Проснулся Васинцов от странных звуков, словно большим железным ключом скрежетали в замочной скважине и одновременно мяукал котенок, скорее всего — совсем маленький. За окном было темно, часы на стене светились стрелками и показывали половину четвертого. Странно, очень странно, тем более звуки раздавались с кухни. Он просунул руку под подушку и осторожно вытащил пистолет. Стараясь не скрипнуть кроватью, вставил ноги в тапки и неслышно прокрался к кухонной двери. На кухне горел свет, но кто именно сидит за столом, разглядеть через мозаичный витраж было совершенно невозможно. Если это вор, то какого черта он делает на кухне, если Карина, то рано ей еще, только вчера звонила, что командировка еще неделю продлится.

Васинцов взвел курок и осторожно толкнул дверь ладонью. За столом сидела Карина, перед ней стоял футляр от «контрабаса» — ее винтовки «Шершень». Сама винтовка лежала тут же, разобранная, а металлические звуки, что разбудили Васинцова, были звуками разбираемого и собираемого оружия. Что касается котенка… Это не котенок мяукал, это Карина тихо плакала, слезы крупными каплями скатывались с ее щек, некоторые булькали прямо в стакан. Под ее рукой на подоконнике стояла початая квадратная бутыль клюквенной «Морозовки», и початая довольно основательно. В горшке с любимым Каринкиным цветком торчали длинные, измазанные помадой бычки.

— Давно приехала? — спросил Васинцов, пряча пистолет под майку. Карина кивнула, не переставая вставлять в раму затвор, еще какие-то железячки, пружинки, винтики. Васинцов сел на холодную табуретку, молча достал с полки стакан и поставил перед собой. Карина глянула, быстро закончила собирать «Шершня» и, уложив его части в футляр, щелкнула никелированными замками.

— Ну, с приездом, — сказал он и выпил водку залпом.

Карина словно и не услышала, она смотрела в свой стакан и продолжала плакать, но уже беззвучно.

— Ну что случилось, Милка? — спросил Васинцов, беря табуретку и пересаживаясь поближе. Он нежно обнял ее за плечи и учуял сильный, очень сильный запах пороха. Видимо, после операции Карина даже не успела принять душ.

— У них были дети, Генка, понимаешь, дети. Маленькие, беспомощные. А мы их в упор…

Больше ничего путного в эту ночь он от Карины не добился, хотя они просидели за столом почти до рассвета. Когда за окном стало светлеть, она ушла в ванную, долго там плескалась, а вернувшись в спальню, укрылась с головой одеялом и почти сразу заснула.

Но Васинцову доспать так и не дали, едва он задремал, запищала «мобила».

— Да что они, сговорились, что ли! — выругался Васинцов, снова глядя на часы. — Полседьмого! И это в воскресенье!

Звонил Одинцов.

— Рапорт твоей Карины удовлетворили, — сухо бросил он.

— Какой рапорт? — удивился Васинцов.

— Сам у нее спроси. В общем-то она права, не бабье это дело… В общем так, Карина переводится в твою группу.

— А что она будет на «объекте» делать?

— Забудь про объект. Ваша группа получает специальное задание, будете «вести» отца Иоанна.

— Что, этого попа?

— А чем он тебе не нравится? В общем так, собирай группу и вперед, к девяти он тебя ждет.

— Как к девяти? Сегодня же воскресенье, выходной…

— В гробу отдохнем…

— Ну и юмор у вас, товарищ полковник.

Васинцов едва поспевал за отцом Иоанном. Этот сухощавый, в общем-то уже пожилой человек довольно бойко перебирал ногами, и майор, чтобы не потеряться меж этих бесконечных рядов спеленатых, как новорожденные, людей, пару раз даже сбился на бег. Сколько же их здесь? Сотни? Тысячи, десятки тысяч? Длинные ряды взрослых младенцев, мужчин и женщин, спят, гримасничают во сне, сопят… Нет, спят не все.

— Батюшка, отец родной, — раздалось из одной «люльки». — Не могу больше, дай прощение…

— Бог даст, — отмахнулся отец Иоанн, но все-таки свой галоп чуть унял и даже осенил несчастного крестным знамением.

— Тяжелые здесь, — пояснил неведомо откуда взявшийся молоденький санитар в белом халате с закатанными рукавами, — суицидники. Вам, уважаемые, кого?

— Гнашевича Роберта Вениаминовича, — по бумажке прочел отец Иоанн.

— Гнашевич, Гнашевич, — потер лоб рукой санитар, — Роберт Вениаминович Гнашевич. Нет, тут такого нет.

— И что, вы всех тут помните? — подивился Васинцов.

— Ну не всех, конечно, но многих. Нам же приходится их исповеди покаянные выслушивать, такого уж наслышались…

— Сашенька, голубчик, будь добр, разузнай, где нам господина Гнашевича найти?

— Сей момент, батюшка, — и санитар, поклонившись, удалился в сторону комнаты дежурного.

— Вы его знаете? — удивился Васинцов.

— Я всех своих учеников помню!

Васинцов понял, что работа отца Иоанна начинала приносить плоды. Обычный человек среди этих близких к помешательству людей и дня бы не выдержал. Саша вернулся довольно быстро.

— Святой отец, Гнашевич в палате для очень тяжелых. Туда вход посторонним запрещен, но я вас проведу.

— Уж проведи, голубчик, сделай милость. Очень надо.

Следуя за Сашей, они прошли какими-то длинными коридорами, через посты охраны, поднимались по лестницам и спускались в подвал. Наконец суровый охранник в бронежилете дал им расписаться в толстой книге, сухо сообщил, что администрация ответственности за их жизнь и безопасность не несет, и, повернув большое железное колесо, как на подводных лодках, не без труда отодвинул тяжелую дверь.

Васинцов уже не снимал руку с кобуры. А зачем, зачем опускать, чтобы она автоматически сама снова прыгнула на кобуру? Это были уже не просто зверьки, это были настоящие звери, в большинстве своем полуобнаженные, заросшие шерстью, с мощными клыками, с острыми когтями, заменившими ногти. Видимо, процесс этот был довольно болезненным. Васинцов своими глазами видел, как молоденький врач делал крупному рыжему самцу укол и удалял под наркозом уже начавший отслаиваться ноготь, из-под которого выпирал розоватый когтище. Зверь ойкнул, но тут же горячо поблагодарил доктора и, поглаживая замотанный бинтом палец, предложил партию в шахматы. Врач не отказался. Эту сцену Васинцов мог наблюдать, потому что внимание отца Иоанна привлек высокий зверь в вольере напротив, святой отец вообще часто останавливался, говорил с санитарами, сидевшими в узких нишах между «вольерами», что-то записывал в блокнот и шел дальше.

Васинцов не мог отделаться от мысли, что они идут по большому аквапарку — стенки камер были из толстого пуленепробиваемого стекла, и находившиеся в них люди-звери смотрели на них с разными эмоциями, некоторые с интересом, большинство же — совершенно равнодушно. Он вспомнил старый фильм про доктора-людоеда и подумал, что очень похоже…

В одном из «аквариумов» Васинцов неожиданно заметил семейную пару, два зверя сидели, обнявшись, на диванчике перед телевизором и увлеченно смотрели что-то из мира животных. Еще больше Васинцов удивился, заметив и третьего обитателя вольера — молодую самку, она устроилась на мягкой циновке у ног «хозяина» и нежно поглаживала его лапкой по бедру.

— Отец Иоанн, вы знали обо всем этом? — спросил Васинцов, снова нагоняя священнослужителя.

— Догадывался.

— Значит, кроме нас, работает несколько групп типа «ГРИФ»?

— Естественно, но вы, кажется, лучшая. По крайней мере наиболее эффективная.

— И все они сдают пойманных зверей сюда? Наши тоже здесь?

Отец Иоанн остановился и удивленно посмотрел на Васинцова:

— Звери, где вы видели зверей? Вы что, так еще ничего и не поняли? Это больные, они добровольно здесь. В любой момент они могут выйти. Теоретически, конечно. Потому что там, наверху, их ждет довольно незавидная участь. Те, что ловите вы, — взбесившиеся особи и подлежат полной изоляции или уничтожению. А эти люди, я подчеркиваю, люди, ничего противозаконного не совершили. И торкает их, обратите внимание, гораздо реже, а некоторых вообще не торкает.

— Но выглядят они…

— Ваш Корич тоже, извиняюсь, на Алена Делона не похож. Кстати, поинтересуйтесь у него, он подтвердит, что стал бриться гораздо чаще, особенно в последнее время.

— У него что, вырастут когти?

— Вовсе не обязательно…

— Тогда скажите, в конце концов, что мы ищем?

— Не что, а кого, и не ищем, а нашли. Господин Гнашевич? — вежливо обратился отец Иоанн, постучав в стеклянную дверь.

«Человек», сидевший за компьютером к ним спиной, повернулся на крутящемся кресле и удивленно спросил:

— Да, но не имел чести быть представленным.

— Священник Сергиевой Пустыни, наставник Иоанн. Это господин Васинцов из группы «ГРИФ».

Лицо зверя расплылось в странной гримасе. Надо понимать — в улыбке:

— Рад воочию увидеть таких известных людей. Чем обязан?

— У нас к вам несколько вопросов.

— Пожалуйста, буду рад. Да что вы там стоите, проходите в комнату, не бойтесь, я не кусаюсь, ха-ха-ха, — и Гнашев. щелкнул мощными челюстями. — Извините, глупая шутка, никак не могу привыкнуть к своему новому облику…

Васинцов снова убрал руку с кобуры и шагнул в «аквариум». Внутри было довольно мило, пахло свежо, кажется, свежим сеном, по крайней мере совсем не так, как в затхлых коридорах больницы, через которые им пришлось пройти.

Хозяин гостеприимно указал на диванчик у стены, потом на маленький столик:

— Угощайтесь, есть хороший коньяк, сигары. Подарок моего друга, старины Рауля, прямо с Кубы. Я, к сожалению, этих радостей жизни уже лишен, разве что сладости, в последнее время пристрастился к меду в сотах. Часами могу жевать. Так какое у вас ко мне дело?

— Нас интересует ваш брат.

— Артур? А что именно интересует вас по поводу моего брата?

— Вы знаете, где он сейчас?

— В последний раз мы с ним виделись перед его отлетом в Штаты для заключения контракта и продажи пакета акций. Но тут все это началось, контракты и акции в одночасье оказались простыми бумажками. Он тогда немного сорвался, загулял. В последний раз он звонил мне из Израиля, рассказывал, что решил пройтись по святым местам.

— Он… он тоже изменился?

— Да, он очень переживал, даже плакал. Я пытался его успокоить, мы где-то часа два говорили по телефону, но не уверен, получилось ли у меня вселить в него уверенность и надежду.

— Если не секрет, фактическим главой концерна «Гнашевич корпорейшн» являетесь вы или…

— Владелец — наш отец, Отто Гнашевич. И пока он жив…

— Но финансовую политику концерна осуществляете вы?

— Да, после тщательных консультаций с отцом. Хвала Богу, ему в последнее время значительно легче.

— Ваш брат имеет доступ к значительным финансовым средствам?

— Формально да, он может выступать от лица концерна в Штатах и африканских странах, но по крупным сделкам, финансовым изъятиям он в обязательном порядке консультируется со мной и отцом.

— Что значит крупным?

— От десяти миллионов и выше. «Новыми», разумеется.

— Ого! Поздравляю вас, если сделка в 10 миллионов для вас не очень крупная сделка, дела у вас обстоят хорошо.

— Вы же знаете, святой отец, вряд ли скоро деньги вообще будут иметь смысл.

— Да, но пока имеют. Вам известно, что ваш брат Артур перевел около сорока миллионов через офшорные зоны на счета подпольной лиги «Судного дня»?

— Артур? Не может быть.

— Тем не менее это так. Вы можете справиться об этом у своего отца. Вы можете сказать, какие задачи ставит перед собой лига «Судного дня»?

— Я знаю о ней очень мало. Только то, что размещено в Интернете. Артур как-то обмолвился о ней, и я поинтересовался. Какой-то странный вариант всеобщего покаяния.

— А вам известно, что лига «Судного дня» готовит сам Судный день?

— Не до конца вас понял.

— Да что там понимать, — не сдержался святой отец. — Они, в том числе и ваш братец, собираются устроить небольшую ядерную зиму, лет этак на пять. Чтобы покаявшееся человечество перед лицом Всевышнего предстало в полном составе без исключений! Так сказать, оптом…

От удивления Васинцов вздрогнул и выплеснул изрядную долю из черной бутылки в длинный бокал для коктейлей.

— Это очень крепкий ром, молодой человек, — словно механически сказал Гнашевич, глядя в одну точку в полу. — Боюсь, как бы вам не стало плохо.

— Мы привычные, — сказал Васинцов и опрокинул напиток в себя. Не соврал, зверюга, действительно очень крепкий, аж слезы из глаз. А Васинцов, между прочим, и к спирту привыкший.

Гнашевич встал, ссутулившись, подошел к столику и налил себе рюмку.

— Оптом? Уничтожить человечество? Я знаю, что вы говорите правду, но не могу в это поверить. Так чем я могу вам помочь?

— Черт побери, кто же вы такой на самом деле? — спросил Васинцов, снова стараясь приноровиться к батюшкиной скоростной манере передвижения.

— Не богохульствуй, сын мой. Грех не самый большой, но все же грех. Вас еще не торкало по поводу богохульства? Скоро начнет. Что касается меня, то я скромный слуга Божий.

— С каких пор скромные слуги Божьи посвящены в важнейшие государственные тайны?

— С тех самых, как его подопечных стали посещать откровения и вещие сны.

— Вы о детях, батюшка?

— О них. Я сегодня просто еще раз убедился, что эти сны — не детский бред и не детские фантазии. Как вы думаете, откуда шестилетняя девочка, сиротка из крохотной русской деревни, может знать про финансово-промышленную империю Гнашевичей и про их младшего отпрыска, собирающегося устроить Армагеддон?

— Не знаю, — откровенно ответил Васинцов, — но, думаю, вряд ли увидела по телевизору. Что вы собираетесь делать?

— Во-первых, связаться с вашим начальством, я почему-то по-прежнему ему доверяю, во-вторых, срочно увозить детей, им теперь здесь действительно очень опасно.

— Увозить куда?

— Куда увозят детей летом? К морю, купаться, в Крым или на Кавказ. И как можно быстрее, как быстро ваша группа может собраться?

— Но постойте, святой отец, как это в Крым?

— А что вас не устраивает? Вы не любите моря? Тогда у вас есть хороший шанс накупаться вволю, если мне не изменяет память, ваша группа должна сопровождать нас везде.

— Да, но я должен доложить руководству, — пробормотал совершенно сбитый с толку Васинцов.

— Так докладывайте, чего ждать! Уф-ф-ф, жара! Слава Богу, добрались. У вас есть карточки на метро?

— Я на машине, — ответил Васинцов.

— И где она, ваша машина?

— Там, на стоянке около госпиталя.

— Так что же вы молчали?! Столько времени потеряли. Вот теперь из-за вас придется возвращаться.

Васинцов понял, что больше словесного урагана со стороны святого отца он не выдержит. Осторожно взяв отца Иоанна под руку, он усадил его под зонтик в летнем кафе и дал знак официанту принести холодной газировки.

— Вы посидите здесь, батюшка, а я пока машину подгоню.

— Послушайте, святой отец, а кем вы были до… как это у вас там называется, до пострижения? — спросил Васинцов, включая зажигание и помогая отцу Иоанну пристегнуться.

— До рукоположения, хотите вы сказать? Я был Апостолом, девять рейсов на Поездке…

— А-а-а-а-а, тогда понятно…

— Да ничего тебе не понятно, — неожиданно грубо сказал отец Иоанн и мелко закрестился.

Одинцов словно и не удивился докладу Васинцова.

— Чертов монах, — пробурчал он, — какого хрена он туда поперся? Ладно, разберемся.

— А мне-то что делать? — спросил Васинцов.

— Что тебе этот поп сказал?

— Сказал, что надо срочно с детьми выезжать на Кавказ.

— Сказал, так выезжайте…

— Мил, собирайся! — крикнул Васинцов, едва открыл дверь.

— Собирайся куда? — спросила Карина, выглядывая из ванны.

— На кудыкину гору! Где твой акваланг и ласты?

— Что? Неужели на море? Отдыхать?

— Работать! — ответил Васинцов, вытягивая с антресолей спиннинг и ласты.

Свет в вагоне мигнул, поезд дернулся, потом еще раз и, наконец, медленно тронулся.

— Все, поехали! — сказал Васинцов, наблюдая за проплывавшей мимо платформой. А как вы на счет коньячку? — спросил он осторожно, доставая из сумки бутылку с пятью звездочками.

— Коньячку? — Святой отец отложил газету и заинтересованно посмотрел на янтарный напиток. — А почему бы и нет?

В ярком спортивном костюме и белых кроссовках, с широкой окладистой бородой отец Иоанн смотрелся довольно забавно. Он открыл свою сумку, позвенел в ней чем-то и выставил на стол небольшие серебряные стаканчики, несколько баночек с грибками, овощной икрой, маленькими пупырчатыми огурчиками. В завершение он торжественно водрузил на стол плоскую бутылочку.

— Наливка, домашняя, — с гордостью сказал он, — здесь все домашнее с нашей подмосковной фермы. Все натуральное, без химии и нитратов. Я слышал, вы тоже в деревню переселились?

— Да, купили с Кариной домик по объявлению в Подмосковье. Теперь в долгах как в шелках, зато в своем доме на своей земле. Знаете, милая такая деревенька, где все здороваются на улице. Плохо только — добираться на работу долго, да на хозяйство времени много уходит. Непривычные мы, горожане, к сельской жизни, но Каринке нравится.

— Карина? Ваша жена?

— Пока нет еще.

— Значит, живете во грехе? Грустно. Грустно, когда даже лучшие представители общества пренебрегают правилами христианской морали. Детей-то, надеюсь, нет?

Васинцов польщенно улыбнулся, значит, священник считает его лучшим представителем общества…

— Детей пока нет. Но надеюсь…

— Вот за это и выпьем, за ваших будущих детей и за детей вообще, — предложил отец Иоанн, поднимая изящный стаканчик. Они, чокнувшись, выпили и закусили грибком.

— Святой отец, я давно хотел спросить, как вы пришли к э-э-э-э…

— К вере в Бога?

— Нет, к этой идее с детьми.

— А для меня обе эти идеи едины. Длинная история, но времени у нас, видимо, много, не утомлю рассказом? Я уже говорил, что служил в группе АПО на Поездке во время «смуты»? Попал туда совершенно случайно, я ведь на юридическом учился, вот нас и послали на практику, посмотреть, что есть «ускоренное судопроизводство в условиях чрезвычайного положения». А Поездок под завязку разным отребьем забит: мошенники, наркоманы, сутенеры, проститутки, бомжи вонючие, со столичных вокзалов взятые. Многие вообще без документов, у других всех бумаг — один рапорт о задержании. Что по пути в вагонах творилось — не пересказать, через каждый час шмон, а они все равно все пьяные да под кайфом. А их ведь судить надо. Так вот, посмотрел я на эти судилища и за голову схватился. Рассмотрение дела, показания свидетелей, прения защитник-обвинитель, последнее слово и вынесение приговора — на все полчаса. Тут же срок, и поехали кататься в Сибирь… Суд скорый и правый. Насчет скорого согласен, насчет правого… И самое удивительное, ребята, что со мной на практику присланы были, от такого суда просто в восторге были, мол, чего с этой швалью цацкаться, дать срок, а там разберемся.

У судей-то этих планерки, то есть итоговые совещания, положено было по ночам проводить, вот нас и попросили в заключение первого же совещания высказать свое мнение. Остальные практиканты обстоятельно докладывают свои наблюдения, мол, так держать, восхищаемся вашей тяжелой, но нужной работой, господа Апостолы! А я встал и выдал, что ничего более ужасного в жизни своей не видел, что это не суд, а судилище. Видели бы вы, как они на меня смотрели. А после совещания старший Апостол — командир Поездка приглашает меня остаться. Все, думаю, сейчас «неуд» в аттестацию вкатит и обратно в универ отправит. А он так обстоятельно меня про биографию расспросил, с кем-то созвонился и… назначает меня государственным защитником группы АПО. Времена были жесткие, отказываться не полагалось, так и стал я Апостолом.

Повидать много чего пришлось. Да не мне вам рассказывать, вы, кстати, наливайте, не стесняйтесь и на грибки налегайте, рекомендую. Так вот, три бунта пережил, два подрыва, чуть живьем не сгорел. После ранения был направлен на Закавказский Поездок. Вы его, кстати, не видели никогда? О! Просто чудо техники — чисто бронепоезд, ни одного рейса без обстрела не проходило. Так вот, везли мы как-то полон Поездок депортированных азербайджанцев из столицы. Приличный в общем-то народ, не считая наркоторговцев и крутых парней из мафии рыночной, многие с семействами, с детьми. Спокойный рейс выдался, судить никого не надо, просто везем граждан определенной национальности на историческую родину, пусть их там судят, если есть за что. Знал бы ты, какие нам деньги предлагали некоторые, чтобы их из Поездка выпустили и личные дела их «потеряли». Бабы по ночам выли так, что хоть уши затыкай. Но довезли без происшествий, остановился Поездок на границе, и выходят эти депортированные… Слушайте, майор, и так мне их жалко вдруг стало. Сорвали их с насиженных мест, выдернули из столицы, где «все схвачено», где они «помидор-мандарин» торговали, сунули в зубы компенсацию за жилье по гостарифам, и что дальше? Кто их ждет на родине исторической, там своих торговцев хватает. Прохожу я мимо одного такого многодетного папаши в костюме тысячедолларовом, с золотым «Ролексом» на запястье, а он смотрит на флаг с полумесяцем, что над таможней на ветерке трепещется, в глазах у него затравленность какая-то. Их свои же братья-мусульмане в форме таможенников так трясли! Вы, говорят, не настоящие азербайджанцы, вы, говорят, в Москве с жиру бесились, пока честные азербайджанцы от лишений загибались на родине. Словно они виноваты, что после Алиева-азера себе бандита в Президенты выбрали. Но не в том дело, видели бы вы глаза его жены. Там не затравленность, там ненависть, лютая злоба. «Будьте вы прокляты, чтоб ваши дети отвернулись от вас»! — прошипела она и плюнула. Прямо мне под ноги. Да, не дай вам Бог испытать на себе такой взгляд. А тем же вечером мы загружали в Поездок уже наших, суверенный Азербайджан в ответ депортировал ровно столько же россиян. Да какие там россияне, там и русских-то почти не было. Сплошь ублюдки с богатым криминальным прошлым и старыми советскими паспортами, некоторые прямо из тюрем. Хотя было несколько интеллигентных семей из Баку, смешанных в основном. Они почему-то считали во всем виновных нас, Апостолов. И хочешь верь, а хочешь — не верь, одна русская женщина, загружая своих детей в вагон, тоже плюнула мне под ноги и тоже сказала: «Да будьте вы прокляты!» Словно сговорились.

Что это был за рейс, лучше и не вспоминать, по статусу они не считались даже задержанными, просто следовали до пункта распределения под Москвой, так что у нас даже вагона охраны не было — отцепили на границе и оставили для другого Поездка. Что же наши пассажиры творили! В первую же ночь пьянки, наркота, поножовщина, а самые горячие решили «пощупать», что с собой везут «богатенькие» из Баку. Мы в принципе чего-то подобного ожидали, но у них было оружие, откуда, до сих пор никто не знает. Тогда мы чудом выжили. Когда в наше купе влетела граната, я поклялся, если выживу, если высший Дух существует, если он сохранит мне жизнь, я посвящу ее остаток служению Богу.

— Граната не взорвалась? — спросил Васинцов, снова наполняя стаканчики.

— Взорвалась, только в ящике под нижней полкой. Это наш командир вовремя сообразил, схватил ее, сунул под полку и сам на нее лег. Он погиб, меня с еще одним Апостолом контузило. Но мы выжили, нам повезло — взрывом дверь заклинило. А потом подоспел спецназ… Но пока помощь пришла, пока Поездок загнали в «отстойник»… В общем, у нас на руках оказалось три десятка сирот — дети тех самых, бакинских. Взрослых почти всех вырезали. Вот этих детей я и повез в Москву в распределитель. Но когда посмотрел, в каких условиях там дети содержатся… В общем, я поклялся, что посвящу себя детям, и они станут первыми воспитанниками обители.

— А как же вас со службы отпустили? — удивился Васинцов.

— Пока в госпитале валялся, выборы прошли, ЧП отменили, Поездки расформировали, Апостолов… сами знаете. Так что отпустили меня с миром. Я принял сан, а юридический заканчивал уже заочно.

— Значит, вы священник с дипломом юриста?

— А что вы удивляетесь, среди священнослужителей встречаются люди самых разных специальностей в прошлом. Вы знаете, что нынешний наставник Сергиевой Пустыни в прошлом — циркач, фокусник?

— Забавно. И как же вы начинали?

— Сначала уговорили местное начальство оставить детей в монастыре, что передали церкви по указу Президента. Объяснили оставшимся воспитателям, что и как. Остались немногие, но те что остались, стали классными педагогами…