Надо сказать, что эта стерва пьет только шампанское. Да, вот так. Испорченная интеллигенция «новой волны». Перезрелый персик с ароматной гнильцой… Мне же надо выпить очень много газированной дряни, чтобы хоть что-нибудь ощутить. Поэтому я взял шампанское для Линды и бутылку водки для себя. Вряд ли она докатилась до того, что отдается за бутылку, но я рассчитывал на скидку для старых друзей. Иначе выходило бы, что я обманщик, а я на самом деле честный. Честный и не гордый.

У меня осталось немного денег, но я не был уверен, что этого хватит на такси. Впрочем, ни одной тачки я не видел и порулил в сторону проспекта.

Была какая-то собачья ночь. В том смысле, что на улице было полно нерезаных собак. И я не назвал бы их домашними животными. Они выглядели голодными и опасными, как бегающие плоскогубцы. Мне показалось, что они поглядывают на меня с явным интересом, оценивая доступность куска свежего мяса, упакованного в непрочную ткань и обладающего способностью самостоятельно перемещаться. Наверняка это зрелище пробуждало в них первородные инстинкты. И кто в этом виноват? Конечно же, мясо!

Я не боялся. Я знал, что с ними сделаю, если они посмеют броситься. Некоторое время я отвлеченно размышлял над тем, каково это — быть растерзанным на улице большого города. Представил себе строчку в биографической статье. Не «пал на самое дно и скончался в нищете», не «покончил с собой от несчастной любви» и даже не «повесился в приступе черной меланхолии», а «был съеден стаей одичавших псов в двух шагах от своего дома». Оригинально и заманчиво. Впрочем, о ребятах вроде меня не пишут биографических статей; в лучшем случае я мог попасть в сводку происшествий…

На этот раз все обошлось. Мясо уцелело и продолжало двигаться. У мяса были нескромные желания. Жажда бытия. Оно, видите ли, хотело ощутить полноту жизни. Оно шарило в темноте еще более темным лучом своей нереализованной любви. В нем пульсировала сексуальная энергия. Оно хотело исполнить горячий и самозабвенный танец соития…

Выбравшись на проспект, мясо убедилось в отсутствии патрулей и свернуло головку водочной бутылке. После этого оно припало к горлышку и сделало три обжигающих глотка.

«Всадник» оставался безучастным, а это была почти вожделенная свобода. Но мясо боялось свободы. Оно еще не привыкло к ней. Оно не знало, что делать с таким счастьем. Свобода была действительно огромна; она простиралась во все стороны на миллионы километров и во все времена на миллионы лет, как безграничная вечная пустыня, — и, значит, было все равно в каком месте жить или умереть…

В желудке заработал атомный реактор. Проспект покачнулся, будто палуба океанского лайнера. Где-то в высоте выл ветер и встряхивал гроздья звезд. Здесь, внизу, ветер приподнимал полы моего пальто, трепал потертые джинсы, и я чувствовал себя так, словно прямо из тощих ног растут черные крылья. Слишком слабые, чтобы взлететь. Я испытывал состояние обманчивой легкости — ведь на самом деле я был намертво привязанным дирижаблем и мог подняться в воздух в лучшем случае только на длину каната.

Наконец вдали показалась светящаяся шахматная доска. Я сделал ей «хайль!». Старая рухлядь подкатила к тротуару, позвякивая металлическим корсетом и пуская газы. Я залез в салон, пропахший табачным дымом. Кроме того, совсем недавно кто-то оставил тут приторно-сладкий запах парфюма. Сразу стало ясно, что КОП у таксиста в порядке. Парень был здоров как бык и крепко сжимал своими лапами рулевое колесико.

На то, чтобы добраться к Линде на метро, у меня обычно уходило двадцать минут. Мы ехали полчаса. Еще один дурацкий парадокс жизни в городском лабиринте! Вдобавок печка в салоне не работала, и мерзли ноги, не говоря уже о незримых крыльях любви. Те вообще скоро отпали…

При вырубленном «всаднике» перемены в моем настроении становились просто пугающими. Я снова пил, чтобы не замерзнуть окончательно.

Парень за рулем злобно помалкивал. Он работал. Его глазки пытливо всматривались во мглу за лобовым стеклом. Внезапно он рявкнул:

— Слыхали, вчера таксиста убили?

Я газет не читаю, хотя и выписываю, а по телевизору принципиально смотрю только низкобюджетные фильмы, чтоб не захлебнуться дерьмом. Хватит с меня этой штуковины в башке!

— Ну и что? — сказал я, зная заранее, что разговора не получится.

Парень бросил на меня подозрительный взгляд. Он меня уже ненавидел и проворчал сквозь зубы:

— Потом ему вскрыли череп и вынули «всадника». И еще… Поговаривают, что его опустили в жидкий азот. Работа Черного Хирурга, это точно. Ох, ну и ублюдок!

— А зачем?

— Что?

— В жидкий азот — зачем?

Он посмотрел на меня как на несмышленое дитя. Но я-то знал, что вынуть «всадника» — это совсем не то, что вырезать аппендикс. Тут скальпелем и фонариком не обойдешься. Если, конечно, речь идет не о вандализме, а о повторном использовании. Что же касается жидкого азота… Я действительно не представлял, о чем идет речь.

— Сам знаешь, — разъяснил этот умник и заткнулся до конца поездки.

Однако он успел заронить зерно сомнения в мои плохо соображавшие мозги. Я пытался понять, что мне кажется ложью в сообщении таксиста. По моему скромному разумению, Черный Хирург занимался своим кошмарным ремеслом исключительно из любви к чистому искусству. Он слишком маниакален для вульгарной торговли. Я не мог вообразить себе кретина, который станет платить за такой товар, как незаконно извлеченный «всадник», а тем более подсаживать его себе. Но, возможно, у меня туго с воображением…

Я проклинал эту холодную раздолбанную тачку и ее медлительного увальня-водителя. Его компания нагоняла тоску. Вот он сидит рядом со мной, представитель того же вида животных, и при этом чужд мне, как инопланетянин. К инопланетянину, а особенно к инопланетянке, я испытывал бы по крайней мере слабый интерес. В отношении же таксиста я не испытывал ничего, кроме желания, чтобы он побыстрее исчез из моей жизни.

И я сделал так, что он исчез.

Потом я взял еще одну бутылку водки. Денег хватило в обрез. Я очистился от скверны, но радости это почему-то не доставило.

В окнах нужной мне квартиры было темно. Это меня не смутило. Когда мне чего-то хочется, я разбужу кого угодно. Кажется, Наполеон говорил, что больше четырех часов в сутки спят только идиоты. Сейчас я был с ним полностью согласен.