Глава 2
По крайней мере на моей скале все оставалось как прежде. Ополоснувшись пресной водой, я вернулся в кабинет и подсел к пульту, не утруждая себя одеванием. К этому сроку Лазер вполне мог доплюхать до следующего «партнера», и было любопытно, подтвердится ли моя догадка.
Разумеется, она подтвердилась: Лазер предсказуем до омерзения. Одиночек вроде меня (чтобы вкалывали за троих, но жрали в меру) в городе не оставалось, а из банд лучше выбрать поплоше, где тебя, может, не обдерут как липку. И наш умник выбрал так выбрал! По принципу «рыбак рыбака».
Присутствовать при разговоре я не пожелал — поставил на запись, чтобы прокрутить затем на двойной скорости. И, подкрепившись фруктами, занялся вчерашними заказами, рассчитывая управиться с ними до обеда. Однако и в этот раз меня не отпустили далеко. Только я набрал обороты, погружаясь в Океан все глубже, как меня выдернул наружу звонок. Я чуть не выругался: да что такое? То никого целыми неделями, а то один за другим, как на приеме. Может, сегодня праздник какой? Или в лесу что-то сдохло… что-то громадное, по-видимому. И кто мог звонить в такое время, да еще по личному каналу? Ведь пустыня кругом… точнее, руины. Старые связи рвутся одна за другой, новые не возникают.
Потом сообразил: конечно, это Лана, — кто ж еще? Опять про меня вспомнила. Теперь-то по какому поводу?
И вправду, щелкнув по клавише, увидел на экране ее истонченный лик, обрамленный облаком светлых кудряшек. Губы искривлены в мучительной полуулыбке, глаза блестят влагой.
— У тебя все хорошо? — спросила она с надрывом. — Милый, ты здоров?
Я так и не научился понимать, отчего Лана впадает в патетику: из-за лишних градусов или по причине депрессии. Но каждый раз ежусь от таких ее интонаций.
— Даже слишком, — ответил я, действительно испытывая неловкость за свой организм. Большинство прежних приятелей обзавелись серьезными болячками, некоторые даже успели помереть, — один я как заговоренный.
— Ты ничего не хочешь сказать мне?
Знаю, знаю, что ей хотелось бы услышать!..
— Об здоровье? — удивился я. — Дык про него много не расскажешь — це ж не болезни.
— Не ерничай, — попросила Лана. — Ты по-прежнему один?
— Ну, если не считать Хана…
«И Инессы», — следовало бы добавить. Или не следовало? Зачем Лане знать?
— А что так? — продолжала она словно бы с участием. — Это ведь ненормально, неправильно…
Ну да, надо себя заставить. Опять же, воды некому будет подать. Если я взвою, что недужен и пропадаю в тоске, — это ее утешит?
— У меня не осталось ни желаний, ни надежд, — сказал я. — Уж не жду я в гости никого.
— Род, — вдруг молвила женщина, — ты прости меня, ладно?
— За что это?
— Прости… — повторила она и отключилась.
И чего приходила? Ах, Лана, Лана, милая моя!.. Ладно, у меня работа.
Черта лысого!.. Только я собрался с мыслями, а чувства затолкал поглубже в себя, чтобы не мешались, как по ушам ударила певучая трель. И это уже был деловой вызов, причем одного из немногих клиентов, кого я впускал напрямую. Я нажал клавишу, и главный экран вспыхнул, показав звонившего едва не во весь рост: русые волосы, зачесанные назад в крутую волну, жесткое лицо, облагороженное кудрявой бородкой, квадратная литая фигура, ухоженные руки в перстнях, больше похожих на кастеты, добротный наряд, пригодный как для гулянки, так и для боя. Бородач восседал в высоком кресле, вполоборота ко мне, и первые секунды, пока хранил неподвижность, смахивал на портрет самодержца.
Еще б его не принять! То был Аскольд, главарь самой влиятельной из здешних Семей. С ним даже новые дворяне считались — тем более человек он неотступный и беспощадный. Год за годом наращивал он состояние и повышал статус, обрастал помощниками, советниками, боевиками, прикупал технику и снаряжение, умножал связи. Меня-то главарь ценил, я требовался Аскольду частенько, если не постоянно, — но упаси бог попасть к нему в зависимость!
— Ага, на месте, — констатировал Аскольд, прощупывая меня льдистыми глазами. — Слыхал новости?
Затем он надел темные очки, словно бы отгородился от меня. И в них, как в зеркале, отразилась вся комната, в глубине которой угнездился главарь. Звонил он из своего офиса, как и всегда, окунувшись в дела с самого ранья.
— Смотря какие, — ответил я, принимая его стиль: ничего лишнего, каждое слово взвешено. — Что, опять кого-то кокнули?
— Ну, то наш быт. — Главарь слегка скривил рот, обозначая улыбку. — Хочешь быть здоровым — бегай или «качайся». Хочешь быть живым — уходи от больших денег…
Например, как это делаю я. Вот Аскольд пока ухитряется совмещать.
— К очень большим, — неожиданно прибавил он. — А до тех пор…
И снова замолчал.
— Пора оборудовать в подъездах кресла для киллеров, — заметил я. — Удивительно, что фирмачи еще не забираются домой через окна.
— Теперь и это не спасет.
Я вскинул брови, изображая заинтересованность.
— Кто-то методично прореживает здешний крупняк, от торгашей до чинуш, и работают ребята ушлые — никаких следов, если не считать тел. Прежде у нас такие умельцы не водились.
— Ну почему? — сказал я. — Как раз у нас многие хлебнули горячего. И бывших гэбистов сюда наехало, а среди них хватает спецов.
— Все равно тут провинция — лучшим делать нечего.
— Включая крутарей?
— Включая политиков. В масштабе страны наша губерния такая дыра!
— Это да.
— А некоторых прибирают прямо на виллах, — продолжал Аскольд. — Чаще при купании, а то и в дома проникают. Разве не слыхал? Это ж тебя впрямую касается!
— Ну, ко мне-то непросто забраться, — возразил я. — И вряд ли кому я мешаю настолько.
— А разве ты мало отказывал? Есть ведь, кто живет по принципу: не мне, так и никому.
— К примеру, ты?
— Во всяком случае, — усмехнулся Аскольд, — мне проще их понять. Ты ж — «не от мира».
— Может, по пьяни тонут? — предположил я. — Работа нервная — хочется расслабону. Вдобавок и гуляют после заката.
— Чего ж раньше не тонули? Ни с того ни с сего…
Действительно, здешние-то с малолетства на море, для них плавать как ходить. Хотя дельфины плавают еще лучше, а вот поди ж ты!
— Хорошо, возьмем задачку шире…
— В смысле территории? — уточнил я.
— В смысле охвата проблемы. Убийства — частность. Вокруг вообще творится странное.
— Например?
— Например, у Кныша умыкнули девицу. Не на улице, нет, — прибавил он, опережая мой вопрос. — Ночью, прямо из спальни. По мне, так и бог с ней, но парень психует. Молод еще, привязчив. А мне он нужен в хорошей форме — сейчас от него многое зависит.
— Большой обоз, да? — спросил я, демонстрируя осведомленность. Иногда это полезно — для саморекламы. Хотя можно переусердствовать.
Аскольд пропустил вопрос мимо ушей — уж это он умел.
— Но и это частность, — сказал он. — Даже вдвойне.
— То есть?
— Во-первых, случай не единичный — мягко говоря. В городе будто дудочник завелся: каждую ночь пропажи. Дети, девицы, реже парни. Во-вторых, странности этим не исчерпываются.
«Но это еще не все!» — сказал Мюнхгаузен.
— Чем дальше, тем интересней, — заметил я. — Ты не пробовал сочинять триллеры?
— Без меня сочинили. Хотелось бы знать — кто?
— А если опять охотнички на рабов? Товар-то — самый ходовой.
— Мы проверяли — ничего похожего. Или ловцы той же породы, что и убийцы: следов не оставляют.
— Не оставляющие следов, ну да, — пробормотал я с сомнением. — Скорее их не разглядели.
Аскольд кольнул меня взглядом, доставшим даже через очки, произнес:
— А еще в городе стали всплывать занятные предметы. Мы уже выловили несколько образцов. И сегодня наконец узнали, откуда ветер дует.
Прикинув время, я усмехнулся:
— «Разведка доложила точно»? Так и думал, что Калиду пасут твои люди.
— С чего взял?
— Так ведь Лазер сперва у меня побывал.
— А потом?
— Ну а на «потом» у меня свои средства.
— И почему не сообщил?
— Вот на доносы не подписывался. Ты ж знаешь: я на отшибе.
— Но разве я не прикрываю тебя?
Действительно, без его покровительства у меня прибавилось бы хлопот. (Да он и сам бы подкинул.) Хотя такая «дружба» стоит недешево.
— Наверно, за красивые глаза? — предположил я. — Или все-таки к взаимной выгоде?
— А сколько я поставлял тебе, помнишь? — спросил Аскольд.
Так, начинается торг. Ведь солидный же человек… с виду.
— А сколько я наводил тебя? — в тон ему откликнулся я. — Информация нынче в цене, разве нет?
Главарь знал это не хуже меня. И что я нужен Семье, тоже понимал. А торговался больше по привычке. Конечно, он платит за все, что не удается отобрать, но цену все-таки старается сбить.
— Ты ж знаешь: у меня нюх на наживу, — снова заговорил Аскольд. — Своего не упущу. («Чужого тоже», — прибавил я мысленно.) Так вот, парни с набережной ведут себя, будто у них монет немерено. Откуда — я хочу знать. Или они клад нашли? Или им башляет кто? Но дело и в другом… — Наклонясь вперед, он понизил голос, будто его могли подслушать: — Ты ведь тут главный по новинкам? Так они переплюнули и тебя. Тех вещиц, что у них мелькают, ни в одном каталоге нет. О чем это говорит?
— Что ты фантастики перекушал, — проворчал я. — Некоторые разработки даже в Океане не выловить — пришельцы тут ни при чем.
— Тогда откуда это у тех? Раз там такие связи, они бы и мне сгодились.
— Денежки тоже?
Знакомая песня: надо делиться! Гимн всех грабителей.
— Знаешь, во что нам встает каждый обоз? — спросил Аскольд. — Ведь развелось столько шакалов! Пока проведешь через дикие земли… А суеты под боком я не люблю. Люди пропадают, взамен возникают предметы роскоши. Разве это не наводит на подозрения?
— Делаешь стандартную ошибку: судишь по себе, — возразил я. — Поверь, есть в мире и бескорыстные люди.
— Только не в делах. — Аскольд снисходительно улыбнулся. — И не в политике.
— А-а… — протянул я. — Все ж решил в нее сунуться? Крутарских игр тебе мало. Ну, большому кораблю — большие пробоины!
— Это прогноз?
— Предупреждение. Хочешь сыграть на чужом поле? Это ведь не простецкий гангстерский быт, где при худшем раскладе могут нашпиговать железом либо разнести в клочья, там дерутся по иным правилам… точнее, без правил. «Не для чести, а для победы» — слыхал такое? Думаешь, твоих накоплений уже хватит, чтоб обезопасить себя и близких?
— Ты меня заинтриговал. — Улыбка крутаря сделалась похожей на оскал. — Игра обещает быть нескучной, да?
— Ладно, все это занятно. Только я-то при чем?
— А ты нынче при всем, — хмыкнул Аскольд. — Так уж сложилось исторически. На фуршетах только и слышно: «Шатун присоветовал мне это», «а вот мне — то». Становишься популярным, в моду входишь.
Ишь, фуршеты у них!
— Осторожней, — пробормотал я. — Еще зазнаюсь.
— Не прибедняйся. Ты ведь и вправду — лучший тут.
Проблема в том, что Аскольд никогда не расточает похвалы даром.
— Ну и к чему этот звон? — спросил я напрямую.
— А к тому, родной, что пора наконец и тебе заняться делом.
Еще один доброхот — мало мне Лазера! Но этого так просто не завернешь.
— Слыхал про «мозговую деятельность»? — спросил я. — Между прочим, пользуется спросом.
— Ну да, ты ж не вылазишь из Океана, — с пониманием хмыкнул главарь. — Что тебе до нашей суеты!
— А тебе завидно?
— Еще бы! Сидишь на бережку, забрасываешь невод, выдергиваешь, чего пожелаешь. И никаких забот.
— Так садись рядом. Места тут!..
— Ты в каком мире живешь? — спросил Аскольд. — По-твоему, тебя оставят в покое?
— Моя б воля!.. Кого хочу видеть, по пальцам можно пересчитать.
— Небось на меня бы палец пожалел? — усмехнулся он. — А ведь я подбрасываю тебе работенку.
— Нынешняя — не по профилю. Я тебе кто, сыскарь?
— Считай ее хобби, — предложил главарь. — Если настаиваешь, могу не платить.
— Ну, это положим!
— Лучше тебя, Шатун, никто не справится. А цену назначь сам.
Тут Аскольд не слишком рисковал, знал: лишнего не возьму. Вот с другими повел бы себя иначе. Психолог.
— А почему копов не привлечь? — спросил я. — Из них же половина у тебя на довольствии.
— Я башляю им, чтоб не мешали. А найти что-то они смогут, если подбросить это прямо в участок, упакованным в мешок.
— Хорошо, а твои частники? Ведь ты курируешь почти все сыскные фирмы!.. Не говоря об охранных.
— Конечно, там есть умельцы, — признал Аскольд. — Наверно, и получше тебя найдутся — как-никак узкие спецы.
— Видишь? — подхватил я, хотя без особенного пыла. Как это — лучше меня? Конечно, я не звезда лучезарная, но уж в масштабах-то губернии…
— Но то и плохо, что «узкие», — продолжил главарь. — И тут вопрос деликатный, утечка ни к чему. Короче, нужен не наемник, а рыцарь.
— Это ты о ком? — спросил я, подумав: эк он меня… пригвоздил.
— Будто сам не знаешь!
Конечно, я догадывался, о чем речь. Есть у меня врожденный порок: не умею врать. Даже не могу — физически. То есть сболтнуть способен что угодно, но если это окажется настоящей ложью, потом могу заболеть. Этот недостаток сильно осложняет мне жизнь, и не только потому, что ограничивает маневр, — ориентироваться трудней. Постоянно приходится напоминать себе, что большинство-то врет с легкостью, некоторые — вдохновенно, обманывая даже себя. Немало знакомцев, верно, считают меня придурком, но, как оказалось, в иных ситуациях убогие на вес золота. Уже не раз меня привлекали к посредничеству, и я вроде бы оправдывал. Хотя под горячую руку доставалось с обеих сторон. Зато и платили потом вдвойне.
— Ну хватит, Род, слезай с печи! — призвал Аскольд то ли всерьез, то ли с издевкой. — И для твоих подвигов в мире найдется место.
— Так ведь тридцати лет еще не прошло, — возразил я. — Опять же непьющий я — откуда сила?
И тут действительно начался торг. На кованом лице Аскольда даже проступил азарт. Сколько мы знакомы, он не оставлял попыток меня подмять, будто это требовалось для его коллекции трофеев. Однако не пережимал, поскольку больше радел о выгоде, а я был полезным партнером. Но мог сделаться опасным противником. Конечно, из интереса Аскольд мог бы сыграть со мной на выживание, но пока ему хватало естественных врагов. И сейчас мы будто мячик через сетку гоняли, туда-сюда, а в такую игру можно резаться долго. Тут уж кто кого переупрямит. Но свободного времени у меня больше.
— Будет выеживаться-то! — Аскольд позволил себе повысить голос. — Ты ведь уже брался за такое.
— Брался, — подтвердил я, зевая. — Со скуки.
— Все равно, прецедент создан. — Он хмыкнул. — Теперь не отвертишься.
— Я его породил…
— Всё, птичка выпорхнула!
— Своих «птичек» я далеко не отпускаю.
— А мы и таких умеем бить влет.
— Хочешь напугать меня?
— Купить, — спокойно возразил Аскольд. — Конечно, шантаж вышел бы дешевле.
Но меня не за что зацепить — это имелось в виду.
— Давеча заказал «Малютку» у партнера, — сообщил он затем. — А ведь могу затребовать две.
Знает, мерзавец, чем уесть. «Малютка» — прогулочная мини-подлодка, в которой можно погрузиться не на одну сотню метров. Вот она не по моим средствам. А ведь хочется!.. Не торопись отвечать, велел я себе. Здесь уважают тех, кто цедит слова. И потом, если я отказал Лазеру, то почему должен уступать Аскольду? Потому что Аскольд — сила?
— Так что? — осведомился главарь. — Заказывать?
— Знаю я ваши порядки! Завалю дело — сами ж и подошлете ликвидатора.
— Ты бы меньше фильмы смотрел, — посоветовал Аскольд. — Там и не такое покажут.
— Ну почему, иногда их делают знающие люди.
— То-то, что иногда.
— Так ведь и одного совпадения может хватить с головой?
— Хорошо, — внезапно сказал Аскольд, — давай начистоту.
Давно пора, подумал я, но лишь кивнул, принимая этот его новый шажок к откровенности.
— Мне нужен не столько сыскарь, сколько эксперт, — объявил он. — Даже аналитик. И дело не в тех парнях — они лишь часть задачки, не самая важная. В губернии вообще творится странное, а я не люблю не понимать. И если ситуация выйдет из-под контроля… Представляешь последствия?
— Не очень, — признался я. — Придет новый король? Или Земля сойдет с орбиты?
— Тебе все шуточки. А ты напрягись, представь!
— Ты ж знаешь, — снова сказал я, — у меня свои интересы. Отшибник я.
— Заладил!.. Уверен, тут наши интересы совпадут.
— А если нет?
— Ну… тогда и будем разбираться.
— А скафандры ты получил? — перешел я в контратаку. — Сколько можно дожидаться!
— Как раз сегодня.
— А «стрекозы», «плавунцы»?
— В одном обозе прибыли. Вовремя, да? Заодно и опробуешь в деле.
— Ладно, — нехотя сказал я, — берусь. Но без гарантий. Все ж это не мое.
— Когда? — сразу спросил Аскольд.
— Завтра и начну.
— А почему не сейчас?
— Нужно созреть. Сам понимаешь, с моей-то массой…
— Повышенная инерция, да?
— Именно.
— Потребуются люди, техника, средства — обращайся. Но правила знаешь: вляпаешься — я ни при чем.
— Уж как водится.
Спасибо, что предупредил, — большинство поставило бы перед фактом. У Аскольда хватает ума быть честным — пока это выгодно.
— Заодно разберись с пожаром в порту, — неожиданно ввернул он. — Кто-то подложил нам откормленную свинью, спалил едва не весь вчерашний завоз.
— А ты перекладываешь ее мне? Называется, «передай товарищу»… Из-за пожара и подкатил, да? А прочее — дымовая завеса?
— Скорее дым от того пожара, — ухмыльнулся он. — Можешь считать этот пункт не самым важным.
— Понятно, — хмыкнул и я. — То есть развлекай себя, сколь душе угодно, но оплата по предъявлению поджигателя. Так?
— Ну, примерно.
— А если я сейчас сдам назад?
— Так ведь не сдашь, верно? Ты ж не из тех, кто легко меняет решения.
— Так ведь я трудностей не боюсь. В прейскуранте пожар не фигурировал.
— В чем проблема? — пожал плечами Аскольд. — Включим. А скафандр, «стрекоза» и «плавунец» пойдут в счет аванса. Разве не честно?
Кажется, мою паузу он принял за согласие. Или решил развивать наступление, пока противник не опомнился.
— И от моего повара тебе заказ, — прибавил главарь, щелкая по клавишам. — Что-то из корейской кухни, кажется. Поищешь рецепты?
— Надеюсь, не печеная собачатина?
— И я надеюсь.
В зеркале Аскольдовых очков я увидел, как открылась дверь и в кабинет вступила девица, зажав под мышкой папку, — шикарная и холеная, точно модель, искусно раскрытая в потребных местах, — одна из любимиц-двойняшек главаря. Уж он, в отличие от чинуш, мог заполучить в секретарши кого желал. И супруга не препятствовала. Или ей плевать?
Улыбаясь, девушка опустила папочку на стол и отправилась обратно, зазывно виляя бедрами, обтянутыми тонкой юбкой. Аскольд проводил секретаршу одобрительным взглядом. Обычно он ласков с красотками, словно Черный Абдула до развода, — может позволить себе такую роскошь.
Не успела за ней закрыться дверь, как и в моем кабинете возникла женщина, изящная и грациозная, отлично сложенная, загорелая до шоколадных тонов. В руках она несла поднос, груженный моим завтраком, — то ли ощутила, что я созрел для трапезы, то ли копнула еще глубже, в угоду мне решив помозолить глаза Аскольду. Переставив блюда на столик, она развернулась и так же плавно удалилась, будто утекла. Прищурясь, Аскольд глядел на голышку «раскосыми и жадными очами». Все мало ему, мало! Может, и этому присоветовать пылесос?
Заправленный главарем листок уже нарисовался на моем экране. Я бегло просмотрел список, поинтересовался:
— А что так тускло? Сейчас последний писк — водяные скорпионы.
— Что, сами и пищат, пока ешь? Вот саранчу я бы попробовал.
— А матку термитов под фруктами не желаешь? — развеселился я. — Или мексиканских кузнечиков, замаринованных в лимонном соке? Или жареных пчелиных личинок — говорят, классная закусь!
— Тебе видней, — сказал Аскольд, взглянув на часы. — Ну, до завтра.
— Будь.
Экран потух, и еще пару минут, забыв про еду, я смотрел в него, прикидывая, не свалял ли дурака с этим поручением. Ситуация-то щекотливая, тут можно в такое влететь!.. За все старания потом наплюют в душу, причем отовсюду. И как подгадали оба, Лана и Аскольд, со своими звонками. Муж и жена, ну да. Они что, специально друг друга терзают? Зато как бы вместе, как бы семья — глядишь, скоро и дети пойдут. То есть сперва они родятся, а уж затем ходят — так я слышал.
Вздрогнув, я перевел взгляд, реагируя на движение. Через пульт деловито семенил крохотный паук — из тех бегунков, что обычно живут снаружи. И как его сюда занесло? С трудом я удержался, чтобы не прихлопнуть пришельца. Ненавижу пауков! Но ведь это мои проблемы — они при чем?
— Даю тебе шанс, — сказал я паучку. — Уноси ноги, гаденыш!
На его пути лежала моя кисть, кончиками пальцев касаясь клавиш. Стиснув зубы, я ждал. Пусть только посмеет дотронуться!.. Чуть изменив курс, паучок проскочил под мизинцем, точно под аркой, и благополучно достиг края панели, скрывшись с глаз. Счастлив твой бог, малыш!.. Или кто там у вас?
Вместе с креслом я развернулся к столику и наконец принялся за еду, не прекращая думать о своем новом деле. Действительно, я многое умею. Конечно, по каждому из направлений найдутся искусники, способные меня обставить, — однако на такой случай у меня хватает запасных вариантов. Независимости ведь можно добиться не только силой, но и знаниями, которых нет ни у кого из здешних. Конечно, если распоряжаться ими с умом.
В любом случае от поручения, видимо, не отвертеться. К тому ж и не хочется, если честно. Но сперва надобно добить предыдущие заказы. Забросив ноги на панель, я положил клавиатуру на бедра и принялся за работу, с каждой минутой набирая обороты. Поиск шел на пяти основных языках, а материалов порой набиралось столько, что приходилось включать отбраковку — на том простейшем логическом уровне, какой мог осилить Дворецкий.
Кстати, методику усвоения языков я тоже выловил в Океане. Поразительно, насколько она оказалась эффективней той, которая применялась в советских школах. За пару месяцев уходишь намного дальше, чем за годы прежней учебы. Если бы я хоть немного уважал тогдашних правителей, решил бы, что нам специально морочат головы, лишь бы мы не слышали мир, пытавшийся докричаться до нас из-за «занавеса».
И вот сейчас я все глубже погружался в Океан, безграничный, неиссякаемый. Правда, по ощущениям это скорее походило на космос, причем не здешнюю пустошь, а центр Галактики, где от светил рябит в глазах. А пуще всего я шалел от ощущения полета, лишенного даже инерции. Когда паришь в невесомости, пронизанной мириадами серебристых нитей, и каждую ощущаешь едва-едва, как легчайший запах, по которому можно взять след… а затем устремляешься на цель — мгновенным, невероятным броском, так что прочие звезды сливаются в марево.
С «хвостами» я разобрался быстро — подгоняло желание переключиться на новое дело. Что и сделал, пока не растерял инерцию. Обычно я воспарял в такие дали, что едва различал здешние окрестности. А теперь принялся штудировать местную прессу последних недель, вылавливать телепрограммы, куда прежде не заглядывал, листать странички — информаторов, успевших зарекомендовать себя как толковые, — даже перебирать мусор, какой сбрасывали в Океан досужие болтуны. Я забрался в архивы губернской полиции и скачал оттуда, что смог. Даже в секретные банки федералов сумел проникнуть, хотя не почерпнул там особо ценного, касающегося наших проблем. Конечно, губернский «народ» старались уберечь от пагубного влияния Океана. Еще пуще стерегли коммунаров — их и вовсе отгородили забором, заперев в Лагере. Но и оттуда информация поступала. Или просачивалась. Или ее можно было выцарапать, взломав энное число замков.
Действительно, ситуация вырисовывалась странная. В большинстве губерний тенденции схожи, но здешняя выбивалась из общего ряда, шла с немалым опережением. А пуще всего отличился наш городишко, свежеиспеченный губернский центр. Кривые убийств, насилий, несчастных случаев взмывали тут много круче, а статистика людских пропаж и вовсе зашкаливала. И происшествия — как на подбор. Ну, навскидку…
Один идиот вообразил, будто ему изменила подружка, хотя та даже не знала его имени, и порешил обоих, девицу и соперника, — в полной уверенности, что карает предателей. А трупы укатал в фундамент строящейся дачи, чтобы остаток жизни топтаться по их телам. Кстати, «остаток» получился недолгим: у бедняги-соперника оказались настырные родичи.
Другая дурища подговорила любовника избавить ее от мужа, и они обстряпали дельце в лучших традициях французского кино, где принято умиляться любви, замешанной на крови. И этих уже прибрали копы.
Третий без лишних слов зарезал приятеля, в запале окрестившего его козлом, — ну «не вынесла душа» бывшего зэка, рефлексы включились.
Четвертый, еще совсем щеня, разобиделся на свою мать настолько, что натравил на нее старших дружков, и от пережитого общения с молодняком у той поехала крыша — это не считая «разрыва вагинальных тканей».
Пятый пришил маменьку самолично — вот тоже, пошло поветрие. Конфликт поколений, разрешаемый по-новому.
Шестой зарезал и расчленил папашу, а для подкормки домашних кошечек не пожалел плоти, от коей произошел сам. И поминал об этом так обыденно.
А вот седьмой, тоже подросток, вздумал повеситься — в надежде, что возвращающийся домой отец вынет из петли. Но тот чуть замешкался, заболтавшись с соседом, и фарс превратился в трагедию.
Восьмой — это и вовсе бред. Скромный, вежливый парень, классический «тихий омут». Бог знает, где он набрался этого, но главной его страстью стало пожирание девиц, вылавливаемых в соседнем парке. Даже свою кошку ими питал (еще один), а в морозильнике держал запас любимых частей. Десятка два расчленил, прежде чем его взяли, — куда Джеку-Потрошителю! Однако тот прославился на века, а этого забыли сразу.
Девятый пристрелил женушку со всеми детьми, затем и себя кончил — лишь бы та его не бросила. Вот так понимают у нас большую любовь. И чего б ему было не начать с себя?
И прочих мстителей развелось столько, будто все разом вспомнили прошлые обиды и решили за них поквитаться. Впечатление, словно плотину прорвало.
А местный фольклор обогатился многими байками. Дешевых-то выдумок и раньше хватало, но при нынешнем обилии дыма, даже если рассеять его весь, должен обнаружиться и огонь — или я ничего не смыслю в добыче знаний. Какая-то загадочная живность, замечаемая тут и там, чаще под землей, или вблизи вод, или в самом море. Опять пошли россказни про исполинских крыс, якобы нападающих на людей, — любимые персонажи зачуханных бытом горожан. И про гигантских пауков. (Это уже по моей части: арахнофобия.) Сюда же примешивались истории о смертоносных роях пчел и несметных стаях саранчи, частью подтвержденные документально.
Расслоение — и расселение — происходило у нас быстрее, чем где бы то ни было. За последние пару десятилетий здешний люд сильно поредел, зато жилищная проблема наконец разрешилась. Освободившись от крепости, горожане дрейфовали по городу, образуя новые сообщества, сцементированные интересами или убеждениями. В разных его районах даже валюта разная: деляги перешли на «менчики», приплывшие из Европы, у «народа» в ходу местные фантики, кое-где еще предпочитают федеральные деньжата, а в Лагере и вовсе талоны.
Вообще, что имеем тут?
Во-первых, сферу влияния Двора с достаточно внятной, хотя бестолковой структурой власти. Во-вторых, разбросанные по всему городу участки, где смешались торгаши, частники, наемы всех сортов, бандитские Семьи и простые банды, одиночки вроде меня или, скажем, Гая, вольного репортера. В-третьих, таинственный, зато четко очерченный Лагерь, который потому и таинственный, что никому на фиг не нужен, — вроде «неуловимого Джо» из популярного анекдота. В-четвертых, общину казаков, вдруг вспомнивших о своей самобытности, — с собственным самоуправлением, но явно тяготеющую ко Двору, практически подчиненную ему. Чуть поодаль, в горах, кучкуются муселы: от воинственных абреков, промышляющих набегами, работорговлей, наркотой, до мирных торгашей, земледельцев, ремесленников, еще не разучившихся работать. Да, еще и Кампания! На каковую, собственно, и пашут лагерники-коммунары… хотя охраняют ее сторожевики Двора… кстати, как и сам Лагерь. Сия троица, видно, плотно увязана общими интересами, если все там настолько дружны.
А вокруг этих стержней чего только не наверчено: национал-патриоты, чаще именуемые «нашистами», старозаветные монархисты с претензией на сословные льготы, самозваные демократы, ухватками напоминающие большевичков, верующие разных конфессий, полоумные сектанты, «тарелочники», свихнувшиеся на пришельцах. И все суетятся, обличают, агитируют, заключают союзы и объявляют войны, воздвигают пьедесталы себе, а другим роют могилы. Тоже мне, спектр!.. Впору из него делать колечко, сомкнув краями. И уж они сцепятся так, что не растащишь, — с общим языком проблем не возникнет.
Тенденции тоже не радовали. Бывший губер, а ныне президент с подозрительной фамилией Алмазин и заслуженной кличкой Клоп пустил тут такие корни, что сковырнуть его можно, лишь разворотив полгубернии. Прожорливый его Двор занял на местности ключевые высоты, подступы окружив свирепыми сторожевиками, а на вольнодумцев натравив «бесов», злобных и въедливых. Впрочем, как и во всех приличных державах, у Двора завелась собственная оппозиция, ведомая горлопаном Дарыговым. Еще при Дворе имелся Собор, опять же Народный, вполне заменявший большинству горожан театр, своя телестудия, вещавшая на всю губернию и даже дальше, парочка весьма лояльных газет да серенький журнал для домохозяек.
Кстати, в «народе» происшествий фиксировалось мало: то ли контингент не тот, то ли действительность умело лакировалась. Даже девицы вроде не пропадали. И вряд ли в блеклой массе, которую за прошлые десятилетия разве что дустом не травили, сохранились аппетитные цыпочки. Всё, что уцелело там живого и яркого, давно перекочевало в иные сферы, а ежели и остался кто, то разглядеть его в толпе, ряженной в ширпотреб, непросто. Стало быть, основной вклад в статистику пропаж делали торгаши да наемы, наше третье сословие.
Итак, торгаши — вот и снова вернулся к ним. Уж они в Океане представлены отменно, хотя бы ради рекламы. А где торгаши, там и муселы, — уж так сложилось тут, несмотря на прошлые разногласия. Чтоб не дразнить гусей, муселы отселились в родные горы, рассредоточась по неприступным аулам, но продолжали вести в городах дела, заручившись посредничеством славянских партнеров.
Впрочем, бандитские Семьи тоже не чурались бизнеса. Контрабанда — одно из главных и уважаемых здешних занятий, к тому ж едва не самое доходное. Потому-то на нее наложил лапу Аскольд, оттеснив в сторону даже Грабаря с родичами, основных своих конкурентов, — не говоря об Амире, Носаче и прочих главарях рангом пониже. Близость границы, удобный, недавно модернизированный порт — лучших условий трудно и желать. Функция, вторая по значимости, — охрана. Причем не только от признанного отребья да разных отморозков, но и от простого люда, всегда готового раскулачить богатых соседей. А удержать его на дистанции может лишь страх — вот крутари и сделались таким пугалом.
Когда голова стала гудеть от обилия сведений, я всплыл из Океана, нехотя возвращаясь в обыденность. Затем переключил экран на местный канал, чего не делал уже давно. Там как раз вещал обозреватель. Неизвестно, что думал он сам, но сейчас штатный говорун явно озвучивал Алмазина, гладкой речью возмещая косноязычие старого интригана. Эдакий рупор власти, всегда готовый к использованию. А невдалеке, также на подхвате, теснятся умельцы любых мастей, от борзописцев до экономов. Всё, как в «старые добрые». Собственно, что изменилось? Разве масштаб — мельчает всё. Ну, еще занавес истончился, а рядом образовались иные потоки. И если очень уж не хочешь продаваться чинушам, выбрать найдется из чего. Да только многие ль не хотят «очень уж»? Главная кормушка все-таки у Двора. И как в прежние годы, расталкивая локтями, — «выбери меня, птица счастья»!..
М-да, когда погружаешься в такое, любви к человечеству не прибавляется. Надо хотя бы дозировать. А посему самое время испить горячего коф-фе, взбодрив осоловевший организм, а заодно усладить себя выпечкой, которая удается Инессе, как немногим.
Ощутив, что я не прочь сделать перерыв, женщина снова наведалась в кабинет, доставив угощение, о коем мне мечталось сейчас. И после недавней ее выходки, так впечатлившей закаленного Аскольда, я поневоле глянул на Инессу пристальней, засомневавшись, один ли живу тут или все-таки вдвоем.
Инесса была опрятна, ухожена и, несмотря на не юный уже возраст, обладала точеной фигурой, которую не стеснялась демонстрировать. Впрочем, она настолько густо и ровно загорела, что и без одежды не выглядела голой. Иногда Инесса надевала белые носочки — то есть носки и ничего больше. То ли для контраста, то ли желая показать, насколько чисто в комнатах, — действительно, подошвы носков сохраняли снежную белизну. И лишь в самые прохладные дни она набрасывала на себя рубаху, едва прикрывавшую ягодицы.
Лицо ее отличалось четким и диковинным разрезом глаз, столь же чеканным абрисом губ, высокими скулами — видимо, семитский вариант с толикой азиатской крови. Вокруг глаз проступили морщинки, честные и заслуженные, зато не было деформаций, свойственных располневшим людям. Щеки гладкие, впалые, волосы блестящие, темные сплошь. Шея высокая и на диво свежая, хотя у многих именно она выдает возраст. А судя по упругим, прорисованным мышцам, Инесса регулярно посещала мой тренажерник.
Еще у нее имелись маленькие аккуратные ступни, которыми она умела неслышно ступать по здешним коврам, паркетам, лестницам. Вообще женщина оказалась тихой и незаметной, словно бы пришибленной жизнью, — меня это устраивало. Тем более что свои обязанности Инесса исполняла с редкостным фанатизмом. Временами ее патологическая чистоплотность раздражала, но моей всегдашней небрежности требовался противовес, а лучшего трудно и желать. К тому ж Инесса никогда не корила за кавардак и вообще больше помалкивала. Мы жили, почти не пересекаясь. В доме хватало гостевых комнат (хотя гости случались редко), а также спален, кабинетов, ванн, так что мы существовали будто в параллельных пространствах. Временами я даже забывал о присутствии Инессы и, натыкаясь на следы чужой деятельности, не сразу соображал, кто тут подсуетился.
Впрочем, в моем особняке, оборудованном программируемым техноцентром, пылепоглотителем (пресиптроном), стиральным и кухонным автоматами, работы у Инессы было немного. Я вполне мог обойтись без прислуги, но женщина сделалась для меня подобием домашнего зверька, а ответственные люди не выгоняют прирученных. К тому же собственного угла у нее не осталось, и выгонять пришлось бы если не на улицу, то к очень дальним родичам, которым и без Инессы жилось тесно.
Кстати, готовила Инесса получше моего автомата, и запас блюд у нее изысканней. Я не чревоцентрист, но когда к столу подают, скажем, утку, фаршированную крабами… Стерильные полотенца, благоухающая постель, сверкающие раковины — к этому привыкаешь. И массажистка из нее классная.
Наверно, Инесса не отказала бы и в сопутствующих услугах, но как раз их от нее не требовалось. Может, и жаль: в автономном плавании удобно иметь под рукой всё, включая подружку. С другой стороны, это добавило бы мне забот, а ее подвергло бы лишнему риску. И потом, знаю, как это бывает — стоит лишь заступить. Сразу начинает вязаться цепь обязательств, обещаний, привычек, постепенно опутывающая по рукам и ногам. Конечно, с Инессой могло пойти по иному сценарию, но зачем рисковать? Мне нужней хорошая домоуправительница, чем любовница… еще неизвестно, кстати, какая.
