— Алле, алле. Это вы, Олег Миронович?

— Да, рад слышать вас, Геннадий Николаевич.

— Не могу сказать того же. Что с детьми, что с Кариной?

— Успокойтесь, все живы, все здоровы.

— Они содержаться у вас?

— Да.

Васинцов сделал паузу:

— Вы с ними заодно?

— Вы не меняетесь, Васинцов, для вас существует лишь черное и белое, а мир цветной.

— Вы мне не ответили.

— Я и не отвечу. Могу лишь повторить требования террористов, все так называемые звери должны быть отпущены из «вольеров», тогда дети и остальные заложники не пострадают. У вас мало времени, новолюди очень нетерпеливы.

— Могу я сам поговорить с Гнашевичем?

— К сожалению, нет, он сейчас очень занят, в общем, он доверил мне вести все переговоры. И очень прошу вас убедить начальство обойтись без глупостей, не надо танков и штурмовой авиации, дети могут пострадать…

— Откуда был звонок? — спросил Васинцов Кайметова, едва в трубке запикало.

— Профилакторий «Орешки», кабинет главврача, — «считал» телефон связист.

Васинцов подумал и набрал номер, который запомнил так, на всякий случай — память тренировал.

— Да, майор Кочетов. С кем я говорю?

— Васинцов, помнишь такого?

— Хотел бы забыть, да не получится.

— Еще бы… Как твои мечты, еще остались?

— Какие мечты?

— Взять Гнашевича.

Кочетов сделал долгую паузу.

— Слышь, «орел», я по мобильнику говорю, у меня хоть тариф контора оплачивает, но бухгалтерия за каждую минуту сверх лимита ноет, как обиженная. Хочешь взять Гнашевича?

— Ты серьезно?

— Да, только условие, выдвигаешься немедленно и начальству не докладываешь.

— У нас серьезная контора, у нас так не принято.

— Тогда пока, пишите письма.

— Постой, постой, чего гонишь. Я же говорю, что не принято, но не говорю, что отказываюсь. Так, скажи, куда выдвигаться?

— Профилакторий «Орешки», через два часа в кустах перед воротами административного корпуса. Найдешь?

— Жди…

Бифштекс деловито протрусил по тщательно разровненному песочку «пограничной полосы», протиснулся через виток «колючки», прошел на другую сторону и выразительно тявкнул. Потом залился звонким лаем. Никакой реакции.

— Давай, — скомандовал Васинцов.

Корич ползком прополз к колючей проволоке, ловко поработал саперным ножом, тихонько свистнул. «Грифы» по очереди миновали «пограничную полосу» и цепочкой двинулись в сторону «Орешков». Корич первым вышел на обочину дороги и приложил бинокль к глазам. Несмотря на позднее время, многие здания поселка были освещены, откуда-то гремела музыка. Внезапно над домом, в котором Васинцов угадал местный Дом культуры, что-то ярко вспыхнуло. Салют!

— Я покажу тебе салют! — прошипел сквозь зубы Васинцов и решительно двинулся в сторону клиники. Команда след в след следовала за ним.

Перед оградой команда залегла, Юдин вернулся довольно быстро, доложился:

— У ворот двое охранников с собаками, еще двое ходят по периметру.

— Звери?

— Не, люди, идут, анекдоты травят.

— Больше никого?

— Я че, слепой? Да вон и Бифштекс молчит, а он зверя за версту чует.

Васинцов глянул на часы:

— Видимо, «орлов» мы уже не дождемся. Ладно, справимся сами, двинулись.

Окна административного корпуса были темны, лишь на третьем этаже горел свет, за жалюзи угадывались какие-то силуэты.

— Что за черт? Их там сколько? — выругался Васинцов шепотом.

— Охранник один, сидит на вахте, треплется по телефону с медсестрой, — доложил Кайметов, сняв наушники, — заманивает в гости бутылкой мартини. Но не сейчас, а чуть попозже, когда Танька уйдет. Жена, что ли?

— Танька — это Танюков, — объяснил Корич, — я верно соображаю, командир?

— Верно. Давайте быстро через туалет.

Васинцов с Коричем не зря провели три дня в этих гостеприимных стенах, да и здание было типовым. Режешь стекло, открываешь потихонечку фрамугу, засовываешь внутрь кого поменьше, тот открывает окно, и все дела. Туалеты обычно на ночь не закрывают. А если и закрывают — не беда, отмычек целая связка.

Юдин остался внизу следить за словоохотливым охранником, остальные, бесшумно ступая по ступенькам, поднялись на третий этаж.

Из приемной главврача пахло хорошим кофе и раздавались голоса.

— И каким же образом ты все это снесешь? — раздался знакомый голос.

— Да тебе отдамся два раза таким вот образом. А потом ему, — объяснил голос, тоже показавшийся знакомым.

— Всего одну?

— А что делать, дал бы больше, но откуда взять…

Васинцов показал три пальца, «грифы» рассредоточились. На счет «три» Васинцов с Коричем бросились к двери. Выбивать ее не потребовалось, дверь была открыта.

Васинцов замер с открытым ртом. На креслах и мягком кожаном диване приемной у журнального столика сидели трое. Не зря голоса показались Васинцову знакомыми, кроме профессора Танюкова, здесь фигурировали Пашка и… отец Иоанн. Бифштеск с радостным лаем бросился к хозяину, норовя лизнуть его в лицо. Вид у отца Иоанна был грустный, по всему почти непробиваемый мизер ему сыграть не светило.

— Ну и дела, — только и сказал Корич и опустил ствол своей пушки.

— А, ребята, — словно не удивившись, сказал Танюков и глянул на часы. — Оперативно вы, я вас где-то через час ждал. Сейчас, подождите, мы пулечку допишем, а я пока для вас кофе сварю…

«Грифы» быстро работали челюстями, поглощая бутерброды, только Корич не унимался:

— Но как же ракеты?

— А что ракеты? — Танюков объявил «шесть крестей» и ухмыльнулся, глядя, как партнеры раскладывают карты веером. — Ракеты летят себе, летят, на то они и ракеты, чтобы летать.

— Но куда они летят?

— Куда и послали, — объяснил Танюков, записывая себе пару в пулю, — к нашему ближайшему соседу, планете Марс. Еще его зовут «Красная планета», слышали?

— Слышал. А комета?

— Комета тоже летит, законы вселенной они ведь такие, планеты крутятся, а кометы летают.

— Значит, взрыва не будет?

— Зачем врыв? Не будет никакого взрыва, — сказал удовлетворенно Танюков, прикрывая карты от хищного взора Пашки. Павел сделал вид, что потянулся за сигаретой, внезапно глаза его почернели и начали расширяться, пока не стали огромными, в пол-лица.

— Павел, ну как вам не стыдно подглядывать, — укоризненно сказал Танюков. — Ведь договорились же без всяких этих штучек, а то отцу Иоанну обидно.

Отец Иоанн погладил бородку и объявил «бубей». Пашка вернул лицо в обычное состояние и обреченно сказал «пас», Танюков тоже паснул.

— Взрывать мы ничего не будем, — продолжил он мысль, — хватит, на матушке-Земле навзрывались.

— Так зачем же ракеты летят? — продолжал не врубаться Корич.

— Чтобы первый человек ступил на Красную планету! — гордо сказал бригадир. — Видел бы ты экипаж, прямо орлы! Половина, кстати, наши клиенты, из «вольера». Лучше бы было, конечно, пять ракет запустить, да по срокам не успевали.

— Подождите, подождите. Значит, все эти миллиарды Гнашевича и лиги «Судного дня» пошли на…

— На пилотируемую экспедицию к Марсу, — просто ответил Танюков, — и на заведения, подобные этим, и еще на много-много хороших дел. В том числе на обустройство заповедников для… ну в общем, вы меня понимаете.

— А если они проверят?

— Проверят что? Ракеты, летящие к Марсу? Резервации, которые мы строим вроде как для людей, а на самом деле — для зверушек?

— А дети, а Карина? — не унимался дуболомистый лейтенант. Юдин аж хмыкнул от такой непонятливости и едва не подавился бутербродом, потому как немедленно схлопотал от старшего по званию по затылку.

— Дети в клубе на дискотеке, мы для них еще сегодня салют заказали, — объяснил Танюков, записывая себе в пулю, — Карина с ними. А че ей с нами, стариками, сидеть, молодая, пусть порезвится, мужа дожидаючись…

— Мне вот только непонятно, а что будет с этим Гнашевичем? — наконец подал голос Васинцов.

— А что с Гнашевичем? — Танюков глянул на часы. — Он сейчас в аэропорту, личного самолета дожидается. Как раз сейчас его спецы обкладывают. Хорошая группа, почти как вы, «орлы» называется. А вы разве не знакомы с господином Кочетовым, командиром группы? Он, кстати, просил извиниться, что не мог вас встретить, очень спешил.

— Слышь, Пашк, ну а ты че молчишь? — спросил Корич.

— А че говорить? Они-то думали, что я свой, да я в принципе и был свой. Я ж у Олега Мироновича, — Пашка кивнул на доктора, — давно работаю, способности свои развиваю. В общем, они попробовали меня на испуг взять, «Зовом Зверя» постращать, а я чего, я «дуропитеком» прикинулся и сижу, баранку кручу, насвистываю. Потом, когда детей из автобуса в автобус пересаживали, так потихонечку бомбу и разрядил, да там в принципе и разряжать нечего — всего одна ловушка простенькая. Во-о-о-от, а как Гнашевич с командой на аэродром свалили, так я этих зверьков и повязал. Одному монтировкой по затылку, второго ампулой снотворной. Но так, легонько, чтобы мог на связь выходить. Вот в общем-то и все…

В дверь осторожно постучали, Танюков удивленно вскинул брови и сказал:

— Войдите.

На пороге кабинета стоял охранник, держа за руку маленькую девочку. Охранник, естественно, не ожидал увидеть здесь столько вооруженных людей.

— Что у вас? — движением руки успокоил его Танюков. — Почему Людочка наша плачет?

Люда Коротких увидела Васинцова и словно не удивилась, подошла к нему и спрятала заплаканные глаза у него в рукаве.

— Она говорит, что… ее ангел умирает и хочет с ней проститься, — объяснял охранник. — Что за ангел, я так и не понял…

Джип летел по ночной дороге, разбрасывая фонтаны брызг. Людочка еще всхлипывала и крепко держалась за руку Карины. Васинцов уже знал куда ехать, большой дом на Звездном бульваре, неужели тот самый, куда они ходили с отцом Иоанном? Да, именно туда, Людочка молча указала на дом и подъезд.

— А откуда ты знаешь, что ангел ждет тебя там, Людочка? — осторожно спросила Карина.

— Я чувствую, — всхлипнула девочка, — он ждет, он боится умереть, не увидев меня. Тут надо спуститься вниз к большой железной двери.

— Подвал, что ли?

— Ну да, вон там, где большая белая машина с огоньками.

— «Скорая помощь»?

— Да, там большая железная дверь с колесом, вы постучите, вам откроют.

Но стучаться не понадобилось, дверь лежала на полу, должно быть, вывороченная взрывом. В проеме стояли два охранника в форме группы «Кондоров» с автоматами наперевес. Васинцова они узнали и разом козырнули…

— Что случилось? — спросил Васинцов, указав на дверь.

— Нападение, толпа человек пятьдесят, с оружием. В общем, бойню учинили.

— Он там, там, я чувствую, — тихо сказала Людмила.

Васинцов подхватил девочку на руки и вошел в длинный коридор, едва не столкнувшись с санитарами, выносившими чье-то тело. Рука с длинными бледными ногтями свешивалась из-под простыни и качалась при каждом шаге.

Роберт Гнашевич лежал на носилках, голова его была высоко запрокинута. Людочка осторожно подошла к нему, опустилась на колени и прижалась головой к груди. Большие ресницы Гнашевича дрогнули.

— Он потребовал не трогать его, пока вы не приедете, — сказал санитар, в котором Васинцов узнал Александра, питомца отца Иоанна. — Он был уверен, что вы придете.

— Это и есть твой ангел? — спросил Васинцов, глядя на заросшее лицо новочеловека.

— Да, это он, но он внутри не такой, не страшный, он хороший, добрый. Он мне много рассказывал, когда являлся ангелом. Он боялся, что из-за этого мне будет плохо, но по-другому он не мог, за ним постоянно следили.

Гнашевич с трудом открыл глаза и встретился взглядом с Васинцовым.

— Позаботься о ней, — шевельнулись губы, и из уголка рта покатилась кровавая струйка.