Глава четвертая

Со встречами, что наметил в своих американских планах глава российской оппозиции, дело обстояло вовсе не так благополучно, как он сообщал своим сторонникам на родине. Начать хотя бы с той первой – генеральской.

Политик отлично понимал: говорить с ними об экономических проблемах и даже о политических – трата времени: не то чтобы это их не интересовало, но дискутировать на эти темы они просто не станут, предоставляя это профессионалам. Ему же нужно было не просто заинтересовать их, но задеть, что называется, за живое. То есть – говорить о проблемах вооружения, безопасности, армии. Что касается угрозы со стороны мирового терроризма и «оси зла» – они и сами об этом знали, пожалуй, больше приезжего. А вот что касается угрозы из космоса – тут он, похоже, мог чем-то военных и убедить, и насторожить.

Военные – их было четверо – выслушали приглашенного очень внимательно, но как-то бесстрастно – словно то, о чем он рассказывал, их ни с какой стороны не затрагивало. И с каждой минутой, с каждым словом он все более утверждался в мысли: знают. Давно уже все знают. Но молчат. Похоже, считают меня дурачком, предоставляя возможность тут перед ними распинаться. Мальчика нашли! Но не на такого напали…

И, почти неожиданно для самого себя, он сменил тональность:

– Я понимаю, что вы давно уже в курсе дела, и то, что я сказал, для вас новостью не является. Но моей целью было только своей откровенностью показать, что мы готовы на полное и искреннее сотрудничество с вами ради достижения общей цели.

Трое остались невозмутимыми, как если бы он вообще ничего не сказал. Четвертый же – а вернее, первый (во всяком случае, звездочек у него было больше, целых четыре), – проговорил:

– Наше поведение естественно: нам неясен ваш статус. Говорите ли вы от имени правительства? Президента? Оппозиции? Хотите ли подписать какой-то протокол, открытый или секретный? Согласитесь: при отсутствии ясности в этом вопросе мы не можем вести каких бы то ни было переговоров. Если же вы просто решили поделиться с нами имеющейся у вас информацией, то почему именно с армией? Почему не по каналам госдепартамента или каких-либо общественных организаций?

О каналах разведки он не упомянул, но и так было ясно, что это подразумевалось.

Московский гость поднял брови и ответил даже с некоторой обидой в голосе – правда, тщательно отмеренной:

– Мне казалось, что это именно вас заинтересовала моя информация, а не наоборот. («Интересно, – думал он при этом, – как чертов коллега отрекомендовал меня? Надеюсь, не как перебежчика! Ну ладно, я ему потом все выскажу…») Мои же намерения совершенно ясны. Любую проблему я всегда стремлюсь обсуждать с теми, кого она непосредственно касается. Скажите, кто больше заинтересован в сохранении ядерного потенциала: вы или государственный секретарь? Кого этот вопрос затрагивает ближе: вас или его? Что же касается моего статуса, то если исходить из фактического положения вещей, то я сопоставил бы его со статусом вице-президента вашей страны.

Генерал покосился на безмолвно сидевшего в сторонке Столбовица; тот лишь едва заметно кивнул.

– Очень хорошо. В таком случае скажите: почему вы, один из высших политиков России, заинтересованы в сохранении ядерно-ракетного вооружения страны, которую очень многие у вас все еще продолжают считать своим потенциальным врагом?

Политик улыбнулся:

– Вы исходите из неверной предпосылки, генерал. Я вовсе не заинтересован в ядерном вооружении Соединенных Штатов.

– Оу?

– Но я очень заинтересован в сохранении этого потенциала в моей стране. На то есть много причин, и вы их знаете. Однако обстановка сложилась так, что наш потенциал может сохраниться только при условии сохранения ваших боеголовок – кстати, и ваш тоже зависит от нашего таким же образом, хотя, может быть, и в несколько меньшей степени. Стоит вашему президенту подписать соглашение о ядерном разоружении – и если мы в тот же миг не сделаем того же самого, то у нас может произойти все что угодно: народные возмущения, рельсовая война, призыв к импичменту президента, захват власти коммунистами – все что угодно. Но если вы остаетесь при своих – сохранение наших вооружений будет оправдано на сто процентов, никому и в голову не придет требовать сокращения, каких бы денег ни стоило нам содержание ракет на боевых дежурствах.

– В этом есть своя логика, хотя и несколько странная, – кивнул генерал. – Но почему вам так хочется сохранить такой источник расходов? У вас ведь мало денег, не так ли?

– Именно по этой причине. Будь мы хотя бы вполовину так богаты, как вы, – мы старались бы подтвердить свой статус иными средствами. Но в нынешнем положении…

И политик развел руками.

– Вы говорите о статусе великой державы?

– Великой ядерной. Иное величие для нас возможно только в перспективе.

– Мне представляется, что это трезвый взгляд на вещи. Хотя относительно перспективы могут быть, конечно, разные мнения – но это сейчас не предмет дискуссии. Итак, вы хотите сохранить боеголовки потому, что вы бедны…

– Точно так же, как вам нужно сохранить их хотя бы потому, что вы очень богаты.

Тут улыбнулся и генерал – и за ним все остальные. Кроме Столбовица – тот словно спал с открытыми глазами и никак на происходившее не реагировал.

– Вы полагаете?

– Мне это представляется бесспорным. Во-первых, богатство всегда нуждалось в защите. Из всех населяющих Землю миллиардов людей вашу страну не любит, думаю, процентов девяносто пять, если не больше. Вас можно уважать, можно бояться, вас приходится терпеть, но богатых нигде и никогда не любили. В прошлом веке вы сбросили две бомбы на Японию и тем доказали свою способность совершать такие поступки. Поэтому вас боятся. Но если вы останетесь только при обычном оружии – страх стремительно пойдет вниз. Во-вторых: содержание ядерно-ракетного парка вам обходится еще дороже, чем нам. Но если вдруг эта расходная статья закроется – высвободившиеся деньги просто задушат вас: их окажется слишком много. Ожирение ничем не лучше дистрофии – если говорить о результатах. Вам просто нужно расходовать эти миллиарды. Вы это прекрасно знаете, потому что кризис столетней давности вами не забыт, его призрак всегда незримо присутствует в вашей жизни – как и призрак Одиннадцатого сентября. Только если сто лет тому назад вас губило перепроизводство, то сейчас наоборот – денег окажется больше, чем того, что можно купить на них. Вот хотя бы по этим причинам вы должны сохранить оружие, не говоря уже о том, что разоружение скажется на авторитете военных в обществе – скажется отрицательно. Думаю, что вы не найдете ошибки в моих рассуждениях. А если так, то остается лишь один вопрос: насколько можно рассчитывать на изменение позиции президента США в этих условиях?

– У нас военным не рекомендуется участвовать в политике, – сухо заметил один из тех трех, что все время молчали.

– Однако иметь свое мнение им не возбраняется? Особенно если вдруг окажется, что пресловутое тело имеет искусственное происхождение?

Вот когда вернулась к нему промелькнувшая в свое время мысль! И как вовремя!

Несколько секунд, нужных, наверное, для осмысления услышанного, тишину не нарушал ни единый звук – кроме разве что усилившегося дыхания собравшихся.

Но ответа на свой вопрос приезжий так и не получил; старший из генералов сказал:

– Вы располагаете серьезной информацией по этому поводу, сэр?

Москвич ответил, обозначив намек на улыбку:

– Ни один человек не знает всех секретов своего государства. Но предполагать не возбраняется никому.

Что можно было истолковать и таким образом: «Не хочу быть предателем, а повод для размышлений вы уже получили».

Снова полуминутное молчание.

– Мы очень благодарны вам за интересную беседу, сэр. Однако вы понимаете, что нам требуется время для того, чтобы проверить информацию, столь любезно предоставленную вами, как и прозвучавшее тут предположение, и прийти к каким-то собственным выводам. Надеюсь, мы сможем встретиться с вами и в дальнейшем?

Тут впервые подал голос Столбовиц:

– Наш уважаемый гость пробудет здесь столько времени, сколько понадобится для прояснения нашего отношения к его идеям; он надеется, что это сможет произойти – ну, скажем, в недельный срок.

– Такой срок представляется приемлемым, – кивнул генерал.