Глава 6
Предатели и союзники
Любому путешествию всегда предшествуют унылые, тягостные сборы. Только очень недальновидный, легкомысленный странник готов отправиться в дорогу налегке, надеясь на удачу и хорошее к нему отношение тех, кто повстречается на пути. Умный человек готовится к отъезду или пешему уходу заранее, тщательно подбирая свой скарб, стремясь захватить все нужное и при этом не набрать в дорожную суму много лишнего, что только ее отягощает. Опытный путник никогда не оставляет сборы на последний момент, даже если вовсе и не уверен, что путешествие состоится. Он уже на собственной шкуре прочувствовал, насколько спешка губительна даже для самых простых начинаний, и по себе знает, что дорога не прощает растяп. Она жестоко им мстит как обычными, неприятными, но не смертельными неудобствами, так и опасными сюрпризами, с виду незначительными, мелочными происшествиями, которые внезапно приводят к трагичным, а быть может, и к летальным последствиям.
Сонтерий до последнего размышлял, принять ли предложение врага или доложить о случившемся графу Норвесу, но к бегству приготовился заранее. Хоть ученый муж и не сложил все нужные для опасного похода вещи в дорожную суму, но благоразумно держал ее у себя под рукой, причем припрятав в кабинете на самом видном месте. Она висела на стене прямо возле его стола, а в ее вместительных недрах хранился всякий бумажный хлам – абсолютно ничего не стоящие обрывки манускриптов, черновики расчетов и замусоленные, старые копии неполных рецептов, одним словом, все то, что когда-нибудь, как-нибудь, при определенном стечении обстоятельств да сгодилось бы в работе. Если посетители кабинета увидели бы собранную в дорогу суму, то возникли б ненужные вопросы и слухи, которые непременно достигли б ушей Его Сиятельства.
Сколь ни верны руководителю сотрудники, а парочка осведомителей среди них всегда найдется. В третьей же исследовательской бригаде доносили практически все, а кто не доносил, тот по глупости да задаром сплетничал, давая вволю порезвиться своему игривому языку. А так присутствие в рабочем кабинете ученого дорожного предмета ничуть не вызывало подозрений. Его могли лишь обвинить в двух невинных проступках: в чересчур бережливом отношении к использованным расходным материалам да в чудаковатом подборе тары для хранения исписанных бумаг. Ни то ни другое, естественно, подозрений не вызвало бы, поскольку всем известно, что ученые весьма своеобразный народ, чьи поступки порой граничат с безвредным, комичным безумием. Например, Сонтерию было известно, что один из его помощников всегда сжигает черновики, причем все без разбора: как содержащие какую-то ценную информацию листы предварительных расчетов, так и обычные наброски ничего не значащих писем. Не раз удивлял ученого и главный эксперт одной из его лабораторий, пользующийся солидным авторитетом среди коллег и самостоятельно ведущий весьма ответственные исследования. Чудак всегда держал при себе шило, причем носил его в специальном мешочке из львиной кожи и непременно только в левом башмаке. Никто никогда не видел, чтобы он пользовался портняжным инструментом, но краешек чехла всегда торчал из его вечно грязной и рваной обуви. Кстати, сам факт неизменного ношения одной и той же пары стоптанных башмаков на протяжении целого десятилетия уже сам по себе казался достойным поводом, чтобы призадуматься о здравости рассудка их хозяина.
Как всегда быстро, почти незаметно, переместившись в свой тихий и уютный кабинет, Сонтерий не стал оглядывать его напоследок, проводя своеобразный ритуал молчаливого, тоскливого прощания, а тут же приступил к завершению сборов. Сняв со стены суму, он вытряхнул из нее на ковер ворох помятых, исписанных бумаг и, ничуть не заботясь о том, что кому-нибудь может прийти в голову покопаться в его черновиках, принялся складывать заранее приготовленные вещи, которых, собственно, было не очень много.
Первыми на дно сумы опустились два увесистых кошелька: один набитый золотыми монетами, а другой – презренными медяками. Как ты ни прорабатывай план, пытаясь учесть все факторы и обстоятельства, а во время бегства события чаще всего развиваются непредсказуемо. Сонтерий допускал, что может попасть в такие ситуации, когда выгодней прикинуться странствующим богачом, а когда и бродяжкой-бедняком, насобиравшим мелочь на паперти или заработавшим ее собственным горбом. Естественно, ученый предусмотрительно позаботился, чтобы в мешочек попали только шеварийские монеты, поскольку драгоценные кругляши, отчеканенные в других королевствах, могли бы вызвать подозрения и навлечь неприятности. Злато есть злато, и торговцы его всегда охотно принимают, вне зависимости от того, чья увенчанная короной физиономия смотрит на них с тыльной стороны: благообразное лицо собственного монарха или мерзкая образина враждебного тирана. Но стоит лишь покупателю покинуть лавку, купчина тут же посылает по его следу стражу, причем когда из страха, а когда исключительно из вредности.
После кошельков в дорожную суму погрузилось с полдюжины успокаивающе побулькивающих фляг, содержимое которых хоть и было жидким, но предназначалось вовсе не для утоления жажды и не смачивания пересохшего горла. К сожалению, ученый точно знал, что ему придется воспользоваться хотя бы половиной прихваченных с собой снадобий. Без них было невозможно выбраться из подземной цитадели, да и в ней толком не спрятаться. Как назло, план свершения акта предательства и последующего за ним бегства был несовершенен, как все, что составляется и рассчитывается при отсутствии точных сведений. В нем было много белых пятен, когда пришлось бы ориентироваться по обстановке, и план этот не подразумевал, что у Сонтерия будет много времени. При самом благоприятном раскладе погоня должна была начаться, как только он покинет здание научного корпуса; а при неблагоприятном – еще задолго до того. Зелья помогли бы отсидеться да спрятаться. Одни делали владельца на краткое время невидимым, другие изменяли его запах, а третьи сами по себе являлись грозным оружием, в некоторых случаях даже более действенным, чем меч да кинжал.
В довольно вместительную, хоть и не громоздкую с виду суму могло уместиться еще много ценных иль дорогих бесстрастному сердцу вампира вещей, но Сонтерий решил не брать с собой ничего лишнего: ни драгоценностей, ни напоминавших о прошлом безделушек. И те, и другие предметы были бы бесполезны в походе, да и по его завершении в них было бы мало толку. Он не собирался продавать за бесценок собратьям кровопийцам (ювелирам да ростовщикам) золотые кольца, кулоны да ожерелья, ну а память о знаменательных событиях жизни всегда лучше хранить в голове, чем перекладывать ее на бездушные предметы, какими бы милыми они ни казались с виду и какие бы теплые чувства ни пробуждали. Вещи – это всего лишь вещи, ими нужно пользоваться, а не хранить лишь потому, что жалко выбросить. Среди драгоценностей ученого мужа не было ничего, что бы он приобрел сам, это были лишь подарки – формальные знаки признания со стороны клана его ученых заслуг. Они без пользы провалялись по шкатулкам не один десяток лет, да и в ближайшие лет сто их ожидала бы точно такая же участь.
Сборы были завершены. Закрыв суму и застегнув ее на крючок, Сонтерий тут же направился к выходу, прокручивая в голове, как бы незаметней добраться через полздания до смотровой комнаты, где теперь круглосуточно трудилась одна из возглавляемых им исследовательских групп. Подземная жизнь внесла свои коррективы в работу коллег. В большинстве лабораторий эксперименты шли практически без перерыва, да и некоторые собратья-ученые уже настолько отвыкли от жизни вне научных трудов, что месяцами не отлучались из здания корпуса даже на сон. С одной стороны, в случайных встречах с коллегами, шатавшимися по коридорам да залам, не было ничего страшного, но с другой – их все же лучше избегать, тем более что с мечом на боку да с дорожной сумой на плече Сонтерий появлялся в храме вампирской науки впервые.
Первый коридор ученый миновал быстро и без нежелательных встреч. Двери всех помещений были плотно закрыты и, как полагалось по внутреннему регламенту, заперты изнутри. Хотя, судя по звукам, доносившимся до чуткого уха вампира изнутри, далеко не во всех помещениях велись исследования. В паре лабораторий, мимо которых он бесшумным шагом прошел, рядовые сотрудники корпуса занимались отнюдь не работой: одни пили кровь подопытных экземпляров, вместо того чтобы изучать природу человека; другие использовали научное оборудование да казенные реагенты для личного обогащения, подделывая украшения и создавая отличные копии известных картин. Как бы «ястребиные когти» ни старались держать клан в неведении, но скорую близость конца интуитивно чувствовали все, даже неотлучно запертые под землей рядовые исследователи. Одни пытались напоследок «наесться» и «напиться» вдоволь, другие строили личные планы на будущее, наивно полагая, что смогут вынести из здания научного корпуса хоть что-то кроме самих себя.
Еще вчера Сонтерий устроил бы основательный разнос глупцам, не умеющим толком маскироваться, тем более что неположенными делами занимались вовсе не его подчиненные, но сегодня ему было не до того, как не волнует умершего, что станется с его телом и сколько сивухи будет выпито на его поминках.
Бесшумно прокравшись через весь этаж, беглец так же успешно, то есть никого не повстречав, миновал два пролета лестницы и вышел в искусственный парк, общей площадью в две-три квадратные мили. Через него нужно было обязательно пройти, чтобы добраться до искомого места. Продвигаться пришлось исключительно по дорожкам, хоть это и значительно повышало вероятность нежелательных встреч с подремывающими на лавочках учеными. Между деревьями да в кустах разгуливали по ночам къерберги, искусственно выведенные существа, внешне ничуть не отличающиеся от обычных собак: виверийских риваурдеров и герканских овцепасов, но по физическим данным и живучести во много раз их превосходившие.
Специальные инъекции на основе выжимок из желез пещерных хищников сделали первое поколение подопытных собак куда сильнее и проворнее, ну, а их потомки в пятом колене полноправно заслуживали звания «адских псов». Их когти могли разорвать стальные доспехи, а челюсти легко перекусить тонкий ствол деревца или железный прут. Къербергов выводили в основном для боевых отрядов клана, но также планировали использовать вместо сторожевых псов в наземных замках и особняках вампирской знати. Разразившаяся война с Герканией и связанное с ней переселение под землю, нарушили планы вельмож клана, и, следовательно, сделали частично пока бесполезными труды второй исследовательской бригады. Къерберги-бойцы были, как и планировалось, отправлены по вампирским отрядам, ну а выдрессированных, как охранники, особей приходилось держать пока в парке.
На вампиров шеварийской крови лабораторные выкормыши нападать были не должны, но ученым, как никому, известно, что порой далеко не все идет так, как планировалось, и что ценна лишь та теория, которую подтверждает многолетняя практика. В деле къербергов-охранников еще не успели опробовать, и поэтому ученые благоразумно избегали расхаживать по высокой траве да коротко остриженным газонам, а прогуливались исключительно по дорожкам, вдоль которых были вкопаны специальные столбики, обмазанные отпугивающей собак смесью.
Конечно, вопрос безопасности персонала можно было решить намного проще, например, разгородить парк, но граф Норвес и маркиз Денар, бывшие первыми фигурами в научном корпусе, не видели в том нужды. Во-первых, таким странным образом они хоть как-то могли воспрепятствовать постоянному вытаптыванию и замусориванию искусственных посадок, а во-вторых, если бы несчастный случай и произошел, то это лишь выявило дефекты проекта и позволило бы их своевременно исправить. Уж лучше взбесившийся къерберг-охранник набросился бы на невзрачного сотрудника лаборатории, чем спустя год или два загрыз бы вампира-вельможу в его собственном замке.
Удача неотступно сопутствовала решившемуся на измену вампиру. Почти бегом пересекшему парк Сонтерию удалось остаться незамеченным. Скамейки с лавочками были пусты, и даже в беседках с важным видом не сиживали любящие на досуге поспорить да похвастаться многообещающими результатами своих трудов молодые ученые, по большей части самовлюбленные карьеристы, болтуны да бездари. Окрыленный небывалым везением беглец уже настолько поверил в покровительство Провидения, что даже надеялся застать смотровую комнату свой лаборатории пустой, хоть точно знал, что, по утвержденному им же графику работ, в ту ночь должны были дежурить трое.
Двоих исследователей первого ранга он специально поставил в одну смену, хоть это и шло вразрез с инструкциями. Они оба были умны, амбициозны и не раз пытались подпортить репутацию руководителя, то бишь его, жалкими кляузами да доносами. Марать бумагу наветами парочка завистников прекратила, лишь когда окончательно убедилась в бессмысленности своих эпистолярных трудов. Граф Норвес покровительствовал их руководителю и тут же отправлял все кляузы в мусорную корзину. Хоть Сонтерий и являлся вампиром, но по натуре не был кровожаден. В ту ночь он не хотел никого убивать, но коль без собственноручного умерщвления себе подобных было не обойтись, то он избрал на роль жертв именно эту парочку. К тому же они были единственными из всех его подчиненных, кто мог бы достойно завершить выстраданные им исследования.
Третьей жертвой должна была стать молоденькая ассистентка (шестьдесят семь лет – не возраст для вампира) прекрасной наружности, появившаяся в лабораторной группе всего пару месяцев назад. Келла была умна и обворожительна, слишком умна и чересчур обворожительна, чтобы прозябать за ретортами да колбами в течение долгих лет. Ее появление в исследовательской бригаде было столь же противоестественным, как коровы, парящие в небесной выси, или как снег, валящий хлопьями среди жаркого лета. К тому же она с самых первых дней стала кокетничать со своим руководителем, осторожно пробуя на нем весь разнообразный арсенал женских чар, и как будто невзначай, как будто случайно заводила разговоры на скользкие темы. Сонтерий не без оснований подозревал, что красавица являлась агентом одного из вельмож-кураторов научных разработок, только вот кому именно служила девица, ученый разобраться не мог. То ли Келлу приставил к нему граф Норвес, желающий регулярно получать подробные отчеты о состоянии дел и о настроениях в находящихся под его крылом подразделениях; то ли ассистентку заслал возглавлявший вторую исследовательскую бригаду маркиз Денар, уже давно положивший глаз на разработки Сонтерия.
Толку от неумелых происков Келлы было маловато, поскольку именитый ученый вовсе не был падким на томные взгляды да вздохи мечтателем-романтиком, и на чары обольстительниц даже самой высшей пробы у него уже давно сформировался устойчивый иммунитет, но вот работу лабораторных групп девица отменно деморализовала. Пару раз бывало, что из-за нее дрались, да и большинство рабочих часов молодые исследователи проводили не в полезных для дела раздумьях, а похотливо глазея на ее аппетитные, частенько соблазнительно выглядывающие из-под укороченного халатика нижние конечности.
Убив ее, чью-то убив агентку, Сонтерий не только отвесил бы звонкую прощальную пощечину «ястребиным когтям», но и избавил с десяток молодых страстных вампирских сердец от угрозы быть разбитыми да растоптанными этими неприлично стройными ножками.
Морально готовя себя к убийству, к действу, которое он уже давно не свершал и которое должно было ознаменовать начало нового этапа его жизни, Сонтерий и не заметил, как добрался до двери смотровой комнаты. Как полагалось по инструкциям, она была заперта изнутри, но вот что странно, на довольно громкий и продолжительный стук так никто и не ответил…
* * *
Великие ученые частенько рассеяны и могут забыть не только ключ от дома, но порой забывают надеть перед выходом на улицу штаны. Едва лишь заметив за собой первые, пока еще невинные, симптомы рассеянности, Сонтерий не поленился поработать головой, а затем и собственными умелыми руками, чтобы свести к минимуму возможные потери нервов, времени и сил. К числу мер, которые он предусмотрительно предпринял, относилось переустройство замков в дверях чаще всего посещаемых им помещений. Миниатюрная насадка, прикрепляемая с торцевой стороны замка, делала запирающий механизм подвластным не только повороту ключа, но и легкому касанию указательного пальца правой руки забывчивого ученого мужа.
После двух-трех минут ожидания под дверью Сонтерий подумал, что ученые элементарно заснули (время от времени такое случалось), и поэтому, уже не надеясь, что на его стук кто-то ответит, вставил палец в замочную скважину. Толстая дубовая дверь слегка задрожала, что было обнадеживающим сигналом. Его изобретение очнулось от долгой спячки бездействия и, вобрав в себя тепло от успешно опознанного пальца хозяина, начало процесс переведения поступившей тепловой энергии в механическое движение отпирающего устройства.
Долго ждать не пришлось. Тихий щелчок, сопровождаемый легкой дрожью деревянной поверхности, передавшейся руке, послужил сигналом, что запорный механизм переведен в исходную позицию. Собираясь сперва устроить заснувшим на дежурстве сотрудникам основательный разнос, а только затем отправить к праотцам их мерзкие, склочные душонки, Сонтерий распахнул дверь и, пылая праведным, начальственным гневом, ворвался в смотровую комнату.
Зрелище, представшее глазам ученого мужа, заставило его мгновенно позабыть о грандиозных планах морально-физической расправы над кляузниками и злопыхателями. Читать суровые нравоучения уже было некому. Двое самых талантливых и, одновременно, нелюбимых подчиненных были уже с полчаса как мертвы и неподвижно лежали в лужах собственной крови, изумленно взирая в высь потолка расширившимися, остекленевшими глазами. Меч, торчащий из груди ближайшего ко входу мертвеца, не оставлял сомнений, какую именно смерть парочке довелось повстречать. Оружие убийства было особенным, стоявшее на нем клеймо махаканского мастера свидетельствовало о повышенном содержании в сплаве дардонита, менфала и вилосовых соединений, весьма губительных как для большинства пещерных тварей, так и для вампиров. Злодей, возможно, неплохо разбирался в науке, но историю наверняка отлично знал, а иначе не воспользовался бы оружием древней гномьей ковки.
Без всяких сомнений, преступника стоило искать в рядах научного корпуса. Только свой, тот, кого обе жертвы прекрасно знали и кому доверяли, мог так цинично приблизиться к ним вплотную с обнаженным мечом в руке. Ученые не восприняли убийцу всерьез, ничуть не считали, что его помыслы могут быть нечисты, и поэтому даже не пытались бежать, не то чтобы оказать мало-мальское сопротивление.
В этих внезапных и нелепых смертях было что-то пугающее, заставляющее застыть на месте и завороженно смотреть на искаженные гримасами последней боли лица. Добавляло мистического ужаса и то обстоятельство, что парочка мертвецов сползла с тех самых кресел, на которых всего пару дней назад Сонтерий восседал вместе с графом Норвесом, распивая кровь из бокалов и наблюдая через смотровое окно за ходом эксперимента, проводимого над подопытным морроном. Ученому мужу на миг показалось, что он видит самого себя, но только сразу в двух неприглядных видах: в первом случае обезглавленного, а во втором – проткнутого мечом насквозь и со смачным, частично высохшим плевком на белом-пребелом лбу.
Сонтерий пробыл в растерянности не долее трех-четырех секунд, а затем его разум свыкся с неожиданно увиденным и стал по-прежнему холодным, расчетливым. Как только мешающие делу эмоции были отброшены в сторону, в кровавом происшествии нашелся огромный плюс. Кто-то уже выполнил большую часть его неприятной работы. Оставалось только понять, кто и чем это ему лично грозило. На этот раз возможность, что убийцей был чужак, также рассматривалась. Вариантов было всего три: случайно освободившийся пленник; каким-то чудом прокравшийся в подземную цитадель моррон; ну и кто-то из своих, решивший избавиться от него изощренным, подленьким способом, повесив обвинение в убийстве парочки ученых, с которыми Сонтерий был давно не в ладах.
Первое предположение оказалось проще всего проверить и отбросить. Для этого Сонтерию оказалось достаточно лишь слегка повернуть голову вправо и взглянуть в смотровое окно. Моррон по имени Анри Фламмер до сих пор находился в камере для экспериментов. Его могучее, но бессознательное и довольно сильно истощенное опытами тело неподвижно висело на цепях и медленно восстанавливалось для новых пыток. Вторая догадка была откровенно смехотворной. Враг извне проникнуть в жилище клана просто не мог, а если бы это и случилось, то его изловили бы еще задолго до того, как он приблизился бы к зданию научного корпуса. Сонтерий сам изобрел систему тревожного оповещения, как внешних рубежей, так и внутренних контрольных контуров, и лично следил за ее установкой. Она уже какой год работала безупречно и не пропустила бы внутрь цитадели даже крохотного мышонка, не то что человека или моррона, какими бы чарами злодей ни обладал и как бы умело ни сбивал свой запах. Оставалось только третье, самое логичное предположение, которое, как впоследствии оказалось, было лишь частично верно. Злодей на самом деле был из своих, но замарал руки кровью вовсе не для того, чтобы уничтожить Сонтерия, взвалив на его плечи свои грешки.
Вопрос: «А где находится мертвое тело Келлы? Застиг ли убийца девушку в самой лаборатории, в просторной кладовке для хранения оборудования и препаратов или где-то еще, в одном из вспомогательных помещений?» – так и не успел возникнуть в голове Сонтерия. Он услышал жалобный, отрывистый писк, доносившийся с нижнего яруса небольшого комплекса; оттуда, где находились рычаги управления камерой для содержания пленника. Секунды через три повторился все тот же, на этот раз узнанный ученым звук.
Убийца был еще здесь, совсем рядом. Он зачем-то пытался открыть дверь в тюрьму, а быть может, опустить цепи, на которых было подвешено тело подопытного, или разомкнуть замки кандалов. Злодей мучился, поскольку не знал точной комбинации поворота главного, запускавшего все механизмы управления, рычага, и подбирал ее наугад, то и дело слыша пискливый отказ умного механизма исполнить требуемую команду. Незнакомцу оставалось только посочувствовать, ведь при удачном стечении обстоятельств ему предстояло попотеть часа три, а при неудачном – вовсе остаться ни с чем, так и не найдя правильной последовательности перемещения.
Комбинация была шестиходовой, а рычаг восьмиосевым, движущимся как обычным образом «вверх-вниз, вправо-влево», так и по диагоналям да вдоль радиуса воображаемой окружности. Ранее, согласно инструкции, раз в три дня Сонтерий ее лично менял, ну а когда в его седой голове стали зреть планы измены, то стал менять последовательность каждый раз, когда покидал комплекс, при этом никого не ставя о том в известность. Страх, что прекрасная возможность спасения будет упущена из-за какого-нибудь мелочного пустяка, например, из-за того, что заскучавшим подручным вздумается поиздеваться над пленником и они его ненароком убьют, заставил Сонтерия быть болезненно бдительным. И, как на поверку вышло, вовсе не зря!
Неожиданное происшествие немного спутало карты Сонтерия, но ученый не увидел смысла отменять побег и отказываться от решения, которое не просто далось ему с трудом, а было выстрадано в течение четырнадцати почти бессонных ночей. На этот раз воспользовавшись не указательным пальцем, а торчавшим в замке с обратной стороны ключом, вампир запер дверь и, стараясь не глядеть на изуродованные трупы, полез в дорожную суму за одной из фляг. Ее содержимое не было редким или хоть в какой-то мере уникальным зельем, но оно очень выгодно сочетало сразу три магических действия: делало выпившего невидимым, почти полностью приглушало звук его шагов и убирало запахи, как выделений потовых желез, так и другие естественные ароматы. Явным минусом такого ценного сочетания свойств, в шутку называемого «зелье шпиона», была крайняя непродолжительность действия и невозможность повторного использования в течение целого часа.
Немного подумав, сколько же выпить, Сонтерий сделал лишь крошечный глоток, практически едва пригубил. Он знал, где находится враг; был уверен, что сможет его быстро и безнаказанно обезвредить; и поэтому не видел смысла транжирить ценный напиток, который впоследствии мог очень понадобиться.
Как только ученый заметил, что его ладони стали серыми (это являлось верным признаком того, что напиток подействовал, а сам он невидим для окружающих), Сонтерий снял с плеч суму и, вытащив из рукава кинжал, быстрым уверенным шагом направился в соседнюю комнату, а оттуда сразу к винтовой лестнице, ведущей на нижний ярус. Бесшумно спустившись по железным, а не скрипучим деревянным ступеням, ученый тут же направился в помещение с рычагами управления, где его и застал сюрприз. Непонятно, приятный или нет, но уж очень неожиданный.
Злодеем-душегубом оказалась ассистентка Келла, уже успевшая сменить после убийства залитый кровью собратьев халат исследователя на дорожное платье то ли воительницы, то ли разбойницы, а может, и вовсе изнеженной барышни благородных кровей, впервые отправившейся на охоту и не знавшей, как следует одеваться. Высокие сапоги доходили красавице до призывно обтянутых кожаными штанами упругих ягодиц. Для прогулки по лесу, зарослям камышей на мелких водоемах и по болотистой местности эта обувь была бы очень удобна, но по камням подземных пещер в ней лазить было бы крайне затруднительно. Довольно крепкая и плотная кольчуга была надета прямо поверх шелковой рубахи, причем довольно кокетливой, так что было совершенно неясно, собиралась ли Келла кого-то соблазнять или с кем-то воевать. Голову девушки прикрывала вовсе не шляпа, а открытый пехотный шлем, не только защищавший лишь макушку, но и смотревшийся крайне нелепо.
Как Сонтерий и предполагал, злодейка стояла ко входу спиной и, чертыхаясь, истязала главный рычаг, импульсивно дергая его из одной стороны в другую и получая в качестве возмездия от замученного механизма отрывистый, пронзительный писк, означавший не только отказ включить панель управления, но и сброс набранной комбинации. Беглым взглядом окинув комнату, ученый тут же понял две вещи: девица собралась в очень далекое путешествие, а перед отбытием намеревалась зачем-то уничтожить подопытный образец. Первый вывод ученый муж сделал, поскольку на полу, прямо посередине комнаты, валялась не дорожная сума, не котомка странника, а внушительных размеров плотно набитый вещевой мешок. Судя по характерному запаху, добрую половину мешка составляли запасы крови в бурдюках из плотной кожи. Второе же стало ясно, поскольку на небольшом столике возле стены лежал легкий охотничий арбалет, заряженный весьма специфическим снарядом: не болтом, а прозрачной ампулой с тремя длинными иглами вместо наконечника. Для чего именно предназначался этот снаряд, Сонтерий прекрасно знал, поскольку сам изобрел как его, так и содержащуюся в нем очень едкую жидкость. Она предназначалась для наиболее эффективного уничтожения подопытного экземпляра после проведения всей череды экспериментов. Как известно, морроны имеют шанс на восстановление после смерти, чтобы избежать его или хотя бы замедлить на пару-тройку веков, в его сердце и в другие внутренние органы была бы введена выстрелом содержащаяся в ампулах едкая жидкость. За минуту, не долее, внутренние ткани тела превратились бы в вязкую, однородную массу, которую затем закатали бы по стальным банкам и захоронили бы в удаленных друг от друга местах. Теоретически план выглядел идеально, но на практике Сонтерий пока еще его не проверял и не мог с уверенностью сказать, удался бы он или нет.
Упорно терзавшая изрядно расшатанный рычаг девица, конечно же, не заметила появления в комнате не только бесшумно ступавшего, но абсолютно ничем не пахнущего невидимки. Убить Келлу было просто, достаточно лишь приблизиться и вонзить острый кинжал в спину. Оружие, которое Сонтерий прихватил с собой, было хоть и современной ковки, но из древнего махаканского сплава, так что должно было безотказно подействовать на любого вампира. Однако ученый не торопился обагрять руки кровью такой же, как и он, предательницы. Его пытливый ум терзало, быть может, праздное, а возможно, и нет любопытство. Зачем собиравшейся бежать из владений клана Келле понадобилось убивать моррона? Кто хотел сорвать продолжение проводимых им экспериментов? Граф Норвес, но он их мог просто запретить. Кто-то еще из «ястребиных когтей», но зачем? Если за диверсией стоял Одиннадцатый Легион, то зачем морронам понадобилось убивать одного из лучших своих соратников?
Когда ответ не удается вычислить путем логических умозаключений, то его нужно получить при помощи силы, что в принципе Сонтерий и собирался сделать. Бесшумно приблизившись к столику, ученый взял в руки заряженный арбалет, а затем, заняв позицию в четырех-пяти шагах позади девицы, громко кашлянул и тут же бесшумно отпрянул в сторону. Как он и ожидал, застигнутая врасплох диверсантка среагировала мгновенно. С резким разворотом гибкого корпуса она метнула на звук нож и тут же выхватила из ножен меч. Действие снадобья к этому моменту уже почти закончилось. Келла не узнала Сонтерия, но отчетливо увидела его постепенно проступающий из воздуха силуэт, держащий нацеленный ей в грудь арбалет. Враг появился немного в стороне от того места, куда она метнула нож.
– Кто тебе приказал? – без гнева или каких-либо иных эмоций в голосе задал ученый единственно интересовавший его вопрос.
– Сонтерий, ты?! Значит, графиня Самбина и к тебе обратилась?! – выпалила как на духу хитрая, изворотливая, но далеко не умная красавица и тем самым подписала себе смертный приговор.
Без жалости и сожалений Сонтерий надавил на спусковой механизм, а как только увидел, что ампула, вонзилась девице прямо в горло над воротом кольчуги, тут же отбросил оружие и, крепко зажав ладонями уши, побежал обратно к лестнице. Ученый муж не испытывал удовольствия от вида чужих мучений. Ему не хотелось ни видеть, как девица заживо разлагается у него на глазах, ни слышать ее истошных криков. Впрочем, от выслушивания предсмертных воплей это его не спасло, Келла кричала так громко, что звук проникал в уши даже сквозь ладони. К счастью, агония жертвы продлилась недолго. Секунды через три все уже стихло, и Сонтерий тут же поспешил вернуться на место только что свершенного убийства.
Изобретенная им жидкость действовала безотказно, пожалуй, она была даже чересчур едкой. Вернувшись в комнату управления, Сонтерий увидел только растекшуюся по полу лужу, в которой лежало лишь несколько металлических предметов: покрывшиеся грязно-зеленоватым налетом кольчуга и шлем да пряжки полностью растворившихся сапог. К счастью, сильно действующая жидкость оказалась вовсе не стойкой. Она полностью истратила свои силы и не смогла ни разъесть деревянного основания арбалета, ни проделать дыру в плотной ткани вещевого мешка, а это значило, что по покрытому вязкой смесью полу можно спокойно ступать, не опасаясь поджарить кислотой себе пятки.
Теперь, когда все уже было кончено, Сонтерий ничуть не пожалел о содеянном, но сильно расстроился из-за того, что он услышал от Келлы в последние мгновения перед ее смертью. Молодую, но амбициозную вампиршу подбила на измену графиня Самбина, возможно, сама, но, скорее всего, через шпиона-посредника, который еще наверняка не покинул цитадели. Легендарная графиня являлась не только правительницей сильного и могущественного филанийского клана, но и влиятельным лидером среди Ложи Лордов-Вампиров. В войне против клана Мартел Ложа и Легион открыто выступали союзниками, но это не помешало Самбине строить козни у морронов за спиной и подослать убийцу к беззащитному, попавшему в плен Фламмеру. Другим пленникам-легионерам она наверняка тоже желала смерти, но вряд ли смогла до них добраться. Где их содержали, не знал даже Сонтерий. Но дело было не в этом, а в том, что, воюя против общего врага, двуличная, лицемерная графиня заигрывала с союзниками-морронами, а затем тайком, без сожалений и мук совести, вонзала им кинжал в спину. Ее цель, а значит, и цель всей Ложи состояла не только в уничтожении шеварийских вампиров, но и в ослаблении Одиннадцатого Легиона.
Все эти грязные игры были противны сердцу Сонтерия. Он сильно разочаровался в графине, которую хорошо знал и о которой был гораздо лучшего мнения. Но с другой стороны, ученый муж был рад. Он искренне радовался тому, что его на измену подбила вовсе не Ложа Лордов-Вампиров, а куда более честный союзник; союзник, которому можно было верить на слово и без оглядки доверять. Спасти Анри Фламмера и посодействовать моррону в освобождении других пленников Сонтерию предложил не какой-то перебежчик-вампир, подкупленный Ложей или Легионом, а сам Коллективный Разум, связавшийся с ним через мозг подопытного пленника.
Сонтерий не соврал графу Норвесу, когда объяснял, что каналы связи между Коллективным Разумом Человечества и морронами односторонние, но благоразумно кое о чем умолчал. Ученый муж не стал информировать своего куратора о том, что Коллективный Разум уже использовал один из этих каналов, а именно тот, который находился в голове исследуемого пленника, для того чтобы обратиться лично к нему, Сонтерию, с выгодным предложением.
* * *
Ничто не бывает вечным. Все либо заканчивается, либо возвращается на круги своя и начинает новый бессмысленный путь с нулевой точки отсчета к ней же. Любовь пройдет, жизнь медленно зачахнет или внезапно оборвется, провизия в запасниках закончится, а прослуживший долгие годы верой и правдой своему господину слуга рано или поздно, но уйдет на покой. Верных доказательств изменчивости любых, казалось бы, незыблемых истин полно. Ярким примером непостоянства окружающих нас объектов и явлений мог стать Сонтерий, решившийся на измену после двухсотлетних трудов на благо клана. Другим столь же достойным доказательством являлся главный рычаг управления, который в ту судьбоносную для многих ночь дергали-дергали, перемещали-перемещали, расшатывая его крепежи, а он самостоятельно взял да и вернулся в исходное положение, обнулив тем самым прерванную Келлой на четвертом ходу комбинацию.
Ученого не беспокоило, что крики убитой им ассистентки могли быть услышаны. Все лабораторные и вспомогательные помещения научного корпуса, где проводились эксперименты над живыми существами, были оснащены отменной звукоизоляцией. Не волновало изменника и то, что всего через несколько часов пришедшая на дежурство смена обнаружит не только исчезновение подопытного экземпляра, но и два окоченевших трупа в смотровой комнате да лужицу явно биологического происхождения, хлюпающую у него сейчас под ногами. К тому времени он, а точнее, они вместе с морроном окажутся уже далеко и вряд ли будут пребывать в безопасности. Снятие кандалов с подопытного было лишь первой частью сделки с Коллективным Разумом, вторая же грозила такой опасностью и так должна была взбудоражить всех обитателей цитадели, что о пустяках вроде не уничтоженных за собой трупов просто смешно думать.
Прежде чем запустить механизмы управления камерой, Сонтерий подошел к столу, с которого взял арбалет, и выложил на него меч с кинжалом. Заходить к пленнику с оружием было еще рискованней, чем переступить порог камеры без оного. Только что очнувшийся после восстановительного сна моррон мог проявить рефлекторную агрессию, завидев приближающегося к нему вампира с мечом. У безоружного же тюремщика был хоть какой-то шанс избежать нападения узника. Вообще, Сонтерий слабо себе представлял, как будет объясняться с Фламмером и какие аргументы с доказательствами ему следовало привести, чтобы моррон поверил услышанному и согласился бы действовать заодно с ненавистным ему вампиром, к тому же еще недавно лично руководившим его пытками. Немного утешало, что подопытного содержали в темноте и на глаза ему ученые не показывались, но это было очень слабое утешение. Не исключено, что узник воспринял бы появление в его камере Сонтерия как очередной хитрый эксперимент для выяснения логического хода мысли. Последствия этого могли быть весьма трагичны. В лучшем случае, не желающий быть «подопытным кроликом» моррон, сложив на груди руки, просто уселся бы на полу камеры и игнорировал бы все попытки, как словесные, так и физические, сдвинуть его с места; в худшем же – он прервал бы эксперимент в самом начале, свернув шею или оторвав голову с плеч любому, кто бы к нему подошел и попытался заговорить. Хоть тело врага и заметно ослабло, но Сонтерий знал, что даже весьма снизившиеся за время содержания в плену физические показатели объекта вполне позволяли ему это сделать.
Так и не поборов страха быть убитым еще до того, как что-либо успеет сказать, и весьма смутно представляя, как начнет разговор с бывшим врагом, Сонтерий подошел к главному рычагу и быстро произвел шесть отрывистых, сопровождаемых режущим слух скрежетом перемещений. Металлический стержень уже столько раз двигали туда-сюда, что шарниры в его основании требовали немедленной переборки и смазки. В тот миг страх встречи лицом к лицу с легендарным истребителем вампиров затмила еще более ужасающая мысль, что рычаг заклинит и камера не откроется. В этом случае Сонтерий попал бы в очень незавидное положение. Зайдя в лабораторию не в служебное время, он практически сжег за собой мосты. Для моррона он пока еще союзником не стал, а вот для соклановцев был уже мерзким предателем, заслуживающим долгой и мучительной смерти.
К счастью, перемещения стержня хоть и сопровождались угрожающим скрежетом, но введение комбинации осуществилось успешно, что тут же отразилось в изменении цвета индикаторов с красного на зеленый над всеми остальными рычагами. Прежде всего, обрадованный этим обстоятельством вампир зажег в камере пленника свет, а уж затем открыл в нее дверь и, опустив цепи, разомкнул замки кандалов на всех конечностях узника. Самому Сонтерию освещение не требовалось, но вот морроны, так же, как и люди, были слепы во тьме. Подача освещения могла стать своеобразным проявлением доброй воли и послужить наглядной демонстрацией дружелюбных намерений.
Секунды две вампир подождал, вслушиваясь в тишину, ну а затем все-таки решился подойти к автоматически открывшейся двери и переступить порог камеры. Первое, что он увидел, было лицо, сонное, уставшее лицо только что очнувшегося моррона. За несколько кратких мгновений с момента освобождения Анри успел прийти в сознание и даже уже не лежал, а, тихонько покачиваясь из стороны в сторону, сидел на холодном сыром полу, но глаза его по-прежнему были закрыты.
– Что встал, проходи! – с трудом выговорил пленник, превозмогая резь в сухой гортани и боль сведенных по всему телу судорогой мышц. – Дверь можешь не прикрывать, здесь отовсюду дует!
Реакция освобожденного оказалась настолько непредсказуемой, что ученый даже потерял дар речи. Первым делом Сонтерий подумал, что узник перепутал его с кем-то из своих… с тайком пробравшимся в цитадель собратом-освободителем. Второе предположение, посетившее судорожно заработавший мозг ученого, состояло в том, что моррона столько пытали, что он окончательно перестал ориентироваться во времени и пространстве, то есть, говоря проще, не понимал, ни где он находится, ни к кому обращается. Третья версия, которая наверняка стала бы такой же ошибочной, не успела сформироваться в помутившейся голове. Еще полностью не пришедший в себя Фламмер вновь открыл рот, и слетевшие с его потрескавшихся губ слова расставили все точки над i.
– Сонтерий, что ты там мнешься у порога? – недовольно проворчал моррон, все-таки умудрившийся чуть-чуть приподнять отяжелевшие веки и взглянуть на вошедшего вампира сквозь узкие щелочки глаз. – Ты ж не девица, а я тя чести лишать не собрался!
– Ты меня знаешь? Откуда? – спросил обескураженный ученый и только потом подумал, а стоило ли этот вопрос задавать.
– А ты догадайся, – надсадно прохрипел Фламмер, тщетно пытавшийся рассмеяться. Его борьба с непослушным, онемевшим телом еще продолжалась. – К тебе ж, дурню, через мою башку обратились… Неужто, думаешь, я не в курсе остался, о чем велся разговор и что за предложение тебе было сделано.
– Хочешь сказать, что Коллективный Разум не блокировал твое сознание, когда со мной говорил? – в этот миг в Сонтерии проснулся ученый, и за годы сформировавшееся любопытство исследователя взяло верх над всеми осознанными и подсознательными страхами. – Хочешь сказать, что твой мозг…
– Я вот щас встану да в живот те ногой двину, чтоб не докучал! Как думаешь, твоя голова о том прознает иль в неведении останется?! – своеобразно попытался объяснить моррон взаимосвязь мыслительных процессов, протекавших в его голове, с Гласом Коллективного Разума. – Попусту не трепись, лучше поди одежу приготовь да выпить чаго. Можно воды, только не крови, а то я вас, кровососов, знаю…
– Тебе помочь встать? – спросил Сонтерий и тут же испугался, поскольку посчитавший его вопрос гнусным издевательством моррон очень не по-доброму на него посмотрел.
– Иди уж! – проворчал Анри, разминая кисти кое-как задвигавшихся, отошедших от оцепенения рук. – Назад не возвращайся! Дай пару минут, а туда сам подойду!
Ученый кивнул в знак понимания и согласия и тут же скрылся за дверью. Он был рад, несказанно рад, что их первое знакомство прошло без досадных и весьма болезненных для него недоразумений, хоть все же и не мог понять, как смог узнать Анри содержание посланного ему сообщения. Дело в том, что на момент обращения к ученому Коллективного Разума мозг моррона проявлял нулевую активность. Сонтерий тогда еще перепугался, что подопытный не выдержал пыток и умер. Страх сменился удивлением, а затем возникла смелая гипотеза, что в голове у каждого моррона уживаются два отдельных сознания: одно является личностью хозяина тела, а другое служит создателю. Но разговор с Анри опроверг это предположение и поставил исследователя перед весьма прискорбным фактом. Ученые клана Мартел уже давно знали, как действует мозг человека и как протекают в нем все осознанные и неосознанные процессы, какой участок коры за что отвечает. Вампиры полагали, что познание природы морронов было вопросом лишь времени, но оказалось, что Коллективный Разум Человечества настолько усовершенствовал мыслительные аппараты своих избранников морронов, что их можно было смело считать не продвинутыми особями, не сверхлюдьми, а отдельным от человека биологическим видом, понять и изучить который не представлялось возможным, по крайней мере, в ближайшую пару веков.