«Сейчас они резко толкнут меня вперед. А потом захлопнут дверь. И я окажусь в этом каменном мешке один на один с противником», — подумал Кратов, останавливаясь на нижней ступеньке крутой лестницы. В затылок ему нервно задышали. И вдруг слаженно, в четыре руки, толкнули в спину. Он ждал этого и даже не шелохнулся — с тем же успехом эти гаврики могли бы попытаться толкнуть стену.

— Пусть Серебряные Змеи поберегут силы, — сказал он пренебрежительно. — Я сделаю шаг, когда сочту нужным.

— Чужой не столь торопится обрести имаго, как кичился, — с озлоблением прошипели сзади.

Он не удостоил их ответа. Уперевшись для верности ладонями в сырые стены узкого лаза, настороженно вглядывался в темноту. Пытался услышать малейший звук, самый слабый шорох. Ловил эхо мыслей Драконьего Шипа, который мог подстерегать его внизу.

Ничего.

«Что-то здесь не так. И черта лысого я сдвинусь с места, пока не прощупаю этот склеп вдоль и поперек. Коли ввязался в потасовку — не подставляйся попусту, береженого Бог бережет. А в том, что он бережет меня, я нисколько не сомневаюсь…»

— Вы пожелали обмануть меня, — произнес Кратов. — Там никого нет.

— Чужой войдет первым. Драконий Шип не считает его воином.

— Я в восторге, — буркнул Кратов, задумчиво отряхивая ладони.

И кубарем полетел со ступеней. Тяжкая, деревянная, в металлических полосах, дверь завизжала петлями, грохнул засов. А сверху, перекрывая всякий к ней доступ, обрушилась гранитная плита… «Подловили-таки, гаденята», — подумал Кратов озадаченно, утверждаясь на четвереньках и продолжая вслушиваться.

Опасности не было. Его чувства молчали.

«Только бы они не оказались подонками и без хлопот не замуровали меня заживо… Дилайт говорил: Серебряные Змеи — единственные, кто сохранил здравый смысл на этой планете. И этот здравый смысл вкупе с трезвым расчетом мог подсказать им простой и верный выход: бросить меня подыхать в темноте, а самим предстать пред светлы очи Алмазного Жезла и объявить, что-де поганый чужак пал подлой смертью. Наплетут с три короба о подробностях сшибки. Истиносвет, понятное дело, не гаснет… Алмазный Жезл поверит. Отчего бы ему не поверить собственным жрецам?» Где-то глубоко под сердцем зародился неприятный ледок и медленно распространился по всей груди. «Вот же дурацкая будет смерть…»

Кратов выпрямился во весь рост. Осторожно, разборчиво ставя ступни на усыпанный каменной крошкой пол, сделал несколько шагов вперед. Замер, послушал тишину. Его способность видеть в тепловом спектре здесь никуда не годилась: камень давно остыл. «Подождем, брат-плоддер. Что нам еще-то остается?» Он прислонился к стене. И тут же, похолодев, отпрянул: что-то мелкое, быстрое, живое скользнуло за шиворот.

Капля воды…

«Паникер паршивый, — подумал он, через силу заставляя сведенные мышцы расслабиться. — Боец из тебя нынче — что из рыбы летчик. Пока ты вот так дергаешься от малейшего пустяка, можно подходить и брать тебя голыми руками. И Драконий Шип своего не упустит. Если вообще появится. Если он еще не появился… Может быть, эти молодцы не только пирокинетики. А, к примеру, способны приглушать собственный эмоциональный фон и становиться телепатически невидимыми. В конце концов, с чего я взял, будто Шип не умеет того, что я умею?!»

Могильная тишь понемногу наполнялась неслышными прежде звуками и шорохами. Срывались и дробились об пол водяные бусины. По-змеиному бесшумно скользил по накатанному, вылизанному за годы и годы руслу невидимый ручей. Будто неприкаянная душа, вздыхал, расседаясь мельчайшими трещинками, гранит.

«Что-то произошло со мной. Шесть лет — пятая часть жизни. Достаточный срок, чтобы перечеркнуть все нажитое раньше. Теперь я могу быть только таким, каким стал за эти последние шесть лет. Вечный плоддер. Одиночка, отшельник. Скиталец — без дома и семьи, без увлечений и привязанностей. Верящий только в себя и, совсем немного, в судьбу. И поэтому отвыкший уворачиваться от катящихся навстречу валунов. Кому-то, например — Дилайту, это кажется безрассудством. Все не так. Хотя это и вправду странно, что я раз за разом загоняю самого себя в тупик, оставляя крохотную горсточку шансов на удачу. А потом рачительно и скрупулезно распоряжаюсь этой горсточкой, не упуская ни одного. Вот как сейчас. Нужно же было очертя голову залепить дуэльной перчаткой по мордасам сумасшедшему пирокинетику и, между прочим, пироманьяку! А затем замуроваться в этой гробнице, чтобы в конечном итоге направить все свои помыслы и силы на поиски выхода. Вот же идиотизм… Ей-богу, я и сам не всегда способен понять собственные поступки. За эти шесть лет я неплохо научился их совершать. «Удача» было для меня вторым именем судьбы. Может быть, если Судьба по прозвищу «Удача», как и прежде, не оставит меня своим вниманием, я научусь эти поступки оценивать?..»

Кратов уловил легчайшее, почти неощутимое движение воздуха.

Он оцепенел. Плотно втиснулся во влажный камень стены и сам обратился в камень. Кровь оглушающе стучала в висках, толчками билась в натянутых жилах, грозя порвать их в клочья.

«Не обманул, не испугался… умница…»

Серое, лишенное формы пятно медленно наползало прямо на него. Не растратившее пока своего тепла, живое. Окруженное аурой холодных злых мыслей.

Найти, испугать, уничтожить. Опрокинуть ненавистного врага, втоптать в грязь, чтобы пресмыкался и выл. Ногами выбить из его уродливого вонючего тела все чувства, кроме страха. Упиться его страхом. Это всегда радость в мире, где никто не боится умереть. Единственное, за что можно испытывать благодарность к этим отвратительным пришельцам.

А потом сжечь.

— Чужой, — негромко позвал Драконий Шип. — Я пришел.

Кратов оттолкнулся от стены.