Мы разместились в большой, неизменно черной машине, и пока она, нечувствительно для нас, пронзала облака, дождь, похожий на туман, и, наконец, просто кристально чистый воздух, я думал о поджидавшей пас таинственной стране, о которой не было известно практически ничего, о барьере, куполом покрывавшем заповедник Бога-Императора. Природа барьера была связана со временем.

– Может, тысячная, может, миллионная, десятимиллионная доля секунды, а барьер непреодолим, словно нейтринная стена, – пояснил мне еще вчера Малинин, сейчас равнодушно поглядывавший вниз, сквозь прозрачное днище машины.

Я вспомнил о том, что оружие с собой брать нельзя, через барьер также не проходят механизмы, а потому путешествовать (неизвестно, сколь долго) мы будем пешком или по рекам, если таковые встретятся, на плавсредствах, построенных нами же.

Это была безумная экспедиция, и если бы не обыденность раз в десять лет совершаемого мероприятия, никто, я думаю, не согласился бы идти.

Мне пришла в голову мысль, что Премьер-Министр во вчерашней беседе несколько покривил душой. Вернее, как всякий политик, уже по определению готовый к предательству и подлости, он заставлял и меня так думать о себе. Своим сходством с Николаем я являл для него пусть и незначительную, но все же угрозу, мимоходом нейтрализовать которую было делом необходимым и полезным. Он мог использовать и Лену, ибо нет уверенности, что она во дворце Императора, а не Премьер-Министра, получившего должность лишь в результате смерти Ивана Орлова и осуждения Николая, сына последнего.

А пока под нами проносился город, островки живых массивов, парки, леса, небольшое море. Потом мы летели вдоль рыскавшей меж холмов реки и приземлились наконец.

Посадка была произведена за пределами города. По сути, здесь было только небольшое, из серого камня сложенное одноэтажное строение, возможно продолжавшееся под землей.

Мы вышли из машины, которая сразу же улетела, и я увидел, как все взглядом, с одинаковым выражением на лицах провожали ее, словно улетающий механизм оборвал единственную нить, связывавшую нас с этим миром.

– Ну что, двинули? – бодро сказала Маргарита Исаева и повернулась к пустому на вид дому. – Может, мы и совершаем большую ошибку, но пока не попробуешь, не узнаешь. Незачем оттягивать, – тихо добавила она, но я услышал.

Мы вошли в серое строение. Нас встретил такой же серьги робот; провел по коридору, странно пустому; в нишах стояло несколько неподвижных роботов. В небольшом овальном кабинете он усадил нас в кресла, взял из стенного шкафа серую тетрадь и, листая ломкие страницы, стал объяснять правила перехода границы, уже известные нам. Несколько попыток прервать его ни к чему не привели, так что пришлось слушать до конца.

Это пустое времяпрепровождение, вместе с ожиданием чего-то неведомого и таинственного, повлияло на наше несколько сонное с утра состояние. Каждый задумался, может впервые с момента решения идти в паломничество, о последствиях (во всяком случае, мне так казалось, когда я глядел на их лица), и волнение исподволь овладевало нами. Мы слушали робота, кивали и в какой-то неподходящий момент, касавшийся запрета на перенос взрывчатых веществ (чисто номинальный, ибо ничего, что запрещено, поле не пропускало), Катенька, сидевшая возле мерно кивающего головой в такт словам мужа, вдруг сказала:

– Ничего с нами не случится… Робот закончил читать, нас заставили расписаться в тетради. Он спросил, есть ли вопросы?

– Существуют ли прецеденты возвращения паломников назад? – спросил Малинин.

– Да, – подтвердил робот. – Прецедент единственный и зафиксирован как факт, но без подробностей,

– Почему? – продолжал допытываться философ.

– Исключению может сопутствовать и недостаток информации. Именно поэтому и существуют исключения, – менторским тоном объявил робот и повел нас на контрольно-пропускной пункт.

Это был просто коридор, перекрытый глухой черной мембраной, Я шагнул первым – мрак был полным. Ничего не видя и не ощущая, я сделал еще один шаг – яркий свет, трава под ногами, деревья, люди, лошади, гневный клекот орла и снова мрак, – кто-то, смутно стоявший сбоку, обрушил вместе с дубинкой этот новый мир мне на голову.