Часть пятая
И СНОВА ЗИМА
Глава 1
СТАРЫЕ ЗНАКОМЫЕ
Телефон зазвонил, Васинцов схватил трубку, одновременно глянув на часы. Полвторого ночи, они с ума сошли!
— Командир, выручай! — прохрипело в трубке, связь была хреновая.
— Юдин, мать твою, ты что, сдурел?! Ты на часы-то глянь!
— Прости, командир, но тут такое дело…
— Денег, что ли?
— Да какие деньги, денег мешок! Отмазка нужна. Мы тут с ребятами за городом зависли в бане, в хорошей компании. Если моя звонить будет, скажешь, что я на задании?
— Не могу, — тихо сказал Васинцов.
— Что?! И тебя? — искренне удивился Юдин.
— И меня…
— Эка, брат… — Юдин замолчал, не зная, какими словами выразить свое сочувствие. — Ты это, особо-то не переживай, не ты один. Крушилина вон тоже прихватило, и Дзюбу с супругой вместе. А Карина как?
— Карина пока нормально, еще врет потихоньку.
— Ну ладно, привет ей передавай, — сказал Юдин и отключился.
— Кто там? — спросила Карина спросонья.
— Да Юдин это, никак не угомонится. Опять с девками загулял, а жены боится. Теперь отмазку ищет.
— Вот дурак, ведь женился недавно, и чего ему не хватает? И девка такая видная.
— Видная, да дура, — откровенно сказал Васинцов. — Думает, вышла замуж за «грифа», и весь мир в кармане. Хоть бы бельишко мужу простирнула, а то рубашка вечно словно жеваная, как у холостяка. Он как-то ей намекнул, а она: «Я когда замуж выходила, домохозяйкой не нанималась». Ну ладно бы училась или работала, а то сидит целыми днями перед зеркалом, красоту наводит или с дурами такими же по телефону болтает. Знаешь, чем она Юдина на ужин кормит? Пиццей, заказанной по телефону, ей даже пельменей сварить лень. «Я, когда замуж выходила, кухаркой не нанималась», — очень похоже передразнил Васинцов голос юдинской супружницы. — Каждый вечер — пицца, представляешь? А опоздает Юдин на ужин хоть на полчаса — скандал, пивом от него пахнет — трагедия, с друзьями на рыбалку соберется — в слезы и рыдает, как выпь. По выходным она изволит в лучших ресторанах ужинать в вечерних платьях. А знаешь, какие сейчас цены в приличных ресторанах? Юдин уж обзанимался у кого только можно, только что на паперти не сидел. А она все равно воет, все ей денег мало, мечтает, чтобы Юдин охранником в банк пошел. Прикинь, «гриф» — охранник. Засмеют же! Нет, не ужиться им вместе.
— Но он тоже хорош, неделю как знакомы, и в загс потащил.
— Это кто кого еще потащил. Ну поплыл мужик, подержал молодуху за сиську и поплыл. Ты ж видела, какая она, все по конкурсам мотается, «мисской» стать хочет. Видала, какие ей букетища дарили?
— Тогда что ж он, не видел, с кем связывается?
— Он «гриф», трудностей не боится. Премиальные получил, решил штурмом взять, вот и взял на свою голову. Он — служака, она… Дура она и есть дура. Дурища!
— Я у тебя тоже дура? — зловеще прошипела Карина и протянула к Васинцову руки.
— Нет, ты у меня прелесть, золотко, клад. Я у тебя всегда в чистеньком, рубашечки поглажены. А твои борщи, а пироги! А термосок в дорогу, когда на рыбалку…
— Ах ты подлый, на рыбалку! В прачку-кухарку меня превратил, а я, между прочим, не нанималась. Может быть, я тоже хочу в ресторан, в вечернем платье…
— Будет, будет тебе ресторан, обещаю!
Карина навалилась на Васинцова и ухватила его за шею:
— Васинцов, клянись самым святым: служебным удостоверением и должностным окладом, клянись премией в конце квартала, что в ближайшие выходные поведешь меня в самый лучший ресторан.
— Клянусь, клянусь, — смеясь, сказал Васинцов и высунул язык, как удавленник, — пусти, задушишь.
— Ну правда, Генк, когда мы с тобой сходим отдохнуть куда-нибудь, — сказала Карина, прижимаясь ушком к его чуть волосатой груди. — А то у тебя все работа и работа. Ведь от тела отлучу, или стану такой же стервой, как юдинская Верка.
— Давай через неделю, как раз дежурства не будет, и премию обещали. Днем Людмилу заберем, в парке погуляем, на каруселях покатаемся, а вечером в кабак завалимся.
— Все, ловлю на слове, правдоруб ты мой…
В этом и не было необходимости, ловить его на слове. С зимним усилением торков, а комета подлетала уже совсем близко к Марсу, активно задевая хвостом Землю, Васинцов напрочь отучился врать. И теперь, задерживаясь на работе, он не рассказывал Карине сказок о срочной вводной начальства, а честно говорил, что зашел с ребятами выпить пивка. Не он один, конечно, полстраны, даже больше, неожиданно утратили способность к вранью, даже к невинному обману. Первых таких уникумов ушлые журналюги окрестили правдорубами, так и прижилось. Кстати, самих журналюг тоже изрядно на правду торкнуло, оттого в столичных изданиях наметился явный недостаток кадров.
Васинцов решил ночное пробуждение использовать с пользой, похотливо погладил Карине нежный пушок под ночнушкой, она игриво потянулась молодой пантеркой, когда зазвонил телефон. Васинцов ткнул себя в грудь большим пальцем и скрестил ладони, мол, меня нет и не будет.
— Алле, — нарочито сонным голосом сказала Карина, берясь за трубку, — да, дома, да, спит. Как это разбудить? Он у меня устал за день, он ведь работает, семью кормит. Ах, Верочка Юдина, помню, конечно. Нет, ни про какое задание Геночка не говорил, а ваш муж скорее всего на блядках со шлюхами, в бане какой-нибудь, а где ж еще? Вы знаете, от постоянного потребления пиццы на ужин очень на девок чужих тянет, по своему опыту знаю. Я поэтому Геночку только борщиком кормлю и котлетками домашними с чесночком. Почему в бане? А где ж еще? Такой помятый, в рубашке неглаженой, где ж ему еще к девкам приставать? Только голым в бане. Что? От дуры слышу!
Карина бросила трубку на базу и звонко расхохоталась.
— Мил, ты что? Тоже на правду торкнуло? — удивился Васинцов.
— Неа, просто Юдина жалко. Если эта Верка на самом деле такая дурища, нечего им вместе мучиться. Не зря же люди придумали развод.
Телефон снова зазвонил.
— Опять эта дурища! Ну я ей щас задам! — сказала Карина, берясь за трубку. — Алло… Ген, это тебя, говорят, тревога…
Мороз вдарил не по-детски, печка автобуса гудела, но всего салона не прогревала. Васинцов еще раз подышал в ладони и потер их, чтобы согреть. Рядом сопел Юдин, его развезло после ночной бани «с девками» и даже ударная доза спецпрепаратов, способная протрезвить быка, на сержанта подействовала мало. Перед тем как развалиться и заснуть на сиденье автобуса, Юдин радостно сообщил, что эта тревога — «стопроцентная отмазка от жены», а то она все телефоны оборвала, его отыскивая, а теперь вроде как успокоилась. Наказала ему побольше зверьков поймать, чтобы премию получить. А то ей больно уж шубка песцовая в салоне приглянулась.
Корич тоже дремал, Дзюба разгадывал сканворды, устроив журнал на его спине, Кайметов читал какой-то мудреный учебник, он учился заочно и уже пару раз был замечен за примериванием лейтенантских погон. Вазгян дразнил Бифштекса хот-догом, тот виновато озирался на дремлющего на заднем сиденье Пашку и, не в силах побороть искушения, потихоньку поскуливая, полз в сторону Вазгяна. Васинцов улыбнулся и снова поглядел в дырочку, которую сам же и продышал. Впрочем, смотреть особо было не на чего: костры и люди, огромная толпа, вдоль всего забора института, будь он неладен. Люди по колено в снегу, некоторые — легко одетые, в осенних курточках, словно собирались второпях, теперь стоят возле больших костров, греются. Дверь автобуса зашипела и открылась.
— Блин, идиоты какие-то! — громко сказал Крушилин, поднимаясь в салон. — На улице дубак, а они стоят на ветру, как зомбированные, дрожат, но не расходятся. И прибывают, со всех сторон идут, толпами. Слышь, командир, че творится-то? Че из штаба говорят?
— Ничего. Приказали занять позицию и ждать указаний. Кайметов, что у нас в эфире?
Кайметов отложил учебник, снова покрутил ручками рации:
— Тишина, командир, как в морге, никаких переговоров.
Васинцов взялся за трубку мобильника, набрал номер, в управлении было занято, Одинцов не отзывался, бригадир тоже молчал, номер Танюкова оказался вне зоны досягаемости.
— Что творится-то, может, со связью что не так? — недоуменно сказал Васинцов и набрал домашний номер. Карина была дома, беспокоилась.
— Похоже, как осенью было, помнишь? — сказал Крушилин, присаживаясь на сиденье. — Неужели опять народ на зверофобию торкнуло?
— Эй, служивые, откройте, — раздалось снаружи.
Васинцов выглянул через водительское окно и с удивлением узнал отца Иоанна. А он-то здесь зачем?
— Доброго здравия, — сказал Васинцов, когда двери автобуса закрылись. — Признаться, не ожидал, батюшка, вас здесь увидеть. На кого оставили детишек?
— Дети под присмотром, — заверил отец Иоанн, — ну я и намерзся, пока вас нашел.
— А вы нас искали?
— Да, вот ознакомьтесь, — сказал священнослужитель и протянул Васинцову сложенный лист бумаги. Васинцов прочитал.
— Ого! За подписью Президента? А вы, батюшка, в высоких сферах вращаетесь. Может быть, если уж мы отданы под ваше распоряжение, вы просветите, что здесь происходит?
— Побаиваюсь я, что дела здесь готовятся не самые лучшие. Я очень надеюсь на вашу помощь.
— Вы хотите туда? Внутрь? Но там же звери…
— Геннадий Николаевич, — устало сказал отец Иоанн и поежился от холода, знать, еще не успел согреться, — я по совместительству с основной работой исповедую содержащихся здесь, ведь большинство из них — христиане…
— Исповедуете зверей? Во дела…
— Приготовиться! — прохрипело в наушниках.
Васинцов быстро натянул сферу на голову, команда последовала его примеру. Он потихоньку отодвинул шторку с окна, за тонированными стеклами автобуса бесновалась толпа. Тут же он рефлекторно отпрянул, в стекло, прямо напротив его лица шмякнулось гнилое яблоко.
— Видимо, придется пробиваться с боем, — то ли спросил, то ли констатировал Корич.
— Группа «ГРИФ», слышите меня? — снова прохрипело в наушниках.
— Группа «ГРИФ» на связи, — ответил Васинцов.
— Проезд перекрыт рвом, двигайтесь в пешем порядке.
— Есть двигаться в пешем порядке! Какие указания будут по поводу толпы, применять силовые действия?
— Были попытки провокации? — удивленно спросили в наушниках.
— Яблоками гнилыми кидаются.
— Переживете. На объект двигайтесь спокойно, вас здесь считают своими, давайте…
Двери автобуса с шипением открылись, «грифы» оперативно покидали автобус, в числе первых спустился отец Иоанн. Собираясь спрыгнуть на снег, Васинцов оглядел салон. На заднем сиденье у окна кто-то остался.
— Паш, — укоризненно сказал Васинцов и потрепал новобранца за плечо. Бывший ловец Пашка раскрыл глаза и испуганно огляделся по сторонам.
— Что, приехали, что ли?
— Приехали, приехали, — сказал Васинцов и сам напялил на стриженую голову парня сферу. Ну и выдержка у новобранца, первая серьезная операция в «грифах» (если не считать Кавказа), в таких случаях даже бывалые мандражируют, а он, видите ли, уснул.
— «Грифы»! Ребята, «грифы» приехали! — раздалось из толпы. — Ну теперь-то они зверюгам устроят! Давайте, ребята, ввалите этим уродам!
— О как нас в народе любят! — пробурчал Корич, пряча электрошокер за спину. Васинцов ловко увернулся от девицы, кинувшейся к нему целоваться, как с воином-освободителем, построил группу и огляделся: здоровая толпа уже набралась, и не спят, несмотря на ночь. На «грифов» смотрят с любопытством, вроде даже как с любовью.
— Бегом марш, — скомандовал он и указал в сторону высокого бетонного забора. Толпа немедленно расступилась.
Дорога и на самом деле была перекрыта, кроме неглубокого рва, здесь присутствовали какие-то старые бетонные плиты, противотанковые ежи, как на картинках про Отечественную, старые телеграфные столбы.
Миновав завал, группа вышла к воротам.
— Первый, вышел к объекту. Какие будут указания?
— Сейчас вам откроют, — пообещали из наушников.
Ворота на самом деле задрожали и стали тихо отъезжать в сторону. Первым, что увидел Васинцов во внутреннем дворе, был танк. Современный, с широкими гусеницами, выкрашенный в неприметный серый цвет. На броне танка, покачивая ногой в высоком армейском ботинке, сидел человек в камуфляже и берете. Он, не торопясь особо, спрыгнул на землю, оправил куртку и портупею, подошел к «грифам», усмехнулся и сказал:
— Со свиданьицем!
— Бригадир? И ты здесь? — удивленно сказал Васинцов, когда ворота за его спиной, загремев, стали закрываться.
— Вот именно.
Бригадир разложил на столе карту с какими-то квадратами и прямоугольниками.
— Схема внутренних зданий института, — сказал он, — вот внешний периметр, он под нашим контролем, вот средний, мы его тоже пока контролируем. Что творится на внутреннем периметре, в «вольере» и в «виварии», одному Богу известно. Камеры слежения отключены, посты не отвечают, нет связи. Похоже на коллективный прорыв изнутри. Точно известно, что звери захватили лабораторный корпус вот здесь, — и он ткнул карандашом в большой синий прямоугольник, — хозяйственный двор вот здесь и вертолетную площадку. На нее уже приземлилось три вертолета, на позывные не отвечающих. Кто прилетел, зачем — неизвестно. Пойдем далее, вот это продсклад, двери взломаны, камера слежения там еще работает. Судя по следам разгрома, зверьки добрались до сладкого, что касается птицефермы, то там шла настоящая охота, кудахтанье отсюда слышно было.
— Жертвы есть? — спросил Васинцов.
— Данных пока нет, посты охраны не отвечают, но один из лаборантов сообщил по «мобиле», что их согнали в какой-то ангар и пока не обижают.
— Звери располагают оружием?
— Вероятно. Вот здесь караульное помещение и оружейная комната, дверь заблокирована. Если они и завладели оружием, то только с постов охраны и… Кто знает, что привезли на этих вертолетах. Я бы сбил их на хрен, но начальство, как всегда, решило перестраховаться…
Васинцов закрыл глаза и попытался зрительно вспомнить коридор, ведущий в «оружейку» и подступы к нему.
— Хорошо, какие-нибудь требования выдвигались? Попытка контакта?
— Ничего! Они подошли к среднему периметру и остановились как по команде. Словно их устраивает, что между ними и толпой снаружи находимся мы, как прослойка. Меня вот что беспокоит, майор, через пару часов начнет темнеть, а вдруг как они свет нам отрубят? Не удержим ведь периметра.
— А автономная подстанция?
— Работает, но кто знает, на что они способны, ведь внутренний периметр тоже таким надежным казался.
— Слушай, бригадир, а откуда здесь столько зверей, их ведь по осени после «Манежа» всех вывезли…
— Всех, да не всех. Это — секретный объект.
— Те тоже были секретные.
— А этот суперсекретный, сверхсекретный, архисекретный. Здесь со зверьми пытались контакт наладить, здесь дальше всех продвинулись в разгадке тайны торков и перевоплощений.
— И те, кто именно продвинулся, сейчас в заложниках? Слушай, а какому именно ведомству подчиняется данная контора?
— Догадайся с трех раз.
— Все, не тупой, понял. Ладно, бригадир, ситуация ясна. Думаю, ждать у моря погоды без толку, надо посылать разведку. У меня тут отец Иоанн рвется со зверьками пообщаться. Может, стоит рискнуть?
— Там же звери!
— А я знаю укротителя, который в клетку со львами запросто заходит.
— Этот ваш монах, он что, совершенно свихнулся? — Бригадир глянул на экраны мониторов, пощелкал выключателями, настраивая четкость. — Они же порвут его на куски. А вы, майор, куда смотрели?
Васинцов усмехнулся:
— Я выполнял инструкции, как учили. И вы в том числе когда-то…
— И что же сейчас говорит вам инструкция?
— Инструкция не говорит, она гласит, как и закон. Так вот, инструкция гласит, что я со своей командой должен обеспечить полную безопасность и полную свободу действий отца Иоанна в соответствии с выданным ему предписанием. Я считаю, что в данный момент отец Иоанн как раз в полной безопасности.
— Вот как? И кто же уполномочил именно вас принимать такие решения?
— Согласно выданному предписанию. Хотите ознакомиться?
— Разумеется. И кто же выдал это… предписание? — недобро ухмыльнулся бригадир, рассматривая лист бумаги, предъявленный Васинцовым.
— Подписал Президент Российской Федерации лично, если желаете, можете провести почерковедческую экспертизу, — сказал Васинцов и засвистел мотив торжественной песни из оперы Глинки «Жизнь за царя».
Улыбка быстро слетела с лица бригадира.
— Вы все свихнулись вместе с вашим… — Бригадир не договорил, с кем именно свихнулся майор, а резко встал и, не оборачиваясь, вышел из диспетчерской.
Васинцов сделал ему на прощание ручкой и снова уставился в монитор. Звери по-прежнему сидели вокруг отца Иоанна кружком и слушали, не перебивая.
— Как думаешь, командир, они понимают, что он говорит? — спросил Дзюба.
— Без сомнения, смотри морды какие умные. Вон, особенно тот, матерый, уж больно на Гулина похож.
— Только Гулин потемней будет, и лапы у него пошире.
— Согласен. А не понимали бы, давно порвали бы в клочья, да и нас заодно. Как думаешь, что наш батюшка замыслил?
— Хрен его знает, только хотелось бы, чтобы он придумал чего побыстрее, а то толпа эта снаружи мне совершенно не нравится. Да и мордовороты из отряда охраны нашего уважаемого бригадира особого оптимизма не внушают. И новые все, ни одного из тех, что с нами дежурили. Или спецкоманда какая новая? Как-то недобро они на нас смотрят, согласен?
— Да, на что ж у нас рожи, а этих красавцев не знаю даже где набрали… — Васинцов переключил тумблер и полюбовался на группу охранников, замерших у центральных ворот «вольера». Неожиданно он улыбнулся, осознав, что впервые видит, как выглядит снаружи этот секретный объект, на котором проторчал столько времени. Вот тебе и подмосковная птицефабрика. И ведь как хитро придумано, даже звериный запах маскировать не надо.
— Слушай, а тебе не кажется странным, что вся эта толпа так быстро собралась. Вроде не ближний свет, да и метро поблизости не наблюдается, а их тут тысяч пять, да еще с плакатами, телевизионщики опять же.
— Спланированная акция? Как осенью. А кому это нужно?
— Как говаривает наш горячо любимый шеф, полковник Одинцов: «Если бы я знал все ответы на все вопросы, меня звали бы Господь Бог». Так вот, я тоже не Бог, и кому все это надо — ума не приложу. То, что институт, где содержится около тысячи зверюг: чикатил, волчар и прочих бывших людей, располагается в непосредственной близости от столицы нашей родины города-героя Москвы, конечно, бомба для свободной прессы. А если найдется пара бывших обиженных сотрудников института и они расскажут, какие здесь дела творились, это — супербомба.
— Но против кого она может рвануть? Ужель под Президента копают? Так рано еще, до выборов год, все позабудется, быльем порастет. На нашу контору бочку катят? Так альтернативы не вижу.
— Дзюба, ты упертый, как все хохлы, но в своей упертости отыскивая частности, порой пропускаешь тенденции.
— Классно сказано, погоди, дай запишу, потом цитировать буду.
— Да хватит тебе придуриваться-то. А не думаешь ты, что искать нужно не снаружи, а внутри?
— Что? Ты считаешь, что все это спровоцировали… сами звери, отсюда, из института?
— Почти уверен.
— Но зачем?
— А им надоело здесь. Может быть, пытки, которые ученые очкарики этично называют «исследования», зверькам не очень нравятся, может быть, в четырех стенах париться надоело, или баб не хватает, кормежка не устраивает.
— Постой, командир, я тебя чего-то не понимаю. Они что, сюда по путевке профсоюзной приехали? Это же звери, ты же помнишь, что это за твари и сколько мы их сюда привезли.
— Вот это меня и беспокоит.
— Что?
— Ты сам сказал: «Сколько мы их переловили и сколько сюда привезли». Я тут подсчитал намедни, сколько мы их взяли, сколько каждый из нас до того зверей сопровождал. И ни одной знакомой морды, ни одной, а ведь мы и на тренировках были, и на тест-контролях, и так через камеры наблюдения видели. И ни один из нас, обрати внимание — ни один не заметил, чтобы когда-нибудь этого зверя брал, вез или хотя бы видел.
— Брось, командир, их же здесь около тысячи.
— А кто это тебе сказал? Ну даже допустим, что их здесь тысяча. Но даже по теории вероятности хоть кто-то да должен был встретиться.
— Фиг его знает, для меня они все, как китайцы, на одну морду.
Один из мониторов заморгал, на нем обозначилась знакомая физиономия, полковник Одинцов собственной персоной.
— Не спите, птицы мои лысоголовые?
— Американский орел тоже называется лысый-белоголовый, — отличился эрудицией Дзюба.
— Так я разве против, орлы вы мои, включайте-ка первый канал телика и следите в оба. И попросите вашего батюшку поторопиться, я почему-то ожидаю бурное развитие событий.
— Товарищ полковник, что посоветуете? — спросил Дзюба.
— В соответствии с инструкцией, — подмигнул полковник и исчез, а Васинцов уже включал телевизор.
— Слышь, Пашк, поди-ка сюды, — крикнул он сразу, как только появилась картинка.
— Че звал, командир? — спросил Пашка.
— Дывись! Не узнаешь?
— Елы-палы! Миха с Андрюхой! И они здесь!
Два ловца давали интервью. Вернее, говорил Андрюха, а второй — Михаил — в шикарном японском пуховике только кивал, пряча глаза за темными очками. Нагло глядя в камеру, Андрюха ответственно заявлял, что его до глубины души возмущает, что правительство, которому они, ловцы, сдавали таких опасных зверей, вместо того чтобы изолировать их от общества, занимается их разведением или отпускает. После чего начал нагло врать, что одного и того же зверя брал трижды…
— Внимание! — прохрипело из динамиков. — Просьба ко всем разойтись, немедленно разойтись! Граждане, вы подвергаете себя большой опасности. В противном случае мы вынуждены будем прибегнуть к силовым методам…
Толпа зашевелилась, но с места не двинулась.
— Что они творят? Мать их! — громко выругался Васинцов. — Они что, не могли дождаться темноты? На таком морозе они сами разойдутся. Кайметов, дай-ка мне связь с бригадиром.
В это время откуда-то со стороны сильно грохнуло.
— Командир, — крикнул Кайметов, — с внешнего периметра сообщают, что толпа пошла на прорыв. Стену взорвали!
— Кто?
— А хрен их знает, бригадир сообщает, что есть потери.
— Вот тебе и безоружная толпа возмущенной общественности, — тихо сказал Крушилин, натягивая на бритую голову сферу. — Пойду присмотрю место под огневую точку.
— Где отец Иоанн? — быстро спросил Васинцов.
— Там еще, со зверушками…
— Ах черт! Группа, за мной! Пашка, Крушилин, остаетесь здесь, Кайметов — держи связь…
Корич почувствовал их слишком поздно, нет, надо было все-таки взять Пашку или хотя бы Бифштекса. Тот бы наверняка учуял, но Пашка с Бифштексом остались в «караулке». Они напали во дворе, словно знали, что «грифы» выберут именно этот путь в «вольер». Корич первым выбежал из бункера, шагов через десять остановился, замотал головой, словно уворачиваясь от назойливых мух. Васинцов успел крикнуть «назад!» и даже скинул ремень автомата с плеча, когда его сбили с ног. Они напали сверху, прыгали с козырька над бункером, с бетонного забора. Уже падая, Васинцов успел заметить, как Вазгян мощным ударом в челюсть опрокинул на снег крупного зверя и как самого его валят, ухватив за шею сзади. Потом наступила темнота.
Очнувшись, Васинцов сразу почувствовал боль. Ну и слава Богу, раз болит — значит еще жив. А еще противный запах во рту и головокружение. Не иначе как эфиром их усыпили, как морских свинок. Выждав паузу, чуть приоткрыл глаза. Полумрак, хорошо хоть не темень. Свет падал из узкого окошка под самым потолком, видимо, на улице вечерело. Он лежал на бетонном полу, рядом кто-то тихо постанывал, лежа лицом вниз. Попробовал приподняться, не тут-то было, руки крепко связаны за спиной, пальцами пошевелить еще можно, а попытка освободиться отозвалась болью в плечах, знать, умелец вязал. Ноги тоже перехвачены у щиколоток чем-то крепким, вроде как проволокой.
Васинцов все-таки умудрился приподняться и оперся спиной о стену.
— Эй, есть кто живой? — спросил он тихо.
— Есть, есть живые, — донеслось из полумрака, судя по голосу — Дзюба. — Мы здесь с Вазгяном, у него, кажется, челюсть сломана, говорить не может. Юдин тоже здесь, вроде цел, но никак не очухается.
— А Корич?
— Корича не видно.
— Кто-нибудь помнит… как нас взяли?
— Они сверху напали, видимо, ждали, — после паузы сказал Дзюба…
— А где мы, примерно представляешь?
— Подвал какой-то, вон, на меня с трубы капает.
В этот момент Юдин заворочался и что-то забурчал, Васинцов сполз на пол и плечом помог ему перевернуться на спину.
— Блин, башка просто разламывается. Командир, ты? Где мы?
— Знать бы, — отрифмовался Васинцов. — Ты как?
— Нормально, только во рту словно кошки насрали.
— Это эфир…
— Слышь, мужики, а почему мы их того… проморгали? Корич-то обычно их за версту чует…
— Здесь зверье вокруг, вот и пропустили, — предположил Васинцов. — Ладно, давайте думать, как выбираться, кто-нибудь может мне руки развязать?
Васинцов с Юдиным повернулись друг к другу спинами и Юдин, порой шипя от боли, начал орудовать пальцами.
— Фигня все это, — наконец сказал сержант. — Проволока узлом затянута, не совладать.
Внезапно рядом, где-то за стеной раздался шум шагов, громко загремел дверной запор, заскрипели давно несмазанные петли. Щелкнул выключатель, подвал озарился светом лампочек, забранных в матовые плафоны.
— Вот, господа, — раздался знакомый голос, — те самые «грифы». Надеюсь, слышали?
Васинцов привык к свету и глянул на пришедших. Шестеро зверолюдей во главе с Гнашевичем-младшим (тот самый знакомый голос), трое одеты в приличные костюмы, когти на руках пострижены, волосы на щеках уничтожены, еще один длинный, на тонких жилистых лапах, крупный чикатил с вытянутой зубастой мордой и зверобизян рыжей масти. Чуть позже в камеру вошел волчар. Крупный матерый зверь с седыми подпалинами на загривке. Он глянул на «грифов», ощетинился, показав крупные клыки, фыркнул и снова двинулся к выходу, громко испортив при этом воздух.
— Прошу прощения за моего четвероногого друга, — сказал Гнашевич, — он очень не любит «грифов», эта группа как-то лишила его стаи и полгода держала в клетке.
— Неужели те самые «грифы»? — спросил с заметным акцентом один из гостей, похожий на толстого крота.
— Они, они, — заверил Гнашевич, показав в широкой улыбке мощные клыки. — Гроза зверей группа «ГРИФ», о которой ходит столько легенд. Не такие уж они и крутые, не так ли? Особо обратите внимание на данную особь, — Гнашевич подошел совсем близко и присел перед Васинцовым на корточки, — командир группы майор Васинцов собственной персоной.
— Неужьели тот самий Васьинцофф? — удивленно спросил «крот».
— Он, можете мне поверить, я уже имел несчастье с ним пообщаться. Вы знаете, именно из-за этого ничтожества и одного сумасшедшего попа с его сумасшедшими щенками мы имели большие проблемы, вся операция была под угрозой…
— Да, кольегга, — покачал головой «крот», — взиать командьира такой группы ловцофф — большой успьех. Мы весьма довольны.
— Да, — самодовольно ощерился Гнашевич, — и обратите внимание, мы ведь находимся всего в паре десятков километров от их столицы. Но и это еще не все, где-то через час я буду иметь честь показать вам истинные возможности стаи. Видели толпу перед забором этого учреждения? У моих ребят лапы чешутся с ней разобраться.
— Через час? Это случится уже через час?
— Да, мы специально подготовили время вашей инспекции к столь знаменательному событию в мировой истории…
Звери одновременно расхохотались, лишь длинный худой зверь с верхними лапами, свисающими до колен, остался серьезен:
— Скажите, — прохрипел он, — а насколько… управляема ваша стая? Вы… признанный вожак?
— Без сомнения, — продолжал лыбиться Гнашевич. — Разумеется, в данном учреждении содержатся разные виды нашего нового сообщества, и хотя люди пытались держать каждую особь в изоляции, мы нашли возможность общения.
— А как насчьет так называемый «чьюдикофф»? — спросил «крот».
Васинцов заметил, как оскал, означающий улыбку, на мгновение исчез с морды зверя. Но тут же Гнашевич снова заулыбался:
— Нет поводов для беспокойства. «Чудики» пытаются сохранить нейтралитет, у них, видите ли, свое видение отношений с людьми (последнее слово он сказал с явным презрением), но против природы не пойдешь. Уверен, когда все начнется, они сразу же встанут на нашу сторону. Они очень трусливы, эти «чудики», всегда принимают сторону сильного.
Тут подал голос зверобизян, он что-то гортанно рыкнул, указав лапой на Васинцова. В ответ Гнашевич что-то гортанно прорычал и перевел с ухмылкой:
— Наш африканский друг интересуется, что ждет этих особей. Отвечу — ничего хорошего. Видите ли, человеки пытались использовать для борьбы с нами ущербных особей, не восприимчивых к зову стаи, в то время как нормальный человек с нормальной психикой всегда зову стаи подчиняется либо впадает в панику. Некоторые из моих коллег предложили изучать их на предмет отклонений, как когда-то они изучали нас, я же думаю, их лучше всего уничтожить. Надеюсь, особых возражений не будет, ха-ха-ха. Представляю череп этого индивидуума, — и Гнашевич, наклонившись, провел пальцами по щеке Васинцова, — в будущем музее Нового Мира.
— Ну и воняет же от тебя, — прошипел Васинцов, пытаясь уклониться от прикосновения.
— Вот видите, совершенно необучаемая особь! — Гнашевич выпрямился во весь рост. — Предлагаю теперь пройти в соседнее помещение, там содержится очень интересный объект. Представляете, зверочеловек из спецгруппы «гриф». Да-да, особь, не возжелавшая использовать данные ей природой шанс и оставшаяся человеком. Очень интересный случай, согласитесь… Потом проследуем на наблюдательный пункт, там вас ждет тоже много интересного, в частности, мы сможем увидеть последствия большого торка в прямом эфире сразу из нескольких точек земного шара. А согласитесь, смешно получается, этот объект люди использовали в качестве базы для изучения нас, новолюдей, а теперь мы отсюда будем управлять человеческим обществом. То есть тем, которое останется, ха-ха-ха. Вы знаете, они даже усилители придумали для изучения зова стаи, ну прям хоть благодарность их ученым объявляй. Я слышал, за океаном тоже есть что-то подобное, но уверяю, здесь вы увидите просто фантастические приборы, словно специально созданные для наших целей. Ну что, коллеги, пройдемте?..
— Подождите немного, — прохрипел молчавший до этого чикатил, — у меня есть предложение по части этих особей… Знаете, спецы группы «ГРИФ» в целях своей подготовки упражнялись на живых особях нашего вида. Прямо гладиаторские бои устраивали. Не могли бы вы уступить этих мне? Я хочу отплатить им подобным.
— А почему бы и нет? — снова ощерился Гнашевич. — Забирайте! Только обещайте, что позовете меня, когда ваши ребятки раздерут на части вот этого, — и он указал на Васинцова. — Старые, знаете ли, счеты…
— По крайней мере Корич жив, — сказал Дзюба, когда двери за зверьми закрылись и подвал снова погрузился в темноту.
— С чего ты взял?
— «Зверочеловек, который решил остаться человеком», че, не ясно, кого этот Гнашевич имел в виду?
— Значит, Корич где-то поблизости.
— А толку, нам-то все равно не выбраться…
Васинцов промолчал, ответить было нечего, даже если они освободят руки, с железной дверью с мощным запором им вряд ли совладать. Васинцов хорошо успел разглядеть ее, когда Гнашевич разглагольствовал.
— Слышь, командир, — сказал Дзюба, — а что за взрыв, про который он говорил?
— А ты сам не догадался?
— Догадался, но… Ведь взрыва не будет…
— Не будет, конечно, так ведь зверьки об этом еще не знают. Если только… Отец Иоанн у них, они ведь могли отца Иоанна того… пытать. Он, конечно, мужик крепкий, но сами видели, на что они способны.
— Думаешь, батюшка еще жив?
— Хотелось бы верить…
У дверей опять загрохотало, но как-то странно, на простое открывание дверей это похоже не было, скорее — это был шум борьбы. Скоро все стихло и дверь распахнулась. Вспыхнули лампочки, Васинцов взглянул на вошедших. Звери, явные звери. Один из них держал в лапах устрашающего вида кривые кусачки, он поиграл ими и наклонился над Васинцовым… Странно, но почему-то страха Васинцов не почувствовал. Не то чтобы он не боялся смерти, боялся, как все, просто этот зверь не вызывал у него приступа ужаса… Кусачки щелкнули, и Васинцов почувствовал, как руки у него освободились, в кончиках пальцев закололо.
— Ну что, начальник, как сам? — спросил зверь. Странно, знакомый голос какой-то. Елы-палы, не может быть! Это ж младший Коротков. Олег Иваныч, если Васинцов правильно имя запомнил. А вот и дед евонный Иван Михеич с мощной челюстью. Ого, а зубки-то у дедушки золотые, вся челюсть, знать, в почете здесь Коротковы.
— Привет, мил-человек, — улыбаясь, сказал Коротков-дед, — я же говорил, что не убивцы мы.
— Блин, без оружия, «без сбруи» чувствую себя, как голый, — признался Юдин, — хоть бы дрын какой.
Действительно, находиться безоружным среди стаи зверей и Васинцову было не по себе. Но звери, собравшиеся в большом ангаре гаража, отнеслись к явлению «грифов», как к чему-то само собой разумеющемуся, и особого внимания на них не обращали. Звери разных видов, общим числом порядка трех сотен митинговали. Они по очереди забирались на крышу какой-то фуры с иностранной надписью и оттуда вещали. Не все речи воспринимались с одинаковым одобрением, некоторые вызывали и бурный протест. Порой ораторы от слов переходили к делу, и тогда на крыше фуры случались потасовки. Понять, о чем спорят звери, было не особо трудно. Хоть и сбивались они частенько с человеческой речи на звериный рык, Васинцов все же смог разобрать, звери спорили, что делать дальше. Идти на прорыв, пробиваясь в леса, оставаться здесь и требовать свободу в обмен за заложников — сотрудников института, или подчиниться «пришлым вожакам». Были и такие, что скулили о том, что вся эта затея опасна, что надо немедля вернуться по своим клеткам. Ведь здесь кормят, лечат, а на воле так страшно…
Молодая самочка зверобизяны вразвалочку подошла к «грифам» и уселась рядом с Вазгяном. Скулу у лейтенанта уже раздуло, тот хоть и получил две порции обезболивающего, заметно страдал. Да и разбитая бровь у него сильно кровоточила, а ни пластыря, ни бинта под рукой. Самка участливо погладила Вазгяна по руке и вдруг начала… зализывать ему рану длинным розовым языком.
— Ну вот, блин, «скорая помощь», — хохотнул Юдин, — слышь Вазгян, а она ничего, симпатичная, и сиськи что надо.
Зверобизяна сурово глянула на сержанта, но занятие свое продолжила. Через пару минут кровотечение остановилось…
А на крышу фуры тем временем забрался Иван Михеич Коротков.
— Братия! Попрошу тишины! — крикнул он громко, сверкнув золотым зубным протезом, и рычащая толпа быстро стихла. — Вы меня все знаете, не в моих привычках болтать попусту. Клетки давно всем надоели, хоть и кормят здесь от пуза. Да, я вот в дурдоме когда лежал с внучком, нас там одной капустой кислой и кормили, а тут мясцо, котлетки, зелень свежая. Так пусть кому котлетки и жрачка от пуза важнее, тот в клетки и возвращается, зачем же принуждать?..
Толпа завизжала, снова обозначились потасовки.
— Идти на прорыв — глупо, — продолжал Коротков, — душ невинных много погубим, да и постреляют нас. Супротив винтовки с когтями да зубами не попрешь. А выть в общей стае, как велят «пришлые», заманчиво, да только непонятно, под чью дудку выть будем. Этот Гнашевич поет сладко да стелет гладко, а как отдуваться — так нам, а его и след простыл, помните, как летом-то было? Я вот что думаю, братия, если мы с людями по-человечески, так и они с нами так же. Тута ко мне поп ихний приходил, да вы его знаете, Иоанном кличут. Так он говорит, что все мы твари божьи, и раз решил нас Бог обличьем звериным наделить, то и жить мы должны, как звери свободные, а не в клетях, света солнечного лишенных. Я этому попу верю, а «пришлым» нет, хочь они с Америк, Африк разных к нам понаехали. За то, что клетки отомкнули, спасибо, а что дальше делать, мы уж сами порешим. Верно говорю? Так вот, я так смекаю: пока в убивствах мы не виновные, не за что нас человекам обижать. Нет нашей вины в обличье нынешнем нашем, а ежели и есть, то самому Богу нас судить, а перед судом человеческим мы чисты. А ежели кто и напроказил, то, можно считать, свое уже здесь отсидел и муку во время опытов медицинских принял. Так вот, пошлем попа этого к людям, которые за забором, пущай нас отсюда вывозят. В Сибирь, в степь, еще куда, Рассея, она большая, прокормимся. Тогда и эти, заложники, целы останутся. А ежели есть желание у этого Гнашевича с человеками силами потягаться, так пусть и тягается, но без нас, верно говорю?
Толпа взревела, какой-то крупный мускулистый самец метнулся было на крышу фуры, но ему крепко врезал по мордам Коротков-младший. А Коротков-дед тем временем продолжал:
— Вот мне Гнашевич этот говорит, веди, мол, ко мне попа этого, мы его сейчас терзать будем. А за что, спрашивается, терзать, за что мучить? Он детишек воспитывает, нас в клетках без божьего слова не оставлял. Ну что, посылаем попа этим… парламентером?
Стая разом завыла.
— Я сейчас свихнусь, — пообещал Дзюба.
Это была страшная битва! Не бой, не драка, не схватка, а именно битва, когда глаза твои наливаются кровью и не думаешь ни о чем больше, кроме как о горле врага, в которое хочешь вцепиться зубами и разодрать его, ощутив на губах ни с чем не сравнимый вкус теплой крови.
Наверное, теперь уже никто не скажет, почему Гнашевич и звери, послушные ему, решили не идти на прорыв, а напали на зверей, отбившихся от общей стаи. И почему они не взяли оружия? Решили наказать «отказников» в честной битве, показать, кто настоящий зверь, чьи инстинкты сильнее? Решили заставить «отказников» подчиниться? Или просто Гнашевич хотел забрать заложников, а восставшая стая под влиянием мудрых речей Короткова-старшего воспротивилась?
Как бы там ни было, звери вступили в битву, в битву, где нет компромиссов, где поверженный враг не может рассчитывать на пощаду, на милосердие. Две стаи схлестнулись с воем и хрипом, и даже старик Коротков с воплем кинулся на спину рыжему зверобизяну и вцепился ему в загривок золотыми протезами.
Васинцов разглядел своего врага сразу, вот ведь как бывает, гора с горой не сходится, а человек с человеком, вернее, человек со зверем… Здоровый чикатил, приземистый, мускулистый, заросший шерстью до бровей. Надо же, Количко Виктор Дмитрич, бывший тренер по боксу из небольшого подмосковного городка, взятый «грифами» еще год назад, побежденный Коричем в честной битве за стаю. Что, реванша хочешь? Получи! Они сплелись в клубок, Васинцов оказался сверху, локтем левой руки умело блокировал пасть противника, а пальцами правой вцепился в глаз зверя. Под пальцем противно чвакнуло, зверь взвыл. Что, не любишь, тварюга? Рядом Юдин сжимал своими лапищами горло крупного чикатилы, а Дзюба с окровавленным лицом отбивался от молодого зверобизяна. Да, плохо бы пришлось капитану, не подоспей ему на помощь Коротков-младший, да и остальных «отступников» ждала незавидная участь, противник оказался явно сильнее, но тут…
Они появились словно ниоткуда, крупные самцы, заросшие густой шерстью, числом не меньше полусотни. «Снежники», — догадался Васинцов по горящим в полумраке глазам. Разглядывать вновь пришедших ему было некогда, новый противник оказался очень силен, а силы таяли с каждой минутой. «Снежники», как по команде, вступили в битву, мощной стеной навалясь на врага. Один из них легко оторвал от Васинцова зверобизяна, уже прокусившего майору плечо, и, ухватив за лапу, с размаху оглоушил его о стену.
Через несколько минут все было кончено, раздался скорбный вой, часть нападавших спаслась бегством, остальные остались валяться на бетоне в живописных позах.
— Деда, деда, — громко плакал Олег Иванович Коротков, размазывая крупные слезы по заросшим шерстью щекам. На коленях его лежала голова старика Михеича, шикарный протез он, видно, потерял в своей последней битве, а широко открытые глаза его, уже начинавшие тускнеть, как-то по-человечески грустно смотрели в потолок.
Один из «снежников», крупная особь с серебристой шерстью, забрызганной кровью, подошел к Васинцову, внимательно глянул ему в глаза и, с трудом выговаривая слова, сообщил:
— «Пришлые» хотят уйти, они направляются к вертолету, у них ваш священник, — сказал он, старательно выговаривая шипящие звуки, было заметно, что человеческая речь ему дается с трудом.
— Отец Иоанн? Гнашевич схватил его?
— Да, Гнашевич и другие, поторопитесь.
— У нас нет оружия.
— Оружие вы найдете в достатке в оружейной комнате.
— Но она закрыта.
— Нет уже, поторопитесь…
В «оружейке» уже вовсю орудовал Корич, он был обнажен до пояса, всю грудь и спину его украшали синяки и кровоподтеки, да и со лба сочилась кровь.
— Вот, блин, — сказал он, не прекращая запихивать магазины в карманы «броника», — цирк они решили устроить, выпустили на меня такую здоровенную зверобизянищу, думал, хана! Спасибо, эти «снежники» подоспели, отбили.
Васинцов увидел на полке «переговорник», глянул на индикатор зарядки и быстро настроился на нужную волну:
— Кайметов, слышишь меня? Потом объясню. Быстро все на вертолетную площадку, хоть «стрингером» сбивайте, но ни одна машина улететь не должна.
Вертолет по инерции продолжал вращать лопастями, хвост его загнулся вверх и вперед, наподобие скорпионьего, откуда-то из двигателя валил черный дым. Вторая машина, осев на брюхо, горела гораздо бойчее, чуть дальше, около «уазика» с распахнутыми дверями валялось несколько тел. Возле них, широко расставив ноги, стояли полдюжины бойцов в черных беретах.
— Классный выстрел, — похвалил Васинцов Пашку. — Твоя работа?
— Мой первый, — сказал Пашка, бросая трубу «Мухи» на бетон, — а второй вон его.
— Господи, не институт, а дом свиданий какой-то, — почти не удивился Васинцов, увидев высокого человека в черных очках. — Господин Кочетов, не знаю как по имени-отчеству, мы, кажется, с вами встречались.
Петр Кочетов, в погонах подполковника ФСБ, коротко что-то скомандовал своим и подошел к Васинцову.
— Да, встречались, приветствую.
— А вы растете на глазах, надо же, такой молодой, а уже две большие звезды, подполковник. Кстати, тогда осенью куда же вы подевались? А мы ведь вас очень ждали, там в «Орешках».
— К «Орешкам», извините, не успел…
— Ну правильно, за Гнашевичем своим гонялись. Правильно, прямо по писанию: «не успеет трижды прокричать петух»…
Кочетов пропустил иронию Васинцова мимо ушей, снял очки:
— Благодарим вас помощь, майор, вы нам очень помогли. Этими нелюдьми теперь займемся мы.
— Нелюдьми? А вы сами зубки-то еще подтачиваете, ушки бреете?
— Майор, оставьте иронию при себе, не в игрушки играем. Я забираю Гнашевича и этих людей, у меня приказ.
— У меня тоже приказ…
— Охранять отца Иоанна? Можете забрать его, он вон у той машины цел и невредим. Блаженный он у вас какой-то.
— А вы хорошо осведомлены в наших делах. Ну что, взяли-таки своего Гнашевича, сбылась мечта идиота?
— Сбылась…
— А что делать с остальными зверьми?
— Хотите моего совета, майор? Плюньте на них и уносите отсюда ноги.
— Уносить ноги? Как вы это себе представляете? Все подъезды к институту блокированы.
— А вы через забор и по снежку, по снежку, вас учить, что ли?
— Спасибо за ценный совет, вы, как я понимаю, избрали более комфортный путь. Предпочитаете вертолет, угадал? А могу я взглянуть на господина Гнашевича?
Эфэсбэшник внимательно посмотрел на Васинцова:
— Почему нет, только без сюрпризов, договорились? Заодно заберете вашего попа.
Гнашевич сидел на снегу, опершись спиной о колесо «уазика», его шикарный костюм был забрызган кровью, бедро перетянуто поясным ремнем. Отец Иоанн, опустившись на одно колено, что-то ему втолковывал.
— Бросьте, святой отец, это бесполезно, — сказал Васинцов, — волка не сагитируешь в вегетарианство, как ни уговаривай. Та еще зверюга.
— Послушай, майор, — увидев Васинцова, сказал Гнашевич, — уберите этого святошу, у меня от его бормотаний аж уши вянут. Вы что, не понимаете, что это все — только начало? Со мной или без меня, но ваша песенка спета, подождите, вот стемнеет…
— Песенка? Вы имеете в виду песенку человечества? Спешу вас разочаровать, господин зверь, песенка еще не спета. Петь будем долго, хором. Очень скоро, когда стемнеет, вы увидите в ночном небе двухвостую комету…
— Вот уж вряд ли, — обнажил клыки Гнашевич.
— Увидите, увидите, уверяю! — заверил Васинцов. — Комета на своем месте, в смысле, на своей орбите, а все три ракеты благополучно следуют к месту назначения, к Марсу.
— К Марсу? Мои ракеты к Марсу? — удивленно пробурчал Гнашевич и глянул в глаза Васинцову. — Да что ты понимаешь?! Или… опять эта девчонка?
— Нет, это отнюдь не девочка, это мне сказал лысый очкастый дядька. Знаете доктора Танюкова? Ха-ха-ха. Я не раскрыл государственной тайны? — ехидно поинтересовался Васинцов у Кочетова.
— Переживем, — заверил Кочетов и тут же приказал: — Ладно, грузите его и остальных в вертолет.
— Э, постой, подполкан, больно ты резвый. Гнашевича взяли мои ребята? Мои! Да не переживай ты, на хрен он мне не сдался твой Гнашевич, но… А ну-ка выпиши мне акт о передаче задержанных. У нас, знаешь ли, тоже строгая отчетность.
— Ну, майор, ты даешь, — усмехнулся Кочетов, — но для хорошего человека чего не сделаешь. Бумага есть? Вот, держи свой акт. — Кочетов написал несколько строк и поставил внизу витиеватую подпись. — Глядишь, орден получишь, если, конечно, выберешься отсюда.
— Орден не орден, а премия нам обеспечена, — буркнул Корич, растирая озябшие на холоде руки, — а Кайметову можно погоны лейтенантские пришивать, а то извелся весь в прапорах…
— Послушай, а остальные кто? — спросил Васинцов, когда эфэсбэшники побросали в салон скрученные тела и Кочетов уже собрался задвинуть дверь вертолета.
— И чего тебя, майор, так тянет на государственные тайны? Ладно, тебе скажу, инспекция лиги «Судного дня» из-за океана, хотят посмотреть, куда пошли их миллиарды, вот Гнашевич и хотел похвалиться своей крутостью. Вот и похвалился, не учел, понимаешь ли, реалий, — и Кочетов кивнул на кучку зверей, столпившихся у ангара. — Я гляжу, ты нашел с ними общий язык.
— Да и с тобой тоже, «продвинутый» ты наш. Уши брить не забывай…
— Отец Иоанн, не надо, я просто не могу пустить вас туда, — сказал Васинцов, морщась от боли. Пашка торопливо наматывал бинт ему на плечо, и каждое прикосновение отдавалось болью во всем теле. — Вы посмотрите, это же безумная толпа, они сейчас хуже зверей, они ничего слушать не будут.
Отец Иоанн выглянул в окошко, забранное решеткой, толпа у ворот «вивария» продолжала бесноваться, поверх их голов ясно было видно тело, распятое прямо на воротах складского ангара. Совсем молодой самец — волчар, из пасти свисает слюна, лапы прибиты к воротам гвоздями. В руках у людей дубины, обычные и утыканные гвоздями, арматурные прутья, кое-кто с ружьями. И когда только вооружиться успели? Лица оскаленные, раскрасневшиеся, то ли от морозца, то ли от выпитого, — ящики с горячительным стояли тут же, неподалеку. И кто ж такой у нас щедрый? Васинцов попытался разглядеть в толпе черные береты охранников института, но не увидел ни одного. Где же этот чертов бригадир? И охранников нет, телевизионщиков пруд пруди, вон камер сколько, а охраны и милиции не видно. Расправа в прямом эфире без помехи со стороны правоохранительных органов, смело придумано, и кто же режиссер?
Пустая бутылка со звоном разлетелась о прутья решетки, осыпав всех градом мелких осколков.
— Пригнитесь, святой отец, — сказал Корич, доставая со стеллажа синее армейское одеяло. — Вот идиоты, стекло разбили. Задубеем теперь. Ну что делать будем, командир, отстреливаться?
— Огня пока не открывать, — приказал Васинцов.
— Надо же, сколько времени охраняли людей от зверей, а теперь приходится спасать зверей от людей. Кто бы мог подумать?!
— Кстати, про зверей, как они там?
— Да нормально, — ответил Корич, — сидят в ангаре, со страху трясутся. Там у некоторых баб, в смысле — самок, детеныши малые, скулят так жалостливо.
— Пойду-ка я их приободрю, — сказал, поднимаясь, отец Иоанн. — Божье слово, единственное утешение страждущим…
— Пашк, проводи, — кивнул головой Васинцов вслед священнику.
Зачем он послал Пашку? Корича надо было, Корича или хотя бы Крушилина…
Толпа за окном заревела.
— Ну что они там? — сказал Васинцов, сразу очнувшись от дремы.
— Ща гляну. — Корич приподнял одеяло, которым они занавесили разбитое окно, посмотрел вниз.
— Командир, там… там Иоанн с Пашкой.
Васинцов выглянул. Монах стоял перед толпой и, прижимая руки к груди что-то, говорил, что именно, отсюда было не расслышать. Пашка стоял сзади, в паре шагов, и нервно теребил ремень автомата.
— Как же он дверь открыл?! — зачем-то спросил Дзюба. Действительно, разве имело это сейчас хоть какое-то значение?
— Так, все вниз! — громко скомандовал Васинцов и схватился за автомат. — Крушилин…
— Поздно, — тихо сказал Дзюба.
— Люди, опомнитесь, вы же — люди! — то ли послышалось, то ли на самом деле услышал Васинцов.
А телевизионщики уже приникли к своим камерам, а толпа уже двинулась к воротам, смяв, растоптав человеческие фигурки. В этот момент раздался вой, жуткий, протяжный, тоскливый. Корич зажал уши, Дзюба застонал, Крушилин неловко выронил пулемет, и он с грохотом упал на пол. А толпа попятилась, отхлынув от ворот, сначала едва-едва, а через минуту все бросились врассыпную, сбивая камеры и осветительные лампы телевизионщиков, переворачивая ящики с пойлом и топча упавших людей. Зов стаи, многократно усиленный зов стаи.
Когда его отпустило, Васинцов снова глянул в окно и увидел неподвижную фигуру в снегу у ворот и ярко-алые пятна вокруг. Около распростертого тела стоял на коленях Пашка, без сферы, в болтающемся на одном ремне «бронике». Окровавленными руками он попытался приподнять тело, но покачнулся и сам повалился на бок.
Электровоз загудел, состав дернулся, громыхнул и медленно начал вкатываться в раскрытые ворота «вивария». Едва поезд остановился, звери, кто на четырех, кто на своих двоих, начали забираться в вагоны. Высокий офицер в черном бронежилете и с шевроном «Кондор» на рукаве отдал Васинцову честь и протянул какую-то папку.
— Двенадцать вагонов, хватит?
— Вполне.
— Только это… сами понимаете, проводников нет, они как услышали, кого надо везти, разбежались. Так что вагоны холодные, не протопленные.
— Ничего, они привычные, шерсть густая, да и мороз спал.
— Где прикажете взять эшелон под охрану?
— Вот из Москвы выберемся, тогда…
— Хорошо, моя группа будет вас ждать в Люберцах, там уже формируется спецэшелон.
Капитан козырнул и быстро пошел в сторону электровоза. Васинцов грустно посмотрел ему вслед и пошел к воротам. Бригадир так же неподвижно стоял над телом отца Иоанна.
— Где же ты был, бригадир? — тихо спросил Васинцов. — Где был, когда его…
— У меня был приказ, — тихо ответил бригадир, — был приказ снять охрану и не вмешиваться. А потом, когда он вышел, мы просто не успели…
— Эх, бригадир, «не вмешиваться», «приказ». Думаешь, там, — и Васинцов ткнул пальцем в небо, — тебе это зачтется?
— Что ты собираешься с ними делать? — вместо ответа спросил бригадир, указав на поезд.
— Хочу вывезти их отсюда.
— Куда?
— На свободу, в леса, в тайгу, к чертовой бабушке, подальше от людей, там, где им и место.
— Но я… я не могу разрешить, у меня приказ…
— Ты «не можешь»? А что ты можешь? У тебя же приказ «не вмешиваться», вот и не вмешивайся. Пока, отважный бригадир, позаботься о теле, впрочем, нет, я тебе и мертвого тела доверить не могу. Крушилин, Корич, помогите погрузить святого отца в вагон.
РАПОРТ
Начальнику подразделений системы «ГРИФ»
полковнику Одинцову П. М.
командира спецназа «ГРИФ»
майора Васинцова Г. Н.
29 декабря 20… года я был поднят по тревоге и с подразделением в количестве семи человек и согласно приказу прибыл в район Института исследований излучений им. академика Капицы. Там я получил предписание, подписанное в администрации Президента РФ, о передаче моей группы в распоряжение отца Иоанна, настоятеля приюта Сергиевой Пустыни. Предписание было подтверждено управлением МВД.
Заступив на боевое дежурство по охране объекта — ЦИИИ им. Капицы, мое подразделение обеспечивало охрану отца Иоанна в его переговорах с т.н. нелюдями. Во время атаки объекта изнутри группой зверей и извне группой граждан вверенное мне подразделение было блокировано, в результате чего отец Иоанн, пытавшийся удержать толпу от расправы над нелюдьми, погиб.
В ходе предпринятых оперативных мер группой было задержано трое агрессивных особей нелюдей, в том числе г-н Гнашевич — предполагаемый лидер лиги «Судного дня». Они переданы полковнику ФСБ П. Кочетову с соответствующим актом…
Во исполнение последнего распоряжения отца Иоанна наша группа осуществила вывод и охрану эшелона с нелюдями, содержавшимися ранее в лабораториях и вольерах ЦИИИ им. Капицы до станции Люберцы, где передали охрану эшелона группе «Кондор».
Потери группы: пятеро раненых, при попытке спасти отца Иоанна тяжело ранен сотрудник «ГРИФ» рядовой-кинолог Аверьянов П. П.
Предписание о назначении, акт о передаче задержанных сотрудникам ФСБ, акт о передаче охраны эшелона группе «Кондор», рапорта остальных членов группы «ГРИФ» прилагаются.
Дата, подпись…
Одинцов закончил читать, аккуратно положил листок в папку и взялся за следующую бумагу. Текста в ней было совсем немного.
— Значит, решил уволиться?
— Решил.
— Твердо?
— Тверже не бывает.
— А Карина?
— Она меня понимает.
— А ребята?
— Пока лечатся.
— Вот и ты лечись, а то на тебе живого места не осталось, че приперся так рано?
— Отца Иоанна хочу в последний путь проводить.
— А, ну да, конечно, сегодня же похороны. — Одинцов промолчал, задумчиво потеребил кожу папки. — Слышь, Ген, сколько мы с тобой? Всего год, а словно жизнь вместе прожили, да? Если ты, остальные ребята уйдут, кто останется, кто работу делать будет?
— А нужна она, наша работа? Когда непонятно, кто страшнее, озверевший человек или человечный зверь? Кстати, как там наш поезд?
— За Уралом уже.
— А остальные «вольеры»?
— Президент распорядился «вольеры» разогнать, исследования зверей запретить. Особо опасных особей из чикатил, зверобизянов в спецлагеря, остальных — по их желанию. В леса в основном.
— А Гнашевич?
— Совсем умом тронулся. Как узнал, что его с ракетами так жестоко кинули, так умом и подвинулся, заговаривается, речь человеческую почти забыл…
— А эта евонная лига?
— Объявлена вне закона, по всеми миру аресты, штаб-квартиры разгромлены, счета заблокированы.
— Вот и славно, сам видишь, работы станет меньше, пусть уж молодежь поработает. Видел я твоих «кондоров» — бравые ребята.
— Ну а сам-то куда?
— По контракту на Кавказ. Там по крайней мере ясно, где зверь, где человек. Не возьмут, попробую в Сергиеву Пустынь инструктором «по выживанию» устроиться или охранником…
— К детишкам, значит, потянуло. — Одинцов взглянул на часы. — Ладно, мне сейчас с твоим рапортом к начальству на ковер, ух и влетит мне по самое не балуйся! Если разборы начнутся, не только на похороны, и на поминки не успею. А с этим рапортом твоим пока обождем. И еще, если не успею сегодня в Сергиеву Пустынь, привет там новому настоятелю от меня передай…
— Знакомый?
— Отчасти.
— Это вы? — удивленно сказал Васинцов, увидев нового настоятеля в директорском кабинете.
— Да, это я, — ответил Танюков, — глупее диалог трудно придумать, но факт есть факт.
— А как же ваши счастливые алкоголики?
— Пьют, кто не помер или не излечился. В последнее время, знаете ли, многие за ум взялись.
— Значит, вы теперь при детишках?
— При них.
— И как же ваши стратегические планы по улучшению людской породы?
— Эка вы загнули, «стратегические». Планы обычные, заботиться о людях, растить достойных членов нового общества, свободного от злобы и лжи. Как завещал отец Иоанн, умнейший, надо сказать, был человек… Жалко, очень жалко его…
— Жалко? А что же вы с вашими нечеловеческими способностями не могли спасти этого умнейшего человека?
— Спасти человека? — повторил Танюков. — Спасать — это больше по вашей части, впрочем, не обижайтесь, я вас не виню. Но как вы сами думаете, зря ли отец Иоанн поступил именно таким образом? Да, поступил, и Павла уговорил, что так надо. Знал он, на что шел, выходя к озлобленной толпе, или надеялся на благополучный исход? Молчите? А вы знаете, что у зверей он стал символом новой веры?
—???
— Человек отдал свою жизнь, чтобы спасти их, нелюдей. Чем хуже легенды об Иисусе, отдавшем свою жизнь во имя искупления грехов человеческих?
— Легенды? Уважаемый доктор, а как вы с таким мировосприятием стали настоятелем приюта? Если мне не отшибло память, приют существует при монастыре?
— Все течет, все меняется. Приют приюту рознь. Как говорится, каков поп, таков и приход…
В это время в коридоре раздался радостный детский визг и смех, дверь распахнулась, и в директорский кабинет ворвалась ватага малышей.
— Олег Мироныч! Олег Мироныч! А Лерка Кольцов уже на метр взлетает.
Васинцов замер с открытым ртом, его даже не так удивил мальчуган, спокойно зависший в воздухе, в метре над полом, сколько дети. Все дети были… с огромными черными глазами…
— Так ведь это «чудики», — ошалело проговорил Васинцов. — А где же дети?
— Там, где и положено, в семьях, — улыбнулся Танюков. — Детей человеческих разобрали по семьям, только вчера последнюю забрали, хорошенькую такую девочку, Людочкой зовут. Кстати, подполковник, вы давно не были дома?
— Майор, — автоматически поправил Васинцов.
— Уже подполковник, можете мне поверить. Так не были дома сегодня, прямо из госпиталя сюда? Так езжайте скорее, вас там ждет приятный сюрприз. Очаровательной супруге вашей Кариночке передайте привет! Скажите, что она завтра может выходить на работу.
— Черемша, а ты здесь какими судьбами?
— Такими же, как и ты, буду удостоен.
— Как отличился в этот раз?
— Да к нам медсестричку новую перевели, решил ее побаловать, повез в горы на зорьке поохотиться…
— На вертолете, конечно, повез?
— А то, не пешком же. Вот летим, я ее уже по коленочке поглаживаю, а там, в ущелье, стая этого… ну арабский зверобизян, все время фамилию забываю. По телику часто показывали. Идут, сволочи, нагло так в сторону границы. Ну я всем боезапасом и врезал. В общем, его, оказывается, искали все, всех он достал, лютый зверюга был, а я его реактивным залпом и накрыл. В общем, сначала хотели меня опять под трибунал, за несанкционированный вылет, а оказалось, я — герой. Глянь-ка, а этого узнаешь?
Петр Кочетов в новенькой, с иголочки, парадке вошел в зал и сразу направился к зеркалу. Кончики ушей у него явно носили следы недавнего хирургического вмешательства.
— Да, приходится парню хлебнуть, — даже вроде как сочувственно сказал Васинцов.
Большие красивые двери, отделанные позолотой, распахнулись.
— Господа офицеры! — Секретарь появился в проеме с кожаной папкой в руках. — Прошу вас, Президент ждет вас.
Президент по очереди подходил к каждому, жал руку и прикреплял на грудь Георгиевский крест.
— Благодарю за службу, — сказал он, глядя в глаза Васинцову.
— Служу Отечеству, — четко ответил Васинцов.
— Что ж, господа офицеры, прошу присаживаться, — сказал Президент, когда официальная часть кончилась и телевизионщики, свернув свои камеры, вышли из зала. Они расселись на кресла с высокими спинками, а Президент, подняв фужер, произнес первый тост:
— За новых георгиевских кавалеров!
Выпив, он добавил с улыбкой:
— Только не надо, господа подполковники, думать, что не покрасоваться вам с этими крестами. И форму вешать в шкаф пока рано. Ваши рапорта с просьбой об отставке я приказал отклонить.
— Что, и ты тоже? — удивленно спросил Васинцов Кочетова. Тот лишь пожал плечами.
— Да, господа, мир меняется, и приходится привыкать к новым реалиям. Люди и новолюди должны работать вместе во имя общего блага. В этих целях создается новое подразделение для особых задач, и подчиняться оно будет непосредственно мне. Вопрос о начальнике новой структуры пока остается открытым, но я очень надеюсь, что генерал Одинцов примет мое предложение. Предлагаю наполнить бокалы…
— Ну не знаю, — пробурчал про себя Васинцов, спускаясь по мраморной лестнице Кремлевского Дворца, — а что скажет на это Карина? Я же теперь отец девчонки-первоклашки, а скоро, может быть, и мальчика… И кого назначат старшим группы? Чтобы я под зверьком ходил, пусть и эфэсбэшником? Да ни в жисть!
