8
— Ты прав, все они полные дураки и кретины, — сказал смотритель зоопарка. — А все потому, что программа, у которой нет возможности самостоятельного развития, обречена на непроходимую тупость. Почему, спросишь ты, нельзя сделать так, чтобы каждым мусорщиком управлял человек? Ну, сам понимаешь, людям надо платить деньги, и довольно неплохие. Именно поэтому девятнадцатью из двадцати мусорщиков управляют программы. Конечно, их разрабатывают очень большие мастера, но все-таки, все-таки ни один из них не рискнул ввести в свою программу возможность самостоятельного развития. И могу тебя уверить, что не рискнет. Почему? Ха, да потому, что при этом возрастает риск превращения одного из мусорщиков в бродячую программу. Или нескольких. Или всех. Смекаешь? Кстати, учти, тебе здорово повезло. Будь среди тех, кто тебя ловил, был хотя бы один управляемый человеком мусорщик, наш обман мог и раскрыться.
На вид смотрителю было лет двадцать, не больше. Щуплая фигура, худое лицо, на носу в соответствии с годичной давности модой большие роговые очки, с простыми стеклами. Короче, самый обыкновенный юный кукарача, будущий мастер.
Как этому мальцу подвезло устроиться на такой ответственный пост? Может, у него родители — большие шишки? Да нет, вряд ли. Шишки, как правило, стремятся устроить своих отпрысков на какую-нибудь синекуру, а тут надо работать. Таким образом, остается одно объяснение того, как подобный типчик мог стать смотрителем зоопарка. Передо мной, похоже, и в самом деле юный гений.
Я невольно взглянул на смотрителя зоопарка с уважением.
Тот снисходительно улыбнулся и, откинувшись поудобнее на спинку кресла, положил ноги на край пульта.
Ноббин выбил ступнями короткую дробь и сказал:
— При чем тут везение? Спорим, устроенное нами представление могло обмануть даже специалиста?
Смотритель зоопарка благосклонно кивнул.
— Обмануть? Согласен, это представление могло обмануть кого угодно. Вот только настоящего специалиста оно бы не удовлетворило. Уж он бы наверняка попытался узнать о зоопарке вирусов побольше.
— Ну и что он такого мог узнать? — полюбопытствовал я.
— Много чего. Например, то, что этот зоопарк на самом деле сплошная фикция. Весь, полностью. Причем, если эту тайну узнают посетители, то наше заведение, понятное дело, разорится. Однако мусорщики, если, конечно, они пожелают это сделать, докопаются до правды очень быстро.
— Что значит — фикция?
— Небольшой, невинный обман. Все знают, что во времена легендарных программистов существовали жуткие вирусы, способные запросто уничтожить практически любую программу. Но это было так давно, что сейчас никто не представляет, как они на самом деле выглядели. Ну, может быть, за исключением нескольких специалистов-историков. Между тем, посетителям очень нравится, когда их пугают. Так нравится, что они даже согласны платить за подобное деньги. С учетом этого и был создан наш музей. Конечно, все представленные в нем вирусы, все, без исключения, не более чем плод воображения нескольких мастеров, которым очень хорошо заплатили. Они совершенно безобидны, эти вирусы, поскольку никогда реально не существовали. Но свою задачу выполняют: пугают и приносят деньги.
— Но если они не способны причинить никому вред, — спросил я, — то в чем состоят твои обязанности?
— О! — смотритель зоопарка вознес к потолку палец. — Самой главной моей обязанностью является следить за тем, чтобы никто не узнал правду о нашем музее. Ну и, конечно, я должен заботиться о процветании нашего скромного заведения, создавать ему надлежащую рекламу.
— Угу, — сказал я. — Стало быть, в тот момент, когда я вошел в клетку «королевского тигра», мне и в самом деле ничего не угрожало? Ничегошеньки?
— Точно, — с готовностью кивнул смотритель зоопарка. — Ни в малейшей степени. Единственное, чего я боялся, это сбоя, в результате которого вирус на тебя не бросится. Вот это было бы настоящей катастрофой. Стоило кому-то из охотившихся за тобой это заметить, а потом о данном странном событии где-нибудь обмолвиться, и все — пиши пропало.
Я кивнул.
Все верно, все по плану. И сейчас, когда я убедился в том, что меня не обманывают, можно воспринимать слова смотрителя вполне спокойно. А вот тогда…
Мне вспомнилось, как на меня бросилась эта идиотская программа, что именно я при этом испытал, и мне жутко захотелось треснуть по шее либо Хоббина, либо Ноббина, неважно кого именно, главное — посильнее.
Видимо мои мысли отразились у меня на лице, и Хоббин поспешно сказал:
— Обрати внимание, как все это было ловко проделано. Посторонним наблюдателям показалось, что вирус тебя проглотил, а на самом деле ты просто перенесся сюда, в эту комнату. Причем все заняло не более секунды. Неужели ты посмеешь утверждать, что за это время успел испугаться?
Чертов хитрец. Не могу же я, в самом деле, признаться, что перепугался как никогда в жизни? Происходи все это в большом мире, уж наверняка мне бы пришлось срочно менять штаны.
Я посмотрел на Хоббина, потом на Ноббина, а уж затем на смотрителя зоопарка. Тот скорчил все понимающую физиономию и заговорщически мне подмигнул.
Это помогло.
Тяжело вздохнув, я сказал:
— Хорошо, уродцы вы эдакие, ваша взяла. Однако могли вы меня предупредить, что эта программа абсолютно безвредна? Зачем надо было рассказывать байку о том, что она на меня не нападет, о том, что мне нужно всего лишь пробежать мимо нее в самый дальний угол клетки, о том, что мусорщики увидят очень интересный мультик и поверят в мою гибель?
— Ну-у-у-у… так ведь в конце концов и получилось, — промолвил Хоббин. — А предупреди мы тебя и сцена мнимой гибели могла получится не такой достоверной. Понимаешь, что я имею в виду?
Я понимал. Я очень хорошо понимал. Мне снова захотелось дать кому-то из этих хитрецов по шее, но я даже не попытался встать со стула. Почему? Да потому, что момент для подобного действия был пропущен. А еще почему? Ну конечно, потому, что мне вдруг пришла в голову одна очень интересная мысль.
В самом деле, кто теперь помешает этим бродячим программам со мной расправиться? Все, что им было угодно, они уже получили. По крайней мере, ультиматум мусорщиков им теперь не угрожает. Официально я погиб, войдя в клетку невероятно злобного вируса. О том, что это не так, знают только несколько бродячих программ, да смотритель зоопарка. Кстати, он тоже должен быть чертовски заинтересован в том, чтобы я по-настоящему исчез. Вместе со мной исчезнет и опасность утечки информации о настоящей сути вверенного его попечительству балаганчика.
— Ладно, Бог с ним, — сказал я. — Поступили вы, конечно, по-свински, но ради пользы дела…
Хоббин заулыбался. Ноббин выбил ногами быструю, радостную дробь. Смотритель зоопарка бросил озабоченный взгляд на один из мониторов, расположенных на пульте, за которым он сидел, потом повернулся ко мне и, поощрительно улыбнувшись, заявил:
— Ничего, все образуется. Кстати, скоро вернется Сплетник. А мы еще должны успеть кое-что с тобой сделать.
Он пошарил на пульте, нашел на нем малюсенькую коробочку и несколько раз нажал на нее указательным пальцем. В результате коробочка увеличилась раза в три. Еще несколько нажатий и коробочка превратилась в довольно внушительно выглядевшую шкатулку. Открыв ее, смотритель зоопарка, озабоченно посвистывая, стал в ней копаться.
Момент был самый подходящий. Причем другого может и не подвернуться. Вот-вот вернется Сплетник, и моих противников станет четверо. А может, и больше? Кто знает, на что способны взгляды этого странного создания? Может быть, не только наблюдать, но еще и, например, кусаться или, возможно, плеваться ядом?
Стараясь сохранять самый безмятежный вид, я сунул руку в карман.
Отлично, мой верный «кольт» все еще был при мне. И это странно. По крайней мере, уж от оружия-то эта странная кампашка должна была меня освободить. Или у них не было времени даже на это? Кто знает? Да и не важно это сейчас. Пора начинать.
— Между прочим, когда эта тварь прыгнула на тебя, у тебя было такое лицо… — сказал Хоббин.
Резко вскочив, я выхватил пистолет и, отпрыгнув в сторону, прижался спиной к стене.
— Оба-на, — сказал Ноббин. — Это еще что?
Смотритель зоопарка прекратил копаться в своей шкатулке и, бросив на меня безмятежный взгляд, объяснил:
— Приступ паранойи. Ничего страшного. Он скоро пройдет.
— Конечно, пройдет, — криво усмехнувшись, заявил я. — Как только вы выпустите меня из этой берлоги. Наружу.
Хоббин покачал головой и заявил:
— Об этом не может быть и речи.
— Неужели?
Я многозначительно повел стволом своей пушки, сделав вид, будто прикидываю, в кого из этой троицы выстрелю первого. Хоббин и Ноббин заметно встревожились. Смотритель зоопарка небрежно пожал плечами и снова принялся копаться в шкатулке.
— Э, парень, а зачем тебе это нужно? — осторожно спросил Ноббин.
— Затем, что я вам не доверяю, — сказал я. — Кто мешает вам меня прямо сейчас ухлопать? После того как вы отвели от себя ультиматум мусорщиков, я стал для вас не более чем досадной помехой.
Смотритель зоопарка удовлетворенно крякнул и вытащил из шкатулки шприц с длинной иглой, несколько ампул, а также несколько таблеток. Положив их на пульт, он спросил:
— А кто мешал нам ухлопать тебя раньше? Учти, ты мог перенестись из клетки королевского тигра не в эту комнату, а в неизвестность.
Да, вот об этом я не подумал. Сильный довод, очень сильный. Впрочем, даже его можно подвергнуть сомнению.
— Мусорщики могли и не поверить в мою гибель. Как бы в этом случае вы меня сдали? Может быть, вы не уничтожили меня сразу именно поэтому? А сейчас, когда мусорщики остались в дураках, нужды во мне уже нет.
— Конечно, нет, — сказал Хоббин. — Только, учти, мы заключили соглашение и обязаны его выполнить.
— Обязательно выполним, — заверил Сплетник.
Я так и не заметил, как он вошел в комнатку. Секунду назад его не было, а потом он уже как ни в чем ни бывало стоял возле противоположной стены. Взгляд Сплетника соскочил с плеча хозяина и поспешно обежал комнату. Причем при этом он старался не приближаться ко мне слишком уж близко.
И правильно делал. У меня возникло почти непреодолимое желание поджарить все эту компанию. А что, чем не выход? По крайней мере, ухлопав их, я получу эту самую проклятую уверенность, что они мне не убьют.
Сплетник сел на свободный стул и задумчиво сказал:
— Между прочим, если ты начнешь палить в этой не такой уж большой комнате, то неминуемо сгоришь вместе с нами. В этом твоя ошибка. Прежде чем выхватывать оружие, ты должен был узнать, где выход отсюда. Поэтому советую не размахивать револьвером попусту, а сесть и поговорить с нами.
В его словах был резон.
Садиться я не стал, а вот ствол револьвера опустил вниз. Если понадобится, я все равно успею выстрелить раньше, чем кто-либо из находящихся в комнате. Правда, Сплетник прав, много от этого я не выиграю. Поэтому имеет смысл послушать, что мне скажут.
Взгляд Сплетника снова оказался на плече хозяина. Вид у него был довольно усталый, но, несмотря на это, время от времени тихо попискивая, он принялся вылизывать свою правую переднюю лапку, так, словно это занятие было неким священным ритуалом, действом, без произведения которого могут случиться совершенно ужасные вещи, типа нападения отряда налоговой полиции.
Сплетник вяло махнул смотрителю зоопарка рукой, и тот, поспешно обшарив пульт, нашел в его уголке какой-то маленький предмет. Положив его на ладонь, смотритель осторожно подул. Мгновенно увеличившись, предмет превратился в большую кофейную чашку.
— Спасибо, — сказал Сплетник, взял чашку и сделал из нее основательный глоток.
На лице у него появилось блаженное выражение. Довольно крякнув, Сплетник поспешно сделал еще один глоток и улыбнулся. Улыбка у него была хорошая, качественная, настоящее произведение искусства.
От этой улыбки мне как-то сразу вдруг стало легко и просто. Я даже подумал, что все мои подозрения являются полной чепухой, бредом больного воображения, и уже хотел было сунуть пистолет в карман, сесть на свой стул и попытаться объяснить всем находящимся в комнате, что слегка погорячился. А также, что мне за это стыдно.
Вот только улыбка-то и в самом деле была сделанная, купленная за хорошие деньги. И Сплетник, покупая ее, уж точно заботился не только о том, чтобы кто-то, любуясь его лучезарным оскалом, испытывал при этом приятные чувства. Нет, улыбка ему наверняка нужна была для того, чтобы в необходимый момент, пустив ее в дело, усыпить подозрительность какого-нибудь простака вроде меня.
И значит, я послушаю все, что мне скажут, стоя. На всякий случай.
Сплетник покосился на меня и одобрительно кивнул:
— Молодец, тебя не так-то легко одурачить. Я сразу это заметил.
А вот это он зря. Очень неверный ход.
Я поморщился.
Взгляд Сплетника прекратил вылизываться и замер, как собака, делающая стойку. Сам Сплетник глотнул из чашки и сказал:
— Ну, извини. Честное слово — не хотел. Кстати, вообще, почему ты решил, будто мы сейчас попытаемся тебя ухлопать?
— Откуда ты узнал, что именно я решил? — поинтересовался я. — Мне кажется, ты пришел сюда пару минут назад.
— А мне кажется, это единственная причина, по которой ты мог выхватить свою ужасную пушку. Не так ли?
Ага, похоже, мне предлагают поговорить начистоту. Почему бы и нет?
— Конечно, так, — сказал я Сплетнику. — Теперь попробуйте рассеять мои подозрения. Только предупреждаю, с помощью всяких там штучек, вроде покупных улыбок и ободряющих фраз, это не получится.
— А с помощью логики это возможно? — быстро спросил смотритель музея.
— Безусловно. Только как ты это намерен сделать? — поинтересовался я.
— Как-нибудь уж постараюсь. Если, конечно, мой друг Сплетник не против.
Тут, по идее, Сплетник должен был опять улыбнуться. Вместо этого он всего лишь кивнул и снова припал к кружке. Я подумал, что, возможно, запас улыбок у него строго ограничен. Может быть, он использует их только в особо важных случаях…
А смотритель зоопарка снова зашарил по пульту, и я вдруг сообразил, что на этом самом пульте, до поры до времени невидимый, может лежать пистолет или даже автомат. Я уже хотел было снова вскинуть оружие, но тут смотритель наконец-то нашел искомое, сделал неуловимое движение рукой, и я увидел, что это всего-навсего пачка сигарет.
— Настоящие, не китайские, — сказал он, протягивая мне сигарету.
Для того чтобы взять ее, мне нужно было сделать шаг вперед. В этом случае я оказывался в опасной близости к Ноббину. Нет уж, не выйдет.
— Кидай! — сказал я.
Смотритель послушно кинул мне сигарету. Я нашарил в кармане зажигалку и закурил. Да уж, сигареты у смотрителя и точно были не китайские.
— Ну, давай, выкладывай свои логические доводы, — сказал я.
— Сейчас, сейчас.
Смотритель тоже закурил, весело пустил под потолок до удивления взаправдашнюю струю дыма и сказал:
— Хорошо, вот мои доводы. Причем все очень просто, до безобразия. Ты нам не веришь? Ну и отлично. Почему мы, как идиоты, должны сидеть тут и пытаться тебе что-то доказать? Зачем? Кому это нужно? Нам? Да собирайся мы тебя самом деле уничтожить, могли бы это сделать гораздо проще. Понимаешь, на нашей стороне время. Стрелять ты в нас просто так, основываясь всего лишь на подозрениях, не решишься. Верно?
— Кто его знает? — сказал я. — Может, и решусь.
Вот только сказано это было недостаточно уверенно, так что я почти сразу о сказанном пожалел. Молчал бы уж лучше, что ли…
— Вот видишь, — промолвил смотритель. — Ты уже колеблешься. А что будет через час или два? А что произойдет, когда ты опять захочешь спать? Нам-то это не грозит. Нам всего лишь нужно дождаться момента, когда ты заснешь, и взять тебя голыми руками. Доходит? Вижу, что доходит. Причем обрати внимание, объясняю я тебе это лишь потому, что безвозвратно уходит время. Твое время. Мы можем сидеть здесь хоть до второго пришествия. А ты не можешь. Может быть, через полчасика твое родное тело разберут на запчасти. Или его новый хозяин, вляпавшись в какую-нибудь жуткую историю, потеряет ногу или руку. Ему-то что? А тебе до самой смерти жить без руки. Доходит?
Я посмотрел на смотрителя почти с ненавистью.
Вот ведь скотина. Уверенно и совершенно безошибочно бьет по всем болевым точкам, перебирает их одну за другой. Однако я еще жив и могу даже ответить.
— Ну, это понятно, — сказал я. — И про время и про то, что вы мне желаете только добра. Вот у меня тут вопрос возник. Тоже очень простой.
— Задавай, задавай, — милостиво кивнул смотритель.
— Насколько я понимаю, ты не бродячая программа. Если ты так уж хочешь сделать для меня доброе дело, кто тебе мешал, вместо того чтобы устраивать весь этот балаган, вернуться в большой мир и там поведать мусорщикам мою историю?
— Он такая же бродячая программа, как и мы, — сообщил мне Хоббин. — Просто ему в свое время повезло отхватить порядочный куш. Вот он свои денежки и использовал на себя, родимого.
— Точно, — согласился смотритель. — Понимаешь, обычно денег, зарабатываемых бродячей программой, хватает лишь на то, чтобы едва-едва успеть за прогрессом. Покупаешь себе нужную, хорошую подпрограмму, а потом, через полгода, вдруг обнаруживаешь, что она безнадежно устарела, и надо экстренно покупать что-то другое, на тот момент позарез необходимое для выживания, нужное, дорогое. Мне, однако, повезло и я, урвав кое-какие деньги, сделал скачок. Причем денег хватило не только на покупку всего необходимого, вплоть до подходящей личины, но еще осталось и на то, чтобы создать собственное дело.
Вот это был и в самом деле удар. Хороший, серьезный ответ, после которого я должен был, обязан был почувствовать себя полным психом. Надо же, не отличить программу от посетителя. Хотя… хотя… надо признать, сделать это почти невозможно. Особенно если ты находишься в таком состоянии. Да еще сжимаешь в руках револьвер и готов в любую секунду пустить его в ход.
— Ладно, проехали, — сказал я. — С этим все понятно. А что дальше?
— А дальше то, что ты, как последний болван, разбазариваешь свое время на полную чепуху. Мы заключили с тобой соглашение и готовы его выполнить. Прямо сейчас. Конечно, просто убрать тебя гораздо дешевле. Но мы выполним обещанное. Вся штука в том, что ты все еще живешь по законам вашего большого мира. Это там обещанного три года ждут, это там играют по обстоятельствам и обещания выполняют тоже по обстоятельствам. Здесь у нас все по-другому. Здесь стараются не давать обещаний, но если уж такое случается, то обещанное должно быть выполнено обязательно. Понимаешь?
— Это ты сейчас так говоришь, — ухмыльнулся я. — Слова, все это не более чем слова.
— Ага, слова, — согласился смотритель. — А время идет. Твое время. Причем учти, еще немного повыделываешься и будет поздно. Ну, решайся, рискни. Тем более что другого выхода у тебя и вовсе нет.
Сказав это, он замолчал. И не было в его взгляде ни любопытства, ни сочувствия, ни даже ожидания. Ничего, словно он был механической игрушкой, в которой вдруг окончился завод, застывшей в очень неудобной позе, до тех пор пока кто-то не повернет несколько раз ключик. И чувствовалось, что он может сидеть вот так бесконечно долго, неделями, пока его окончательно не добьет отрицательное информационное поле.
Вот же гад!
Я окинул взглядом комнату. Ну да, Хоббин, Ноббин и Сплетник тоже, словно кто-то их выключил, замерли, превратились в неподвижные статуи. И от этого стало так жутко, что я почувствовал, как у меня на затылке зашевелились волосы.
Тишина, неподвижность и полное ощущение, что это может продолжаться бесконечно долго, до тех пор, пока я, например, не сойду с ума. Единственный живой, оставшийся один на один с марионетками, порожденными электрическим током, которым вдруг надоело изображать из себя то, чем они на самом деле не являлись, а захотелось вернуться в единственное состояние, в котором они чувствуют себя по-настоящему хорошо, по-настоящему естественно. Да и живой ли? Какой я к черту живой, если являюсь таким же, как они, отличаюсь лишь тем, что пока еще не понял, не осознал своей сущности?
Мне захотелось закричать или даже нажать на курок, сделать что угодно, лишь бы эта тишина и неподвижность кончились, прямо сейчас, но подобное было невозможно, поскольку на меня, и я это хорошо чувствовал, откуда-то из глубины моего сознания, из жуткой, хранящейся там черноты, наваливалось нечто большое, деловито агрессивное и страшное. Это был некий клубок мыслей, тех, которые время от времени появляются у любого человека и тут же исчезают, оставшись совершенно неопознанными, оставляя после себя лишь след из самых диких и совершенно необъяснимых поступков.
И этот безобразный клубок все наваливался и наваливался, рос во мне, готовясь меня сожрать, выесть изнутри, как чудовищно разросшийся паразит, оставить от меня лишь оболочку, которая, утратив разум, примется вопить что было мочи и палить во все стороны, даже не подозревая, что тем самым способствует своей гибели.
Гибели.
Это было ключевое слово, и я уцепился за него, словно за спасательный круг. И оно, чудесным образом, помогло мне спастись, совсем чуть-чуть, но этого хватило.
Оно помогло мне разжать пальцы, выпустить рукоятку револьвера. И тот медленно, как-то неуклюже кувыркаясь, устремился к полу этой странной комнаты.
Впрочем, меня это уже не интересовало, поскольку дело было сделано. Я снова был самим собой и мог трезво рассуждать, а также вернул себе способность двигаться. И это надо было использовать, прямо сейчас, пока не поздно.
— Ладно, прах вас возьми, — сказал я. — Пусть будет так, как вы хотите. Договаривались? Вот и выполняйте свое обещание. Только, чур, больше без фокусов.
И это подействовало. Взгляд Сплетника шевельнулся и снова принялся вылизывать собственную ногу, а его хозяин весело хмыкнул. И Ноббин выбил тихую дробь ногами по полу, Хоббин уставился на меня огромными, навыкате, удивленными глазами, словно бы увидев в первый раз, словно пытаясь сообразить, кто это такой перед ним, а смотритель, поспешно взглянув на экраны, и убедившись, что с его любимым зоопарком все в порядке, стал что-то искать на пульте.
— Ну, наглец, — сказал Ноббин. — Надо еще посмотреть, кто из нас откалывает фокусы.
— Может, и так, — сказал я, усаживаясь на стул. — Однако сознайтесь, вы тоже блефовали.
— Почему ты так думаешь? — поинтересовался Сплетник.
— Потому что, по крайней мере, один из вас, долго в неподвижности находиться не мог. Ему же, кроме всего прочего, еще надо заботиться о своем заведении.
Сказав это, я кивнул в сторону смотрителя зоопарка.
Взгляд сплетника тихо засмеялся. Его хозяин развел руками и любезно предложил:
— Ну, все еще можно исправить. Кто тебе мешает подобрать свой револьвер и попытаться повторить все происходившее здесь за последние пятнадцать минут?
— Если, конечно, тебе плевать на собственное время, — добавил смотритель. — А если жаль, то мы сейчас начнем готовить тебя к возвращению в большой мир.
— Готовить? — спросил я. — Каким образом?
— А вот таким.
Смотритель зоопарка наконец нашел искомый предмет, подкинул его в воздух, поймал, и еще раз подкинул. На этот раз в руке у него оказалась небольшая коробочка. Открыв ее, смотритель вынул две таблетки. Одна была красного, другая синего цвета.
— Для чего это? — спросил я.
— Для тебя, — промолвил смотритель. — Красная даст возможность не спать трое суток. А синяя произведет небольшие изменения твоей личины. Нос у тебя станет чуть-чуть тоньше, губы уже, слегка изменится разрез глаз. Уродом ты не станешь, но зато никто уже не сможет опознать в тебе ту самую бродячую программу — монстра. По крайней мере, внешне. Конечно, при сканировании твоя настоящая внешность восстановится. Но тут уже ничего не сделаешь. По крайней мере, после принятия этой таблетки, ты сможешь ходить по киберу свободно. Смекаешь?
— Зачем мне это будет нужно там, в большом мире?
— А вдруг тебе придется экстренно вернуться сюда? Кто знает? Вторая таблетка также как и первая, действует трое суток. За этот срок ты либо сумеешь найти свое тело, либо…
— Что именно?
— Либо тебя ухлопают, — улыбнулся смотритель.
— Вот этого я бы не хотел, — добавил Сплетник. — Помнится, ты должен мне некую сумму. Я все еще надеюсь ее с тебя получить.
Я задумчиво поглядел на таблетки.
А что если эта банда решила заговорить мне зубы, а потом подсунуть нечто ядовитое, чтобы затем с удовольствием похихикать, наблюдая, как я отдаю концы?
Нет, так дело не пойдет. Либо я доверяю этим ребятам, либо нет. Иного не дано. А если все-таки доверяю, то придется таблетки слопать, да еще за них и поблагодарить.
Так я и сделал. Причем, вкус у таблеток был не самым приятным.
— Ну вот, — сказал Сплетник. — А теперь, подбери свой револьвер и сунь его в карман. Мне кажется, он тебе еще пригодится.
Я покорно сделал и это.
— Ага, вроде за ум взялся, — проговорил Ноббин. — Ну и правильно. Ну и хорошо. Сейчас мы тебя отправим в большой мир и с удовольствием забудем об этой истории.
Сплетник покачал головой и сказал:
— Не надейся. Мне кажется, на этом все не закончится.
— Почему? — удивился Ноббин.
— Откуда я знаю? Просто, мне так кажется. Этот парень здесь еще появится. И не раз.
Ноббин пару раз стукнул ногами об пол, внимательно посмотрел на меня и с отвращением спросил:
— Опять погони, стрельба, переполох?
— Не обязательно, — ответил Сплетник. — Впрочем, а чем тебе это все не нравится? Если подумать, наш кибер от этого только выиграл. Все разрушенное во время погонь и стрельбы восстановят очень быстро, при помощи хранящихся в страховых компаниях копий. А приток посетителей, по крайней мере, в ближайшие несколько дней, нам обеспечен. Больше посетителей — больше денег. Смекаете?
— Точно, — воскликнул Ноббин. — Эх, будь у меня сейчас несколько тысяч инфобабок, какую торговлю фотографиями этого супчика я бы завернул. А также всяческие майки, кепки и прочая мишура. На этом можно хорошо заработать.
— Однако этих денег у тебя нет, — сказал смотритель.
— Нет, — честно признался Ноббин.
— А у меня есть. И я, конечно, этим делом займусь. Уже занялся. И не только кепки, майки, портсигары и зажигалки с портретом монстра — бродячей программы, но также все это с изображениями королевского тигра. Причем учтите, наверняка все посетители пожелают на него полюбоваться, а значит, неминуемо окажутся здесь, в зоопарке.
— Вот так всегда, — сказал Хоббин. — Деньги притягивают к себе другие деньги. А нам остается сущая мелочь, вроде подсказанного вовремя бармену «Кровавой Мери» названия коктейля. За это он, конечно, угостит нас бесплатной выпивкой, но не более…
— Почему? — сказал смотритель. — Мне понадобятся помощники, и я готов с ними поделиться. Конечно, в разумных пределах.
— Ага, — чуть ли не хором сказали Хоббин и Ноббин. — Это другой разговор.
Я тоже почувствовал некоторое облегчение.
Ну вот, кажется, становится понятно, почему это бродячие программы вдруг приняли участие в моей судьбе. Причиной всему служит самая обыкновенная, банальная корысть. Деньги, деньги и еще раз деньги — просто, знакомо, понятно. А раз так, то становится более ясным, как именно надлежит действовать.
Вот только что можно сказать в отношении Сплетника? Он-то в этом как заинтересован?
Словно угадав мои мысли, Сплетник сказал:
— Я тоже получу с этого события кое-какой доход. Информация, она всегда стоила дорого. Однако сейчас, прежде чем мы начнем загребать деньги, неплохо было бы помочь Ессутилу. Эй, смотритель, у тебя все готово?
— Ну конечно, — весело ответил смотритель. — Все. Начинаем?
— Да.
На этот раз смотритель не стал шарить по пульту. Он нажал на нем какую-то кнопку. Кусок стены неподалеку от меня растаял, открыв черное жерло приемника.
— Да, да, прямо сюда, — с любезной улыбкой сказал смотритель. — На другом конце тебя уже ждет искусственное тело. Оно твое, по крайней мере пока ты не найдешь собственное. Большая просьба, если удастся, верни его на место. Кстати, тебе уже приходилось пользоваться искусственными телами?
— Нет, — ответил я.
Лукавить в моем положении не имело смысла, да и было опасно.
— Конечно, оно здорово отличается от настоящего, но для твоих целей вполне подойдет. Когда будешь уходить, не забудь отключить его от информационной розетки. Она находится на правом боку. Если забудешь это сделать, то можешь ее повредить. Энергии в аккумуляторах хватит на те же самые трое суток. Потом придется устроить перезарядку.
— Как им управлять? — поинтересовался я.
— В тот момент, когда ты окажешься в теле, в твою память внедрится подпрограмма, содержащая все сведенья о функциях тела и способе управления им. Так что учиться этому тебе не придется. Едва очутившись на месте, ты уже будешь знать все необходимое. Еще вопросы?
Я взглянул на приемник.
Судя по внешнему виду, он, скорее всего, был старше мусорщиков, напавших на меня возле «Кровавой Мэри». Значительно старше.
— Сколько этому телу лет? — спросил я.
Смотритель улыбнулся и сказал:
— Точно не знаю, но много, очень много. Впрочем, им почти не пользовались, и потом, учти, в те времена вещи делали с тройным запасом прочности. Не то, что теперь.
Я хмыкнул.
— Ого, стало быть, вон он, способ, которым вы отправите меня на тот свет. Засунете в тело, такое древнее, что после первого же шага оно рассыплется в пыль.
Смотритель энергично потряс головой.
— Ты ничего не понял. Тело в полной исправности. Оно получше многих новых и, кроме того, выгодно отличается от них тем, что было сделано до того, как приняли большинство законов, по которым сейчас строят искусственные тела. Понимаешь, о чем я говорю? В конце концов, тебе и нужно-то всего лишь добраться в нем до центрального управления мусорщиков и сделать заявление.
— А если у меня возникнут осложнения?
— Тогда оно пригодится тебе еще больше. Слышал ли ты о том, чтобы кто-то снабжал искусственные тела оружием?
— Нет, это запрещено законом.
— А это тело сделано до того, как появился соответствующий закон. Оно обладает не только встроенным оружием, но и бронировано. Понимаешь? Кстати, есть в нем и еще кое-какие сюрпризы. Впрочем, сам узнаешь. Давай, прыгай, нечего тянуть время.
Я еще раз заглянул в приемник. И содрогнулся.
Потребовалось совершенно чудовищное усилие для того, чтобы подавить желание вытащить револьвер и устроить в этой комнатке небольшое «Аутодафе».
Все-таки помещать свое сознание в антикварный предмет, вид которого у любого директора музея развития киберов мог вызвать обильное слюнотечение, было полным безрассудством. Хотя все, что я совершил, после того как Сплетник огорошил меня одной «очень приятной» новостью, другим словом назвать было трудно, почти невозможно. И стало быть…
— Ты зря теряешь время, — поторопил меня смотритель.
— И рискуешь потерять свое живое тело навсегда, — напомнил мне Хоббин.
— А также испытываешь наше терпение. Когда оно лопнет, тебе не поздоровится, — пригрозил мне Ноббин.
— И вообще, все не так плохо, как кажется, — попытался подбодрить меня Сплетник.
Ответить на это можно было только одним образом.
— Чтоб вы сдохли, уроды, — пожелал я этим милым ребятам, вполне возможно, с довольными физиономиями отправлявшим меня на верную смерть.
Как они прореагировали на мои слова, я так и не узнал, поскольку тут же шагнул в приемник.
