Глава 4. Эта жизнь
Первые несколько часов после наркоза – это всегда страшно. Говорят, что у нас на Казе медицина отсталая. На богатых планетах операции делают под гипноконтролем: это когда потом ни голова не болит, ни тошноты нет. Не знаю. Так тяжело просыпаться мне ещё не приходилось. Даже когда мне мениск чинили – после хоккея на скалах.
Свет в палате горел едва-едва, но всё равно глаза слезились. Над ухом жизнерадостно пиликал эскулап. Меня тошнило; тело казалось раздутым, словно баллон аэростата. Страшно хотелось пить.
Моё пробуждение сразу же заметили. Появилась пожилая медсестра, отключила дурацкую пиликалку и обтёрла мне лоб холодным мокрым полотенцем. Здорово! И пальцы у неё – тёплые, ласковые, как у мамы. От их прикосновения даже боль поубавилась.
– Ожил, путешественник? – добродушно осведомилась она. И добавила: – Лежи, лежи, подниматься тебе никак нельзя. Говорить – тоже. Сейчас тебя доктор посмотрит. Потом придёт его превосходительство, тогда всё и расскажешь.
Я успокоился. Может, и не провалил я экзамен? Иначе стал бы Визионер со мною разговаривать. Передал бы через какого-нибудь лейтенантика – мол, так и так, ты нам не подходишь. Счастливо оставаться.
Но всё равно тревожно… А вдруг у них так положено? И о провале должен сообщать сам генерал? А потом Каз, интернат… Даже если меня не отправят в Лачуги – как я буду жить, зная, что ничего путного из меня не вышло?
Появился доктор. Доктор хороший дядька, только задумчивый. Он попросил называть его Алексеем Львовичем, а потом стал задавать вопросы. В основном спрашивал, как я себя чувствую. Посадил на меня жука-анализатора, а сам принялся что-то быстро-быстро набирать на листе пластика.
– Алексей Львович, – спросил я, чувствуя себя совершенно по-дурацки. – А что со мной было-то? Как я сюда попал?
– Ничего особенного, – ответил врач, не отрываясь от листков. – Спонтанный мифизический переход. Похоже, у тебя аллергия на менторекс. Ты больше суток без сознания провалялся, а всё из-за… – Тут он спохватился. – Знаешь, я тебе рассказывать ничего не буду. Придёт его превосходительство и всё объяснит.
Я откинулся на подушки. Вот всегда так: чуть серьёзное – сразу: потом, потом! Ну и ладно, больно надо…
Алексей Львович защёлкнул на моём запястье холоднющий браслет из белого пластика, подключил к эскулапу и ушёл, пожелав скорого выздоровления. Эскулап тоненько заурчал. По руке побежали мурашки; я почувствовал, как под кожей что-то перетекает. Когда Иришка лечила, было похоже. Только у неё это получалось мягче, нежнее. Как-то более по-человечески, что ли?.. Эскулап гудел, а меня дёргало – так во сне бывает, когда снится, что проваливаешься в пропасть.
Я и сам не заметил, как прошла головная боль. Усталость и ломота в теле исчезли, на лбу выступила испарина. Я уже почти собрался вздремнуть, как пришёл генерал Рыбаков.
Он нисколько не походил на Визионера вчерашнего – таинственного, с замашками волшебника-Тени из старого фильма. На нём были мешковатый свитер и брюки из немнущейся ткани. Генерал уселся рядом с кроватью и долго меня разглядывал.
– Далеко путешествовал? – наконец спросил он.
– В Лонот.
Визионер присвистнул:
– Повезло тебе. Ну, рассказывай: когда тебя утянуло? В смысле – когда ты понял, что ушёл в мифизический план?
Я растерянно заморгал:
– В какой? Нефизический?
Теперь удивился генерал:
– Вы разве в школе этого не проходили?
Пришлось объяснить, что у нас на Казе обучение специализированное. На острове из нас растили администраторов, счетоводов, управленцев. О том, что происходит на Первом и Втором Небе, мы узнавали из выпусков новостей и фильмов, большей частью фантастических.
– То есть физику вам давали в урезанном виде, так?
Я смущённо кивнул.
– Ну и ладно. – Визионер задумался. Потом хлопнул себя ладонью по колену: – Давай так: ты рассказываешь, что видел в Лоноте, а я отвечу на твои вопросы. Идёт?
Я кивнул.
– Вот и отлично.
…Сам бы я вряд ли сумел толком пересказать лонотские события. Но Сергей Дарович оказался превосходным слушателем. Время от времени он задавал вопросы, от которых события вспыхивали в памяти, словно картинки трехмерного календарика-сюрприза, если его повернуть. Когда я закончил, Визионер некоторое время молчал, собираясь с мыслями.
– Ты ведь не думаешь, что тебе всё привиделось? – наконец спросил он. – Да нет, конечно не думаешь… Лонот так же реален, как Земля и Каз. Может быть, даже реальнее.
И он принялся объяснять. Оказывается, Лонот – это нечто вроде параллельного мира, только запутанней. Всё, что я делаю или думаю, отражается на Лоноте. И наоборот.
– Ты когда-нибудь пытался толковать сны? – спросил Визионер.
Я помотал головой. В интернате нам запрещали рассказывать друг другу, что снилось ночью. Это считалось глупым и даже вредным. За это наказывали.
– Можно поступать по-разному, – продолжал он. – Например, представить, что люди, окружающие тебя, – это ты сам. Один – твоё беспокойство, другой – зло, которое ты боишься в себе признать. Твоя Тень. Лонотцы – это разные части человеческой психики. Твоей в том числе.
– И Иртанетта тоже? – не выдержал я.
– Да. Это сложно объяснить. Видишь ли, фемининная часть твоей души….
– Тогда не надо, – грубовато перебил я. – Не надо объяснять. Как-нибудь обойдусь.
Мысль о том, что Иришка – живая, весёлая – окажется формулой из учебника, была невыносима. Пусть уж лучше так… по-волшебному.
– А Красный рыцарь? – перевёл я тему.
– Каждый мальчишка рано или поздно должен победить своего Красного рыцаря. Выиграть решающий матч. Дать отпор негодяям. Не побояться сказать правду. Иначе ему не стать мужчиной.
Отчего-то Визионер сделался несчастным. Словно он о себе говорил в этот момент. Словно что-то когда-то упустил и сейчас страдает от этого. Я прикрыл веки:
– Ага. Знаю. Я ведь на озеро не просто так пошёл. Что я, дурак, что ли? За это Лачуги сразу. Просто Валька… ну, парень один у нас… сказал, что меня не примут в Орден. У нас Орден Белой Шпаги есть. Надо было принести крабика.
– Так это твоё животное в раковине сидело?
– Да. А что?
Визионер усмехнулся:
– Предупреждать надо, братец. Твой, с позволения сказать, талисман всю ванную паутиной затянул. Потомство вывел, охотничий сезон объявил…
Я почувствовал, как горят щёки. На станции искусственная гравитация, а крабики очень чувствительны. Вдали от родной планеты они паникуют и включают все резервы выживания. Головой думать надо, экзоразведчик! На прошлой же неделе фильм показывали. «Тихий омут на орбите венерианского ада» называется.
– Ничего, – утешил меня Сергей Дарович. – Ребята поразмялись. Боевая тревога по коду А-4. «Проникновение на борт чужой биосферы» – это не игрушки.
Успокоил, называется… Я совсем смутился:
– А скажите… Экзамен на срединника… я сдал?
– А сам-то как думаешь?
Ну вот, начинается…
– Если честно… Наверное, нет. Я же так и не добрался до замка Анфортаса.
Сергей Дарович хмуро кивнул. Мир сразу стал сереньким и тусклым. Отчего-то я не ожидал ничего иного.
Он поднялся с табурета:
– Извини, Андрей. Жаль, что так получилось… Я постараюсь, чтобы тебя наказали не сильно. До Лачуг дело не дойдёт, обещаю.
Генерал уже стоял в дверях, когда я со спокойствием, удивившим меня самого, произнёс:
– Вот так всегда. Договаривались на честный обмен, а как дошло до самого важного – и в кусты!
Видно было, как напряглись плечи генерала. Медленно, очень медленно он повернулся ко мне:
– Андрей, я не понимаю… Ты считаешь, что я тебя обманул?
– Нет. Но вы не сказали всего. Что я видел в подводном зеркале? Как Лонот управляет моей жизнью? Кто такой Анфортас?
Вопросов было много. Они рвались из меня, словно пар из чайника.
– Ах вот о чём ты… – Его глаза остановились: Визионер через имплантат связался с эфиросферой. – Ладно, ещё минут десять есть. А потом я уйду: уж не обижайся. У меня и другие дела есть. И не жди, что я открою тебе государственные тайны.
– Тайн не надо, – обречённо сказал я. – Лучше расскажите про Лонот.
Он вновь сел. Наморщил лоб, собираясь с мыслями.
– Лонот… Лонот принадлежит не только тебе – всем людям. Война там может обернуться безумием и разрушением здесь. Ты убил Красного рыцаря – это как-то скажется на нашей жизни. Нам ещё предстоит выяснить как.
– А у других рас?
– Мы знаем только о рунархах. На мифизическом плане у них есть свой мир, подобный Лоноту. Но он устроен совершенно иначе.
– А как?
– Не знаю. Рунархи от нас сильно отличаются.
– А Морское Око? Что я видел в нем?
– Пять планет, пять людей… Человек из мира бунтарей, монахиня, умирающий отшельник. Парадоксальный медитатор, искалеченная огнём женщина. Андрей, я теряюсь в догадках. Видишь ли, пока мы разговаривали, я отдал кое-какие распоряжения. Наши аналитики возьмутся за эту проблему. Если найдём ответ, мы тебе сообщим.
– Ну а звери? – наконец спросил я.
– Звери? Какие звери?
– Ну звери… чудовища…
Мне стало нехорошо. Я вдруг понял, что ни словом не обмолвился о бестиарии короля Белэйна. И о мантикоре тоже. Из моего рассказа получалось, что Итер подстерёг нас в подземелье и затеял поединок. Всё, что касалось краба и последнего удара шпагой, я передал верно. Но потом… потом…
– Зверь… – теряя силы, пробормотал я. – Он… был… шип…
Странная апатия навалилась на меня. Я отвернулся от собеседника, уткнулся носом в колени. Спать… Спать хочется.
– Эй, парень, – встревожился Визионер. Он рывком перевернул меня на спину, встряхнул. – А ну проснись! Смотреть на меня! Глаза открыть!
Дальнейшее я помню смутно. Мир плыл вокруг меня, скручиваясь в весёлую цветную карусель. Монотонно бубнил Визионер, я что-то отвечал ему. Затылок ломило. Кошачье мяуканье застряло в голове, словно пук соломы. Кажется, я кому-то обещал, что не выдам…
Мембрана двери лопнула, и в лазарет мягкой походкой вошла мантикора. Она запрыгнула на кровать, потопталась в ногах и улеглась, не забыв спрятать жало под крыло. Зловеще наращивая темп, запикал эскулап. Зверь лениво поднялся, зевнул и неторопливо двинулся в путь. Прошёл по животу, по груди и замер, жалобно глядя мне в глаза.
– Мяу.
– Ты зачем… – прохрипел я. – Слезь!..
Воздух с трудом проникал в лёгкие. Казалось, на меня положили шкаф – таким тяжёлым было тело зверя. Я выгнулся дугой, сбрасывая гостя с кровати.
– Скорее!.. – шелестели бесплотные голоса. – Усильте поток. Он уходит.
Мантикора рухнула на пол; тело её вытянулось, покрываясь алым шёлком. Итер пытался встать, но распоротая рука мешала ему. Что-то он такое говорил… Что-то жёстокое, опасное. Иртанетта?.. Белэйн?..
– Борись, – из неведомой дали донёсся голос Визионера. – Вспоминай, парень. Один раз ты его победил!
– Да… – прошептал я. – Да! Крабик…
– Что он сказал тебе тогда?.. Что?..
– Он… сказал… забыл… забыть…
– Говори! Говори!
Мягкое алое сияние накатило, вымывая из меня дурноту и боль. Я вспомнил всё: усмешку умирающего Итера, его последнюю фразу… Заклятие… Почему Грааль и плащ Итера – одного цвета?..
Слова рвались из горла с трудом, пробиваясь сквозь немеющие губы:
– Итера… убила… мантикора…
Радужный вихрь замедлился. Красный рыцарь таял, оплывая, словно целлофан в огне. Звон в ушах стихал, краски становились ярче, чётче, насыщенней.
– Итер… он поймал мантикору! – захлёбываясь, объявил я. – А когда мантикора его… он приказал…
– Помедленнее. Спокойнее, срединник!
