Глава 2
10 августа, 11:30, лесная дорога.
“Уазик” наконец завелся.
Вершинин вылез из кабины, захлопнул капот и старательно вытер руки тряпкой.
Очередная проблема с зажиганием была успешно решена, но отняла у старшины почти два часа. А он и без того не поехал в “Бригантину” напрямую, попытавшись сделать круг лесными дорогами и срочно отправить обратно в лагеря всех встреченных игроков в “Зарницу”.
Как и многие другие благие намерения, привело это к результатам противоположным – зажигание накрылось. В итоге сидевший без телефонной связи Боровский, начальник “Бригантины”, так и остался не предупрежденным.
“Зарница” же, по всему судя, шла полным ходом: копаясь в двигателе, участковый несколько раз слышал в отдалении “Ура-а!” и изображающие автоматную очередь “тра-та-та-та” в исполнении звонких мальчишечьих голосов.
Бросать машину и отправляться сквозь заросли на поиски юных вояк Вершинин не стал. Лишь сам себе пообещал обеспечить Горловому, не внявшему предупреждению, крупные неприятности.
(Тут он оказался не прав. Начальник лагеря послал в лес Дениса Цветкова и еще двоих человек с приказанием прекратить игру. Другое дело, что найти многих рассеявшихся по лесу игроков сразу не удалось. А крупные неприятности назревали у Горлового и без участия старшины.)
Вершинин опустил закатанные рукава форменной рубашки, со вздохом натянул китель, совершенно нелогично обругал синоптиков, опять не обещавших на грядущую неделю ни дождя, ни мало-мальского падения температуры. Жару старшина переносил плохо…
Он с трудом застегивал ремень с кобурой (черт! опять не проколол лишних дырочек…) , когда рядом, за поворотом дороги, послышались два голоса. Один что-то доказывал, истерично и малоцензурно; другой, более низкий, возражал коротко и уверенно.
Мать твою! Никак вышли прямо на меня, подумал Вершинин. Доездился по лесу… если они, то должно быть четверо… и четыре ствола, между прочим.
Вершинин скользнул в кусты, отделявшие его от обладателей голосов. Грузное тело двигалось легко, даже изящно – ни хруста, ни шороха. Хорошо смазанный затвор табельного “Макарова” передернулся почти бесшумно, досылая в ствол патрон.
Спорившие не шли, они стояли на дороге, на поросшем серым лесным мхом промежутке между двумя песчаными колеями. Оба с оружием, в непонятной униформе – не военной и не милицейской.
Вершинин взял на прицел ближнего. Одновременно торопливо повел взглядом вправо-влево: где еще двое? На видимом участке дороги никого не было.
Старшина снова уперся взглядом поверх ствола в темное пятно пота на спине противника. Тот как раз повернулся в его сторону, и…
И, вполголоса выругавшись, Вершинин поставил на предохранитель и опустил в кобуру пистолет.
Ну и цирк, подумал он, надо же такому примерещиться. Не узнал орлят Горлового… Вот вышел бы фокус, если б я кого-нибудь из них… ведь видел, что автомат у него неправильный какой-то, игрушечный…
Закинутый за спину “калашников” второго парня, на игрушку похожий мало, Вершинин не разглядел.
10 августа, 11:30, ДОЛ “Варяг”.
Рыжий боец дрался до последнего.
Он не мог издать ни звука, не мог двигаться – шаги кота после беспощадного удара Горлового оказались последними. Но изуродованное тело не желало сдаваться и умирать, сражаясь со смертью с той обреченной яростью, которая когда-то заставляла здоровенных псов убегать, поджав хвосты.
Кот прожил весь вечер и всю бесконечно-долгую ночь. Когда первые лучи восходящего солнца осветили отсыревшую, слипшуюся от росы рыжую шерсть, – по ней пробежала легкая дрожь. Чубайс был еще жив.
Когда наконец раздались знакомые шаги, он их не слышал, почувствовал только, как твердые, заскорузлые ладони бережно подняли его и осторожно перевернули. Кот последним усилием открыл глаза, глянул в синее небо, показавшееся отчего-то в этот миг красным, – и умер.
Помертвевшего лица Степаныча он уже не увидел.
…Звуки раздавались непривычные и странные, как собственный голос, впервые услышанный в магнитофонной записи; они царапали гортань и цеплялись за зубы:
– С-с-съэк-к-к-оном-м-м-м-мить… р-р-р-решил-л-л-ла… на в-в-в-вет-т-т-терин-н-наре, су-ука… – Последнее слово Степаныч произнес нараспев и почти не заикаясь.
Он поднялся с колен, на которых простоял сам не помнил сколько времени, осторожно поместил податливо-мягкое тело Чубайса за пазуху – голова безвольно свесилась наружу; неторопливо прошел за угол подсобки, высматривая в куче валявшегося там железного хлама подходящую трубу – сковырнуть замок.
10 августа, 11:30, штаб “Варяга”.
Дронт неожиданно для себя вынырнул из красного кошмара. Мир вокруг вновь обрел нормальные цвета. Впрочем, совсем краснота не ушла, красного вокруг хватало…
Далеко отставив руку со стиснутой в ней ножовкой, Дронт, медленно пятясь, отступал от операционного стола. С пилы – и с руки тоже – густо капало красным. Его спина уперлась в натянутый под углом брезент, но он продолжил движение, все сильнее сгибаясь и наклоняя голову…
Через час люди в камуфляже найдут его, лежащего в позе эмбриона в углу палатки, обхватившего руками голову и негромко, но непрерывно поскуливающего…
10 августа, 11:30, лесная дорога.
С Михой происходило нечто странное.
Давно смирившись с тем, что главный в их маленькой компании, бесспорно, Дронт, Миха никогда не пытался претендовать на большее, чем роль его верного напарника и оруженосца.
Но Дронт неожиданно вышел из игры (перегрелся на солнце, он просто перегрелся на солнце и у него пошла носом кровь, – успокаивал Миха сам себя), а Слон не предъявлял ни малейших претензий на лидерство. И Миха совершенно неожиданно для себя оказался в роли центрового, поскольку Укропа никто всерьез никогда не принимал.
Люди по-разному реагируют на подобные ситуации. Некоторые теряются, смущаются и допускают ошибки – глупые и непростительные ошибки, которых никогда не сделали бы на своем месте.
У других за спиной словно вырастают крылья, все проблемы кажутся легко решаемыми и цели быстро достижимыми – и иногда, действительно, всё им удается, к немалому удивлению окружающих. Чаще же они с треском падают, ломая шею себе и тем, кто имел неосторожность с ними связаться. Со стороны, впрочем, второй вариант гораздо зрелищнее…
…Миху распирали сила и уверенность, взявшиеся неизвестно откуда. Решение направиться в “Бригантину”, высказанное спонтанно и необдуманно, стало казаться единственно правильным.
Миха не забыл, как стоял на коленях, стиснутый десятком рук, перед гадливо улыбающимся Налимом – но из этого воспоминания ушло чувство униженности и страха, остались только ненависть и уверенность, что теперь-то он сумеет отомстить. Теперь уже эта сука будет стоять перед ним на коленях, давясь кровавыми соплями, а он… Миха еще точно не знал, что именно сделает он, но мало гаденышу и его корешам не покажется. И никто, никакой поганый жирный мент, его не остановит…
Отчасти эту уверенность питал взятый у машины пистолет, надежно и удобно заткнутый за ремень, — Миха часто касался пальцами нагревшейся рубчатой рукояти, прикидывая, как в случае чего выдернет одним ковбойским жестом.
Но не оружие, совсем не оно, стало талисманом, наполнявшим Миху силой. Он сейчас не побоялся бы с голыми руками выйти на толпу бриганов. Не как в памятной драке у дискотеки, когда деваться было некуда, – но напасть самому. И победить.
Миха знал, что победит непременно. Он не сомневался, что попадись им невесть каким чудом оказавшаяся в лесу куча кирпичей – и он не хуже любого супермена легко разрубит ребром ладони добрый десяток, не почувствовав боли. Так же легко будут ломаться под его руками кости врагов, не крепче же они кирпичей, в самом деле…
И все-таки это ощущение кипящей и фонтанирующей силы происходило извне, было заемным и чуждым. Личность прежнего Михи, не имевшая представления, что это значит: идти убивать кого-то – вдруг взбунтовалась, даже не на подсознательном уровне, а чисто на физиологическом – кишечник неожиданно скрутили жесточайшие спазмы…
…Агенты ФБР, МИ-6 и нашей национальной безопасности недаром предпочитают носить свои кольты и браунинги в подплечных кобурах. По крайней мере в кино, в реальной жизни Миха с бойцами невидимого фронта не встречался.
Попробуйте-ка справить большую нужду в болотистом лесу, когда пистолет болтается в поясной кобуре или подсунут под ремень. В первом случае перегруженные железом штаны чересчур свисают, причем вовсе не туда, куда надо, рискуя попасть в зону обстрела другого оружия. Во втором приходится сидеть, как сейчас присел Миха, с пистолетом в вытянутой руке, рискуя при этом сделать от натуги выстрел в неизвестном направлении и быть опрокинутым отдачей в кучу собственного дерьма.
(Впрочем, есть подозрение, что киноагенты спецслужб – существа высшего порядка и всю потребляемую провизию суперменский организм без малейшего остатка преобразует в классовую ненависть к врагам прогресса, демократии и общечеловеческих ценностей.)
Процесс у Михи оказался затяжным, хотя и бурным. Слон, брезгливо сморщив нос, медленно пошел к видневшейся в двух десятках метров впереди лесной дороге. Укроп тащился за ним и что-то привычно ныл – Слон его столь же привычно не слушал.
На дороге, где они стояли, поджидая Миху, нытье Укропа перешло в новую фазу. Он истерично доказывал необходимость немедленно отправиться обратно в лагерь, утопив оружие в первом попавшемся на пути болотце и открещиваться от всего, что произошло с ними после похода за знаменем.
– Заткнись! – коротко прервал его Слон и сдернул с плеча автомат. В кустах слева ему послышались подозрительные звуки.
Милицейский “уазик”, как выяснилось, стоял рядом, скрытый поворотом. И выскочил из-за него неожиданно – услышав звук двигателя, приятели не успели среагировать и спрятаться в лесу. Слон только-только собрался швырнуть автомат в кусты, а из машины уже ловко выскочил тот самый толстый мент, который позорно завершил два дня назад их поход в “Бригантину”.
– Быстро в лагерь! Немедленно! – выпалил мент без предисловий. – И всех, кого из ваших встретите – тоже в лагерь! Там, дальше – операция, ловят…
Вершинин неожиданно осекся.
Инерция человеческой психики сыграла с ним дурную шутку. Старшина, разглядев из кустов пластмассовый муляж автомата Укропа, опознал игроков в “Зарницу”. И успокоился. Чуть позже, оказавшись перед ними, участковый прекрасно видел боевой автомат Слона – но все равно воспринимал его как сделанный из черной и светло-коричневой пластмассы макет…
Лишь спустя какое-то время он наконец осознал, что он видит: направленный прямо в живот Вершинина боевой ствол и палец, лежащий на спусковом крючке.
Автомат выглядел почти музейным раритетом – заслуженный ветеран АК-47, прадедушка славного калашниковского семейства; таких теперь не найдешь днем с огнем ни в войсках, ни в органах, разве что в военизированной охране каких дальних объектов…
Проще всего было посчитать, что это учебное пособие, с просверленным стволом и спиленным бойком, каким-то образом попавшее на “Зарницу”…
Но Вершинин прекрасно знал, что подобные игрушки изъяли из школ и ПТУ давно, больше десяти лет назад, когда начинались заварушки в южных республиках. Стволов боевикам в те времена не хватало, до складов уходящей армии они еще не добрались и учебное оружие стали в массовом порядке воровать и восстанавливать в боевое. Вершинин сам в то время ездил по сельским школам и свозил в военкомат изъятые наглядные пособия…
Может, из какого военного училища? – подумал старшина, – не так далеко база нахимовцев… Мысль спокойствия не принесла. Вершинин привык следовать в жизни простому правилу, сохранившему немало человеческих жизней: считать любое направленное на тебя оружие боевым и заряженным.
– Ты знаешь, сынок, что у тебя в руках? – заговорил Вершинин медленно и проникновенно, пытаясь разглядеть положение предохранителя. – У тебя в руках очень тяжелая вещь – пять лет на зоне для малолеток, а это гнусное место, гораздо хуже взрослой колонии, можешь поверить… Ты отдай его мне, пожалуй…
И старшина (пот катился с него ручьями) протянул руку – медленно, чтобы не спровоцировать струю свинца резким движением.
Слон стоял неподвижно и молча, расставив ноги и не нарушая прямую линию между стволом и животом участкового. Застывшее лицо ничего не выражало, но скрывало быструю работу мысли.
Слон любил оружие, разбирался в оружии и много знал о нем; среди прочих приобретенных им книг на эту тему оказалась и красная брошюрка “Закона об оружии”, внимательно проштудированная. Слон считал, что мент элементарно блефует со своими сроками и зонами – несовершеннолетнему и не привлекавшемуся никак не светит больше двух лет условно за прогулки с “калашниковым”; а учитывая обстоятельства его сегодняшнего приобретения – не грозит вообще ничего.
Другое дело, что напрочь срывалась возможность продолжить разговор с бриганами в самых благоприятных для себя условиях… А мента в этой непонятной катавасии спишут на кого угодно…
Вершинин подумал, что парень совсем оцепенел от страха – а Слон стоял с автоматом в руках и спокойно решал: жить или нет Вершинину; но у него крепла мысль, что сегодняшний визит в “Бригантину” стоит отложить…
Про четвертого актера этой пьесы, скрывавшегося за кулисами, участковый не знал, а Слон забыл.
Миха, придерживая одной рукой спадающие штаны, наводил пистолет на Вершинина. Он мгновенно узнал жирного мента, так унизившего их с Дронтом – и вот проклятый гад опять вылез на его пути, и Укроп со Слоном стоят перед ним навытяжку, как нашкодившие щенки, сейчас они укажут на скрывающие Миху кусты – и все кончится, и гаденыш-Налим будет снова и снова с радостным гоготом рассказывать в “Бригантине”, как он лихо поссал в лицо бздиловатым варягам…
Ненависть застилала глаза, а нервные спазмы, похоже, переместились из кишечника в сжимающие оружие пальцы – пистолет прыгал в руке, прицельная линия скакала, зацепляя каждого из стоявших плотной группой на дороге. Миха уже ни о чем не думал. У него осталась одна мысль, даже не мысль, а образ: толстая струя мочи, бьющая в лицо…
Миха нажал на спуск.
В отличие от Слона, в оружии он не разбирался абсолютно – смутно слышал краем уха, что перед выстрелом надо снимать с предохранителя, досылать патрон, взводить курок – но все эти премудрости вылетели из головы, и, как следствие, весь ход дальнейших событий мог бы стать иным…
Но пистолет попал в руки Михи полностью готовым к стрельбе (половину утра, не зная того, он таскал оружие за поясом, рискуя отстрелить себе мужские причиндалы случайным выстрелом).
“Макаров” рявкнул, рванувшись из пальцев и оглушив Миху – кольты киношных героев стреляли как-то благозвучнее. Он с сомнением глянул на пистолет, почти уверенный, что тот взорвался в руке, и лишь потом перевел взгляд на дорогу. На дороге остались стоять только двое.
Миха имел равную вероятность подстрелить как участкового, так и своих компаньонов. Впрочем, гораздо больше были шансы послать пулю за молоком.
Но случаются у “чайников” баснословно удачные выстрелы. Например, когда впервые охотящийся новичок, к изумлению товарищей, валит первой же пулей кабана на запредельном расстоянии – а потом долго не может и вблизи попасть ни во что движущееся…
Девятимиллиметровая пуля, по сути шальная, угодила Вершинину в левую сторону груди, превратив сердце в мешанину из обломков ребер и рваных ошметков мышц. Умер он раньше, чем упал на дорогу.
А Миха не почувствовал ничего, кроме ликования – как оно всё, оказывается, легко и просто. Нажал на спуск – и плохой парень лежит.
Ничуть не сложнее, чем в компьютерной “стрелялке”…
