13

К моему большому удивлению, засады на улице не было. Скорее всего, у преследователей случился какой-то сбой, а может я и в самом деле, проявив совсем уж необыкновенную прыть, каким-то чудом умудрился от них оторваться.

Интуиция мне подсказывала, что это ненадолго. Даже если они меня не сумеют засечь до того, как я наведаюсь во дворец слухов, то уж после него-то они меня наверняка вычислят.

Кстати, насчет дворца слухов…

Если попытаться пройти в него через обычные ворота, то неизбежно придется назваться. А это недопустимо. Я пока официально не существую, погиб в клетке злобного вируса. Конечно, преследователи уже знают о том, что я спасся, но сообщить об этом официально пока не смогут.

Упустившие меня мусорщики? Скорее всего, они будут молчать. Стоит им объявить, что на них напал именно я, как они станут центром самого пристального внимания. А так ли им это нужно? Заинтересованы ли они хоть в какой-то рекламе, особенно если учесть, что честными мусорщиками их назвать чрезвычайно трудно?

Таким образом, официально, два трупа, крушение авиетки и нападение на стражей порядка, скорее всего, пока числятся за неизвестным негодяем в старом искусственном теле. И чем дольше это будет, тем для меня лучше.

Вот и выходит, что попасть во дворец слухов я могу только одним образом. Через анонимные ворота. Если похитители сумели взять их под контроль, то я прямиком попаду в засаду. И ускользнуть из нее уже не будет никакой возможности.

Эх, чем черт не шутит, когда бог спит? Все-таки, не всемогущи же они, эти похитители? А взять под контроль анонимные ворота, вполне возможно, будет потруднее, чем создать большой конвейер.

Ничего не остается, как рискнуть. Риск, говорят, благородное дело. Правда, чаще всего это изрекают те, кому всерьез рисковать не приходится. Но все же… все же… у меня просто нет другого выхода.

Кстати, если я определил, куда мне идти, то почему я все еще стою на месте? Пора отправляться в путь. До дворца слухов не менее двух часов пути. Хотя, может быть, мне удастся попасть на монорельс. В этом случае на дорогу уйдет гораздо меньше времени.

Я пошел в сторону монорельса. Благо этот район я знал неплохо и заблудиться не боялся.

Все-таки те, кто сделал это тело, поработали на славу. Шагов моих в ночной тишине почти не было слышно. Неплохие результаты для такой древности, как мое тело.

Я шел, чутко вслушиваясь в ночную тишину, готовый, при малейшем звуке, возможно, означавшем надвигающуюся опасность, кинуться прочь, спрятаться, скрыться от своих преследователей. Страх? Вряд ли…

Мне вдруг стало ясно, что я и в самом деле почти не боюсь. А чего, собственно бояться? Смерти? За последнее время она мне столько раз угрожала, что я словно бы перешел невидимую границу, вступил в страну полного, непоколебимого безразличия. Вообще-то ничего хорошего в этом нет. По идее, я сейчас должен чувствовать себя кошкой, осмелившейся прогуляться по улице, наводненной злобными, сильными, здоровенными псами. Если же я окончательно поддамся безразличию, кончится это тем, что тогда, когда моей жизни и в самом деле будет угрожать опасность, вместо того чтобы предпринять отчаянные усилия для ее спасения, я впаду в ступор. И погибну.

Оба-на! Это еще что за фокусы? Я не могу так думать, я не должен так думать. Хотя бы потому, что на кону теперь стоит не только моя жизнь, а жизнь всех, кто после моей смерти попадет в большой конвейер. Он неизбежно возобновит свою работу. И будут новые похищения, новые жертвы, новые погибшие. До тех пор, пока кому-то не повезет больше, чем мне.

Если кому-то повезет больше чем мне. Если я буду неосторожен и позволю себя ухлопать. Если мне не удастся отомстить негодяям, запустившим эту преступную систему в действие.

Ха, рыцарь на белом коне, в древних доспехах. Один против всего мира, готовый идти до конца, поскольку иного пути не осталось. Причем этот рыцарь не кто-нибудь, а именно я, простой коммивояжер, не имеющий навыков в борьбе с ветряными мельницами, не сумевший даже обзавестись Санчо-пансой.

Бред, чистейший бред. Особенно если учесть, что драться мне придется с самыми настоящими великанами. И может быть, имеет смысл сдаться вот сейчас, сесть посреди тротуара и сидеть до тех пор, пока на меня не наткнется патруль мусорщиков, пока меня не доставят в их управление, где уже приготовлена уютная, компактная тюрьма. Меня извлекут из этого старого, противного тела, перенесут в вечный покой и безмятежность тюрьмы, и тогда останется только…

Мне захотелось замахнуться и садануть кулаком по стене ближайшего дома, садануть, и не раз, почувствовать, как в мозг вонзится импульс боли, очнуться, прийти в себя, отогнать тень безразличия, которая навалилась на меня, уже почти поглотив, почти уничтожив мою волю. Почти поставив меня на колени.

Вот так! Врезать по этой проклятой стене, увидеть, как она треснет, как на мостовую дождем посыплются мелкие осколки, так, словно она была во всем виновата. Она, а не я, вдруг поддавшийся безразличию, захотевший сбежать в него от ужаса положения, в котором оказался, спрятаться, словно черепаха в панцирь, замкнуться, отгородиться, закрыть за собой дверь и никогда больше ее не открывать.

А вот и не выйдет! Ишь, чего удумал? Превратиться в черепаху захотел? Фигушки, не позволю. И даже по стене ты, дубина стоеросовая, стучать не будешь, а спокойно двинешься дальше. Что, безразличие? Да, конечно, а чего иного можно было ожидать от человека, для которого окружающий мир вдруг перевернулся с ног на голову?

Конечно — депрессия, конечно — все эти безумные штучки, которые вдруг выкидывает лишившееся привычной оболочки, а также привычных ощущений сознание. Но только быть слабым сейчас я не имею никакого права. А стало быть, и не буду. И привлекать к себе внимание всякими безумными фокусами — тоже.

Вместо этого я снова пойду к монорельсу. И доберусь до дворца слухов. В моем положении это будет самым разумным.

Дворец слухов.

Шагая к станции монорельса, я подумал, что случая войти в него через анонимные ворота мне до сих пор еще не представлялось. Говорят, они сильно отличаются от всех других ворот. Ну еще бы, ведь все-таки анонимные. Любопытно, очень любопытно.

Еще я подумал, что, находись я сейчас в своем обычном теле, наверняка мне понадобилось бы некоторое время, чтобы прийти в себя, чтобы унять дрожь рук, заставить свое тело исполнять отдаваемые ему приказы правильно, четко и точно. Оказывается, искусственное тело дает преимущество и в этом.

Понятно, почему так много лохов стремятся совершить преступление именно с помощью искусственного тела. Масса преимуществ как в физической силе, так и в реакции, плюс больше возможностей создать себе алиби. Для того чтобы обзавестись алиби с помощью искусственного тела, достаточно всего лишь иметь частные ворота в какой-нибудь кибер и держать подключенным к ним здесь, в большом мире, искусственное тело. После этого ты совершенно официально входишь в какой-нибудь кибер и из него переносишься в искусственное тело. Все — половина дела сделана. Ты совершаешь преступление и возвращаешься в кибер. Поскольку восстановить твои перемещения по киберам нет никакой возможности, у тебя в кармане идеальное, стопроцентное алиби. На момент совершения преступления тебя не было в большом мире. Многие лохи, наверняка, не могут провернуть даже такую комбинацию и идут на преступление, просто взяв напрокат искусственное тело, надеясь, что мусорщики не смогут определить, какой именно искусственный ухлопал того или иного человека, ограбил банк или обворовал чью-то квартиру.

Я вспомнил, что вопрос о том, каким образом мусорщики раскрывают преступления, совершенные с помощью искусственных тел, в прошлом приходил мне в голову не раз. А еще были сериалы, в которых отважные мусорщики с помощью сложнейших логических построений, в конце концов, все-таки выводили таких преступников на чистую воду.

На самом деле, оказывается, все очень просто. Не надо думать или собирать доказательства. Достаточно всего лишь определить, что на месте преступления во время его совершения был искусственный, а потом, за несколько минут, уточнить какое тело для этого использовалось.

Дешево и сердито. Маячки. И немного лицемерия. Наверняка, мусорщики частенько, для того чтобы никто не догадался о том, как они находят преступников, оттягивают момент ареста. На сутки, на двое. Наверняка они совещаются друг с другом, решая, дозрел тот или иной преступник, позволить ли ему еще походить на свободе, день, два, несколько часов. Тех, кто, по их мнению, может вот-вот повторить свое преступление, они берут сразу, а вот с другими могут позволить себе подождать, пока не пройдет необходимое время, пока плод не дозреет. Кое-кому из них, а может, и многим, этот процесс доставляет удовольствие. Может быть, они следят за теми, чей арест уже запланирован, так же как кошка следит за слишком уж вольно себя чувствующими мышками, зная что может схватить их в любую минуту, но давая им возможность порезвиться. Напоследок.

Я вышел на проспект Неудовлетворенных желаний. Теперь от станции монорельса меня отделяло всего несколько кварталов. Миновать их, сесть в вагончик и минут через тридцать я буду на месте. Если, конечно, не случится ничего необычного.

А там…

Я улыбнулся.

Все-таки, как быстро мне привилась психология беглеца. Можно даже сказать — чертовски быстро. Все что должно быть — налицо. И даже ярко выраженная ненависть к своим преследователям.

Мусорщики. Ну, конечно, я абсолютно неправ. Прежде всего в том, кем они являются. Они вовсе не чудовища. Самые обыкновенные люди, которым волею судьбы пришлось заниматься тем, чем они и занимаются. Нет, они не ангелы, и частенько ошибаются, и конечно, им случается быть несправедливыми. Так же как и всем прочим людям. А еще кое-кто из них время от времени раскаивается в том, что совершил несправедливость, но как водится, что-либо изменять уже поздно. А кто-то не желает раскаиваться, поскольку поверил в свою непогрешимость. И в этом они тоже ничем не отличаются от прочих людей. А еще у многих из них есть семьи, и жены, и дети, и даже сварливые тещи, а кое у кого и больные матери. И во имя облегчения собственной такой короткой и такой беспросветной жизни, а чаще во имя своих близких, они идут на преступления, так же, как и все остальные люди, наивно веря, что причины, толкающие их на это, уникальные, единственные и неповторимые. И тем самым совершают извечную ошибку, за которой последует неизменное наказание тем или иным способом.

Так какого же праха я на них так взъелся? Потому что они меня ловят? Имеет ли это хоть какое-то значение? Если мне удастся доказать, что у меня похитили тело, уверен, найдутся мусорщики, которые поймают похитителей, отконвоируют их на суд, а после будут бдительно следить, чтобы им не помогли сбежать из тюрьмы. И это будут все те же мусорщики, которых я сейчас так ненавижу, считаю своими врагами, которым готов сопротивляться до последней возможности.

Самое забавное, что на самом деле, даже сейчас мы по одну сторону баррикады. Просто пока они еще этого не знают. И моя задача всего лишь им это объяснить.

Я машинально покачал головой.

Ничего себе — всего лишь.

Станция монорельса была почти пустынна. На одной из скамеек, ожидая поезда, сидел какой-то бородатый тип и с увлечением читал толстую книгу, на другой примостился люмпен в драном пиджачке и шляпе с обвисшими краями. Еще одну скамейку оккупировала стайка девчушек, очевидно, возвращавшихся с какой-то поздней гулянки.

Бородач читал, люмпен кашлял и почесывался, девицы безостановочно щебетали, время от времени прерывая это занятие глупым, жизнерадостным и задорным хихиканьем.

Опасаться было нечего.

Я тоже примостился на свободную скамейку и стал терпеливо ждать прихода поезда. Минут через пять мое ожидание было вознаграждено, и я переместился с жесткой скамейки на мягкую в вагоне. Потом двери вагона закрылись, и поезд тронулся.

Я облегченно вздохнул.

Ну вот, еще один этап позади. Теперь осталось только приехать на нужную остановку и добраться до дворца слухов. Может быть, меня там ждут, а может, и нет. Все зависит от везения. Поэтому гадать не имеет никакого смысла.

Поезд резал ночь на крохотные кусочки размером в две минуты. Промежутками между этими кусочками ночного движения являлись минутные остановки. Я сидел возле окна, время от времени настороженно оглядывая почти пустой вагон, и жалел о том, что не могу вздремнуть.

Наверное, было бы здорово провалиться в сон минут на пятнадцать, раствориться в блаженном небытие, вновь почувствовать себя человеком.

И проехать мимо нужной станции или быть разбуженным патрулем мусорщиков, подумал я.

Нет, спать в моем положении было бы величайшей глупостью. А посему подобные мысли надлежало забыть.

Мне повезло. За время поездки патруль мусорщиков так и не появился, никто из пассажиров не обратил на меня особого внимания.

Впрочем, это еще ничего значит, подумал я, сойдя на нужной остановке и направляясь к зданию дворца слухов. Вот возле него меня должны были ждать и отнюдь не для того, чтобы вручить букет цветов и приглашение на бесплатный ужин в шикарном ресторане.

Дворец слухов представляет из себя большое здание, чем-то смахивающее на старинный замок. Входов у него не менее десятка. Все они, за исключением одного, ведут к самым обыкновенным воротам. Пройдя через них, посетитель оказывался в той части дворца, в которой информацию можно было купить или продать.

Меня же интересовали анонимные ворота. Они обладали одним преимуществом перед остальным. Состояло оно в том, что клиент дворца слухов, воспользовавшись этими воротами, вовсе не обязан был сообщать свое имя и род занятий. Еще одно устраивавшее меня свойство анонимных ворот состояло в том, что информация за ними не продавалась и не покупалась, а обменивалась.

Конечно, о справедливом обмене не могло быть и речи. Все-таки дворец слухов был коммерческой организацией, и его работники стремились заключать только такие сделки, которые приносили прибыль. Впрочем, я надеялся, что моих знаний для сделки хватит.

Учитывая ночное время, площадь перед дворцом была пустынна. Это меня тоже устраивало. Если преследователи все-таки надумают устроить засаду, распознать ее будет легче. Днем на подобное преимущество рассчитывать нечего. Днем перед дворцом слухов толчется такое количество народа, что можно организовать хоть две засады, и тот, на кого они будут устроены, не заметит ничего, до тех пор, пока его не ухлопают. Понятно дело, каналы, по которым дворец слухов связан с сетью киберов, загружены независимо от времени суток.

Вообще, просто удивительно, сколько народу нуждается в информации, коэффициент достоверности которой достигает в среднем пятидесяти процентов. Некоторые согласны выложить большие деньги даже за то, что имеет вероятность не более пяти-десяти процентов. Причем журналистов бульварных газетенок среди клиентов не очень много. По крайней мере, тех же бизнесменов и ученых — гораздо больше.

Я прошел прямиком к анонимным воротам, толкнул дверь и очутился в приемной. Там, естественно, восседала девица такой невероятной красоты, что какой-нибудь старый ловелас, увидев ее, рисковал захлебнуться по причине обильного слюнотечения.

— Что вам угодно? — прозвенел нежнейший, наводящий на мысли о гуриях мусульманского рая голосок.

— Меня интересует обмен, — сказал я.

— Обладаете ли вы достаточными сведениями для его проведения?

— Обладаю, — подтвердил я.

— Напомню вам наши правила. Если сообщенные вами сведения будут признаны недостаточными для произведения обмена, ничего взамен вы не получите. Одновременно мы оставляем за собой право на то, что вы нам поведаете, независимо от результатов обмена. Вы согласны?

Мне захотелось сказать все, что я думаю о хозяевах дома слухов, но я вовремя осекся. Грязные выражения в присутствии этой богини не должны были упоминаться. Других же слов у меня в запасе не было.

— Так как, вы согласны?

Сделав над собой чудовищное усилие, я пробормотал:

— Согласен.

— Время вашего визита?

— Не более получаса.

— Хорошо, пусть будет так. Пройдите в кабинку номер семь и приготовитесь к переносу.

Я покорно выполнил все, что от меня требовалось.

Кабинка была тесноватой, но большого значения это не имело. В конце-концов, какая разница, в каком положении меня будет ждать мое тело, в то время как я сам буду находиться во дворце слухов?

Стоило мне войти, как дверца кабинки закрылась. Приятный женский голос досчитал до десяти, и на мою голову опустился металлический колпак. После этого была краткая, как вспышка молнии, пауза небытия, и я оказался во дворце слухов.

Нет, конечно, в прошлом мне приходилось бывать в нем пару раз. Вот только я пользовался той его частью, где информацию предоставляют за деньги. Обставлена она была просто шикарно, со всякими удобными диванчиками, красивыми картинами на стенах и бесплатным кофе. Обслуживали клиентов красавицы примерно того же класса, как и та, которую я только что видел.

А тут…

В анонимной части дворца все было по-другому. Никаких диванов или кресел, вообще никакой мебели. Я стоял в узком коридоре, заканчивавшемся шагах в двадцати от меня небольшой комнаткой, в которой, за огромным, абсолютно пустым столом сидела какая-то женщина. Видимо, она и была специалистом по обмену.

Да, приемчик еще тот!

Ничего не оставалось, как двинуться к столу. Шаги мои почему-то звучали гулко, словно к моим подошвам была привязана пара железяк. От неоштукатуренных, сложенных из крупных каменных блоков стен явственно тянуло холодом.

Бр-р-р-р… Ну и дела.

Женщина сидела за столом, низко опустив голову, закрыв ладонями лицо, словно уснув, или же приготовившись зарыдать.

Еще бы. Окажись я на ее месте и получи работу в таком мерзком офисе, давным-давно изошел бы слезами. Вообще, интересно, может быть, работа в этой части дворца является чем-то вроде наказания? Если так, то мое дело плохо. Нечего ждать хоть какого-то снисхождения от человека, наказанного таким образом.

Остановившись возле стола, я неторопливо огляделся. Ничего похожего на кресло или стул поблизости не наблюдалось. Стало быть, во время разговора мне придется стоять.

Ничего, потерпим. Бывало и хуже.

Я кашлянул.

Женщина неторопливо отняла руки от лица, посмотрела на меня и улыбнулась.

Лучше бы она этого не делала.

Нет, я не ждал, что она будет похожа на нимфу, виденную мной в прихожей этой темницы. Но все-таки… не до такой же степени.

Судя по всему, особе, с которой мне надлежало разговаривать, было ничуть не меньше семидесяти лет. Лицо у нее было худое, аскетичное, уголки губ опущены вниз, нос смахивал на клюв хищной птицы, а глаза по выразительности могли соперничать с древним, запыленным зеркалом. Да, чуть не забыл, еще она улыбнулась. Это позволило мне рассмотреть ее зубы. Ничего себе зубки, таким вполне могла позавидовать средних размеров акула.

— Явился совершить обмен? — поинтересовалась женщина.

— А как вы думаете, зачем еще? — сказал я. — Могу гарантировать, что свою руку и сердце я вам предлагать не собираюсь.

Вообще, не люблю таких штучек. Наверняка те, кто создавал этот каземат, рассчитывали, что подобная обстановка сделает желающих обменять информацию более сговорчивыми. А может быть, они хотели подчеркнуть, что на какую-либо благотворительность в этой части дворца рассчитывать нечего.

Насколько я понял, в другой части дворца особым альтруизмом тоже не страдали, но там об этом давали понять более изящным образом.

— Что бы ты хотел узнать? — прокаркала старая карга.

— Ходят слухи, будто за последние три месяца в девяти киберах у девяти человек украли тела. О последнем случае я знаю все, и информация о нем меня не интересует. Также я знаю номера остальных восьми киберов, в которых происходили похищения. Таким образом, меня интересуют номера ворот, через которые вошли потерявшие тела люди, и названия фирм, которым эти ворота принадлежат. Фирмы, которым принадлежат эти ворота, скорее всего, являются филиалами одной большой фирмы. Я хотел бы получить и ее название.

— Стало быть, два вопроса, — плотоядно улыбнувшись, уточнила милая старушка. — Или все же, один?

Ого, а эта бабулька знает свое дело глухо. Если я объединю два своих вопроса в один, то, вполне возможно, того, что я намерен рассказать, для обмена не хватит. В этом случае я потеряю все. По отдельности же два вопроса потянут больше. Возможно, я получу ответ только на первый.

Ладно, черт с ним. Узнать хотя бы номера ворот и названия фирм уже немало.

— Два вопроса, — сказал я.

Старушка снова продемонстрировала мне свой набор зубов. Наверняка, для того чтобы содержать его в полном порядке, ей приходилось прилагать большие усилия. Может быть, по утрам она даже начищала его кирпичом.

— Ага, ты, стало быть, парень не промах.

— На том стою, — потупив голову, признался я.

— В таком случае, могу сообщить тебе, что вероятность нужных тебе сведений достигает восьмидесяти пяти процентов. Это очень большая вероятность.

— Вероятность того, что я готов рассказать взамен, достигает сто одного процента.

Старуха то ли закашлялась, то ли захихикала. По крайней мере, издаваемые ей звуки можно было принять и за то и за другое.

— Это по твоей собственной шкале. Измеряя достоверность, мы не пользуемся шкалой клиентов.

Вот тут я разозлился.

Сколько можно? Не пора ли прямо перейти к делу?

О чем я немедленно представительнице дворца слухов и заявил.

— Хорошо, раз мы провели предварительный торг, — сделав вид, что не обратила на мои слова внимания, заявила она. — Можно приступать к процессу обмена. Давай, выкладывай, с чем явился.

Ну вот, кажется, началось.

Стараясь не упустить ни одной детали, я стал рассказывать. Из-за этого рассказ мой был долог. Когда он закончился, старая перечница некоторое время сидела совершенно неподвижно, словно переваривая услышанное.

Не выдержав, я перегнулся через стол и поводил у нее перед глазами ладонью.

Никакой реакции.

Может быть, произошел какой-то сбой? Довольно редко, но подобное происходит. В таком случае, я не получу необходимых мне сведений, а может быть даже, некоторое время не смогу выбраться из дворца слухов. Нет, смерть мне не угрожает. Служба безопасности дворца, конечно, вызовет спасателей, и они меня отсюда вытащат. Вот только кто помешает этим спасателям, обнаружив, кем я являюсь на самом деле, вызвать мусорщиков? Это был бы совсем не тот результат, на который я рассчитывал, явившись во дворец слухов.

Я уже прикидывал, стоит ли вытащить старушку из-за ее стола и для начала хорошенько потрясти, когда она вдруг открыла глаза и отчеканила:

— Не нужно так волноваться. Я задумалась. Могу я некоторое время подумать?

Облегченно вздохнув, я все же нашел в себе силы поинтересоваться:

— Ну и как?

— Что вы имеете в виду?

У меня появилось почти непреодолимое желание узнать адрес проживания старой гарпии и немного поиграть в Раскольникова. Должна же она где-то жить в промежутках между исполнением своих палаческих обязанностей? В том, что она не программа, я не сомневался. На такую степень садизма никто, кроме живых, настоящих людей не способен.

— Состоится ли обмен?

Старушенция откинулась на спинку кресла, и смерила меня уничижительным взглядом.

Я попытался скрипнуть зубами. Увы у меня ничего не вышло. Нет, зубы верхней и нижней челюсти добросовестно вошли в соприкосновение. Вот только звук при этом получился безобразно тихим. Может быть, создававшие эту часть дворца мастера предвидели, что кому-то из клиентов придет в голову совершить нечто подобное, и позаботились, чтобы у него ничего не получилось?

— Оценив представленные сведения и проведя их качественный анализ, а также определив их вероятность по шкале, принятой в нашей фирме за базовую, совершив при этом стандартную поправку на ошибочное восприятие мира, преобразованную посредством определенного мной с помощью обычных процедур значения индивидуального вектора данного клиента, я пришла к цифре вероятнее всего оценивающей полученную информацию. Сравнив ее со значением информации, которую он пытается получить, я пришла к выводу, что обмен неравноценен…

По-моему, в этот момент я издал звук чем-то напоминающий рык саблезубого тигра, голодавшего неделю и вдруг увидевшего на расстоянии прыжка аппетитного, жирненького козленка.

Не обратив на него ни малейшего внимания, старая грымза продолжила:

— … однако, учитывая, что полученная информация способствовала повышению рейтинга вероятности некоторых имеющихся у нас на данный момент сведений, мы считаем вполне разумным произвести перерасчет цены запрашиваемой клиентом информации. Внеся оговоренную выше поправку, мы с полным нашим удовольствием констатируем, что сделка, оговоренная с явившимся к нам клиентом, может быть частично совершена. Впрочем, на тот случай если он сочтет нашу трактовку заключенного с ним соглашения неадекватной, мы обязаны предупредить его, что согласны на судебное разрешение данного спора. Правда, при этом мы не сможем гарантировать клиенту анонимности, но, учитывая, что судебное разбирательство начнется согласно его заявлению, все потери, понесенные им благодаря снятию анонимности, будут отнесены на его счет.

Сделав небольшой перерыв, она потратила некоторое время на то, чтобы полюбоваться моим ошарашенным видом. Похоже, он ее вполне удовлетворил, поскольку, издав те же самые звуки, напоминающие одновременно кашель и хихиканье, старая фурия поинтересовалась:

— Ну, так как?

— Что именно? — осторожно переспросил я.

У меня все еще было ощущение, будто минуту назад мне на голову свалился дом.

— Вы согласны с данной трактовкой нашего соглашения?

— С чем именно?

— Ага, вы ничего не поняли, — ласково сказало натянувшее на себя маску старушки чудовище. — В таком случае начнем все сначала. Как вы знаете, заключая данное соглашение, мы оговорили кое-какие условия, согласно которым…

— Не надо, — твердо заявил я.

По правде сказать, мне чудом удалось подавить желание с визгом броситься прочь.

— Не надо, — повторил я. — Скажите мне лишь одно, вы ответите на мои вопросы?

— Да, на первый. В случае со вторым вопросом обмен будет неравноценен.

— Что вы имеете в виду?

Старушка развела руками.

— Ну, я же вам объяснила. Для того чтобы я смогла ответить на второй вопрос, предоставленных вами сведений недостаточно. Однако в виде компенсации я могу сообщить вам имена и кое-какие анкетные данные людей, у которых украли тела.

Обречено вздохнув, я промолвил:

— В таком случае, я вас внимательно слушаю.

Старушка без запинки выдала мне все необходимые сведенья. Совершив это, она поинтересовалась, хорошо ли я ее слушал и не нужно ли что-нибудь повторить. На память я никогда не жаловался и поэтому заверил ее, что в этом нет нужды.

— В таком случае, я вас больше не задерживаю, — заявила старая садистка.

Испытывая громадное облечение, я протопал по коридору к приемнику и спустя несколько мгновений снова оказался в своем искусственном теле.

— Вам плохо? — спросила фея, когда я выбрался из кабинки.

— Нет, — соврал я, подходя к ней поближе.

— О, похоже, у вас железное самообладание. Некоторые выползают отсюда на четвереньках. Особенно когда попадают во время дежурства Старой Акулы.

— Старой Акулы? — спросил я. — Это что, имя?

— Конечно, всего лишь прозвище, — девица погрозила мне изящным пальчиком. — А имя вы никогда не узнаете, даже и не пытайтесь. С этим у нас строго. Да вы не обижайтесь на нее. Знаете, сколько у нас раньше было судебных разбирательств? Ого-го! С тех пор как мы стали применять этот метод, их количество значительно сократилось. Причем клиенты от этого только выиграли. Представляете, что с вами могут сделать в суде, если какая-то бабушка довела вас до такого состояния?

Я честно представил и, конечно, содрогнулся.

— Вам пора, — напомнила фея.

— Да, конечно. Кстати, вам не приходило в голову, что подобный прием сокращает число ваших клиентов?

— Отнюдь нет, — прощебетала девица. — Даже если мы и теряем клиентов у этих ворот, то они, почти наверняка, всего лишь начинают пользоваться другими, теми, где приходится платить деньги. Кстати, некоторые приходят и во второй раз и в третий. По-моему, им подобный прием нравится.

Прежде чем выйти на улицу, я мысленно поклялся, что ноги моей больше здесь не будет. По крайней мере, у анонимных ворот.