Кратов старался не глядеть вверх. Ему казалось: сделай он это, и вся толща недр обрушится на его бедную голову. Он физически ощущал на себе гнет чудовищной глубины. Под этим гнетом сбивалось дыхание, подкашивались ноги, кровь под самой кожей вымерзала в колючие ледяные кристаллики.

С каждым витком лестницы воздух становился суше, но жар не спадал. Неужели они пронизали всю толщу планеты и теперь приближались к огненной пустыне Солнечного полушария? Кратов был готов поверить и в такое. С тех пор, как остановилось время, он ни за что не мог поручиться. Возможно, они распростились с Татором пару часов назад. Так же возможно, что минули сутки. Или даже месяц. Кратов не был бы удивлен, если бы вдруг выяснилось, что они бредут шаг за шагом, виток за витком, след в след не выказывающему малейших признаков усталости Тьмеону вот уже несколько лет…

Иногда Биссонет, ни к кому конкретно не обращаясь, объявлял: «Я голоден». Кратов молча извлекал из пластикового мешка то, что осталось от запасов, прихваченных из «иглу»: расписные коробки консервов и полупрозрачные тубы с тоником. Тьмеон брезгливо поводя носом, отходил и усаживался прямо на каменный пол десятком ступенек ниже.

«Когда доедим последнюю крошку и допьем последнюю каплю, — думал Кратов, — я возьму красавчика за шиворот и поволоку наверх. Что бы он при этом ни вопил о своем долге перед наукой. И знать бы, каким заветным словом открывается люк…»

И снова продолжался бесконечный, безумный спуск в темноту и тишину. Даже эхо не бежало впереди них, хруст щебенки под ногами увязал в горячем воздухе, будто в душной перине.

— Посмотрите, Кратов. Это новое…

«Светильники» встречались теперь на каждом шагу. Сбивались в гнезда, распространяя вокруг токи освежающей прохлады. Меняли цвет и яркость. Дышали как живые, выбрасывая из себя языки протуберанцев. И даже неспешно текли. Как и обещал Тьмеон — кверху.

Особенно много их копилось в пересечениях странных вздутий, похожих не то на судорожно натянутые жилы, не то на вросшие в камень толстые трубы.

— Вы слышите, Кратов?..

Он слышал.

Из темной бездны возносились далекие размеренные удары. Словно невидимый кузнец с оттяжкой молотил по наковальне.

— Что это, Тьмеон?

— Мы в стране Мерцальников. Это и наша страна, хотя мы в ней гости. Но мы требуем малого и нас не изгоняют. Страна Мерцальников чужая для живых. Все, что в ней есть, создано не руками. Руки живых слишком слабы. Здесь правит Разум, исполненный Истиносвета.

— Ты не ответил. Кто там стучит внизу?

— Я не знаю. Видящие Внутрь не поднимаются так высоко.

Ступени становились шире, обращаясь в прямоугольные площадки. И стены колодца стремительно расступались. Кое-где в них видны были ярко освещенные боковые ходы. Возле одного из них спокойно сидел полуголый Аафемт и безучастно взирал на пришельцев. Поравнявшись с ним, Тьмеон произнес длинную, певучую и совершенно непонятную фразу. Незнакомец молча вскинул костлявые руки над головой, увенчанной зеленым гребнем, и так же молча уронил на колени.

— Что ты сказал ему, Тьмеон?

— Мы идем во владения Мерцальников. Там все иначе. Я простился. Никто не знает, будет ли обратная дорога. Никто не знает, будет ли желание вернуться.

— Означает ли это угрозу мне и Странному?

— Мерцальники не угрожают живым. Если это живые Видящие Внутрь… Но в их стране обитают не одни только Мерцальники и Видящие Внутрь.

— Интересно, кто же, — процедил Кратов сквозь зубы.

— Нет ли у вас при себе какого-нибудь завалящего оружия? забеспокоился Биссонет.

— Нет, — ответил Кратов. И остро пожалел о фограторе, который остался в «иглу».

Ступени кончились. Они сменились довольно крутым пандусом, сложенным из прекрасно сохранившихся плит, наползавших одна на другую подобно рыбьей чешуе. Плиты были зеркально отполированы: ни случайного камушка, ни малой песчинки. Словно по ним только что проехалась уборочная машина. Сквозь подошвы ботинок Кратов ощутил явственное покалывание в ступнях. Шедший чуть впереди Биссонет ойкнул и припал на больную ногу.

— Поле статического напряжения, — успокаивающе сказал Кратов. Например, если гости насорят, то всю дрянь по силовым линиям снесет куда-нибудь в мусоросборник.

— У меня такое ощущение, что я кусочек сахара в стакане горячего чая, — признался ксенолог. — Либо растаю без следа, либо сам по себе, безо всяких силовых линий, сползу в мусоросборник. Очень неудобно спускаться! О чем они думали, когда строили? Слава Богу, хоть не скользко… Что это за материал?

— Похоже на металлокерамику. И вряд ли те, кто все это строил, задумывались о наших с вами ногах. Они вообще могли не подозревать о самой возможности наличия ног. Людей здесь никто не ждал.

— «Третья сила»? — Биссонет страшно сморщился, словно хотел выругаться, но не подобрал достаточно крепких слов. — Ладно, оставим это. Сейчас я не в состоянии генерировать гипотезы. Возможно, здесь о ногах и не подозревали, но чуть выше все же озаботились соорудить вполне приличную лестницу. Правда, очень уж длинную и скучную… Надо сначала увидеть все, что можно увидеть. Обещано было показать Мерцальников — поглядим, что это за диковина.

— Ну-ну, — усмехнулся Кратов. — Вы верите в астральные субстанции? Стоило ли лететь через пол-Галактики, когда в старой доброй Англии нет замка без фамильного привидения…

— Согласитесь, что даже призрак отца Гамлета, не говоря уже о всяких покойных лордах и леди поплоше, не является объектом профессионального интереса ксенологов!

— Допустим, вам продемонстрируют Мерцальника. Что вы с ним станете делать?

— Обниму и расцелую! — воскликнул Биссонет негодующе. — Что вы пристаете ко мне с глупостями?! Ксеноэтология оперирует фактами, а факты прежде всего необходимо накопить.

— А вы не опасаетесь, что Мерцальниками дело не ограничится? Что за ними не последуют, например, какие-нибудь там Мигальники, Скрипельники, Хрипушники?

— Во-первых, мне претит ваше словотворчество. Я уже имел счастье высказать свои претензии к имени «Тьмеон», а при слове «Мерцальник» у меня непонятно отчего возникает ассоциация с общественным туалетом не лучшего сорта. Стенки из белого кафеля, умывальники с нечистыми зеркалами…

— Но вы и не предлагаете ничего взамен!

— …а во-вторых, я нисколько не боюсь любого умножения сущностей! И буде таковое состоится, я непременно пожелаю увидеть оное собственными глазами. И вы, Кратов, потащитесь за мной как миленький. Потому что вы нужны мне. Не только и не столько как переводчик! Вы мне нужны как очевидец, который подтвердит каждое мое слово. Мы же полезли в эту пропасть с голыми руками, как дилетанты, паршивого графкодера не прихватили! Чтобы никто и никогда не посмел обвинить меня во лжи…

— Как вы меня давеча?

— Подите к черту, Кратов! В конце концов, ни единый эпизод вашей одиссеи пока не подтвердился. Дольмена мы не нашли. Протопульсатора тоже. Чего вы хотите? Правда, есть этот… как его?.. — Биссонет очень похоже воспроизвел дилайтовские интонации: — «Некрополь имени Дж. Р. Торонуолу». И есть то, что мы сейчас видим. Но не надо делать конвульсивные выводы! Соберем все, что нам поднесут. Посмотрим все, что покажут. Неужели вы думаете, что мне не достанет мужества публично извиниться перед вами?!

— Я думаю лишь о том, что мы с вами — два глупых дурака. Как в сказке: пошли туда, незнамо куда, за тем, незнамо чем. И, как водится, с краюхой хлеба в торбе и дулей в кармане. Учтите, когда в торбе не окажется краюхи хлеба, я поволоку вас обратно!

— Это мы посмотрим!

«Там все иначе…»

Они свернули в один из боковых ходов и неожиданно очутились посреди анфилады высоких, абсолютно не тронутых разрушением арок. Воздух был по-пустынному раскален. В просторных залах под цилиндрическими сводами жило лишь звонкое эхо. Каждый шаг отзывался легкомысленными колокольцами то сверху, то почему-то сбоку, а иной раз и сзади. На стенах из того же, что и полы, чешуйчатого материала, матово-черных, словно закопченных древними пожарами, через равные промежутки располагались чашеобразные выступы со «светильниками». Цвет их менялся от зала к залу. Сейчас он был мертвенно-голубым, а двести шагов назад — красноватым. Временами нужно было огибать далеко вынесенные ребристые контрфорсы, от которых исходило низкое приглушенное гудение. Кратов протянул было руку к одному из них Тьмеон, до той минуты погруженный в свои мысли, невнятно каркнул на своем языке. Опомнился, повторил раздельно:

— Здесь можно только идти. Прикосновение убивает.

— Он прав, — нервно сказал Биссонет. — Взгляните на вашего предшественника…

У дальней стены, из-за контрфорса торчали обугленные кости ног в истлевших лохмотьях не то кожи, не то одежды. Кратов поспешно утолкал руки от греха поглубже в карманы брюк.

— В ближайшие сутки вашей краюхе хлеба ничто не угрожает, — пробурчал Биссонет, зябко поводя плечами.

«Там все иначе…»

Они все дальше углублялись в подземный храм. Пол под ногами то делался выгнутым, будто спина рассерженной кошки, то обращался в крутой желоб. Стены все чаще напоминали гигантские панели, собранные из бесчисленных элементов вполне определенного, но совершенно непонятного назначения. Никакие, должно быть, это были не стены, а колоссальные приборные доски. В идеальной сохранности, готовые к немедленному употреблению при первой же надобности. Предназначенные для управления неким совсем уже невообразимым по масштабу своему механизмом. Например, планетой Уэркаф. Казалось — тот, кто хозяйничал в этом планетарном машинном зале, только отлучился на минутку по своим делам. Вот-вот вернется и пометет незванных посетителей поганой метлой, дабы не путались под ногами. Точнее, между пальцев ног. Или что там у него было для передвижения.

Если он, конечно, вообще куда-то отлучался.

Кратов готов был поклясться, что впереди, в густом сумраке анфилады, ему нет-нет да мерещилось неясное движение. Но его чутье на опасность молчало. Да и Аафемт не проявлял ни малейшего беспокойства.

— Тьмеон, есть ли здесь кто-то помимо нас?

— Есть, и во множестве… Пусть Знающий запоминает дорогу, если хочет вернуться к дневному свету.

— Разве Тьмеон оставит нас?

— Никто не знает своего удела.

— О чем вы там шепчетесь? — спросил Биссонет ревниво.

— Так, пустяки.

— Это для вас пустяки, а для ксеноэтологии — бесценные факты!

Тьмеон резко остановился и предупреждающе вскинул руку с распяленными пальцами:

— Пусть Чужие окаменеют, пока я не позволю иного.

— Что случилось? — быстро спросил Кратов, придерживая Биссонета за рукав.

— Пусть Чужие молчат, пока я не позволю иного.

— Я бы желал… — возмутился ксенолог, предпринимая отчаянные попытки освободиться.

Не обращая внимания на сопротивление, Кратов подтянул его к себе поближе и грубо встряхнул.

— Стоять и молчать, — приказал он. — И глядеть в оба. Вы мечтали о фактах.