Один Ореол витал себе над одной великолепной головою. Он давно уже так витал — внимания случайных прохожих, вообще-то, не требуя: ореол ведь вещь такая… витает — и никому не мешает. При этом понятно, что любой мало-мальски случайный прохожий никакого ореола, скорее всего, просто не заметит… конечно, если взять действительно случайного прохожего.

Что же касается Мухи Обыкновенной, то Муха Обыкновенная к случайным прохожим никакого отношения не имела — и, стало быть, неудивительно, что она не только заметила Ореол, но и полетела строго по направлению к нему, и даже более того — уселась на ореол сверху и деловито спросила:

— Вы чего это тут витаете, уважаемый?

Ореолу бы взять да ответить что-нибудь вроде: «Вас это не касается, Муха Обыкновенная!» или «Следуйте, пожалуйста, своею дорогой и не отвлекайте меня от витания, Муха Обыкновенная!» — ан, нет! Вместо всего этого Ореол начал объяснять Мухе Обыкновенной, «чего он тут витает»… а на такой непонятный вопрос, разумеется, быстро не ответишь. Вот почему ответ у Ореола получился длинный и сбивчивый — вроде следующего:

— Я тут чего это витаю… я тут того это витаю, что такое у меня предназначение — витать. Если бы вы, Муха Обыкновенная, спросили, например, у Облака, чего это оно тут плывёт, или у Ветра, чего это он тут дует, они бы вам, Муха Обыкновенная, ответили приблизительно то же: такое у нас предназначение — плыть или дуть… У вас, Муха Обыкновенная, есть ещё какие-нибудь вопросы — или я могу начать продолжать витать?

— Нет, — ответила Муха Обыкновенная, — начать продолжать витать Вы, уважаемый, не можете, потому что плыть и дуть — это одно, а витать — это совсем другое.

Ореол, пока не витая, терпеливо, как мог, подождал дальнейших объяснений, но не дождался их и сказал:

— Мне кажется, я не говорил, что плыть, дуть и витать — это одно и то же занятие!

— Витать, — сразу же возразила Муха Обыкновенная, — это вообще не занятие — это вре-мя-пре-про-вож-де-ни-е.

Такого длинного слова Ореол никогда в жизни не слышал…

Всё ещё не витая, он с уважением посмотрел на Муху Обыкновенную, знавшую это бесконечно длинное слово, и спросил:

— Не могли бы Вы, Муха Обыкновенная, объяснить мне, что означает «вре… мя… пре… про… вож… де… ни… е», — при этом чуть не поперхнувшись окончанием диковинного слова.

— Вре-мя-пре-про-вож-де-ни-е, — отчеканила Муха Обыкновенная, — есть пустая трата времени — и всё. Иначе говоря, от него, вре-мя-про-вож-де-ни-я, никому ни жарко ни холодно.

— Так это и хорошо! — обрадовался Ореол: ему совершенно не хотелось, чтобы от него кому-нибудь стало жарко или холодно. Потом он полюбопытствовал. — А от Вас, Муха Обыкновения, кому-нибудь жарко… или холодно?

— Обо мне тут речи вообще не идёт! — поспешила заверить его Муха Обыкновенная. — Я летаю. А Вы витаете! Вы же не станете спорить со мной, если я скажу, что летать — это одно, а витать — это совсем другое?

— Не стану, — охотно согласился Ореол и совсем растерялся. Он всё ещё не витал, а между тем каждому понятно, что происходит с ореолами, которые надолго перестают витать: они оседают. А оседая — блёкнут.

Именно это случилось и с нашим Ореолом: он осел — прямо на хрупкие плечи, находившиеся непосредственно под одной великолепной головою. А осев — поблёк.

И тут сразу же, как по команде, все люди, которые издалека шли на свет этого Ореола, сбились с пути и заблудились в потёмках. И начали бросаться в разные стороны и впадать в отчаяние. И образовалось небольшое стол-по-тво-ре-ни-е. Ореол этого, конечно, не мог заметить, потому что и такого длинного слова, как «стол… по… тво… ре… ни… е», он тоже не знал.

Зато Постовой знал это слово очень хорошо и сразу закричал:

— Минуточку, минуточку! Что здесь у нас за стол-по-тво-ре-ни-е такое?

А все люди, которые издалека шли на свет этого Ореола, объяснили Постовому:

— Толпу сотворили мы, но это у нас получилось нечаянно. Все дело в том, что прежде мы видели Ореол над одной великолепной головою: он светился — и мы шли на свет. А теперь Ореол исчез… и тогда мы начали бросаться в разные стороны и впадать в отчаяние. Так и образовалось стол-по-тво-ре-ни-е.

— Минуточку, минуточку! — опять закричал Постовой. — Ореол никуда не исчез, и не говорите, пожалуйста, всякие глупости. Ореол вообще исчезнуть не может. Он может — в крайнем случае — осесть. Кстати, с того места, где я нахожусь, прекрасно видно, что и тот ореол, на свет которого вы шли, именно осел — причём осел на не очень крепкие плечи, находившиеся под одной великолепной головою.

— Отчего же он осел? — заволновались все.

— Прошу никого не волноваться: он осел оттого, что на него уселась муха. Ореол ведь вещь такая… невесомая — и не выносит давления сверху.

С этими словами Постовой осторожно смахнул Муху Обыкновенную всегда имевшейся у него под рукой для таких случаев газетой. От газеты Муха Обыкновенная, разумеется, не погибла, а только сошла с ума — и тут же забыла все длинные слова, которые знала. Отныне она вынуждена была пользоваться только совсем короткими — такими, как «ведь», «вот», «уж» и другими, но не длиннее.

Ореол же медленно приподнялся и опять занял положенное ему место над всё тою же великолепной головою. А все люди, которые шли на его свет, горячо поблагодарили Постового и приблизились к Ореолу.

И их благословили.