Сколько бы там грехов ни накопилось у Бангала за душой, организатором он оказался отменным. Впрочем, в противном случае вряд ли и докарабкался бы до своего нынешнего титула в «тарабарском царстве»…

Предложенный им план, быть может, и не стал вершиной военно-стратегической мысли, однако выглядел, по мнению Сварога, лучшим из того, что в данной ситуации можно придумать. Риск, понятное дело, был огромный, а победа отнюдь не гарантирована, но тут уж ничего не поделаешь: единственный шанс, единственно возможный замысел…

Плохо только, что самому Сварогу пока что совершенно нечего было делать в ожидании своего звездного часа, и он от вынужденной праздности готов был на стену лезть. Эти несколько дней в вонючем трюме показались бесконечными, время ползло, как черепаха. Но ничего тут не поделаешь: во-первых, предприятие требовало нешуточной подготовки, а во-вторых, «тарабарский принц» с большим знанием дела растолковал, почему следует выждать несколько лишних суток.

Все дело, объяснял он, в психологии конвоя: первые два-три дня, когда этап только-только отправился в дорогу, вахари чувствуют себя, словно на раскаленной плите: ждут подвоха, бунта, сопротивления, какого-то хитрого финта, отчего являют собой образец бдительности и настороженности. Ну, а потом, когда с течением времени не происходит ровным счетом никаких инцидентов, охрана незаметно для себя расслабляется, утрачивает прежнюю хватку, бдит уже не так недреманно… Конечно, в лексиконе Бангала не было слов «психология» и «инциденты», но верить ему следовало безоговорочно, знал, о чем говорил.

Дни напролет его подручные, стараясь не суетиться, бродили по плавучей камере. Высматривали подходящих людей, присаживались рядом, заводили беседы – намеками, издалека. Иногда, закинув крючок, вставали и уходили, предоставляя клиенту дозреть, а иногда рыбка оказывалась сообразительной, заглатывала наживку моментально, и дипломатической изощренности не требовалось.

Понемногу выяснилось, что твердо рассчитывать можно человек на сорок. От профессиональных нищебродов со стажем и мелкого жулья с городских окраин с их повадками скорее бродячих собак, чем волков, толку в настоящем бою ждать не приходилось – на острия гуф и дула мушкетонов вряд ли попрут с голыми руками даже ради желанной свободы. Рефлексы не те. Однако в трюме хватало и народа совершенно другой масти: разбойники, серьезные воры и прочие душегубы; люди с опытом военной службы – и дезертиры, и просто бывшие солдаты; привыкшие ко всему жители Пограничья, порубежных губерний и Вольных Маноров; моряки с туманной биографией… От них предполагалось гораздо больше пользы. Благо стражников, судя по опыту тюремных сидельцев, на таком корабле самое большее человек сорок – не армия, как-никак. Матросов принимать в расчет особенно не следовало – они наловчились драться в кабаках и пырять друг друга ножами, но в драке с волками, которым совершенно нечего терять, вряд ли покажут чудеса героизма, как-никак не военные, обычная «парусная прислуга». А впрочем, как сказал Бангал с мечтательно-хищной улыбочкой, даже от мелкой шелупони может выйти в схватке кое-какая польза: видя, что наша берет, иной шпенек и нападет на вахаря со спины, и за ноги схватит, предусмотрительно лежа в уголке. Такова уж человеческая натура – с определенного момента даже самые трусливые стремятся срочно примкнуть к явственно обозначившемуся победителю.

Даже если среди трюмных постояльцев и имелись стукачи, помешать они ничему не могли: посланцы Бангала не называли никаких конкретных дат и никого не посвящали в конкретные планы действий, детали и подробности. Просто-напросто сообщали намеченному в потенциальные соратники, что «кое-что готовится». Выясняли, готов ли он примкнуть, помахать кулаками ради свободы. И потом, у стукачей в здешних специфических условиях не было никакой возможности украдкой встречаться с начальством для доклада. Тихарю оставалось одно: подбежать к люку и заорать что есть мочи охране что-то вроде: «Родненькие, срочно заберите меня отсюда, я та-акое расскажу – ахнете и оцените!» Пока что ничего подобного не произошло.

Оружия, правда, не было. Ничего, хотя бы отдаленно похожего на оружие или способного с грехом пополам оружие заменить. Ни единой булавки на сотню человек. Как ни прикидывай, потери среди бунтовщиков обещают быть огромными. Но Сварог в глубине души полностью соглашался с нехитрой мыслью, высказанной Бангалом вслух: бывают случаи, когда на любые потери следует заранее начихать с высокой башни. И, между прочим, продолжал Бангал, развивая тему о шпиках, неизвестно еще, как поведут себя стукачи, когда запахнет свободой, поспешат доложить о готовящемся бунте, или промолчат – это ведь определенно не сыскари на жалованье, подсаженные «под видом», а такие же каторжане с десяткой в зубах, запуганные либо соблазненные будущими послаблениями…

Сварог согласился с этой мыслью, но уточнил: все зависит от того, насколько стукач поверит в успех дела. Если увидит реальную надежду на успех, наверняка промолчит, а вот если ему покажется, что у мятежа нет ни малейших шансов – поднимет шум.

Бангал признал, что его собеседник, точно, прав. Они со Сварогом о многом лениво болтали, сидя в уютно обустроенном закуточке в углу трюма. Подручные «тарабарского принца» в два счета конфисковали у товарищей по несчастью кучу одежды – где без сопротивления, где убедив зуботычинами – и быстренько сварганили из этого вороха большой прочный полог, натянули его на сплетенной из поясов и разодранных на ленты рубах веревке, которую надежно закрепили в щелях меж досками с помощью самых больших пуговиц, вбитых вместо клиньев. Судя по сноровке, им не в первый раз приходилось такое проделывать. Получилась добротная занавеска, надежно скрывавшая от глаз остальных жизнь кучки привилегированных. Причины тому были самые практические. Во-первых, не стоило остальным дивиться, как «политбюро» угощается появлявшимися прямо из воздуха яствами, а порой и покуривает Свароговы сигареты (ночной порой, старательно выпуская дым в самые широкие щели, – днем какой-нибудь шустрый вахтенный мог и заметить с палубы, что из трюма пробивается дымок). Вообще-то еды и табака хватило бы на всех, Сварогу это стоило бы минимальных усилий, но не следовало привлекать лишнего внимания к обладателю магических способностей. Во-вторых, в закутке за занавеской уже хранилось кое-что, подготовленное для рывка, опять-таки сотворенное Сварогом…

Бангал, прохвост битый, все еще не оставлял попыток прощупать нового подельника. Частенько, во время самых отвлеченных и пустых разговоров – в основном о своих или Сварога странствиях по Харуму, тавернах, бабах и приключениях – Сварог вдруг понимал, что ему словно бы невзначай, мимолетно, с самым простецким выражением лица поставили коварную ловушку. Вполне могло оказаться, что пару раз он в таковые ловушки все же угодил – очень уж многозначительные искорки вспыхивали в глазах «тарабарского принца».

Наверняка были какие-то подвохи, о которых Сварог попросту не мог знать – какие-то третьестепенные тонкости, известные лишь настоящему купцу из Готара, но никак не самозванцу.

А впрочем, особенно беспокоиться по этому поводу не стоило. Бангал не перегибал палку, как-никак Сварог был ему пока что жизненно необходим. Скорее всего, «тарабарский принц» был из тех, кто терпеть не может загадок и неясностей в непосредственной близости от себя – в чем не было ничего странного, учитывая специфику ремесла, каким он зарабатывал на жизнь. Ну и черт с ним. Вряд ли замышляет что-то недоброе – какая ему выгода? Наоборот, сообщника с такими способностями следует рассматривать, как подарок судьбы, пылинки с него сдувать, используя в своих делах. Интагар кое-что рассказывал о подобных случаях, когда воровской мир стремился поставить себе на пользу любые магические знания, да и Паколет в свое время вспоминал, как укрывал свое умение от людей серьезных, чтобы не приспособили к тяжелым делам. Так что можно себя чувствовать в полной безопасности – по крайней мере, пока они не достигнут Харума. В любой момент можно спросить небрежным тоном: «Жамый Бангал, а вы, часом, не замышляете ли против меня что-то плохое?» – и вранье выплывет наружу моментально…

Вот и сейчас Бангал, привалившись спиной к борту, разглядывал Сварога с тем же выражением мучительного, тягостного раздумья, почти что и не скрывая этого.

– Ну, что? – лениво спросил Сварог. – Цветы на мне выросли?

Бангал фыркнул словно бы смущенно, помотал головой, потом решительно сказал:

– Дурацкое ощущение, но никак не проходит… Гвоздем у меня в башке сидит, что где-то я вас видел, жамый Шабар. Память на лица у меня алмазная… Вас не затруднит приподнять голову? Задрать подбородок, чтобы поза была горделивая, на манер королевской? Спасибо. Точно, я вас где-то видел, и должен бы прекрасно помнить, где, – но из головы вылетело напрочь. Совсем недавно я вас должен был видеть, несколькими днями тому, перед самым отплытием…

– Может, где-нибудь на улице в Фиарнолле? – непринужденным тоном спросил Сварог.

– Да нет, вряд ли. Какая, к лешему, улица? Нас из Сноля везли опять-таки на корабле, сначала по реке, потом по морю, а здесь в Фиарнолле, перегнали по набережной в амбар закоулками, где не было никого постороннего… Нет, не в порту… но определенно тут, в Фиарнолле. Не может такого быть – но я ведь помню! Вот только где? Скажите по чести: может, вы мне память на этот счет отшибли какими-то чарами?

– А зачем?

– А кто вас знает…

– Бросьте, – сказал Сварог. – Это вам, жамый, всякая чушь лезет в голову от безделья. Очень мне нужно чары на вас тратить… И потом, вам не кажется, что я отшиб бы вам всю память? А не только воспоминания о месте, где вы меня якобы видели?

– Пожалуй, – согласился Бангал, но тут же упрямо мотнул головой: – И все же я вас где-то видел. И должен помнить, где! Но – не помню…

Сварог, кажется, понимал, в чем тут дело…

Согласно строгим правилам судопроизводства оглашать приговор каторжанам перед отправкой обязан его милость королевский прокурор – в соответствующей случаю обстановке, в юстициарном зале. А там, естественно, находится его, Сварога или бюст, или портрет. Существует длиннейший перечень присутственных мест, где просто обязан находиться бюст или портрет здравствующего монарха, а кроме того, масса чиновного народа непременно проявит самодеятельность, выказывая таким образом вою преданность владыке. Соответствующие инстанции только-только начали нешуточные труды по бюстизации и портретизации, но кое-где мраморные и живописные изображения Сварога уже появились. Не зря Бангал просил задрать подбородок – на бюстах и на портретах любой король, согласно незыблемым канонам, изображается с горделиво воздетым подбородком и орлиным взором. Ну да, никаких сомнений, Бангал где-то видел бюст или портрет Сварога, выполненные, надо полагать, с большим сходством. И не может сейчас связать их с «горротским купцом» исключительно оттого, что любой на его месте будет искать разгадку где-то в другом направлении. Невозможно поверить, что король чуть ли не всего Харума вдруг обнаружился в грязном трюме вертухайского парусника, везущего на каторгу всякий сброд…

– Никак не могу вспомнить, – с нешуточной злостью на самого себя пожаловался Бангал. – А я ведь должен, у меня…

Краешек полога откинулся, показалась озабоченная физиономия убивца полицейских:

– Башкан, стеремнято! Тамо едн шлепак кутигасится у чуры! Сам зырни…

Бангал мгновенно поднялся на ноги, словно распрямилась стальная пружина.

– Что-то случилось? – насторожился Сварог.

– Давайте посмотрим, – нехорошо улыбаясь, сказал Бангал. – Друг мой верный только что сказал, если перевести на понятный вам язык, что какой-то обормот подозрительным образом трется у люка…

Они осторожно выглянули в щелочку. Возле квадрата солнечного света, падавшего на грязные доски через закрытый шипастой решеткой люк, и в самом деле «кутигасился» один из каторжан. Нервно расхаживал взад-вперед, исходя видимым на расстоянии нешуточным напряжением, стараясь делать вид, будто беспечно прогуливается, устав сидеть, ноги разминает, – но было в нем что-то такое трусливо-решительное, нехорошее…. Не выдержав, пару раз зыркнул вверх, тут же отвел глаза, беззаботность стала еще более нарочитой, походка – еще более нервной…

Было в нем что-то от марионетки в руках неумелого кукловода – только вот явственно веяло вполне человеческими колебаниями, страхом, неуверенностью…

– Не нравится он мне, – тихонько сказал Сварог.

– А уж мне-то! – фыркнул у него над ухом Бангал. – Как же, имели честь неоднократно наблюдать подобное при других обстоятельствах… Настоящая и неподдельная «пляска тихарика», верно тебе говорю: и жутко ему, и донести хочет непременно. То ли много ему наобещано, то ли, ты прав, не верит в успех предприятия… Ишь, как его корежит, сучару… Ну, понятно, вот-вот начнется кормежка, можно уцепиться за веревку и заорать, чтобы подняли, там, среди вахарей у люка, наверняка будет тот, кто его мазал…

– И что делать? – спросил Сварог.

– А что тут сделаешь? – спокойно пожал плечами Бангал. – Значит, судьба такая – начинать именно сейчас. Надо же когда-нибудь начинать… – его тон был будничным, почти равнодушным. – Выходит, пора… Жамый Шабар, я вас душевно прошу, зажигайте огонь, а уж костер вам поможет соорудить наш расторопный Цура, он на такие штуки горазд… Цура! Бадохай ламя, шиче-шиче! Шиче, блэ!

В закутке моментально началась деловая суета. Цура – тот самый, что имел за душой полицейских, – проворно принялся складывать в кучку пригоршни невесомых бумажек от распотрошенных сигарет. Второй вытащил из дальнего угла лежавшую на чьей-то рваной рубахе кучу черного табака – от тех же сигарет. Вышло так, что из всего, что Сварог умел творить, горючим материалом оказались лишь сигареты, вот и пришлось создать их целую кучу…

Еще двое сидели на корточках рядом, помогая при необходимости. Протянув палец с появившимся на нем язычком огня, Сварог осторожно поджег первую бумажку. Крохотное пламя перекинулось на сложенную Цурой кучку, и душегуб подбросил еще бумаги, горсть фильтров… Его корешок осторожно подсыпал табак, подкладывал лоскутья рубашки.

Пламя костерка уже доставало стоявшему во весь рост Сварогу до колен, дым понемногу заволакивал закуток, и они, сорвав полог, выскочили наружу, заорали во всю глотку:

– Пожар! Пожар! Горим, мать вашу! Пожа-а-а-ааар!!!

Остальные, непосвященные в стратегические замыслы, повели себя как и следовало ожидать: в ужасе шарахнулись всем скопом к противоположной стене. Пожар разгорался, в огонь летели новые лоскуты, бумага, табак, сигаретные фильтры, остро воняло горелой синтетикой, чуть приятнее пахло тлеющим табачком, дым уже валил, как из кухонной трубы перед большим праздником, тянулся в люк. Наверху наконец-то заметили нечто неладное, над головой послышался топот, раздались недоумевающие выкрики, и совсем близко залилась пронзительными тревожными трелями боцманская дудка.

Одним прыжком оказавшись в центре трюма, Бангал закричал:

– Слушай меня, тарабарские! Началось! Въехали, корявые? Бахан на кутан, дружочки, шахан на цуцан! Шомай, рванина, светит воля! Началось!

И почти сразу же десятка два голосов, надсаживаясь в яростной надежде и азарте, подхватили:

– Пожар! Пожар! Горим! Спасайте, мать вашу! Горим, вахари!

Наверху уже разворачивалась нешуточная суматоха, палуба над головой гудела от грохота шагов, но все это никак не походило на панику: судя по звукам, группы людей бежали в одном направлении, звучали громкие, яростные команды, что-то шумно волокли, что-то тяжелое и длинное, звенели, отталкиваясь, лезвия гуф, стучали приклады о палубу, дудка свистала, не переставая…

Сварог осклабился, представив, каково им сейчас – тем, наверху. Пожар на корабле – это очень страшно. Вокруг, конечно, целое море воды, в самом прямом, не в переносном смысле, но какой от нее толк? Это от горящего дома можно уйти подальше, а куда денешься с пылающего корабля? Разве что в шлюпки-скорлупки – а до ближайшей суши далековато. К тому же в трюме наверняка стоят бочки с порохом – кроме каторжников, корабль везет груз для Катайр Крофинда, все, что там не производят, а значит, и порох…

Шипастая решетка вдруг исчезла, поднятая и отброшенная дюжиной рук. В отверстие люка свесилась перекошенная усатая физиономия в живописном обрамлении мушкетонов. Поводя усами и вращая глазами, вахарь какое-то время смотрел вниз, но потом ему прямо в лицо ударил клуб густого дыма, после чего не осталось никаких сомнений относительно происходящего в трюме. Физиономия отпрянула, перхая и матерясь, исчезла из виду. Дула мушкетонов, правда, остались. Над самым люком кто-то громко отдавал приказы.

Вдруг что-то заскрежетало: это сверху косо опускалась самая настоящая лестница, широкая доска с приколоченными перекладинами и перилами, ее нижний конец глухо стукнул в пол, и тут же наверху рявкнули:

– Слушай меня, рванина! Всем моментально отойти к дальней стенке! Кому говорю! Кто замешкается, прибью!

И вслед за тем, буквально через пару секунд, бабахнул мушкетон. Целая россыпь картечи ударила в пол, взлетели щепки, кто-то дико заорал – должно быть, зацепило рикошетом. Толпа отхлынула к упомянутой стенке – трусы, как и следовало ожидать, быстрее всех, оказавшись теперь в задних рядах, а вот люди другого склада, Сварог в том числе, оказались впереди…

В клубах дыма вновь замаячила усатая физиономия и, рассмотрев обстановку, насколько удалось, пропала с глаз. Затопотали сбегавшие по лестнице стражники – ощетинясь гуфами и мушкетонами, они тут же с большой сноровкой рассыпались цепью, перегораживая трюм, оттесняя остриями толпу еще дальше. Их становилось все больше и больше, выстроились почти что локоть к локтю. По опустевшей лестнице проворно сбежал, придерживая широкий клинок на боку, некий чин – судя по золотым жгутам и нашивкам на серо-лиловом мундире тюремного ведомства, не простой вахарь, а лицо, облеченное некоторой властью. Бросился в тот угол, где горело и дымило, пытаясь рассмотреть источник нежданного возгорания, разгоняя дым шляпой…

Сварог понял, что пора действовать.

Он не смог бы описать обычными словами, что с ним произошло. Скорее всего, и не было таких слов. Просто – получилось. Он знал, что получилось, так как перешел в какое-то другое состояние.

Видел, как непроизвольно исказилось лицо стоявшего рядом Бангала – ну да, Сварог вмиг исчез, растворился в воздухе…

Высмотрев подходящую брешь – довольно широкое пространство меж двумя стражниками – Сварог бросился туда. Он все же задел локтем одного, тот дернулся, недоуменно выпучил глаза, но, скорее всего, решил, что ему показалось…

В три секунды Сварог взлетел по пустой лестнице наверх, словно ошалевшая кошка. Чуть не столкнулся лоб в лоб с несущимся к люку матросом – с полдюжины морячков тащили по палубе брезентовый шланг, который явно собирались подключить к водопроводному крану, – шарахнулся в сторону, прижался к мачте, зажмурясь, ожидая, когда глаза после чуть ли не недельного пребывания в полумраке привыкнут к яркому солнечному свету. Огляделся. Самая обычная палуба обычного корабля. Перед люком выстроились шеренгой не менее двадцати стражников, бдительно держа гуфы наперевес. Никто уже не суетился, все знали свой маневр. Второй начальничек, держа руку на эфесе, вытянул шею, стараясь рассмотреть хоть что-то в люке, откуда все еще валил дым. Матросы со шлангом исчезли в трюме. Остальные таращились сверху, со снастей.

И никто, разумеется, не видел прижавшегося к мачте человека в мятых, грязных штанах и пропотевшей рубашке. Все было в порядке, не стоило мешкать. Сварог направился прямиком к капитанскому мостику, куда вела вычурная лесенка.

– Ох ты, мать твою! – рявкнул кто-то сверху, перегнувшись через перила.

Сварог тоже его увидел, и все моментально пришло в норму – субъект в синем с серебром кафтане, чересчур богатом для простого рулевого, оказавшийся поначалу вне зоны действия заклинания, теперь тоже попал под неописуемый обычными словами, неощутимый магический удар. Как и остальные двое на мостике.

Бесшумно поднимаясь по лесенке – добротно сколочена, ни одна ступенька не скрипнула, – Сварог прекрасно слышал разговор на мостике:

– Что такое, капитан?

– Да показалось… – чуть сконфуженно ответил человек в синем кафтане. – Вроде бы по палубе, прямо к мостику, шел каторжник… Самый натуральный.

– Откуда ему взяться…

– Вот я и говорю: показалось…

– Конечно, это не мое дело, любезный капитан, но, по-моему, последнее полуведро рома было вчера абсолютно лишним.

– Скажете тоже – полуведро! Самое большее – четверть.

Сварог тем временем оказался уже на мостике. С одного взгляда оценил обстановку. Трое: капитан, рулевой у штурвала и еще один, судя по золотым причиндалам на тюремном мундире и занимаемому сейчас месту – главный вахарь. Та самая сволочь, что преспокойно прихватила для ровного счета совершенно посторонних людей, чтобы только не получить взбучку и не лишиться премиальных. Вот к нему у Сварога не было ни капли жалости…

У перил красуется виолон. Хотя корабль, судя по первым впечатлениям, безусловно, не военный, пусть даже располагает полудюжиной пушек. Капитан, должно быть, служил раньше на военном флоте, вот и выпендривается по старой памяти… Прямо посередине перил установлен пулемет – новехонький, на самодельном приспособлении из железных прутьев. Сварог невольно поморщился: пулеметы были жутким дефицитом, он распределял их по полкам поштучно, а тут, изволите видеть, вертухаи как-то раздобыли…

Тут же, в прибитых к перилам кожаных футлярах – не менее дюжины мушкетонов и многоствольных пистолетов. Все продумано, чтобы при необходимости обрушить ливень свинца на ведущий в трюм люк…

Капитан вдруг зашмыгал носом, подозрительно принюхиваясь. Сварог, стоявший от него буквально в паре шагов, моментально понял, что к чему. Его не видели, но должны были учуять: он неделю не мылся, не снимал башмаков, спал, не раздеваясь.

Он шагнул вперед, ребром ладони врезал капитану по голове над ухом, ногой сшиб главного вахаря, добавил с левой – и последним вырубил рулевого. Проворно перехватил толстые рукоятки штурвала, стараясь удерживать его в том же положении. Огляделся.

Никто не смотрел на капитанский мостик, никто не заметил, как троица полетела с ног. Все пялились на люк, откуда все еще валил дым и доносились неразборчивые команды. Судя по спокойствию людей на палубе, внутри борьба с огнем происходила без малейших инцидентов. Надо дать им немного времени, пусть потушат – легче будет Бангалу с ребятами…

Небо было безоблачным, море спокойным, корабль плыл себе в волнах на раздутых парусах при попутном, похоже, ветре. Океан вокруг казался таким безмятежным и прекрасным, что Сварог выругался сквозь зубы от такого несоответствия природы моменту.

И, решив, что время настало, крутанул штурвал вправо – примерно на четверть оборота, как учил его в трюме татуированный моряк, судя по некоторым наблюдениям, угодивший на каторгу за пиратство. Постарался быть как можно осторожнее, в его расчеты вовсе не входило опрокинуть корабль к чертовой матери…

Однако так едва не произошло. Казалось, невидимый великан со всего размаху залепил по борту громадным кулачищем. Корабль качнулся на волнах, накренился вправо под отчаянный скрип рангоута, так, что концы рей с правой стороны едва не черкнули по воде.

Чуточку испугавшийся Сварог торопливо вернул штурвал в прежнее положение. Увидел, как повисли на снастях матросы, удерживаясь только руками. Ничего, люди привычные, за борт не упадут… Схватил стоявший тут же микрофон, поднес его к губам и рявкнул что есть мочи:

– Паруса долой, мать вашу!

Кажется, по правилам отдавать эту команду следовало как-то иначе – но он еще в бытность свою на «Божьем любимчике» пару раз слышал, как капитан Зо командовал именно так, и ему подчинялись. Подчинились и здешние матросы, вряд ли разобрав, что искаженный жестяным раструбом голос принадлежит не законному капитану, а самозванцу. Засуетились, побежали по снастям, стали сворачивать паруса…

Те, внизу, у люка, как раз поднимались на ноги, еще не подозревая ничего плохого. Ну что же, оговоренный сигнал дан… Сварог, оскалясь, приник к пулемету и выпустил длинную очередь по стражникам у люка – слева направо, сметая их пулями, крепко вжимая в плечо приклад, расставив ноги, глухо рыча сквозь стиснутые зубы от разнообразия нахлынувших на него взаимоисключающих чувств. Эти люди, метавшиеся под пулями, падавшие, кричавшие, замиравшие неподвижно, были ни в чем не виноваты. Наоборот, они представляли здесь закон и порядок – его собственный закон и порядок, они честно служили королевству и Сварогу Первому, охраняя тех, кто безусловно заслуживал того, чтобы провести на хлопковой каторге не десять лет, а всю оставшуюся жизнь…

И вот теперь именно он, король, расстреливал их в упор – потому что нельзя было иначе. Так уж вышло. Так обернулось. Так уж карта легла. «Пенсии семьям, – пронеслись у него в голове покаянные, совершенно ненужные сейчас мысли. – Хорошие пенсии семьям всех до единого, кроме главного, который во всем и виноват. Льготы по налогам, сыновей в полковые школы на казенный кошт, дочерей… да мать твою, нашел время нюни распускать!»

Чувствуя, как что-то обрывается в душе, он стрелял и стрелял – и снял палец со спускового крючка, когда наверх с диким ревом и воем, потрясая гуфами и широкими тесаками, выплеснулась толпа оборванцев. Они орали так, что сердце заходилось в смертной тоске, они поставили все на карту – либо освободиться, либо подохнуть! – и именно среди них, так уж получилось, сейчас было место короля Сварога, ревнителя правосудия, загнавшего их сюда своим собственным указом…

Внизу началась схватка – ожесточенная настолько, что и слов подходящих не подберешь. С обеих сторон знали, что выхода у них нет – победа или смерть, и никак иначе…

Оглянувшись и оглушив ударом ноги заворочавшегося было главного вахаря, Сварог выдернул у него из ножен абордажную саблю – хорошо наточенную, сверкавшую, содержавшуюся в идеальном порядке. Чуть изогнутую, с широкой елманью, занимавшей почти треть клинка.

Сбежал по ступенькам и ринулся в бой, без единой мысли, озабоченный только тем, чтобы каждый удар был смертоносным.