До трех лет Ростислав сидел с нянечкой, той самой Людмилой из бюро добрых услуг, но затем она вышла замуж и уехала в Витебск вместе со своим новым мужем.

Нельзя сказать, чтобы паренек сильно переживал по этому поводу — гораздо больше переживал отец. Алексей привык к вкусной и здоровой пище, в производстве которой Людмиле не было равных. Пару раз он пытался заговорить с женщиной о дальнейшей их судьбе, но, в отличие от Ростислава, Людмила не понимала душевных иносказаний, выраженных физическими величинами, да еще в релятивистском пространстве. Встретив хорошего человека, она не без сожаления рассталась с семьей Каманиных и ушла, чтобы устроить семью собственную. Таким образом, Алексей решил пристроить ребенка в детский сад. Как-то вечером он покормил ребенка «беби-кормом» и сказал:

— Чувствую себя в положении бабушки Сергея Мироновича Кострикова. «Сережа, завтра мы идем в приют!»

— В чем дело? — оторвался от созерцания «Очевидного — невероятного» малыш. Месяц назад Алексей приобрел в «ГУМе» новый цветной телевизор.

— Да отвлекись ты от этой «Радуги»! Я насчет детского сада.

— Вот, блин! — чертыхнулся Ростик. — Ты хоть представляешь, каково мне там будет?

— Представляю! — вздохнул отец. — А ты представляешь, что мне нужно докторскую защищать в октябре?

— Представляю! — вздохнул сын.

— Не волнуйся, это очень хороший детский сад, естественно, для элиты... Конечно, тебе там будет скучно, но я уверен, что ты чего-нибудь сообразишь.

Ростислав пожал плечами (теперь у него выходило гораздо естественнее), подошел к телевизору и выключил его.

— Когда? — спросил он.

— Завтра! — ответил Алексей, окончательно проведя аналогию с бабушкой Кирова.

«Завтра» выдалось прохладное и хмурое. По всем законам природы, утренний морозец шалил в цветущих садах. Садясь в «горбатый» троллейбус типа «ТГ», малыш ворчливо спросил:

— Пап, а где наши «Жигули»?

— На техобслуживании, — буркнул Алексей, — вторую неделю мне голову морочат, гады. Сальников, видишь ли, нужных нет!

— Сталина на них нет! — подтвердил Ростислав. — Они бы эти сальники за два часа из старых онучей сделали.

— Ишь, какой прыткий! А кого в тридцать восьмом в расход пустили?

Ростислав нахмурился.

— Видишь ли, отец, в каждом моменте времени есть что-то хорошее и есть что-то плохое. Плохого почему-то всегда больше. Там стреляли, а здесь воруют.

Невесть откуда взявшийся алкаш, который стоял недалеко от них, громко икнул:

— Устами младенца глаголет истина! — возвестил он. — Необходимо срочно опохмелиться, пока он по-немецки не заговорил. Рублика не найдется, уважаемый?

Алексей торопливо всунул в заскорузлую руку пьяницы трешку, и тот, обрадованный, сиганул в открытую дверь троллейбуса.

— На галеры бы таких, — сухо прокомментировал Ростислав, — всю Россию пропили.

— Тише ты! — прошипел отец. — Тоже мне, Энди Таккер! Сейчас народ вокруг тебя соберется. Видишь, вон та бабулька уже прислушивается.

На их счастье, «двойка» вскоре подкатила к «Московской», и папа с сыном покинули транспортное средство. Во дворах находился искомый детсад, в котором Ростику предписывалось тянуть лямку аж долгих четыре года — до самой школы.

— Как подумаю об этом — повеситься охота! — признался малыш уже почти на пороге детского садика. — Целых девятнадцать лет! И все для того, чтобы пользоваться тем багажом знаний, который у меня есть уже сейчас!

— Терпи, казак, атаманом будешь, — посоветовал отец.

Ростик фыркнул.

— Мои студенты девкам говорили немного по-другому. «Терпи, коза. А то мамой будешь».

— Пошляк вы, ваше благородие! — фыркнул Алексей. — Все. Теперь никаких пошлостей, гнусностей и намеков. Ты — обычный трехлетний ребенок. Ну, может, самую малость не совсем обычный. Трехлетние дети ростом метр двадцать являются по нынешним временам редкостью. Нужно еще разъяснить, в кого ты такой высокий.

— Да я в принципе и раньше не маленький был — около метра девяносто пять. Ежов, когда со мной беседовал, на табуретку становился, ха-ха!

— Надеюсь, выше двух метров ты не будешь. Иначе загребут в баскетбол, несмотря на регалии. Ха-ха!

Их встретила директор детского сада и провела к себе в кабинет.

— Алевтина Мирославовна Гаврон! — представилась она. — Боже, какой высокий мальчик! На моей памяти таких еще не было. Не было... А ведь я работаю уже почти тридцать лет. Вы, насколько я понимаю, Каманин Алексей Михайлович? Вот и чудненько! А малыш весь в вас — такой же серьезный паренек. Красивым мужчиной будет, да? Красивым и умным! В папу.

Таким вот образом, не давая папаше и рта раскрыть, она записала их данные в журнал с ярко-салатовой обложкой, которых в канцбуме и не купишь, а затем предложила пройти с ней, дабы ознакомиться с наворотами для элитных щенков, то бишь детей.

«Скромный садик» на полторы сотни детей со скромным бассейном, спортивно-игровым залом и зимним садом с каруселями.

— У нас предполагается изучение иностранных языков, — сказала под конец экскурсии она, — выбирайте на свой вкус: испанский, английский, французский или немецкий.

— Английский — проскрипел Ростислав, знавший в совершенстве испанский, немецкий, французский, латынь и древнегреческий, — давайте на английский.

— Правильно! — удивилась директор. — Это сейчас самый популярный язык.

— Знаем мы эту популярность! — фыркнул Алексей.

«Перед Второй мировой самым популярным был немецкий, — подумал Ростик, — не в популярности дело».

Отец с сыном прошли в расположение младшей группы, где вид резвившихся карапузов поверг Ростислава в такое уныние, что он невольно дернул отца за рукав. Понимая, что его сыну отнюдь не весело, он спросил заведующую:

— А читать им дают чего-нибудь? — та поперхнулась от неожиданности.

— Простите, но в таком возрасте малыши еще не умеют читать... Картинки смотрим, знаете ли, диапозитивы всякие. По фильмоскопу сказки всякие... А разве...

— Умею немножко, — протянул мальчуган, — а вот сказки терпеть не могу.

Изможденная странными посетителями, Алевтина Мирославовна вынула из кармана рецепт, который ей вчера выписал невропатолог, и протянула его малышу.

— Ну-ка, прочитай! — скомандовала она, имея в виду написанное крупным шрифтом слово «РЕЦЕПТ». Ребенок вгляделся в корявый почерк врача и произнес:

— Ну, тазепам выписали, ну и что? Настойка пустырника... Нервишки, однако...

— Что ты наделал? — укоризненно взглянул на сына Алексей, когда обмякшее тело заведующей было пристроено на кушетке. — Латынь от кириллицы не отличаема в принципе?

Возле Алевтины Мирославовны хлопотали воспитатели. Расталкивая всех, к ней уже спешила медсестра. Вскоре в воздухе послышался характерно-отталкивающий запах нашатыря.

— Алевтина, может, «скорую» вызвать? — тревожно спрашивала завхоз.

— Какую еще «скорую»! — слабо простонала заведующая. — Машенька, там к тебе в группу малыш... Ты с ним поаккуратнее, пожалуйста... Вон тот, с мужчиной, с доктором наук Каманиным...

— Да ему бы во второй класс впору! — ужаснулась воспитательница. — Он же мне всех малышей перепугает!

— Ну что вы! — улыбнулась нянечка. — Бывают очень большие дети — мой Иванко тоже в три годика больше метра был...

— В вашем Иване, Ольга Александровна, — возразила Маша, — сейчас больше двух метров.

При этих словах Алексей вопросительно посмотрел на сына. Тот ответил недоуменным взглядом.

— Откуда я знаю! Может, порода такая...

Ты это, брат, не острословь, — шепотом предостерег отец, — маленьким детям острить не положено. Веди себя хорошо, а вечером я тебя заберу.

Смотри! Я здесь ночевать не собираюсь! — буркнул малыш. — Не сильно увлекайся там своими цепными реакциями.

К ним подошла уже оправившаяся заведующая.

У нас родители в первую неделю могут быть с детьми до полудня, — предложила она, — так что если желаете...

Спасибо, не нужно! — быстро ответил Каманин. — Мы уже договорились. Я, с вашего позволения, побежал. У меня через час консилиум в Академии наук.

Он кивнул опешившей Машеньке и так быстро исчез, что та только икнула.

— Договорились! — ворчала у себя в кабинете заведующая. — Виданное ли дело, чтобы трехлетний ребенок читал по-латыни! Мне просто необходимо что-нибудь выпить!

Она открыла висящую не стене аптечку и достала оттуда «реаниматор» — семидесятипятиграммовую бутылочку коньяка. Залпом опустошив ее, бросила пустой пузырек в урну и открыла журнал, где были записаны данные на всех детей и их родителей.

Все правильно. Ростислав Каманин, отец — доктор наук Каманин Алексей Михайлович, отцу тридцать три, ребенку три. Где же грабли? Либо ребенок вундеркинд, либо... А что либо? Вундеркинд! Алевтина Мирославовна достала из аптечки еще один «реаниматор» с абрикосовой настойкой и закрепила в себе возрожденную уверенность. Затем поцыкав зубом минут десять, поднялась и направилась в младшую группу.

— Ну, Машенька, как наш новенький? — спросила она воспитательницу.

— В туалет попросился, — шепотом ответила девушка. — Алевтина Мирославовна, а вы уверены, что ему три года?

— Вундеркинд, — икнула заведующая, — или ундервуд... нет, «Ундервуд» — это, по-моему, печатная машинка. Давай-ка без истерик. Есть документы, где говорится, что Каманину Ростиславу Алексеевичу ровно три годика, а не пять, семь или девять... Работай!

— Но ведь он не играет с другими детьми! — воскликнула Маша. — Сидит штукатурку ковыряет.

— Прекратить! Ты вот что, дай ему почитать чего... — в раздумье предложила заведующая, вспомнив слова отца мальчика, — вон хотя бы «Чиполлино».

Маша удивленно посмотрела на начальницу, но ничего не сказала. Молча достала из шкафа требуемую книгу и отнесла ее Ростиславу. Тот, насупившись, стоял коленками на стуле у окна и смотрел, как рабочие во дворе пьют пиво. Он вспомнил давно забытый привкус «Любительского» и ощутил, как его рот наполняется тягучей слюной. Решив, что его молодому растущему организму пиво вредно, он вздохнул, отвернулся и сел на стуле.

— Что такое? — поинтересовалась Машенька, заметив удрученное состояния отрока.

Тот в свою очередь оценивающе взглянул на воспитательницу. Когда-то, лет сорок назад, он бы нашел о чем поговорить с такой симпатичной девчушкой... Сейчас, правда, тоже. Только уж больно форма отличалась от содержания. Проклятая философия! Он мысленно чертыхнулся и голосом усталого биндюжника произнес:

— Попить бы!

— Компотику или соку? — осведомилась воспитательница. Платили им достаточно хорошо, чтобы отпрыски голубых кровей могли немного бы и побарствовать.

— Хорошо бы пива! — подражая голосу популярного артиста из «Бриллиантовой руки», произнес Ростислав.

Маша тоже смотрела этот фильм. Поэтому она непринужденно рассмеялась и, промурлыкав «Нет, только вина!», отправилась в столовую за соком. На коленях у паренька осталась лежать книга Джанни Родари. Господи, помоги! Уж лучше Канта читать, чем этого итальянского сказочника.

Вернулась воспитательница с высоким стаканом граммов на четыреста, полным яблочного сока.

— Ну, как себя чувствуем? Домой не хочется? Деткам страшно оставаться в первый раз без папы или мамы.

Ростислав вспомнил мрачный лубянский подвал и угрюмо кивнул. Взял у девушки тяжелый бокал и неторопливо отпил половину.

— А где, Ростик, ваша мама? — поинтересовалась Маша, напрочь забыв суровый кодекс работника закрытого учреждения. Прежде чем она успела ужаснуться своему поведению, малыш так же неторопливо допил сок, протянул ей стакан и лениво произнес:

— В Израиль укатила. Вместе с сестричкой. Мы с папой вдвоем холостякуем.

— Чего... — выдавила из себя Маша, — скажи-ка мне на милость, почему ты разговариваешь иначе, чем другие дети? Нет, не иначе, а вообще! Ты хоть с детьми играл раньше? Или тебе больше трех лет?

— Конечно! — важно сказал Ростислав. — Мне три года и три месяца. А папочка, знаете ли, со мной не сюсюкает, как, например, мама, ну хотя бы с вон той девочкой. А так как он еще и скоро станет доктором наук, то... Спросите ее... спросите ее... ну, хотя бы спросите ее, что за штуковина стоит под окном. Она скажет — «бибика». А я скажу, что это «горбатый Запорожец».

— Чего... — повторила воспитательница и осушила то, что оставалось в бокале после паренька, — что такое, не пойму... С головой что-то.

— Может, медсестру позвать? — участливо осведомился юный сорванец.

— Я тебе дам, медсестру! — шутливо замахнулась на него бокалом девушка. — Хватит мне голову морочить! А то дам кубики играть!

Ростислав посмотрел ей вслед с равнодушием сытого медведя и вновь повернулся к окну. Там рабочие снова пили пиво. Некоторые в срочном порядке посещали самый дальний закуток дворика, чтобы затем с расслабленным лицом приняться снова за любимое занятие.

«Совсем распоясался народ, — подумал Ростик, — попробовали бы они в тридцатые так работать...» Почувствовав характерную резь в низу живота, он спрыгнул с табуретки и отправился в туалет. Сняв штанишки и пустив тугую струю, он расслабился.

— Ой, какая у тебя большая пися! — пропищал рядом чей-то голосок. Повернув голову, парень увидал давешнюю девчушку, на которую указывал пальцем в качестве примера.

— Рано тебе еще о писях думать! — сказал он, важно надул щеки и, натянув штанишки, отправился назад в группу.