Глава 8

Три неслышных звонка (с двадцать седьмого по тридцатый день событий)

Топси зависла перед нами, как круглый поднос, на котором еще неизвестно, что тебе подадут. Мы шли от Фламы — так называлось светило Синеры и Тернары — к освещенной половине планеты, и пилот голосом скомандовал финиш-цикл. Комп-дублер команду принял. Я остановил водилу:

— Ты куда собрался?

— На военную площадку, меня уже ведут.

Но это меня не устраивало.

— Отстройся, — попросил я, — и уйди в тень.

— Что вдруг так?

— Знаешь, береженого бог бережет.

— Пережженного бог пережжет, — повторил он с усмешкой, искажая. — Где же тебя ждут?

— Мне надо туда, где не ждут, — пояснил я. — И где потемнее.

Я уже успел понять, что в полушарии, где находился Топсимар, сейчас начиналась ночь, и это меня вполне устраивало.

— Ты интересный индивид, -сказал он. — А где я там сяду — подумал?

— Тут думать положено тебе, за это деньги получаешь, — высказал я мою точку зрения. — Ты что — не можешь уронить меня хотя бы в воду — там, где я укажу?

Он помолчал, но я легко прочитал те слова, что возникали сейчас в его сознании, и едва не покраснел. Когда эта безмолвная тирада закончилась, он нарушил тишину:

— Ладно — покажи, куда тебе.

Это я успел решить заранее. Конечно, сейчас я мог выступать и как лицо официальное: посол Симоны на Серпе, подтверждения у меня были с собой, да и если бы кто-нибудь захотел запросить Федеральный реестр, ему ответили бы то же самое: по конвенционному времени еще и полсуток не минуло с тех пор, как я покинул посольство — слишком мало для кадровых реформ. Это если говорить об официальной стороне дела. А что касается оперативной — вневремянка все равно оставалась самой быстрой, так что на всех трех площадках Топси меня могли уже поджидать, держа в руках вовсе не белые лилии. Я, как человек скромный, был против всякой помпы, а больше всего — против приветственных салютов, когда стреляют не в небо, а в тебя. И решил появиться на Топси так же незаметно, как и исчез с нее.

— Вот, — показал я место на дисплее ориентации. — Остров Топсимар. Там сейчас как раз собаки воют на звезды.

У него уже успел сложиться план:

— Плаваешь хорошо?

— На милю-другую хватает. Но мне и багаж нужно сберечь.

Багажа у меня было немного, главное в нем составляла моя неизменная сумка, хотя и понесшая после Вериги некоторые потери. Я мог достаточно долго проплыть сам, с сумкой это было бы куда сложнее. Я объяснил это пилоту, пока кораблик, прервав связь с диспетчерской на Топси, плавно огибал планету на высоте примерно тысячи метров и уже приближался к длинному конусу топсийской тени.

Он пожал плечами:

— Ладно, пожертвую капсулой — авось не потребуют возмещения стоимости.

— В случае чего, — утешил я, — найдешь меня на Теллусе — возмещу убыток.

— Когда я еще попаду туда, — проворчал он. — Ладно, иди, упаковывайся. На все про все — десять минут, потом меня начнут искать в визиры и принудительно сажать — а этого я никогда не любил.

Я выразил полное с ним согласие.

В кабельтове от берега я затопил капсулу и остальной путь проплыл, таща сумку на буксире, она была герметичной и держалась на поверхности уверенно. Вышел на берег, внимательно оглядел прилегающее пространство. Впечатление было благоприятным. Разделся, выжал тряпки, снова надел, включил подогрев. Пока обсыхал — успел сориентироваться. До Абердоха было примерно с час ходьбы по берегу, однако подсознание просигналило мне, что туда сейчас идти не надо. Впрочем, я и сам полагал так: чем меньше народу будет знать о моем присутствии на Топсимаре, тем спокойнее проживу. А войти в Рынок ни схимник, ни кто-нибудь еще мне помочь никак не мог. Вся надежда оставалась на себя, любимого.

Я решил: несколько часов отдохну, оценю перспективу, настроюсь на работу. Ближе к утру — подберусь плотнее к городу и на зорьке войду — в час, когда на улицах должно уже появиться некоторое количество народа и я не буду привлекать внимание заканчивающих смену ночных патрулей. На Серпе, в те немногие часы, которыми я мог там располагать в своих интересах, я успел хорошо загрузить мой мик, и теперь без труда вытащил план города Топсимара. Нашел на нем Рынок. Изображение оказалось со странностями: четко был обозначен периметр объекта, но что находилось внутри очерченной, достаточно большой площади, оставалось совершенно непроработанным. Просто белое пятно. Однако я и не ожидал, откровенно говоря, что мне поднесут все на блюдечке, а если бы так случилось — у меня непременно возникли бы подозрения насчет бесплатного сыра и того устройства, в котором только и можно на него рассчитывать.

Иными словами, все было в порядке— насколько вообще могло быть.

Я ушел с берега в заросли, никем здесь, похоже, и никогда не культивировавшиеся. Нашел местечко поудобнее и поукромнее. Багаж распаковывать не стал, просто подстелил веток — они, к счастью, были без шипов, — лег и, перед тем как уснуть, принялся набирать энергию из великого Простора, уверенный в том, что завтра вся она мне понадобится — и хорошо еще, если ее хватит.

Топсимар оказался небольшим островом, и наутро, свежий и бодрый, я пешком без труда добрался до тракта, что соединял городскую заставу с портом, куда причаливали катера с космодрома, и спокойно прошел внешний контроль. У меня не было с собой ничего недозволенного, а выглядел я так же, как и большинство обитателей острова, живших за пределами города. А я и не должен был смотреться приезжим.

Я шагал и, не поворачивая головы, с любопытством разглядывал открывавшуюся передо мной картину.

Можно было сразу же прийти к важному выводу: наши хронофизики — и теоретики, и прикладники — совершенно зря тратят время и деньги на создание аппаратов, способных улетать в прошлое. Достаточно взять билет до Топсимара — и сотни лет как не бывало, а может, даже и полутораста. Минимальный расход и полный эффект.

При взгляде на улицу, на которой я оказался, ничего другого и нельзя было подумать. Неширокий асфальтированный проезд, с обеих сторон обставленный домами, построенными, без сомнения, в одно и то же время и по одним и тем же проектам — фасадами к проезжей части, с застекленными окнами (похоже, о силовой пленке — энергетическом экране, незримом, непроницаемом и невзламываемом, уже сотню лет как заменившем стекла в домах всех цивилизованных миров, здесь и не слыхивали), с покатыми крышами, на которые не сесть никакому агралету, даже миниатюрной «двойке», приподнятые тротуары, столбы с фонарями: верный признак того, что светящийся воздух сюда еще не добрался — а ведь на Теллусе казалось, что он был всегда, многие думали даже, что это — природное свойство воздуха: светиться в темноте, хотя на деле то была чистая технология. Вперемежку со столбами, через неравные промежутки, в узких загородках поднимались пыльные деревья — то завезенные тополя и липы, то туземные — те самые, с нетопырьими крыльями голубоватого оттенка. Да, наверное, лет полтораста тому назад и земные городки (не столицы, конечно) выглядели так, точнее — новопостроенные городки, потому что у старых была своя история, отраженная в архитектуре. Здесь же все началось, по историческим меркам, только сегодня утром. У меня возникло даже сомнение: в самом ли деле в таком захолустье найдется то, за чем я прилетел? Однако все, что я видел, было скорее всего лишь мимикрией, так что разочаровываться, пожалуй, пока не стоило. Тем более что напряженность пси-поля была тут куда выше, чем следовало бы в таком вот полусонном городке. Нет, похоже, я прибыл все-таки по назначению.

Оставалось лишь добраться до пресловутого Рынка. Разработать маршрут во всех подробностях мне помог накануне мой обновленный мик, маршрут был весьма простым, и можно было двигаться совершенно уверенно, без расспросов; они наверняка привлекли бы излишнее внимание. Мимо проехал скользобус, на лобовом стекле его я увидел таблицу: «Гавань — Рынок». Пассажиров в нем было немного. Но останавливать его я не стал, лишь двинулся в том же направлении. На самом деле город был не таким уж большим, скорее маленьким, а если хочешь подойти к цели, не очень бросаясь в глаза, то лучшего транспорта, чем своя пара ног, придумать просто нельзя.

То, что называлось здесь (и на самом деле было) Рынком, можно было заметить уже издалека. Миновать его, не обратив внимания, не удалось бы и самому ненаблюдательному путнику.

На первый взгляд это никак не могло быть обычным рынком, таким, как те, что действовали на Теллусе и по сей день: привозной рынок — самая, наверное, консервативная структура в экономике любой эпохи. Но тот, перед которым я сейчас оказался, отличался от продуктового или вещевого торжища столь же разительно, как рознится звездный корабль от двухвесельной прогулочной лодочки. Вместо ларьков, где за прилавками восседают торговцы, вместо предлагающихся вниманию покупателей товаров дорога привела меня к непроницаемому не только для взгляда, высокому — метров шести — металлическому, тускло отблескивавшему забору, за которым увидеть нельзя было совершенно ничего. Конечно, возвышайся за ним современной архитектуры офисные башни, над которыми реяли бы государственные флаги разных миров Федерации, я бы их увидел, именно так мне Рынок и представлялся, когда я думал о нем. Но на деле подробности наверняка можно будет увидеть, лишь пройдя в ворота, чьи створки даже своим видом вызывали представление о непреодолимости. Створки были сейчас наглухо закрыты, и даже подъезд к ним перегораживался шлагбаумом, возле которого дежурили два охранника в серой униформе, вовсе не скрывавшие, но, напротив, как бы с удовольствием демонстрировавшие свое вооружение. Таким вот оказалось то, что на плане обозначалось, как периметр, заключавший в себе неизвестно что.

Для пешеходов рядом с воротами виднелась дверца, что вела не прямо во двор (хотя назвать это двором язык как-то не поворачивался), а в небольшое строение — то была, надо полагать, проходная. Перед дверцей охраны не было, но я не сомневался, что внутри окажется более чем достаточно. Нет, просочиться тут если и было возможно, то лишь после тщательной подготовки, требовавшей времени. Я же был ограничен не только в деньгах, но и в том, что является в цивилизованном мире их эквивалентом.

Может быть, я еще помешкал бы в поисках самого спокойного способа проникнуть внутрь, не поднимая лишнего шума. Но стоило мне замедлить шаг, как тут же зачесалось между лопатками и застучало в затылке, вот, значит, как. Глянул третьим глазом; так и есть. На пустынной улочке виднелся сперва только один человек — метрах в тридцати от меня, он все быстрее переставлял ноги, сокращая расстояние между нами. Я видел, как правая рука его скользнула в карман мешковатого пиджака. Может быть, в поисках курева, конечно, — но я в это не поверил. Тут же из подворотни на противоположной стороне улицы вывернулся еще один, они обменялись мгновенными взглядами. Интересно, что предпримут привратники, если я через пару секунд упаду тут, перед ними, на пыльные плиты, получив в спину одну, а то и две стрелы? Да ничего не станут делать: это еще не территория их ответственности. Хотя… Нет, стрелять тут, пожалуй, в меня не будут: хотят, похоже, взять теплым. Так я заключил, увидев, что впереди, очень недалеко, возникло еще двое и двинулись ко мне. Все четверо были чем-то похожи друг на друга: примерно одного возраста, телосложения, с одним и тем же выражением на лицах: немного азарта и бесконечная уверенность в себе. Очень знакомо, очень. Если возникнет схватка, даже в самом лучшем случае мне без потерь не выйти. А сейчас, на пороге цели, всякая потеря была бы и вовсе обидной. На раздумья не осталось ни секунды. Если уж схватка — то пусть она случится в ограниченном пространстве, в узости, где численность будет скорее мешать им, чем помогать, да к тому же на территории Рынка его люди вынуждены будут вмешаться…

Я распахнул дверь в проходную не рывком, но и не робко, сантиметр за сантиметром, а совершенно естественным движением — как вы входите в свою квартиру. Шагнул и, совершенно естественно остановившись на мгновение, нашарил за спиной задвижку, на чью помощь рассчитывал заранее. Она сработала бесшумно. Теперь сюда можно ворваться, лишь взломав дверь — а это требует времени и сопровождается шумом. Очень хорошо.

Согласно давнему прогнозу Абердоха сейчас меня должны были задержать и подвергнуть всяческим расспросам и анализам. Я полагал, что готов пройти любые проверки, и приготовил уже тот документ, подтверждающий мой статус — личную карточку с соответствующими записями, — который считал самой большой ценностью, приобретенной на Серпе. Но на деле пришлось действовать совершенно иначе.

Охранники тут если и были, то, во всяком случае, не в том помещении, в котором я оказался. Передо мной была лишь стойка, как в самом заурядном присутственном месте, горизонтальная доска, пусть и хорошо отполированная, часть которой могла откидываться на петлях, открывая проход к двери в задней стене, сплошь прозрачной (хотя вряд ли то было простое стекло), что была позади и вела во внутреннее пространство. В тот самый миг, когда я входил в помещение, через ту — противоположную — дверцу какой-то человек уже вступил на территорию Рынка. Задержавшись на полсекунды, я проводил взглядом его удалявшуюся спину. Двигался он странно: вытянув перед собой руки, делал маленькие, осторожные шажки, словно пробирался в полной темноте по совершенно незнакомой местности, к тому же он вертел головой так, словно старался уловить направление на источник какого-то звука, который, видимо, до него доносился, хотя тут не было слышно ничего. Странным был и характер его движения: сделав два-три шага, он вдруг останавливался, делал шаг в сторону, поворачивался и шел в новом направлении, но через очередную пару шажков снова делал шаг-другой в сторону, словно исполнял танец со сложным рисунком. Больше сквозь стену не удалось увидеть ровно ничего, кроме другого забора, не столь, правда, высокого, как внешний. Я понял, что свой товар на Рынке оберегали очень серьезно. Человек же, заключил я, был почему-то немного не в себе, думать о его состоянии дальше было некогда.

Чтобы и мне пройти туда, где только что оказался увиденный мною человек, нужно было получить согласие молодой дамы в форме того же цвета, что и у привратников. Выражение лица дамы было неприступно-строгим. На нем так и читалось: «Нет, только через мой труп!..»

Однако голос ее, когда она заговорила, оказался спокойным и даже приятно-мелодичным:

— Вы хотите пройти на территорию Рынка?

— Иначе я не оказался бы здесь, — ответил я, стараясь улыбнуться как можно очаровательнее. Однако моя улыбка на нее, похоже, ничуть не подействовала.

— Но у вас нет пропуска.

Это был не вопрос, а всего лишь признание факта.

— Увы.

— Вас кто-нибудь ожидает? Вас приглашали? Или вы пришли по собственному почину? У вас есть нечто, что может заинтересовать Рынок?

— Вот именно. По собственному. И у меня есть.

Вообще разговаривать с нею надо было совершенно не так, не сухо и отрывисто. Я бы смог и иначе, но беда была в том, что все мое внимание с задачи проникновения непроизвольно переключилось на другую. А именно — на того человека, который только что исчез из поля моего зрения где-то на территории Рынка.

Причиной оказалось то, что я узнал его. Несомненно и точно. Я узнал бы его днем и ночью, под любым углом зрения, если бы даже мне показали всего лишь его ступни.

Потому, что это был все тот же Верига. И его появление здесь не сулило мне ничего доброго.

Конечно, очень приятно было бы подумать, что он возник тут случайно. По какой-то причине, не имеющей ни малейшего отношения к моим делам.

Но опыт давно уже приучил меня к мысли: вера в случайности — один из способов достаточно быстро нарваться на неприятности, в том числе самые большие.

Он оказался здесь потому, что тут же был — должен был быть — и я.

Мало того. Когда я входил, он как раз покидал проходную. Но, приближаясь к калитке, я не видел, чтобы он входил. Следовательно — находился здесь. Что было ему тут делать, если не разговаривать о чем-то с этой милой дамой?

Конечно, разговор их — теоретически — мог и не иметь никакого отношения ко мне. Но я не имел права так думать.

Значит, она так или иначе работает — или будет работать на него. Сама, может быть, того не предполагая. Да и в самом деле: что такого, если она пообещала, допустим, сообщить, к кому и с чем таким я направился.

Для этого он должен был, находясь здесь, следить за подходом к Рынку. И лишь увидев меня, мог сказать: ему нужно знать о том человеке, который вот сейчас войдет и попросит пропустить его внутрь.

Верига мог даже представиться работником какой-то из Служб, чьи просьбы считаются обязательными для выполнения. Я не сомневался в том, что он мог располагать любыми документами, какие оказались бы нужными.

Все это приводило к одному выводу: я не могу быть откровенным с этой женщиной за стойкой, несмотря на то что сама она могла оказаться самым порядочным человеком на острове.

— В таком случае — с какой целью?.. — продолжала свой допрос она.

Я не стал скрывать:

— Хочу устроиться здесь на работу.

В ее голосе прозвучали неприязненные нотки:

— Это делается не так. Свои услуги предлагают нам по связи. И если ваши предложения заинтересуют администрацию, вас пригласят на собеседование. Запишете номер?

— Непременно. Однако, кроме того, у меня есть и кое-что, что может оказаться полезным…

— Базар начинается в полдень. А сейчас…

— Только девять. Понимаю, слишком рано.

— Приходите в полдень. Тогда вы найдете здесь консультанта. Он сделает предварительную оценку… — Глядя на меня, она улыбнулась: — У нас не торгуют чем попало. Отбор необходим. Иначе базар захватил бы весь остров, и то места не хватило бы. Всего доброго.

Такое пренебрежение меня даже обидело. Что я, в самом деле, — первый встречный? Уличный мальчишка?

Но с обидой я уж как-нибудь справился бы. Сейчас главным было не мое самолюбие, но вещь, куда более важная: моя безопасность.

Я мог, конечно, выйти и к полудню заявиться снова.

Но до этого полудня могло произойти какое-то количество событий, очень неприятных для меня.

Все упиралось опять-таки в Веригу. Он ждет меня где-то тут, на рыночной территории. Но здесь я буду находиться в большей безопасности, чем в любом другом месте острова. Если тут установлена вполне достойная уважения внешняя охрана, то внутри за порядком наверняка следят еще более внимательно. Верига тут — я был уверен в этом — такой же чужой, как и я, — иначе ему не пришлось бы караулить меня у входа. У Рынка ко мне пока еще не могло быть никаких претензий. Как только я войду, я окажусь как бы под его защитой. А стоит мне выйти на улицу — и в следующее же мгновение я смогу подвергнуться самой неожиданной атаке. В том, что арсенал Вериги — или тех, кто им командовал, — достаточно богат, я уже нимало не сомневался.

Итак, нужно было любым способом зацепиться за Рынок.

— Минутку, — сказал я. — Тут у вас есть человек, который хотя и не приглашал меня, но, думаю, не откажется принять, если узнает, что я нахожусь здесь.

Я ожидал, что она удивится. Но на Рынке, похоже, ко всему привыкли.

— Может быть, и не откажется. Это легко проверить. Если вы назовете его имя…

— Нет ничего легче. Повидж.

— Повидж, так. Под каким он флагом — вам известно?

Под флагом. Что бы это могло означать? Ляпну наугад, будь что будет.

— Под флагом Теллуса.

— Прекрасно, — сказала она таким тоном, какой куда больше подошел бы к «Как неприлично!».

На клавиатуре перед собой она набрала номер.

— Мистер Повидж? К вам посетитель, который полагает…

Она умолкла: видимо, ее прервали. Подняла взгляд на меня.

— Как вам угодно назваться? Ответ был у меня готов заранее:

— Теллурианин — Чрезвычайный и Полномочный Посол мира Симоны в мире Серпы.

Она нимало не удивилась. Повторила услышанное в микрофон. Выключила связь и сказала мне:

— Вас примут.

— Я могу пройти?

— Да. Нет-нет, не сюда. Левая дверь. Там вас зафиксируют. А затем дадут маршрут. После этого сможете увидеться с вашим знакомым.

Ага, понятно. Фиксация: ЛК, дакто, глаза, рост, вес, группа крови, голосовая карта и еще сорок бочек арестантов…

— Это что — для всех такой порядок? Или только для прибывших с Теллуса?

— Нет, не для всех. Только для тех, у кого нет пропусков.

— Ну что же: надо — значит, надо…

А она, похоже, мягкая. Податливая. Легко внушаемая. С их стороны это — недосмотр. На контроле должен сидеть человек с отличной защитой и прочими способностями. Однако если подумать — человек с такими возможностями не пойдет сидеть на проходной. Найдет им лучшее применение.

Ты поддалась. Ты моя. У меня все в порядке, сейчас ты пропустишь меня и не сделаешь никакой отметки об этом. И сразу же забудешь. Ни слова не скажешь тому, кто только что спрашивал обо мне. Ты меня не знаешь, никогда не видела и не слышала…

— Проходите же, — сказала она устало. — Чего вы еще ждете?

Я прошел.

И сразу же остановился. Потому что идти — показалось мне — было некуда.

Я растерялся.

Дело было в том, что, выйдя и позволив двери затвориться за моей спиной, я сразу полностью утратил способность что-либо видеть.

Я оказался в густом, плотном, непроницаемом для взгляда тумане, вмиг окружившем меня со всех сторон. Я испытал мгновенное головокружение, а когда оно прошло — почувствовал, что больше не знаю, с какой стороны я пришел и куда надо мне направляться.

Теперь стало понятно, зачем нужен был маршрут, которым меня должны были снабдить после регистрации. Я пренебрег их помощью и был наказан.

Ясным стало и то, почему Верига, выйдя из проходной, двигался так странно. Тогда я подумал было, что он то ли болен, то ли крепко выпил. Но сейчас понял: выйдя, он оказался в таком же тумане, в каком находился я в эти мгновения. Понятно было, что туман этот существовал только для меня — как раньше для него: из проходной я наверняка был виден сейчас так же ясно, как сам я оттуда видел Веригу, наверное, и за мной кто-то наблюдал сейчас с немалым интересом.

Но я брести наугад не собирался. Предпочел остаться в неподвижности ровно столько, сколько понадобилось для приведения в действие третьего глаза, абсолютного зрения.

Когда он заработал, туман перестал быть видимым. Но от этого мне стало ничуть не легче. Потому что вместо него я увидел нечто другое. А именно — стены. Но вовсе не тот внутренний забор, какой наблюдался из проходной. Я оказался вдруг в каком-то коридоре, узком и низком, который в трех шагах впереди упирался в стену — и оттуда отходили (как я убедился, сделав эти три шага) два новых точно таких же коридора: направо и налево. Ыцы его мать, подумал я, вот еще новости. Вероятно, в этом же месте оказался и Верига несколькими минутами раньше, в этом же лабиринте, он тогда двинулся, помнилось, вправо: пойду налево, чтобы не натолкнуться на него в столь непонятной обстановке. Я свернул налево и сделал еще три медленных шага, тем временем соображая: стены были наверняка виртуальными, иначе я видел бы их, разговаривая с девицей на проходной. Если так, — то существовал способ передвигаться в этом пространстве, не следуя за всеми изгибами квазилабиринта, но по реальной прямой. Нужно было только понять, каким способом разрушить эту виртуальность, то есть не ее, конечно, но мое восприятие ее как реальности. Виртуальность… Но воспринимать виртуальность можно лишь одним способом: через мой мик. И только влияя на него каким-то образом, заставляя подменять мое восприятие мира компьютерным, можно поставить меня в такое вот положение. Ничего не поделать: всякое преимущество, какое у тебя возникает, непременно компенсируется повышением твоей же уязвимости — если только не принять своевременных мер по защите от чужой воли.

Я не принял своевременно, однако это не означало, что не надо сделать этого хотя бы сию минуту. Я сделал: приказал мику на какое-то время засохнуть. Было опасение, что он вообще не захочет мне подчиниться; но связь моя с ним оказалась достаточно крепкой. Мик выключился — и стены вокруг меня растаяли мгновенно, как будто их никогда и не существовало. И я смог наконец осмотреться по-настоящему, чтобы вновь почувствовать себя обитающим в реальном мире — сколь бы неприятным он ни бывал иногда.

Я обнаружил себя почему-то уже внутри второй, внутренней стены. И передо мною (а равным образом справа, слева и сзади) не оказалось ничего, что заслуживало бы хоть малейшего внимания. Никакого Рынка. Хотя бы самой заурядной барахолки. Никаких дорог. Ни одного строения. Словом — ни малейшего намека на то, что же делать и куда двигаться дальше.

Очень весело, слов нет.

Но я уже понимал, что и это — всего лишь видимость. Пусть и не виртуальная. Этот громадный пустырь передо мною, поросший высокой жесткой желтеющей травой неизвестных названий, — всего только маска, за — или под которой скрывается подлинное лицо этого места, называемого просто Рынок.

На моем уровне, как уже сказано, не было ничего. Наверху — в этом я убедился очень быстро — одно лишь небо с некоторой добавкой облаков, плававших в нем, как мухи в супе. Вывод мог быть лишь один: то, что я искал, помещалось где-то внизу.

Пришлось снова прибегнуть к помощи третьего глаза.

Он очень быстро подсказал мне, в каком направлении нужно двигаться. И я пошел.

Больше никаких помех не возникало. Я подошел к точке, указанной мне третьим глазом и ничем не отличавшейся от окружающего меня унылого пространства. Остановился, готовый ждать.

Но не пришлось. Земля, на которой я стоял, — точнее, круглая, диаметром метра в два, часть ее поверхности без всякого предупреждения стала уходить вниз, унося меня туда, куда я и стремился попасть — хотя и не без некоторого страха перед предстоящим. Я опустился метра на три, площадка остановилась, предоставляя мне возможность войти в кабину, ничем не отличавшуюся от нормального лифта. Кнопок было десятка три, но часть из них показалась мне странной: стрелки на них указывали не вниз-вверх, а в стороны. Похоже, здесь любили заставлять людей сворачивать туда-сюда. Мне они, однако, не понадобились: я не успел еще решить, какой же из них воспользоваться, как дверца скользнула на место и сразу же кабина ухнула вниз.

Спускаясь, я отсчитывал секунды, скорость снижения определил сразу же — она соответствовала скоростному лифту. Замедление началось через четыре двадцать пять, когда кабина остановилась, я успел отсчитать четыре сорок. Дверца распахнулась, и я шагнул в неизвестность.

Неизвестность оказалась круглой, с невысоким — метра два с половиной — потолком, скрытым достаточно ярким освещением и полукруглым барьером, который ограждал не двух парней в форме и с дистантами на боку от меня, но скорее меня от них: барьер охватывал небольшую площадку, на которую попадал любой, вышедший из лифта. Он был совершенно прозрачен, верх его упирался в потолок, так что барьером его можно было назвать чисто условно. Кроме охраны, в круглом помещении не было никого и ничего — только уходившие в четырех направлениях коридоры, широкие и тоже светлые. Я остановился, ожидая какого-то продолжения.

Оно последовало немедленно. Один из парней спокойно смотрел на меня, ожидая, пока закончится сканирование на предмет обнаружения оружия и других свидетельств дурных намерений. У меня ни инструментов для убийства, ни даже самих дурных намерений не было, так что я выказывал не меньшее спокойствие, чем постовой. Другой парень, внимательно глядевший на дисплей, кивнул и шевельнул губами — наверное, произнес что-то вроде «Порядок» или «Чисто»: за барьер звуки не проникали. После этого наблюдавший меня в свою очередь кивнул. К тому времени я успел уже просмотреть скрытую от поверхностного взгляда механику загородки — и, получив разрешение, приложил ладонь туда, куда и надо было, чтобы преграда разделилась на две половины, разъехавшиеся ровно настолько, чтобы я мог пройти, не поворачиваясь боком. Я не замедлил воспользоваться открывшейся возможностью.

Когда я оказался прямо перед вооруженной парочкой, тот из них, что смотрел на дисплей, движением руки остановил меня и сказал в пространство, а вернее — в невидимый мне микрофон:

— Фиксируется вход. Прибыл субэмиссар с Теллуса. Наш номер: шестнадцать — восемь троек — два.

Видимо, в ответ ему что-то сказали, судя по тому, что он помолчал секунду-другую, потом обратился уже ко мне:

— К кому?

У меня мог быть единственный ответ:

— Повидж.

— Повидж, — повторил он и опять послушал. Подтвердил:

— Понял.

И вновь адресовался ко мне:

— Чего же ты через анус лезешь?

Ответил не я, а второй охранник:

— День же не начался еще — куда же ему? Гремучка еще выключена.

— А, верно. Третий коридор (он указал пальцем, хотя над входом и так виднелась большая и яркая цифра), сотню метров на восток, за вторым мостом — круто направо, и читай рекламу. Читать там у вас еще учат?

— Только особо выдающихся, — ответил я. — Вот как я, например.

И нырнул в указанный мне коридор, стремясь побыстрее скрыться с глаз.

Исчезнуть поскорее заставило меня четкое понимание того, что со мной что-то было не так. Произошла какая-то накладка. В мою пользу. Пока. Меня приняли за кого-то, кем я, по моему глубокому убеждению, не был. За какого-то субэмиссара с Теллуса; с Теллуса я действительно был, но все прочее относилось к кому-то другому. Благодаря этой ошибке меня впустили без малейших осложнений — а ведь они непременно должны были быть. Конечно, полагал я, я бы из них выпутался, и тогда у меня возникло бы приятное ощущение того, что все в порядке. Но их не было, а подобные удачи (подсказывал опыт) достаточно быстро превращаются в свою противоположность, и уж тогда выкручиваться бывает куда труднее. Однако выхода у меня не было: не сообщать же вахтенным, приятно улыбаясь: «Ребята, вы ошиблись и приняли меня за кого-то другого, на самом деле я вовсе не ваш, я только собираюсь записаться в мушкетеры». Это было бы уже крайним проявлением идиотизма, я же полагал, что такого уровня еще не достиг — хотя все чаще стало казаться, что нахожусь где-то, совсем уже недалеко от этой вершины. Так или иначе, мне нужно было определиться в этой среде как можно быстрее: сейчас рабочее время еще не началось, людей не видно было, а если и были немногие, то они сидели где-то в своих норках. Постовой, как я подумал, скорее всего докладывал о моем прибытии не какому-то действующему лицу, но просто компьютеру — для статистики, недаром он сказал, что визит фиксируется. Но вот персонал приступит к работе, записи просмотрят — и кто-то быстро докопается до ошибки, потому что субэмиссара ли, или кого угодно другого с моей антропометрией у них нет и быть не может. И к той минуте было бы хорошо найти здесь какую-то зацепку посерьезнее.

Конечно, прибудь я сюда, как все люди, желающие предложить свои услуги, мое положение оказалось бы по меньшей мере хотя бы легальным. Да я ведь и хотел войти в Рынок именно так. Но я испугался Вериги. Перед собой мне нечего было стыдиться: я именно испугался. Не только потому, что он вцепился в меня, как клещ, но и потому главным образом, что для меня оставалось непонятным — каким образом он отслеживает меня, безошибочно переносится за мной из одного мира в другой — даже тогда, когда я и сам не знаю, где окажусь через день или через минуту. Это пахло, какой-то чертовщиной. А чертовщины я не люблю. Я понимал, что, уж коли он оказался здесь и преследует меня уже по-зрячему, то прекрасно понимает, каким путем я собираюсь воспользоваться, чтобы попасть на Рынок: легальным, разумеется. Но этот путь для меня закрылся, когда я не пошел на регистрацию, но применил на проходной насилие и пустился, как говорится, во все тяжкие…

Размышления такого рода не мешали мне, идя по коридору, внимательно разглядывать все, что попадалось по дороге, и аккуратно укладывать увиденное на полочки памяти. Попадалось не так уж много, но кое-что все же было. Коридоры поуже этого, отходившие в стороны через каждые десять, иногда и пятнадцать метров, узкие дверцы (я насчитал их три) с кнопками и стрелками вверх-вниз: видимо, какие-то лифты местного значения. Возле входов в коридоры (хотя и не во все) попадались поясняющие таблички, некоторые показались мне интересными. «Отдел заказов нейтрализации», например, или «Сектор сбыта инфоутиля».

Меня это, откровенно говоря, не очень интересовало. Важнее показалось другое: уровень напряженности тонких полей был тут не выше, чем в городе за пределами Рынка. А это, я уверен, свидетельствовало о том, что товары, служившие тут предметом купли-продажи, на самом деле находились где-то в другом месте. Товары эти, по самой своей сущности, должны были быть настолько богаты энергией, неизбежно тратившейся на их создание и сохранение, что даже через десятки лет продолжали мощно излучать в тонком диапазоне. А я не ощущал ничего подобного. Ну что же: чего-то такого следовало ожидать, доступ к товарам такого рода и должен был оказаться достаточно затрудненным.

…Потом поперечные коридоры кончились, почти сразу начались двери — без табличек, но с небольшими изображениями государственных флагов и гербов некоторых миров Федерации — не самых значительных, впрочем, — а также с номерами. С последними была какая-то несуразица: после номера 1016 следовал почему-то 617-й, а напротив оказалось помещение под номером 234. Кажется, все было задумано для того, чтобы сбить новичка с толку. Я шагал, ожидая, когда начнутся обещанные мне мосты, когда — сотня метров, которые мне надлежало пройти, кончилась, коридор уперся в невысокую — о двенадцати ступенях — лестницу, пришлось подняться. Наверху оказался еще один поперечный коридор — широкий, и по его полу, к моему удивлению, шли рельсы, ширина колеи была сантиметров пятьдесят. Затем начался спуск, двадцать ступенек, и коридор продолжился. Надо полагать, я преодолел первый мост.

Пришлось идти дальше. Не помешало бы обзавестись коридорным скользунчиком (один такой я заметил вдалеке в одном из поперечных коридоров, но быстро справился с искушением воспользоваться им), но мне такого не полагалось. Пока, во всяком случае. Возникали и другие соблазны: например, пользуясь отсутствием персонала, свернуть с предписанного маршрута, пробежаться направо и налево, а может, еще и вверх-вниз. Но и это я отверг, покосившись на перископы соглядатаев, слегка выступая из стены под самым потолком, они, плавно поворачиваясь, исправно передавали меня друг другу, так что каждый мой шаг запечатлевался для потомства. Не нужно лишнего риска, уговаривал я себя, здесь и неизбежного наверняка будет больше, чем мне хотелось бы.

Я уже миновал входы в архивный отдел, в сектор завещаний, еще в один сектор — неликвидной информации, когда передо мною возник и второй мостик и снова пришлось преодолевать ступеньки. На этот раз наверху рельсов не оказалось; колея пролегала по нижнему коридору, над которым мостик и был перекинут. В общем, хозяйство тут было, судя по всему, серьезным и весьма разветвленным, так что я начал уже сомневаться: смогу ли разобраться в нем за то небольшое время, какое у меня еще оставалось, если даже никто не попытается помешать мне; но на это я надеялся меньше всего.

Сойдя с мостика, я, как и было велено, свернул круто направо. Круто — потому что в этом месте начинались сразу два коридора, удалявшиеся под разными углами. В этом коридоре двери располагались теснее друг к другу, чем в начале моего пути, а кроме того, на них были и таблички с именами, вероятно, их и имел в виду охранник, говоря о рекламе, которую надо было читать. Я шел, читая, пока не почувствовал, что пришла наконец пора остановиться. И очень кстати: похоже, что рабочий день начался, и коридоры, только что пустые, вдруг как-то сразу заполнились людьми. Защелкали двери, зазвучали приветствия, где-то уже заверещала аппаратура связи, кто-то промчался по коридору на минисколе — закрутилась жизнь.

Но почему-то у меня Рынок даже в этот час, как ни странно, пробудил скорее мысли об упадке и бедности, чем о коммерческом успехе. Незаметно было никакого наплыва покупателей, вот, вероятно, в чем была причина: судя по табличкам, все покупали и продавали — но кому же? Обширная комната, вывеска у которой говорила о том, что предназначена та была для ожидающих приглашения покупателей, оставалась пустой, если не считать единственного затерявшегося на ее просторе человека, возраст которого показался мне перевалившим за сотню лет, именно в прошлом веке на Теллусе, да и не только, были в моде такие бороды. И хотя он уселся на длинный диван только что, на моих глазах, вид у него был такой, словно он и ждал тут уже не менее столетия. Возможно, потому, что глаза его источали, казалось, устойчивую тоску старины. Впрочем, здесь был другой монастырь с другим, своим уставом; как знать — может быть, здесь царила мода на вымирающие поколения.

Вот таким неуместным размышлениям я предавался, пока шагал по этому коридору, разглядывая здания и вывески, да и, остановившись перед нужной дверью, не сразу загнал их в задние чуланы рассудка. Поднимаясь по ступенькам, я безошибочно ощущал, что меня внимательно рассматривают, хотя как раз тут никакого видеожучка не было заметно, да и взгляд, который я чувствовал на себе, был специфическим: то было сканирование третьим глазом. Но и к этому следовало быть готовым заранее; я был.

На стене, рядом с дверью, была укреплена белая металлическая табличка, на которой литерами кириллицы было начертано:

М. X. ПОВИДЖ Покупка. Продажа

То же самое (впрочем, это скорее догадка) было повторено еще на нескольких языках с использованием латинского, еврейского и арабского алфавитов. Похоже, дело у моего земляка было поставлено на широкую ногу.

Остановившись и передохнув секунду-другую, я без колебаний протянул руку, чтобы нажать на кнопку звонка или чего-то другого, докладывающего о посетителе. Прошла секунда, другая, потом прозвучало несколько звонких щелчков, дверь растворилась и я сразу же шагнул в открывшийся проем.

Мы сидели за круглым столиком друг против друга, Повидж оказался постарше меня лет на двадцать, очень крепкого сложения и, судя по облику, завидного здоровья. Похоже, его заботы о поддержании формы не ограничивались бегом трусцой, он явно проводил многие часы в тренировочном зале, мускулы распирали его белоснежную рубашку, синий блайзер висел на спинке стула, строго служебный наряд, без всяких признаков легкомыслия. На столе стояли кофейник, чашки и все прочее, помогающее наладить общение с клиентом, установить ту духовную связь, что способствует заключению удачной сделки. Настоящий разговор еще не начался, мы пока лишь обменивались любезностями и говорили на общие темы, в то время как обе стороны лихорадочно пытались забраться в собеседника поглубже, проникнуть в мысли, в чувства и подсознание…

— Ну, как там на старой родине — порядок?

— Как всегда — полный.

— А на Серпе — там вроде бы какие-то неурядицы?

— Да, в общем, ничего особенного…

И тому подобные реплики, ни к чему не обязывающие. Политес. У меня было ощущение, что я пытаюсь вскрыть танк при помощи перочинного ножика: защита у Повиджа была поставлена прекрасно. Со своей стороны, я тоже делал все возможное, чтобы он не нашел в моем блоке ни малейшей щели — а уж он пытался, я понял это, когда он машинальным движением вытер проступивший на лбу пот. Я похвалил здешнюю архитектуру, имея в виду сложную систему переходов, хозяин, слегка поморщившись, ответил:

— Надоело это все до чертиков. Коридоры, лестницы, еще коридоры и еще лестницы, лифты, минисколи — глазу отдохнуть не на чем, стервенеешь быстро — потихоньку начинаешь мечтать о каком-нибудь штормяге, о снежных зарядах, лавинах, оползнях…

— Да, — сказал я сочувственно. — Теллус во всех нас сидит глубоко. — То была тень намека на то, что он был урожденный Попович, и армагский загар покрыл его фамилию, когда он был уже в зрелом возрасте.

— Суматошная система, — проворчал он, не очень, впрочем сердито.

— По-моему, здесь тихо…

— Здесь? Я о Теллусе. Здесь-то жить, конечно, можно. Правда, торговля, прямо сказать, никудышная.

Его слова меня не смутили: обычай жаловаться на плохие дела возник в деловых кругах давно и был самой невинной формой дезинформации, другие были куда опаснее.

— Ну, — сказал я, — думаю, если тут удается провернуть одну сделку в год, то потом можно еще пару лет вообще ничего не делать.

Он поднял глаза на меня; во взгляде было что угодно, кроме ласки.

— Какая самая страшная болезнь в Галактике? — спросил он и сам тут же ответил: — Излишнее любопытство. Летальный исход гарантирован. Особенно в здешнем климате. Как у тебя — голова не болит?

— Не жалуюсь, — сказал я спокойно. — А вот у тебя с памятью не все в порядке. Есть, говорят, какие-то таблетки для укрепления памяти, как они там называются?

Он покривил губы, возможно, то была улыбка в его трактовке.

— Двадцать восьмой год, десант на Стрелу-Вторую, ты был во втором взводе, носил звание младшего капрала и тащил ручник.

— Ладно, — сказал я, — обойдешься без аптеки. Чего же ты темнишь, раз вспомнил меня?

— Вот потому, что на память не жалуюсь. Ты в десанте был младшим капралом, да. Однако…

Я поднял руку, останавливая его монолог.

— В мире две смертельные болезни, — поделился я с ним возникшей мыслью. — Вторая — излишнее красноречие. Не то и я вспомнил бы, кто, когда и где носил звездочки, и сколько.

Он кивнул и даже засмеялся — словно хряк захрюкал. Но это продолжалось считанные секунды.

— Ладно, — сказал он, посерьезнев. — Так какой же зуд погнал тебя в такую даль? Коланись.

Схема разговора — шема, как сказал бы Абердох, — у меня уже успела сложиться. Если бы я сразу раскрыл свои карты, Повидж просто перестал бы меня уважать. Ритуал прощупывания и нового признания или непризнания одним другого и наоборот далеко еще не завершился. Так что искать ответ не пришлось.

— В общем, я тут случайно, — сказал я, очень натурально вздохнув. — Пришлось уносить ноги. Подвернулось — сюда. Дружок посоветовал. Но мне сели на хвост. На какое-то время надо затаиться. Даже в город не вылезать. Так что — помоги по возможности.

— Так, так, — сказал он, веря мне (чувствовалось) только на четверть, да иного я и не ожидал. — Чем же это ты занимаешься в миру, что вызываешь такой интерес? Покупаешь, продаешь?

— И то, и другое. Смотря по условиям.

— Каков же товар?

— Беспроблемный в перевозке.

Он чуть приподнял брови: понял, о чем речь.

— А образцы случайно не при тебе?

— Рассчитываю на долгую жизнь, — разочаровал его я. Он кивнул, словно того и ожидал.

— Жаль. А то, может, возник бы обоюдный интерес. Так чего же ты хочешь?

— Залезть в норку. И пересидеть.

— Легко сказать. Тут у нас крутой режим. И к чужим относятся недобро.

— Это я понимаю. Но ведь приезжают к вам люди: и покупатели, и те, кто хотел бы войти в дело…

Выражение его лица не изменилось, только веки опустились на самую малость.

— Не без этого. Ты покупатель? Или действительно хочешь быть кандидатом? Но для этого твой статус вряд ли подойдет.

— Какой мой статус ты имеешь в виду?

— Ты сам только что сказал: человека, ищущего укрытия.

— Это не статус. Это обстоятельства. А если хочешь официально — перед тобой Чрезвычайный и Полномочный посол мира Симоны в мире Серпы. Можешь не вставать, я не очень обижусь.

Вставать он, кстати сказать, и не собирался. Только приотворил губы в усмешке:

— Хорош, хорош. Ну что же: тогда есть повод для разговора. Но это была только половина условий. Если уж ты наслышан о наших порядках, то должен иметь при себе нечто для взноса.

— Вполне могу предъявить.

— Да? — Он прищурился еще больше. — А обрисовать в общих чертах способен?

— Косноязычием не страдаю.

— Давай, сыпь орехов.

— Говорим официально?

— В рабочее время и на служебной территории только такие разговоры и могут вестись. Учти: ведется запись.

— И вот сейчас тоже?

— Начиная со следующего слова. Включаю. Все. Я постарался изложить ситуацию на Серпе сухо, по-деловому, с учетом того, что запись будут слушать и другие люди, которых я совершенно не знаю. Но повел рассказ так, что ни намека на уракару с ее семенами не проскользнуло, и само слово это, конечно же, ни разу не оказалось упомянутым. Он слушал внимательно, глядя мне в глаза; я ни разу не отвел взгляда. Когда я закончил, он сказал:

— Полезные вести. Пожалуй, можешь претендовать. Но сразу же хочу предупредить: рассчитывать на какой-то заметный пост тебе еще долго не придется, даже если примут. Будешь ходить в ассистентах, выполнять частные поручения, присматриваться, привыкать, входить в курс… В общем — на подхвате.

Я кивнул:

— Службу я понимаю.

— Да, было у тебя время понять. Ну а еще перед тем тебя как следует протестируют, если будут пробелы в качествах — чему-то обучат, хотя я думаю, что этого не потребуется. Опыта тебе не занимать. Ладно, приятно было выслушать. А то тут порой такую дребедень приносят — уши вянут. Тебе разрешается пребывание здесь, пока твой вопрос будет проходить по начальству. Буду тебя рекомендовать как моего ассистента. Есть и такая должность тут. Не бойся, сапоги чистить не придется.

— Пребывать здесь — это где же? У тебя в кабинете?

— Зачем же. Есть жилые этажи. Можешь устроиться весьма комфортабельно — если, конечно, имеешь на то средства. Халявы тут нет. Денег-то с собой много?

— Прости, — сказал я очень серьезно. — Собирался, сам понимаешь, впопыхах, забыл бумажник под подушкой. Повидж снова похрюкал.

— Я так и подумал, знаешь ли. Богатым ты не выглядишь.

— Да, — согласился я. — У меня всегда все на лице написано. Хотя устроиться хотелось бы получше. Если бы мне открыли кредит.

— И не мечтай, — заявил он категорически.

— Тогда подскажи другой способ. Вразуми.

— Подумаю. Ладно, давай свою регистрационную карту…

Я внимательно оглядел комнату.

— Теперь тут уже глухо?

— Ты маленький? — сказал он. — Все крутится, усвоил? Он встал, и со своей рабочей стойки принес большой блокнот и кулограф. Им можно смело писать, не опасаясь, что на нижних листах окажутся отпечатки. Я кивнул и написал только:

«Прошел сюда без регистрации. Неофициально». По огоньку, что зажегся в его глазах, я понял, что написанное заинтересовало его куда больше, чем сообщенная мною информация.

— Душновато тут, тебе не кажется? — сказал он вслух.

— Кажется — это слабо сказано. Сейчас бы где-нибудь около воды, на песочке…

— Песка здесь немерено, — откликнулся он. — Воды — океан. Но только пить ее нельзя. Имеем время до полудня. Пошли?

— Жалко, что океан не пивной.

— Были бы деньги, — усмехнулся он. — Ладно, ты гость родины, как-никак. Поехали.

Путь, по которому мы проследовали, чтобы выйти из Рынка, был совершенно не похож на тот, каким я сюда явился. На ближайшем лифте мы поднялись почти на самый верх и вышли ярусах в двух от поверхности. Там оказался обширный гараж, скользунов и колясок в нем стояло видимо-невидимо; судя по их количеству, народу тут работало никак не меньше дивизии. Мы уселись в одну из колясок, весьма породистую. Повидж включил автомат, и мы покатили. Проехали по широкому коридору, въехали в туннель, и в самом деле гремевший от множества машин, летевших навстречу, и лишь через пять с лишним километров, миновав три контрольных поста, оказались на поверхности — где-то за городом, на природе, которая на первый взгляд казалась совершенно нетронутой.

Похоже, пива в этом мире было больше, чем воды — судя по тому, что пивом мы запаслись сразу же, а до воды же пришлось добираться довольно долго. Правда, даже на этой классной коляске по такой дороге пришлось бы долго добираться куда угодно: при полном напряжении сил невозможно было двигаться быстрее гуляющего пенсионера. Скучая, я поглядывал направо и налево, любуясь красивыми особняками, отстоявшими далеко друг от друга в глубине садов. Да, похоже, люди здесь не очень нуждались, во всяком случае, некоторая их часть. Как и во всей Федерации, впрочем.

— Ты не здесь обитаешь? — на всякий случай поинтересовался я, когда мы проезжали мимо какой-то особенно вызывающей виллы.

— Я — по другой дороге, — откликнулся он. — Здесь — середнячки, несолидный народ. Брокеры, секретари, кое-кто из разъездных агентов — не выше. Вот и ты через годик-другой…

Больше я спрашивать не стал. Как-то сразу почувствовал, что тут рассуждают по-своему, здесь я — вообще никто, пустое место, мнимое число. Ощущение мне не понравилось, и я решил в дальнейшем быть как можно более сдержанным — для пользы дела и чтобы окончательно не утратить уважения к самому себе.

Наконец мы выехали к побережью. Берег был пустынным. Мы оставили машину на забетонированном пятачке. Повидж повел меня прямо сквозь остро пахнущий кустарник. Продирались с усилием. И вышли наконец к крохотному заливчику, где растительность на несколько метров отступала от воды, образуя подобие пляжа с тонким песком, обильно усыпанным мелкими ракушками. Я подумал было, что сейчас прилив и вода покрыла весь пляж, не сразу сообразил: если нет луны, то какие же могут быть приливы.

— Ты все переговоры здесь ведешь? — поинтересовался я.

Он усмехнулся:

— А разве мы ведем переговоры? Просто празднуем встречу после долгой разлуки. Садись или ложись — как угодно, песочек здесь чистый.

Я последовал совету. Ящик с пивом, который мы с великими усилиями дотащили сюда от машины, он осторожно опустил в воду, вынув лишь по банке — для начала. Кивнул мне:

— Промочи горло. Я промочил.

— Теперь говори. — Повидж пошевелил губами вхолостую, покачал головой. — Каким же это образом тебе удалось попасть в наш центр, не пройдя даже первичной регистрации? И почему, если можно было войти вполне легально? Наверное, тебе очень не хотелось там засветиться, в чем причина? Что ты такого натворил, что тебе даже тут страшно? Только откровенно, потому что иначе никакого содействия от меня не дождешься. Земляки мы там или нет, но я работаю в Рынке и на Рынок и мараться ни в чем не стану. Ты ведь не утащил с собой посольскую кассу? Не прикончил там кого-нибудь из-за пустяков? Только не молчи: видишь, я просто сгораю от любопытства. Что же ты, друг милый, не смысля ни уха, ни рыла в наших играх, суешься в такие дела? Жить скучно? Или ты стал такой уж рисковый? Даже если тебя занесло сюда случайно, не надо было связываться с Рынком. Это, парень, та еще корпорация. Чтобы от нее не пострадать, надо в нее входить. Ладно, что внести — у тебя есть. Но как только отдашь свою информацию как взнос, то потеряешь на нее всякие права. Разрабатывать дело станет кто-то другой — от Рынка. Тот, кого сочтут самым пригодным. Тебе это никак не светит. И прибыль, если она появится, пойдет Рынку, иными словами — в общак, если тебе так понятнее. Ты, конечно, при этом получишь право вести дела в системе Рынка. Но, если я правильно понял, ничего другого у тебя за душой нет. Тебе дадут право разрабатывать — но работать тебе не с чем. Так? Значит, одиночное плавание — не твой удел. Раз уж ты нашел меня, я тебя, конечно, без помощи не оставлю. Возьму к себе — как и обещал, ассистентом. Твой Проект будет числиться за мной, а тебе достанутся отдельные задачи. Всю информацию, что у тебя есть, сразу отдашь мне. И это — единственное, на чем ты сможешь еще как-то выкарабкаться, не потеряв последних штанов — а то и вообще не оставив здесь собственной шкуры. Только не думай, что ты сильно крутой. Такими здесь улицы мостят. Скушай это без соли и усвой раз и навсегда. Тогда, может быть, что-то и получится. Но при твоем согласии на жесткие условия — и при безусловном их соблюдении. Шаг влево, шаг вправо — и огонь откроют без предупреждения.

Я немного подумал, прежде чем ответить:

— Такой шанс бывает раз в жизни — попасть сюда. Страха во мне нет, но остерегаться научился. Не тащу за собой никакой уголовщины, поверь. Но кто-то, похоже, считает, что я знаю о чем-то больше, чем на самом деле. И видит во мне опасность. Вот и весь рассказ. А ты на моем месте упустил бы такую возможность?

— Я! — сказал он. — Я — другое дело. Варюсь в этом котле уже столько — и счет годам потерял. Наработал такой опыт, что…

— Что же тебе твой опыт подсказывает? Он поморщился.

— Что вернее всего с тобою не связываться. Риска больше, чем выгоды. Ты еще и начать не успел — и уже наделал ошибок.

Это замечание мне не понравилось.

— Каких же, например?

— То, что прилетел сюда и притащил за собой «хвост».

— Я же тебе объяснил: это случайно получилось. У меня планы были совсем другие…

— Противоречишь. То — единственный шанс, то — ты тут вообще случайно. Где правда?

— И в том, и в другом. О шансе таком мечтал давно: на Теллусе сейчас занудно. Но, зная, что меня пасут, не собирался сюда по прямой, хотел сперва попетлять, сделать скидку — и тогда уже..

— Куда же ты собирался махнуть для начала?

— Ну для начала — на Синеру…

Я тут же пожалел, что слово это вырвалось — как-то само собой, помимо желания, подсознание подсунуло его, положило на язык. Но уже поздно было. Я ощутил, как Повидж внутренне напрягся:

— Вот как. Что же у тебя на Синере — браты, сваты?

— Нет ничего и никого. Просто ближайший борт был туда.

Похоже, у него отлегло.

— Я же говорю, — сказал он. — Ты в этих делах не смыслишь.

— Как прикажешь это понимать? — Я почувствовал, что начинаю злиться, и не без труда заставил себя вернуться к спокойному деловому тону. — Ты что же — заложишь меня своему начальству? Расскажешь о моих обстоятельствах, сложностях?

— А ты думал — как? Я же один из них, разве еще не ясно? Тут очень непростая система взаимоотношений, приоритетов, иерархии. Я годы пахал, чтобы оказаться на таком уровне. Что же, по-твоему, я пущу все это по ветру, только чтобы помочь тебе уберечь свою задницу?

— Каким же ты стал…

— Будь я не таким, то и обитал бы где-нибудь в другом месте и занимался бы чем-нибудь этаким — воспитывал бы детишек в садике или в этом роде.

Я поспешил отработать назад:

— Постой, постой. Я ведь с Рынком ни в какие отношения пока еще не вступил. Так что все, что ты тут сулишь, ко мне вроде бы и не относится.

Он усмехнулся моей непонятливости.

— Мальчик ты, мальчик. Воображаешь неизвестно что. Как это — не вступил в отношения с Рынком? Как только ты вошел на нашу территорию, ты оказался в игре. К нам сюда просто так не заходят. Ты вошел в мой офис — это второе, после этого ты уже в фокусе. А главное: ты вошел незаконно — и значит, уже совершил действие против Рынка. Кто знает, чего ты там успел увидеть и услышать, а то и утащить, где плохо лежало. Что же тебя — похвалить за это и отпустить на все четыре стороны? Такого не бывает. Вот так-то.

Я почувствовал, что вот-вот серьезно сорвусь. Бывает такое: на меня накатывает, из подсознания вырываются самые древние, самые разрушительные инстинкты, и я начинаю действовать непредсказуемо для других.

— Ну, — сказал я сквозь зубы, — ты-то меня не продашь. Я уж об этом порадею. Изо всех сил.

Я почувствовал, как он на меня обрушил всю имевшуюся у него силу, чтобы подавить, подчинить, зажать в кулак мою психику. Он умел кое-что в этой области. Но не учел, что тут все козыри были у меня на руках: я был моложе, энергии у меня было больше — успел поднабрать, а главное — я был продвинут куда дальше, чем он, потому что он занимался этим на бытовом уровне, любительском, его жизнь не зависела от этого искусства, я же был профессионалом, при моем роде деятельности иначе выжить было нельзя. Так что моя защита выдержала, а вот его — стала уступать под моим натиском. И он это почувствовал. Понял, что в ближайшие минуты, даже секунды я убью его, вовсе не думая о последствиях. И если даже они окажутся для меня печальными — ему самому от этого легче никак уже не станет.

Он выставил ладони, как бы защищаясь, хотя я не сделал еще ни движения.

— Ладно, ладно, — сказал он примирительно. — Силен, ничего не скажешь. Но взрываться нет нужды. Я ведь тебе никакого зла не желаю. Если бы желал — не стал бы вводить тебя в обстановку, так? Ну может, я тебя слегка огорошил. Но ведь затем тебя сюда и вытащил, чтобы в спокойной обстановке поразмыслить — что можно еще повернуть и каким способом. Давай-ка примем еще по глотку — для охлаждения. Возьми там, в воде.

Он не сам пошел за пивом, попросил меня — чтобы я понял, что он не так уж и испуган и не собирается менять свою первую роль на вторую.

Внутренне усмехнувшись, я подал ему банку и выпил сам. Пиво на Топси было неплохим, хотя с лучшими земными сортами, конечно, не сравнить.

— Значит, так, — сказал он, когда банка опустела. — Положение действительно непростое, но выход найти можно. Только договоримся сразу же: ты мне доверяешь. Даже если какие-то мои поступки или команды покажутся тебе непонятными или даже опасными для тебя. Приемлемо?

— Собираешься все же мною командовать? — ощетинился я.

— Не придирайся к словам. Ну пусть не команды, а советы. Суть от этого не изменится: в имеющихся обстоятельствах я разбираюсь вдесятеро лучше твоего. Когда ты выйдешь на такой уровень — если выйдешь вообще, тогда я буду слушать твои приказания. Но сейчас ситуация такова: я — мастер, ты — ученик. Логично?

Я решил, что это разумно.

— Давай попробуем.

Он удовлетворенно кивнул.

— Значит, так. Всю теорию — имею в виду Рынок и все, с ним связанное, — оставим до лучших времен. Займемся практикой. Вижу сейчас две линии, по которым придется действовать.

Он сделал паузу — похоже, ждал, что я снова прерву его. Но я решил, что не место и не время качать права, и только кивнул. Его это удовлетворило.

— Обстановку я вижу вот какой. Ты хочешь свой взнос — информацию о делах на Серпе — заявить, но оставить для своего пользования, взять разработку на себя. Свой смысл в этом есть: на Серпе у тебя все же есть официальная позиция, достаточно выгодная. Послов мы вообще-то любим… Предположим, я пойду на такой вариант — самое малое, из пятидесяти процентов.

Я не смолчал:

— Ты какую половину имеешь в виду: от номинала — или от того, что останется после всех расходов? Меня ведь один барыга профинансировал — своих для начала у меня не было.

— Ну-у, — протянул он, — это несерьезно. Что он получит? Я думаю, ничего. Ты ему что-нибудь должен?

— Он меня профинансировал, я же сказал…

— Значит, в лучшем случае столько и получит — с общепринятыми процентами. И не более того. А начнет махать костями — останется вообще при пиковом интересе. Да я думаю, ты и сам точно так же думаешь — и с самого начала думал.

Я усмехнулся в знак согласия.

— Слава богу, — сказал он, — а то я перестал бы тебя уважать. Хорошо. Значит, вопрос: как не сдать Проект Рынку и при этом не вызвать неприятностей? Вижу один способ: вместо Проекта сдаем Рынку что-то другое, что может оправдать твой приезд и обращение к нам. Какую-нибудь государственную тайну среднего уровня, лучше даже — чуть выше среднего. Самотеком к нам чаще всего попадают именно такие. Тайны высших уровней чаще приходится заказывать, это работа долгая и сложная, хотя и выгодная в конце концов. Ну-ка, покопайся в памяти: может, там у тебя найдется что-нибудь?

Я мотнул головой, заранее зная, что ничего подобного у меня нет.

— Ладно, пусть не государственная. Что-нибудь из жизни трансгалактических концернов, или компры на лиц категории "А", или — ну, короче, в таком вот духе?

— Ты пойми, — сказал я ему. — Я же в этих делах — человек случайный, возник просто по стечению обстоятельств — ты сам это сразу же определил. Откуда у меня?..

Он удовлетворенно кивнул:

— Так я и думал. Прекрасно. Идем дальше. Ты понял, что ты в одиночку тут бессилен? Не сможешь сделать ничего?

— Прочувствовал.

— А коли так — предлагаю учредить акционерное общество закрытого типа. Пайщики — ты да я. Цель общества — эксплуатация Проекта. Стороны вкладывают: ты — Проект, я — отвлекающий материал.

— А если яснее?

— Есть у меня один секретик — такой, какой и требуется, чтобы Рынок нам поверил. Я его держал в резерве, о нем коллеги не знают. Вот его мы и сдадим — от твоего имени. Тогда все красиво выстраивается: и твое появление, и то, что я — старый знакомый — дам тебе возможность работать под моим руководством. Элегантно, а?

Пришлось признать, что его версия выглядит правдоподобной.

— А пока ты будешь разрабатывать мой секретик, — сказал он, — я тихо и серьезно буду заниматься подготовкой к эксплуатации твоего — теперь уже нашего — Проекта.

— Интересно, — сказал я, — во что мне станет твой взнос.

— Ну, — сказал он, — твои потери будут минимальными. Что-нибудь в десять процентов стоимости Проекта. Остальные девяносто — пополам.

— Ты случайно не практиковал на большой дороге? — поинтересовался я.

— Вижу, что ты согласен, — заявил Повидж. — Да тебе ничего другого и не остается. Ты ведь меня ввел в курс, кстати, то была твоя новая ошибка. Что поделать: за науку приходится платить, хорошее образование всегда стоило немалых денег.

— Ладно, профессор, — согласился я, хотя это было нелегкое согласие. — Будь по-твоему. Значит, это была первая линия действий. А вторая?

— Вторая — собственно разработка Проекта. Она, надо сказать, куда сложнее, так что мне придется потеть побольше твоего. Как вообще можно хорошо заработать на твоей информации? Есть два способа. Первый: дать понять Армагу, что их игра раскрыта и, если они хотят, чтобы все было тихо, пусть заплатят. Другой вариант: предложить информацию тем, кто от реализации дел на Серпе получит самые большие убытки, покупая потуит втридорога. Пахоты по любой версии, сам видишь, — край немереный.

— Думаешь?

— На данный момент я вижу тут только уравнения с полудюжиной неизвестных, и все под радикалом. Это, парень, такая высшая математика… Работы, скажу прямо, вагон и маленькая тележка. Так что пусть у тебя душа не болит: то, что я получу, будет заработано в поте лица, каждый галлар.

— Убедил, — вздохнул я. — Ладно. Договорились.

И протянул ему руку. Он с готовностью пожал ее. Крепко.

— Твоя очередь идти за пивом, — сказал я. — Нельзя не обмыть такое событие.

— Понятно, — согласился он. — Не тащить же пиво назад: дурная примета. Ничего, пока вернемся — все успеет выветриться. У нас на работе не очень принято звенеть бокалами — если, конечно, загул не связан с обработкой тех, кто предлагает товар. А сегодня как раз присутственный день: аукцион, да и на бирже некоторое оживление. Похоже, что впрыснули какую-то свежую информацию. Так что — забудь о праздности. Тут тебе, парень, не наверситет. Тут думать надо!.. Да ты что — спать намылился?!

Но спать я не собирался. Глаза, правда, закрыл. Так мне было легче осмотреть окрестности третьим глазом. Потому что только что я почувствовал: наше одиночество нарушено. Невдалеке появились люди. Четверо, как и недавно перед Рынком. Правда, лица их казались смазанными, и я не мог понять: те ли это самые или кто-то новый вступил в игру. Не сразу я понял: маски, и позволил себе усмехнуться: романтика плаща и кинжала — в наш-то практический век!.. Они приближались редкой цепью, безошибочно установив место нашего пикничка. И были вооружены. Сериалы-миди — определил я без труда. Четверо пробирались через кустарник почти бесшумно. Хорошая выучка, значит.

— Да проснись, партнер! — и Повидж тряхнул меня за плечо. — Окосел? С двух банок? Слабак…

— Тсс! — Я открыл глаза. — Четверо. С сериалами. Прямо на нас. Минуты через три окажутся тут.

— Случайно забрели, — сказал он полувопросительно. — Или?..

— Не похоже. Больно уж целеустремленные дяди. Скорее всего за мною.

— С-сукины дети…

— У тебя есть что-нибудь?

— Все серьезное — в багажнике. — Из кармана Повидж вытащил дистант-мини. — Вот все, что с собой.

— Мало. А у меня и вовсе ничего.

— Что предлагаешь?

— Спеть им «баюшки-баю». Как ты — в состоянии? Он полузакрыл глаза:

— Если бы не пиво, то наверняка. Но выпили-то мы всего ничего. Может, хотя бы притормозим их — чтобы в обход добраться до коляски?

— Делать, так по-большому. Видишь их? Он сжал веки:

— Смутно. Но достаточно.

— Тогда твои — двое слева. Правые — мои. Начали.

— Поплыли.

Я снова закрыл глаза. Четверо успели приблизиться к нам довольно основательно, если бы не чащоба — могли бы уже открыть прицельный огонь. Я уверен был, что хотя бы у одного из них серия была именной — на меня. Только вот на какого? На того, каким я был на Теллусе? Если так, то ничего страшного: тут я прочитываюсь совершенно иначе. А если они получили все параметры на Рынке? Но откуда им быть на Рынке? Ах да: я ведь прошел там фиксацию. Ладно, все равно.

Я сконцентрировался на том, что шел с краю. И начал посылать ему сигнал:

«Ты мой друг, я люблю тебя. Но ты устал, очень устал искать меня. Тебе нужно отдохнуть. Ты хочешь спать. Спать. Ты очень хочешь спать. Твое тело тяжелеет. Ноги наливаются свинцом. А между кустами очень мягкая трава. Теплая земля. Тебе обязательно нужно поспать, хоть немного. Ты поспишь часок — и тогда сделаешь все, что нужно: вернешься к себе и расскажешь, что никого не нашел, здесь никого не было. Твои ноги подгибаются. Ты больше не можешь идти. Не можешь сделать ни шагу. Ты мягко опускаешься на траву. Как приятно пахнут кусты!.. Они так и зовут — усни, усни! Спи спокойно, мой друг, мой хороший. Крепко-крепко спи…»

Так. Он спит, грудью прижимая к земле сериал. Лежит ничком. Его правый сосед оборачивается. Торопливо, шурша кустами, приближается к лежащему. Переворачивает на спину, ищет рану — и не находит, естественно. А сам уже слышит мой ласковый призыв: спи и ты, спи, спи… Уснул. Что там у Повиджа? Помощь нужна? Но противник Повиджа— последний, остававшийся на ногах, — не проявлял никакого желания утихомириться. Показывая неплохую выучку, он вскакивал, перебегал, падал, перекатывался по траве — и вел огонь. В отличие от остальных он был вооружен дистантом, а не сериалом, микровзрывы вспыхивали в воздухе все ближе к Повиджу — видимо, стрелявший успевал еще и скорректировать дистанцию. И похоже, что Повиджу эта игра начала надоедать, я увидел, что рука его протянулась в сторону нападавшего: рука, теперь тоже вооруженная дистантом. В старину Попович был отменным стрелком, так что…

— Не надо!! — изо всех сил крикнул я, вскочив на ноги. Повидж услышал, и тот, нападавший, тоже, он на миг повернул закрытое маской лицо ко мне. Повидж услышал, да, но отреагировать не успел. Палец его на спуске жил в эти мгновения своей самостоятельной жизнью, он не подчинялся больше никому и ничему — и закончил начатое движение. А с определением нужной дистанции у Повиджа проблем не существовало. В животе нападавшего на мгновение возникла дыра, в которую тут же выпало содержимое его брюшной полости, и это было все для него.

Мы позволили себе расслабиться на минуту-другую, чтобы прийти в себя: расход энергии был немалым. Потом подошли к каждому из усыпленных троих по очереди. Я стаскивал с них маски, а Повидж ставил рядом с каждым банку пива:

— Пусть порадуются, проснувшись, — пояснил он мне. Потом мы медленно, словно кто-то удерживал нас, приблизились к убитому. Верхняя половина тела, включая грудную клетку и голову с лицом, выглядела нормально; ниже лучше было не смотреть.

Я снял с убитого маску и взглянул ему в лицо. Мне даже необязательно было делать это: я знал, кем он был, еще до того, как он тогда на мгновение повернулся ко мне. То был Верига.

— Знакомый? — поинтересовался Повидж после краткой паузы.

— Да. Потом расскажу. А сейчас — давай-ка посмотрим, что у него там за пазухой.

Повидж понял меня без объяснений. Вдвоем мы быстро ознакомились с содержимым его карманов. Повидж повертел в пальцах иденкарту покойного и нахмурился:

— Постой, постой. Да это же…

— Известен тебе?

— В этом роде, — пробормотал он и как-то странно взглянул на меня. — Говоришь, ты его знал?

Я ответил не сразу. Медленно поднялся с колен, закончив проверку карманов убитого, держа на ладони овальную, чуть выпуклую пластинку размером четыре на шесть. Визион. Трехмерное изображение женщины, настолько естественное, что она казалась живой: вот она подняла глаза на меня, вот улыбнулась и снова отвела взгляд. Электроника, давно пришедшая на смену старинной фотографии. Привычная технология, и не она заинтересовала меня, а сама женщина. Я встречал ее дважды, из них лишь один раз — живой. Значит, они не были врагами: она и Верига. Наоборот…

— Ты что, уснул? Я спрашиваю: ты раньше с ним встречался?

Я засунул визион в мой нагрудный кармашек.

— Так и было.

— Уж не тот ли это, кто за тобой охотился?

Я даже немного обиделся:

— А ты что думаешь: что он с этими детками шел сюда, чтобы передать мне привет и наилучшие пожелания?

— Очень интересно, — проговорил он не мне, а куда-то в пространство. — Ладно, судя по всему, наш пикник подошел к концу.

Я кивнул в сторону спящих:

— Ну что теперь? Что у вас делают в таких случаях?

— Метят. Но у меня с собой ничего такого: кто же мог знать, что понадобится. В другой ситуации я их не задумываясь пристрелил бы. Но Рынок не любит мокрых разборок. Черт с ними — пусть живут. Пока.

Я с ним согласился, и мы покинули поле боя, унося с собой остатки пива.

Их скользун оказался на той же площадке, что и наша коляска. На всякий случай я его обездвижил, закоротив реактор. И мы пустились в обратный путь к Рынку.

По дороге я сказал Повиджу:

— Значит, так. Твою диспозицию я в общем принимаю. Но ты уж введи меня побыстрее в свет. Базар, биржа, библиотека…

— Сразу, как только приедем в офис, — пообещал он. — Но до полудня еще время есть. Сейчас заедем ко мне — приведем себя в порядок, тебе бы ванна не помешала, а то выглядишь, словно вылез из мусорника. У нас любят, когда все — комильфо. Учти на будущее.

— Учту, — охотно пообещал я.

— Просвети меня насчет Рынка и всего прочего, — попросил я. — Это ведь не совершенно секретная информация?

Мы сидели уже не на берегу, а снова в его офисе, который он из скромности называл «Моя норка». Выпили для расслабления, и тут-то я и обратился к нему с этой просьбой — вполне естественной, по-моему.

Мой друг Повидж выглядел несколько мрачноватым, и в его голосе не было ни грамма веселья, когда он молвил:

— Вообще-то не следовало бы. Ты еще не принят, даже не представлен. Да уж ладно — все равно, тебе придется во всем этом разбираться, раз собираешься на нас работать. Думаю, начальство возражать не станет. Но все же порядок остается порядком, и разрешение нам нужно. А посему — прямо сейчас отправимся к нему, а уж потом поглядим и на Рынок.

И добавил вдруг нечто совершенно неожиданное:

— Не скажу, что рад всему этому. Но суп сварен, и поваром был ты сам. Как у тебя с завещанием — все в порядке?

Мне стоило бы вдуматься в этот несколько неожиданный и, уж во всяком случае, неприятный вопрос. И оценить его как первый звонок, предупреждающий о грядущих осложнениях. Но я в тот миг пытался понять, какие у меня шансы понравиться начальству и завоевать его доверие и все прочее, и ответил лишь:

— Что ты все обо мне волнуешься? Беспокойся за себя! Безусловно, ответ был, может быть, достаточно бестактным. Но ведь и вопрос его не относился к самым деликатным.

Как ни странно, он не обиделся. Пробормотал только:

— Как знаешь. Мое дело было — предупредить. Ну готов? Тогда пошли. Предъявлю тебя начальству — молодого и красивого.

Только тут я догадался сделать попытку втянуть его в разговор, чтобы хоть немного прояснить перспективу, которая вдруг (показалось мне) резко сменила окраску и из розовой превратилась в почти совершенно черную:

— Просто смешно. Я совершенно случайно оставил сумку в твоей машине — а в ней и все мои посольские достоинства. Лучше я сперва сбегаю за ними, а?

Но Повидж глянул на меня так, что всякая охота продолжать у меня тут же исчезла. Как и надежда на сколько-нибудь приемлемое развитие событий. С очень неприятным чувством я подумал, что, пожалуй, слишком понадеялся на принцип землячества, а кроме того — и это было главным,. — чего-то не понял, что-то упустил, какое-то обстоятельство, из-за которого мой статус здесь скатился на самое дно. Похоже, и второй звонок прозвенел — и снова я не услышал его вовремя. Что же, однако, могло стать таким обстоятельством?

— Слушай, Повидж…

— Пошли, — повторил Повидж кратко. И вместо восклицательного знака приставил к моей спине нечто.

Даже не имей я богатого опыта в подобных обстоятельствах, я просто лопатками ощутил бы дульный срез дистанта.

— Ну что же, — проговорил я, чтобы сохранить собственное достоинство. — Раз уж ты приглашаешь…

Итак, второй звонок уже прозвенел; третий же я обязан был услышать, когда встретился со взглядом человека, от которого зависела моя дальнейшая судьба — если она вообще еще существовала. Но, к сожалению, звонок долетел до меня очень не сразу. Дело в том, что когда Повидж провел меня по опустевшим в жаркий рабочий час этажам и коридорам Рынка и подвел к двери с неброской табличкой «Д-р Б.Дж. Зенден. Начальник отдела безопасности», когда он, деликатно постучав, распахнул передо мною дверь, все еще не опуская оружия, — я без труда опознал в сидевшем за столом человеке того, кто считанные дни тому назад оказал мне услугу в терминале Топси, когда мне нужно было без помех пронести мимо мздоимца-пограничника кристеллы с таинственной записью. Мне в те минуты казалось, что я провел очень лихое и удачное воздействие: почти мгновенно удалось подчинить его моей воле. Вот и сейчас почудилось, что мне по-прежнему везет. Но затеплившаяся было надежда тут же погасла, оставив после себя лишь хилую струйку дыма.

Причина в том, что я по старой привычке попытался сразу же заглянуть ему в нутро и произвести на скорую руку инвентаризацию его мыслей и чувств. В первую очередь, конечно, имевших отношение ко мне — но не только. Всегда ведь приятно чувствовать, что владеешь ситуацией.

Но на сей раз оказалось, что с таким же успехом я мог бы пытаться пролететь на скользуне сквозь железобетонную стену метровой толщины. Уже первая попытка коснуться его моим полем закончилась полным поражением. Наоборот: я почувствовал, что чужое поле — его — ворвалось в меня, и потребовалось крайнее напряжение, чтобы не допустить его слишком глубоко.

При этом ни лицо его, ни взгляд не выразили совершенно ничего. Ни намека на улыбку и ни тени раздражения или гнева. Он выглядел так, словно не помнил той нашей встречи и не заметил моей нынешней попытки. И сказал только:

— Приятный молодой человек. Присаживайтесь. Хотите что-нибудь сказать? Как прошло первое знакомство с нашей системой после столь удачного, хотя, увы, незаконного проникновения в Рынок? Успешно?

Повидж под столом толкнул меня коленом. Пришлось говорить, хотя, если быть откровенным, сейчас я с удовольствием бы помолчал, чтобы как следует вдуматься в новую обстановку. Все еще казалось, что я смогу вывернуться. Но я уже начал испытывать к сидевшему напротив меня человеку непроизвольное почтение.

Поэтому я, стараясь как можно натуральней выразить лицом и голосом наивную обиду, изложил все, что на скорую руку успел придумать. Основой моей конструкции были ссылки на неуемное, хотя и не вполне приличное любопытство, а также на горячее желание работать в Рынке и как можно скорее разобраться для этого во всех особенностях этой службы.

Закончив, я ожидал вопросов. Будь я на месте Зендена, у меня нашлось бы их не менее полудюжины, потому что в моем отчете (поскольку, как вы понимаете, самое интересное я предпочел не оглашать) возникло несколько зияний, или белых пятен, не все из которых удалось замазать и подкрасить так, чтобы не вызвать никаких сомнений. Однако все, похоже, прошло гладко — судя, во всяком случае, по тому, что за разъяснениями ко мне никто не стал обращаться.

Я облегченно вздохнул. Как оказалось — преждевременно.

— Ну, что ты скажешь? — обратился д-р Зенден к моему новому нанимателю. — Что с ним сделаем? Твой вывод?

— Какие могут быть сомнения: немедленное уничтожение, — ответил мой земляк, и голос его при этом ничуть не дрогнул.

— Пожалуй, я с этим соглашусь, — все так же не меняясь в лице, заявил Зенден. — Кто у нас там сегодня дежурный исполнитель?

— Зачем же упускать заработок? — удивился Повидж. — Мне самому деньги нужны. И потом, это же меня он хотел надуть, как маленького. Вот я с ним и разочтусь.

И в первый раз за все эти минуты (мне они показались ненормально длинными) гостеприимный земляк повернулся ко мне:

— Ну, пошли? Все, представление окончено.

Я ощутил, что силы совершенно оставили меня, их не хватило даже на то, чтобы встать со стула.

— Ничего, — подбодрил меня Зенден. — Вы не первый, кто пытается проникнуть к нам, чтобы порыться в наших архивах. И, естественно, лишь один из многих, решивших, что мы плохо охраняем свои интересы. Пусть даже вы действовали более квалифицированно по сравнению с другими. Так что ведите себя достойно. Единственное, чем мы можем вам помочь, — это не затягивать процедуры.

Только в этот миг я почувствовал, что ко мне вернулась хотя бы способность разговаривать.

— Подождите! — Это прозвучало хрипло, но уже при следующих словах мой голос очистился: — Вы что — серьезно? Да это цирк какой-то! В чем я виноват? Что такого сделал — или не сделал? Совершенно ничего не понимаю! Объясните хоть что-нибудь!

— Да что уж, землячок, — подвел итоги Повидж. — Да ты поставь себя на наше место и скажи: как бы ты сам разобрался с человеком, которому доверился и который решил провести тебя? Мало того, что собирался скрыть обещанную информацию от Рынка, но еще и утаил очень много вещей, куда более важных. А тут, у нас, ты хотел, понятное дело, провернуть свою операцию за нашей спиной — и этим нанес бы Рынку убыток. Такой, какого и представить себе не можешь. Если бы это тебя собирались вот так — дважды — кинуть, как ты сам поступил бы с таким прохвостом?

Ответ я дал, не задумываясь:

— Как я разобрался бы? Зависит от того, какие качества проявил бы этот человек в деле. Если бы я увидел, что работать он способен, — выругал бы его как следует, а он и сам бы понял уже, что со мною шутить не стоит. И постарался бы использовать его наилучшим образом — исходя из его возможностей. А что до твоих обвинений, то я просто не понимаю, о чем идет речь. Какая еще «операция»? Ни сном, ни духом…

"Т"-люди заложили? — Мысли летели в эти мгновения со скоростью света в пустоте. — Или с Серпы? Нет, вряд ли. И те, и другие потеряли бы на этом немало — а они не из тех, кто любит убытки. Что еще? Взяли и раскололи ее? Если бы взяли — я бы почувствовал, да и расколоть ее даже мне было бы не под силу. Кто еще мог быть в курсе? Да никто; они просто блефуют.

— Ты подумай получше, — продолжал я вслух. — Может, ты меня с кем-то спутал? Или кто-то заложил тебе в мик такую программку — насчет меня? Да что вы тут, в конце концов, тронулись, что ли?

— Врешь, — сказал Повидж, хотя (показалось мне) не очень уверенно.

— Я же говорил тебе, что он нахал, — сообщил Зенден моему земляку.

— Пошли, земляк, — поторопил меня Повидж. — Раз ты говоришь, что не виноват, — значит, и вопросов к тебе больше не может быть никаких. Умирай спокойно. А то мы болтаем, а время уходит. А оно больших денег стоит.

Время! Это он просто так — к слову пришлось, или имеет в виду то самое время, отсчет которого велся и во мне и которого оставалось уже меньше месяца?

Пришлось сделать громадное усилие, чтобы хоть как-то прийти в себя. Неожиданность заставила меня все эти минуты вести себя так, словно я был совершенно беспомощным теленком. Но ведь чего-то я все-таки стоил! А мысль об уходящем времени подхлестнула меня и заставила с медленного шага перейти на галоп.

Я успел уже понять, что воздействовать на Зендена не стоило и пытаться: своими возможностями он явно превосходил меня. Но ведь с земляком я справлялся! Значит, надо ударить по его сознанию, по подкорке, по тонким телам… Я ведь силен и хорошо обучен. Только не бояться, не спасовать перед этими двумя, для которых уничтожить человека, похоже, ничего не стоит…

Все это промелькнуло в голове, пока я медленно поднимался со стула. Не оставалось времени на постепенное проникновение; пришлось таранить его защиту (слабоватую для меня) и обрушиться всеми силами, какие я только успел собрать. Впрочем, инстинкт самосохранения — прекрасный катализатор для мобилизации всех ресурсов человека.

Видимо, мой запас энергии оказался все же достаточным. И когда я остановился рядом с Повиджем, он проговорил — похоже, неожиданно для самого себя:

— Может, все же объясните ему, шеф? Просто для того, чтобы он там — по ту сторону — не держал на нас лишнего зла?

— Все жалеешь? — проговорил Зенден недовольно.

— Он мне земляк все-таки…

Зенден задумался — или сделал вид, что размышляет, подозреваю, что решение у них было готово заранее, еще до нашей встречи. И все же я ощутил некоторое волнение.

— Как-никак, дело шло о моей шкуре. И хотя я давно знал, что эта жизнь — всего лишь одна из многих, мне не очень хотелось расставаться с нею столь скоропалительно. Я еще не сделал в ней всего, на что рассчитывал.

— Да он сам все отлично знает, — скучливо проговорил Зенден. — Что ж тут еще объяснять? Он сам сделал все возможное, чтобы подписать себе приговор. Нам оставалось только огласить его. Хотя, с другой стороны…

Он снова надолго умолк — сидел, не шевелясь, не сводя с меня глаз, с легкостью проникая внутрь и разбираясь в моей начинке. Я даже не пытался противодействовать ему: и потому, что вряд ли нашел бы для этого силы, но еще и по той причине, что сейчас в моих интересах было выглядеть наилучшим образом, не скрывать многих своих возможностей. До главного моего секрета, до уракары, он — я надеялся — не доберется. Или все же?.. Зенден молчал минуту, две, три…

— Ну что же. — Зенден разжал наконец плотно стиснутые губы. — Он вроде бы парень неглупый. Ведь только дурак стал бы отдавать нам всю информацию, что смог поднабрать по пути сюда — не зная, что его проблематика и нас тоже интересует, и весьма. Это означало бы, что он вовсе не думает о себе, а это, согласись, не признак большого ума…

Повидж кивнул.

— …вот и поступим с ним так, как он советует. Пусть живет — условно, до первого прегрешения.

Он повернул голову ко мне. И молвил лишь одно слово:

— Уракара.

Можно было сдаваться. Но я решил стоять до конца. И состроил мину самого наивного удивления:.

— Ура… как?

Он только покачал головой, словно упрекая нашалившего мальчишку.

— Ведите себя солидно. Да, уракара. Поясню кое-что. Когда вы проникли сюда, вниз, охрана не задержала вас — почему, по-вашему? Думаете, тут у нас проходной двор? Как вы объяснили себе это обстоятельство, вы ведь должны были над ним задуматься?

Я пожал плечами:

— Решил, что меня приняли за кого-то другого. За какого-то субэмиссара с Теллуса.

— Совершенно верно. Только вас не приняли за другого, вас просто точно определили. Потому что вы и есть тот самый субэмиссар.

Я позволил себе усмехнуться:

— У нас это называется — без меня меня женили. Полагаю, что я-то должен был бы знать что-то о таком моем статусе?

Пришла его очередь на усмешку:

— Вы просто не дали себе труда подумать над этим. Субэмиссар, да. А знаете, кто был тем эмиссаром, при котором вам следовало состоять?

В это мгновение я понял. И произнес полувопросительно:

— Альфред…

— Именно. Когда вы поступали к нему на службу — разве вам не делали прививку?

— Да, комплексную — от всего, кроме смерти.

— В ее составе был и наш маячок, который до сих пор благополучно сидит в вас. И не он один, кстати. Вы трижды помечены, так что заметны издалека.

Похоже, на меня накатило озарение, и я стал делать одно открытие за другим.

— Другой — это армаги на Серпе, это я знаю. А третий?.. Постойте, я понял: это маяк Вериги?

— Да. Уж не знаю, когда он ухитрился…

— Я знаю, — сказал я мрачно. — При первом знакомстве. Не сам он, один из его свиты.

— Кстати, о Вериге. Его мы знаем давно и старались не терять из поля зрения — хотя временами он все-таки исчезал. Мы заметили, что в последнее время основным объектом его интересов стали вы. Но так же точно мы знали, что главный-то интерес для него составляла уракара. Значит, вы с нею как-то связаны. Из одного лишь спортивного интереса он не стал бы мотаться за вами по всей Федерации. Но когда выяснилось, что вы были человеком Альфреда, — все встало на свои места. Мы поняли, у кого следует требовать запись, которую покойный эмиссар постоянно имел при себе: у вас. Достаточно аргументов или продолжить?

— Пожалуй, хватит, — пришлось согласиться мне.

— Прелестно. В таком случае вам осталось только передать запись нам — и ваши грехи будут прощены.

— Кристелла — в сумке, а сумка…

— Мы ее возьмем. Но, чтобы не откладывать в долгий ящик, мы снимем запись прямо с вашего мика. Я думаю, вы не станете противиться такому действию?

Я вздохнул.

— Собственно, я могу скачать ее и сам, но если вы хотите сделать это своими руками…

— Вот именно.

— Согласен. Ну а потом?

— Потом — как вы и хотели, мы возьмем вас на работу — после того, как пройдете соответственную подготовку. Возможно даже, мы используем вас и в операции по обнаружению семян. Только учтите (это было сказано очень строго): будете постоянно у нас на глазах — если даже окажетесь на другом конце Галактики. Вы у нас по-прежнему остаетесь помеченным. И при малейшей пакости с вашей стороны — предупреждать больше не станем. Исчезнете, даже не успев понять, что с вами происходит. Хорошо усвоили?

Я судорожно проглотил стоявший в горле комок, очень мешавший дышать.

— Все ясно, хозяин.

— Ну и ладушки.

Шеф помедлил, вроде бы еще сомневаясь в разумности решения. Что-то пробормотал под нос. Наконец мрачно выговорил, обращаясь на этот раз к Повиджу:

— Но чтобы это в последний раз! И при условии, что будет толк. Чтобы он не утаил ни бита информации.

— A у меня здесь земляков больше и нет… И все, что касается уракары, он сам нам выложит на блюдечке. Иначе мы сможем быстро передумать! Садись, покойник.

Последние слова были обращены ко мне. Интересно, сколько раз за последние дни меня называли этим неприятным словечком?

— Готов разговаривать откровенно? Я только покачал головой, сам толком не понимая, что именно хотел выразить этим движением.

— Ему не хочется, — сказал Зенден, внимательно за мною наблюдавший, — он еще не привык к мысли, что вся операция с уракарой и ее семенами уходит из его рук, — хотя на деле он в ней никогда не был главным участником. Но ведь вас, — обратился он уже прямо ко мне, — никто не собирается выводить из этого дела — наоборот, именно в нем мы вас и используем. И заработаете вы очень прилично. Главное — не участники, а то направление, в котором операция должна — и будет развиваться. Я понятно объяснил?

Я кивнул. И в самом деле все было очень ясно.

— Ну вот. А для того, чтобы мы больше не сомневались в вашей честности, вы расскажете кое-какие детали тех эпизодов, в которых принимали участие. А уж прочитать запись мы как-нибудь постараемся сами. На это у нас куда больше возможностей.

Он сделал паузу, я уже чувствовал: они во время этого разговора проанализировали меня до предела, вынули все, до чего смогли добраться в моей памяти и мике. Брр, неприятный процесс… Ничего другого сейчас не остается, как согласиться — категорически и бесповоротно. Я раскрыл рот, чтобы произнести все, что в таких случаях полагается, но Зенден движением ладони остановил меня.

— Погодите, успеете еще выговориться. Смысл всей операции, с нашей точки зрения, заключается вот в чем: не суть важно, кто украл семена и каким способом. Главное — где они сейчас находятся. Это нам даст расшифровка. Но потом надо будет их еще достать. Вот этим вы и будете заниматься. — Зенден улыбнулся. — Удивляетесь — отчего вдруг такое доверие? Но из-под колпака вам уже не улизнуть. А сами вы — мы успели установить — считаетесь одним из самых опытных поисковиков в Федерации, хотя и предполагалось, что отошли от дел. Ну опыт ведь никуда не девается, не так ли? Итак: будете добывать семена. На этом ваша часть работы будет выполнена. Кому и куда направить их дальше — уже не ваша забота. Но за потраченное время и труд будет заплачено хорошо. Очень хорошо.

Слово «очень» Зенден произнес со смаком, как бы ласково оглаживая его языком и губами и неохотно выпуская изо рта.

— И кроме того — на всю вашу будущую жизнь в этом теле вам будет гарантирована безопасность. И поверьте — она вам будет весьма кстати. Потому что те, кто ищет семена, тоже достаточно длинноруки. Но мы сильнее. Вот то, что мы предлагаем. Только не спешите кивать. Прежде подумайте: дело предстоит серьезное. Рискованное. Так что имеете право отказаться: насильно посылать не станем. Если не уверены — найдем что-нибудь полегче. Но тогда с отпущением грехов придется потерпеть, а из операции с уракарой выпадете навсегда. Так что решайте.

Ходить все время по краю обрыва, сознавать, что тебя постоянно держат в перекрестии, — нет, такая перспектива меня вовсе не прельщала. И как только он умолк, я от чистого сердца заявил:

— Не станем мелочиться. Согласен.

— Браво, браво. Только теперь сделаем все по форме. Сперва принесете присягу на верность Рынку. И подпишете, чтобы у нас остался документ — законное в случае чего основание поступить с вами по всей строгости. А то вот ваш приятель (он кивнул на Повиджа) привел тебя в Рынок без присяги и всего прочего — выходит, юридически незаконно…

Интересно! Значит, кроме моих аргументов, их от расправы удержало еще и то, что — даже по их собственным представлениям — у них не было права наказывать меня: я ведь еще не принял на себя никаких обязательств перед Рынком. А впрочем, так ли? Слишком много неясностей еще оставалось в этом деле. Но об этом поразмыслим потом — если уж остались живы…

— Давайте, — сказал я решительно. — Что надо говорить и где подписывать?

— Скажем, когда надо будет. В каком вы сейчас состоянии? Откровенно, без пижонства.

Он и так прекрасно знал, в каком я состоянии, так что кривить душой не было ни возможности, ни смысла.

— Бывало лучше.

Зенден усмехнулся — впервые за весь разговор.

— Да, мы над вами поработали — в поте лица. Ничего, это пройдет. Дадим отдохнуть вам до завтра.

Я покосился на Повиджа. От Зендена это не укрылось:

— Нет, он вас в свой дом не пустит, и я с ним согласен. Он для вас сейчас — большой начальник, не забудьте. Но помогать будет, как земляку. На улице не останетесь. Устроим с удобствами. А завтра начнете подготовку. Так что скучать будет некогда. Но никаких хлопот у вас не будет.

— Мне же легче, — я позволил себе пожать плечами. — Так куда мне сейчас деваться?

— Не волнуйтесь. Отвезем.

Оставалось только согласиться: выбирать пока было не из чего.

Назад: Глава 7

Дальше: Глава 9