Огромная, колоссальная морда Сфинкса вставилась в образовавшийся проем и мрачно повела глазами из стороны в сторону.

– Привет! – почти не размыкая губ, прогрохотало чудовище. Но судя по тем фрагментам зубов, которые мне всё же удалось заметить, их вполне можно было использовать вместо забора сельского домика.

«Это не Сфинкс! – тщетно убеждал себя я, не желая мириться с очевидным. – Не сфинкс и всё тут. Сфинкс сюда не поместится. Он огромный… У него тело длиннее этой башни».

– Отчего слова не речете? – должно быть, оскорбившись нашим молчанием, выдохнула жуткая помесь льва и человека. – Не почитаете?!

Мы с Вадюней, замерев, глядели, как в неверном свете факелов обнажаются и исчезают во тьме ужасной пасти штакетины отроду не чищенных зубов.

– А то б молвили что напоследок. – Монстр добродушно вздохнул, отчего ставни, прикрывавшие окна, сорвавшись с петель, умчались в неведомую даль. Возможно, в теплые страны. – Страсть как люблю словечки предсмертные на досуге вспоминать. Иноде такое бают – хохочу, за бока держусь!

Наше молчание было сродни геройству подпольщиков, из-за языкового барьера не понимающих, о чем их спрашивает проклятый буржуин.

– Ну, нет так нет! Тогда я вас сейчас жрать буду.

– А-а-а! – При слове «жрать» Вадюня, ни в коем случае не желающий примерить эту процедуру к своей персоне, оттаял и завопил во всё горло: – Получи, фашист, гранату!

Это был обманный маневр: гранаты у Вадима не было. Зато его прославленное копье, воспетый придворными менестрелями и прочими бардами «мосберг», заработал во всю свою мощь, сопровождая каждый картечный залп грохотом, утроенным раскатистым эхом:

– На! На! На!

Когда составители бестиариев смаковали, из каких разнородных частей составлено представшее нашим взорам чудовище, они, вероятно, не подозревали, что кроме туловища льва, крыльев орла и человеческой головы у него еще и язык хамелеона. Мне уже прежде доводилось видеть действие «волшебного копья» на аборигенов этого мира. Для многих оно было плачевным. Но то, что довелось узреть в этот миг, заставило остатки винных паров испариться сквозь ставшие дыбом волосы.

Хлюп! Хлюп! Хлюп! Длинный тонкий язык Сфинкса атакующей змеей выстреливал из пасти, сметая налету смертоносные картечные заряды. Холодный щелчок, как звук гвоздя, вбиваемый в гробовую доску, с мрачным равнодушием известил незадачливого охотника на сфинксов, что больше подкармливать прожорливую тварь нечем. Последний заряд свинца был сожран на лету.

Оторопевший Вадюня, отвесив челюсть, зачарованно глядел в глаза чудовищу, а оно, словно ожидая добавки лакомства, вопросительно смотрело на нас.

– Нешто всё? – От звука его голоса могли, вероятно, пасть стены Иерихона. Уж каким чудом устояла наша башня – одному Нычке ведомо. – Пресновата закуска. – Он пожевал губами. – Да и жестковата, пожалуй. – Сфинкс вновь смерил нас взглядом, недвусмысленно прикидывая, кто из нас станет первым блюдом, а кто – вторым. – Ну что, голуби, страхом-то пропитались? Уж больно мне любо, когда еда хорошо страхом пропитана. С ним мясцо-то куда как нежнее!

В проломе стены показалась четырехпалая лапа, и огромные когти заскребли по каменным плитам, оставляя в них глубокие борозды.

– Стоять! – леденея от ужаса, выпалил я, стараясь прокрутить в обратном направлении проносящуюся перед глазами жизнь. – А загадку!!!

В каком из пролетевших перед внутренним взором фрагменте всплыла история о том, что сфинкс обязан перед обедом загадать своему ходячему угощению загадку, черт его знает! Да и не это важно. Я вспомнил и саму эту хитрую головоломку, и ответ на нее. А главное то, что после верного ответа чудовище обязано было броситься головой вниз с ближайшей скалы, или с пирамиды, как это недавно утверждал Вадим.

– Зага-адку?! – Хранитель священных тайн давно отживших фараонов слегка помрачнел, и в голосе его послышалось раздражение: – К чему она вам? Что время-то тянуть? Мигом ли раньше, мигом позже… Я за то время лицезрением вашим не насыщусь.

– Нет уж, коль повелось, так уж давай! – беря себя в руки и предвкушая, как будет выглядеть морда озверевшего людоеда, когда он услышит правильный ответ, резко заявил я.

– Эк, заговорил-то! – Половина рта сфинкса искривилась, не то оскаливаясь, не то ухмыляясь. – Повелось – не повелось… У нас вот, к примеру, печати крушить не заведено. А вот, нате! Ну да ладно, загадку так загадку. Слушай сюда, мой сладкий ужин! Угадай-ка в момент, кого я сейчас кушать буду? – Чудовище самодовольно повело вкруг себя победительным взором. – Даю подсказку: ежели думаешь, что не вас, то ответ неверный. Я вас съем! А коли вдруг полагаешь, что вас, то ответ, может, и верен, и я, стало быть, вас есть не буду. Но ежели я есть вас не буду, то выходит, что снова ответ неверен. Так что уж, хошь не хошь, а всё равно я вас сожру. – Он громогласно хихикнул и плотоядно облизнулся, не забывая почесать языком затылок.

– А-а-а! – Я отскочил назад, понимая, что последняя надежда гнусно развеяна мерзким обжорой и останавливать исполина больше нечем. – А вот хрен тебе!

Мы с Вадимом метнулись в сторону камина, намереваясь, быть может, попытаться уйти через дымоход, или же на крайний случай рассчитывая найти средство последней защиты среди потрескивающих в очаге поленьев.

– А ну вернитесь! – рявкнуло чудище.

Вместо ответа я подхватил со стола пару пустых бутылей и с размаху, как учили когда-то в годы срочной службы, метнул их, стараясь попасть в огромный немигающий глаз. Стреловидный язык вновь вылетел из-за отточенных клыков, и пустые бутыли, вернее их осколки, со звоном осыпались на пол.

– Там была влага!!! – Громовой рев сфинкса перешел в угрожающее шипение священной кобры. – Несчастный! Мне, пустынному жителю, ты подсунул пустую емкость из-под влаги? Я съем тебя два раза, нет, три! А потом затопчу в пыль то, что из этого выйдет!

Я живо представил себе нарисованную картину, но отчего-то смех застрял у меня где-то в районе поясницы.

– Ты! Негодная отрыжка песчаного варана! Выклеванное крокодилье яйцо! Выползень змеиный! – Вторая лапа сфинкса с грохотом появилась в разгромленном кабинете Соловья-разбойника, проделывая очередную брешь в стене. – Я тебя не проглочу, я буду тебя жевать, пока в тебе останется хоть самая малая капелька влаги. – При этих словах он двинулся вперед и вдруг, резко потянув носом воздух… исчез. Вернее, не совсем исчез, а развалился на великое множество мерзких тварей, едва ли превышавших размерами Вадюнину ладонь, однако на редкость отвратительного вида и нрава.

– И-и-и! Ви-ви-ви! – надсадно визжали гнусные существа, приводя в движение всё, что находилось внутри руины, круша на своем пути столы и табуреты, разнося в щепы шкафы и сундуки, карабкаясь по нашим телам, точно мартышки по баобабу, разрывая тело и одежду тонкими иглами когтей и щелкая перед лицом крохотными, но крайне неприятного вида пастями.

– Вон! Вон пошли! – отчаявшись стряхнуть с себя копошащуюся массу, я рухнул на пол и начал кататься по нему, норовя передавить омерзительную живность.

Судя по грохоту, Вадюня последовал моему примеру. Однако это было ошибкой и, возможно, роковой. Оставив погром, ошметки сфинкса всем скопом бросились на поверженные жертвы, точно пчелы на таз с вареньем. Я бы, может, сказал и хуже, но сил говорить уже не было. Последнее, что я увидел, теряя сознание, – яркая вспышка, обрисовывающая контур женской фигуры.

Сознание медленно, точно опасаясь новых потрясений, возвращалось ко мне, как возвращаются беженцы в разрушенное бомбежкой жилище. Словно киномеханик, под свист и улюлюканье публики склеивший разорванную ленту фильма ужасов, мозг суетливо выдал на-гора изображение мелких, покрытых шерстью уродцев с длинными голенастыми ногами как у кузнечиков, когтистыми передними лапками и безумным взглядом оранжево-алых глаз. Исчадия горячечного бреда бесшумно скакали вокруг, точно на цыпочках, разевая навстречу мне оснащенные острейшими зубами пасти. Я взвыл и начал лихорадочно скрести пальцами землю, пытаясь выскочить и, по возможности, броситься наутек.

«Стоп! Земля?! Откуда земля?» – грунт под моими пальцами легко поддался и я почувствовал, что сжимаю в кулаках пучки вырванной травы.

– Тише! Тише. Всё уже почти хорошо, – послышался над головой успокаивающий голос Делли. Вернее, он был бы успокаивающим, если бы не звучал так встревоженно.

– Что это было? – жалобно простонал я, чувствуя себя разбитым и безнадежно несчастным, словно ребенок, объевшийся незрелых яблок в соседском саду и теперь прочно сжившийся с обстановкой деревянного строения работы неизвестного архитектора. – Где я?

– В замке, – развеивая возможные иллюзии, резко бросила фея.

– Эти уже ушли? – передернул плечами я.

– Не совсем. – Прозвучавшее сообщение выглядело по меньшей мере безрадостно, поэтому, отбрасывая прочь сладкую роль самого больного в мире Карлсона, я усилием воли открыл глаза и приподнялся на локтях.

Непроглядная тьма, висевшая над лесом, уже начинала сереть, и сквозь зыбкую реальность покачивающейся картины мира жесткими фактами проступали: двор разбойничьего замка, замершие в ожидании команд «ниссаны» и мы с Вадимом, лежащие в светлых кругах, очерченных фарами, вернее сказать, глазами наших чудесных скакунов. В центре еще одного такого же круга красовалась Делли. А за пределами ярко освещенных участков бесновались, прыгали, скакали, точно мелкие кенгуру на раскаленной сковороде, всё те же мерзкие существа, которые чуть было не схарчили нас в башне.

– Кто это?! – мучительно подавляя в себе желание вернуть наружу всё съеденное и выпитое нынче вечером, прохрипел я.

– Анчутки беспятые, – выкрикнула фея, формируя между ладонями светящийся шар и направляя его в гущу особо резвых представителей упомянутого семейства. – Ваше счастье, что в здешних краях лишь два вида этой мрази водится! – Она вновь старательно принялась собирать в клубок магическую энергию.

– Как Вадим, очухался? – переводя разговор на другую тему, поинтересовался я, глядя на распластанную фигуру друга.

– Без сознания. Но жив! – Очередная вспышка заставила голенастых прыгунов отпрянуть от границ освещенных кругов. – Только расцарапан очень. Впрочем, как и ты.

Я попытался было подняться, но властный окрик феи вернул меня в прежнее состояние:

– Лежи смирно! Анчутки света боятся, в круг не сунутся. А чуть руку-ногу за край выставь, гроздьями виноградными на тебе повиснут.

– Что же теперь делать? – растерянно, по-детски спросил я.

– А и нечего тут делать, – глумливо усмехнулась Делли, разводя руками. – Рассвета дожидаться. Ну что, отобедали в крепости, как три мушкетера?

Я молча закрыл глаза, стыдясь признать свою нелепую самонадеянность и досадливо соображая, что порою сотрудница Волшебной Службы Охраны знает больше, чем говорит.

– Теперь, одинец, моли всех ведомых тебе богов, чтоб у Оринки до утренней зари травы хватило.

– Какой травы? – машинально включаясь на «протокольные» слова, поинтересовался я.

– Вестимо, какой, – вновь заставляя мерзких прыгунов броситься врассыпную, проговорила наша спасительница. – Конопли.

– Не понял? – Я резко открыл глаза, ошущая, как кровь приливает к голове.

– Говорю же тебе, в этом краю два вида анчуток обитают. Дикушники – вон они вокруг сигают, точно ужаленные. И конопельники. Что одни, что другие – Солнцелик обереги! А уж коли вместе соберутся, так вам отныне лучше ведомо, что бывает. – Пущенная феей волна смела анчуток и отбросила к стене крепостной башни, точно осенний ветер опавшие листья. Однако, в отличие от жухлой листвы, мерзкие твари стремглав бросились на прежние боевые позиции, норовя поближе подобраться к освещенному кругу. – Экие мрази неуемные! Одно слово – дикушники. Ведь с виду-то невелички, а коли разом навалятся – и слону не устоять.

– А где Оринка-то? – вновь задал вопрос я.

– Коноплю палит, – без тени улыбки сообщила фея.

– Что?!

– Коноплю палит, – повторила Делли. – Говорю же тебе, Виктор! Те, вторые анчутки, что здесь попервах были, конопельниками зовутся. У них завсегда гнездовище в зарослях конопли. Росточком эти твари поменьше дикушников будут, и лютости в них такой нет. Но зато как возьмутся морок на встречных-поперечных наводить, так ни зверю, ни человеку, да что человеку, и чародею иной раз не устоять.

– Так, выходит, никакого Сфинкса не было? – с надеждой спросил я.

– Да ужо откуда ему здесь взяться-то?! Не иначе, как из ваших же голов! Поморочь у вас на глазах была. Но когда б Оринка дурман-траву не подожгла, вы б совсем с ума сбрендили. А уж к утру, поди, и костей ваших не сыскать было. Так что, спасибо ей скажите за жизни убереженные. Не учуяли бы конопельники, что угодья их в огне, не сносить бы вам головушки буйные.

– Да уж, спасибо! Эк она быстро сориентировалась!

– Скажешь! – ухмыльнулась фея. – Вы еще в воротах стояли, а девчонка уже за травой отправилась.

– Так что ж это получается, выходит, и она знала, что нас в замке ожидает?! – Я вскинулся, опять пытаясь встать.

– Да лежи ты спокойно! – прикрикнула чародейка. – Знала – не знала! Тебе что ни скажи, ты бы всё равно ей не поверил. А ежели кудесница знала, да не сказала, видать, на роду вам написано с анчутками повстречаться.

– М-м… – Из круга, где под светом фар загорал Вадим Ратников, донесся звук, которым, должно быть, числившийся в школьной программе Герасим приветствовал любимую собачонку. – М-м-м… – Глаза исполняющего обязанности государя приоткрылись, точно смотровые щели в броне БТРа. – Во бли-ин… Вот это мы конкретно нажрались! О-о-о! Черти еще прыгают… – Он снова закрыл глаза, поняв бесперспективность надежд на скорое прояснение в мозгах.

В этот миг первая пичуга, вероятно, разбуженная безрадостной речью могутного витязя, робко чвиркнула, сообщая всему лесу и окрестностям о предчувствии рассвета.

– Что уж теперь говорить, – вздохнула Делли, когда мы проезжали под аркой ворот. – Замок вы наверняка погубили. Анчутки – твари въедливые! Ежели привяжутся к месту, то их ни заговором, ни полымем не отвадить. Чуть темень, они уж тут как тут будут.

Я невзначай кинул взгляд на створку ворот со всё еще болтающимся обрывком шнура с вислой печатью.

– Ваше счастье, – заметив направление моего взгляда, горько усмехнулась фея, – что сургуч ломать не стали. А то бы еще пуще стряслось, чем ныне сталось.

Я тяжело вздохнул, понимая справедливость упрека.

– А вы тоже, феи да кудесницы, не могли понятно объяснить, что и почему.

– А понятно об том никому не ведомо, – покачала головой умудренная предвечными знаниями спутница. – Всяко случиться может. Не анчутки, так другая нечисть пожаловала бы. Кто божью защиту порушит, над тем ее и не будет. Это здесь всякий сызмальства знает.

– И что, это навсегда… – Я с ужасом вспомнил перипетии сегодняшней ночи, и мне очень захотелось, чтобы Нычка-Солнцелик, или уж кто здесь, на местных небесах, занимается вопросами безопасности, не затаил на меня обиды.

– Кто знает? – Чародейка устало пожала плечами. – Может статься, что ежели верным путем идем, то и не навсегда. А может, и по-иному как.

– Не, ну круто! – пробасил за ее спиной Вадим, всё еще до конца не оклемавшийся после ночного кошмара. – И че теперь будет?

– Не ведаю, – призналась фея. – Может статься, други мои верные, что и впрямь след вам в обратный путь пуститься. Как люди говорят, подобру-поздорову.

– Клин, – в голосе Ратникова слышались просительные интонации, – может, действительно… Типа, ну его к этим, как их, анчуткам! В жизни всяко бывает! Когда. – мы, когда – нас. Ну, мы же конкретно рубились, без дураков!

– С дураками, – процедил я. – Вадик, слушай меня внимательно и постарайся вникнуть. Мне уже по барабану, есть в этой стране король или нет. Более того, насколько я успел заметить, кроме тех, кто собирается сесть на престол и кучки их лизоблюдов, это вообще всем по барабану. Если местное население такой расклад устраивает, почему меня он должен допекать?

Но! Дело мы уже начали, накопали кучу разного материала, с которым не ясно, что делать. Наловили шелупони полный невод и навредили всем местным крутым, до кого только смогли дотянуться. Только из-за нашего расследования неплохой, в сущности, парень, Финнэст, смотрит на мир пустыми глазами и ищет мышь. А замечательная девушка Оринка, которая сегодня ночью спасла жизнь и тебе, и мне, вообще бросила дом, семью и хозяйство и поперлась хрен его знает куда. Сам знаешь, что из этого вышло. Так что теперь для нас распутать этот чертов клубок – дело чести. Иначе я себя просто уважать не смогу. Понимаешь?

– Да я ж типа ничего, – попытался вставить сконфуженный Ратников.

– Вадим, – продолжал настаивать я, несмотря на полное отсутствие сопротивления со стороны друга. – Если ты видишь хоть один веский довод… Повторяю, веский, чтобы нам свернуть свою работу, назови мне его сейчас или молчи. Я лично таких доводов не вижу. А то, что я облажался, как последний дурак… Что ж, впредь буду умнее.

– Должна тебе заметить, Виктор, – стараясь утихомирить припадок самобичевания, увещевая, заговорила мудрая фея, – что Оринка не токмо по своей воле поднялась да пошла. Она ж, поди, не селянка какая, а кудесница. Видение ей было…

– Стоп! – Я затормозил «ниссана». – Видение… Действительно видение! Она, я помню, наблюдала какие-то вроде картины в лесу у деда Пихто. Возможно, и о событиях этой ночи она знала заранее. Не зря же мы еще во двор не вошли, а она уже на поиски конопли отправилась! Ни тьмы, ни дикого зверя не побоялась.

– Ну, дикий зверь ее, положим, не тронет. Да и ко тьме лесной она привычна, – медленно проговорила фея. – А вот что ей ведомо было, каким вы нынче козлом скакать будете, может, и верно.

Я поморщился, услышав нелестное сравнение, отпущенное Делли, но продолжил, чеканя каждое слово:

– В таком случае я очень хочу знать, что еще видела Орина в своем волшебном чане. Мы исполнили все условия, взяли ее с собой и, кажется, больше нет резона скрывать от нас информацию, имеющую прямое или косвенное отношение к расследуемому делу.

– Что ты на меня-то оком грозным сверкаешь? – Чаровница дала шпоры коню. – Как вернется, у нее и спроси.

Лужайка по ту сторону замкового рва всё еще напоминала ночевку очень бедного цыганского табора. Единственная кибитка, правда, едва ли не доверху забитая хвостнями, красовалась посреди лагеря. Вокруг нее своеобразной продуваемой всеми ветрами стеной располагались собранные из плащей импровизированные палатки. Чуть поодаль бродили стреноженные кони, деловито щипая траву и, похоже, не обращая внимания на резво скачущего между палатками и выпасом юного грифона.

Завидев нас, он со всех ног бросился навстречу, курлыча и хлопая крыльями. Потревоженный этим шумом часовой, дремавший у костра, поспешно вскочил, салютуя чудом выжившему начальству.

– Дозвольте вам доложить, за время ночного дозора никакой беды или иной напасти в лагере не стряслось! – звучно отрапортовал он, пожирая глазами командиров. Хотя что-то в его взгляде говорило, что хороший кусок прожаренного мяса он бы пожирал с куда большим удовольствием.

– Вольно, боец! – Лицо Вадюни расплылось в улыбке. – Служи по уставу, завоюешь честь и славу!

– Где Орина, свет Радиоловна? – перебил я друга, желавшего, по видимости, ознакомить караульного с прочими азами военной мудрости, украшавшими в недавнем прошлом стены Вадюниной казармы.

– Так ведь… – замялся стольник, – не могу знать. Вечор как ушла, так доселе и не вернулась.

– Что? – Я напрягся, лихорадочно прокручивая в голове варианты, когда юной кудеснице вдруг не хватает заготовленной для сожжения конопли. – А ну, всем подъем! Сорок пять секунд, выходи строиться!

– По-одъем! Подъе-ом! – заорал дневальный, распугивая дичь на пару верст в округе.

– Ну что ты, Виктор. – Делли положила руку мне на плечо. – Не горячись. Может, ничего ужасного еще и не стряслось. Пешком же идет! Или же поутру с устатку сон ее сморил. Девонька-то молода-молодешенька, силы полной в ней и на треть нет. – Она хотела добавить еще что-то, но тут украшенный гирляндой из волчьей плети Проглот насторожился, поднял длинные уши и угрожающе щелкнул клювом.

Из леса послышалось ржание, и пасущиеся у кромки рва кони, подняв морды, лениво ответили невидимому за деревьями сородичу.

– О, в натуре вот, кажись, и Оринка, – облегченно вздохнул Вадим.

– Ну уж нет. – Я посмотрел на изготовившегося к прыжку грифона. Хвост его методично хлопал по земле, взбивая коктейль из пыли и сухих листьев. – Похоже, не она.