Глава 18
Родовое поместье Аскольда встретило нас без лишней помпы. Никто не порывался аплодировать, когда «болид» въезжал в просторный гараж, либо обнимать меня, когда я выбрался из машины. Либо хотя бы одобрительно похлопать по плечу. И слава богу, иначе бы я такого тоже… похлопал. Вынуть Кирю из кабины мне подсобили двое гардов. И сам главарь все же почтил наше возвращение личным присутствием, остановившись неподалеку.
— Дальше в лес, больше дров, — заметил он, скептически наблюдая за нашей выгрузкой. — И куда вляпался на этот раз?
— Будто не ты в это втравил! — пробурчал я. — Помог бы — чего встал?
— Не царское занятие… Доспехи хоть не попортили?
Кирю наконец увели, поддерживая под руки, — в гараже опустело, остались только мы с Аскольдом. Хоть эту заботу с себя спихнул, подумал я, а вслух сказал:
— Жлоб ты, а не царь — нашел о чем переживать! В гроб тебя и без них положат, в одних белых гетрах.
— При чем тут гроб? — искренне удивился он.
— А где, по-твоему, дневают вампиры?
— Что, — помолчав, спросил Аскольд, — уже и до них дело дошло?
— Хвала Господу, с этими не столкнулись, — ответил я. — Иначе видел бы ты свои доспехи! Не говоря о нас. Лично мне и оборотней выше крыши.
В глубокой задумчивости, словно бы забыв про меня, Аскольд направился к лифту. Пожав плечами, я вошел в кабинку вместе с ним. Нас вознесло на верхний этаж, дверцы открылись прямо в залу, откуда, судя по всему, главарь и отправился нас встречать. Здесь все было поделено на закутки, предназначенные главным образом для приятного времяпрепровождения, однако имелся и небольшой пульт. Аскольд плюхнулся в любимое кресло и отхлебнул из бокала, наполненного, похоже, коньяком.
— Нервишки сдают? — поинтересовался я. — Допинг потребовался?
Запашок-то я учуял сразу, но лишь сейчас понял, что хозяин в изрядном подпитии, — держаться он умел, особенно на людях.
— Довожу себя до нормы, — пробормотал Аскольд, делая новый глоток.
— Все наркоманы это говорят, — хмыкнул я. — Ну, добро пожаловать в мир Зверей! А ты думал, это вы крутые?
— Отстань, без тебя тошно!
— Ну подумай, подумай…
Без лишних церемоний я подсел к пульту, вызвал Гая, вкратце поведал о последних приключениях, дабы он забросил сей бред в Океан, подкрепив личным авторитетом. Черт знает, может, и не все примут нас за сумасшедших?
— Эй, ты чего это? — раздался из-за спины раздраженный голос Аскольда. — Конфиденциальную информацию разбазариваешь?
Развернувшись вместе с креслом, я глянул на него в упор:
— Ты дурак? Не понимаешь, что эти сведения с гарантией утопят Семью, если не разбросать их пошире? К тому ж это не твоя тайна.
— Но тебе платил я!
— Пока еще нет. И нанимал для иного. А если б даже не так, то мне на это, откровенно говоря, плевать.
— Вот как!.. Где ж твои принципы, рыцарь?
— Я не такой идиот, чтоб из-за них делаться сволочью. Расскажи-ка еще про кодекс профи!
Откинувшись в кресле, главарь покачал головой:
— Ну, Род, ты меня удивил!
— Ладно бы это затрагивало лишь ваши Семьи, но ведь угроза куда шире.
— Господи, о чем ты опять?
— Так ты не понял еще? Главная-то опасность идет изнутри. На эту нечисть можно найти управу, объединив силы, а вот ежели взыграет твой нутряной Зверь? Слишком тянет тебя к бессмертию.
— С чего взял?
— А почему ты так стремишься разбросать семя? Сейчас вот озабочен построением империи с наследуемой властью. Такие инстинкты сильны у насекомых, запасающих живые консервы для потомства.
— Ну сказанул!
— Но если взамен генетического бессмертия тебе предложат личное, зачем тебе станут нужны дети?
— Ты серьезно? — пробормотал Аскольд. — Я действительно смогу жить вечно?
— Смотря что считать жизнью. Закостенеешь в нынешнем состоянии на века — это да. Но вверх не поднимешься ни на шаг.
— Зато и не скачусь к старости.
— Я ж говорил, — хохотнул я, — тебе понравится!.. Только имей в виду: ничто не дается даром.
— Встает вопрос о цене, да?
— И о ценности тоже. Конечно, бандитам недалеко до людоедов, а все ж пока человечья норма. И ради чего уходить в патологию?
— Во-первых, у меня ответственность перед Семьей, — объявил он. — И потом, руки-то у всех к себе повернуты. Вот и загребают, кто как умеет.
— Это хорошо, что на свой счет ты не питаешь иллюзий. Может, ты всегда был вампиром — в меру отпущенного? Копил силу, опустошая слабых. А тут открываются такие просторы!
— Кстати, не слыхал? — вдруг сказал Аскольд. — Лика повесилась.
— Что?
Я даже дернулся. Вот так и проходит жизнь… мимо.
— Н-да, не выдержала гонки, надорвалась, — посетовал главарь. — А ведь и к ней я питал слабость!
— Держал как запасной вариант? — спросил я, сдерживаясь. — Предусмотрительный ты наш.
Может, злосчастная стервочка оказалась лишней в этом сюжете? Вот и прибрали с глаз долой. А душить женщин нынче модно — видели, знаем!..
— Каких товарищей теряем! — вздохнул Аскольд. — Скоро и вовсе станет не на кого положиться.
Это он острил так: мужественно, невзирая на чувство глубокой скорби.
— Надувной куклой обзаведись, — посоветовал я, едва разжимая челюсти. — Уж она не подведет.
Говорить с ним больше не хотелось, да и не о чем, наверно. Перекачав на здешний комп свежие записи (с небольшими купюрами), я спустился на том же лифте в гараж и втихаря убрался из поместья. Домой, домой!..
То ли показалось, то ли так легли карты, но в городе будто стало спокойней, несмотря на глубокую ночь. Может, впрямь убавилось нечисти? Ну, сколько голов мы отрубили этой гидре? И за сколько времени отрастут новые? А все ж передышка!
И возле дома меня не поджидала засада — балуют, балуют. Этак и вовсе утрачу бдительность. Но настоящий откат пошел, когда я очутился внутри стен, под неусыпной охраной Дворецкого. Разом заныли все сегодняшние болячки, мышцы сделались ватными, веки налились тяжестью. С трудом избавясь от снаряжения, я все-таки полежал в ванне, едва не заснув в тамошней невесомости, сквозь дремоту ощущая бережные касания Инессы, занявшейся моей помывкой, а заодно массирующей, где не болело. Затем поднялся, ладонями смахнул с себя воду и побрел в спальню. Без сил рухнул на постель, по-моему, отрубившись еще раньше, чем коснулся головой подушки.
Примерно через час очнулся — квелый, с тяжелой головой. Все тело ломило, будто постарел на полста лет, однако спать больше не хотелось. Несколько минут еще собирался с духом, затем перетащил свои телеса в кабинет, развалясь в кресле. И почти сразу раздался вызов, словно бы на том конце дожидались, пока проснусь.
Как и предполагал, это оказалась Лана. С опозданием, но все ж явилась на сцену. В опереточных своих доспехах, с лицом, исполненным значимостью новой роли, — этакая Родина-Мать в миниатюре.
— Без надругательств нельзя было обойтись? — хмуро спросила она. — Господи, ну зачем ты уволок голову Отца?
Ага, будь с ним поласковей, убивай не больно!.. Вот победителя никто не жалеет — живой, и слава богу.
— В качестве трофея, — ответил я. — Решил, по примеру твоего муженька, учредить зал своей боевой славы. Жаль, не прихватил и головы внучков.
— Оставь мальчиков в покое! Теперь они не опасны.
— Могила их исправит, — пробурчал я. — Наплачешься еще с ними.
— Отдай голову, — потребовала Лана. — Слышишь меня, Род?
— «Отдай мое сердце!» — загробным голосом передразнил я. — Фиг вам — хватит и тулова. Кстати, оно так и стоит памятником? Вдобавок нетленное, точно мощи святых. А ведь я подозревал, что у древних чудодеев рыла в пушку, что все чудеса их замешаны на крови…
— Не кощунствуй!
Не знаю, что творилось сейчас в Подземелье, но у Ланы, судя по всему, опять начался период самовознесения. Глаза пылают, стан напружинен, вся в порыве. Кончилось безвременье, затевается новая Стройка. Вокруг товарищи, единомышленники, последователи, цель ясна и прозрачна…
— Слушай, тебе не надоело? — спросил я. — Может, поводить ночью по городу, показать, на чем строилась ваша империйка?
— Сейчас надо думать о спасении Семьи, — отмахнулась она. — После того, что ты наворочал тут…
— А нашли на меня своих терминаторов, — предложил я. — Маленькая победоносная война, знаешь ли…
— За кого ты принимаешь меня? — возмутилась Лана.
— За Мать, — ответил я. — Готовую ради общего блага поступиться личными пристрастиями. Положение обязывает, еще бы!
— Перестань, — сказала она. — Не до болтовни сейчас. Столько проблем!
— Ну, извини.
Действительно, не вмешайся мы с Кирей, все ее проблемы были бы уже в прошлом. Покой!..
— По-твоему, мне следует отойти в сторону? — спросила Лана, кольнув проницательным взором. — Теперь, когда на меня надеются столькие?
— Нет, конечно, есть личности, кои ведут за собой, — признал я. — Но куда больше таких… э-э… персонажей, кого выталкивает вперед напором толпы и несет, как на океанской волне, — пока не расплющит о камни. Вот ты из каких?
— Больше-то некому, — молвила она скромно.
— М-да… Ладно. И кто у вас теперь во главе?
— Совет матерей.
— Революционных? — хмыкнул я. — А почему не бабушек?
— Не ерничай!
— Хотя есть же советы старейшин… там, где старость возводят в культ. Уж лучше почитать материнство, чем маразм. А зачинателя суньте в мавзолей.
— Послушай, у тебя осталось сострадание? — спросила Лана негромко. — Ведь это мой отец. И ты убил его.
— И отец твоего ребенка, да? — прибавил я, сочувственно кивая. — Совсем с вами запутался. Отец приносит дочурку на алтарь, предварительно сделав ее матерью… Та плетет против него заговор. И всё во славу Бога!.. Кстати, ты нашла свою дочь?
— Нет, — произнесла она совсем тихо. — Хочу поручить поиски тебе. Теперь у меня хватит на это власти.
— И досуга, да? И желания?
— Прекрати!
— А как с Аскольдом? — спросил я. — Больше-то тебя никто не неволит?
— Свобода — такая штука… — вздохнула она. — Помнишь формулу?
— Вот не знал, что она еще в силе!
— Калида собирался подмять всех, — сказала Лана. — У него хватало для этого сил. И если б еще удалось столкнуть лбами Аскольда и Грабаря…
— А ныне придется вам, сироткам, заключать с кем-то из них союз, — подсказал я. — И лучше всего — брачный, верно?
— Так и есть.
— И с кем?
— Ну, — ответила женщина, глядя мимо меня, — если принять во внимание возраст кандидатов, а также учесть наследственность, то Аскольд…
— И в постели неплох, да? — прибавил я. — Собой опять пожертвуешь или делегируете подходящий «бутон»?
— По-моему, Аскольд все же питает ко мне… определенные…
— Так он и от гарема не откажется. У вас ведь такие резервы! Тут можно не с одним главарем породниться, всю Семейку поставить под контроль. Эдакая брачная экспансия отродьев Калиды, тайный союз паучих… Кстати, Кире глянулась Мальва, — сообщил я доверительно. — Жаль его — славный оказался парнишка. Но пока не набьет собственных шишек…
— Молодость вспомнил? — улыбнулась Лана. — А ведь ты до сих пор мне снишься. Будто идем с тобой по берегу, а между нами… сын. Конечно, не веришь?
— Очень трогательно, — сказал я. — А сейчас объявишь, что все участники сна в наличии — осталось их собрать.
— Кто знает, Род, кто знает, — произнесла Лана загадочно. — Было время, когда ты жил во мне постоянно, присутствовал как наваждение. И если бы я родила тогда, чья душа, по-твоему, вселилась бы в ребенка?
— Это что ж, вариант непорочного зачатия? — Я даже присвистнул. — Конечно, любовь — божий дар… Но ведь кто-то поставил семя, чтобы чудо состоялось. И кто у нас в роли Иосифа?
— Как раз это не важно. Он даже внешне мало привнес, а ты говоришь!.. И знаешь, что самое чудное? Ты ведь жил во мне задолго до того, как мы встретились. С тех пор, когда я начала что-то понимать.
— То есть у меня уже как бы двое духовных детей? Ну, мать, ты сильна!
— Конечно, не веришь? — повторила Лана. — А то, что они похожи на тебя, не доказательство?
— Это как? — С ухмылкой я повел плечами, поиграл мышцами.
— Я ж видела твои детские фото.
Помолчав, я осведомился:
— Так скольких же мне искать, а?
— Пока что одну, — ответила Лана. — До скорого, родной!
— Будь, — сказал я, обрывая связь.
После таких разговоров и при полном-то здоровье начинаешь ощущать себя больным, а сейчас из меня будто вытянули остатки энергии. Еще та Семейка! Что Отец, что Мать.
Зато Лана напомнила мне о Боге. Я так и не добрался до него, а ведь в этой пирамиде именно он — вершина. И до рассвета полно времени, всякое еще может случиться. А потому рано спать.
Минут через двадцать я уже наладил и запустил «плавунец». Как и «стрекозы», он был скорее терминалом Дворецкого, а сам по себе значил мало. Умел лишь ориентироваться в пространстве да шустро плавать, проникая почти в любые щели. Выглядел, тем более пахнул, он неаппетитно — полуметровая сигара с винтом и лапами-рулями.
Еще часом позже «плавунец» добрался до плато, откуда я за последние три ночи трижды уносил ноги, и принялся тыркаться во все подходящие дыры, вынюхивая чужаков. Повезло ему на удивление быстро, и вскоре он уже пробирался по извилистой норе, накрепко ухватив след.
Развалясь в широком кресле, я курировал механического лазутчика из безопасной дали. Кабинет освещало лишь сияние дисплеев и лампочек-индикаторов — для управления этого хватало. А когда сбоку, в проеме двери, образовалась невысокая ладная фигура, я сразу разглядел и ее.
— Иди ко мне, милая, — не меняя позы, позвал я. — Это интересное кино.
Осторожно Настя приблизилась, затормозила на безопасной дистанции. То есть это она полагала дистанцию безопасной, хотя безопасным тут был я.
— Можешь устроиться за креслом, — сказал я, не отодвигая рук от пульта. — Хотя на локотнике удобней.
Посомневавшись еще чуть, девочка уселась на широком валике, скрестив гибкие ноги, и застыла как неживая, вперясь в экран. «Плавунец» уже достиг края воды и, расправив суставчатые лапы, ковылял по наклонному ходу, неукоснительно держась следа. Поначалу тот трудно было потерять: никаких ответвлений, — затем они появились. Чем дальше, тем становилось темнее, даже тепловидение больше не спасало. Пришлось задействовать локатор, благо в машинке он имелся. После обработки сигналов на дисплей поступала вполне приемлемая картинка.
Тут подоспел и третий зритель. Вслед за деликатным стуком дверь приоткрылась, и в щель просунулась голова Лехи, вопрошая у меня взглядом, можно ли впускать остальное. Как и положено партнеру, он подстраховывал Настю. Не то чтобы ползун не доверял мне, однако контроль не повредит.
Кивком я пригласил Леху войти. Не глядя на девочку, он обошел кресло с другой стороны, но сел на пол, не на локотник. Следом за пацаном в неплотно закрытую дверь проник Хан, на широком загривке неся прикорнувшего котенка, разлегся невдалеке. Ну, вся компания в сборе — если не считать Инессы.
— Где это? — спросил Леха шепотом, будто его могли услышать по ту сторону экрана.
Я промолчал, позволяя ответить Насте:
— Это пещера под берегом, откуда приходят чужаки.
Вот и она стала причастна к действу.
— Теперь тихо, — велел я. — Смотрите!
Ход становился круче, временами «плавунцу» приходилось карабкаться едва не по вертикали. А разветвлений с каждой минутой делалось больше, зато и становились они уже, изредка перемежаясь зальчиками-перекрестками.
— А почему самим туда не сходить? — не выдержал Леха.
— Потому что умный в гору… К тому же мне там не пролезть.
— Но ведь мы… — бодро начал малец, но осекся под хмурым взглядом Насти. На вид-то они казались ровесниками, но вела себя девочка как взрослая — в отличие от многих созревших женщин.
Краем глаза я опять засек движение. В кабинет неслышно скользнула Инесса, скромно опустившись на ковер возле стены, — словно услышала мой безмолвный призыв. Я действительно хотел, чтоб она это видела.
А на экране уже возник новый персонаж. Из соседнего хода в зальчик выскочил словно бы бурав — плотный, остроносый — и тут же растопырился сотнями игл, сделавшись вдвое крупнее. Деловито зашнырял туда-сюда, что-то вынюхивая.
— Вот и крыски, — прокомментировал я. — Не запылились.
Впрочем, «крыска» пожаловала пока в единственном числе, будто на разведку, а ковылявший по своим делам «плавунец» не показался ей опасным (напрасно, между прочим) или съедобным. У нее-то хватало соображения не кидаться на все, что движется.
— Больше похожа на ехидну, — заметил эрудированный Леха.
— Ага — скрещенную с акулой.
Будто в подтверждение моих слов зверь вдруг метнулся к стене и ухватил поперек туловища свою здешнюю тезку. Та успела лишь слабо пискнуть, исчезая в зубастой пасти. Эдак нас оставят без давних соседей — сбудется вековая мечта. Вот только вряд ли мы обрадуемся замене.
Затем на «плавунец», издав зловещий вздох, напал мохнатый паук, мало походивший на тех, с кем я уж имел дело, но, как и они, много крупнее птицееда и вдобавок, кажется, ядовитый. Во всяком случае, он явно ожидал, что добыча протянет лапы сразу после укуса, и очень удивился, когда этого не случилось. Сдуру сцепился с «плавунцом» врукопашную и, естественно, проиграл, разорванный на части пластиковыми клешнями.
Все же пришлось включить фонарь, чтобы различать цвета в окружающих «плавунец» формах. И почти тотчас последовал новый наскок. Сам бы я не успел среагировать, но Дворецкий стал уводить «плавунец» с линии атаки в тот миг, когда она началась. И все равно машинку зацепило, отбросив вниз по склону на пару метров. Уже потом, замедлив запись, мы смогли разглядеть, чем хлестнуло по «плавунцу». Это не походило на лапу или щупальце — скорее на язык хамелеона или рожок улитки, запросто меняющий форму. До нападения оно проступало округлым пупырчатым наростом из дальней норы, затем вдруг рванулось, выворачиваясь наружу, точно чулок, пока не завершилась четырехпалым захватом, скрежанувшим загнутыми когтями по корпусу автомата. Судя по размеру, а также проворству, с каким убрался хищный шланг после неудачного наскока, он вполне мог утащить в нору взрослого мужика, не говоря о маленьком ползуне. Леха лишь сглотнул, не отрывая завороженного взгляда от экрана. Затем перебрался ближе к нам, оседлав свободный локотник.
Дальше — больше. В этом месте ход, по которому пробирался «плавунец», пересекся с полостью, высокой и довольно-таки длинной, где даже можно было бы покататься на велосипеде, если б удалось его сюда протащить. И как раз тут, на подземном перекрестке, расположился еще один охотник. Сперва «плавунец» услыхал его и лишь затем, принявшись озираться, увидел, как неподалеку, из стенной трещины, с протяжным скрипом прорастает черный, отблескивающий в фонарном свете пузырь. Миг — и в его центре взбухло багряное пятно. «Плавунец» едва успел шарахнуться в сторону, когда из пузыря выплеснулась огненная струя, нацеленная со снайперской точностью. Затем притухшее было пятно вновь начало багроветь.
— Пли! — поспешно скомандовал я, и «плавунец» разразился короткой очередью, взорвав пузырь в смоляные капли.
Брезгливо поднявшись на кончики лап, машинка миновала заляпанный участок, стараясь не касаться дымящихся ошметков. Судя по датчикам, они испускали сильный запах, но подобрать ему аналог Дворецкий затруднился.
— Еще не передумал туда соваться? — спросил я у Лехи. — Как думаешь, кто из них слопает тебя первым?
Поежась, пацаненок бледно улыбнулся в ответ. Хоть этого я впечатлил. Вот по лицу Насти трудно понять, что она чувствует. Девочка будто окаменела на своем валике, лишь зрачки слегка двигались.
А тут и «плавунец» застыл перед очередной развилкой, точно витязь на перепутье, — хотя на самом деле колебался я. То ль идти дальше по следу, погружаясь в неведомую глубь, то ли повернуть к манящему огоньку, доверясь чутью. Все-таки предпочел второе, рассудив, что след не исчезнет в одночасье, а вот огонек может потухнуть в любой миг.
Уводящая к свету нора оказался бы тесной даже для ползуна, и «плавунец» туда еле втиснулся, каждую секунду рискуя застрять. Но пядь за пядью продвигался, с трудом вписываясь в извилины, к крохотному оконцу в глубине норки, из которого все ярче истекал свет. Ближе, ближе.
— Сим-сим, — пробормотал я, — открой личико.
Затем «плавунец» приник к отверстию глазком. Картинка — словно по заказу. Задумай я снимать ужастик, вряд ли придумал бы лучшую мизансцену и камеру бы установил как раз здесь, сбоку от действующих лиц. Освещение тоже не подкачало, багровыми тонами добавляя жути. Не хватало музычки пострашней, но ее недурно замещал шумовой фон, составленный из невнятных шорохов, бормотания, гулкого капания где-то в стороне и приглушенных воплей, доносящихся из провалов в полу. Зал был не то чтобы просторным, но широким, низкий потолок подпирало с десяток естественных колон, воздух казался густым настолько, что дальние стены терялись в мареве. А перед единственным входом разместилась группка из четырех людей.
Первым я распознал Носача — шнобель у него впрямь выдающийся, а долговязую тощую фигуру можно углядеть издалека, сколько ни маскируй латами. Позади главаря замерли двое гардов, будто погруженные в транс. Спереди, прижавшись к Носачу спиной, оцепенел пацаненок лет восьми, его сын. Был сей малец капризным и доставучим, однако Носач, кажется, любил его — на свой лад. И уже приучал к будущей власти, делясь накопленным опытом. Но сюда-то зачем приволок?
Костистая лапа отца стискивала плечо пацана, но оба, похоже, не замечали этого, уставясь на шевелящееся в глубине зала чудище, влекущее к себе, точно пропасть, — этакий одушевленный Ужас, от одного взгляда на который волосы вставали дыбом. Виднелась от него лишь часть, а остальное укрывалось в шахте, возможно, погрузясь на десятки метров. Вокруг клубились клочья смоляного дыма, проскакивали бледные искры. Хуже всего, что существо постоянно меняло формы, не позволяя к себе привыкнуть. И все ж мне оно напомнило паука — наверно, оттого, что нет для меня твари гадостнее. Или отвратительную многоножку, вымахавшую размером в поезд.
Похоже, Носач пронюхал даже больше, чем хотелось бы Калиде. И пока тот доказывал невесть что, заигравшись до потери пульса, новый его приятель вышел к Богу напрямую, решив в здешней пирамиде занять ту же ступень. Неспроста, видно, Лика покончила с жизнью именно этой ночью. Или с Ликой покончили, чтоб не мешала. Или ее жизнь принесли на здешний алтарь. Или таким способом муженек готовил себя к большей жертве — разминался, так сказать… Что, в самом деле? Я прав?
Носач вдруг с силой толкнул сына вперед, вынудив его пробежать несколько шагов, и тот ухнул в чудище, будто в прорву, тотчас скрывшись за переплетением натянутых жил, пульсирующих сосудов, слизистых пленок. Леха невольно вскрикнул, отшатнувшись от экрана, и даже Настя издала протяжный всхлип. Затем оба повернулись ко мне, взглядами требуя объяснений.
— За все приходится платить, — проговорил я, чувствуя, как лицо сводит оскал. — Большинство богов ревнивы и хотят подтверждений любви. Возлюби Бога пуще, чем ближнего своего, а главное, предъяви доказательства.
Вот и приехали, сказал уже себе. Прежде бандюги гробили чужих родичей, ныне принялись за своих. Круг подобия неизбежно стягивается в точку. Теперь тут каждый лишь за себя.
— Он съел его? — сдавленно спросил Леха.
— Ну почему обязательно «съел»? Может, просто сделал частью себя.
Будто это не то же самое! Хотя звучит пристойнее — вроде как «усыновил».
— Видите ли, ребятки, — заговорил я, уже переварив новое потрясение. — Кажись, мы стали свидетелями эпохального события: контакта с иным миром.
— Подземным? — выдохнул Леха.
Поглядев на него с укоризной, я покачал головой:
— Вряд ли — если исключить гипотезу, что Земля полая. Скорее там, в недрах, наша планета смыкается с другой, затерянной невесть где и куда более дикой. Потому и расползается по окрестностям всякая смертоносная мерзость.
— И чужаки? — снова спросил пацан, готовый с ходу поверить в любую фантазию.
— Если имеешь в виду иномирян, их пока не встречал. А вот та зараза, что прет из-под земли, вытворяет с людьми странное.
— Вирусы? — уточнил Леха, и теперь я глянул на паренька с одобрением.
— Как ни странно, нет. Наверно, сия Дверь возникла не вдруг, и мы уж переболели, чем только можно, — до того, как к нам стали проникать твари крупней. Или она уже открывалась прежде.
Поглядев еще раз на экран, где ничего больше не происходило, а вся картинка будто застыла, я отключил его, чтобы не отвлекал. После чего вместе с креслом развернул нашу тройку к Инессе.
— Так вот, — продолжал, рассевшись удобнее. — С чужаками, повторяю, неясно, но сами люди оборачиваются такими монстрами, что никаким aliens не угнаться. А чудище, кое мы сейчас наблюдали, пытается эту погань возглавить — видимо, во славу себя. Калида называл его Богом.
— Так это был он? — неожиданно спросила Настя, но тут же прикусила язычок, словно бы проговорилась. Зато сейчас же вступил Леха:
— Но тогда, выходит, оно разумно?
И оба ребятенка с ожиданием уставились на меня, светясь в сумраке мраморными телами. Они смахивали сейчас на искусные статуи, симметрично украсившие мое кресло. Черт, а ведь придется отвечать… и не только им.
— Я не силен в определениях, — произнес я, с усилием облекая в слова даже не мысли свои — ощущения. — Но если мы столкнулись с существом могучим, почти всезнающим, коему плевать на нас и на всех во Вселенной, кое умеет только использовать, выстраивая из людей конструкцию, при которой ему проще выжить, — то чем отличается оно от обычного компа, вдобавок свихнувшегося? Оно само поставило себя вне человеческих законов, а любой, кто отгораживается от людей, делается зверем… Знаете, мышата, я лишь сегодня оценил, что такое полная изоляция. Когда в целом мире ты один, когда нет ни тепла, ни любви, ни даже потребности в них… Не выношу толпы, но осознание своего родства с людьми — это другое.
Говорил я вроде для гостей, но смотрел на Инессу, гадая: а как она-то принимает мои излияния? Слушала серьезно, можно сказать, внимала, мерцая в полутьме прекрасными глазами. Но что думает, как относится ко мне? И за кого испугалась в ту ночь? «Чужая душа», вот именно… Бродят, понимаешь, по дому ожившие скульптуры, дополняют интерьер. И светятся лишь отраженным светом, да?
— Ладно, отбой, — объявил я. — На сегодня программа исчерпана. А вот завтра… — Я ухмыльнулся, глядя на замерших в ожидании «мышат». — Завтра планирую погружение в пучины, где и сам не бывал вживую, — если клиент не обманет с гонораром. И может, на борту потребуется пара юнг. Спать, спать!
Обоих точно сквозняком вымело за дверь. А следом бесшумно удалилась Инесса, так и оставшись для меня загадкой — хотя привычной. Затем убрались звери, скорее всего увязавшись за детьми.
Нехотя поднявшись, я прикрыл за Ханом дверь, даже запер на всякий случай. После чего заглянул на верхнюю полку стенного шкафа, где из затемненного шлема пялилась упитанная голова, вставленная в наскоро сработанный терминал, — с чуть побледневшим лицом, но вполне здоровенькая, живая. Спросил:
— Ну, все видел?
— Свято место не пустует, — молвила Голова, и после отсечения не потерявшая вкуса к сентенциям. — А на что ты рассчитывал, наивная душа? Романтик, неисправимый романтик!.. Вздумал бороться с мировым злом, обезглавливая его агентов? И сколько голов, по-твоему, у этого Змея?
— Вот и хочу убрать искушение.
— А в монастырь не хочешь всех запереть? Хорошо же ты думаешь о людях!
Ну, теперь-то меня будет кому пичкать глубокими мыслями. Во всяком случае, по ночам. А мне придется слушать, терпеть. Эх, долги наши!..
— Будешь много болтать — выключу, — все же пригрозил я. — И не вздумай пугать детей!
— С чего это в тебе проснулись отцовские инстинкты? — ехидно спросил Калида. — Не рожал, не растил — готовыми получил. И вполне, вполне… А меня-то как крыл!
— Без провокаций не можешь, да?
— Кто бы говорил! Подкрался ко мне, исполину, как тот злобный карла…
— Уж если влип, помалкивай. Сам не пожелал честного боя — в злодея, видишь ли, захотелось поиграть!..
— Ничего себе честный! У тебя скафандр, усилители, а я гол и бос… был.
— За тобой вся Семья, а я один, как…
— Как задница, — хихикнул Калида.
— Слушай, а ты не выглядишь удрученным, — заметил я. — Что, гормоны больше не туманят мозг?
— А я теперь никак не выгляжу, — сказал он. — Только звучу, и то не своим голосом. Но все мыслительные ресурсы при мне, а с ними не поскучаешь. Конечно, если не станешь жмотничать на информацию.
— Да пожалуйста! Хоть утони в Океане. Лишь бы в дела не мешался.
— Думаешь, я весь умер? — вновь оживилась Голова. — Как известно, «живее всех живых» именно покойники. А дело их побеждает. Тут и Носач на подхвате, да и мою Семейку со счетов рано сбрасывать.
— Меня больше заботят те, кто натравил убийцу с бластером. Вот они на рожон не лезут, в отличие от тебя. Как ты еще жизнь-то сохранил…
— Неожиданный поворот, не находишь? — спросил Калида, хлопая ресницами. — Даже не знаю, радоваться ли? Конечно, хлопот стало меньше…
— Ты ж хотел бессмертия? — сказал я. — Вот и схлопотал. А о состоянии уговора не было.
— Но как это работает, а? — не унимался он. — Выходит, связи с моими чадами прервались не вовсе?
— Прикажешь и над этим ломать голову?
— То есть что-то еще просачивается, достаточное для поддержания жизни… Может, со временем выращу новое тело?
— Интересно, как ты с ним поместишься в этом шлеме?
— Может, объединишь меня с Дворецким? — предложил Калида наудачу. — Чем трепаться с бездушной железякой, будешь общаться с умным человеком.
— За дурака меня держишь? Он и так сделался шибко самостоятельным.
— А что мешает наставить ограничителей?
— И тебе развлечение, да? Поломать голову, как их обойти. И уж на это не пожалеешь ни сил, ни времени.
Снова подсев к пульту, я вызвал Гая, чтобы на пару с ним, вдумчиво и без оглядки на детей, просмотреть свежие записи. Урожайная сегодня выдалась ночь — только успевай отгребать!..
— Ну и дорожку ты протоптал, — сказал Гай, налюбовавшись чудищем. — В Преисподнюю, кратчайшим путем.
— Топтали как раз другие, — возразил я и прибавил, кивая через плечо: — Вон, из первых.
— И что? — сейчас же откликнулась Голова. — Не я, так еще кто-нибудь. Как вы не понимаете: это же Зов! Тут уж кто раньше услышит.
— Ни фига себе, — промямлил Гай, глядя на нее округлившимися глазами.
— Разговаривает, да? — съязвил Калида. — Вот и я сперва обалдел… Эй, мужик, — позвал он. — Челюсть подбери — наступишь!.. Это же счастье, — продолжал, обращаясь уже ко мне, — что первым к Богу пришел я, мягкий незлобивый человек, почти святой. И понес его благое слово в народ.
— А Всадники как же? — поинтересовался я. — Внучки твои, апостолы-меченосцы… Этим только дай!
— Так ведь никакой организации не обойтись без убийц, — живо возразил Калида. — Солдаты, ликвидаторы, тайные агенты нужны любой структуре. А кто убивает при общем одобрении, тот, милые мои, уж не душегуб или маньяк, а герой, народный заступник. Главное, суметь правильно его нацелить!
— Как пулю, что ль? — хмыкнул я. — Так кто ж убивает: пуля или стрелок? Впрочем, побереги красноречие для других. А будешь много болтать…
— Выключишь — я помню.
— Именно.
— Так я уже молчу, какие проблемы?
— Ладно, — заговорил снова Гай. — В конце концов, одной странностью больше…
— Прямо меня цитируешь, — откликнулся я. — Отложим частности на потом, давай о главном.
— Знаешь, что меня смущает? На самом деле никакие это не доказательства, твои записи. При нынешнем уровне компографики еще не то можно изобразить. Да, мы сбросили эти картинки в Океан, но следом и очень скоро хлынет такой поток дезы, что все твои труды могут пойти прахом. Конечно, при тщательной экспертизе отличия можно углядеть, однако кто станет заниматься ею, кому вообще до этого дело? Ну, на личном доверии мы сумеем кое-кого известить, и все равно это останется самодеятельностью. Я уж не говорю, что после такой кампании станет с нашей репутацией!
— Честь дороже, — проворчал я. — А жизнь — тем более. Ты видишь иной путь? Ну, Игорька мы притормозили, хоть на это достало сил…
— И коварства, — пробурчал Калида словно бы для себя. — У-у, какой!..
— Но я ощущаю присутствие другой пирамиды, куда более опасной, лучше законспирированной. Игорек-то, по простоте душевной, слишком рано выперся на сцену.
— Это он, и верно, сглупил, — охотно подтвердил Калида. — А поумнел слишком поздно… Может, мне имя сменить? Зовите меня просто Светоч.
— Эй! — окликнул я.
— Молчу, молчу…
— А вот те ребята готовят большую бучу. И бог знает, сколько сюрпризов они наготовили. Если от единственной встречи с их посланцем я настолько обогатился… То ли у них имелась фора в сравнении с Игорьком, то ли они имели больше средств и возможностей это переварить.
— Скорее второе, — вставил Калида. — Я что — частник, энтузиаст!..
— Возможно, они шляются в Преисподнюю, как в свой запасник, и таскают оттуда эти чудеса — с пылу, с жару. А когда укомплектуются под завязку, тут и поставят на уши всю губернию.
— А почему не страну? — спросил Гай. — У нас и так уж театр абсурда.
— А я о чем талдычу? — немедленно подхватил Калида. — Порядка тут нет и не предвидится.
— Усохни, — фыркнул я. — Свой матч ты уже отыграл.
— Кто знает, Род, кто знает!.. А вдруг это был первый тайм?
— А вдруг ты убедишь меня в этом? Надолго ли хватит твоей живучести, если взяться всерьез?
— Испугал! — с достоинством сказал Калида. — Тебе по роли не положено злобствовать. Вот я на твоем месте, разумеется, не оставил бы противнику шанса.
— Если это роль, ее ведь и сменить нетрудно?
— Мне кажется, — вступил Гай, — что лучшего хозяина Калиде сейчас не найти. Даже его дети вряд ли будут столь же снисходительны.
— Как будто у нее есть выбор!.. И довольно на сегодня, а? Устал.
На этом совещание завершилось. Сделав ручкой, репортер убрался восвояси. Даже будто с охотой — то ли работать спешил, то ли жить. Интересно, Карина еще не приелась ему? Или общая опасность сплачивает?
— Поскучай, — сказал я Калиде на прощание, запирая кабинет. — Может, свидимся еще.
Вот уже и дома мне потребовались ключи — радости общежития!..
Теперь следовало поразмыслить над ситуацией без посторонних глаз, в покое и тишине. А для этого лучше годилась темная спальня, пустая кровать, свежие простыни, ласково благоухающие цветами. Чтобы не заснуть, я улегся спиной на сложенную из подушек горку, с наслаждением вытянул ноющие ноги. Заказал Дворецкому умиротворяющий фон из мелодий едва не полувековой давности, рядом положил пультик с заветной кнопкой. И через минуту погрузился в зыбкую дремоту на грани сознания, с которой одинаково легко соскользнуть как в полную отключку, так и в прозрение. Чаще, понятно, случалось первое.
А требовалось мне решить судьбу Бога — ни много ни мало. И уж тут не у кого спрашивать совета. За одних станут вещать Звери, забравшие над хозяевами слишком большую власть, другие (очень немногие), наоборот, слишком вознеслись, чтобы верно оценить опасность. Вот мой Зверь слышал Божий зов даже отсюда, а вместе и я. Но мы-то с ним еще не слились воедино, и мой голос тут пока главный.
Что можно сказать в пользу обвиняемого?
Он многое знает, этот Бог (Звериный?), и многое умеет — в том числе чудеса творить. Точнее, создает для них благоприятную среду и обеспечивает планомерный, целенаправленный сбор Силы, скрепляющей души с телами. Волшебная энергия, прежде пропадавшая втуне, уходившая в песок вместе с загубленными жизнями, ныне концентрируется в умелых руках, используется с толком — может, и на благие дела тоже.
Проблема в том, что естественные смерти тут без пользы, — нужен террор. Тоже планомерный и целенаправленный. Без него «царство Божие на земле» не построишь. И наверное, большинство готово заплатить такую цену… тем более расплачиваться придется не им. Что с таких возьмешь — в них и жизнь-то едва теплится!.. Они состарились, не успев повзрослеть, и бродят живыми мертвецами. А свобода для них пустой звук, если не ругательство. Наверно, им уготовано сытое прозябание, вполне их устраивающее, и посильная вера, и некое подобие совести, впрочем, весьма сговорчивое.
Надо признать, картинки, коими меня потчевали в Подземелье, слишком выпуклы и подробны, чтоб отнести их к пустым придумкам. А значит, придется допустить, что сволочной их Бог, помимо прочего, подглядывает за будущим. Если и так, вряд ли он видит в грядущем все детали, иначе бы внес меня в свой черный список под номером один. Потому что из тех, кто уже сумел к Богу подобраться, я один, похоже, желаю ему гибели. Этот пришелец, откуда бы он ни взялся, все ж уязвим… я надеюсь. Во всяком случае, обосновался он настолько близко к «тому свету», что хороший взрыв должен отправить его в тартарары. И заряд уж доставлен на место — осталось подать сигнал.
А вдруг и вовсе закупорю проход? Не много ли беру на себя? Какой-никакой, но контакт. Тропка в иной мир, наверняка богатый открытиями… в том числе весьма-весьма неприятными. Хотя вряд ли та тропка единственная.
Беда в том, что я понятия не имел, кто еще успел припасть к отравленному источнику. А ведь кто-то же нахлебался тут от души!.. Или неподалеку проклюнулось второе чудище? Этакий десант ублюдочных божков — мало нам собственных недоносков!..
И все равно с этим Богом надо кончать, пока «на обломках самовластья» не вздулся новый пузырь. Носач-то будет порешительней Калиды — как резво начал, а? За неполную ночь успел избавиться и от супружницы-гулены, и от возлюбленного чада, «отряхнул прах», готовясь создавать новый мир. А по тайным кладовкам, укрытым Калидой в Подземелье, готовы вылупиться новые Всадники — возможно, десятки их. И если Носач сумеет возглавить эту стаю…
С другой стороны, что станет с ними, если сгинет Бог? И что случится с Головой? Вся пирамида рассыплется в пыль, обратится в тлен? И куда отнести это — в графу неизбежных расходов?
Но иначе в расход пустят тысячи других, сравнительно невинных, куда более живых, настоящих носителей Силы, пусть еще не осознавших ее в себе, не родившихся по-настоящему. И на кого падет эта кровь? Ее-то ведь прольется намного больше. Тут даже не обязательно вдаваться в детали — простая арифметика. И сегодня я уже решал подобную задачку. Или это я оправдываюсь так? Собственно, с чего? А может, просто обронить пультик на пол и поглядеть, что из этого выйдет? Вдруг кнопочка нажмется сама? А я вроде ни при чем. Как хорошо, когда не нужно решать!..
Назад: Глава 17
На главную: Предисловие
