2
«Легко сказать: соблазнить или, точнее, влюбить в себя девушку! Особенно такую девушку, как баронесса Зверда», – уныло размышлял Эгин.
На своем выхоленном слугами Вэль-Виры жеребце он выезжал на дорогу, соединяющую замок Гинсавер с Маш-Магартом.
Редкие крестьяне, крестьяне Вэль-Виры, которых он встречал на дороге, расстилались на обочине в земных поклонах.
Мужикам и бабам, спешащим по своим земным и очень прозаическим делам, было очевидно – едет большой барин. Почти такой же большой, как сам барон Вэль-Вира.
«Надо же было этому старому магу-греховоднику воспылать похотью к самой недоступной из фальмских красавиц!» – сокрушался Эгин.
О моральной подоплеке своего согласия он старался больше не вспоминать, резонно полагая, что вспоминать о ней нужно было тогда, когда он так опрометчиво предложил Адагару «все что угодно». Теперь же оставалось только выполнять поставленную перед ним задачу. Поскольку, по уверениям странника, он уже начал выполнять свою.
– Через двадцать один день глиняный человек будет дышать и говорить, – утверждал Адагар. – Не беспокойся, дружок, – он будет похож на тот мыслеобраз, что сверлит твои суетливые мозги, как две монеты, отлитые из одной формы. Кстати, что случилось с человеком, копию которого мне предстоит сделать?
– Кто-то применил к нему магию развоплощения. Его душа рассталась с телом. Но, в отличие от тела, душу мне удалось сохранить, уловив ее в Белый Цветок, – ответил Эгин, всем своим видом пытаясь показать, что не расположен вдаваться в дальнейшие объяснения. Еще не хватало, чтобы Адагар знал, что трудится на копией гнорра Свода Равновесия!
– Магию развоплощения? Гм… не завидую… не завидую. А вот насчет Белого Цветка – я в восхищении. Да ты не столь ничтожен, как пытаешься себя подать, Эгин! Кстати, как твои успехи с баронессой Звердой? Написал ей письмо?
Эгин промычал что-то невнятное. Вроде того, что работы ведутся.
Он врал.
За предыдущие два дня он так и не нашел в себе смелости написать баронессе что-нибудь завлекательное и напроситься к ней в гости.
– Имей в виду – через двадцать один день ты должен окончить свою работу. Точно так же, как я окончу свою, – вкрадчивым голосом сказал Адагар.
– Помню-помню…
– Думаю, после уловления развоплощенной души в Белый Цветок моя просьба кажется тебе совсем пустяковой? – осклабился Адагар.
В конце концов Эгин решил не писать никакого предварительного письма. А отправиться в Маш-Магарт лично, сразу, в лоб.
Во времена, когда Эгин был моложе и служил в Своде, он наверняка бы воспринял такое задание иначе. Или, как еще иногда говорят, «проще».
Тогда его друзья «портили» девиц налево и направо, похваляясь на дружеских пирушках своими истинными или наскоро изобретенными подругами. Бывало, они проводили свои редкие выходные в Публичных Садах, рассматривая и обсуждая проходящих мимо женщин, девиц и девочек.
«Что за формы! Что за взгляд!» – романтически вздыхал Канн, указывая на стройную, хорошо сложенную горожанку, шедшую в сопровождении свекрови.
«А-а! Ее зовут Арда. С ней я был прошлой весной», – вступал тогда Иланаф, растушевывая свое торжество бравадой.
«Эка невидаль! – говорил Онни. – Прошлой весной с ней был и я».
«Прошлой весной с ней был весь Свечной Околоток. И хотел бы заметить, все это – в рамках уложений Жезла и Браслета», – добавлял Эгин официальным тоном, и вся компания взрывалась хохотом.
Свекровь закрывала свое сокровище от пересмешников, раздвигая широкий черный веер. Старуха, конечно, не могла слышать их перебранки, но догадывалась, что то, над чем смеются молодые люди в чиновничьих платьях, каким-то неведомым краем касается ее привлекательной невестки…
Это было давно. Тогда Эгин не имел достоверных представлений о том, что такое любовь, и уж конечно, не знал ответа на вопрос, почему это так мучительно. В сущности, именно вследствие этого он считал себя опытным сердцеедом. И чувствовал себя победителем в женском обществе.
Тогда жизнь представлялась молодому Эгину чистым писчим свитком, в который ты, прожив очередной день, вносишь сообщения о подвигах обоего рода – на поприще службы и на поприще любви.
С появлением в его жизни Овель исс Тамай обычные подвиги на поприще любви стали для Эгина неким необременительным, хотя и скучноватым ритуалом.
Говоря более приземленно, каждая новая подружка виделась теперь Эгину чем-то вроде временного заменителя Овель. Вроде как младенцу дают соску-пустышку вместо материнской груди. А с уходом Эгина из Свода подвиги на служебном поприще перестали тревожить его сердце вместе с самим поприщем…
Одним словом, Эгин не знал, с чего начнет и чем окончит в деле соблазнения Зверды.
Всего три года назад он смог бы по первому требованию вышестоящего офицера выдать подробный план действий наподобие такого: 1) втереться в доверие к Зверде и барону Шоше; 2) пригласить на совместную конную прогулку; 3) сделать ценный подарок; 4) уехать в Гинсавер, чтобы набить себе цену…
И так далее, и тому подобное.
Теперь его хватало лишь на то, чтобы размышлять над превратностями судьбы. Надо же такому случиться, чтобы ему выпало добиваться расположения последней любовницы гнорра Свода Равновесия, который сейчас пребывает в Белом Цветке, лежащем в его сумке?
Направляясь в Маш-Магарт, Эгин нарочно не взял с собой лотос. Чтобы тот своим видом не искушал его на разговоры с гнорром.
Эгин знал: пара циничных шуточек Лагхи – и его покинут последние остатки самоуверенности. В итоге он уедет из замка Маш-Магарт, не спев баронессе ни одного куплета песни любви.
В тумане уныния и нерешительности Эгин преодолел весь неблизкий путь до Маш-Магарта. Он был настолько пришиблен своими прозрениями, воспоминаниями и сопоставлениями, что стражники, заправлявшие подъемным мостом, приняли его за человека, слегка перебравшего гортело. С полчаса они скрипели мозгами, решая, стоит ли опустить мост.
За пьяного принял Эгина и дворецкий. С той лишь поправкой, что эта догадка расположила дворецкого к гостю – не так уж часто к хозяевам приезжали люди, чьи интересы были близки его собственным.
– Только бароны наши сейчас в отъезде.
– Да я и не к баронам вовсе. Я хотел бы просить временного приюта в замке. Всего на неделю, – заявил Эгин и, встрепенувшись, добавил: – Уповаю на законы гостеприимства, которые, как мне известно, чтят в этих благословенных землях.
– На постой? Это милости просим. У нас в достатке помещений пустует. С тех пор как мы поссорились с Вэль-Вирой, гости у нас редкость. И хотя сейчас перемирие…
– Я сожалею, весьма сожалею, и наслышан… Кстати, совсем недавно я имел честь гостить в замке барона Вэль-Виры.
Эгин решил, что утаивать это обстоятельство от обитателей Маш-Магарта неразумно и даже опасно. И лучшим решением будет изображать незаинтересованное лицо, которому нет дела до местных дрязг – благо, Право Народов на его стороне.
– С чем пожаловали в наши земли? – вежливо осведомился дворецкий, провожая Эгина к сравнительно новой постройке, неуклюже прилепленной к древнему замку. Такая же точно была и в замке Гинсавер. Называлась она, как и в Маш-Магарте, «гостевым домом».
– Я путешествую. Смотрю на мир. Видите ли, с тех пор как скончалась моя дорогая матушка, я не нахожу себе места в родных землях. Препоручив своего батюшку заботам сестры, я решил отправиться в дальние страны. Повидать мир, людей…
«Ага. Ждет, пока батюшка окочурится. И наследство ему отвалит. А терпеть старого маразматика уже сил нет». Лицо дворецкого приобрело сострадательное выражение. Мол, все понятно. Престарелый батюшка… Путешествие… Эгин был ему определенно симпатичен.
Эгин не возражал. В сущности, когда он потчевал дворецкого этой легендой, он рассчитывал именно на такое понимание своих слов.
Север был наводнен персонажами, подобными «Эгину окс Суру» – скитальцами с дворянскими грамотами в карманах и грезами о запаздывающем наследстве.
– Вот мы и на месте. – Дворецкий распахнул перед Эгином дверь.
Обстановка была далекой от роскоши. Каменный пол с семиконечной звездой в центре. Узкое окно. Низкое, застеленное медвежьими шкурами ложе. Обереги, увитые разноцветными лентами, и инкрустированные лазуритом оленьи рога над ложем… Такие рога Эгин встречал на Фальме везде, где бы ни останавливался. Но так и не удосужился узнать, зачем они.
– Это чтобы духи оленей, убитых на охоте, вас ночами не донимали, – простодушно пояснил дворецкий.
– Увольте, я отродясь не хаживал на оленя!
– Это не важно, гиазир Эгин. Ведь, может, дух оленя спутает вас с кем-нибудь другим.
