ГЛАВА 16
«Правильный обман — не ложь, а умелое использование правды».
Ким Филби
Октябрь 1628
Казачий атаман Варрава вытащил из — за голенища сапога нож и одним взмахом переполовинил лежащий перед ним яркий — почти красный — плод в шершавой кожуре.
— Тьфу ты, экие у них яблоки чудные! — выругался он, протягивая своему побратиму налитое соком угощение.
— Но вкусные, — очищая кожуру, ответил походный воевода, Федор Згурский.
— Да ну, скажешь… Я б сейчас наших похрумкал. В моем саду помнишь какие? Во! С кулак!
— Помню, чего же не помнить, — с тоской в голосе подтвердил тот. — Когда ж теперь домой вернемся?..
— Это ты у меня спрашиваешь? — ухмыльнулся казак. — На тебя вся надежа. Ты ж здесь, шо та писаная торба — как пришли в этот стольный град, так всякий день празднества, охоты, застолья до упаду. Кругом тебя разве что хороводы не водят! Девиц табун нагнали, только пальцем помани.
— Водят, не водят… А царь здешний ни посла, ни меня пред очи свои не допускает. Подозрительно это.
— Тут все не по — людски. Вон, глянь, — он указал на мелкое лохматое существо с выпученными глазами, возлежавшее на расшитой золотом подушке, — разве это собака?
Возмущенное непочтительностью существо затявкало: мол, собака, не хуже других.
— А ну цыть, подарок басурманский! А то вмиг щас сапоги тобой начищу! — прикрикнул Варрава и продолжил со вздохом: — Притомился я здесь уже, Федор. От чудес иноземных оскомина, домой ворочаться пора.
— Как же воротишься, когда воля царская по сей день не исполнена?
Атаман бросил рассеянный взгляд на низкий столик, уставленный яствами. Золотые блюда с фруктами, чеканные кувшины с вином и прохладительными напитками, серебряные, украшенные опалами, кубки, да и сама черная, обильно покрытая росписью лаковая столешница — должны были радовать глаз. Но лишь навевали тоску.
— Федор, так ведь и до второго пришествия досидеться можно! Ведь ты ж воевода! Стало быть, и веди! Сколько мы будем в чужой стране кур пасти? Не желает царь с нами дружбу водить, и мы ему в друзья не набиваемся. Сам же намедни говорил, что этот твой родич предсказывал, будто недолго владыке желтому править осталось. Хлопни кулаком об стол: да — да, нет — нет. Спасибо этому дому — пойдем к другому. Назначай день отъезда. Мы свое дело сполна исполнили!
Двери покоев, отведенных высокородному и славному воителю Белого царя и его свите, распахнулись, и на пороге, низко кланяясь, появился скороход в длинном халате, расшитом сороками.
— Славный и честный! — нараспев заговорил он, закатив от восторга глаза. — Просветленный и мудрый носитель кораллового шарика и двуглазкового павлиньего пера…
За время перечисления титулов и отличий раздавшиеся за дверью шаги приблизились, и при словах «хранитель Малого дворца Владыки Поднебесной» величественно не вошел, а скорее втиснулся толстяк в длинном желтом халате, усеянном вышитыми золотыми павлинами, собольей куртке, в неизменной шапочке с коралловым шариком наверху и куском павлиньего хвоста, свисавшим за спину.
— …Сунь Вань! — торжественно закончил глашатай.
— О, а вот и Ванюша пожаловал, — глядя на царского вельможу, хмыкнул Варрава. — Вот чтоб мне год в бане не париться, ежели царь опять во встрече послу не отказал!
— С сожалением и душевной печалью оглашаю я волю Владыки Поднебесной, любимца богов и сына неба. Посоветовавшись со звездами и приняв их совет, государь, мой повелитель, счел неудачным ранее объявленный день приема высокого посла Белого царя. Велено мне передать, что звезда утренняя нынче взошла в туманной дымке, а посему все, что будет начато сегодня, обречено на забвение и обращение в прах.
— Ну вот. Как в воду смотрел! — слушая перевод толмача, фыркнул Варрава. — Этак, покуда у всех звезд попереспрашиваешь, и жизнь закончится.
Згурский ему не ответил. Он пристально глядел на толстяка — евнуха, пытаясь уразуметь, о чем тот умалчивает.
Со времени встречи с Лун Ваном Федор неожиданно для себя обнаружил, что вполне разумеет местную речь. Поначалу он приписал это чарам встреченного колдуна, зачем — то набивающегося ему в родичи. Когда же вскоре оказалось, что и придворные, и простой люд отлично понимают речь воеводы, и в то же время не могут разобрать слова прочих его спутников, он удивился куда более. И в довершение Згурский чувствовал оттенки смысла хитроумных чужестранных речей.
Сейчас он видел, что Сунь Вань явно что — то не договаривает.
— Заходи, будь нашим гостем, — вставая с шелковых подушек, устилавших ковер, обратился Федор к вошедшему.
Тот будто ждал этого. Знаком отпустив свиту, он с пыхтением водрузился на предоставленное ему место и приказал слугам наполнить кубки вином.
— Да прославится вовеки имя величайшего и храбрейшей из воинов, вернейшего слуги Белого царя, опоры трона и меча Провидения — Юй Луна, вернувшегося в мир людей в образе благородного воеводы…
— Ты, Вань, не усердствуй, — поднимая кубок драгоценного финикового вина, привезенного из далекой Персии, прервал его велеречие Згурский. — Чем здравицы петь, скажи лучше, когда твой государь посла нашего пред очи свои допустит?
— Всякий шаг следует делать осмотрительно. Владыке же столь могущественному и славному, как государь Поднебесной, следует более, чем кому бы то ни было, всякое деяние сверять с волей небес. Звезды же для знающего — не что иное, как письмена, коими боги оглашают свои чаяния. Ныне расположение светил таково, что государю нельзя и думать о встрече, которой он жаждет всем сердцем.
— Стало быть, теперича звезды кукиш кажут? — нахмурился воевода. — А завтра что ж?
— И завтра. И до новой луны впредь, — искоса глядя на лишенных языка невольников, стоящих у стены в ожидании приказа, тихой скороговоркой произнес вельможа.
— Вон пошли! — оценив по достоинству взгляд, крикнул им Юй Лун.
Безмолвные рабы не заставили повторять и расточились в мгновение ока.
— Это как так получается? — продолжил Федор. — Царь твой нас кормит — поит, подарками жалует, тешит, как малых детей, а толку чуть. И впредь он нас в сенях держать мыслит?! Так ведь и зима скоро! Домой путь неблизкий, как бы не сгинуть…
— Мой государь в неизреченной мудрости своей повелел освободить для посольства Белого царя дворец в Запретном городе, дабы высокочтимые гости могли жить в нем, ни в чем не испытывая стеснения и нужды.
— Погоди, Вань. Ты намекаешь, что до зимы мы отсюда не двинемся?
— До какой зимы? — глядя в потолок, негромко спросив обладатель кораллового шарика.
— Как понять «до какой»? — Згурский подбоченился.
— О чем он там лопочет? — вмешался казачий атаман.
— Он говорит, что повелитель его велел для нас дворец целый отвести и отпускать отсель вовсе не намерен.
— Экая блажь. На что мы ему? — Варрава грохнул кулаком по лаковой столешнице. — Не построена еще клетка, чтоб казака сдержала! Хошь из золота, хошь из каленого железа — все едино уйдем!
— Погоди, Егорий, не время еще за саблю хвататься, — остановил названого брата Згурский. — А скажи, Сунь Вань, ты ведь наверняка знаешь, что там у царя со звездами приключилось, что мы ему всякий день под боком нужны?
— Мои познания не столь безграничны, как познания Владыки Поднебесной, но изрядны. Ибо он почтил меня званием ближнего советника. Но для того чтобы ответить на вопрос славного Юй Луна, нет нужды обладать сокровенными познаниями — разгадка лежит на поверхности, как лилия на глади пруда. Каждый в стране ведает, что верховным и непререкаемым владыкой этих земель с незапамятных времен является династия Лунов. Они есть живое воплощение, единокровные дети Перворожденного Дракона, сотворенного из Начального пламени. По воле Творца вселенной пламень разделился на Дух Незримый и Огнь Деяния. Дух сей везде, он не имеет формы, но в каждом помысле, вдохе присутствует он неотлучно. Огнь же обрел форму Дракона, и все, что создано в этом мире, создано волею его.
— Мудрено рассказываешь… Дух — по всему выходит — Дух Божий. А Дракон, стало быть, образ врага рода человеческого.
— Между ними нет противоречия и борьбы, есть вечное непрестанное взаимодействие и взаимопроникновение.
— Эх, Вань, не уразуметь мне, о чем ты толкуешь. Ну да ладно. Встал из пламени дракон и встал себе. Я — то тут при чем?
— Ты — прямой отпрыск династии Лун, правившей тут в начальные времена. Когда Луны ушли, оставив трон наместникам своим, они лишь передали бразды правления. Вручили их обычным людям, созданным из земли, закаленной дыханием первого Луна и наполненной духом, о котором я говорил. Династия Лунов бессмертна и стоит над Поднебесной. Как бы ни был велик государь, восседающий на троне, он лишь держит свою власть именем рода Лунов, к которому принадлежишь ты. Не зря же на знамени его изображен дракон. Не всякому человеку по силам достойно нести такое величие. Порою сия ноша сокрушает в прах мудрых детей человеческих.
— Ты опять отвлекся.
— О нет, Юй Лун, я не отвлекся. Ты спрашиваешь, почему государь не желает твоего отъезда и в то же время не допускает к себе?
— Да. И я, и все мы хотим это знать.
— Но ведь это же просто. Пока ты здесь, ни один повстанец не осмелится приблизиться к Бейджину, ибо никто в стране, пусть даже он всей душой ненавидит государя, не осмелится поднять оружие против истинного Луна. Ты — его охранный амулет.
Правда, мой повелитель и сам побаивается тебя. Ведь только пожелай ты — и на троне вместо одной династии может оказаться другая. И в Поднебесной вновь будет мир, в опустошенные земли снова вернутся радость и благоденствие.
Государь повелел исполнять любую твою волю, любую прихоть, ублажать тебя и всех, кто приехал с тобой, но он не примет тебя ни сегодня, ни завтра, ни впредь. Поскольку, когда договор будет подписан, ты отправишься восвояси, а вся страна вмиг узнает, что Юй Лун покинул своего земного наместника.
— Так что ж, по его хотению мне здесь до гробовой доски век вековать?
— Луны не умирают. Они уходят и возвращаются. Ибо вся жизнь — это сон Первоначального Луна, и потомки его — лишь воплощения в этом сне.
— Вот же заладил! Толком говори!
— Разве я что — то не сказал доблестнейшему Юй Луну? Пока сей государь будет на престоле, вы никогда не встретитесь с ним.
— Проклятие! Постой, ты сказал «сей государь»? Думаешь, что он может… — Згурский положил руку на эфес сабли, чуть выдвинул ее и загнал обратно в ножны.
Евнух поднял руки к лицу:
— Солнце восходит не за тем лишь, чтобы порадовать владыку Поднебесной. Оно следует предначертанному ему путем. Точно так же и появление Луна. Как бы ни был велик земной государь, глупо полагать, что потомок и воплощение первого Луна явится лишь за тем, чтобы снять осаду столицы и служить охранителем владений одного из своих наместников.
— Быть может. И что дальше?
— Скорее все решат, что разгневанный неправым судом и непозволительными вольностями, Лун захотел наказать нерадивого управителя и поставить на его место иного — вернейшего из верных.
— Ах, вот оно как!
— Так думают многие в Запретном городе, — тихо, почти шепотом прошелестел Сунь Вань.
— И как же зовут сего вернейшего?
— Если великому Юй Луну интересно спросить у своего покорного слуги, каким он видит счастливый для страны выбор, то я бы нижайше ответил, что это храбрый Бао Сюй, известный своей мягкостью и высоким разумом.
— Он в родстве с тобой?
— Он — мой племянник. Но поверь, о величайший из великих, не это, но стремление к миру и пользе дало мне силы огласить потаенные желания твоих истинных друзей. Помыслы мои чисты, Юй Лун, и никогда ни прежде, ни ныне, ни впредь у тебя не было и не будет слуг более верных, чем он и я!
— Понятно. — Згурский поглядел на Варраву, ждущего перевода. — Тогда вот что, Сунь Вань. Ступай к своему царю и объяви ему, чтобы он сегодня же принял русское посольство. Такова моя воля!
— Но как же…
— Если он сделает это, я покуда останусь здесь. Но ежели вздумает противиться, я утоплю Тайный город в пламени, и потомки рожденных сегодня будут за семь верст обходить то место, где он сейчас стоит. Ступай исполнять.
Май 1924
Дежурный внимательно пробежал глазами короткие строки документа, сверил фотографию, взглянув за стекло караульного помещения, и почтительно вернул удостоверение высокопоставленному сотруднику Ленинградской Уголовно — следственной комиссии.
— Конвой берете?
— У нас свой. — Болеслав Орлинский кивнул в сторону ожидавшего у входа китайца.
— Одну минуту, сейчас распоряжусь. — Дежурный нажал кнопку вызова и приказал возникшему на пороге милиционеру: — Выдай товарищам их «контру».
— Есть, — козырнул тот, вытаскивая пристегнутую к поясу связку ключей.
Еще через минуту тяжелая дверь с зарешеченным окошком громыхнула, и лежавший на деревянных нарах Нильс Кристенсен услышал:
— С вещами на выход!
Виконт поднялся, подхватил небольшой узелок и молча пошел к двери.
— Что, пригрелся, золотопогонник? Ничего, в Лефортово не так уютно будет!
Сотрудник Красного Креста бросил на говорившего милиционера сожалеющий взгляд. Обезоружить этого самоуверенного блюстителя порядка было делом нескольких секунд, но вульгарный мордобой, как и геройская перестрелка с последующей трагической гибелью при побеге, вовсе не входили в его планы.
— Что зыркаешь? Давай шагай!
— Добрый день, Сергей Владиславович! — приветствовал арестованного поджидавший его Орлинский. — Извольте подать мне руки.
Кристенсен выполнил просьбу, и стальные браслеты тотчас защелкнулись на запястьях.
— Настоятельно рекомендую вам не пытаться от нас убежать. Фен Бо, отведи арестованного в автомобиль. Так, где тут у вас расписаться?
Черная машина с задернутыми шторами на окнах выехала со двора особняка на Петровке, еще в восемнадцатом году облюбованного руководством Народной милиции.
— В Лефортово? — спросил Кристенсен у сидевшего рядом председателя Ленинградской Уголовно — следственной комиссии.
— В какой — то мере, Сергей Владиславович, в какой — то мере. Вот, ознакомьтесь. — Он протянул Виконту картонную папку. — Это материалы вашего дела.
Арестант углубился в чтение.
— Постойте, что это? Что это за бред? Я прибыл в Россию для того, чтобы возглавить белогвардейскую террористическую организацию в Казани?! Я такого никогда не говорил!
— Полноте, Сергей Владиславович, поверьте — так будет лучше!
— Куда уж лучше! Меня за эту самую деятельность поставят к стенке!
— Голубчик, — Орлинский тронул плечо шофера, — останови здесь. Сходи, будь добр, принеси сигареты. Фен Бо, постереги снаружи.
— Есть! — козырнул конвоир и выскочил из автомобиля.
— Сергей Владиславович, я же просил — доверьтесь мне. Я делаю все, что в человеческих силах, дабы спасти вас. Увы, я не господь бог, и даже если сниму ваши оковы и отпущу на все четыре стороны, сами вы не пройдете и двух кварталов! Я же по вашей милости окажусь в застенках. Эти признательные показания дают мне возможность вывести вас из — под удара.
— Каким, интересно, образом?
— Нет смысла держать вас в Москве, если тайная организация, которую вы, с позволения сказать, возглавляете, располагается в Казани. Сейчас мы едем в Лефортово, где вас сфотографируют, увы — снимут отпечатки пальцев, устроят весь прочий бертильонаж и передадут мне для проведения следственных мероприятий. Я позабочусь, чтобы в вашем деле завтрашним числом стояла отметка, что вы отправлены по этапу в Казань. Соответственно, у нас есть всего несколько дней, чтобы провернуть все наши дела и покинуть Совдепию до момента, пока выяснится, что вы не прибыли в пункт назначения. Можете ли вы гарантировать мне безопасный выход через границу?
— Могу. Но прежде я должен выполнить свою миссию.
— В таком случае нельзя терять времени. У нас от силы дней пять, неделя…
— Не будем терять времени, — согласился Виконт. — Удалось ли что — нибудь узнать о лаборатории профессора Д.?
— Мне — нет. Не сомневаюсь, что в ОГПУ есть люди, обладающие подобной информацией, но их, видимо, очень немного. На то, чтобы их выявить, может понадобиться дней больше, чем у нас есть. Но я, кажется, знаю человека, который, вероятно, держит этот вопрос под контролем.
— Кто же это?
— Ваш бывший сослуживец.
— Штабс — капитан Зощенко?
— О нет! Полковник Шапошников. Думаю, вам известно, что теперь Борис Михайлович — командарм, и возглавляет Московский военный округ.
— Да, я слышал об этом.
— Шапошников известен как человек разумный и благородный. Он будет рад увидеть бывшего однополчанина.
— Несомненно. И сдать его в ОГПУ с красным подарочным бантиком на шее.
— Считаете, ваш командир способен на такое? Предать человека, лечившего вверенных ему солдат, а может, его самого?
— С тех пор изменилось многое.
— Да, это верно. Я предвидел и этот вариант, — заверил Орлов. — Люди из боевой организации доставят вам красноармейскую форму и удостоверение военного врача. У нас будет целая ночь, чтобы разработать вашу легенду: откуда вы прибыли, зачем, и тому подобное.
— Ага, после чего я приду к Борис Михалычу и спрошу: «Уважаемый командарм! Не болит ли у вас горло, не тревожат ли старые раны, хорош ли стул?»
— Нет. Конечно же, нет, — улыбнулся бывший статский советник. — Но профессия врача хороша тем, что, согласно клятве Гиппократа, он лечит всякого, кто к нему обратится. В том числе и высокопоставленных чиновников из ОГПУ.
— И что я такого налечил?
— Информацию о том, что эта не всегда гуманная организация разыскивает вашу общую знакомую, Татьяну Михайловну Згурскую. Вот, полюбопытствуйте. — Орлинский достал из кармана френча сложенный пополам конверт. — Здесь и портретик ее прилагается.
— Я прибыл в полк в начале войны, когда Татьяна Михайловна уже покинула его. Но слышал по рассказам, что она была женщиной очень доброй.
— Да, все так говорят. И это только повышает ваши шансы. Можно предположить, что полковник Шапошников испытывал к Татьяне Михайловне в высшей мере дружеские чувства, и он так же, как вы и я, будет в недоумении — отчего вдруг ОГПУ разыскивает эту славную и безобидную женщину. Скорее всего он пожелает ее спасти. Вам это представляется вероятным?
— Представляется. А далее я спрошу Бориса Михайловича: «А не знает ли товарищ командарм, где располагается лаборатория профессора Д., занимающаяся передачей эмоциональных сигналов на расстоянии?»
— Да, смешно, — без тени улыбки подтвердил контрразведчик. — Но обратите внимание вот на что: если подобные изыскания и впрямь производятся в Москве, то, бесспорно, армия их курирует. И уж конечно, командующий округом знает, где они ведутся, и имеет доступ на объект.
И второе. Меня не менее, чем вас, удивил приказ о поиске госпожи Згурской. Должен заметить, что подписан он непосредственно товарищем Дзержинским, что само по себе говорит о многом. Я постарался разузнать, чем вызван подобный интерес, и то, что мне удалось разведать, признаюсь честно, несколько ошарашило.
— Я весь внимание.
— Татьяну Михайловну разыскивают по настоянию лично мне не известного профессора Дехтерева. Не ваш ли это искомый Д.?
Виконт пожал плечами.
— Вот и я не знаю. Но, как я уже говорил, лично мне — а поверьте, я знаю очень многих особ, влияющих на принятие решений в ОГПУ и НКВД, — имя профессора Дехтерева ничего не говорит. Так что, если удача на вашей стороне, а пока было именно так, то мы напали на верный след. А теперь, — Орлинский постучал рукой в окошко, — Фен Бо, позови шофера! В Лефортово!
Май 1924
Генерал Згурский нажал на заводную головку часов, и серебряная крышка с тремя грациями легко откинулась, открывая циферблат.
«Еще минута», — отметил Владимир Игнатьевич и перевел взгляд на двери окутанного мрачными легендами здания Сюрте Женераль. Поговаривали, что тень Видока — короля преступников, ставшего королем сыска, и поныне живет здесь, в особняке на набережной Орфевр. Рассказывали также, что его тень бродит по каменному берегу Сены, постукивая дубовой тростью по тротуару. И если слышишь этот доносящийся ниоткуда звук, то лучше прибавить шагу, а то и вовсе бежать — где — то рядом Видок чует душегуба — разбойника.
Массивная дверь отворилась, и на улицу вышел поджарый мужчина чуть выше среднего роста, в модном клетчатом пиджаке и рубашке без галстука. Взгляд Згурского моментально оценил наведенные стрелки на брюках, выдраенные штиблеты и — что главное — офицерскую прямую осанку.
Мужчина начал оглядываться, рассматривая припаркованные у подъезда автомобили. Его лицо показалось Згурскому знакомым. Он напряг память, воскрешая события недавних лет. Где — то он его определенно видел.
Владимир Игнатьевич нажал на клаксон, и господин в сером клетчатом пиджаке тут же приветственно махнул рукой и зашагал к автомобилю.
— Добрый день. — Дверь автомобиля открылась.
— Приветствую вас, генерал. Сожалею, что для нашей встречи понадобился такой повод. — Мсье замялся, что — то недоговаривая. — Я — комиссар Анри — Жермен Рошаль. Мы когда — то уже встречались прежде. Вы, конечно, не помните…
— При Мон — Спен. Вы командовали ротой Марокканских стрелков, — заводя мотор, равнодушно отозвался генерал. — Затем в восемнадцатом году вы уже исполняли обязанности командира третьего батальона этих же самых стрелков. В звании капитана.
— Браво! — Рошаль склонил голову. — У вас блестящая память! Я удивлен, что вы меня отмстили среди прочих солдат и офицеров, но чтобы запомнить…
— У меня действительно неплохая память. Кроме того, после расписанной в прессе охоты на аэроплан барона фон Шауссе, вас несложно узнать.
— Польщен. Честно вам должен сказать — польщен.
— Куда мы с вами направимся? — не давая ему закончить фразу, спросил Згурский.
— Если не возражаете, в квартале Марэ есть очень милое кафе под названием «Литера». Там нам предоставят уютный кабинет, где мы сможем перекусить, а заодно обсудить имеющиеся вопросы.
— Я так понимаю, что должен говорить под запись?
— Да. Именно так.
— Ладно, — вздохнул Владимир Игнатьевич. — Ну, не будем терять времени попусту. Можем начать разговор здесь. Будьте уверены, я не откажусь от своих слов.
— Как пожелаете, — кивнул мсье Рошаль. — Надеюсь, это не будет мешать вам вести авто.
— Ни в малейшей степени.
— Скажите, вы знакомы с господином Рафаиловым.
— Знаком.
— Каков характер ваших отношений.
— Я вел с ним переговоры от имени Торгово — промышленного комитета. Это эмигрантская организация.
— Да — да, я знаю. Если не секрет, в чем суть упомянутых переговоров?
— Рафаилов украл деньги из казны адмирала Колчака. Торгово — промышленный комитет, понимая бессмысленность попыток вернуть украденные миллионы, желал привлечь Рафаилова к работе на благо России, к активному участию в финансировании благотворительных и медицинских программ белогвардейского движения.
— И что Рафаилов?
— Он не захотел передавать деньги ни РОВС, ни какой бы то ни было другой политической или военной организации.
— Вы поссорились?
— Мы никогда не были друзьями. Я считаю Рафаилова казнокрадом и мерзавцем. Будь моя воля, поставил бы к стенке.
— Но генерал, вы понимаете, что эти слова… — Рошаль потер переносицу, зная, что не должен говорить этого, — свидетельствуют против вас?
— Ерунда. Этот человек — казнокрад. Он похитил военные ассигнования, причем сделал это в критический для Отечества и для армии Колчака момент. На его совести тысячи жизней. Если уместно послать на гильотину негодяя, убившего и ограбившего в темном переулке одного — двух человек, то не вижу, почему следует жалеть Рафаилова.
Рошаль с грустью покачал головой.
— Итак, вы действительно встречались с мсье Рафаиловым и вели переговоры. В какой обстановке они протекали?
— Я старался быть спокоен, но под конец мне это не удалось.
— Вы хотите сказать, что у вас произошел скандал?
— Скандал? Крайне бессмысленное времяпрепровождение. Я пообещал Рафаилову, что приложу все усилия, чтобы разорить его и отдать под суд.
— Под суд? Вы имеете в виду французский суд?
Згурский пожал плечами:
— Меня больше устроил бы российский. Но, увы, об этом пока говорить не приходится.
— Как вам показалось, Рафаилов поверил угрозам?
— Вероятно, да. Насколько мне известно, я никогда не давал повода усомниться в истинности своих слов.
— Но, по сути, вы шантажировали Рафаилова?
— Господин комиссар, — чуть усмехнулся Згурский, — у вас странные воззрения на шантаж и справедливость.
— О нет, генерал. Ничего странного. Одно лишь соблюдение законности. Слуга — китаец, приносивший чай, утверждает, что его хозяин был сильно напуган и после вашего ухода не находил себе места. Что вы такое говорили мсье Рафаилову?
— Ничего страшней того, о чем уже упомянул. Впрочем, этот казнокрад не из храбрецов. Мог себе вообразить невесть что.
— Например?
— Это было бы уместней спросить у Рафаилова.
— Вы правы. Но позвольте, я предположу.
— Сделайте милость.
— Рафаилов знал, что вы — один из руководителей, так сказать, активного крыла РОВС. Он также знал, что в вашем личном распоряжении состоит несколько сотен умелых и опытных бойцов, готовых выполнить любой приказ. В том числе и приказ о физической ликвидации.
— Это ваши фантазии, мсье Рошаль.
— Это правда, мой генерал! Если вы станете столь очевидный факт отрицать, я буду вынужден начать его доказывать. И мои подозрения относительно вас в этом случае чрезвычайно усилятся.
— Печально. Но мне не было смысла убивать Рафаилова: украденные им миллионы могут пойти на улучшение жизни тысяч нуждающихся земляков, на школы, больницы, пенсии. В случае же гибели банкира деньги уйдут наследникам. Если таковые имеются.
— Это верно, — кивнул Рошаль. — Боюсь, до вскрытия завещания мы не узнаем, есть у Рафаилова наследники или нет. А так как его тело не найдено, это произойдет не ранее, чем через полгода… Хорошо, генерал, будьте добры, ответьте еще на один вопрос. Что вы делали в тот вечер после встречи с банкиром.
— Повидался со знакомым.
— Имя знакомого.
— Вряд ли оно вам что — нибудь скажет. Некий капитан Тимошенков. Затем отправился к великому князю Николаю Николаевичу, заночевал у его императорского высочества по его приглашению и следующим утром отбыл в Сент — Этьен.
— Угу. Понятно. На этом самом автомобиле?
— Нуда. Я всегда на нем езжу.
— И всегда сами за рулем?
— Чаще всего.
— Скажите, вы встречались с этим русским мсье здесь же?
— В авто? Нет. Он работает в мастерской. Неподалеку есть кафе, мы сидели там. В это время у моего автомобиля проверяли тормоза.
— Ясно. А у великого князя вы, конечно, поставили машину в гараж.
— Нет. Там совсем небольшое имение — два автомобиля в гараже не поместятся. Я оставил «изотту» возле дома, благо, ночь была лунная, дождя не намечалось.
— Понятно. — Комиссар наморщил лоб. — То есть дважды в тот вечер вы подолгу не видели своего автомобиля.
— Да. Это важно?
— Может быть, генерал. Может быть… А вот, кстати, «Литера». И последний вопрос. Генерал, у вас есть враги?
