Глава 11
Отступление

Работа диверсанта или разведчика ориентирована на результат и состоит из трех одинаково важных этапов, не считая подготовительной стадии, которой зачастую из-за элементарной нехватки времени пренебрегают. Проникновение, исполнение, отход – вот три кита, на которых зиждется нелегкая работа во вражеском тылу; вот три критерия, по которым судят эффективность действий агентов, практически никогда не вдаваясь в более детальное рассмотрение объективных обстоятельств и трудностей. Любому полководцу важно, чтобы его порученец-разведчик добрался до места, собрал сведения и сумел их донести до штаба. С диверсиями же дело обстоит немного иначе, успешное возвращение группы отважных солдат в свой полк иль отряд волнует лишь их самих, главное же – уничтожение выбранного объекта.

Жизнь опять преподнесла Дарку сюрприз, одарив удивительным парадоксом. Он начал операцию как диверсант, а заканчивал как разведчик. Проникновение в тыл врага прошло относительно гладко, по крайней мере, моррону не в чем было себя упрекнуть; а вот физическая невозможность выполнения поставленной самому себе задачи привела к необходимости довольствоваться малым, то есть сбором сведений.

Узнал он немногое, но зато важное – как противостоять врагу, обладающему магическими доспехами. Вампирская броня была крепка, появлялась мгновенно, как будто прорастая сквозь кожу, и была способна быстро «ремонтировать» себя за счет попадающей на нее крови владельца. Слабой же стороной вражеских доспехов являлась неспособность защитить хозяина от немеханических повреждений. Выбор оружия против нее был очевиден – либо отменная сталь, не чета обычным армейским мечам, либо все то, что как-то воздействовало на органы чувств, прежде всего, на слишком хорошо развитое обоняние вампиров. Возможно, также существенный вред причинили бы огонь и сильная отрава. Боевые предпочтения врага, к сожалению, остались неизученными, во-первых, из-за того, что поединок в основном велся в нетипичной для схваток манере, а во-вторых, потому что вампир вообще не пользовался оружием, то ли не воспринимая моррона всерьез и потешаясь, то ли выполняя приказ Лата при случае оглушить и пленить Аламеза.

Добытые сведения хороши лишь тогда, когда есть возможность их донести до своих. В ситуации же с Дарком это означало лишь одно – выбраться живым самому. Морроны были далеко, да и все, кого он знал и с кем мог поделиться этим секретом, находились в плену. Сынов Великого Горна вряд ли заинтересовали бы такие подробности, хотя бы потому, что они доживали последние часы своей проклятой жизни, и что их острые, выкованные из добротных махаканских сплавов топоры могли прорубить любые доспехи, будь они даже из гранита или самой крепкой на свете стали. Наверное, именно по этой причине шеварийские вампиры и опасались вступать в бой с воскрешенными гномами сами, а послали против них обычных солдат, которых так или иначе, но все равно ждала бы смерть вместо возвращения на родину. Герканские же разведчики пока не заслужили доверия Дарка, они в любой миг могли ударить ему в спину. В общем, делиться секретом оказалось не с кем, и задача Аламеза от этого немного упростилась, хоть в целом и не стала легче.

Похоже, время опять исказилось, сыграв с морроном злую шутку. В трюме корабля он провел не долее четверти часа (по крайней мере, так думал), и когда выбежал на верхнюю палубу, то ожидал увидеть всё ещё идущее на баррикаде сражение, но ратная «жатва» уже стихла, уступив место тихим походным будням.

Корабль был пуст, никто из переживших битву матросов не вернулся на судно, видимо подчиняясь приказу, отданному Латом перед высадкой. К такому выводу Дарк пришел, мельком взглянув на судно по соседству, где царили суета и оживление. Не желая утруждать себя подъемом на палубу, а затем, после похода в трюм, еще и спуском с него, остатки команды пробили большую дыру в борту уже и без того загубленного корабля и вытаскивали на берег припасы, в основном еду, поскольку парусина и прочие судовые припасы были на суше без надобности.

Вся прибрежная полоса, да и большинство соединенных вместе канатами и подведенных вплотную к суше плотов были заполнены отдыхавшими войсками. Навскидку трудно было сказать, сколько врагов пережили сражение: четыре сотни, пять, шесть, а может, и того более. После короткого, но, видимо, тяжелого боя ратники позволили себе снять доспехи. За исключением цепочки выставленных в шагах пятидесяти от берега часовых да еще десятка-другого особо стеснительных личностей, почти все шеварийцы были по пояс голыми. Одни спали, другие перевязывали раны, попутно болтая о том о сём с товарищами и утоляя жажду вином; третьим повезло меньше – их отрядили рубить на дрова более-менее сухие корабельные обломки, разводить костры и заниматься готовкой. Младших офицеров и сержантов в толпе солдат видно не было, но Аламез не сомневался, что они находились там, а иначе… иначе поварские команды так усердно не работали бы, да и скучавшие на постах часовые не стеснялись бы в открытую похлебывать винишко из фляг.

Потратив пару-другую секунд на беглый осмотр ближайшего пространства, Аламез устремил взор вдаль; туда, где еще совсем недавно кипело жестокое сражение, а теперь царили тишина и мертвецкий покой. Ничего особенного моррон не увидел, только руины и трупы; груды камня, искореженного металла и медленно остывающих тел. Они устилали стоянку почти сплошным и ровным ковром перед баррикадой, а также от вершины до основания весь наполовину разрушенный редут. Трупы, которые никто не убирал, поскольку победители обессилели, а пленных в бою не было. Единственное, что сделали проявившие капельку брезгливости шеварийцы, так расчистили от мертвых тел полоску шагов в двадцать шириной, отделяющую походный лагерь от поля ожесточенного побоища.

Над взятым штурмом укреплением одиноко развевался шеварийский флаг, но выглядел он как-то до смешного убого и, несмотря на всю свою многоцветность, абсолютно не радовал глаз. Не обошлось дело и без любимой воинской забавы, то есть двух-трех дюжин воткнутых в редут копий с насаженными на их острия головами убитых гномов. Когда победа дается большой ценой, то издевательства над мертвыми телами врагов хоть как-то удерживают боевой дух от падения в бездну апатии или даже отчаяния.

Прекрасно понимая, что долго на палубе задерживаться не стоит, ведь в любой миг из трюма на нее могли подняться Лат и остальные вампиры, Аламез подбежал к корме и по свисавшему вниз канату быстро соскользнул в воду. Конечно, выбраться на берег можно было бы без водных процедур, к тому же спрыгнуть с разбитой о камни носовой надстройки корабля было гораздо проще, но в этом случае его появление привлекло бы внимание расположившихся рядом с судном солдат. Не говорившему по-шеварийски моррону пришлось бы как-то объяснять, кто он, из какого отряда и почему нарушил приказ, посетив после боя флагманский корабль. В этом случае провал был неизбежен, в то время как появление на берегу мокрого с ног до головы пехотинца не привлекло бы внимания. Таких солдат было много: одни отхлебнули слишком много вина и, утратив координацию движений, свалились с плота, других ради шутки столкнули товарищи.

Погружение в холодную воду подземного озера, к счастью, прошло без всплесков. Ближайшие плоты находились довольно далеко от кормы. Видевшие окружающий мир лишь в ущербном зеленом свете солдаты, даже если и смотрели бы в его сторону, то всё равно не различили бы, как он покидал по канату корабль, а вот шум воды мог бы их насторожить и побудить к крайне нежелательным для Дарка действиям. Шеварийцы наверняка знали, что в озере водится много хищной рыбы. Единственный всплеск возле плотов, единственная тень, промелькнувшая над плохо просматриваемой поверхностью воды, могли спровоцировать дружный залп полусотни вряд ли разряженных после боя арбалетов. Те, кому не досталось место на берегу, скорее всего, были настороже и не желали по глупой случайности стать кормом для рыб.

Недолгое купание взбодрило моррона, а встретивший его на суше холодящий ветерок заставил сразу двигаться, а не стоять на месте. Быстро оглядевшись и убедившись, что никто из плотно сидевших возле костров солдат не проявляет к нему ни малейшего интереса, Дарк направился к противоположной стороне походного лагеря, то есть туда, где начиналась расчищенная от трупов и камней полоса. К сожалению, с киркой пришлось распрощаться в воде, ведь вид расхаживающего по стоянке с горняцким инструментом на плече солдата вызвал бы подозрения, а вот на безоружного пехотинца, наоборот, внимания никто не обращал. Многие в этой схватке лишились оружия и, едва отдохнув на бережку, лениво брели на поле ристалища в надежде подыскать подходящий под свою руку меч или топор. Примерно три или четыре десятка шеварийских солдат расхаживали между трупами в поисках достойной замены либо утерянному, либо поломанному оружию. Часовые им не мешали, их задача состояла лишь в том, чтобы вовремя оповестить войско, если отступившие в глубь пещер махаканцы вдруг вздумают вернуться или на место недавней бойни решат пожаловать хищники.

Никогда не грешно совмещать приятное с полезным. Ну а уж если выпал шанс сделать сразу два нужных дела одновременно, то от такого подарка судьбы глупо отказываться. Руководствуясь этой логикой и чувствуя себя в относительной безопасности, Аламез не просто пошел в сторону павшей баррикады, а принялся, как все остальные, блуждавшие между трупами солдаты, подыскивать себе достойное оружие. Вначале Дарка поражало, почему шеварийцы брезговали трофейными топорами, а подбирали лишь мечи и прочий инструментарий убийства отечественной ковки, но вскоре он нашел ответ и быстро разобрался, что к чему. Армейские уставы и устные запреты командиров брать в качестве трофеев вражеское оружие и броню были совершенно ни при чем, как, впрочем, и иные неудобства, типа слишком коротких рукоятей более острых и крепких топоров и неподходящие размеры прочных доспехов. Причина крылась совершенно в ином.

Каким-то образом Великий Горн воздействовал на ход времени в подземелье, причем избирательно. Шеварийские захватчики того не замечали, а вот моррон стал свидетелем сразу двух небольших скачков. В первый раз это случилось, когда вышел он из подземного убежища гарнизона, а защитники границы уже возводили баррикаду; ну а во второй – совсем недавно, как только он покинул трюм корабля. Вначале время сдвинулось лишь минут на пятнадцать, а недавний скачок украл из жизни моррона целый час. Дарк глубоко ошибался, наивно полагая, что таким странным образом подземное божество целенаправленно воздействует на него, и поэтому терялся в догадках, ища тайный смысл ускорения течения секунд и минут.

А на самом деле оба раза Аламез становился жертвой лишь небольшого побочного эффекта, так сказать, технической неполадки плохо отлаженных в плане него божественных чар, пытавшихся оградить от нежелательных последствий колдовства временно зачисленного в ряды Сынов Великого Горна моррона. Говоря проще, ни люди, находившиеся в подземелье, ни пережившие обстрел, а затем и побоище воскрешенные гномы временных скачков не замечали, поскольку чары были направлены лишь на тех защитников границы, кто принял смерть в бою, кто пал, защищая родной Махакан. Особенности же организма Дарка были настолько уникальны для этих мест, что Великий Горн не смог их точно идентифицировать и полностью оградить от нежелательных временных сдвигов.

Правда открылась Аламезу внезапно, причем в тот самый миг, когда он впервые взглянул на убитых Сынов Великого Горна, а также на их доспехи и оружие. Трупы гномов должны были только-только начать остывать, ну а выглядели так, как будто пролежали в сырой земле уже более года. Процессы разложения мягких тканей, казалось, близились к завершению, а крепкие, толстые кости бородачей изрядно пожелтели. Еще недавно блестевшие поверхности махаканских топоров, щитов, доспехов и шлемов теперь покрывал уродливый грязно-рыжий налет ржавчины, а выеденные ею выемки в металле увеличивались прямо на глазах.

Смысл происходящего был ясен и прост, Великий Горн не желал надолго оставлять врагу тела мертвых своих «сынов» на поругание, и также не хотел, чтобы захватчики пользовались махаканским оружием. Именно по этой причине он сдвинул временные пласты так, что одна секунда для Дарка, живых махаканцев и шеварийцев была равна дням, а то и неделям для отслужившей плоти и стали. Уникальность же воздействия этого эффекта на Аламеза состояла в том, что в первые сотые иль даже тысячные доли секунды с начала работы «временного механизма уничтожения» он воспринимался как мертвец, а уж затем как живое существо. В общей сложности Великий Горн похитил у моррона примерно полтора часа жизни, что было смехотворно в масштабе вечности.

Внезапно найденная разгадка великого таинства временных скачков расстроила Аламеза, ведь он как раз хотел подобрать себе именно махаканский топор; оружие, хоть и не подогнанное под человеческую руку и поэтому довольно неудобное, но зато очень эффективное против магической вампирской брони. У кровососов не хватило бы крови залатать те дыры, которые бы оставило острое и широкое махаканское лезвие. Но поскольку попользоваться трофеем мешал сам Великий Горн, то Дарку не оставалось иного выбора, как пока довольствоваться армейскими образцами шеварийской ковки.

На глаза блуждавшего среди трупов моррона попадалось множество всякого добра, в том числе и массивные топоры ганкруллов, но найти подходящее оружие оказалось непросто. От ударов об махаканскую сталь и доспехи оружие захватчиков сильно пострадало. Одни клинки обломились, другие настолько затупились, что ими можно было пользоваться лишь как дубинами, третьи покрылись уродливыми зазубринами. Найти меч или топор в хорошем состоянии было счастьем, за которое к тому же потерявшие оружие в бою и теперь ищущие ему замену шеварийские пехотинцы ожесточенно дрались. Только за то время, что Дарк присоединился к поискам, вспыхнули четыре массовые драки, каждая из которых закончилась не разбитым носом, а более серьезными увечьями. Никто из счастливцев не хотел уступать более-менее стоящую находку и был готов биться за нее всеми подручными средствами вплоть до потери сознания или всех зубов. Победители были напуганы стойкостью немногочисленного, по сравнению с их войском, отряда гномов. Хорошее оружие было одним из тех немногих чудес, которое могло бы сохранить владельцу жизнь. Уступить его было всё равно что пожертвовать место в шлюпке, когда корабль тонет.

Отчаявшись, что его поиски приведут хоть к какому-то достойному результату, Аламез подобрал первый попавшийся под руку, выщербленный меч и тут же засунул его в ножны. Он продолжал делать вид, что внимательно рассматривает оружие, лежащее среди трупов, а сам постепенно продвигался всё ближе и ближе к цепочке часовых, перекрывавшей подступы к уже недалекой баррикаде. Почему-то офицеры запретили солдатам обыскивать взятый ими редут: то ли опасаясь дезертирства (хотя куда в подземелье было бежать?), то ли боясь, что прекрасно видящие в кромешной тьме махаканцы могут незаметно подкрасться к занятой поисками группке солдат и потихоньку перерезать ее, а находящиеся вдалеке товарищи не успеют прийти на помощь. Трудно сказать, какое распоряжение отдал бы сам Дарк, окажись он на месте одного из шеварийских командиров, скорее всего также приказал бы держаться в поле зрения часовых и не выходить за оцепление.

Солдаты, стерегущие покой лагеря, были расставлены с довольно большими интервалами, что, впрочем, никак не облегчало побег. Прорваться сквозь оцепление неожиданным и быстрым броском казалось легко, но вот тот факт, что за спинами часовых висели скорострельные луки или котомки с настоящими боевыми дротиками, оставлял очень мало шансов добраться живым до находившегося шагах в ста пятидесяти укрепления. От погони бы Дарк ушел, через строй врагов попытался бы прорваться, но рисковать, изображая живую мишень, моррону не хотелось. К сожалению, он был недостаточно быстр, чтобы уйти от летящих вдогонку стрел, да и густо покрытая трупами местность мало способствовало быстрому бегу. Хитрость тоже ничем не помогла бы, в голову Аламеза так и не пришло достойного способа хотя бы на десяток минут отвлечь караульных. Единственное, на что еще стоило рассчитывать неудачливому диверсанту, пытающемуся выбраться из лагеря врагов, была скрытность.

Внезапно раздавшийся за спиной рёв походной трубы чуть было не привел к сердечному приступу. В груди вздрогнувшего всем телом моррона вдруг больно закололо. Обернувшись через плечо, Дарк увидел, что произошло самое страшное, то, чего он боялся и чего с минуты на минуту ожидал. Отдыхавшие возле костров отряды начали медленно строиться, но не для того, чтобы продолжить поход, а только затем, чтобы провести перекличку. Вернувшись на корабль, Фегустин Лат быстро смекнул, что моррону некуда деться. Внеплановое построение отрядов проводилось лишь с одной-единственной целью – вычислить чужака в безликой массе солдат.

Повинуясь сигналу трубы, означавшему в данном случае приказ, блуждавшие по месту битвы мародеры поспешили к своим отрядам. Еще несколько секунд, и уже поворачивающиеся лицом к озеру часовые поторопили бы замешкавшегося на поле одиночку-бойца, вначале словесно, а затем и стрелами. Хоть Дарк был полностью не уверен в успехе своего недоработанного замысла, но делать нечего, нужно было либо срочно действовать, либо с позором сдаваться на милость врагу. Поскольку второе было абсолютно неприемлемо, Аламезу не оставалось ничего иного, как только рухнуть навзничь на груду мертвых тел и медленно, осторожно поползти по трупам, не спуская глаз с часовых.

Через нос моррон старался не дышать, рот держал лишь слегка приоткрытым, хоть это и не избавило его обоняние от массы неприятных запахов, а открытые участки лица и рук от неприятных соприкосновений с липкой слизью. О происхождении этой мерзкой субстанции противно было даже подумать, в лучшем случае это была всего лишь медленно густеющая кровь, в худшем – та же кровь, но только с примесью желудочных соков, вытекающих по капле наружу из распоротых брюшин.

Прогулка по-пластунски была омерзительной, но позволила Дарку незаметно проползти сквозь цепь часовых. Дело было даже не в том, что шеварийские караульные были брезгливы и старались не замечать, что вокруг них лежат кучи мертвых тел, чересчур быстро разлагающихся и отвратно пахнущих. Суть замысла моррона крылась в том, что искусственное освещение, особенности которого он уже постиг, не позволяло видеть часовым мелкие детали и замечать изменения на почти однородном, монотонном темно-зеленом фоне, простирающемся как вдали от них, так и прямо у них под ногами. Если бы Дарк шел в полный рост, то был бы как на ладони, но когда он пополз по трупам, то фактически превратился в невидимку.

За пять минут, которые потом было противно вспоминать, моррон беспрепятственно добрался до баррикады и скрылся за ней. Теперь ему уже ничто не мешало подняться в полный рост и бегом добраться до распахнутых настежь ворот, за которыми простирался неизвестный мир махаканских подземелий. На этот раз никто не пытался Дарка остановить ни руганью, ни болезненными ударами в живот. Великий Горн удлинил «поводок», на котором держал позаимствованного на время моррона.

Подземный мир махаканских пещер пленил Аламеза своей диковинной красотой и яркостью красок, однако не заставил позабыть о делах, срочность которых то и дело подтверждали звуки походных труб, доносившиеся с захваченной пограничной заставы. Проведя перекличку, но так и не обнаружив в своих рядах чужака, шеварийские войска готовились к броску, а значит, фора моррона составляла не более десяти-пятнадцати минут.

Медленно обведя взором нереально красивый, изобилующий цветами и многообразием их бесчисленных оттенков пейзаж открывшегося перед ним подземного ландшафта, Дарк печально вздохнул. К сожалению, он должен был убить в себе ценителя прекрасного и продолжить путь, хоть мог любоваться часами высокими пещерными сводами и диковинной растительностью, покрывавшей пестрым ковром не только обочину аккуратно вымощенной кирпичом и ничуть не пострадавшей за долгие десятилетия запустения караванной дороги, но и неровные, покатые стены огромной подземной расщелины. Вместо этого моррону приходилось заниматься куда менее приятными, но насущными и жизненно важными делами.

Прежде всего беглец внимательно осмотрел ближайшие окрестности и немного успокоился, не обнаружив в радиусе примерно ста пятидесяти шагов ни хищных тварей, ни щелей в горном монолите, из которых они могли бы вылезти, учуяв исходивший от него тошнотворный для любого человека, но аппетитный для всех плотоядных существ аромат свежего мяса. Ползанье по трупам хоть и помогло ему незаметно покинуть вражеский лагерь, но не обошлось без нежелательных последствий. Его одежда, руки и лицо были перемазаны чужой кровью и покрыты множеством мелких ошметков. Если раньше специфический запах, исходивший от моррона, отпугивал хищников, то теперь, наоборот, привлекал, и с этим ничего нельзя было поделать. У Дарка не оставалось времени, чтобы переодеться, а щеголять нагишом в мире, о котором он мало что знал, было крайне неразумно. К тому же интуиция подсказывала Аламезу, что в скором будущем ему еще предстоят бои, причем гораздо раньше, чем выпадет шанс разжиться трофеями.

Едва убедившись, что в настоящий момент нападение зверей ему не угрожает, Дарк ненадолго закрыл глаза и попытался припомнить карту местности, которую ему показал Альто на ныне уже разрушенной, как, впрочем, и всё убежище, Стене Знаний. Беда была в том, что моррон не знал, куда ему надо идти. Гномы построили стоянку на пересечении двух караванных путей, и теперь оставалось только гадать, по какой из дорог и в какую сторону ушел махаканский отряд к Аргахару. Возможных вариантов было четыре. Неправильный выбор не только привел бы к задержке в пути, заведя в перекрытый обвалом тупик, но и лишил бы надежды догнать отступавших. В отличие от Дарка, вампиры явно знали, какую из дорог следовало выбрать. Ошибись он сейчас, и между ним и союзниками оказалось бы все вражеское войско, первые отряды которого, кажется, уже двинулись в путь.

К сожалению, память подвела моррона, так и не сумев за считаные секунды восстановить нужный участок карты, но зато не оплошал Румбиро, предугадавший, что старый друг попытается их догнать и столкнется с трудностями при выборе правильного пути. Командир заставы оставил знак, указывающий, какому направлению нужно следовать. Повнимательней приглядевшись к месту самого пересечения караванных путей, Дарк заметил что-то ярко поблескивающее на тусклом, как будто поглощающем свет покрытии из аккуратно уложенных кирпичей. Когда же моррон подбежал к перекрестку, то увидел настоящую стрелку, выложенную обломками шеварийского оружия на одной из дорог. Высоко оценив не только предусмотрительность, но и изобретательность друга, Аламез на всякий случай распинал стальные обломки ногами (хоть был абсолютно уверен, что Лат знает, куда идти) и без раздумий отправился в подсказанном направлении.

Первые минуты моррон бежал, причем довольно быстро, но вскоре сперва сбавил темп, а затем и вовсе перешел на шаг. Местность сильно изменилась, проход в скальной породе заметно сузился, растительность по краям обочины стала гораздо выше, да и в стенах подземелья появились довольно широкие щели, возможно, ведущие прямиком в норы хищников. Большому отряду уже прошедших вперед гномов или идущим за по пятам шеварийцам нечего было опасаться нападения хищных тварей, а вот одинокий путник легко мог стать добычей, поэтому Дарку приходилось не только ступать тихо, но и вслушиваться в воцарившуюся вокруг тишину. Конечно, можно было бы попытаться преодолеть опасный участок местности быстрой пробежкой, но Аламез решил экономить силы, которые должны были вскоре понадобиться, и понапрасну не рисковать. К тому же невдалеке у дороги он, наконец, заметил то, ради чего утруждал себя вырезанием дротиков и долгим тасканием котомки на спине.

В подземном мире много всяких чудес, но Дарк ни на секунду не усомнился, что его взору предстала именно та диковинка, о которой ему когда-то давно поведали у костра гномы. Огромный цветок вышиной с человеческий рост вызывающе возвышался над прочей, не доходившей вблизи от него даже до колен растительностью. Он привлекал внимание не только небывало большим размером и красотой своего продолговатого лилово-фиолетового бутона, но и чудным, манящим запахом. Неизвестно, как называли это растение ученые мужи с поверхности земли (если они вообще знали о его существовании), но гномы в шутку величали его «матерый убийца», или сокращенно «МУ».

Довольно широкий, примерно в палец толщиной, стебель цветка со множеством отростков, густо покрытых небольшими листами, издалека очень напоминал стройный женский стан, причем изогнувшийся в весьма соблазнительной позе. К тому же чаще всего лишь наполовину раскрывающийся бутон очень походил на женскую голову, обрамленную длинными распущенными волосами. Цветок был необычайно красив и всем своим видом манил путника свернуть с дороги и насладиться вблизи благоуханиями его нежных, время от времени меняющихся ароматов. Бывало, в эту ловушку попадались новички-караванщики, только начинающие усваивать азы сложной походной жизни, но чаще всего жертвой хищного растения становились звери. Подманив к себе жертву почти вплотную, плотоядный цветок выстреливал отравленными шипами, мгновенно парализующими живое существо, ну а скрытые под псевдотравой (бывшей на самом деле частью растения) корни быстро высасывали из добычи живительные соки. За несколько часов довольно крупный зверь превращался в ссохшийся труп, но и лишенные влаги останки также служили пищей, которую хищное растение усваивало за пару последующих дней. Таким образом, вблизи от растения не оставалось даже фрагментов костей умерщвленных жертв. Оно было практически идеальным убийцей, способным не только завлечь любую добычу в ловушку и быстро умертвить её без малейшего риска для собственного существования, но и уничтожить следы своего преступления.

Караванщики-гномы долгое время лишь вырубали или выжигали эти опасные, хоть и божественно красивые растения, но затем поняли, какими отменными боевыми свойствами обладает сокрытый в их стеблях да листьях яд, стали собирать их и даже какое-то время пытались разводить, но, правда, безуспешно…

Достоинств у отравы растительного происхождения было множество. Во-первых, жертва погибала или оказывалась парализованной, едва яд попадал в кровь. Сама же добыча не становилась заразной, и ее мясо можно было употреблять в пищу. Во-вторых, попадая на сталь клинков или наконечники стрел, отрава мгновенно впитывалась в волокна металла и становилась их неотъемлемой частью. Оружие не надо было повторно смачивать в яде перед каждым боем; пропитанный однажды, меч оставался отравленным навсегда. В-третьих, до отравленных предметов можно было смело дотрагиваться, лишь бы на пальцах не было открытых ранок. И четвертое, самое ценное свойство – яд действовал безотказно на всех существ: и на хищных подземных тварей, и на вампиров. «МУ» не мог убить и, как следствие, переварить оживших мертвецов, точнее, воскрешенных существ: морронов и Сынов Великого Горна. Правда, об этом Дарк узнал лишь в самый последний момент.

Конечно, Аламез не поддался чарам манящих флюидов. Приблизившись к растению на минимально безопасное расстояние, он остановился и, достав из ножен меч, стал прикидывать, какими должны быть траектория и сила броска, чтобы затупившееся в бою лезвие смогло бы перерубить на лету стебель между вторыми и третьими снизу стволовыми отростками. Именно туда махаканские караванщики обычно метились из арбалетов, чтобы обезвредить «МУ» перед тем, как к нему подойти и выжать ценную отраву. Точное попадание в ту область всегда гарантировало успех; оно перебивало продольные волокна, ответственные за выброс шипов.

Сложность задачи состояла в том, что у Дарка не было арбалета, да и попытка была лишь одна. Моррон сомневался, что справится, и даже хотел отказаться от затеи, поскольку в случае неудачи лишался меча, но неожиданно появившийся у него в голове глас Великого Горна мгновенно развеял все сомнения.

«Яд для тя что для тя ж припарка! – лениво проворчал сонный бас, а затем, сообразив, что намек оказался чересчур тонким и не был понят, изъяснился проще: – Ни один яд мертвяка не возьмет! Позудит, поноет, почешешься! Сдюжишь, коль нужно для дела, а времечка зазря не теряй!»

Когда всемогущий создатель, хоть и не твой лично, не просто снисходит до общения, а еще и утруждает себя разъяснениями, то колебаться просто грешно. Ни на секунду не усомнившись в правдивости божественного заверения, Дарк решительно шагнул вперед и тут же ощутил, как острые шипы, пронзая не только штаны, но и толстую кожу куртки, вонзаются в тело и выделяют яд. В следующий миг моррон с ужасом почувствовал, что обжигающая его изнутри отрава разносится по всему организму кровью. Мышцы стали твердеть и непроизвольно сокращаться. Вот-вот жжение в артериях и венах должно было достигнуть головы, но произошло невозможное – как будто горевшая кровь вдруг в буквальном смысле слова застыла в жилах, а боль с резью куда-то ушли, оставив после себя лишь два неприятных ощущения. Первым был зуд, хоть сильный, но вполне терпимый; а второе – невероятная липкость и влажность приклеившейся к одежде кожи. Немного приподняв вверх рукав форменной куртки, Аламез не без удивления обнаружил, что вся его рука была покрыта не только ярко-красными пятнами сыпи, но и какой-то желтовато-зеленоватой слизью, весьма напоминавшей гной. Как ни странно, но выделения устрашали его своим видом недолго. На открытом воздухе они за пару секунд испарились, а та вязкая влага, что была под одеждой, столь же быстро впиталась в подкладку куртки. Его тело, повинующееся совсем иным природным законам, чем иные живые организмы, приняло в себя сильную отраву, локализовало её, не дав добраться до мозга, и тут же вывело наружу через кожные поры.

На пару секунд Дарк почувствовал приятную эйфорию, ощутил себя почти неуязвимым божеством, но здравый смысл быстро урезонил разыгравшиеся эмоции, напомнив моррону об идущих за ним по пятам врагах и о здешнем зверье, которое, возможно, уже почувствовало приближение добычи, с ног до головы покрытой лакомым соусом из запекшейся крови. Не тратя времени на выдергивание глубоко засевших в теле шипов, общее число которых составляло четыре, а то и все пять десятков, моррон приблизился к уже беззащитному «убийце» и без всяких сожалений, что губит несказанную красоту, голыми руками сорвал с толстого стебля голову-бутон. Он специально не воспользовался мечом, чтобы насладиться кратким мигом победы, да и к тому же старался не разбрызгать остатки ценного яда, которого в стебле после залпа шипами осталось не столь уж и много.

Гномы не преувеличили, когда поведали моррону в шермдарнских степях, что яд диковинного растения практически мгновенно проникает в металл, причем чем выше качество стали, тем быстрее. На выщербленном лезвии меча капли яда исчезли мгновенно, а вот в слегка подточенные и частично избавленные от ржавчины гвозди впитались за три-четыре секунды.

Теперь Дарк вздохнул с облегчением, ведь он был готов ко встрече с любым противником. Отойдя от обезглавленного цветка, уже не источавшего притягательный аромат, моррон позволил себе ненадолго задержаться, чтобы вытащить шипы, впившиеся в ноги. Острые инородные предметы, глубоко проникшие в мышцы от пояса до колен, причиняли боль при малейшем движении. Она, конечно, была вполне терпимой, но необычайно раздражала Аламеза, точно так же, как не дает покоя крошечный камушек, залетевший в сапог. Избавиться от остальных, уже истративших весь яд колючек можно было и позже, ведь кожаная куртка шеварийского пехотинца оказалась достойной преградой на их пути и не позволила глубоко проникнуть в плоть.

Относительно легко справившись с этой задачей, Дарк закинул за спину котомку и поспешил продолжить путь, уже не таясь и не опасаясь встреч с дикими обитателями подземелья. Реальную угрозу хищники еще представляли, ведь они могли притаиться и напасть на торопившегося моррона внезапно, из укрытия, однако времени в запасе у Дарка оставалось не очень много, так что приходилось идти на малый риск, чтобы избежать большой беды. Передовые отряды врагов скорее всего покинули стоянку, а отступавшие махаканцы, возможно, уже достигли пропасти, через которую была возведена переправа. Румбиро мог не дождаться его возвращения и, почувствовав близость шеварийцев, слишком рано отдать приказ разрушить мост. Даже лучшие из лучших командиры порой совершают ошибки, тем более когда их подручные настолько недисциплинированны, что самовольно, без всякого предупреждения, покидают отряд во время боевых действий.

Беда коварна и всегда приходит именно с той стороны, с которой не ожидаешь, и выбирает для нападения самый неожиданный миг. С четверть часа моррон быстро бежал, держа отравленный меч наготове в руке и неусыпно наблюдая за каждым кустом, за каждой щелью в скале, мимо которой проходил его путь. Окружающий мир был красив и враждебен, он таил в себе множество опасностей и как будто только и ждал, когда одинокий путник потеряет бдительность.

Быстрый бег и постоянное напряжение изрядно утомили моррона, что, впрочем, немудрено, поскольку Дарк уже не помнил, когда в последний раз спал и ел. Румбиро отменно его поил, но вот о еде для старого друга не позаботился, наверное, потому, что давненько позабыл, как важна для всех живых существ пища. Так всегда бывает, если сам чем-то не пользуешься, то считаешь это необязательным и для остальных. Что люди, что гномы постоянно совершают одну и ту же ошибку – меряют мир лишь на свой аршин, почему-то забывая о том, что важные для них вещи могут оказаться никчемными для остальных и, соответственно, наоборот.

Отменно вымощенный участок караванного пути сменился обычной дорогой, обильно покрытой россыпью мелких камней. Бежать стало намного труднее, да и местность была здесь гораздо опасней. Справа не было даже обочины, там сразу возвышалась неровная вертикаль скалы со множеством выбоин и глубоких трещин, в каждой из которых могла притаиться голодная тварь. Хотя будь Дарк хищником, то засел бы в засаду по другую сторону от дороги; там, где высокая растительность то и дело сменялась оврагами и впадинами. К тому же протоптанная за века сапожищами гномов да проторенная скрипучими колесами груженых телег колея постоянно петляла, и из-за любого внезапного поворота на Дарка мог выскочить один или сразу несколько клыкастых и когтистых врагов.

Время от времени до слуха моррона доносились всевозможные тревожные звуки: то отрывистое пощелкивание, то приглушенный рык, то отдаленный вой вышедшего или выползшего на охоту зверя. Дикие обитатели пещер явно почуяли запах, исходивший от окровавленной куртки, но пока не нападали, то ли преследуя быстро перемещавшуюся дичь, то ли готовя западню.

Пребывавший в постоянном напряжении, Аламез позволил себе расслабиться лишь тогда, когда миновал очередной крутой поворот дороги и сразу же за ним увидел небольшой отряд гномов, точнее, Сынов Великого Горна. Шестеро махаканских воителей мирно сидели кружком прямо посередине колеи и распивали небольшой бочонок, не обращая при этом никакого внимания на дорогу. Дарк сразу понял, что это не часовые, охранявшие покой отряда, и не разведчики, следившие за приближением врага, а специально высланная навстречу ему боевая группа. Альто предвидел, что у моррона могли возникнуть трудности, и отправил подмогу, которая почему-то взялась своевольничать и недобросовестно исполнила приказ, усевшись пить.

Стараясь унять внезапно вскипевшую внутри злость, Аламез специально замедлил бег, а затем и вовсе перешел на шаг. Хоть поступок встречающих был возмутителен и, без всяких сомнений, заслуживал разбирательства военного трибунала, но склока в данный момент и при данных обстоятельствах была ни к чему. Сыны Великого Горна знали, что вскоре встретят смерть, и позволяли себе некие вольности. А любая попытка укрепить пошатнувшуюся дисциплину привела бы лишь к противоположным последствиям.

Любители выпивки приметили Дарка, только когда он приблизился к группе примерно на тридцать шагов, но при этом повели себя более чем странно. Вместо того чтобы приветствовать моррона маханием рук или выкриками, махаканцы дружно вскочили на короткие ножки и вскинули арбалеты, нацелив их на союзника. Аламез резко остановился, пытаясь понять, в чем дело, и только после непозволительно долгого замешательства в целую пару секунд сообразил, что к чему. За его спиной внезапно возникло движение, заставившее моррона инстинктивно согнуться, присесть, отпрянуть прыжком в сторону и тут же развернуться, выставив вперед на полусогнутой руке отравленный меч. Издав чудовищный грохот, сотрясая землю и подняв клубы пыли, на то самое место, где он только что стоял, приземлился огромный, напрочь лишенный шерсти и глаз зверь. Внешне тварь напоминала обритую собаку, но только чересчур клыкастую, слишком мускулистую, да размером в полтора человеческих роста и добрых четыре метра длиной.

Промахнувшись, чудовище тут же решило достать ускользнувшую в самый последний момент добычу мощным и быстрым ударом когтистой лапы, но едва успело поднять вверх мускулистую конечность и развернуть в сторону Дарка на две третьих состоявшую из зловонной пасти морду, как в его тушу почти одновременно вонзились шесть арбалетных болтов. Несмотря на то что ни один из них не попал в жизненно важные органы, страшный зверь мгновенно обмяк и грузно повалился на землю.

«Надо же, не один я, выходит, догадался отравой пользоваться! – подумал моррон, выпрямляясь в полный рост и с любопытством осматривая испускавшего последний дух зверя. – Только интересно, какой?! Что-то я по дороге срезанных цветов более не видел…»

– Мало того, что мешкать, так аще и ротозейничать изволим, милостивый государь! Ужо притомились, вас ожидаючи, аж на семь осьмых бочонка притомились… – нарочито важно, с упреком произнес один из троих подошедших гномов, не глядя на Дарка, но зато внимательно осматривая только что прекратившую дышать тварь. – Слышь, Ерука, кажись, энто манкрикор… только чой-то большой, да и хвостяры нет…

– Чо городишь, головешка ушастая?! – возмущенно ответил второй махаканец, подойдя к трупу вплотную и цинично встав сапогом прямо на вывалившийся из пасти язык. – Манкрикоров, что ль, не видел?! Они покрупней будут, да чешуей по хребтине покрыты. Это ж севорбалн – переросток, причем старый… в немощь вошедший ужо, а иначе б дурень увернуться не успел!

– Коль дурнем парня аще назовешь, бочонок в пасть запихну! – пригрозил третий подошедший, наградив товарища ощутимым тычком в бок. – Я с ним под Стеной Кодвусийской бился, да и Альто он давний дружок! Хошь огрести, так продолжай тявкать!

Парочка махаканцев мгновенно схватилась за грудки, а третий воин схватил за шивороты обоих, пытаясь приподнять, встряхнуть и урезонить. По опыту зная, что в ссору подвыпивших гномов человеку лучше не встревать, поскольку можно легко оказаться крайним и получить тумаков сразу от всех участников назревающей потасовки, моррон вложил в ножны меч и поспешил отойти в сторону. Трое остальных гномов показались Дарку более трезвыми, а следовательно, и разумными. Это подтверждал хотя бы тот факт, что вместо того, чтобы попусту спорить, какого хищника они пристрелили, иль лезть друг с другом в бессмысленную драку, махаканцы под шумок приканчивали бочонок вина.

– Болты в «МУ» вымочены? – кратко спросил моррон, обращаясь к смотревшему на него воину.

– В нём, – так же кратко ответил махаканец, допив остатки вина и подвесив на пояс кружку. – А ты отколь про цветок-убийцу знаешь?

– Румбиро, – не моргнув глазом, соврал Аламез, уже не помня, как звали гнома, открывшего ему секрет яда подземного растения.

– Коль мы с заставы отлучиться могли б, да цветочков понарубать, так бы фиг с маслом эти гады прорвались! – с тяжким грудным звуком горечи и печали просопел гном, вытирая мокрые и липкие от вина ладони о бороду. – А так чо… чуток поднабрали ядку, конешно, да на отряд весь не хватит… С пары цветов много отравы не навыжимаешь…

– Шеварийцы на марше, – Аламез повернул разговор в нужное русло. – Думаю, их авангард через четверть часа иль даже раньше уже здесь будет. Надо выдвигаться. До отряда далеко? Переправу навести успели?

– Эй, хватит мутузиться, выходим! – громко прокричал махаканец дерущимся и закинул разряженный арбалет на плечо, а затем скупо ответил хоть и союзнику, но все же чужаку: – Недалече, коль ноги не волочить…