандой, сплошь застеленной коврами и закиданной подушками. Подушки располагались и возле столика на коротеньких ножках, заставленного явствами, которые и во сне не приснятся среднему советскому гражданину. В частности, там был представлен плов, состоящий из молодого барашка «тающего в рот» и нежного-нежного риса с зеленью. А также сыр, маслины, очищенные орехи с мятой, цветная капуста, измельченная козлятина, завернутая в молодые виноградные листья, копченая верблюжатина со специями, простокваша с тертым чесноком. Я уж не говорю о наваленных горой фруктах, от гранатов до тутовых ягод.
Когда наши губы стали достаточно жирными, слуга принес поднос с горячим песком и чашечками кофе, который дымился пряным горьковатым запахом. Притащил служивый человек и кальян. Когда я заметил, что чашечек три, появился хозяин в парчовом халате. Он-то и стал, разложившись на подушках, потягивать кофе и прикладываться к кальяну. Видок у Саида еще более солидным стал. Просто настоящий шейх. Даже красные щеки не портили его, а придавали значительности.
Едва хозяин вышел на веранду, я, естественно, сделал знак Лизе, чтобы она прикрыла личико и отсела в сторону. Но Саид предупредительно произнес:
– Уважаемый Реза (так я себя назвал, кажется, благозвучно), разрешите вашей луноликой супруге остаться здесь. Таинственный блеск ее глаз будет освещать нашу ученую беседу.
– Да пожалуйста… Благодарю за столь изысканную и обильную трапезу, Саид-бай. От нее не отказался бы и халиф. Кушанья так радуют наши животы.
– Пустяки, я всегда так трапезничаю, даже если гостей нет в моем доме. А халифы были, кстати, поголовно умственно отсталыми, включая Харуна… Видите ли, мне скучно здесь. Еда, женщины, мальчики, все это пресытило меня много лет назад. Власть. Я могу сделать, что угодно и с кем угодно в этом селении, - даже зажарить и съесть, - но только здесь.
«Ну ты и фрукт, жирный Саидка, - мысленно прокомментировал я. - Только не на того нарвался. Со мной ты не сделаешь, что тебе заблагорассудится, даже в этом городке. Раз, и потроха вывалятся на ковер.»
Саид, вероятно, почувствовал некое напряжение с моей стороны, хотя, конечно, не знал, что под рубахой у меня содержатся «логарифмическая линейка» ФМГ и штык-нож, любящий человечьи внутренности.
– Не тревожьтесь, уважаемый Реза, я не причиню вам никакого ущерба. Вы уйдете отсюда довольным, потому что вы -мой гость. Предав вас, я предал бы себя. Единственное, что я мог бы предложить, - это сделка, удовлетворяющая вас и меня.
– Достопочтенный Саид-бай, не вполне понимаю, как сделка со мной может удовлетворить вас. Я, конечно, могу сплясать народный курдский танец или изобразить что-нибудь из «Аль-Муаллакат», особенно Имру-уль-Кайса или Зухайра, но это вряд ли требуется вашему изысканному вкусу. Ведь вам достаточно щелкнуть пальцами, чтобы прибежал поэт и пропел любую касыду или газель. Да и танцев, я думаю, у вас хватает.
– От дикаря Имру-уль-Кайса у меня всегда портился аппетит, я предпочитаю Аль-Маарри и Ибн-Зайдуна. А танцы людей мне неприятны, потому что я слышу скрип сухожилий и бульканье полупереваренной массы в желудках. Меня больше радуют танцы пчел и мух… Но наша сделка будет касаться другого. По обстоятельствам, от меня не зависящим, я пребываю в уединении, никогда не покидаю Эль-Халиля и его окрестностей. Поэтому я хочу, чтобы вы сделали кое-что за меня в том мире.
Хозяин ткнул пухлым пальцем в даль, что была залита щедрым дневным солнцем, которое пробивалось на веранду сквозь спеющую виноградную лозу. «Тот мир» звучало в его устах почти, как «потусторонний». Да, ясно, что так просто от Саида не отделаться. Приставучий клещ. Он отлично понимает, что я не тот, за кого себя выдаю. Хотя, конечно, упоминание об Ибн Зайдуне является всего лишь случайным - ну нет же, в конце концов, у этого жирняги доступа к моему личному делу, хранящемуся в ПГУ.
– Под «тем миром», достопочтенный Саид, вы подразумеваете Багдад или, может быть, Киркук?
Хозяин ответил не сразу. Эта пауза была кое-чем заполнена.
Лично для меня пейзаж вдруг заплыл туманом, а когда немного прояснилось, то сад стал в сотни раз просторнее и цветистее. Теперь он занимал десятки террас. Кроны деревьев -магнолий, кипарисов, дубов - скрывали и затеняли беседки, бассейны, портики, галереи, искусственные гроты и прочие достопримечательности. У подножия террас была мощная стена с квадратными башнями, а дальше расстилался город. Приземистый, огромный, похожий на пчелиные соты. Вавилон, что ли?
Вместо ответа туман рассеялся, и передо мной снова оказался дворик с небольшой беседкой, за ним имелся скромных размеров сад, а за стеной лежало обычное пшеничное поле. Я лопал плов под бренчание домбры, доносившееся из кустов, а Саид вещал:
– Я не говорю о конкретном городе и о конкретном деле. Если вы пожелаете, уважаемый Реза, я помогу вам добраться до Курдистана, или, пожалуйста, до Кувейта, или же Иордании. Но ничего конкретного. Я только попрошу забрать с собой мой знак.
Хозяин вытащил из-за пазухи печать, состоящую из драгоценного камня, кажется, сапфира, и странного рельефа, свитого из золотой проволоки. Он несколько напоминал астрологический символ планеты Юпитер. Эх, сейчас бы пригодился Хасан, ведь его родное племя поклоняется звездам.
– Нагрев эту печать, я приложу ее к верхней части вашего лба, так что отпечаток будет сокрыт головным платком или волосами. После этого вы получите любую сумму, - в разумных пределах, конечно, - и мой человек отвезет вас на машине, куда пожелаете. Завтра вы можете прогуливаться уже в Эль-Кувейте или Абу-Даби. Смею уверить, вы почти не заметите пересечения границы.
Итак, мне нужно исполнить маленькую прихоть - дать заклеймить себя, как скота, - и после этого вместе с Лизой мы окажемся в Эль-Кувейте или Абу-Даби, а послезавтра в Гонконге или Макао - прекрасных городах, где достаточно выложить несколько сотен баксов и никто уже не спросит, откуда ты взялся и чем собираешься заниматься. Поселимся мы с Лизкой на берегу океана в маленьком домике - если, конечно, она пообещает не блядовать и откажется от попыток сделать карьеру в Бостоне. А не пообещает и не откажется, тогда под зад ей коленкой. Стану сожительствовать с китаяночкой, нет - с двумя хорошенькими китаяночками, похожими на фарфоровые статуэтки. А еще лучше, с Лизкой и двумя китаяночками. Мы будем жить долго, счастливо и умрем в один день, подавившись за обедом устрицами.
Ну, а дело мира и социального прогресса? Ладно, стану раз в месяц посылать чек с умеренным количеством нулей в фонд местной коммунистической партии. Плюс обязуюсь печь пирожки в форме бороды Карла Маркса и раздавать нуждающимся неграм. А дело мира, социального прогресса и научный коммунизм, надеюсь, победят уже после моей достаточно отдаленной кончины. Клеймо же мы быстро сведем с помощью дерьмотолога-косметолога.
Я глянул на Лизу. Она, хотя скромно клевала зернышки граната, все-таки напряженно вслушивалась в наш разговор, и подмигнув, дала понять, что одобряет сделку.
– Чуть не забыл, - вклинился в мои рассуждения хозяин,-я дам вам такую мазь, что через пару недель знак напрочь исчезнет. Ну, ответ положительный?
Я по-одесски ответил вопросом на вопрос.
– Вы уверены, что это сделка добровольна с обеих сторон? Вы, достопочтенный, забыли сказать, что со мной произойдет, если мой ответ окажется более отрицательным, чем положительным…
– Эта сделка разумна, а, значит, вы согласитесь.
– Можно мне подумать до завтрашнего утра?
Саид дозволительно тряхнул щеками.
– Ваш ответ я услышу за завтраком. А стихи Ибн-Зайдуна за ужином.
Бай хлопнул в ладоши, тут же подскочил слуга с занавешенным лицом, который помог ему встать и удалиться.
– Так о чем все-таки толковища, Глеб? - спросила Лиза, выждав, пока мы на веранде остались одни.
– О сущей безделице. Он хочет испортить кусочек моей шкуры, но за это сулит райскую жизнь.
– Соглашайся, Глеб, о чем речь.
– Легко тебе склонять меня, ведь речь идет о моей шкуре… Конечно, я соглашусь, иначе он просто сдаст нас в местный КГБ. Ну, а пока давай вдумчиво питаться. Извлечем максимум полезного из весьма сомнительной ситуации.
До вечера ничего особенного не произошло. За исключением того, что все время кто-то приятно играл и пел в мавританском стиле из кустов во дворе. А ваза с фруктами никак не могла опустеть, невзирая на нарастающее «разрывное» давление в животе. Кстати, несмотря на сельские условия, в доме Саида имелся вполне городской ватерклозет и даже комната-библиотека. Там на гору арабской литературы, включающей манускрипты занюханных веков, приходилась пара шкафов с книгами на европейских языках. В основном, на немецком, в котором я ни бельмеса. Было и кое-что на английском - в частности, по древним шумерам и вавилонянам. Про храмы, в которых официально работали боги, а на самом деле вкалывали люди, играющие роль каких-то киборгов.
Я сразу вспомнил подколы Данишевского насчет того, что храмовое шумерское хозяйство напоминает ему советскую социалистическую экономику. Как у нас, в Союзе, так и у них, в Шумерии, большинство трудится на систему за паек - мы за бутылку водки и палку колбасы, они за горшочек риса и кувшинчик пива. И у нас, и у них есть жрецы, которые выражают волю незримых богов. Незримые - это советские законы природы и общества, это шумерский пандемониум. Причем, как советские, так и шумерские жрецы, всем руководя, ни за что не отвечают. Если что не так вышло, значит, боги или же законы марксизма-ленинизма разгневались за несоблюдение их воли и правил. Тогда надобно поскорее кого-нибудь принести в жертву из числа «козлов отпущения».
Темень пришла резко, словно упал занавес. Появилась служанка, которая, как обычно быстро и сноровисто, зажгла масляные лампы. Девушку украшали браслеты на ногах, а также тяжелая грудь, но портила занавеска, именуемая чадрой - все сообразно местным канонам. Лиза как раз вышла прогуляться в сад, а мне показалось, что иракская красавица стрельнула в мою сторону глазами-маслинами. Я выскочил за ней в коридор, естественно, не из-за плотских надобностей, а чтобы побольше выведать о хозяине. Само собой, опять же с помощью любовной магии. Чем крепче женщину мы держим, тем меньше с ней у нас проблем. Одна моя ладонь ухватила девицу за тонкое запястье, другая легла на круглый животик и стала продвигаться вверх.
Конечно же, мои уста в это время не молчали, они сладко вещали:
– О, несравненная Лейла. Твой стан подобен… подобен плодоносящей финиковой пальме, а глаза - маслинам в собственном соку. Не падаешь ли ты в обморок при виде такого красавца, как я?
– Меня зовут Зухра, - скупо откликнулась девушка.
– Тем более. О, несравненная Зухра, стань моей, ведь в твоих глазах написано «хочу». Моя жена стара и скоро ее уделом будут лишь базар и кухня, ты же займешь ее место. Скажи мне «да» и я подарю тебе как невесте двадцать долларов, а впоследствии осыплю лепестками роз.
«Невеста» ответно взяла меня за запястье, которое неожиданно сжала словно тисками. Я губу прокусил, чтобы не зарычать. А потом Зухра легко для себя и внушительно для меня отбросила мою руку в сторону. Я сразу глянул на свою конечность - от «тисков» остались синеватые следы, да и пальчики теперь еле-еле шевелились. Но я же имел дело с девушкой, а не медведем! Я только что держал ее за грудь, та была объемистой и теплой… А вдруг это мужик, на которого повешены бурдуюки с подогретой водой, заменяющие бюст?
Моя здоровая рука потянулась для проверки к чадре. И тут же была взята на захват, вывернута, и вся моя фигура, выписав сальто, грохнулась об пол. По счастью, у меня не затмилось в глазах, а у красотки от резких движений сбилась паранджа, и я увидел на женском лобике знакомое клеймо хозяина.
Вот что, оказывается - припечатанные люди становятся зомби. Ведь только девушка, переквалифицировавшаяся в зомби, может отвалтузить здоровяка-мужчину. Я слышал, что подлинная сила мышц в десять раз превосходит ту, что мы развиваем в обычной жизни. Но большего нам не позволяет центральная нервная система. (Иначе бы мы все перекрушили, лишь слегка разозлившись.) Тогда, значит, печать хозяина въедается в мозги, прожигает душу, и меняет их содержимое. Ага, попался хозяин! Я усек, что ты внаглую пользуешься чужими матрицами!
Зомби-девушка тем временем скользнула по коридору, а через час спокойно зажигала масляные лампадки на нижней веранде, где мы вкушали ужин. И где на сей раз упор делался на восточные сласти - щербет, халву, казинаки и некоторые другие, прозвищ которых я не знаю. А вместо кофе подавался густой чай с травами.
Про происшествие со служанкой я уже рассказал Лизе, делая упор на ниндзя-способности этой странной девушки и зомбификацию с помощью печати. Однако моя милая, не вникнув в суть дела, обрушилась на меня с упреками и даже бранью. Как будто своим бесовским блядством не довела недавно до смерти бедолагу Хасана.
– Я же, Лиза, выведать хотел…
– Где у девушки находится причинное место? Козел ты советский!
В общем, ужинали мы, надувшись друг на друга, налегая на различные блюда. Я, в основном, на орехи с медом, Лизонька же - на дыню с халвой. А чай мне вообще не по нраву пришелся, каким-то дурманом от него шмонило. Кто знает эти травы-то, после знакомства с зомби я вообще весь настороже стал, как говорится, мошонку подобрал.
И был таким, пока нас не навестил радушный хозяин. На этот раз оделся он на европейский манер и стал напоминать секретаря райкома где-нибудь в Душанбе. Так и хотелось к нему обратиться: «Дорогой товарищ Саид-джан, в ознаменовании ваших успехов…» Однако я не удержался и спросил:
– Достопочтенный Саид, я происхожу из семьи, которая много поколений торгует керосином и средством против тараканов, где не приветствуются отвлеченные идеи и правоверный пафос. Не могли бы вы сказать точнее, чем я должен буду заниматься в «том мире», чтобы быть достойным вашего гостеприимного приема?
– Как я уже говорил, - откинувшись на бок, заобъяснял радушный хозяин, - я в некотором роде узник этого селения. Я существую здесь очень давно, с тех времен, когда ваше появление на свет даже не планировалось ни Небом, ни Землей, ни Водами. Это сейчас я Саид, а раньше меня звали Бел. Когда-то я занимался мелиоративными работами, строительством, воспитанием кадров… Я вынужден умолчать о причинах своего затворничества. Мной были приняты его условия, к тому же мое влияние на события «там» в какой-то степени сохранялось. Но это было влияние, рассеиваемое помехами. Оно уподоблялось солнечному свету, проходящему сквозь тучи и меняющему свою чистоту. Такой свет ни в коем случае не мог взрастить в «том мире» что-нибудь новое, разумное.
«Если бы кто-нибудь из Второго Главного Управления присутствовал здесь, то наверняка назвал бы господина Саида жидомасоном,»- так подумалось мне. Однако, в отличие от жидомасона, он слишком много брал на себя лично и слишком мало оставлял Благости Всевышнего.
– Я хочу, Реза, чтобы вы пробили эти мрачные тучи, чтобы стали моим лучом.
Знатный шизик, провокатор или какой-то заговорщик? Или все это вместе взятое? Так сказать, букет душистых роз.
– Спасибо, достопочтенный Саид, что хотите сделать меня лучом света в темном царстве. Ну, а реальные инструменты воздействия на международное положение у меня есть?
– Часть из них у вас уже имеется, другие появятся позже… Прикажите что-нибудь в своих мыслях служанке, которая сейчас войдет сюда, чтобы сменить лампаду.
И действительно возникла крутобедрая спелая арабочка в чадре, над которой побескивали глаза-маслины. Та самая «зомби», что меня с успехом избила. Ну что ж, надо добросовестно попробовать. Тем более, я действительно на нее, подлюку, обижен, унизила все-таки мужчину.
«Сними чадру. Солнышко, открой дяде личико.» Нет, кажется, я халтурю. Надо иначе.
Я представил девицу, оголенной до пояса и привязаной к столбу. А себя стоящим рядом с плеткой в руках, которая оставляет багровые следы на коже, что отлично выделана природой. «Я твой Хозяин. Твоя жизнь и смерть, твоя судьба -вся ниточка - в моих руках. Я не вступаю в сделку, а даю и беру по своей прихоти.» И с таким вот рычанием я вообразил себя кнутом, врезающимся в спину и передающим мощь хозяйской руки обмякшему телу. Я был сгустком пульсаций, которые питались страхом и болью наказуемой плоти. Я даже себя привязал на ее место, наполняя корчащуюся душу смирением и надеждой на милость господина.
Я так увлекся, что не сразу и заметил, как девушка открыла личико. Кругловатое, губки полноваты, но, в общем, красивое на свой ляд. После того как она нагрешила, глаза-маслины заметались, выдавая смятение после такого конфуза… Я был вполне удовлетворен, хотя догадывался, что спасибо за победу надо сказать каким-то отверженным матрицам.
– По законам шариата эта женщина бесстыдна и подлежит наказанию, - неторопливо, со вкусом «засудил» Саид. - Однако, если вы признаетесь, что отдали приказ, она будет пощажена.
Вот как. Пусть порют, хрен с ней, не заплачу, потому что большевик… Нет, все-таки жалко. Я же побывал на ее месте.
– Да, я отдал приказ. Хотя и не надеялся на его исполнение.
– Иди, - отослал девушку Саид, - на тебе нет вины… Вы, уважаемый Реза, сейчас взломали сильную защиту. Что уж говорить о людях, которые жаждут обмануться. Все ниточки их судеб будут в вашей руке.
– Это значит…
– Да-да, вы можете сделаться, например, генсеком, или на худой конец, президентом… Кстати, ваши друзья и недруги по разным причинам уже согласились сотрудничать со мной.
Саид хлопнул в ладоши, и во двор прошла гуськом группа существ. Затем построилась в ряд. Остапенко с медузоидом-мозгом Колесникова на шее. Заросший зеленой плесенью Маков с вечно открытым ртом и глазами навыкате. Коновер в виде Кощея Бессмертного - он состоял из костей, мышц и дубленой, пропитанной железом кожи. Оживший Хасан, в отличие от предыдущего мертвеца, более студневидный. Джулиани же почему-то сразу уселся на корточки и стал похож на дрессированную обезьяну. Чудная получилась команда. Пожалуй, девушки, даже самые неприхотливые, в таких не сразу влюбятся.
Подполковник Остапенко сделал три шага вперед и отдал рапорт вместе с честью.
– Товарищ Саид-Бел, сводная специальная группа прибыла в ваше распоряжение. Командир группы подполковник Остапенко.
– Отдыхайте до завтрашнего утра, товарищ подполковник,-с ленцой распорядился хозяин, и сводная специальная группа, состоящая из леших, вурдалаков, кощеев и зверолюдей во главе с Ильей Петровичем отбыла на отдых. Чем они там будут заниматься? Слушать политинформацию подполковника или искать друг на дружке блох? Тем временем, радушный продолжал напирать:
– Им, как видите, Реза, пришлось согласится на гораздо менее выгодных условиях.
– Но я вряд ли гожусь в вожди. Всю жизнь, как-никак, был служакой, исполнителем. Я только и делал, что трудился на систему, идеологию, большое дело с редкими перерывами на завтрак, обед и ужин.
– И сейчас, Реза, никаких идеологических препятствий нет. Лично у меня отсутствуют возражения против коммунизма. Просто прежнее большое дело станет для вас частью еще большего, а самое главное, более разумного.
Тут я осознал, что хозяин общался с Остапенко уже на нормальном русском языке. Очевидно, когда «Небо, Земля и Воды еще не планировали моего появления на свет» штудировал товарищ Саид «Краткий курс истории ВКП(б)» или учился чекистскому уму-разуму в школе НКВД где-нибудь под Москвой. Отсюда и симпатии к научному коммунизму. А «Бел», значит, давняя агентурная кличка. Но при этом Саид ведет себя, как ведьмак -стыдоба. Или занятия колдовством вовсе не постыдны даже для самого подлинного коммуниста? Кто знает, как становятся настоящими большевиками?
Наконец Саид значительно удалился, а слуга проводил нас с Лизой в комнату. Как ни странно, русский баритон хозяина не произвел на мою даму никакого впечатления, и вообще с каждой минутой она становилась все более сонной. Неужели в чай, которого я не пил, или в дыню, которой не хавал, было подмешано сонное зелье? Поэтому-то и угомонилась Лизавета?
Все происходит так, как нужно гостеприимному хозяину. Допустим, я поверил в его трепотню. Он - мощный экстрасенс и умеет орудовать матрицами. Я могу превратиться, например, в папу римского - так же просто, как и в токаря седьмого разряда. Но начальствуя и руководя, буду нести в голове печать хозяина. Я для него буду властвовать, рвать чьи-то судьбы, как чертополох и кромсать по-живому. Удовольствие от этого станет получать он, а ненавидеть и проклинать будут меня. За что Саида отстранили от дел и сунули в Эль-Халиль, строжайше запретив выезжать наружу? Не за то ли, что во время своих занятий «мелиорацией» он изрядно уже набедокурил, подгадил одним и превратил в моральных уродов других?
Нет, не тянет меня в зомби-генсеки или зомби-президенты, хотя такие, наверное, уже встречались в истории. Желаю удрать и самостоятельно пробраться в Кувейт.
– Лиза, открой глазки, - стал тормошить я подругу, - не то оставлю тебя этому жирному басмачу на память о себе, а сам дам деру.
– Беги, беги, - пробормотала она, - пусть басмач и жирный, а мне нравится. По крайней мере, он работает на себя, а не на Лубянку, и домик у него собственный, а не предоставленный за отличную службу в органах. Дери куда хочешь, а меня завтра отвезут на кадиллаке в Эн-Насирию или в Басру. Или останусь здесь, чтоб с меня сдували пылинки и кормили птичьим молоком.
– Ты завтра сама станешь пылинкой. На тебя бессрочно напялят «стильный» прикид в виде паранджи, для профилактики накормив твой задок плетьми… Давай, я разбужу тебя своей любовью - время еще есть. Я буду неистов в кровати как отрицательный ион натрия, вступающий в связь с положительным ионом хлора с помощью своего удалого электрона. Как спирохет, нападающий на клетку. Как…
– Стихни, - пробормотала она, - ты оттягиваешь наступление сладостного сна.
– Ты должна понимать, Лиза, в какой веселой обстановке проснешься.
– Ничего я не хочу понимать. Из-за тебя накрылись две экспедиции. Ты хочешь погубить и третью?…
На другие мои доводы ответом было лишь легкое сопение. Увы, мне предстояло действовать в полную одиночку.
Я подошел осмотреться к окну. Оно выходило во внутренний дворик. Там теплились кое-где лампадки - в частности, около беседки с прудом. Арка под галереей вела в сад, за которым была наружняя стена. Обычная двухметровая стена. И мне ли, будущему атлету, не перемахнуть через нее? Я могу перебраться через стену даже вместе с нагрузкой в виде Лизы. Все-таки она дама достаточно изящная, и попа у нее хоть не с кулачок, но и не жуткий срандель. Не хочется оставлять ее здесь, куда никакой амерканский консул не проберется. Даже у нас в Союзе, где за всем есть пригляд, в горных, лесных и пустынных районах черт знает что творится. Вон в Чечено-Ингушетии рабы имеются, и время от времени резня случается, которая сходит всем с рук.
Собак в доме я не видел, мужиков было пять-шесть голов, вернее десять-двенадцать яиц. Но ни один из них не представлялся достаточно серьезным. Конечно, пуля есть пуля… Однако есть вещи и похуже пули. Впрочем, свинцовые таблетки я тоже могу кое-кому прописать.
Приведя в рабочее состояние ФМГ, я снова попробовал растолкать свою красотку. Она что-то пробормотала - дескать, отвяжись, зараза - и, откинув мою руку, вновь предалась храпу. Ладно, не выкобенивайся. Взвалил я тушку своей напарницы на плечо. Ничего вроде, вес терпимый, да и она практически не реагирует. За забором передохну.
Аккуратно распахнул дверь и двинулся прямо к беседке -налево или направо вдоль анфилады окон было куда опаснее. Я сделал всего несколько шагов, когда заметил что-то неладное. Беседка явно наклонилась в мою сторону! Поначалу я решил не обращать никакого внимания на этот подлый мираж. Однако несколько метров спустя наклон беседки под сорок пять градусов стал очевидным. Пруд был теперь представлен обозрению и напоминал большое приподнятое зеркало.
Я тогда решил свернуть чуть вправо - но и хитрая беседка наклонилась вправо. Еще немного, и она просто нависла надо мной, собираясь рухнуть, а вода угрожала выплеснуться из водоема, как из ведра. Я понимал, что этого всего не может быть, поэтому рванул вперед. Вода вдруг покрылась рябью, рябь полетела и застила мне глаза, отмечалось щекотание кожи, на которое я мужественно не реагировал. Когда помех в глазах не стало, то они заметили, что я вместе со своей ношей направляюсь к той самой анфиладе, из которой вышел - вернее, к двери столь недавно покинутой комнаты.
Я сразу вспотел. Морока, наваждение, надираловка! В общем, то, с чем я воевать не умею. С чем угодно нас учили бороться, с огнем противника, с радиопомехами, с дымом, только не с этим. Но русские майоры так просто не сдаются. И я двинулся вместе со своим американским грузом вдоль анфилады комнат. Авось ни одна сволочь не проснется.
Вот первый отрезок пути, затем поворот, второй участок, добрался уже до галереи, третий отрезок. Сейчас будет арка. Что за хрен! Я угодил в беседку с прудом. Непонятным образом галерея туда закоротилась. В чем тут морока? Я ступал собственными ногами, а не стоял или лежал на одном месте с бредом в голове. Но все равно оказался не там, где хотел. Я быстро оглянулся - дом с анфиладой находился на своем законном месте, мое же тело бездарно околачивалось в центре двора у прудика с золотыми рыбками.
Что остается, сложить ручки и ждать падения занавеса? Или как-то стремиться к счастью? Где сдвиг - в пространстве или в голове?… Надо все-таки определить требуемое количество шагов и сделать их, невзирая ни на какие оптические обманы. Передо мной арка, до нее метров десять, то есть двадцать передвижений каждой ноги. Я двинулся в путь, зажмурившись, но ведя точный учет шагам. И ровно на двадцатом впилился лбом в вертикальный брус, поддерживающий крышу беседки.
Все, капец, пространство в доме Саида не такое, как везде, оно способно искривляться и закорачиваться - не где-нибудь в черной дыре, а здесь, в иракском селении. Значит, он либо несравненный колдун, либо… воплощенный демон, божество, Энлиль-Бел. Не брехал, гад. И нельзя плюнуть на этот факт с высокого потолка, потому что «высокий потолок» сам плюнет на меня, и я утопну. Я снял неудобную ношу с плеча и прислонил спиной к столбу. Дамочке было по-прежнему хоть бы хны.
Я попытался расслабиться и обдумать безобразие, словно сидючи на стуле, в кабинетной тиши, с конфеткой на языке. Я как-никак любитель «научпопа» и всяких там хайнлайнов с артур-кларками. Хоть и чекист, но любовно собирал их, даже в виде самиздатских переводов, вперемешку с Кочетовым, Марковым, Пикулем и Анатолием Ивановым, доставшимися от тестя.
Итак, я нынче нахожусь в дополнительной, мнимой или полуфиктивной реальности. По крайней мере, она взаимодействует с моими ногами и морочит мне голову.
Я почувствовал экран из-за его напряженности - вначале как волну мелких колких вибраций. Потом он дал о себе знать беспокойно блестящими точками - казалось, за ними бушевал бешеный свет. Завеса оживилась, и сейчас пропускала в наш бренный мир больше энергии, чем обычно.
Похоже, мой зловредный друг Саид дернул какой-то рубильник и смог увеличить проницаемость экранного поля. Это вам не вампир Нергал. Причем импульсы, поступившие оттуда, не остались сырой материей без квантовых свойств, а превратились в структуру, которая способна морочить меня.
Постойте, но ведь, по словам покойного Дробилина, всегда и повсеместно действуют законы симметрии, через них не переступит даже самый мощный нечистый дух. Значит, вместе с материей должна появляеться и антиматерия, которую демону надлежит немедленно удалять вон.
Я пошнырял глазами по сторонам и вверх-вниз - так и есть, на уровне метров трех от земли там и сям конденсировались небольшие шаровые молнии, которые вдруг срывались с места и пропадали в чернильном южном небе.
Я пытался пройти сквозь завесу, но лишь ударился сознанием и оно распалось, словно у тысячи шизофреников. Я видел, как через экран под страшным напором просачиваются струйки энергии, они сплетались прямо у меня на ладонях друг с дружкой. Сетчатка глаз фиксировала искры, то есть материальные частички, получающиеся в результате такого соития. Бороться с ними не смогла бы даже тысяча отчаянных шизофреников. К тому же, половина искорок уносилась восходящими потоками. Вот это и есть моя антиматерия. А если перекрыть хоть один гейзер?
Я махнул руками, пытаясь сгрести искорки. Ничего интересного. Я бы впал в отчаяние - если бы не было ЕГО.
Не люблю громких слов, но мой двойник сейчас смахивал на крутого витязя. Или даже ангела. Мне было не стыдно за него. Я, кажется, различал доспехи, плащ, шелом, щит и копье. Он тоже пялился на меня. Сама телесность заэкранного двойника при более детальном рассмотрении казалась тонковолокнистой, искрящейся. Что это все-таки за бредятина? Может, высшая душа, которая у египтян звалась «Ка», а у древних иудеев - «Руах»? А как бы назвал такое явление товарищ ученый Бореев? Метантропной матрицей Ф-поля?
Для начала я попробовал нагнать своего «Ка», но он всегда держался на ровном расстоянии, потихоньку, без особых усилий отгребая от меня. Словно и в самом деле находился в потустороннем мире. На подмигивания и дружественные жесты не отвечал. «Задержись, любезный. Ты - это я, я - это ты!» Однако светящийся двойник не откликался даже на лозунги и призывы.
Наконец, натужный бег на месте прекратился, и я нырнул в многоцветный сияющий водопад. Из-за чего чуть не превратился в брызги шампанского. Кстати, очень неприятное ощущение, когда без боли распадаешься на куски, когда элементы ума и разума перестают подчиняться тебе и улетают вдаль, оставляя взамен лишь мглу и тоску. Этот ангел-сохранитель ни капельки не помог мне. Уцелел я лишь потому, что в единственной точке, сохранившей остатки сознания, без устали твердил: «Я - есть, я - живой». Этот полюс стал психическим электроном, который смог нагнать исчезающего двойника и соединить нас единой орбитой. Наконец я ухватил его за плащ, светозарный витязь с досадой оставил мне эту часть туалета и все-таки скрылся. С куском потусторонней ткани я кинулся на выбрасывающий антиматерию гейзер, как нефтяник на аварийную скважину.
Как только я заткнул один из фонтанов, сразу раздался хлопок в сопровождении световой вспышки. Хотя очи мои мутные застило болью и дымом, вдобавок и ожог сетчатки добавился, я заметил, что стою уже под самой аркой. Можно бежать до внешней садовой стены бесприпятственно и без обмана.
Вот говно, чуть не забыл свою американскую красавицу. Вернулся к беседке, чтобы подхватить напарницу. Едва взвалил Лизу на плечо, - ну не девочка, а просто мешок с картошкой,-как опять неладное. Сильный порыв ветра, свистнувший со стороны сада, оказался настоящим смерчем. Он мощно, как богатырь с бодуна, всосал воду из пруда и превратился в самоходный бурун, который, к сожалению, двинулся за мной. Я, конечно, удирать. Когда пробегал под аркой, балка сверху рухнула - но ничего, всколзь по плечу. Мне показалось - поневоле начнешь верить во всякую дребедень! - что я прикрыл свою жалкую голову тем самым ангельским плащом.
Дальше - круче. Смерч, разнеся середину галереи, втянул несколько факелов, которые висели с садовой стороны арки. Круговорот воздуха, воды и мусора насытился огнем и стал напоминать свастику. Эта фашистская гадина прилежно следовала за мной. Охота на мою персону продолжалась.
В саду смерч всосал массу земли, стал темным и басистым. И по-прежнему интересовался только мной. Конечно же, это вредное явление природы было злым чудом. Оно возникло из-за невероятного стечения обстоятельств (линию судьбы прочертила рука мастера) и требовало мощной энергетической подпитки из-за экрана.
Господи, до чего тяжела хрупкая Лиза, просто фугасная бомба. Сердце выскакивает через макушку, кислород выходит через задницу, углекислый газ через пупок, мышцы рвутся и плавятся словно перегревшиеся провода, ветки лупят по лицу, будто они сжаты в руках неумолимого строя солдат. Однако я вижу стену сада, за ней свобода, причем не та карловско-марксовская осознанная необходимость, - ее я оставляю у Саида, - а настоящая воля.
Перед стеной я затормозил - пора преодлевать эти два метра. Сам бы смог запросто, но Лизку теперь не брошу. Я опустил компаньонку на влажную почву и обернулся к врагам -смерч накатывал на меня. А следом, вторым эшелоном, следовала спецгруппа симбионтов и анабионтов во главе с подполковником Остапенко. Я, кажется, сразу открыл огонь из пистолет-пулемета и заодно пытался призвать на помощь своего сияющего двойника. Вернее, захотел снова дотянуться до него.
Барьерный водопад действовал, как град ножей, как мясорубка. Казалось, с меня сошла ремнями вся кожа. Я орал неблагим матом, но отдохнуть не мог, смерч уже рвал с меня чубчик. Наконец, двойник смилостивился и отдал мне свой меч.
Когда я оказался за завесой, то и смерч предстал в своем истинном виде. Огромный темный слон с бивнями не только в верхней, но и в нижней челюсти, как у дедушки мастодонта. На его спине располагались обезьянистого вида демоны, которые метали в меня стрелы и дротики. А в беседке восседал Главный в позолоченных доспехах. Несмотря на блеск его панциря, я сразу опознал в нем Саида-Бела.
«Подрубай!» - это, кажется, шепнул сам меч. Страшноваты слоновьи ноги-колонны со сросшимися когтями, накроет тебя такая - и бесшумно превратит в лужу несбывшихся надежд. Но я скользнул вперед, проскочил под нижнечелюстным бивнем и подсек голубым водянистым лезвием каменного вида столб. Раненная скотина заревела, как грозное природное явление, и присела.
«Держи тверже руку и коли с проворотом!» Огненное лезвие погрузилось в дымчатый живот страшилища. Сверху, с его накренившейся спины, посыпались обезьянистые демоны.
И тут меня скрутил хобот, похожий на бурный водный поток, и, сдавливая, потащил вверх. Кровь, кишки и глаза под давлением в хрен тысяч атмосфер отправились из организма наружу. Сейчас будет биг-бенц.
«Отсекай!» Заметив, что клинок налился чернотой, я, может быть, последним своим осмысленным движением (конвульсии не в счет) влупил по давящей силе. Затем измученная рука разжалась, и оружие выскользнуло. Но пресс-пауза уже прекратилась, мастодонт отстал от меня вместе со своим хоботом, я сверзился вниз и, трахнувшись о земную твердь, обмяк.
Грохот падающей стены подействовал приятным освежающим образом. За ней начиналось кукурузное поле. Я ничего не чувствовал после падения и совсем даже не переживал. К тому же и смерч, оставив кучи разбросанного мусора, исчез, повторив судьбу других значительных явлений. Милая дама, снова взваленная на плечо, напоминала по тяжести железнодорожную шпалу. В таких неблагоприятных условиях я, изредка оборачиваясь и отстреливаясь, припустил от остапенковских монстров через поле. Команда бывших людей секла воздух и кукурузные стебли своими автоматными и пулеметными очередями.
И вдруг я заметил: впереди, прямо по курсу, что-то слабо мерцает в лунном сиянии. Тут же мощный фонарь выплеском света ослепил меня, а крепкие руки уложили мой изнемогший организм на землю и отняли пистолет-пулемет.
– Девушку не уроните, она крепко спит, - успел сказать я, утыкаясь ртом в грязь.
Потом чуть скосил глаз. Оправившись от слепящего света, определил, что надо мной склоняются рязанские и вологодские лица.
– Куда ж ты бежишь и от кого, ежкин кот?… Не бейте его - это майор Фролов.
Да, далеко не удрал, мощные усилия оказались напрасными, меня загребли и скомкали.
– Тут и бить нечего, мужики, - отозвался я, - а бегу я от шикарных уродов. Да откройте же вы глаза на них! В инфракрасные прицелы вы их не увидите, лучше запустите пару осветительных ракет.
– Мать твою так, - послышался ответ, после чего пфукнула ракетница, и сразу над моей головой застрочили автоматы.
Значит, мужики открыли глаза. Меня воткнули ногами в землю. Лиза почивала на руках какого-то здоровяка в голубом берете. На меня в упор глядел усатый приземистый дядька, физиономия которого то и дело мелькала в свете ракет. Еще несколько человек вело беглую стрельбу трассирующими пулями.
– Я - полковник Задонский, советский военный специалист. Мне поручено разобраться с непредвиденными происшествиями в группе Остапенко. Кто вас преследует, кто ведет огонь по нам?
– Преследует и ведет огонь сводный отряд зомби, состоящий из подполковника Остапенко, фрагмента лейтенанта Колесникова, прапорщика Макова, иракского гражданина Хасана и американских граждан Коновера и Джулиани.
Тут меня резко сдернули с места и потащили куда-то, а рядом с ухом прошила воздух вражеская пулеметная очередь.
За полем начинался реденький лесок, на его опушке был ранен человек из команды советских военных специалистов.
– Товарищ полковник, их пули не берут, они анабионты, кощеи, лешие, у них нет жизненно важных органов, - честно предупредил я.
– Так, а что их берет? - деловито спросил командир, как будто был вполне готов к встрече с лешими.
– У вас гранаты есть, товарищ полковник?
– Два «АК-74» с подствольными гранатометами «ГП-25» и пара «лимонок».
– Вот это их, может, возьмет… А теперь отпустите меня и дайте автомат с гранатометом. Никуда я не сбегу, куда ж мне от вас?
Полковник ответил не сразу, потому что пришлось ему присесть, когда над нашими головами чиркнули по темноте трассирующие пули.
– Чайкин, отпусти майора Фролова, но держи его на мушке. И ты, Квасов, не упускай из виду… Фролов, поймите, не могу я вам дать автомат, вы под подозрением.
– А эти монстры не под подозрением?
– Да мы еще точно не уверены, что среди них Остапенко и Маков.
– Тем лучше. Значит, вы не даете мне воевать с группой неизвестных агрессивных монстров?
Тут, брызнув жидкостью, свалился еще один человек из команды военспецов. И тогда Задонский показал, что он хороший офицер, по крайней мере, инициативный.
– Ладно, хрен с тобой. Чайкин, дай Фролову второй автомат. Вместе с Квасовым следите за ним в оба. Если развернет на нас оружие, сразу шлепайте… Ну, Фролов, смотри.
Я не собирался разворачивать оружие на военспецов. Но я не знал, как развернутся нынче линии судьбы для меня и молодцов Задонского. Для начала я повернул ствол в сторону наступающих. Сейчас осветительные ракеты мне даже мешали своим бестолковым сиянием, сбивая с Пути Воина. Я двинулся вперед, чувствуя затылком, что позади, в шагах десяти, прутся Чайкин, Квасов и, похоже, Задонский. Это мешало, но приходилось мириться.
Я уловил пульсации, идущие от монстров: тяжелую и тупую -от Остапенки, какую-то прерывистую, словно неодумевающую, от Макова; ровную, механическую от Хасана; возбужденно-звериные от американцев. Легче всего было заметить бывшего Абдаллу по испускаемой им четкой волне. Я без труда засек при очередной вспышке его силуэт и тут же нажал спусковой крючок гранатомета. Шарахнул взрыв, и пульсация прекратилась; вместе с ней закончилась и боевая активность монстра Хасана. Сзади послышалось:
– Кажется, Фролов одного из тех уродов хлопнул.
Следующим после перезарядки гранатомета удалось поймать на мушку Джулиани. Хоть он и прыгал как обезьяна, но граната разорвалась прямо в нем - я заметил, как полетели в разные стороны голова, руки, какая-то требуха. Потом один из военспецов накрыл лимонкой Макова. Правда, в это же время меткий Остапенко подстрелил кого-то на нашей cтороне.
Тут я и бросился в атаку с криком «За Родину!» Я действительно хотел в этот момент спасти родные просторы от всяких уродов. В том числе от тех, чья гнусность целиком сидит внутри и снаружи не заметна.
Несмотря на то, что я воспринимал пульс Коновера, бывший Джордан возник передо мной внезапно. Я выстрелил, но в самый последний момент он вильнул, и граната улетела в ночь. Я врезал прикладом по его пистолет-пулемету, и там что-то хрупнуло, а затем выпустил почти в упор очередь. На меня брызнула гемолимфа, но тут уже ударом могучей сухой руки Коновер вышиб мой автомат. С разворота я двинул противнику одной ногой по кадыку, а второй в поддых. С таким же успехом можно было лупить железный шкаф. Третий тычок оказался совсем неуспешным, монстр сблокировал мою ногу и я раскатился по земле.
Когда я пытался подняться, то свалился в оглушительном сотрясении - это противник приголубил меня предплечьем по спине. А затем его носок достал мое ребро. Ослепительная вспышка боли. Вот тут каюк бы пришел, кабы я не заметил своего светящегося «напарника». Преодолев водопад, я успел отнять у него только перчатку. Монстр как раз вздернул меня за плечи, чтобы боднуть головой - видно, собирался разможить мне грудную клетку или расквасить череп. И тут моя ладонь, облаченная в потустороннюю перчатку, влетела к нему в пасть, ухватила за язык и моментально сжалась в кулак. Раздался хруст. Монстр отпустил меня, когда ударом локтя я своротил набок его вывихнутую челюсть. Я свалился прямо на свое оружие. Успел перезарядить гранатомет и выстрелить в упор. На этот раз попал. Ударная волна двинула меня, словно раскаленный сейф. Отключка и остановка мыслительного процесса.
Очнулся я уже на заре, на носилках в машине санитарного типа, которая тряслась на иракских ухабах, что непременно отдавалось в моих туго перевязанных ребрах. Затем увидел широкую спину полковника Задонского.
– Товарищ полковник, какие у нас потери?
– Один убитый, двое, нет трое, включая тебя, раненых… Хочешь, наверное, спросить про противника? То, что от него осталось, запаковано в пластиковые мешки и лежит в другой машине. Остапенку мы прикончили по твоей технологии - смешали с грязью путем взрыва. Вот уж действительно чудище из него получилось… Что за людей берут на работу в Комитет? Надо хоть проверять, не было ли у офицера в роду змеев горынычей.
– Раз у вас проверяли, значит вы не из Комитета?
– Мы - армейские врачи, - после небольшой заминки с некоторым трудом представился полковник. - Обучаем иракцев методам борьбы с инфекционными заболеваниями в воинских частях.
Действительно, об этом напоминала медицинская обстановка и прочая утварь в машине, а также белый халат полковника. Кроме того, имелась аппаратура, напоминающая лазеры. Я сразу вспомнил предположения Лизы и гарвардского парня. Уж не те ли это врачи, что «потеряли» возбудителя лихорадки "Х". Или увеличивают патогенность каких-нибудь микробов с помощью вирусов, которых перекидывают лазерным лучом?… Да, похоже, я познакомился с людьми из ГРУ.
– Понятно, кто вы такие.
– Тебе понятно, Фролов, а нам еще предстоит разбираться. Уж больно запутанная история получается. Ты вроде виноват, раз удрал, но эти-то, твои коллеги, вообще - «тушите свет». Да и американцы, скорее всего, не цэрэушники. Мы за их переговорами следили. Так разведчики не работают…
– Стойте, а где Лиза?
– Врачиха эта американско-эмигрантская? Снюхался с ней, что ли? Я ее только-только отправил на другой машине в Басру, там высадим у американского консульства. Нам она не нужна.
Я понимал, что лучше не показывать своего близкого знакомства с миссис Роузнстайн, но все-таки.
– А можно мне с ней попрощаться? Мы, как-никак, в одной комнате у Саида проживали.
Задонский опять взял небольшую паузу.
– Понятно, что отдыхали в одной кроватке… Ладно, они едва развернулись. Сейчас вызову по рации.
Примерно через минуту рыкнули тормоза, после чего меня деликатно вынесли на носилках из кабины. Рядом появилась Лиза. Ясное дело, что врачи, или кто они там, торчат за дверцей, поэтому лишнего мне не сказать.
– С пробуждением, соня, - поприветствовал я. - Спящую королевну ты сыграла убедительно. Ты бы не продрала очи, если б даже тебя целовали все батумские мужчины.
– Я несколько раз просыпалась на твоем плече там, в доме Саида, но только думала, что у меня страшный сон-кошмарик. А на кукурузном поле и сон и кошмар разлетелись при такой пальбе и взрывах. Я тебя, кстати, помогала перевязывать.
Я четко сознавал, что не увижу ее больше. Но если в первый ее отлет я выкидывал Лизу из головы, то сейчас старательно пытался запомнить до реснички, до завитка волос.
– Хорошо перевязала, миссис дорогая.
– А еще собирала то, что осталось от Коновера.
– Я все-таки лучше чем он, по крайней мере, целее.
Полковник кашлянул за дверью, намекая, что пора закругляться.
– Ты лучше и не потому, что целее. - сказала она и прикоснулась своими губами к моим. Между нами проскочила волна, и мы соединились в плоть едину, скрестились не какими-то там копулятивными органами, а душами. Правда, на одно лишь мгновение - что, впрочем, должно было пропечататься навсегда.
– Прощай, красотка. Или, вернее, до свиданья. Когда я выйду на пенсию, будем переписываться. А может, разрядка международной напряженности до последней грани дойдет, и мы даже в гости друг к другу наведаемся. Думаю, лет через двадцать ты будешь такая же ягодка.
Она повернулась и пошла куда-то - кажется, ей хотелось заплакать. Это не означает, что через несколько часов она не будет с кем-то умело кокетничать. Но сейчас Лиза понимала, что ни пенсия, ни переписка, ни гости мне не светят. Еще лучше понимал это я. В лучшем случае - трибунал и десять лет лагерей. Ну, а пока что меня аккуратно препроводили обратно в кабину. Через бортовое стекло без жадности сияло весеннее месопотамское светило по имени Шамаш, под лучами которого некогда расцвела первая цивилизация людей.
