Глава 6. Аватара по мою душу
– Так-так… Хорошо.
Народу в лазарете оказалось неожиданно много: Алексей Львович, медсестра, ещё какие-то незнакомые врачи.
– Что вы себе позволяете? – набросился на Визионера Алексей Львович. – Я же русским языком сказал: полчаса, не больше!
Генерал с комическим ужасом развёл руками:
– Виноват, господин доктор. Исправлюсь. Но… разрешите ещё минут десять. Это важно.
– Вы с ума сошли! Состояние пациента… Да вы преступник!
– Надо, Алексей Львович, – веско произнёс экзоразведчик. – Интересы Первого Неба требуют.
Врач увял. На лице его появилось обиженное детское выражение. Собрав подчинённых, он величественно удалился. Словно Белэйн в окружении гвардейцев, подумалось мне. Уже в дверях он обернулся и умоляющим тоном произнёс:
– Ради бога, ваше превосходительство! Я одного прошу: пожалейте парня.
– Обещаю, – сухо ответил Визионер. – С ним всё будет хорошо.
Когда врачи ушли, он развёл руками:
– Андрей, сам видишь. Ты удивляешь меня всё больше и больше. Как ты себя чувствуешь?
– Нор-мально… – с трудом выдавил я. Прислушался к себе: да нет же. Я действительно хорошо себя чувствую.
– Кто-то поставил ментальный блок и запер твои воспоминания. Кто-то из тех, кого ты встретил в Лоноте.
– Итер? – вырвалось у меня.
Визионер покачал головой:
– Сомневаюсь. Скорее, Анфортас или рунархи. Ты говорил о них, пока я выводил тебя из сумерек.
– Но я не общался с рунархами! – запротестовал я. – Я отлично помню, как Итер, умирая, проклял меня.
– Да, да. Именно это и навело меня на мысль, что воспоминания фальсифицированы. Два слоя защиты, дружок: один вынуждает забыть о важных событиях, второй включается, когда взломан первый. Его предназначение – запутать следы. Поверхностный блок я снял, а глубже… увы! Ладно. Сейчас ты расскажешь всё, что помнишь. И не напрягайся. Если почувствуешь себя плохо, говори. Сразу прекратим это.
Я вновь принялся рассказывать о бестиарии. Повествование звучало сухо и правильно, как если бы вместо меня говорил кто-то другой. С каждым словом я видел картинку происходящего всё ярче и чётче.
Скрипит, покачиваясь, отпертая дверца клетки. Сухой и тёплый запах змеиных чешуек бьёт в ноздри, мешаясь с вонью машинного масла. Лицо Итера – маска в потёках киновари. Грубые стежки чёрной ниткой на алом камзоле. Ноющая боль в руке.
И ликующий вопль мантикоры. Мартовская песнь, гимн победителя.
Когда я рассказал о привычке мантикоры прятать жало под крыло, Визионер обрадовался.
– Да, да, именно так, – забормотал он, глядя в пустоту. – Деактивация инверсора… Дальше, – потребовал он.
Я рассказал о Граале, затем вспомнил разговор рунархов под дверью. Перешёл к мантикоре.
– Ты его Симбой прозвал? Ах да, припоминаю… – Рыбаков говорил отрывисто, глухо. Не обращая на меня внимания, он вызвал голографический терминал, потом, спохватившись, развоплотил его.
– Императорский дворец? – прокричал он в пустоту. – Адмирала флота Пелеаса. Да! Доложите, что Рыбаков! – Раскрасневшийся, взволнованный, он напоминал управленца из анекдота, который в эфиросфере с плохой связью проговаривает мыслесообщения вслух. – Да, чёрт возьми!! хоть из бассейна!.. хоть от бабы!.. Я учить вас буду?.. Скажите, что протей отыскался. Так и передайте, он должен знать.
Лицо его обессмыслилось, а губы продолжали шевелиться, проговаривая неслышимые фразы. С удивлением я понял, что Сергей Дарович и в самом деле общается с неведомым собеседником голосом. Вот глупость! Имплантат улавливает мельчайшие движения гортани и языка, возникающие, когда человек «продумывает» фразу. По-настоящему «слышать» слова ему совершенно не нужно.
– Я связался с Землёй, – объяснил Визионер, вытирая пот со лба. – Через несколько часов на станцию прибудет аватара вице-адмирала императорского космофлота. – Видя моё недоумение, он усмехнулся: – Тебя удивляет, что я бормочу? Когда волнуюсь, всегда так. Я человек деликатный, а на этих сволочей в приёмной надо орать. Да так, чтобы у них имплантаты дребезжали. В общем, отдыхай. Поправляйся. И помни: к появлению адмирала ты должен быть как огурчик.
Затем, словно бы вспомнив что-то, он добавил:
– А экзамен ты сдал. Лабораторный анализ показывает, что у тебя есть задатки. После обучения ты станешь срединником. Срединником на девять.
На девять? Да таких не бывает!
– Удивительно, как ты выжил. Во время медосмотра врачи проводили тесты… Обычные тесты, ничего особенного. Если бы всё шло по плану, ты бы ничего не почувствовал. Но тебе дали взрослую дозу препарата, понимаешь? К счастью, ты жив. Мало того: попал в Лонот и совершил то, что не под силу нашим лучшим специалистам.
Он достал из кармана носовой платок и вытер лоб. Я перевёл дух.
– А скажите, – спросил я, запинаясь. – Анфортас вылечится?
– Вряд ли. Он ранен уже больше двух тысячелетий. С этим ни ты, ни я ничего не сможем поделать. Если верить средневековым легендам, Анфортас ждёт, что кто-то задаст ему вопрос.
– Какой вопрос?
– Кому служит Грааль.
– А ответ?
– Никто не знает. Наши посланники пока что не добирались до замка Короля-Рыбака. Ты первый.
– А рунархи? Они ведь попали в замок.
– Над рунархами Король-Рыбак не властен. Они не соревнуются, не сожалеют о прошлом. Не воюют. Их учёные далеко опережают наших в исследовании мифизического плана. Честно скажу: я встревожен. Рунархи – наши друзья. Мы торгуем, обмениваемся технологиями, ведём разведку космоса. А теперь выясняется, что им что-то нужно в нашем Лоноте.
– Они хотят на нас напасть?
Визионер поморщился:
– Вряд ли. Но быть настороже необходимо. В общем, Андрей, – он протянул мне ладонь, – поправляйся. Доктор говорит, что окончательно ты в себя придёшь через два дня. Потом штатные процедуры, и – готовься к отправке на Землю. Желаю удачи!
– А-а… – начал я, но генерал остановил меня жестом:
– Всё. Хватит. Скоро пребудет Пелеас. Постарайся выспаться к его прибытию.
* * *
В ожидании адмирала флота на станции поднялась суета. Служаки носились, высунув языки: мыли коридоры шампунем, меняли голопанели в каютах (патриотичные земные берёзки вместо разнузданного хентая), красили робообслугу серебристой краской.
Визит адмирала – дело серьёзное. А визит адмиральской аватары – это вообще тихий ужас. Аватара невещественна. Она может запросто отправиться в реакторный отсек и проверить комплектность костюмов радиационной защиты. Или устроить ревизию гальюнов. Хуже начальника, который проходит сквозь стены и не боится грязи и радиации, и вообразить-то ничего нельзя. Особенно в захолустном гарнизоне, где безалаберность в порядке вещей. Визионера встречали гораздо спокойнее. Генерал от экзоразведки мало интересовался боеготовностью станции. Ему нужны были люди Каза.
Само появление аватары я пропустил. Жалко, конечно. Зато я выспался и хорошо отдохнул.
Разбудил меня Николай Джонович. В парадном мундире он выглядел забавно. Его простецкая физиономия совершенно не вязалась с мишурой аксельбантов и эполетов. Капитан сконфуженно развёл руками: этикет, ничего не попишешь.
А потом он отыгрался. Когда Николай выдал мне мою парадную форму, я чуть не взвыл. Это оказался тот самый комбинезон. Белый. Девчачий. Парадная форма курсантов Каза. Бедные курсанты… С какой ненавистью я принялся защёлкивать замки! На плече вспыхнули идиотские скрещенные молнии. Живот украсился голограммой с гербом Каза. Судя по тому, как осветилась комната, на спине творилось и вовсе нечто несусветное.
– Не обращай внимания, – посоветовал Николай. – На Втором Небе всегда так: чем дальше от метрополии, тем больше хочется выделиться. На Леодегрансе, например, космодесантники до сих пор носят световые мечи.
Идиоты! Световой меч современную броню не прорубает! Я окончательно смирился с дурацким комбинезоном. Ну что делать, если на моей планете больше нечем гордиться?.. Как-то так вышло, что я начал воспринимать Каз отдельно от себя. Меня ждал центр подготовки экзоразведчиков – Ордусь или Камелот. А может, даже и Земля. Каз же оставался Казом – полунищим мирком Второго Неба, ничем не примечательным.
Капитан придирчиво осмотрел мой костюм:
– Хорошо. Глаз радует. Курсанты обычно своевольничают и ломают вот эту пластину, – он показал. – Иллюминация гаснет, вид неуставной… Наказывают за это, не скрою. Но всё равно на каждом смотре человек десять бунтарей находится. Пойдём.
Мы двинулись по коридору. Николай Джонович шёл впереди, я за ним. Ломают? Будьте спокойны! И я сломаю. Пока я воевал с проклятой пластиной, он давал последние наставления:
– Не стекленей. На вопросы отвечай чётко, с достоинством, без заиканий. Сам вперёд не лезь: при дворе обстановка сложная. Рыбаков и Пелеас друг друга не любят; сдуру ляпнешь не то, считай, врага нажил. Понимаешь, что говорю?.. Ничего, справишься. Парень умный.
Пластина наконец хрустнула. Дурацкая ёлочная иллюминация погасла, и капитан, не оборачиваясь, объявил:
– Неделя карцера. Напомнишь потом, после аудиенции. Если я, конечно, ещё буду твоим наставником.
Возле кают-компании Николай замер с сосредоточенным видом. Судя по тому, как шевелились его губы, он связывался с начальством через имплантат. Мембрана раскрылась, и мы вошли.
– Курсант Перевал по вашему приказанию прибыл, – чётко отрапортовал я.
Адмирал поднялся из кресла мне навстречу.
– Курсант Перевал? – сухо переспросил он. – Приветствую.
Толстый, обрюзгший – даже рядом с Визионером он смотрелся глубоким стариком. На лице застыла недовольная гримаса. Бровь пересекал застарелый шрам. Мне Пелеас показался похожим на старого боевого шарпея.
Вдруг лицо его осветилось озорной улыбкой.
– А что, господин капитан, курсанты Каза того?.. По-прежнему верны традициям? – Он ткнул пальцем в погасший герб. – Надеюсь, он будет должным образом наказан?
– Так точно, ваше высокопревосходительство, – отрапортовал Николай Джонович.
– Молодцом, молодцом… Господин капитан, я хотел бы переговорить с вами ближе к вечеру. В неофициальной, так сказать, обстановке.
Намёк был очевиден. Тем не менее капитан уйти не торопился. Визионер едва заметно кивнул. Николай Джонович вытянулся в струнку:
– Разрешите идти, ваше превосходительство?
– Разрешаю.
Капитан развернулся на каблуках и вышел чуть ли не строевым шагом. Я понял этот спектакль так: капитан экзоразведки не подчиняется адмиралу флота. От этих игрищ становилось тускло на душе. К тому же меня зачем-то хотели выдать за курсанта военного училища.
– Курсант Перевал, расскажите, что вы видели в подземельях короля Белэйна, – официальным тоном приказал Сергей Дарович.
Я начал рассказывать. Справился я неплохо. Если в начале рассказа адмирал поглядывал на меня с усмешкой, то к концу его ирония улетучилась.
– Великолепно, курсант Перевал. Поздравляю.
Я хотел рассказать о замке Грааля, но Визионер остановил меня:
– Довольно, Андрей. Итак, ваше слово, Пелеас?
Адмирал поёрзал в кресле:
– Скажите, Рыбаков… только честно. Почему вы обратились ко мне? Ведь экзоразведка подчиняется напрямую императору. Только не говорите, что хотели разделить лавры. Не поверю.
– Видите ли, господин адмирал, – мягко ответил Визионер, – было бы глупо и неправильно считать вас идиотом. Что произошло с протеем, император представляет лишь в общих чертах. Он уверен, что протей болен. Что это диверсия лионесцев. Если я предложу иную версию, а она не подтвердится… Вы ведь можете сделать так, чтобы она не подтвердилась, правда?
– Иными словами, – скривил губы Пелеас, – вы хотите сказать, что я способен на испытаниях подменить больного протея здоровым и убить вашего срединника.
Визионер развёл руками:
– Посмотрим правде в глаза: различить неприрученных протеев невозможно. Корабли-протеи морфа «мантикора» для пилотирования не предназначены – это автономные террор-машины. Они созданы для того, чтобы разрушать и убивать. Не будем говорить о злом умысле. Достаточно случайности. Кто-то из ваших подчинённых ошибётся, и на полигон привезут другую мантикору. Андрей попытается вступить с ней в контакт, и дело закончится кровью. Это слишком неравноценный размен. Андрей – потенциально лучший срединник Империи. Пользуясь шахматными аналогиями, его можно назвать слоном. Менять слона на пешку, то есть инженера обслуги кораблей-протеев, – глупо.
Аватара мигнула: видимо, засбоила эфиросеть. Я стоял ни жив ни мёртв. Собеседники рассуждали о моей жизни так, словно меня рядом не было.
– Сергей Дарович, вы слышали легенду о царе Соломоне? – устало спросил Пелеас. – Женщины искали праведного суда. Их было две, а ребёнок – один, и каждая объявляла себя его матерью. Соломон рассудил просто. Он приказал разрубить мальчишку пополам. Не стану скрывать: я поступлю так, как вы только что сказали. И вы знаете почему.
Они смотрели друг на друга, не мигая. Я был уверен, что проиграет Визионер: аватара способна играть в гляделки, пока не иссякнет энергия. Плохо же я знал Визионера.
– У этой легенды есть продолжение, – сказал он. – Одна из матерей отказалась от ребёнка, чтобы спасти ему жизнь. Она-то и была настоящей. Вас когда-то звали Корабелом, господин адмирал, или я ошибаюсь?
Адмирал смутился и отвел взгляд. Визионер продолжал:
– Корабли-протеи – это ваша жизнь, Пелеас. Вы их открыли. Они проложили вам дорогу ко двору. Человека вы предать можете, но протея – нет. Прошу вас, позвольте нам спасти мантикору! Мы ведь можем заключить соглашение, которое окажется выгодным для нас обоих.
– Какое же?
– Помните приказ от стандарт-февраля этого года? Император распорядился передать в распоряжение экзоразведки протея клана «единорог». Приказ до сих пор не выполнен. Вы оттягиваете его исполнение с упорством, достойным лучшего применения. Я предлагаю сделку. Отдайте экзоразведчикам больную мантикору, а я улажу этот вопрос с императором. Соглашайтесь, Корабел! Зверь страдает, и для флота он бесполезен.
Адмирал беззвучно побарабанил пальцами по столу. Синхронизация образа сбоила, и пальцы проваливались сквозь поверхность.
– Мантикора больна, – проговорил он задумчиво. – Лежит без движения, на раздражители не реагирует. Проваливает все тесты… – Он посмотрел на собеседника: – А если я скажу, что протей выздоровел? Что вчера наступил кризис?
На лице Визионера не дрогнул ни единый мускул.
– Это правда?
– Да.
– Вы сами понимаете, с чем это связано. Сознания протеев обитают в Лоноте в виде мифических тварей. Вы сами разработали механизм перевода чудовищ с мифизического плана в нашу реальность. Наш курсант освободил мантикору из клетки. Естественно, протей ожил. Но это ничего не значит: одна ловушка сменилась другой. Дело в том, – он выдержал паузу, – что Андрей дал мантикоре имя. Андрей, расскажи, пожалуйста, что случилось дальше.
