Он никак не мог дотянуться до пульта. Ремни цепко держали его в кресле. Застежки блокировало, и он бился, как муха в тенетах. Он уже понял, что ни отстегнуть, ни порвать ремни не удастся, и пытался достать тумблер на пульте левой рукой — так было ближе. Десантный бот трясло и бросало, и при каждом рывке тумблер то чуть придвигался к его растопыренным пальцам, то вновь удалялся. Он перегнулся вперед так, что от ремней нечем стало дышать. В бессильном желании упереться во что-нибудь и продвинуться еще на несколько миллиметров он заскреб ногами по гладкому пластику пола и проснулся.

Одеяло свалилось на пол. Чуть слышно ворковал климатизатор под окном. Сквозь поляризационные стекла брезжил слабый полусвет, но Габровский знал, что за окном уже рассвело. Он полежал еще немного, освобождаясь от кошмара, затем медленно сел, упираясь руками в эластичный матрац.

— Окно! — негромко скомандовал он.

Бытовой компьютер услышал, окно стало чуть прозрачнее. Сквозь него можно было рассмотреть темную массу деревьев и неясную полосу горизонта.

— Окно! Окно! Окно! — нетерпеливо повторил он несколько раз.

Стекло каждый раз становилось прозрачнее и наконец с легким стуком ушло в стену. В комнату ворвался холодный утренний ветерок. Стало зябко. Габровский обхватил плечи руками, подумал, что сна уже не будет, и босиком пошлепал в ванную — принять душ и одеться.

Когда он вернулся, кровать уже спряталась. Он улегся на диван. Там было не так удобно, но было лучше видно окно и пейзаж, открывающийся за ним. Габровский вдруг поймал себя на том, что эта комната в гостинице, и вид за окном, и сама эта планета не вызывают в нем никаких особенных чувств, и с тоской подумал, что стареет. Лет пять назад, впервые оказавшись на новой планете, он вел бы себя совсем иначе. Хотя нет, вел бы, пожалуй, так же, но вот чувствовал бы себя по-другому.

Не вставая с дивана, Габровский дотянулся до ручного пульта, нажал кнопку. Вспыхнул экран в стене. Еще вечером Габровский послал на Землю запрос, ночью был принят ответ, и сейчас разворачивались полученные файлы.

С экрана на Габровского глянуло знакомое лицо дежурного диспетчера.

— Здравствуй, Алексис! — Он смотрел прямо на Габровского. — Не буду спрашивать, зачем тебе эта информация. Хочу только предупредить, что качество записей — не очень. На Росе аппаратура так себе. Да ты ведь бывал там, знаешь.

Он помахал рукой с экрана и исчез. Сразу же появились цифры — параметры последнего рейса «Консулы». Габровский перестал замечать что-либо вокруг. Он заново, вместе с Крисом и Верой, переживал разыгравшуюся три месяца назад трагедию.

В записях было все — показания телеметрических приборов, анализ метеоритной обстановки в районе планеты, фотографии места катастрофы… Документы завершились материалами комиссии по расследованию несчастного случая. Но не это сейчас интересовало Алексея Габровского.

Он еще раз бегло просмотрел запись: нигде не было ясного ответа, как спаслась Вера.

После аварии она была в глубоком шоке. Из клиники ее выпустили только спустя полтора месяца, да еще на несколько месяцев отстранили от полетов. Из записей бесед с ней было ясно только, что она не помнит, как и почему отстал от нее Крис.

Габровский тихо чертыхнулся — эти кретины из комиссии не сообразили провести простейший хронометраж. Их интересовало только то, что происходило с кораблем. А между тем — и Габровский теперь это ясно видел — Вера просто не могла успеть добраться от корабля до рощицы, где ее нашли. Спасатели прибыли раньше, чем она добежала бы туда, — это в том случае, если бы не было катастрофы, бежать пришлось бы по гаревой дорожке, да и вообще выбежала она за десять минут до приземления…

Алексей выключил экран и задумался. Отпуск летел ко всем чертям. Это было ясно как день. Только вчера утром он прилетел сюда, на Таврию, малообжитую планету земного типа. Устроил в номере уютный беспорядок, настрого запретил роботам заниматься уборкой в его отсутствие и приготовился отдыхать. На всю катушку.

А вечером на танцах в Зоне отдыха он вдруг увидел Веру. Она выделялась из веселой, беззаботной толпы. Чувствовалась в ней какая-то напряженность. Даже не внешне, нет. Непонятно, что именно, — может быть, что-то в выражении лица, в манере держаться? Это Алексей заметил еще до того, как узнал Веру. А узнав, он начал настраиваться на нее, посылая ей менто тревоги и неуверенности — то, что успел и сумел разглядеть в ней.

Он сразу увидел, что попал. Увидел, даже не получив ментоответа. Она забеспокоилась, стала оборачиваться и высматривать его в толпе, он спрятался за спины и осторожно вышел, продолжая принимать ее менто — вопроса и беспокойства, тревоги и тоски. Он уже понял, что не оставит ее одну, хотя и не представлял, что сможет для нее сделать. Одно было ясно — ей надо помочь.

Ему расхотелось развлекаться. Он вернулся в номер, вызвал Информарий и послал запрос на Землю, в Комитет по исследованию космического пространства…

Утро было в разгаре, солнечное и теплое. В кафе он пошел пешком и добрался до него часов в десять. В зале было пусто. Подбежал автомат, подал пластиковую карточку-меню. Половина блюд были незнакомыми. Он заказал наугад.

Вдруг ему стало не по себе. Повеяло неустроенностью и одиночеством. Вера. Она молча остановилась около столика. Габровский подвинул стул. Она села.

— Ты — Габровский. — Это прозвучало не вопросом, а утверждением. Габровский кивнул. Он не удивился. Его знали многие. Она к тому же летала с Крисом. А уж Крис-то его знал лучше многих.

— Чего ты от меня хочешь? — спросила она спокойно. Слишком спокойно. Алексей промолчал.

— Ведь это ты вчера был в Зоне отдыха? — На Габровского накатилась волна тревоги и неуверенности, неуверенности и тоски — она вернула ему его вчерашнее менто. Вернула в точности. Значит, помнила все время. Только теперь он впервые разжал губы.

— Ты мне нужна. — Он ответил ей грубовато-лаконично. Так надо было. Он сейчас окончательно убедился в этом. Именно грубовато и лаконично. И только по делу. Вера была вся как сжатая до отказа пружина. Чтобы она не сорвалась, нужно было дело, необходимо было окунуть ее в работу. И он готов был дать ей эту работу.

— Я всем нужна. — Вера пожала плечами. — В последнее время…

А про себя подумала: «Зато вы все мне не нужны. Жалельщики!»

Габровский смотрел на нее и сквозь нее. Ей стало зябко от этого взгляда. Неожиданно неприязненно она подумала, что этот-то жалеть не станет.

Вера не могла преодолеть неприязни к нему, как ко всему прошлому Криса. Его прошлому, которое никогда не станет и ее прошлым, потому что Крис никогда не будет принадлежать ей. Потому что это прошлое предъявляет свои права на Криса. И Крис весь в прошлом. У него нет будущего. И настоящего. Потому что нет Криса…

— Быстро все съедай и выходи к фонтану. Я тебя жду, — вернул ее к действительности голос Габровского. Он успел заказать для нее завтрак. В голосе его проскользнула интонация, заставившая ее не возмутиться бесцеремонностью, не заказать заново и совсем не то, что заказал для нее он, а молча придвинуть тарелку и приняться за еду. Габровский хотел что-то еще сказать, передумал и вышел из кафе.

До отеля, где жил Габровский, было минут сорок ходьбы, но глайдер он вызывать не стал. Пошли пешком, и она опять промолчала, хотя было жарко. Местные деревья тени почти не давали. Пешеходная дорожка была посыпана крупным песком. Он хрустел под ногами. Его хруст мешал сосредоточиться. Мысли вертелись по кругу, подчиняясь ритму шагов. Габровский за всю дорогу не проронил ни слова. Она тоже молчала. Так, молча, и поднялась к нему в номер, быстрым взглядом окинула его — не как в обычно обезличенных номерах отелей, здесь было видно, что живут, — и опустилась на диван.

Габровский уселся в кресло, протянул руку к шкафчику доставки, набрал шифр. Через полминуты звякнул звонок. Он вынул из шкафчика бутылку и два бокала.

— Что это? — Она первая нарушила молчание.

— Вино. — Чуть приметная улыбка скользнула по его лицу. — Сухое виноградное вино. И не смотри так на меня. Пей. Это не неприятно, а в такую жару даже полезно.

И, видя, что она колеблется, добавил:

— Пей, не бойся.

— Откуда здесь вино? — неуверенно беря бокал, пробормотала она.

— С Земли, судя по этикетке. — Он пригубил и смотрел, как она с опаской отпила из бокала.

Пока Габровский возился у пульта информатора, готовя запись, Вера пролистала инструкцию линии доставки. Шифра вина там не было. Вообще вина не было в длинном — пятьсот наименований — перечне.

Вино вообще-то не числилось в списке запрещенных к применению продуктов. Просто пить его не было принято, как не принято было курить. Все это настолько вошло в кровь Веры, что сейчас поведение Габровского вызвало недоумение и легкое любопытство.

Она по-новому взглянула на него. А он тем временем закончил приготовления и нетерпеливо повернулся к ней:

— Смотри. Вот аэрофотокарта района гибели «Консулы».

Тон его был деловым. Он оказался первым, не считая комиссии по расследованию катастрофы, кто прямо и открыто заговорил об аварии. И впервые напоминание о несчастье не вызвало у нее привычного уже чувства отчаяния. Подумав об этом, она отвлеклась на минуту, и ей пришлось внимательно вслушаться, чтобы поймать суть разговора. А Габровский продолжал все так же сухо и размеренно, как автомат:

— Таким образом, получается, что ты не могла спастись, даже если бы у вас с Крисом на пути не разлилось горючее. Корабль взорвался раньше, чем вы могли бы отбежать на безопасное расстояние. Вы должны были погибнуть. И Крис погиб. А ты осталась жива. Молчи, не перебивай. Я и так знаю, что ты не понимаешь, как это получилось. И никто не понимает. Больше того, никто даже не догадывается, что ты не должна была спастись!

Вера сидела на самом краешке дивана, готовая в любую минуту встать. Было видно, что она не понимает, к чему он клонит.

— Значит, в развитие событий вмешались какие-то неучтенные обстоятельства, а если так, то ты в гибели Ионина не виновна. Конечно, тебя никто и не винит, кроме тебя самой, пусть подсознательно. Я говорю это для того, чтобы ты перестала заниматься самобичеванием.

— Что я… Что мне… — У Веры перехватило горло, она прокашлялась и все же выговорила: — Что мне нужно делать?

— Есть у меня кое-какие соображения по этому поводу. Их надо проверить, и ты мне поможешь.

Габровский уже не был так неприятен Вере, как прежде. И она спросила, что он собирается делать и в чем будет заключаться ее помощь. Она уже совсем справилась с голосом. Странно, Веру совсем не обидело, что Габровский отказался полностью посвятить ее в свой замысел, а ограничился конкретным заданием.

На несколько дней Вера переселилась в номер Габровского. Где пропадал сам Габровский, она не знала. Вера занималась электроникой — собирала автоматику управления. Схему ей накидал Габровский. По ее мнению, это была полнейшая дичь, сапоги всмятку. Впрочем, может быть, это она, в теперешнем ее состоянии, не способна была разобраться в простейшей схеме?.. Словом, Вера выкинула из головы такие вопросы и сосредоточилась на работе руками. Задача была не из сложных, хотя работать приходилось с узлами, выдираемыми из старых блоков, целую кучу которых натащил Габровский. Это заметно усложняло и замедляло дело, но через неделю у нее все было готово. Алексей забрал схему и увез куда-то.

Еще два дня Вера изнывала от безделья. Она пыталась читать, но фильмокниги валились из рук. Все валилось из рук. Наконец появился Габровский, в синем форменном комбинезоне, осунувшийся и подтянутый, и коротко бросил:

— Собирайся.

Она тоже надела форму, и когда вышла к ожидавшему ее Алексею, поняла по его взгляду, что сделала именно то, что нужно. Только теперь она почувствовала, что Габровский затеял что-то серьезное. И еще не зная, что должно произойти, она начала волноваться.

Габровский вел глайдер на предельной скорости, не глядя на пульт. Промелькнул жилой поселок, потом долго тянулись поля, по которым тут и там ползали комбайны-автоматы, — местное лето близилось к концу.

Пропищал зуммер радиостанции. Габровский повернул рычажок, негромко сказал что-то. Вера не вслушивалась, рассеянно всматриваясь в проплывающую под ними картину.

Местность изменилась. Лесистые холмы кончились. Пошли изрытые оврагами, заросшие кустарником пространства. Тут и там мелькали плешины голой каменистой земли. «Необжитая планета», — равнодушно подумала Вера. Она уже не нервничала. Она перешагнула ту грань, за которой наступает безразличие.

Алексей бросил машину в сторону и с ходу, с разворотом, посадил. Вера успела заметить примерно в полукилометре навес. Что находилось под навесом, она не рассмотрела. Тут же она забыла об этом, потому что они вылезли из глайдера и быстро пошли. Вера спешила, чтобы не отставать от Габровского, и часто спотыкалась. Из-под ног ее, гремя, вылетали камешки.

— Сейчас будет поровнее, — бросил, не оборачиваясь, Алексей. Он помнил о ней, и Вере сделалось на мгновение тепло от этого. Дорога действительно стала ровнее. Они шли еще минут пять, и Габровский резко, как делал все, остановился.

Грудой были навалены пустые ящики. Алексей вытянул из кучи два из них, поставил. На один уселся сам, на другой кивнул Вере. Она тоже опустилась, готовая в любую минуту встать и идти дальше. Глаза ее машинально обежали пологий пригорок с выгоревшей на солнце красноватой землей. На ящиках в стороне стояла какая-то аппаратура. Взгляд Веры привычно выхватил собственное неуклюжее творение. Толстый кабель от приборов тянулся в сторону и спускался в овраг. На сгибах он маслянисто поблескивал. Кусты в овраге отсвечивали не привычной земной изумрудностью, но явственным на этой планете красноватым оттенком. Легкий ветерок обвевал разгоряченное при ходьбе лицо.

Габровский, глядя своим привычным, сквозь Веру, взглядом, негромко произнес:

— Все, что от тебя сейчас требуется, — это сидеть вот так и ждать. Это займет немного времени. Минут через десять все кончится. — Он неожиданно улыбнулся: — И я все тебе расскажу.

Она молча кивнула. Вид у нее был покорный. Совсем не тот, что десять дней назад. У Габровского неожиданно защемило сердце от жалости.

— Вера… — негромко сказал он, словно сам себе. Она настороженно посмотрела в его сторону. — Вера…

Он опять улыбнулся ей:

— Вера — в смысле «верить»… Пусть это будет кодовое название нашей маленькой операции! А через час мы освободимся и отправимся осматривать планету!

Он пытался таким образом растормошить ее. Она не приняла шутки. Остановившимся взглядом посмотрев на Габровского, она беззвучно произнесла:

— Не надо говорить так… Крис так говорил… Впервые она сама произнесла это имя.

Повисло напряженное молчание. Чтобы разрядить его, Габровский задвигался, шумно встал, отряхнул комбинезон.

— Пора! — решительно произнес он и пошел в сторону, туда, где на сдвинутых вместе ящиках стояла аппаратура. Вера проводила его взглядом и вновь опустила глаза. Сквозь жестокую каменистую почву пробивались упрямые коричневатые травинки. Доска от ящика придавила их. Вера хотела носком ботинка сдвинуть ее, но не успела. Внезапная дурнота на мгновение сдавила ее и тут же отпустила. Ей почудился глухой вскрик, она выпрямилась, отыскивая взглядом Габровского, и в ужасе вскочила на ноги. Ящик со стуком опрокинулся назад. Габровского не было. Не было остальных ящиков, не было кабеля, не было оврага. Рядом отсвечивал матовый борт глайдера. Успокоительно поблескивал сдвинутый назад прозрачный колпак на нем. Все вокруг заливал беспощадный полуденный свет. От этого света и от неживой мертвящей тишины, давящей на уши, ей стало жутко. Не помня себя, она рванулась вперед, туда, где только что проходила, спеша за широко шагавшим Алексеем. Ботинки тупо ударяли в сухую землю, временами громыхали по щебенке. Как в немом кино, покачиваясь, быстро наплывала и убегала под ноги земля. Вера на бегу отшвырнула ногой подвернувшуюся картонную коробку и упала на колени рядом с лежащим ничком Габровским. Она не раздумывала, что нужно делать. Руки действовали автоматически. С трудом перевернув его на спину, она рванула из нагрудного кармана своего комбинезона аптечку. Доставать аптечку из комбинезона Алексея не было времени. С негромким шипением вошло из тюбика под кожу и рассосалось лекарство. На руке Алексея остался слабый припухший след от инъекции. Уложив его поудобнее, расстегнув комбинезон, она выждала минуты полторы. Повторила инъекцию — рука сама безошибочно выбрала нужный тюбик из пакета. Безрезультатно. Постояв минуту в нерешительности, Вера ринулась обратно к глайдеру. Проскользнула в кабину, ударившись локтем о борт и не почувствовав боли. Торопливо щелкнула клавишами набора радиокода. Рация отозвалась приглушенным гудением. Высокий мужской голос неторопливо пробился из эфира:

— Начальник космопорта Таврии слушает.

— Докладывает Вера Грей. В результате… э-э-э… аварии… — замялась она, — погиб космопилот Алексей Габровский. Повторяю: погиб космопилот Алексей Габровский. — Вера облизала пересохшие губы и продолжала ровным безжизненным голосом: — Даю пеленг на волне тринадцать-четыре-двадцать один. Даю пеленг на волне тринадцать-четыре-двадцать один…