Вот так отреагировал на неожиданную диверсию самый верх. Не растерялся и сразу же начал принимать меры.

Что же касается простых смертных, и прежде всего тех, чье участие в предложенной игре было наиболее вероятным, то они – подавляющее их большинство – пока ничего не предпринимали, поскольку до назначенного срока оставалось еще целых двое суток.

Однако там, где большинство, существует, естественно, и меньшинство; и каким бы подавляющим большинство ни было, это вовсе не значит, что меньшинство обязательно является подавленным. Как раз наоборот.

Один молодой человек заинтересовался объявлением всерьез. Не потому, что ему очень хотелось выиграть отечественный автомобиль – колеса у него были, и куда более престижные, – но потому что любил решать всякие заковыристые задачки, от шахматных до хакерских, не говоря уже о кроссвордах и подобной мелочи; обожал выигрывать самые рискованные пари и вообще любил быть первым.

Прочитав объявление, он ненадолго задумался. А затем схватил трубку и набрал номер своего деда.

– Привет, Галилей Коперникович! – сказал он. – Слушай, у меня к тебе вопрос…

Столь странно поименованный дед любил, когда внук обращался к нему с вопросами – хотя бы просто потому, что внук этот был, увы, единственным и именно с ним были связаны честолюбивые надежды старшего поколения. Добавим лишь, что честолюбие это было – в этой династии – чисто академическим, но никак не коммерческим или, скажем, военным.

– Ну, излагай, – согласился дед, откладывая в сторону книгу.

Внук изложил. И добавил:

– То, о чем это, – оно имеет отношение к своему ремеслу?

Любому другому дед ответил бы, не задумываясь: «Не знаю. Ума не приложу – что бы это могло быть такое». Любому. Поскольку отлично знал, что услышанный текст имеет самое прямое отношение к той секретной информации, которую он не только не имел права распространять, но о которой ему было заказано даже и думать и даже приказано – забыть раз и навсегда. Он бы и забыл, возможно, – если бы не далее, как часа три тому назад ему и еще нескольким коллегам не пришлось совместно с людьми из космических войск наблюдать и считать – причем и то, и другое как раз и относилось к тому, что скорее всего и имелось в виду в объявлении. Собственно, он и внуку ответил то же самое: знать не знаю и ведать не ведаю! Но если любому он отрапортовал бы это немедленно и без малейшей запинки, то в разговоре с внуком невольно промедлил не менее полутора секунд и лишь потом дал ответ. Но внуку этого крошечного сбоя хватило: деда своего он знал наизусть и видел насквозь.

– Дед! – громко сказал он. – Ты не помнишь – кто мне говорил, что врать – недостойно порядочного человека?

– Дима… – пробормотал дед просительно.

– Значит, ничего не знаешь? Только учти, дед: все равно через два дня эта твоя тайна будет известна всем и каждому. Стоит ли нам из-за двух дней рвать дипломатические отношения? Что же, в субботу ты меня не увидишь – и не только в эту. Засим прими уверения в совершеннейшем к тебе почтении – существовавшем до этой минуты. Бай.

– Дима! Да погоди же!..

И в самом деле: послезавтра эта информация станет ведь общедоступной. Да по сути дела, она уже такой стала, она опубликована, разве что в несколько зашифрованном виде. Но Дима-то мастер разгадывать головоломки, так что не через час, так через три все равно докопается до сути. Так что стоит ли портить отношения до такой степени? К тому же…

– Но это только для тебя, понял? Исключительно для тебя!

– Буду молчать, как рыба об лед.

– Так вот. Дело в том… Но предупреждаю: я не произнесу ни одного термина, и ты тоже – обходись эллипсами. Иначе нам даже не дадут договорить.

– Я вообще молчу и только слушаю…

Когда примерно через полчаса разговор закончился, Дима с минуту сидел в неподвижности, раздумывая.

Но размышлял он вовсе не о возможной гибели планеты и всеобщей, в том числе и собственной гибели. Он находился в том возрасте, когда в смерть вообще не верят, во всяком случае – лично в свою; а уж во всеобщий армагеддон – тем более. Он знал, конечно, что в мире существует множество проблем, но ему было известно и то, что есть чертова уйма людей по всему свету – короли, президенты, министры, всякие депутаты и все такое прочее, – которые на то и существуют, чтобы лучше или хуже, но решать эти проблемы; вот они пусть и занимаются. Самого юношу занимала другая проблема, морально-этическая: с одной стороны, полученную информацию нужно было немедленно распространить среди тех своих друзей хотя бы, кто конкурировал с ним в хитроумии и так же, как он, претендовал на звание самого-самого. Распространить – потому что иначе было бы нечестно: обладая информацией, которой у них не было, он получал преимущество, которое среди них считалось незаконным: острота ума была тут ни при чем, а то, что дед его был астрономом, никак не являлось его личной заслугой. Чтобы выиграть чисто, просто необходимо было сообщить друзьям все то, что теперь было известно ему самому; вот тогда действительно станет ясно, кто из них обладает наиболее развитой интуицией, благодаря которой раньше других увидит то, что нужно, и почувствует, что это – именно оно; тогда ему не придется выжидать, пока тело проявится в движении, но можно будет сразу же хватить трубку и набирать номер.

С другой же стороны – дед ведь говорил о строгой конфиденциальности, и он обещал старику, что будет молчать, как…

Как рыба об лед, да.

Вот!

Разве рыба молчит об лед? Она может биться об лед, это всем известно. Но молчать об лед нельзя.

А следовательно – не обещал он деду никакого молчания. Вот если бы старик потребовал более четкого и однозначного обещания, тогда… Тогда, конечно, слово пришлось бы держать. Но дед удовлетворился сказанным. Значит, сам виноват.

Вот как все просто и ясно получается, если спокойно проанализировать.

Он снова схватил трубку и начал набирать номер за номером, созывая всех, кого считал нужным – десятка полтора друзей-приятелей, – к себе на посиделки. Ну, часов в семь. Нет, для делового разговора. Ну, это посмотрим – может быть, потом, но начинать будем не с этого. И их тоже – если пригласим, то потом. Придешь – поймешь. Давай. Жду.

Все приглашенные собрались, разумеется. У них была такая привычка – собираться вместе то тут, то там. Выслушали молча, но с интересом.

– Только, господа, – предостерег их Дима перед тем, как завершить эту часть встречи и перейти к более традиционной, – это все, как вы понимаете, совершенно секретно. Так что – полное молчание. Иначе доберутся до моего деда и с него штаны спустят.

Все горячо заверили, что дальше них самих новости эти ну никак не распространятся.

Но вы же знаете, как это мучительно: знать что-то, чего никто другой не знает, и чтобы при этом никто другой не знал, что вы знаете что-то, чего никто другой не знает. Нормальный человек такой муки не выдержит.

Так что можно было не сомневаться в том, что обет молчания, только что данный компанией, начнет нарушаться, едва первый из них переступит порог, попрощавшись с хозяином.

Брось только камешек в воду – и пойдут круги, круги, круги…