«Глава…
Вездеход с номером «001» на ярко-оранжевом борту мягко катился по следам, оставленным двумя прошедшими раньше машинами — теми самыми, что увезли навстречу неизвестности семерых исследователей. Правда, кое-какое объяснение произошедшему обнаружилось, едва только Гвоздь влез в память бортового компьютера. Через несколько часов после того, как первый вездеход, с четырьмя исследователями и всем необходимым на борту, уехал устанавливать планетарный привязной маяк, его компьютер послал на базу экстренный сигнал опасности. Поскольку связаться с уехавшими ни по одному из каналов не удалось, а бортовой компьютер вездехода молчал, не отвечая на запросы и игнорируя автоматический обмен данными с оставшимися в лагере, было принято решение немедленно отправиться на помощь. Послав в космос тревожное сообщение — то самое, что запустило маховик спасательной операции, отчего-то возложенной на мощные флотские плечи, — трое планеторазведчиков с максимально возможной скоростью рванули следом, благо замолчавший вездеход успел передать отчет о пройденном маршруте.
Больше примитивный электронный «мозг» вездехода ничего сообщить не мог: канал связи со второй пропавшей машиной исправно работал, информируя о стопроцентной функциональной готовности всех бортовых систем, однако никакой ясности в судьбу пропавших исследователей это не вносило. Скорее наоборот — никто из десантников отнюдь не питал относительно последней особенных иллюзий. Шансы обнаружить планеторазведчиков живыми были весьма иллюзорны. Более чем иллюзорны. Три дня в подобной ситуации, на чужой и почти неисследованной планете, увы, немалый срок…
Ехать оказалось совсем недалеко, километров десять. Минут двадцать при такой скорости — вездеходы планеторазведки были, по сути, самыми обычными армейскими бэтээрами, только с демонтированным штатным вооружением, камуфляжем и силовой защитой. Все остальное — двигатель, система навигации и связи, грузоподъемность, скорость — осталось прежним.
Впрочем, сейчас попугаисто-яркая машина шла налегке, неся в своем чреве лишь троих: сержанта Бакова, ефрейтора Короткова и местного компьютерного гения рядового Гвоздева (положенные по выслуге лет лычки последний потерял как раз за помянутую попытку взлома регистратора боевого скафандра). Смешная нагрузка для двадцатитонной машины с тысячесильным двигателем и доставшейся от прототипа мощной композитной броней.
Висящий на орбите бэдэка пока молчал. Даниил, конечно, испытывал большие сомнения, что оставшееся на высоком геостационаре командование не знает про его авантюру, но и связываться с ним пока никто не спешил. Было ли это плохо или как раз наоборот, он не знал: космодесант зачастую становился пешкой в многоходовых партиях золотопогонных игроков, так что… «Доживем — увидим», — как говаривал его давным-давно погибший наставник, старший прапорщик Булаевский.
Возможно, посылая вниз именно его отделение, командование на нечто подобное и рассчитывало: количество полученных поощрений и благодарностей у него примерно равнялось числу взысканий и выговоров. Приказ никогда не был для Бакова неодолимым забором, опутанным поверху колючей проволокой, и ради выполнения поставленной задачи он частенько шел на его нарушение. В случае успеха это ему, как правило, прощалось; если же возникали некие осложнения, по счастью — отнюдь не частые, сержант ухитрялся отделаться «легким испугом» в виде очередного занесения в личное дело кучи неких нелицеприятных и вредных для его дальнейшего продвижения по служебной лестнице фраз. И вполне могло оказаться, что для выполнения этого задания как раз и нужен был кто-то, подобный Даниилу. Иными словами — тот, кто, не устрашившись праведного командирского гнева, постарается не просто выполнить, но и перевыполнить полученный приказ, его же при этом и нарушив…
— А вон и они, — прерывая поток его мыслей, сообщил Гвоздь, кивая на курсовой обзорный экран, — километра с три еще. На вершине, на полвторого примерно. Смотри быстрей, командир, счас мы в низину съедем — тогда вообще хрен чего увидишь.
Впрочем, не заметить на вершине далекого холма рыжее пятно одного из пропавших вездеходов было бы мудрено и без этого предупреждения. Собственно, на что и рассчитывали конструкторы: специальное покрытие не только ярко полыхало на солнце, но еще почти пять часов светилось после заката, что существенно облегчало поиски.
Даниил задумчиво хмыкнул про себя: подобный ориентир, при нынешнем развитии электронной оптики, прекрасно заметен даже с самой высокой орбиты! Это не говоря уж о аварийном маяке на борту вездехода и мощных скан-системах барражирующего на геостационаре корабля.
Однако же никаких поправок в первоначальный план действий с «Крыма» по-прежнему не поступало, хотя канал связи работал совершенно нормально: и тестовый сигнал, и телеметрия (это Баков проверил лично) проходили свободно. Мнемосвязь, будь она неладна, опять же…
Получалось: то ли тамошние наблюдатели вкупе с отцами-командирами все это дело откровенно прошляпили (ага, счас, прямо вот взял — и поверил!), то ли по-прежнему не считают нужным что-либо менять и во что-либо вмешиваться. Правда, был еще третий вариант, какой-то совсем уж мрачный: Бакову просто решили не мешать. Что именно — не мешать? Идти на риск, например. Или делать глупости. Чтобы потом посмотреть, к чему оный риск с оными глупостями приведут. Такая своего рода разведка боем, причем с разведчиком, так уж получается, играют втемную…
Вездеход меж тем нырнул в низину, примерно в километре плавно переходящую в склон искомого холма, прыгнул, ощутимо просев на амортизаторах, с невысокого распадка и уверенно потянул вперед. Даниил, смерив сидящего за управлением Короткова испепеляющим взглядом — для полного счастья и к вящей радости капитана Маркова, им только перевернуться по дурости не хватало! — и протянул руку к консоли управления защитой «конверсионного» бэтээра-вездехода. Система была привычной, той же самой, что и на штатной планетарной технике.
Над головой негромко щелкнули стопоры, и обе половинки броневой крыши разошлись в стороны, споро скользя вдоль бортов. Миг — и над головами сидящих в просторном отсеке десантников засинело подернутое жаркой полуденной дымкой небо. Между прочим, весьма удачное конструктивное решение, не претерпевшее сколь-либо существенных изменений за все годы своего существования. Полторы секунды — и полностью герметичная боевая машина превращается в бронетранспортер (или в данном случае вездеход) открытого типа. Удобно и в плане скорейшего выхода наружу, и в плане вентиляции боевого отделения на марше, и в плане дополнительной защиты: опускаясь вдоль бортов, сегменты крыши увеличивают бортовую защищенность ровно в два раза. Ну и плюс, конечно, силовая защита, но это уже только на армейских модификациях.
Включив гидравлический подъемник своего кресла на максимум, Баков медленно поплыл вверх. Теперь он сидел, наполовину высунувшись из мчащейся по бездорожью машины, подставив лицо упругому, словно морская волна, потоку свежего ветра. Хотя, конечно, такие пришедшие из далекого прошлого понятия, как «дорожье» или «бездорожье», мало волновали мощный восьмиколесник, подвеска которого вполне могла скомпенсировать почти метровые перепады высоты.
Гвоздев, естественно, не стал отставать от командира, тоже немедленно высунувшись наружу. Даниил не препятствовал: заслужил, чего уж там. И комп в лагере грамотно вскрыл, и идею про вездеход вовремя подкинул. Как десантник он, конечно, не ахти: своенравный больно, так что с дисциплиной всегда проблемы — сказывается криминальное прошлое, однако в подобных делах незаменим. И голова, надо признаться, хорошо варит. Иногда такое заморочит, что уши вянут, а потом оказывается — вроде и прав был! Главное — лишнего ему не позволить да одернуть вовремя, чтобы особо не зарывался. Или «не нарывался», кому какая формулировка больше нравится.
Гул двигателя ощутимо изменил тональность: начался подъем. Примерно на середине склона Коротков свернул в сторону, траверзуя и объезжая стороной выход горной породы — подняться по прямой не смогла бы даже столь мощная машина. Сам по себе уклон-то небольшой, но многочисленные распадки, ступенями изрезавшие склон холма, превращают его в неодолимое для колесной или гусеничной техники препятствие. Вот если бы у планеторазведчиков был самый захудалый гравилет, тогда другое дело, тогда можно и напрямик. Но атмосферной техникой они отчего-то не озаботились, видимо, вовсе не собирались куда-либо летать, так что…
— Стоп, — негромко скомандовал сержант, и Коротков, не задавая лишних вопросов, остановил вездеход. Зашипели гидравлические компенсаторы подвески, выравнивая корпус замершей на покатом склоне машины.
— Ты чего, командир? — Гвоздь удивленно воззрился на начальника. — В лагере чего забыл? Так возвращаться — плохая примета.
— Пешочком прогуляемся. — Баков подхватил штурмовую винтовку, снял с предохранителя. Повинуясь команде, неспешно распахнулись створки управляемой с водительского пульта кормовой двери. — Нефиг нарываться, мужики. Круто, конечно, прямо на этой штуковине подъехать, но лучше мы все-таки тихонько подойдем да посмотрим, что тут и как…
В наушнике гарнитуры боевой связи обиженно засопел Гвоздев, однако ж смолчал. Короткий и вовсе не проронил ни единого звука: молча подхватил свою «вышку», проверил, переведен ли в боевое положение бронекомплект, и вслед за сержантом выскочил наружу. Гвоздь выбрался последним, все еще наполняя эфир обиженным сопением: компьютерный гений не мог понять, отчего им нужно полкилометра прыгать по камням, вместо того чтобы подъехать со всем возможным комфортом.
Впрочем, идти было не трудно. Подъем, конечно, имел место быть, как и очередной распадок, стелющий под ноги угловатые, покрытые мхом камни, но для тренированных десантников это не было преградой. Шли классическим «треугольником»: сержант во главе угла, Гвоздев с Коротковым в качестве флангового прикрытия. Готовые к бою штурмовые винтовки чутко поводили стволами, выискивая цель, которая, к счастью, вовсе не спешила пересечь прицельную директрису. Встроенные в шлем сенсоры тоже молчали, не наблюдая ничего подозрительного ни в одном из автоматически отслеживаемых диапазонов. Кругом царило идиллическое инопланетное лето… которое Бакову тем не менее отчего-то активно не нравилось.
И спустя полчаса прыганий по камням, поднявшись на вершину холма, он понял почему: все как один планеторазведчики были мертвы. И погибли они отнюдь не под влиянием каких-то внешних, суть — природных, факторов. Вовсе не нужно было быть экспертами, чтобы понять: люди перебили друг друга. Сами. Без чьей бы то ни было помощи.
Нашло свое объяснение и «молчание» первого вездехода: его просто-напросто сожгли. Влепили из лучевика в энергетический отсек — и сожгли, превратив в сюрреалистическое нагромождение покореженных, черно-рыжих от немыслимого жара вольтовой дуги броневых листов. Причем стрелять ведь наверняка пришлось не раз и не два: штатный гражданский излучатель — отнюдь не армейский двухкиловаттник, прошивающий одиночным импульсным разрядом стомиллиметровый лист композитной брони!
Судя по всему, когда подъехал второй вездеход, с тремя из четверых планеторазведчиков уже было покончено — стараниями того, кто первым завладел излучателем. Того, кто сначала перестрелял товарищей, затем, словно вымещая необъяснимую ярость, зачем-то спалил вездеход. А вот дальше события могли развиваться по любому сценарию. То ли приехавшие спасатели сами стали жертвами последнего уцелевшего — обугленный шрам на борту второй машины заставлял подумать как раз об этом, то ли первыми ударили как раз они… Рассказать, как оно происходило на самом деле, теперь уже вряд ли кто-нибудь мог. В штате экспедиции было семеро — и все семеро сейчас лежали перед замершими в неподвижности десантниками.
Пятерых застрелили из лучевого оружия, еще двое, похоже, сошлись меж собой в последней схватке, проломив друг другу головы «подручными средствами» — благо острых камней и разбросанного шанцевого инструмента кругом имелось в достатке.
Ясно было одно — приступ безумия охватил людей не сразу: по крайней мере разгрузить из сожженного вездехода инструмент, разобранную несущую вышку и собственно сам маяк они еще успели. А вот установить его — уже нет.
Тошнотворно-сладкий запах разложения прочно утвердился над этим жутковатым местом, перебивая даже острую химическую вонь от сгоревшего вездехода: почти три дня под палящим солнцем — не шутка, знаете ли! Процессы гниения органики едины во всех концах Вселенной и практически в любой атмосфере, и сдержать их под силу разве что великому космическому вакууму…
Впрочем, было и еще кое-что, что отодвигало на второй план все ужасы представшей взорам десантников картины, явно в нее не укладываясь. В десятке метров впереди, из осыпавшейся под воздействием дождей и ветров стены распадка, на вершине которого, судя по всему, и собирались установить маяк, проглядывало нечто, что уж никак не могло быть порождением местной природы. Нечто вроде многометрового металлического шара, не то намертво впаянного в окружающий камень, не то вовсе появившегося здесь задолго до того, как этот камень сформировался в результате естественных геологических процессов.
Видимая из камня поверхность была слишком гладкой, а кривизна слишком правильной, чтобы иметь природное происхождение — хотя порой природа и подкидывает людям совершенно неразрешимые загадки. Порой, но не сейчас. Это, вне всякого сомнения, было чем-то искусственным; чем-то, порожденным разумом, но разумом, абсолютно чуждым человеку. В последнем Баков отчего-то был совершенно уверен.
— Командир, — негромко пробормотал Гвоздев, — слушай, Данила, тут что-то непонятное!..
— Да что ты?! — притворно удивился Баков, не отрывая взгляда от непонятной находки. — Никогда б не догадался…
— Да нет, ты не понял, командир, — что-то в голосе Гвоздя заставило сержанта обернуться к товарищу, — я не об этом. — Он коротко дернул головой в сторону странной сферы. Или, может, полусферы: сквозь камень-то не особенно разглядишь!
— Ну и?
— Радиосвязь сдохла, совсем. И мнемоконтакт тоже. Я проверил, хотел было на пробу с вездеходной «бортухой» сконнектиться, и ничего не вышло. Глухо.
— Серьезно? — глуповато переспросил Баков, только сейчас заметив, что голос подчиненного и в самом деле доносится вовсе не из микронаушника радиогарнитуры. Взгляд его, едва ли не против воли, немедленно скользнул в обратном направлении, вновь уперевшись в идеально ровную поверхность непонятной штуковины. — Значит, связь?..
— Да не, Даниил, ты опять не понял! — Проследив за взглядом командира, Гвоздь интенсивно замотал головой. — Я не это имел в виду! Нас глушат, понимаешь? С орбиты.
— Кто? — не успев вовремя прикусить язык, сморозил сержант очередную глупость: ну кто, скажите, еще может глушить их с орбиты, ежели не родной бэдэка?!
— Наши, кто же еще! — Являя чудеса субординации, Гвоздев сделал вид, что ничего не заметил. — Полная технологическая блокада типа «колокол», давят все мыслимые диапазоны. Площадь накрытия, похоже, меньше километра — представляешь, какая плотность фокуса? Мы сейчас даже выстрелить не сможем, только из динамики. При такой мощности подавления никакое энергетическое оружие пахать не будет. Хочешь — попробую?
— Не надо… — автоматически пробормотал Даниил, пытаясь осмыслить услышанное. — И давно это началось?
— Не-а, только когда мы на верхушку холма выперлись. То есть минут с пять уже. Не знаю, как ты, а я под «колоколом» раза два бывал, так что не ошибаюсь. Правда, тогда хоть мнемосвязь работала, да и плотность не такая высокая была. А сейчас, похоже, не меньше, чем пятый уровень, раз все полегло…
— Ну и зачем? Есть предположения?
— Понятия не имею, командир, — честно пожал плечами Гвоздь. И масленым голосом — как-никак, второй раз за последний час оказался полезным родному отцу-командиру! Не каждый день с ним советуются, обычно-то как раз наоборот случается! — осведомился, скорчив совершенно неуместную в этом месте и в этой ситуации умильную гримасу: — Данил, теперь можно всю эту хрень, — он похлопал себя по шлему и пластинчатым наплечникам бронекомплекта, — снять? Ну не будут тут в нас пулять, и когтями рвать тоже не будут, вот задницей чую — не будут! А от всего остального и нательный блок защитит, его-то я и сам снимать не собираюсь.
Баков мрачно воззрился на подчиненного и неожиданно махнул рукой:
— Ну, если задницей, тогда конечно. Эх, ладно, чего уж…
Ничего больше сказать он уже не успел, поскольку того, что произошло в следующий миг, из троих десантников не мог бы предвидеть никто, даже Гвоздев со своей вышеупомянутой задницей…»
На сей раз возвращение из заоблачных футуристических далей прошло вполне буднично: привыкаю, что ли? Пока Анатолий Петрович читал, от напряжения едва заметно шевеля губами, я вытянул до фильтра очередную сигарету из катастрофически быстро пустеющей пачки. Хорошо хоть супруга не видит — вот бы крику насчет вреда курения было! А с другой стороны, как тут не курить-то?..
— Вот оно, значит, как… — задумчиво протянул контрразведчик, дочитав свеженабитый текст — выслушивать устный рассказ он категорически отказался, настояв, чтобы я облек размытые мыслеформы в стройные ряды шрифта Times New Roman. — Блин, а ведь похоже!..
— Я с тоской глядел в заметно потемневший балконный проем: темнеет летом поздненько, значит, уже часов девять, а то и полдесятого. Н-да, давненько я так не выкладывался — больше половины дня, можно сказать, от клавиатуры не отрывался, наверняка не меньше полутора авторских накропал. Подустал, честно говоря, врать не стану. Голова просто беременная — плюс утреннее похмелье, из которого меня выводили самым что ни на есть варварским способом — сначала коньяк, затем пиво. Эх, сейчас бы спать завалиться, на те самые классические шестьсот минут! Да вот только насчет последнего у меня отчего-то никакой уверенности нет: попроси я еще алкоголя, сигарет или пару девочек в омер «снятия стресса для» — наверняка ведь организуют, а вот насчет отдыха… Впрочем, проверить не мешает — заодно и отвлекусь от суровой действительности — и реальной, и вымышленной. А не отвлекусь, так хоть развлекусь немного.
— Устал я что-то, Анатолий Петрович, почти целый день за клавой сидючи. Да и жену почти неделю не видел — как тут у вас, товарищ полковник, насчет женского, так сказать, общества?
— Вы это серьезно? — ощутимо напрягся контрразведчик — ага, не совпадает с моим психологическим портретом примерного семьянина? Небось эфэсбешные психологи-то меня подробненько расписали: «…к случайному адюльтеру не склонен, постоянной любовницы не имеет, в порочащих связях не замечен…» Ну вот и получите пресловутую гранату, господин условный фашист! Не люблю, когда меня по полочкам да папочкам раскладывают, знаете ли…
— А почему нет? Стресс снять, и, гм, вообще…
Контрразведчик внимательно на меня посмотрел, однако на сей раз я с легкостью выдержал его взгляд: уж отвлекаться — так отвлекаться!
— Ну, если вы думаете, что у меня в соседнем номере парочка разогретых шампанским шалав обитает, то ошибаетесь, хотя организовать нечто, э-э, подобное в принципе можно. Скажем, в течение часа… Только ведь вы мне врете, Виталий Игоревич, и притом нагло! Непонятно лишь зачем? Ведь не нужно оно вам…
— Конечно, не нужно, — грустно согласился я, внезапно утратив интерес к собственному розыгрышу: как известно, в любой шутке самое главное — вовремя остановиться, не превращая оную в откровенный и пошлый фарс. Полковник верит своим психоаналитикам и моему пси-портрету, я верен любимой супруге, гипотетические девочки мирно пасутся под городской филармонией и интуристовской гостиницей… Ладно, поприкалывались — и хватит.
— Шутю я, гражданин начальник, конечно же, шутю. — Заслышав мои слова, Анатолий Петрович столь откровенно расслабился, что я едва сдержал улыбку. — А вот поспать мне, кроме шуток, жизненно необходимо, выдохся. Понимайте как хотите, но больше ни строчки не выжмете. Разве что вколов чего-нибудь хитрого — как там оно у вас называется? «Прилив»? Или «Экстаз-2»?
— «Стимул-М», — с ужасающей серьезностью кивнул контрразведчик. — Это из наиболее щадящих средств. А если уж говорить о том, что наши доблестные спецназеры в боевых акциях употребляют, так есть и более ядреная фармакология. Только… оно вам надо? Писатели — субстанция хрупкая, к подобному обращению не приученная. А после этой дряни ломка, как у венного наркомана со стажем…
— Ладно, уели, — мрачно буркнул я, — это в отместку за девочек, надо полагать? Так что, отдохнуть-то можно? Пока Николай Батькович местных особистов на уши ставит да из семейных постелей вытаскивает?
— Можно. Только, извините, здесь спать придется, на казенной, так сказать, койке. Если что из дома привезти нужно, только скажите, мигом человечка пошлем. Или сами с ним съездите. Но спать все равно здесь придется.
— Коты не кормлены, — сообщил я, — но до утра потерпят, пожалуй, с голодухи не опухнут. Если что, соседка покормит. Ладно, хватит о пустяках трепаться, я ведь по вашему лицу вижу, что еще о чем-то спросить хотите. И наверняка в свете только что прочитанного. Просто я вас со своими девочками с панталыку сбил, уж извините. Так что? А после уж, не судите строго, я самым пошлым образом спать завалюсь, и наплевать мне на все и всяческие инопланетные артефакты!
— Полностью согласен, Виталий Игоревич, полностью с вами согласен! — мигом посветлел лицом контрразведчик. — А насчет спросить… — Он шутливо развел руками. — Правы, конечно! Корыстен я сверх меры, корыстен, но — служба такая. Вот вы что напророчили? Получается, флотские знали насчет возможности глушения этой штуковины, так?
— Так, — вяло согласился я: спать и вправду хотелось до одури, — группе Бакова дали «зеленую улицу» именно потому, что обнаружили в древних архивах земных спецслужб сведения о способе подавления этих штуковин средствами радиоэлектронной борьбы, вот и вся загадка. Дождались, наблюдая с орбиты, пока Даниил нарушит приказ и попрется искать пропавшую экспедицию, да и накрыли их тем, что кто-то из классиков жанра назвал, помнится, техноблокадой. Другими словами, мы с вами определенно чего-то добьемся, раз уж в будущем о нас помнить будут!
— Ага, ну ладно. Тогда еще вопрос: не находите, что уж больно фривольно эта штуковина к вопросам времени относится? Все-то она знает — и про прошлое, и про настоящее, а теперь, так уж получается, и про будущее? А?
— Нахожу, — устало буркнул я. — Только не спрашивайте отчего, я все равно этого не знаю. Может, ночью чего дельного привидится… Я, правда, в вещие сны не особо верю, но кто ж его знает? Так что, «таможня дает «добро»? Отбой на сегодня?
— Ложитесь, конечно, — бледно улыбнулся контрразведчик. — Уж простите, что все так, но сами понимаете… Вам еще что-нибудь нужно? Если что, телефон на столе, единичка в быстром наборе. Спать-то мне, боюсь, не придется: и Колю буду ждать, и начальство, подозреваю, пообщаться захочет. Так что звоните.
Последним, что мне запомнилось в завершении этого поистине безумного дня, была напряженная и какая-то абсолютно прямая спина выходящего из номера контрразведчика. Бедняга, похоже, только сейчас всерьез уверился в том, что мои тексты — чуть ли не документальные свидетельства будущего, и потому сейчас «имел, о чем подумать». Я же последовал давней народной мудрости «Утро вечера мудренее». И, даже не выкурив дежурной сигареты на ночь, благополучно провалился в глубокий, без всяких сновидений или кошмаров сон.
Как ни странно, ни древние инопланетные артефакты, ни катакомбы, ни российская контрразведка в лице Анатолия Петровича мне вовсе не снились.
И длилась сия лафа просто немыслимо долго.
Аж до трех часов ночи…
9
В армии мне послужить не довелось — как и миллионам сверстников, еще заставших те славные времена, когда в любом вузе обязательно была военная кафедра. Традиционно не слишком загружающая будущих специалистов ратной наукой, зато щедро раздающая в общем-то совершенно незаслуженные лейтенантские погоны. Так что от зычного сержантского «Р-рота, па-а-адъем, боевая тревога!» и необходимости в считаные секунды проснуться, одеться, экипироваться и проснуться еще раз, уже окончательно, меня Бог миловал.
Вставать же посреди ночи приучил собственный сынуля, с завидным постоянством заставлявший нас с супругой подрываться с кровати никак не позже третьего по счету оглушительного «у-а-а-а». Срочная смена памперсов, приготовление молочной смеси для ночного кормления и, конечно же, бесконечное укачивание под заунывное «баю-бай» стало неотъемлемой частью нашей жизни в течение всего первого года.
Правда, до того были еще и ночные дежурства в отделении или по больнице, когда короткие эпизоды сна хаотично сменялись вызовом к очередному страдальцу, неожиданно решившему, что половина второго или третьего ночи — самое время, дабы ухудшить свое состояние как минимум до среднетяжелого. Впрочем, это — еще в той, полузабытой и подернувшейся невесомой пеленой романтического забвения, «дописательской» жизни.
Зато и просыпаться посреди ночи в более-менее адекватном состоянии для меня теперь проблемой отнюдь не было.
…Он стоял к нему спиной. Из своего укрытия спецназовец хорошо видел его короткостриженый затылок, переходящий в мальчишески худую шею, торчащую из расхристанного ворота общевойскового камуфляжа. Все остальное, в том числе и зажатый в руках автомат, скрывал загромождавший и без того узкий проход металлический шкаф с какими-то приборами.
В принципе можно было начинать работать, однако капитан отчего-то оттягивал этот миг, сам не зная, чего ожидая. То ли предчувствие, то ли… уж больно беззащитно выглядел этот самый кое-как обскубанный машинкой затылок с ямкой в основании черепа. Той самой ямкой, куда так удобно загонять контрольную пулю.
«Идиот, — беззвучно обругал себя спецназовец, — кретин, какой еще на хрен беззащитный затылок?! Он только что грохнул двоих заложников и неизвестно еще скольких положил наверху! Работаем! Начали — раз, два…»
На счет «три» пол под ногами ощутимо дрогнул, и со стороны невидимого за поворотом входа выметнулось облако перемешанной с дымом бетонной пыли. И тут же по ушам врезал тяжелый грохот: кто-то взорвал бронированную входную дверь. Над головой лопнула, осыпав его осколками, лампа дневного света, в мигом затянутом дымом бункере что-то падало и скрежетало, и капитан решился.
Рывком обогнув мешающий шкаф, он бросился вперед, держа перед собой зажатый обеими руками пистолет. Бросился — и чуть не столкнулся с противником, по-заячьи отскочившим куда-то вбок. Несмотря на обезумевшие глаза и раскрытый в немом крике рот, среагировал тот с похвальной быстротой, рефлекторно нажав на спусковой крючок. «Калашников» грохотнул в упор, прошивая смертоносной строчкой место, где кувыркнувшийся вперед и в сторону капитан находился еще долю мгновения назад.
Над ухом противно визгнул первый рикошет, ошпарило, ощутимо рванув рукав футболки, плечо: нет ничего хуже дурня, палящего из автомата внутри железобетонной коробки, ко всему прочему еще и напичканной железными шкафами!
Проехавшись спиной и боком по засыпанному бетонным крошевом полу, спецназовец дважды выстрелил в белесую дымную муть. Промахнуться с такого расстояния он не боялся, и лязгнувший об пол автомат лишь подтвердил его убежденность.
«Не везет мне на пленных», — довести до конца не слишком своевременную мысль ему не дали: со стороны взорванного входа ударили сразу несколько автоматов. Мысленно выматерившись (на то, чтобы сделать это вербально, элементарно не хватало времени), спецназовец двойным перекатом ушел с биссектрисы и вскинул пистолет навстречу новому противнику…
Что меня разбудило, я так и не понял. Просто внезапно раскрыл глаза, несколько мгновений тупо пялился в темноту, вспоминая, где я и как сюда попал (вопрос «кто я» передо мной, к счастью, еще никогда не вставал — что не могло не радовать: значит, до маразма или белой горячки пока еще достаточно далеко), затем поднялся с печально скрипнувшего дивана. Подошел к широко распахнутой балконной двери, с удовольствием вдыхая прохладный ночной воздух, обильно напоенный запахом близкого моря. Почти минуту просто стоял, наслаждаясь тишиной и той неповторимой картиной, которую можно увидеть в безлунную ночь и лишь тогда, когда между тобой и морем нет никаких строений или, того хуже, прибрежных баров или ночных дискотек. Момент единения двух стихий, двух океанов — моря и неба, воды и воздуха. Яркие, обычно нещадно забиваемые городским светом звезды над головой. И точно такие же внизу, отраженные в темном живом зеркале. И ровная линия огоньков, обозначающих несуществующий горизонт, — стоящие на дальнем рейде суда. И невидимые сверчки в траве сбегающего к пляжу склона…
Кто хоть раз видел подобное — тот поймет, о чем я. Ну а если нет? Что ж, мне, увы, все равно не хватит таланта, чтобы по-настоящему передать всю эту щемящую сердце красоту, против воли заставляющую задерживать дыхание, боясь спугнуть, ненароком разрушить ее хрупкое очарование.
Вернувшись в комнату, я на ощупь вытащил из почти пустой пачки сигарету, нащупал зажигалку. Наткнулся пальцами на что-то незнакомое, мгновение спустя догадавшись, что это оставленный мне на случай экстренной необходимости мобильник. Что ж, чему быть, того не миновать, так ведь, господа классики?
Закурив, снова вышел на балкон, наконец-то взглянув на подсвеченный циферблат наручных часов. Три часа двадцать семь минут. Ага, примерно так я и думал. Не столь и далеко до моего любимого времени суток — рассвета. Отдохнувший от немыслимого напряжения вчерашнего дня мозг работал четко, более не задаваясь извечным вопросом, все одно не имеющим ответа: «Неужели все это правда?!» Да. Правда. Теперь — правда.
Потому что совсем рядом, за тонкой стеной санаторного номера, спит рано повзрослевшая девочка Марина, героиня моего, судя по всему, лучшего романа.
А в нескольких километрах отсюда, глубоко под землей, остывают тела совершенно незнакомых мне парней, судьбу которых я написал (сейчас не важно, сам или с чьей-то помощью) всего лишь полтора дня назад.
Ну а я… а я, так уж вышло, теперь ЗНАЮ, что происходит. Или думаю, что знаю. Понятия не имею, чем вызвано это ночное откровение со стороны инопланетного артефакта (впрочем, определение «инопланетный» сюда как раз не слишком-то и подходит), но знаю. И весь вопрос в том, кто успеет первым — либо в дверь постучит настропаленный своими экспертами Анатолий Петрович, либо я наберу на панельке оставленного мне мобильного ту самую единицу…
А сейчас? Пара минут у меня еще есть, как раз докурить, а потом… Я взглянул на зажатый в руке телефон. Возникло труднопреодолимое желание швырнуть ни в чем не виноватую вещицу с балкона. Глупо, конечно. Ну и чего я, собственно говоря, разнылся? Между прочим, любой более хваткий писатель на моем месте еще и доплатил бы за подобную возможность! Интерактивный роман в режиме онлайн — это знаете ли очень и очень!..
Кстати… Я замер, пытаясь понять, что именно меня взволновало. Вроде бы мне что-то снилось, что-то важное, но вот что именно? Нет, теперь уже не вспомню. Это у меня с детства: если сразу сон не запомнился — все. Напрягай память, не напрягай — все равно не вспомнишь. Ладно, может, как-нибудь потом на ум придет…
Вздохнув, я выбросил окурок, падающей звездой прочертивший ночную тьму, и нажал кнопку. Трубку взяли сразу, не дожидаясь первого гудка. Ну еще бы!
— Слушаю, Виталий Игоревич.
— Подходите. Наш шарообразный клиент созрел, раскололся и дал показания. — Не дожидаясь реакции собеседника, я дал отбой, все же запустив телефоном через всю комнату, примерно в направлении невидимого в темноте дивана. К сожалению, попал.
Минутой позже в дверь без стука вошел Анатолий Петрович. И тут же, разом разрушая предрассветное таинство, ярко вспыхнул свет под потолком. Судя по покрасневшим глазам, спать контрразведчик, как и обещал, не ложился.
— Что случилось? — Он внимательно взглянул на меня.
— А то ваши «лаборанты» ничего не засекли! Было ведь, правильно? Снова зашкалило?
— Было, конечно. Расскажете?
— А куда я денусь-то с подводной лодки? — фыркнул я, потихоньку возвращаясь к привычному расположению духа: похоже, присутствие контрразведчика влияло на меня положительно. — Только прошу, насчет кофе распорядитесь, ладно? Все равно нам сегодня уже не спать…
— Итак, давайте-ка я начну, а вы уж там потихоньку направляйте мой словесный поток в нужное русло. Мы с вами, помнится, остановились на том, что время для этой штуковины — субстанция зело непостоянная. Отчего, собственно, мы и знаем не только о том, что происходило, но и о том, что еще только должно произойти, так? Так вот, я бы на вопросах времени сейчас вообще не зацикливался, поскольку для нее — точнее, для тех, кто послал ее в наш континуум — это понятие — величина весьма относительная. Так что нет здесь никаких временных петель и прочих столь любимых фантастами темпоральных парадоксов, даже не ждите.
— Стойте, Виталий Игоревич, стойте, не спешите! В каком смысле — «тех, кто ее послал»? Вы о чем? Тот суммарный сверхразум…
— Да нет никакого сверхразума, Анатолий Петрович, нет никаких разосланных по Вселенной «матриц цивилизации Ушедших» внутри шаров-носителей! Как нет и никакой защитной реакции в отношении обнаруживших ее людей. Никуда они не уходили, эти самые Ушедшие. Ошибся я, так уж получается!
— Что?!
— Да вот то! Понятия не имею, откуда это у меня, но теперь точно знаю, что так оно все и есть. Что-то… что-то случилось сегодня ночью, меня словно вдруг грузанули максимальным объемом информации. Нет, может, конечно, это просто меня вдохновение с прочими музами посетило, но только вы ведь по своим приборчикам тоже кое-что интересное заметили, верно?
Контрразведчик осторожно кивнул, пока все еще непонимающе.
— Так вот, а теперь по существу вопроса. Эти… ладно, пусть будут Ушедшие, хрен с ними, привык уже, они вообще не из нашего мира, понимаете? И все эти шарики-ролики — не более чем ретрансляторы или передатчики, с помощью которых они вот уже хрен знает сколько тысяч лет пытаются проникнуть в наше пространство… не поняли?
— Нет, конечно! Попонятней бы как-нибудь, а? Вы вообще о чем?
— Их мир… или Вселенная, или пространственно-временной континуум — не знаю, как объяснить — они другие. Вообще ДРУГИЕ, понимаете? Может, лежат в плоскости обратного нашему времени; может, принадлежат другому пространственному измерению или вовсе созданы из антиматерии или какого-нибудь там темного вещества — не знаю и, как бы вас это ни разочаровало, вряд ли сумею узнать. Но уж в этом я отчего-то именно уверен: они НЕ МОГУТ попасть к нам, не могут, но очень хотят. И единственный способ добиться этого — подсадить, имплантировать копию своего разума в сознание разумного существа из нашей с вами Вселенной. — Я взглянул на застывшего наподобие соляного столба контрразведчика и, криво усмехнувшись, продолжил: — Ну да, вот такая своего рода инвазия. Грубо говоря, разуму-паразиту нужно тело-носитель из недостижимого в физическом плане пространства. Помните, я пару раз упоминал в тексте, что за все годы человеческой экспансии людям так и не удалось обнаружить в космосе никаких Чужих? Так вот, похоже, не ошибся! В том-то и соль: единственный Разум, суть — дорога в нашу Вселенную, — это человек. Люди. Все мы. Нет спорить не стану — может, до нас кто и был, да не подошел для их целей… вследствие чего навечно исчез с вселенского горизонта. Вот такой вот лихо закрученный сюжет вырисовывается…
— Угу, словами классика — интрига завязывается. Значит, им нужно именно физическое тело, оболочка, так сказать?
— В принципе, да. Вообще-то, я так понимаю, их цивилизация вообще не привязана к какой-либо конкретной морфологической форме: им важна именно мозговая ткань, точнее — ее способность вместить в себя их сознание. Вряд ли разум-паразит станет полностью замещать хозяина: подкорка, рефлексы, все, что управляет соматикой, физическим телом, ему ведь и самому жизненно необходимы. Так что «замещение» коснулось бы только высшей нервной деятельности, собственно разума. Имплантат уничтожил бы лишь то самое пресловутое эго, человеческое «Я»… или, если угодно, душу. Понимаете?
— Понимаю. И… что? — Похоже, сейчас с Анатолием Петровичем происходило то, что в литературе как раз и называлось «собеседник полностью обратился в слух». «Окончательно офигел», проще говоря…
— А то, что с нами, людьми, их ждал большой такой облом. Человеческий разум, уж не знаю почему (вернее, имею кой-какие сугубо личные предположения, но вдаваться в теологические споры, уж извините, не стану), оказался совершенно неспособен воспринимать все эти их слепки-матрицы-имплантаты. И более того, отвечал на попытку внедрения приступом безумия, выражавшегося в виде ничем немотивированной агрессии. Такая своего рода реакция самоуничтожения, направленная на ликвидацию угрозы подпадания под чужую волю. Ну вот, собственно, примерно так…
— Получается, тот рейдер, благодаря которому шар оказался на Земле, был…
— Ну, это мы уже вряд ли узнаем, но думаю, да. Полагаю, до встречи с погибшим рейдером эти самые «потусторонние» Чужие просто-напросто не знали про существование Земли, иначе давно бы запустили сюда не один и не два передатчика. Так что попадание к нам «нашего» шара — чистая случайность. Вряд ли они могли предусмотреть нечто подобное: и волею случая разбалансированный гиперпрыжок с люфтом в прошлое, и некоего писателя, ухитрившегося поймать их, ну, допустим, «волну» для «обмена данными»…
— Все? — непривычно тихим голосом спросил Анатолий Петрович.
— Мало? — в тон ему ответил я, откровенно зевая: если сейчас не принесут кофе, нелегко нам придется. До рассвета еще почти час, а значит, наступило самое тяжкое и сонное время — то самое, когда диверсанты режут задремавших часовых, а «воронки» тихонько тормозят подле выбранных подъездов. — Честно говоря, голова пустая, как полковой барабан. То ли я окончательно выложился, то ли эта штука перестала транслировать.
И, словно в ответ на мои мысли, в ночной тишине отчетливо и как-то излишне громко взвизгнули тормоза: кто-то подъехал к крыльцу. И этот кто-то, похоже, сильно спешил. Хм, надеюсь все-таки не «черный ворон»? Уж не накаркал ли я, часом, простите за невольный каламбур?
— А вот наконец и Коля-полуночник наш пожаловал, — сообщил Анатолий Петрович, тоже с трудом сдерживая зевоту. — Ишь, как спешит, казенную машину не жалея, видать, узнал-таки чего интересного. — Голос контрразведчика был совершенно спокоен. — Ладно, сейчас узнаем что. Ну и где, хотел бы я знать, наш кофе?..
Однако в следующий миг он все же заметно напрягся. Что бы там ни разузнал Коля и как бы ни спешил донести до нас оное знание, так топать в четыре утра он бы вряд ли стал. Бегущий по коридору человек меж тем остановился напротив двери, которая мгновением спустя едва не слетела с петель. На пороге и на самом деле стоял спецназовец, вот только выглядел он, мягко говоря, неожиданно. Некогда светлая футболка перемазана грязью и разорвана, на лбу засохла кровь, левая рука кое-как замотана бинтом. Вот так ничего себе игры пошли! Мы никак уже с кем-то воюем? Между прочим, в моем романе ничего подобного не было!
Кажется, не было.
По крайней мере до этого момента…
Рядом грохотнул стулом, вскакивая, Анатолий Петрович, на чем немая сцена и закончилась. Коля выдохнул, восстанавливая сбитое дыхание, и сообщил, окончательно отбросив всякие условности типа субординации:
— Петрович, проблемы. Большие. Надо уходить. Потом объясню…
— Уверен? — достаточно спокойно переспросил контрразведчик, цепким взглядом окидывая комнату. На миг задержал взгляд на лежащем на столе ноутбуке, подошел, рывком выдернул питание и захлопнул крышку.
— Ага, — Коля продемонстрировал наспех наложенную на плечо повязку, — более чем. Уже пообщались кое с кем. Минут пять, Петрович, не больше, потом придется отрываться…
— Буди Марину, и дуйте в машину. Мы будем через пару минут. — Он еще раз оглядел комнату, обернулся ко мне:
— Виталий, Игоре… ладно, пора на «ты» переходить, самое время. Все равно вещей у тебя нет, так что пошли, поможешь. Хорошо?
— Угу. — Я пожал плечами, сграбастал со стола сигареты и, не дожидаясь указания, подхватил под мышку ноут, обернув провод вокруг корпуса. — Куда? В соседнюю комнату?
— Да, — голос контрразведчика донесся уже из коридора, тускло освещенного несколькими «дежурными» лампами, — заберем кое-что. — Он скрылся за дверью.
Удивляться или раздумывать, как и всегда бывает в моменты подобного жесточайшего цейтнота, я не стал — зачем? Сейчас, как говаривал прапорщик из старого анекдота, надо прыгать, а не думать…
Спустя пару минут я уже двигался в обратном направлении, таща на плече увесистую сумку, а в руках — небольшую картонную коробку с какими-то компакт-дисками, поверх которых я уложил и ноутбук. Позади тяжело топал фээсбэшник, неся что-то не менее тяжелое. Больше с нами, как ни странно, никто не пошел: так и не увиденные мной «лаборанты» то ли остались в комнате, то ли избрали иной путь эвакуации. Остальные же, насколько я понял из недавнего разговора с Колей, находились где-то в районе того входа в катакомбы, откуда отправился в свой последний рейд капитан Векторов.
Пока мы на пару укладывали вещи в багажник, появился Коля, ведущий под руку сонную, вовсе ничего не успевшую понять Марину. Анатолий Петрович уселся вперед, мы с девушкой загрузились на заднее сиденье, и Коля резво тронул машину с места, выруливая на главную аллею. Дождавшись, пока «Волга» выедет на автодорогу, я ободряюще улыбнулся Марине и подался вперед, обращаясь к контрразведчику:
— План «бэ», как я понимаю?
— Ага, а также «икс», «игрек» и «й», — мрачно буркнул он. — К сожалению, нет. Самая настоящая хаотическая операция эвакуации под кодовым названием «Валим, куда глаза глядят». А вот из-за чего — скоро, надеюсь, узнаем. Давай-ка, Николаша, выезжай на трассу да начинай нам доходчиво излагать, что же ты там такого нарыл и кому при этом дорожку перебежать ухитрился…
10
Прежде чем Николаша приступил к рассказу, машина успела набрать приличную скорость, благо дорога в этот час была совершенно пустынной, да и насчет автоинспекции он мог, как я понимаю, особенно не беспокоиться. Ехали мы, судя по всему, по направлению к бывшей «Веселой деревне» Люстдорфу, где при Екатерине начали селиться немцы — еще те, настоящие. Конечно, сейчас, два века спустя, удельная плотность дойчев на квадратный километр здесь равнялась нулю (чему немало поспособствовала и последняя мировая война), а сама немецкая слободка давно уже стала неотъемлемой частью города, но название осталось.
В принципе никаких особых достопримечательностей там не было — пляж, рыбколхоз, парочка пионерских (или как там они сейчас называются?) и студенческих спортлагерей, собственно жилой сектор да старая тренировочная военная база, уже лет с…надцать не то закрытая, не то законсервированная. Скорее, впрочем, последнее. По крайней мере падкие до прибрежных районов с обязательным видом на море «новые украинцы» пока еще не начали строить на ее территории свои шикарные особняки. Что в нынешние анархично-рыночные времена могло означать лишь одно: родное Минобороны пока не успело продать землю в частное пользование. Да и строить там было бы сложновато: базу основали после войны на территории одной из бывших береговых батарей оборонного пояса, которым Иосиф Виссарионович еще в тридцатые опоясал город со стороны моря.
Взорванную при отступлении батарею, конечно, убрали, но десятки километров коридоров, казематов, артпогребов, КП и прочего глубокоэшелонированного под землю железобетонного хозяйства остались. Поговаривали, что подземные ходы тянулись далеко за пределы поселка, не только выходя к морю, но и соединяясь при помощи все тех же катакомб с другими береговыми батареями. Кстати, очень даже может быть: хоть до соседней батареи и было более десяти километров, при первом и последнем советском императоре ударными темпами возводились и куда более впечатляющие фортификационные сооружения! А тут и ходы уже, можно сказать, заранее прорыты и… Стоп, уж не потому ли мы в эту сторону и рванули?!
— Гадаешь, куда путь держим? — негромко спросил Анатолий Петрович, голос которого уже стал прежним — серьезным, но в то же время и с едва заметной ноткой иронии. — А сам?
— Старый армейский тренировочный лагерь? К соседям в гости нагрянуть решили?
— Вот за что я тебя искренне уважаю, так это за способность с ходу зрить в корень! Туда, конечно, больше в этом районе и некуда. Ну не то чтобы это был настоящий запасной вариант, но ничего другого я сейчас не придумаю. А там у меня корешок знакомый, еще с доисторических советских времен. И каких бы фантастических ужасов нам Коля не порассказал, хрен нас кто там искать станет! Свои каналы иногда куда круче официальных бывают! А сейчас, извини, давай нашего капитана послушаем, лады? Начинай-ка, Николай, чистосердечно исповедываться, тут, так уж выходит, все свои… остались.
Коля фыркнул и, закурив, начал рассказ:
— Ну, приехал я в местную «контору», благо договорено было и спецархив у них прямо в родном подвале обитается. Поначалу, конечно, непонятки шли: за период оккупации там никаких сведений, сами понимаете, не оказалось, а когда я спросил насчет периода между девятьсот восьмым и тридцать вторым, на меня вообще, как на идиота, посмотрели. Типа по царскому времени даже у них ничего нет, а в сорок первом эвакуировали только архивы компартии и «особый список» ОГПУ — НКВД. Так что если по нашим погранцам что и было, все благополучно спалили перед сдачей города.
— Ну это-то понятно, а как насчет остального? Знаешь, мы тут без тебя кое о чем с Виталий Игоревичем уже переговорили, так что хрен с ними с тридцатыми — пятидесятыми, неактуально уже. Давай рассказывай, что нарыл насчет последних лет? С конца восьмидесятых — и посейчас?
— Ух ты, а что?..
— Коля, вопросы здесь задаю я, — паршивенько копируя отечественных киногероев, ухмыльнулся контрразведчик. — Давай-давай выкладывай, можно подумать, не вижу, что имеешь, о чем рассказать. Остальное сейчас не важно, поскольку твой рассказ, похоже, имеет все шансы полностью из нашего сюжета выпасть, верно, Игоревич?
— Угу, — как можно более многозначительно, пробормотал я. — Сие верно есьм, зуб даю, последний сувенирный.
— Во-от, — с трудом скрывая усмешку, подтвердил Анатолий Петрович. И, неожиданно взглянув куда-то мне через плечо, добавил, обращаясь к Марине, все сильнее начинающей клевать носом: — Мариш, ты не мучайся, спи, если хочется. Тебя наши разговоры, честно говоря, касаются исключительно постольку-поскольку, так что можешь пока подремать. Нам еще минут сорок ехать, самый раз покемарить…
Поймав мой удивленный взгляд — ехать нам предстояло максимум минут десять, контрразведчик чуть заметно качнул головой. Ну и ладно, мне-то что?
— Имею, Петрович, благо до девяносто второго сведения в архив еще кое-как поступали, даже несмотря на тот всеобщий бардак в государственных масштабах. Короче, с восемьдесят восьмого по девяносто второй никаких особых эксцессов не было. Глушилки, конечно, отключили, но генераторы РЭБ и станция радиоразведки продолжали работать штатно. Первая ласточка прилетела в декабре девяносто второго, когда погранцам впервые отрубили электричество за неуплату — помнишь, было времечко?
Анатолий Петрович досадливо поморщился, нетерпеливо махнув рукой: помню, мол, не отвлекайся.
— Короче, мощности автономных дизель-генераторов образца пятьдесят восьмого года, один из которых сразу и поломался, едва хватило на освещение заставы, так что всю спецаппаратуру они тут же отключили. И в ту же ночь — «самоход» со стрельбой: некий рядовой Брагин перебил из штатного ствола дежурную смену и ушел на рывок. Догнали, конечно, но сдаваться он не стал, отстреливался, пока самого не грохнули. Особисты начали было, больше по привычке, как я понимаю, землю рыть, да быстро угомонились. Списали на низкий уровень психологической подготовленности призывников и дедовщину и закрыли дело. Ну что, пока укладывается в общую картину?
— Укладывается, Коля, очень даже укладывается. Только ты знай за дорогой смотри да рассказывай. Комментарии после будут.
— Короче, свет им за последующие три года еще дважды отключали… с тем же смертоубийственным результатом. Знаете, как эту заставу после всех этих веселий прозвали? «Дожить до дембеля», во как! Четырнадцать трупов за три года и трое беглецов, все, ясное дело, погибли во время захвата. Такие дела…
— Ага, значит, шарик наш не только активно функционирующие глушилки давят, но и другая спецаппаратурка! — удовлетворенно кивнул контрразведчик. — Уже кое-что. Надо будет нашим широколобым сообщить, пусть насчет диапазонов частот покумекают: что там раньше за приборы-то стояли — известно, и ничего нового к ним за годы «незалежности», думаю, не прибавилось. Ладно, с этим в целом ясно, давай дальше излагай. Что там насчет «здесь и сейчас»?
— Ха, а вот насчет «здесь и сейчас» совсем интересно получается! Погранвойска-то уже несколько лет как к государственной погранслужбе относятся, а это вполне самостоятельный орган, даже с собственной разведкой. Вот как раз из-за наличия последней госбезопасность, когда им заставу на баланс передавала, и свой бывший объект в нагрузку сплавила. Типа за ненадобностью: мол, холодная война осталась в проклятом прошлом, «голоса» больше не давим, с НАТО со страшной силой дружим и всем доверяем — и вообще у нас сейчас курс на евроинтеграцию. Так что, мол, уже не наш профиль. А поскольку вы и свою разведслужбу имеете, и территориальные воды — ваша зона ответственности, вот и владейте, разведывайте…
— Это тебе что, в местном «большом доме» напели?! — удивленно вскинул брови контрразведчик, видимо, имея в виду какие-то свои нюансы, понятные лишь им двоим.
— А вы думаете, здесь умных людей мало? И сердце ни у кого и ни за что не болит? Вот именно… Хотя, конечно, если б я сразу на этого «подпола» не наткнулся, хрен бы столько интересного узнал! Мы ж тоже хороши: сотрудничать вроде сотрудничаем, а данных украинцам-то самый минимум передали! Вот и смотрели на меня поначалу, как на фантазера с московскими понтами, блин…
— Да ладно, понятно все, чего там, — нетерпеливо поморщился Анатолий Петрович. — Ты просто не знаешь, сколько раз я из-за подобных недомолвок в верхах в концентрированном дерьме по самые ушки плавал! Давай, Клаус, дальше, только покороче. Не растекайся мыслью по древу…
— Вот в итоге и вышло, что теперь любые данные с заставы вообще и объекта в частности в госбез с большим запозданием поступают, если вообще поступают. Да и то лишь в случае такого чепэ, которое своими силами никак не разрулишь. Как говорится, все мы под военной прокуратурой ходим. Короче, выяснилось, что в тот день, когда ребятишки под землю ушли, у них капремонт всей системы начался. Дальше рассказывать или сами угадаете?
— Снова «самоходчик» выискался?
— Не совсем. — Коля многозначительно хмыкнул. — Несчастный случай, ха, день в день с гибелью Маринкиной группы совпадающий. Инженер-наладчик вместе с помощником трагически погибли вследствие удара электрическим током. Сначала один зачем-то голову в распредщит засунул, дурачок, затем второй кинулся его героически спасать и тоже принял на грудь полноценные триста восемьдесят вольт. Ремонт отменили, систему временно запустили неотремонтированной, дело завели. И в аккурат три дня назад благополучно закрыли, «за отсутствием состава преступления», ясное дело. Если формулировка интересует: «Несоблюдение правил личной безопасности, повлекшее гибель в результате несчастного случая».
— Б!!! — с чувством сообщил догадавшийся, куда клонит капитан и о чем он сейчас расскажет, фээсбэшник, предварительно все же покосившись на задремавшую девушку. — Выходит, Серега Векторов чисто под раздачу попал! На день бы раньше ему вниз спуститься! Вчера ведь снова отключили, так я понял? Второй подход к снаряду? Новые ремонтники прибыли?
— Ага, — кивнул спецназовец, — типа того. Петрович, кстати, подъезжаем…
Взглянув в залитое серой предрассветной мглой лобовое стекло, я узнал знакомые с детства, хоть давно и прочно позабытые, места. Ну да, все верно: еще с полкилометра по подъездной дороге, крытой все тем же, что и двадцать с лишним лет назад, растрескавшимся асфальтом — и мы на месте.
— Прижмись-ка к обочине, — негромко скомандовал контрразведчик, вновь покосившись на спящую Марину. — Пошли, мужики, перекурим на воздухе.
Стараясь ничем не стукнуть и не заскрипеть, я осторожно выполз из съехавшей на обочину «Волги». Вокруг стояла истинно рассветная тишина, лишь негромко потрескивал, остывая, заглушенный мотор. Поежившись, я подошел к остальным, на ходу доставая из кармана сигареты. Анатолий Петрович протянул зажигалку:
— «Перетрем», как клиенты смежного ведомства говорят. Валяй дальше, Николай! Серегу с ребятами после поминать станем, когда хоть что-то сами поймем да живыми останемся…
— Дальше? А дальше, Петрович, совсем интересно закрутилось. Я-то как смекнул, что к чему, так собеседника своего тоже малость просветил. Ну, на предмет того, что у погранцов там сейчас наверняка очередное чепэ и парочка свежих трупов, а местные чекисты ни сном ни духом. Ну, «подпол» удила и закусил; поверить мне, может, и не поверил, но по вэчэ начальнику заставы тут же отзвонился. Короче, говорил он с ним аж целых десять секунд, а еще минут через пять мы туда уже на всех парах летели. А там… — Коля жадно затянулся едва прикуренной, но уже на треть сотлевшей сигаретой и продолжил: — Петрович, ты вообще план объекта помнишь? Не заставы в смысле, а самого радиокомплекса?
— В целом помню, — контрразведчик равнодушно пожал плечами, — они ж все по типовому проекту строились — эшелонированный под землю командный пункт, генераторный комплекс… Да чего там перечислять, стандартно все, что здесь, что на Чукотке, что под Москвой. Разве только здешние строители до катакомб, будь они трижды неладны, дорылись. А что?
— Да то, что, когда мы подъехали, у них в наличии уже имелись перебивший друг друга наряд и единственный уцелевший солдатик-первогодок, запершийся в бункере с автоматом и удерживающий в качестве заложников обоих наладчиков. И требовал этот солдатик такой своего рода спелеологический мини-комплект: фонарь помощнее, веревку, сухпаек, воды на пару дней и — ты не поверишь! — ключ от здоровенного амбарного замка, на который некогда закрыли люк, что вел с нижнего яруса прямо в каменоломни. Так что про дорывшихся до катакомб строителей ты очень даже угадал, шеф: когда строили комплекс, обнаружили под ним один из штреков. По инструкции, конечно, полагалось его намертво забутовать, но тогдашнему начальству — а дело-то почти сорок лет назад было, когда на месте старого объекта новый строили, «типовой», как ты выразился — показалось заманчивым иметь запасной выход на случай высадки с моря вражьего десанта или еще чего-то подобного.
Ну а чтобы в мирное время ни туда, ни оттуда никто зря не лазил, девок не водил да на пол не срал, люк установили и замок навесили. Самое смешное, что его, наверное, так ни разу и не открывали. Сам же знаешь, как оно в армии бывает: ну люк, ну в полу, ну закрыт — и что? Раз есть — значит, так и должно быть, начальству-то виднее. Замок цел? Цел. Значит, все в порядке, происшествий за время дежурства не было, смену сдал — смену принял…
В общем, куда делись ключи, никто, естественно, и понятия не имел — я так подозреваю, что провалялись они лет двадцать где-нибудь в сейфе у начзаставы или местного особиста, а потом, годах в восьмидесятых уже, благополучно и потерялись. — Спецназовец с удивлением взглянул на догоревший до фильтра и обжегший пальцы окурок.
— П…ц! — со вкусом и непередаваемыми интонациями в голосе прокомментировал услышанное Анатолий Петрович. — Как тебе, Игоревич, интрижка, а? Тайна каморки папы Карло, дверь за нарисованным очагом и прочий золотой ключик от амбарного замка, мля. Ну и?..
— Ха, видели б вы тот замок! Килограмма на три, никак не меньше. Я таких в жизни не видывал, думал, только в кино про старые времена и бывают. Солдатик его из автомата расстрелять пытался — хрен, только себя чуть рикошетом не пришиб. Вот и начал ключ требовать…
— А ну-ка, стоп, Клаус! — Еще секунду назад вполне благодушное лицо контрразведчика мгновенно стало жестким. — Каким же это ты макаром замок рассмотреть исхитрился, если солдатик, как я понял, внутри бункера засел? Уж не там ли тебя, аки того индейца, разрисовали?
— Так, Анатоль Петрович, — чуть смутился Коля, — я ж до этого еще не дошел! Сейчас расскажу…
— Погоди, Коля. — Я тоже заметил в его рассказе одну весьма серьезную странность. Не ту, о которой говорил фээсбэшник, другую. Совсем другую. И, как я понимаю, куда более важную. — Значит, вся аппаратура сейчас отключена, так я понял? И тем не менее безумие охватило лишь одного или нескольких человек? И раньше бывало то же самое?
Задумчиво прищурившийся контрразведчик одобрительно кивнул, смешно кривя рот с зажатой сигаретой.
— Я в том смысле, что, получается, не вся застава друг к другу внезапной ненавистью воспылала?
— Ну да… — Судя по выражению лица, Коля тоже понял, что я имею в виду. — Блин, я как-то не подумал!..
— Молодец, Виталий Игоревич, — тихонько пробормотал Анатолий Петрович себе под нос, — ай, молодец! А-то я ведь, к собственному стыду, совсем это из виду упустил. А отчего так, как думаешь?
— Не знаю. Могу лишь глубокомысленно предположить: помните, на каких расстояниях шары воздействовали на экипажи космических кораблей? Километры, а то и больше. А вот на планетах — что здесь, у нас, что на той, выдуманной, — расстояние измерялось уже десятками или сотнями метров. Значит, их излучающая способность зависит не только и не столько от расстояния, сколько от каких-то иных факторов? Особенностей рельефа, глубины залегания, толщины слоя горных пород, например? Что-то подобное, наверное?..
— Похоже на то, — все так же задумчиво согласился контрразведчик, — в космосе волне этого, гм, излучения препятствовали лишь корпуса рейдеров, металлические, надо полагать, здесь же — многометровые известняковые массивы… Да, похоже. Причем складывается впечатление, что мощность излучения при прохождении преграды снижается, и весьма существенно. Это если не учитывать характера самой преграды. Хочешь сказать, что и по территории погранзаставы проходит некая граница, за пределами которой шарик уже безопасен, так?
— Примерно. Мы ведь не знаем, расположен ли он точно под самой заставой, верно? Шар-передатчик может залегать и в стороне, «покрывая» ее территорию только в одном месте, например, непосредственно в районе этого вашего объекта. А караульные помещения, казармы там какие-нибудь, лежат уже за этой границей…
— Заграничная казарма, караулка и сортир… — пропел-промурлыкал полковник на мотив какой-то неузнанной мной песенки. — А что, все вроде бы укладывается! Коля, после того как ребятки друг друга положили, там много людей по территории шлялось, не в курсе? Возле бункера, я имею в виду?
— Откуда? — искренне удивился капитан. — Когда мы подъехали, все уже оцеплено было, лишних разогнали. Остались человек десять в оцеплении, особист местный, начзаставы и доктор. Но близко никто не подходил — чиж этот периодически наружу постреливал, так что по открытому месту особенно не пошляешься. А на штурм они пока не решались.
— А доктор-то зачем? — хмыкнул контрразведчик, тут же мрачно пошутив: — Патологоанатом, что ли? Освидетельствовать приехал?
— Да нет, местный начальник медслужбы, капитан по званию. Я, собственно, про него и собирался рассказать. Уж не знаю, за кого он нас с подполковником принял — скорее всего его просто никто из своих слушать не хотел, а успокоиться мужик все никак не мог, — но рассказ его мне шибко интересным показался. Так что я его в сторонку отвел и порасспрашивал. И оказалось, что этот самый солдатик вообще ни при каком раскладе служить не должен был. Но то ли такой недобор на призыве был, что всех подряд в кирзу обували, то ли у него уже здесь крыша поехала, но диагноз ему поставили неслабый — самую настоящую шизофрению в стадии обострения, да еще и на фоне легкой степени врожденного слабоумия. Короче, парнишку со дня на день комиссовать должны были, уже документы приготовили — и тут в наряд. Доктор, бедняга, по этому поводу аж пеной исходил, всех вплоть до начзаставы под трибунал отправить грозился…
— Ага, значит, собравшийся погулять по катакомбам единственный выживший оказался сумасшедшим? Да еще и слабоумным в нагрузку? Оч-чень интересно, очень. Я бы даже сказал, архиинтересно и весьма многообещающе… А что умного наш доктор скажет? — четко проинтонировав ударением нужное слово, осведомился Анатолий Петрович. — Не думая, навскидку, а? Вот возьми да просто брякни первое, что в голову взбредет? Любую глупость?
Я пожал плечами:
— Понятия не имею! Больше ничего как-то не взбредает.
— И все же?
— И все же? Надеюсь, ты не хочешь сказать, что в случае с этим шизофреником нашему шарику удалось провести имплантацию чужого разума?
— Именно, — торжествующе сообщил полковник. — И-мен-но! А зачем ему иначе фонарь, веревка и вход в подземелье?
— Ну, знаешь ли! — искренне удивившись, фыркнул я. — Зачем коту сметана! Чтобы от трибунала уйти, например! Может, он местный, все катакомбы в детстве излазил и знал, что сумеет выжить под землей, — вот и вся разгадка. Тоже мне тайна индейца Джо, блин!
— Фи, господин писатель, какой же ты нудный! Где романтизм, где поиск во всем и вся неизбитых сюжетов, где интерес к неведомому?! Поехали, Коля, потом дорасскажешь, — последнее относилось, понятно, не ко мне. — Нельзя быть таким приземленным, Игоревич! И знаешь почему? — Голос контрразведчика, уже взявшегося рукой за дверную ручку, вновь посерьезнел: — Меня слишком усердно учили не верить в совпадения, вот почему. И учителя были, поверь, очень неплохи. Сейчас я просто не имею права поверить в то, что вроде бы лежит на поверхности. Ну вот сам посуди: все, в кого раньше пытались подсадить матрицу чужого разума, благополучно отправлялись на тот свет — и в твоих текстах, и здесь, в реале. И вдруг один выживает. Это раз. Где-то рядом лежит под землей инопланетная хреновина — и он, несмотря на заложников, не требует классический вертолет или катер, а собирается спуститься именно под землю. Это два. Ну и третье: чужие пытаются и не могут найти в человеческом разуме ни малейшей лазейки — и вдруг оказывается, что наш солдатик умственно отличается от всех остальных. Помнишь, как Гойя говорил? Умный мужик был, хоть и сюрреализмом баловался. Помнишь? «Сон разума порождает чудовищ». Разум этого пацанчика болен, он, говоря языком классика, спит — и на освободившееся место приходит нечто иное… Короче, потом можем еще поспорить, но сейчас надо ехать. Мы ведь еще не знаем, из-за чего Николаша нас с места сорвал и кто его так эффектно изукрасил…
11
«Волга» неспешно подкатила к массивным железным воротам, некогда выкрашенным зеленой краской, ныне почти полностью облупившейся, и требовательно просигналила. При взгляде на проржавевшую звезду по центру створок у меня тоскливо сжалось сердце: именно здесь я провел не одно свое пионерское лето. Тренировочный лагерь раньше принадлежал городскому военному училищу, начальником медслужбы которого в те годы был мой отец. Конечно, детям не слишком-то полагалось находиться на территории военного объекта, но у сына начальника МС определенно были свои — и немалые! — преимущества. Больничные листы и дармовой спирт всем были нужны. Особенно в лихие горбачевские времена «всенародной» битвы за трезвость, как я теперь понимаю, более похожей на драчку за лишнюю поллитровку.
Анатолий Петрович, наверняка знакомый с моим «особым досье», тем самым, которое хрен я когда увижу, с интересом наблюдал за выражением моего лица.
— Ностальгия?
— Досье покажешь? То, что на меня собрали?
— Блин, вот умеешь ты с толку сбить, Игоревич! — уважительно хмыкнул полковник. — И далось оно тебе? Да прямо хоть завтра. Тут такая игра пошла, что я теперь — не более чем твой добровольный помощник и где-то слегка наставник. До бумажек ли сейчас?..
— Проехали, — решительно пресек я дальнейшее развитие темы. — Это я так, дурю понемногу. Просто неприятно видеть, что осталось от былого могущества. Все, блин, пораспродали. Такой лагерь был…
— Хех…
Я так и не понял, что имел в виду контрразведчик, потому что из дверей караулки показался явно заспанный солдатик с автоматом без магазина. Пустые ножны от штык-ножа сиротливо болтались на поясе.
— Стой, кто идет? Стрелять бу…
— Открывай! — по-армейски просто приказал полковник, высунувшись из окна машины. — И подполковнику Нуралиеву позвони, прямо сейчас! Скажи, Толик из московской «конторы» в гости нагрянул!
— Но… — Окончательно проснувшийся солдатик, с самой учебки наверняка твердо убежденный, что охраняет чисто символический объект, попытался было протестовать, но контрразведчик чуть понизил тон:
— Звони Фархату, несчастье. И ворота открой. — Полковник вытянул в окошко руку с раскрытым удостоверением, дал время вчитаться. — В темпе, воин, в темпе, пока дядя-полковник добрый. А то сам ведь знаешь: начальство ждать не любит!
Пока солдатик суетился, я задумчиво морщил лоб:
— Фархат Нуралиев… Лет двадцать назад он мог быть капитаном?
— Да он это, он! — расплылся в улыбке Анатолий Петрович, не дожидаясь нового вопроса. — Твоего уважаемого папеньки товарищ, тот самый, о ком ты и подумал. Может, и он тебя вспомнит, хрен его знает? Мы-то с ним уже позже и совсем по другим каналам обзнакомились…
Я легонько кивнул. Как говорится, неисповедимы пути… Году эдак в восемьдесят пятом все так и было: невысокий коренастый капитан в полевой форме со значками инженерных войск на петлицах, старенький «ЗИЛ-157», из кузова которого солдаты взвода обеспечения сгружали ящики со взрыв-пакетами, дымовыми шашками, сигнальными ракетами и учебным оружием. И отец, о чем-то договаривающийся с капитаном чуть поодаль. Именно капитану Нуралиеву я обязан теми незабываемыми днями, когда можно было бегать по территории с карманами, набитыми взрыв-пакетами и сигнальными ракетами, — какой пацан в детстве не мечтал о чем-то подобном?!
Значит, дослужился-таки капитан до подполковника, став начальником лагеря, пусть даже такого полумертвого, готового вот-вот перейти в частную земельную собственность новых хозяев жизни. Грустно…
— Не грусти, Маруся, станешь ты… гхм… — вовремя осекся контрразведчик, осознав явную двусмысленность фразы и покосившись на дремлющую, к счастью, девушку. — Не переживай, герр писатель, временно это все.
— Что временно? — Я с тоской наблюдал за проплывающим за окнами автомашины — уже почти совсем рассвело — пейзажем. Обветшалая пятиэтажка офицерской гостиницы, явно заброшенное гаражное хозяйство, много лет не ремонтируемая солдатская столовая. Все осталось таким же, как в детстве… вот только меня отчего-то не оставляло впечатление, что на территории бывшего тренировочного лагеря уже давным-давно хозяйничают оккупанты.
— А вот это. — Анатолий Петрович презрительно махнул головой за окно. — Понимаешь, армия — это такая структура, которая долго на коленях стоять не может. Или подохнет, или поднимется. Но уж если поднимется… — Он не договорил, позволяя мне самому представить, что тогда будет. — Думаешь, у нас намного лучше? Да нет, Виталий Игоревич, не намного. И скоро настанет срок подниматься с колен. Пусть я и из конкурирующей конторы и отношения у нас со «смежниками» всегда были непростыми, но… — Он вновь оборвал фразу на полуслове: — А вот и старый друг Фархат.
Взглянув в указанном направлении, я увидел спешащего к нам немолодого узбека в расстегнутой форменной рубашке с подполковничьими погонами. Широко улыбаясь, Анатолий Петрович вылез из машины и двинулся навстречу. Офицеры обнялись, традиционно хлопая друг друга по плечам, и о чем-то быстро переговорили, то и дело оглядываясь на машину.
— Кто это? Где мы? — сонным голосом осведомилась проснувшаяся Марина, с интересом осматриваясь, благо снаружи уже было совсем светло.
— Старый друг нашего господина полковника, — пояснил я, оборачиваясь к девушке. — А вот где мы? Очень похоже, что на нелегальном положении, на одной из жутко засекреченных баз российской госбезопасности. Специальные группы сейчас наверняка уничтожают все свидетельства о нас и нашем прошлом — фотографии, школьные аттестаты, зарплатные ведомости, берут с друзей и соседей подписки о неразглашении…
На переднем сиденье громко фыркнул, не удержавшись, Коля. Да и сам я, глядя в медленно наливающиеся безысходным ужасом глаза девушки, уже едва сдерживал смех.
— Да шучу я, шучу! Это всего лишь старый летний лагерь городского военного училища — я здесь в детстве все каникулы проводил, пока отец еще служил. Анатолий Петрович отчего-то полагает, что тут нас никто искать не станет.
— А мы что, уже от кого-то прячемся? — широко раскрыв глаза, совершенно искренне удивилась Марина, задав именно тот вопрос, что давненько уже волновал и меня самого.
— Да как тебе сказать? Если честно, то не знаю. — Я встретился взглядом с капитаном. Спецназовец пожал плечами:
— Может, Петровича дождемся? Чего дважды-то рассказывать? Тем более вон они уже возвращаются.
Я кивнул: контрразведчик и вправду шел обратно в компании с моим давним знакомцем. И дальше оставаться в машине было уже как-то невежливо, и я вылез наружу.
— Вот и встретились, а, товарищ подполковник? Узнаете пацана, «дохтурского» сына? Помните, как вы мне когда-то взрыв-пакеты давали?
— Помню, отчего ж не помнить? — Несмотря на типичную внешность, говорил он без малейшего акцента, словно заправский черноморец, по-южному мягко произнося шипящие согласные. — Товарища майора сынок, начмеда нашего! Меня, помнится, ты когда-то «товарищ дядя капитан Фархат» называл. — Улыбнувшись, он сильно пожал мою ладонь и добавил, обращаясь к контрразведчику: — Ну что, пойдемте обживаться, зачем на виду торчать? На самом-то деле не в гости ведь нагрянули. Правда, сами видите, особых апартаментов не держим, времена не те, так что дастархана накрыть, увы, не сумею, но пару приличных комнат найдем. Пошли, а, товарищ полковник?
— Пошли, конечно, — махнул рукой пребывающий в благостном расположении духа Анатолий Петрович. — Коля, езжай к зданию, — он махнул рукой в сторону пятиэтажки, — а мы пока пешочком прогуляемся…
Комнаты, куда нас поселили, и на самом деле оказались вполне приличными. По крайней мере лично я готов был увидеть нечто гораздо более убогое. А так — койка, тумбочка, письменный стол, небольшой платяной шкаф. Не столь и мрачно. Мебель, конечно, старая, еще советских времен, о чем свидетельствовали полустершиеся инвентарные номера, но вполне крепкая. Вот только непобедимый запах сырости, явно ощутимый даже несмотря на жаркое лето — по дороге Фархат объяснил, что отопление им обрезали за долги еще в середине девяностых, — напоминал о том, что все здесь, по сути, уже стало историей давно несуществующей страны.
С полчаса ушло, чтобы перетащить на третий этаж вещи из машины, разместиться и получить — очень смешно, ага! — долгожданный кофе. Наконец заспанный повар с сержантскими лычками на погонах и помятым со сна лицом над расстегнутым воротничком камуфляжа приволок-таки алюминиевый чайник с кипятком, сахар и банку растворимого кофе. Последнее — из личных комендантских запасов. Пара пачек печенья и пакет с потерявшими товарный вид бутербродами, реквизированными во время «эвакуации» у кого-то из персонала, нашлись у полковника, так что вопрос с завтраком тоже решился. Хотя завтракать никто, кроме спецназовца, не захотел — уж больно рано. Вот Коля — совсем другое дело: полночи, можно сказать, физическую активность проявлял.
Как бы то ни было, в итоге мы расселись вокруг стола, с наслаждением потягивая излишне крепкий, на мой взгляд, напиток. Контрразведчик, руководствуясь какими-то одному ему понятными соображениями, заваривал его самостоятельно, не жалея при этом ни сахара, ни кофе… ни нашего здоровья.
Подполковник Нуралиев в нашем заседании не участвовал — о чем-то переговорив в коридоре с Анатолием Петровичем, он ушел якобы по делам. Я, конечно, догадывался, что оные дела напрямую связаны с нашим нежданным появлением, но расспрашивать ни о чем, конечно, не стал: у взрослых дядей свои взрослые секреты. В конце концов, откуда мне знать, какие тайные тайны их связывают и кто кому и чем обязан?
— Рассказывай, Клаус. — Анатолий Петрович с усмешкой взглянул на торопливо дожевывающего бутерброд капитана, отставил опустевшую чашку и с видимым удовольствием закурил. Спрашивать, не против ли Марина, он не стал — девушка и сама сидела с сигаретой, вполне умело пуская к потолку дым. Всерьез-таки закурила, бедняга. Укатали Сивку подземные горки…
— Ну так вот, — продолжил спецназовец, будто с момента нашего прошлого разговора не прошло и минуты, — я как в голове дважды два насчет всего происходящего сложил, сразу с чекистом пошептался, благо он к тому времени уже вполне вник в проблему. Я, конечно, особо с ним не разглагольствовал, но и не запирался: ситуация не соответствовала. Короче, на местного особиста мы уже вдвоем наезжали…
— Вот это-то меня и смущает, — помрачнел фээсбэшник. — Нет, Коля, я вполне высокого мнения о твоем профессионализме, но вот насчет подобных переговоров, да еще и с «соседями»… Как бы меня на ковер после не потянули. Ты ему, надеюсь, хоть не угрожал?
— Да нет… — как-то не слишком уверенно ответил капитан, вызвав на лице полковника еще более печальную гримасу. — Представился специалистом по освобождению заложников, случайно оказавшимся в нужном месте и в нужное время, — и все. А подполковник, соответственно, вроде как спец по ведению переговоров от местной «конторы». Мы типа объектом интересоваться приехали, а тут такое…
— Угу, перефразируя киноклассику, спросили, как пройти в библиотеку в три часа ночи! — буркнул Анатолий Петрович. — Местный контрразведчик и антитеррорист из России на ночь глядя приезжают инспектировать секретный объект погранвойск. По линии украинско-российской дружбы и прочей профессиональной солидарности спецслужб. Поскольку под утро турки собираются сбросить с парашютом авианосец и захватить местный винзавод, мля. И что? Неужели они всей этой лапше поверили? Хотя, ладно, извини, может, это как раз я чушь порю: в такие моменты зачастую именно подобная несуразица на ра и проходит. Давай дальше.
— А дальше… Помните, я вас спрашивал насчет схемы объекта? — Контрразведчик осторожно кивнул. — Там по проекту есть запасной выход из бункера, со стороны моря. Вот оттуда я и пошел, пока чекист психа болтовней насчет выполнения требований отвлекал. Вообще-то ничего особенного, от силы второй класс сложности, если честно…
— Без лирики, — коротко предупредил полковник, едва заметно напрягаясь: судя по всему, рассказ подходил к апофеозу, долженствующему объяснить, что же все-таки произошло.
— Вышел на дистанцию броска, убедился, что заложники мертвы (Анатолий Петрович хмыкнул), заодно и люк тот осмотрел, он как раз в коридорчике был, приготовился — и тут эти придурки рванули наружную дверь. Не знаю, что там произошло и почему подполковник их удержать не сумел, но они начали штурм. Псих на звук дернулся — и прямо на меня выскочил, а у него «калаш» в руках, и палец на спуске. Хорошо, я среагировать успел, так что он мне только руку зацепил, автоматчик херов, да и то случайно.
— После чего он, я так понимаю, скоропостижно перешел в совсем иное физиологическое состояние.
— Ну не мог я иначе, Петрович, никак не мог! — горестно вскинулся капитан. — Я ж все понимаю, живым надо было брать, но не мог я там нигде укрыться, а он от бедра бил, очередью! Стены железобетонные, металла кругом куча, рикошет сумасшедший, а у него пули 5,45!.. Они ж легкие, заразы, кувыркаются!..
— Да ясно, чего уж там. — Полковник обменялся со мной быстрым взглядом. — Вот только, боюсь, на самом деле ты как раз НЕ ПОНИМАЕШЬ, кого к праотцам отправил, Клаус.
— Думаете, он был уже… э… не человек? — На спецназовца жалко было смотреть.
— Излагай дальше, — махнул рукой контрразведчик, — это ведь еще не все, как я понимаю, да?
— Если бы… — Капитан тяжело вздохнул и виновато поглядел на начальника. — Дальше были штурм и прочая кровавая вакханалия…
Судя по рассказу капитана, последующие события напоминали низкосортный боевик из числа тех, у героев которых в магазинах никогда не кончаются патроны, прицельная дальность пистолетного огня простирается на многие сотни метров, а ручные гранаты по мощности значительно превосходят фугасные авиабомбы.
Короче говоря, во взорванную дверь ломанулись бывшие солдаты из оцепления. Причем ломанулись не просто так, а с одной-единственной целью — перестрелять в округе все живое, не исключая и самих себя. При этих словах контрразведчик понимающе крякнул: мол, понятно почему! Штурмующие бункер солдатики переступили незримую границу, попав под воздействие «штуковины», — и понеслось.
Капитану оставалось только одно: уйти с директрисы первых очередей, завладеть ближайшим автоматом (свежеупокоенный псих свои патроны уже успел расстрелять) — и идти на прорыв. Ни малейшего сомнения в том, что атакующие бункер люди невменяемы, спецназовец не испытывал, полностью отдавшись во власть спасительных боевых рефлексов. Прорвавшись сквозь тактически неорганизованную толпу нападавших, которые куда больше стремились перебить друг друга, нежели организованно штурмовать бункер, Николай рванул к оставленной за воротами машине. Попутно убедившись, что остальные оставшиеся снаружи люди — и коллега-чекист, и местный особист, и даже разговорчивый доктор — уже мертвы.
Отправив дежурного по КПП в глубокий обморок — времени на долгие объяснения не было (на короткие, впрочем, тоже), «альфовец» на всех парах погнал в санаторий, здраво рассудив, что теперь дорога каждая минута. И чем бы не закончилось побоище на заставе, гостям из соседнего государства лучше перейти на нелегальное положение. Хотя бы временно, до тех пор, пока высокое начальство двух стран не решит меж собой, как жить и против кого дружить дальше…
— Хрен его знает, Петрович, может, и зря я вас с места сорвал? Классно мы в том санатории устроились. — Коля яростно растер окурок в стеклянной пепельнице — как ни странно, в комнате нашелся и подобный предмет интерьера. — Но так лихо все завертелось. Да и видели меня в местной «конторе» многие, и чекист «мой» погиб, и прорывался я с боем, так уж получается…
Прежде чем ответить, контрразведчик несколько секунд сидел молча, взвешивая в уме все «за» и «против». Наконец взвесил:
— Сглупить-то ты сглупил, хотя и выхода у тебя все равно не было, это и менту ясно. От мертвого от тебя толку и вовсе никакого, знаешь ли! Конечно, если по-умному, надо было лишнюю минутку потратить да дорогому шефу звякнуть. — Контрразведчик раздраженно махнул рукой на протестующе вскинувшегося спецназовца: — Да погодь, спорщик, потом скажешь! Так вот, хоть ты слегка горячку и спорол, в целом все как раз нормально срослось. Ты, так уж вышло, ухитрился нам своей спешкой все хвосты обрубить — что, собственно, сейчас и нужно. В санаторий вот-вот местные гэбисты разбираться нагрянут, наши «научники» начнут права качать, как им и велено, затем начальство с большими звездами подключится, и наше, и украинское. Короче, минимум полдня полной свободы маневра и прочего нелегального положения, когда нам никто мешать не станет, у нас теперь есть. Вот так-то, господа подпольщики! Пока мы из санатория… эвакуировались, Михалыча я предупредил, да и ехать отсюда до «точки» на машине — аж целых десять минут. Ну и последнее, уже персонально для тебя, Клаус, поскольку ты пока не в курсе: если б ты знал, о чем мы с Виталием Игоревичем недавно беседовали, то понял бы, что все и на самом деле очень даже неплохо срослось. Так что ты там сказать хотел?
— А вот что, — криво усмехнувшись, спецназовец вывалил на стол горсть каких-то непонятных обломков, — сдаю казенное имущество согласно описи. Не мог я дорогому шефу звякнуть, поскольку телефон к тому времени уже принял героическую смерть от шальной вражьей пули! А искать другую связь, знаете ли, времени не было — наша-то оперативная «Волжанка» наемная, нету в ней штатного радиотелефона, нету! Вы, товарищ полковник, сами ее, уж извините, выбирали…
12
Сразу после разговора Анатолий Петрович с Колей из комнаты ретировались, держать, как я понимаю, связь с «Большой землей». Во-первых, дабы урегулировать возникшую между спецслужбами двух стран непонятку с кучей трупов и стреляных гильз; во-вторых, видимо, требовать, чтобы пограничники срочно врубили обратно свои глушилки. Поскольку иного способа избавиться от навязчивого внимания подземной штуковины, пожалуй, не было.
Просить меня изложить свою версию происходящего, ни Коле, ни Марине так доселе и неизвестную, контрразведчик не стал, взяв эту сомнительную честь себе и уложившись при этом буквально в пятнадцать минут. Между прочим, правильно сделал: я бы так ни за что не сумел. Анатолий Петрович же растекаться мыслью по литературному древу не стал, говорил короткими, емкими фразами, отнюдь не изобилующими ни цветистыми литературными сравнениями, ни столь любимыми критиками аллегориями. Не рассказывал, а констатировал факты, короче говоря.
* * *
Как только пришедшие к некоему выводу силовики скрылись за дверью, я, перекинувшись с Мариной парой ничего не значащих фраз, не имевших к происходящему ровным счетом никакого отношения, заварил себе еще кофе и с сигаретой вышел на крохотный треугольный балкончик. Помните, был подобный архитектурный изыск в советские времена? Не то балкон-недоносок, не то просто выпирающий наружу полуметровый выступ с перильцами? Как говорится, спина в комнате, живот на улице.
Раннее утро уже полностью вступило в свои права, и несколько минут я с совершенно искренним интересом осматривал полузабытый пейзаж. В принципе все осталось таким, каким и было, обветшало разве что. Неприятным открытием оказалось лишь отсутствие памятника, некогда встречавшего любого въезжавшего на территорию. Энное количество лет назад прямо напротив КПП стоял вознесенный на невысокий постамент «МиГ», кажется, острокрылый «двадцать первый»: территория-то принадлежала училищу «хранителей неба» — сил противовоздушной обороны.
Сейчас никакого памятника не было и в помине, остался лишь заросший травой цоколь разрушенного постамента: то ли в музей отдали, то ли на металл в лихие годы прощания с «проклятым прошлым» и вступления в эру тотальной демократии порезали.
— Виталий Игоревич. — Голос подошедшей сзади Марины оторвал меня от очередной порции никому не нужных воспоминаний. Ну и что, собственно, с того, что памятные с детства места доживают последние дни? Не зря ведь сказано хрестоматийное «Все течет, все меняется»? И у тех, других, что пришли вслед за нами, тоже будут свои воспоминания. Ого, это что ж, никак первая ласточка надвигающейся старости в гости пожаловала?! Так вроде бы рановато еще?!
Посторонившись, я пропустил Марину на свое место, кивнул наружу:
— Люблю утро. Знаешь, утро — это будто маленькая весна, время рождения нового дня…
— Ага. — Опершись руками на хлипкие перила, девушка вдохнула еще не напитавшийся дневным зноем утренний воздух. — Знаете, я о чем-то подобном тоже читала, жаль, не помню у кого. Что любой день — это как уменьшенная копия нашей жизни. Утро — рождение, день — зрелость, ночь — старость, а сон… И все начинается сначала. Вечный круг, вечное движение, змея, кусающая свой хвост…
— Гм, ты что-то хотела спросить? — поспешил я сменить тему: вот только двух доморощенных философов нашей компании сейчас и не хватает! Один о прошлом почем зря грустит, другая вот-вот над смыслом жизни размышлять начнет. «Змея, кусающая хвост», каково?..
— Да. — Девушка обернулась ко мне. — У вас сигарета найдется?
— Это и есть вопрос? — усмехнулся я, протягивая ей едва початую пачку, — в наспех собранных сумках Анатолия Петровича, как я подозревал, нашлось бы не только это. Полковник, как говаривал мой отец, оказался «хозяйственным, как старший прапорщик».
— Нет, конечно, — покачала головой девушка, — я насчет рассказа Анатолия Петровича… ну, в смысле того, что вы ему рассказали, то есть написали. — Слегка запутавшись, девушка виновато улыбнулась, прикуривая от протянутой зажигалки. — А что дальше? Ну, с этими ребятами-десантниками из будущего?
— Думаешь, это так просто? Если бы знал, я… — оборвав себя на полуслове, я замер. Поскольку и на самом деле знал — то ли неожиданно вернулась писательская способность, то ли штуковина начала новый сеанс «передачи данных».
Смущенно улыбнувшись девушке, я бросился к сваленным в кучу вещам, разыскивая коробку с ноутбуком. Марина удивленно смотрела за моими телодвижениями, похоже, по ходу дела убеждаясь, что все писатели в какой-то мере «того». Впрочем, не важно…
Ноутбук обнаружился там, где ему и положено было обнаружиться, однако меня неожиданно заинтересовала сумка, которую я самолично дотащил до машины во время нашего приснопамятного драпа из санатория. Уж больно подозрительно она тогда грюкала в такт шагам, металлически так грюкала.
Вжикнув молнией, я убедился, что не ошибся: внутри лежало оружие — пистолет и два совершенно одинаковых автомата, в которых я не без удивления признал виданную лишь на фото тульскую «Грозу» — автоматно-гранатометный комплекс нового поколения. Ничего себе ребятки подготовились: девятимиллиметровые спецавтоматы с подствольными гранатометами, несколько полностью снаряженных запасных магазинов, гранаты в поясном подсумке, еще что-то вовсе уж непонятное — то ли лазерный целеуказатель, то ли съемный оптический или коллиматорный (вечно их путаю) прицел… никак предполагали возможные сложности?!
Не в силах отказать себе в маленькой слабости — в конце концов, редкая из моих книг обходилась без участия спецслужб, вооруженных самыми разнообразными оружейными диковинами! — я несколько секунд вертел в руках смертоносную игрушку, внешне чем-то схожую с австрийским «Штайр-АУГ». Красивая штучка, что еще сказать! Умеет российский ВПК грамотные вещи делать. Конечно, когда захочет… и деньги на разработку да зарплату конструкторам есть.
— Ух ты, настоящий?! — осведомилась заглянувшая мне через плечо Марина, задав истинно женский вопрос. По крайней мере моя супруга всегда спрашивала то же самое — и в оружейном магазине, и просто проходя мимо каких-нибудь инкассаторов или омоновцев.
Интересно, женщины действительно считают, что сотрудников силовых структур вооружают пневматическими пугачами, а в специализированных магазинах продают исключительно стреляющие пластмассовыми шариками китайские игрушки? Или это у них юмор такой?
— Представь себе, — убедившись, что в патроннике нет патрона, я протянул девушке смертоносную железяку. — На, можешь полюбопытствовать.
— Не выстрелит? — задав второй из типично женских вопросов, Марина с интересом повертела в руках «Грозу». — Красивенький, только тяжелый сильно. Да ну его, держите!
Вернув оружие на место, я задернул молнию и вытащил из коробки ноутбук. Вторую сумку, подозрительно похожую на только что осмотренную, я даже не стал открывать, ткнув, чисто ради эксперимента, ногой. Ну, если дражайший Анатолий Петрович не затарился про запас консервами и разводными ключами, то там тоже явно что-нибудь огнестрельное.
Отодвинув подальше остатки скудного завтрака, я поставил комп на стол и поискал взглядом ближайшую розетку, оказавшуюся, ясное дело, советского образца, с узкими дырочками и отсутствием контакта заземления. Ладно, чай, не впервой. Можно перочинным ножиком отверстия расширить, можно просто загнать вилку силой — пробовали, знаете ли, прекрасно входит, с хрустом, так сказать. Правда, вытаскивать ее придется вместе с крышкой розетки, но это уже детали. Мы, в конце концов, мир спасаем, или как?!
