Глава четвертая
Владыки ночи
Некоторые деревья и кусты уже начали светиться — и, резко обернувшись, я увидел среди мерцающих стволов какой-то очень странный силуэт. Сперва мне показалось, что вдоль реки движется невысокий тонкий человек, но потом…
— Великий Интар… Владыки Ночи! — сдавленно вскрикнул Скрэк.
В его голосе была такая паника, что я схватился за нож еще до того, как успел хорошенько рассмотреть движущееся между деревьев существо. Но вот оно приблизилось, и я задрожал уже не от холода, а от страха: выше пояса лесное создание походило на унита, но ниже… Господи боже, вместо ног у него был длинный змеиный хвост!
Скрэк схватил палку и, шатаясь, встал:
— Владыки Ночи… Они сожрут нас живьем!
Как ни странно, ужас в голосе скина на какое-то время вернул мне рассудок. Если я уцелел среди четвероногих ва-гасов, почему я должен биться в истерике при виде змееногого существа?
Но стоило змееногому плавным движением выскользнуть на открытое место, оказавшись в двадцати футах от меня, как мой оптимизм мгновенно превратился в пессимизм.
Бледное лицо, над которым возвышался костистый гребень, внушало непреодолимое отвращение; круглые красные глаза чудовища вселяли в душу иррациональный ужас. Это создание словно вынырнуло из той темной бездны, в которую любили посылать друг друга все униты…
Владыка Ночи глядел на меня, не мигая, а его змеиный хвост извивался в траве, как отдельное существо. Пристальный взгляд злобных багровых глаз заставил меня поверить во все самые дикие россказни о хозяевах ринтского леса, а когда тишину разорвало длинное зловещее шипение монстра, я превратился в обезумевшее от страха животное, готовое бежать без оглядки куда глаза глядят!
Но бежать было некуда: из-за деревьев появлялись все новые змееногие, их свистящие голоса на неведомом языке сулили двуногим существам близкую страшную гибель…
— В-в реку! — вскрикнул Скрэк, его зубы выбивали частую дробь. — Говорят, они н-никогда не суются в-в воду!
Вопль лаэтянина вырвал меня из оцепенения; я заткнул нож за веревочный пояс и вслед за скином кинулся в реку.
Мы бежали по пояс в ледяной воде, а Владыки Ночи скользили вдоль реки, то приближаясь вплотную к берегу, то отдаляясь, если путь им преграждал колючий кустарник.
Их шипящие злобные голоса сводили меня с ума, я ни на секунду не останавливался, хотя бежать становилось все трудней. Песчаное дно реки изобиловало камнями; я то и дело поскальзывался и падал, с головой уходя в пронзительно холодную воду, ожидая, что вот-вот заполучу вывих еще похуже, чем у Скрэка. А каким образом опирающийся на палку лаэтянин умудрялся выдерживать этот путь, было просто выше моего разумения! Скрэк падал еще чаще, чем я, но всякий раз ухитрялся подниматься… Наверное, вор недаром получил имя одного из самых живучих существ во-наа.
И все-таки его живучесть явно подходила к концу, да и моя тоже.
Мы продвигались все медленнее, бредя в воде-то по бедра то, по колени: река мелела, сужалась, и Владыки Ночи струились теперь по самому берегу, приказывая нам выйти и не сопротивляться.
— Не противьтесссь, не противьтесссь, не противьтесссь… — звучало в моем мозгу, заставляя напрягать все силы, чтобы продолжать путь.
На правом берегу густые заросли светящихся фиолетовых кустов оттеснили змееногих в глубь чащи, но на левом берегу Владыки Ночи то и дело взбирались на стволы поваленных деревьев, пытаясь схватить нас длинными цепкими руками.
— Ссмерть чужжакам, ссмерть, ссмерть…
Никто из чудовищ не раскрывал рта, но эти ненавидящие слова пульсировали у меня в голове, прошивая виски раскаленной иглой.
Скрэк вдруг с криком схватился за голову, упал, забарахтался, кое-как встал… Но вместо того чтобы устремиться дальше, с трудом подковылял к левому берегу и рухнул лицом вниз в прибрежную траву.
Я со страшным ругательством прыгнул назад и схватил его за плечо:
— Вставай!
— Нет… — трясясь всем телом, пробормотал унит. — Больше… н-не могу…
— Не противьтессь, чужаки, не противьтесь… Вcсе равно вам ссмерть, ссмерть, ссмерть!..
В прибрежных кустах загорелись красные глаза: Владыки Ночи пробирались к нам сквозь колючие заросли. Я с отчаянием огляделся, готовый бежать без оглядки до тех пор, пока не рухну замертво так же, как только что рухнул скин… И вдруг в двухстах ярдах от реки на фоне светлых стволов деревьев увидел небольшой дом.
Мой радостный вопль заставил Скрэка приподнять голову он тоже увидел хижину, попытался встать, но тут же снова упал. Силы мальчишки были окончательно исчерпаны, и, нагнувшись над ним, я с трудом расслышал замирающий шепот:
— Что ж… Может, повезет в следующей жизни…
Однако я не собирался дожидаться следующей жизни, чтобы выяснить, повезет мне в ней или не повезет. Я еще не закончил свои дела в этой!
Вскинув выдохшегося унита на плечо, я из последних сил бросился к дому.
Кажется, Владыки Ночи гнались за мной по пятам: их шипение хлестало меня, словно бичом, отдавалось в затылке пульсирующей болью. Разъезжаясь мокрыми босыми ногами по траве, я мчался наперегонки с шипящей смертью, пока не ввалился в распахнутую настежь дверь. Бесцеремонно сбросив Скрэка на пол, я быстро задвинул в скобы засов…
И почти сразу дверь с той стороны заскребли пальцы змееногих, а пронзительно-свистящие голоса донесли до меня неистовую злобу и разочарование ночных чудовищ.
Я отскочил от порога и, как безумный, побежал по тускло освещенной комнате, проверяя, хорошо ли заперты окна. Потом метнулся в соседнюю комнату — и лишь убедившись, что все ставни в доме сделаны на совесть и крепко заперты изнутри, остановился перевести дух.
Трясясь и стуча зубами, я вернулся в первую комнату, где успел заметить сложенный из камней очаг. Внутри лежала кучка смолистых дров, рядом с камином валялись «огненные палочки», употреблявшиеся как у ва-гасов, так и у унитов. Все, что мне оставалось сделать, — это высечь искры, проведя одной железкой по другой… Но мои руки так закоченели, что мне удалось разжечь огонь только с третьей попытки.
Наконец пламя загудело в дымоходе, распространяя вокруг восхитительное тепло, и вскоре я пришел в себя настолько, что смог оглядеться по сторонам.
Потолок и бревенчатые стены большой квадратной комнаты густо поросли светящимся мхом, и первое, что я увидел в его тусклом зеленом мерцании, — это бутыла у края камина, наполовину наполненную мутновато-белой жидкостью. Вид бутылки пробудил во мне определенные надежды и заставил отложить все прочие исследования на потом. Я торопливо вытащил зубами пробку, вдохнул ядреный запах, сделал длинный глоток…
Уффф! Кто бы мог подумать, что в во-наа владеют секретом изготовления такой отличной огненной воды!
Я глотал обжигающий напиток до тех пор, пока меня не перестала колотить дрожь; наконец с трудом оторвался от горлышка и оглянулся на Скрэка.
Лаэтянин по-прежнему лежал у порога: он дошел до такого состояния, что не мог даже подползти к камину.
Когда я подошел и наклонился над ним, вор взглянул на меня из-под полуопущенных век, но не пошевелился; и когда я вытащил нож и распорол на нем мокрую грязную одежду, он только пробормотал что-то невразумительное. Да, похоже, плохи были его дела!
Я сорвал с парня раскисшие лохмотья и невольно присвистнул при виде многочисленных шрамов и рубцов, покрывавших его костлявое тело. Колено лаэтянина опять сильно распухло, но сустав оказался на месте — нога просто протестовала против того издевательства, которому он ее только что подверг. И все-таки было ясно, что если немедленно не согреть окоченевшего мальчишку, никакая живучесть его уже не спасет.
Я поднял этот мешок с костями на руки и отнес на одну из трех кроватей, которые стояли у стен. Взял бутылку, с некоторым сожалением плеснул ее содержимое на ладонь и принялся растирать скина с ног до головы.
— Ну что… т-тебе… от м-меня… н-нужно… — слабо выдохнул Скрэк.
Я перевернул доходягу на живот и так же энергично растер ему спину, на которой среди других шрамов виднелись многочисленные рубцы от бича.
Потом я запихал мальчишку под одеяло: черт побери, на этой кровати были не только подушки и теплое меховое покрывало, но и чистое белье! Хорошо, что вор основательно отмылся в реке по дороге сюда и не перепачкает белые простыни.
Я влил в глотку лаэтянина несколько глотков спиртного, и он раскашлялся так, что по щекам потекли слезы.
Владыки Ночи снова зашипели за дверью, но я заглушил нахлынувший страх новой порцией «огненной воды» и, оставив Скрэка приходить в себя, отправился исследовать жилище, в котором нам с лаэтским вором предстояло провести ночь.
Чего только не было в этом доме! Верховный Калькар Ринтара, несомненно, отличался широкой и щедрой натурой.
Моей первой находкой был целый ворох одежды и несколько пар обуви за занавеской в углу. Наконец-то я смог избавиться от отвратительной набедренной повязки и облачиться в одежду свободного человека — в штаны, рубашку и некое подобие длинной куртки с капюшоном, пусть немного тесноватые, зато из теплой прочной ткани. К сожалению, вся обувь оказалась мне слишком мала, так что пришлось удовольствоваться парой чулок из шкуры неизвестного животного мехом внутрь. Ладно, в моем положении не стоило особо привередничать!
Одевшись, я двинулся во вторую комнату, где обнаружил на полках посуду, в шкафу — склянки с лесными снадобьями, в кладовой — мешки с какой-то крупой и внушительный штабель дров, а в подвале — трубу, из которой, стоило повернуть кран, текла чистая прозрачная вода!
Похоже, строители этого дома сделали все, чтобы посланцы правителя Ринта смогли выдержать здесь осаду в течение десятидневной лунной ночи; черт побери, тут имелись даже бадья для умывания и нужник! Трое смертников получили неплохие шансы выжить и заработать обещанную награду… И все-таки они ее не заработали.
Что же с ними случилось?
Осмотрев найденные в шкафу дары ринтского леса и пересчитав валяющиеся под столом пустые бутылки, я убедился, что нанятые правителем Ринта головорезы прожили здесь меньше лунных полусуток. Но как их сумели извлечь из дома, похожего на неприступную крепость?
Я снова, с еще большей тщательностью, обследовал ставни, все пристройки к комнате, напоследок проверил даже половицы пола. На одном окне петли слегка расшатались, но ведь оно было заперто изнутри, значит, змееногие никак не могли проникнуть в дом через него! Оставалось единственное объяснение: внимая злобному шипению за дверью, униты вконец потеряли рассудок и выскочили наружу, прямо в лапы Владыкам Ночи…
Словно уловив мои мысли, змееногие снова подали голос.
— Вы весе равно умрете, чужаки… — раздался из-за ставней леденящий душу свист. — Ссско-ро вы будете сссами проссить, умолять нассс о сссмерти!.. Так не противьтессь жжже, выхххо-дите, выххходите…
Вздрогнув, я ударил ногой в россыпь пустых бутылок на полу.
— Заткнитесь, ублюдки!
— Весе равно вам не жжжить… — упорно звучало снаружи.
В шипении Владык Ночи по-прежнему невозможно было разобрать ни единого знакомого слова, но каким-то образом их голоса превращались во фразы, болезненно бьющиеся в моем мозгу.
— Убирайтесь! — крикнул я, прижимая кулаки к вискам.
У меня не осталось сомнений, что змееногие испускают некие волны, вызывающие у жертвы дикий ужас, переходящий в чисто физические мучения.
Но понять — значит, победить, не правда ли? — и я усилием воли подавил желание броситься к двери, выскочить в ночь и помчаться, куда глаза глядят. Оружием Владык Ночи был внушаемый им страх, но против любого оружия можно найти защиту. Ладно, ползучие гады, мы еще посмотрим, кто кого!
Громко затянув «Мы все преодолеем», я вернулся к камину и принялся готовить кашу из найденной в кладовке мелкой серой крупы. Распевая во все горло, я старался думать о чем угодно, только не о Владыках Ночи…
Пусть не сразу, но мне это удалось. А к тому времени, когда варево было готово, я уже не мог думать ни о чем, кроме еды. В столкновении двух первозданных потребностей человека — голода и сохранения жизни — перевес в данном случае оказался на стороне голода.
Я отпраздновал свою первую крошечную победу над Владыками Ночи, очистив половину котелка; потом выложил оставшуюся кашу в миску и отнес ее лаэтянину.
Но Скрэк все еще был таким дохлым, что мне пришлось посадить его и кормить с ложки, не обращая внимания на свирепые взгляды вора и его злобное ворчание. Скин щерил зубы, как собака, но все же не отказывался глотать, — и горячая пища на глазах возвращала его к жизни.
— Да, добавка не помешала бы, — согласился я, ставя на пол пустую миску под жадным взглядом Скрэка. — Ладно, сначала вздремнем, а потом я приготовлю еще что-нибудь…
Я никак не ожидал, что эти простые слова заставят лаэтянина вскинуться так, как будто его ткнули ножом.
— Ну что тебе от меня нужно?! — с отчаянием взвизгнул Скрэк.
— Хочу откормить тебя и съесть. Голубые глаза унита широко распахнулись, и я устало засмеялся.
— Я пошутил, успокойся! Похоже, у тебя совсем нет чувства юмора…
Скрэк выпростал из-под одеяла дрожащую руку.
— Ты что, сумасшедший?! — крикнул он. — Или слепой?! Ты что, не заметил этого?!
Откинув волосы со лба, он показал мне клеймо, напоминающее распахнутый глаз, перечеркнутый наискосок извилистой линией.
— Я тан-скин, ты понял наконец, придурок?!
Я так вымотался, что мне было нетрудно ответить спокойно и ровно, на эмоции у меня просто не осталось сил:
— Понятия не имею, кто такие тан-скины. И не особо этим интересуюсь.
— Нет, ты и вправду ненормальный…
Скрэк набрал воздуху в грудь — и начал объяснять, кто такие тан-скины, то и дело срываясь на визгливый крик.
Я слушал, ничем стараясь не выдать своего удивления.
Раньше я полагал, что в во-наа самой низкой кастой является каста скинов: унит, на чьем лбу стоял знак «глаза», был обречен всю жизнь барахтаться на дне городских трущоб. Скины поставляли половину воров и грабителей как Старых, так и Новых Городов; при любых волнениях гнев представителей прочих классов обрушивался прежде всего на этих ненавистных голодранцев, во многих отношениях стоявших ниже рабов. В отличие от рабов скинов не защищали ни хозяева, ни законы, и если раб мог надеяться когда-нибудь получить вольную, то заклейменных знаком «глаза» освобождала от никчемного существования только смерть…
Но я даже не подозревал, что в во-наа встречались униты, рядом с которым любой скин мог считатъ себя Высочайшим. То были незаконнорожденные дети женщин скинов — тан-скины. Вскоре после рождения такого ублюдка клеймили знаком глаза, перечеркнутым наискосок, после чего тан-скин и его мать становились изгоями даже среди своих собратьев, бесприютными изгнанниками в городских джунглях…
— Ну, теперь ты наконец понял?! — провизжал Скрэк, продолжая демонстрировать свое клеймо.
Я взял его руку и сунул под одеяло.
— Понял, понял, ты — тан-скин. А теперь напряги остатки своих мозгов и тоже постарайся понять: там, откуда я родом, это не имеет ровно никакого значения!
Взгляд, которым вонзился в меня лаэтянин, вновь почему-то напомнил мне взгляд больной Наа-ее-лаа.
— И откуда же ты родом? — кривя губы, осведомился Скрэк.
— Я бы тебе рассказал, да ты все равно не поверишь…
Но тут за дверью вновь раздалось шипение змее-ногих хозяев ринтского леса — куда было злобе, звучащей в голосе Скрэка, до злобы в голосах ночных чудовищ! Страх окатил меня ледяным водопадом, и, чтобы не обращать внимания на повелительные фразы, вспыхивающие в моем мозгу, я начал громко рассказывать лаэтскому вору историю своего появления в во-наа.
Наверное, унит тоже готов был слушать что угодно, только не шипение ночных монстров; во всяком случае, он не перебил меня ни единым словом, пока я не закончил свой рассказ.
Владыки Ночи и я замолчали почти одновременно, и Скрэк тихо спросил:
— Значит, ты видел Небесную Твердь с той стороны?
— Да.
— И видел обитающих там богов?
— Нет. Чего нет — того нет!
— Тогда я тебе верю, — с ухмылкой заявил лаэтский вор. — Я давно подозревал, что никаких богов не существует! Послушай, раб…
— Нет, это ты меня послушай! — гаркнул я. — Мне все равно, тан-скин ты, кархан или итон, — но если ты еще раз назовешь меня рабом, я переломаю тебе все кости, запомни это!
Я не стал дожидаться ответных угроз Скрэка; встал, доплелся до другой кровати, рухнул на нее прямо в одежде и уснул мертвым сном.
